Глава 6

         
           Городские жители привыкли любоваться из окна электрички на русское поле. Когда студенты вывалились из автобусов, то остолбенели. Они впервые увидели, что из себя представляют двести гектаров чернозёма. Это тебе не дача в шесть соток. Картофельное поле, раскинулось от одной берёзовой рощи до другой, и казалось бесконечным. В головах первокурсников возник один вопрос, каким образом можно убрать всю эту прорву картофеля. Студенты не могли скрыть своего ужаса. Первым подал голос Борька Тениальный:

           – Офигеть! И это всё наше.

           Стоявший рядом с ним парень в штормовке цвета хаки присвистнул:

           – Застрелиться и не жить.

           – Это и называется от забора до заката, – криво усмехнулся верзила в тельняшке.

           Максим посмотрел на него. Было понятно, что парень в тельняшке и чёрном берете недавно демобилизовался со срочной службы. Он знал о чём говорит. День был прохладный, но дембель был без куртки, ему не терпелось поиграть приобретёнными за три года службы бицепсами перед девочками. Но тут подошёл староста группы, Володя Прокофьев, и подвёл черту:

           – Что маменькины сынки уже поплыли? Автобусы ещё стоят, можете домой вернуться.

           После слов Прокофьева все замолчали. Экзамены Володя сдал посредственно, но был зачислен, отслужившие в армии шли отдельным списком. Старшина недавно вернулся из Афганистана и к нему было совершенно особенное отношение. Морской пехотинец перестал бравировать, отошёл в сторонку и закурил.

           Размеры поля так же повергли Матвеева в уныние, но в разговор он не вступал. После того, как Козловский пропесочил его на собрании, Максим старался не говорить лишнего. Вперёд вышел руководитель трудового десанта, заместитель декана. Славин сразу дал понять, что любит конкретные дела, а не длинные разговоры, и долго стоять студентам у кромки поля не дал:

           – Раскачиваться не будем. Убедились какой объём работы нам предстоит проделать. Вперёд и с песней! Через три недели, если будете хорошо работать, справимся, я так думаю. Ничего-ничего. Не вы первые – глаза боятся, а руки делают. Руководителей групп прошу подойти ко мне и взять план поля с разметками участков для каждого. Вёдра сейчас подвезут.

           Первокурсники выслушали бодрое напутствие и продолжали уныло вздыхать. Особенно огорчались девочки, пачкать свои изнеженные ручки им совсем не хотелось. А тут ещё, как назло, на целую неделю зарядили дожди. Чернозём превратился в липкую кашу, несмотря на ненастье уборка картофеля продолжалась каждый день. Несколько человек не выдержали и сбежали домой, дезертирам грозило отчисление из института. Первокурсники морщились, стонали, но держались. По вечерам в лагере устраивали дискотеку, играли в КВН, иногда показывали кино. Общими усилиями дело медленно, но верно продвигалось, и студенты повеселели.

           Максим с полным ведром картошки бодро шагал по перепаханному полю, и случайно бросил взгляд на девушку в синей куртке. Она работала в соседней борозде, но это был чужой участок, значит другая группа. Максим остановился и стал наблюдать за тем, как она старательно вытягивает из грязи, вымытые ночным ливнем картофелины. "Какая смешная!" – подумал Максим с какой-то неожиданной нежностью и улыбнулся:

           – Ты так и до утра норму не сделаешь.

           Девушка подняла голову, в её взгляде не было даже капли кокетства. Максим остолбенел. Вот она, та самая единственная. Понял и всё. Судьба действительно иногда преподносит такой подарок. Звёзды что ли так сходятся в этот момент или «амурчики» устраивают свои небесные шалости. Как бы то ни было, молодой человек, почувствовал горячую волну от беспричинной радости и обмер. Боясь спугнуть поселившееся в душе тепло, Максим нерешительно предложил:

           – Давай своё ведро. Я отнесу, – и, не дожидаясь согласия, схватился за металлическую дужку оцинкованного ведра.

           Откуда только прыть взялась. Матвеев в два прыжка догнал трактор. Верзила в тельняшке работал на перевалке картофеля, его звали Виктор Васнецов. Максим одним движением забросил в кузов оба ведра. Васнецов, высыпал картошку в кузов трактора и подмигнул ему:

            – А ты молоток, я гляжу.

            – Молоток-молоток. Давай быстрей. – Максим счистил, о колёса прицепа, комья налипшей грязи с сапог, и заторопился обратно.

            Не терпелось убедиться в том, что, когда его взгляд снова встретится со взглядом девушки в синей куртке, так же неистово запрыгает его сердце или всё только почудилось. Матвеев, не сбавляя темпа, передвигался по скользкой борозде, балансируя вёдрами в широко раскинутых руках. Нет. Не почудилось. Максим выдохнул, та же улыбка и тот же взгляд. Девушка определённо ему благоволила. В обеденный перерыв, Матвеев задержался возле столовой, поджидая незнакомку. Девушка вышла из столовой с подругой. Максим решительно шагнул ей на встречу:

           – Привет! Меня Максимом зовут.

           Она улыбнулась в ответ:

           – Привет. А меня Марина.

           Подруга смерила Матвеева всё понимающим взглядом:

           – Ладно, Марин, я тебя там подожду.
         
           Борька Тениальный вышел из столовой и хлопнул Матвеева по плечу:

           – Максим, пошли в магазин.

           – Нет. Не хочу.

           Борис многозначительно посмотрел на друга, перевёл взгляд на девушку и хитро улыбаясь сказал:

           – А-а, тогда понятно. Володя! Вовка…Прокофьев, оглох что ли? Пойдём со мной до магазина.

          Прокофьев сидел на скамейке прислонившись к штакетнику, курил и отозвался не сразу:

          – Пойдём.

          Максим подождал, когда приятели отойдут и сказал, обращаясь к Марине:

          – Ещё есть время. Сбор через тридцать минут. Может прогуляемся?

          Здесь самое время подпустить лирики, может подумать читатель, и будет прав, тем-более, что всё было именно так. Промозглый пасмурный день нежданно-негаданно разгулялся. Как-будто хозяйка осень не выдержала неизбывной радости, охватившей молодых людей, и милостиво разогнала облака, выпустив на свободу ласковое солнышко. Пташки божьи откликнулись весёлым щебетаньем. Высокое небо смотрело на мир глубоко и просветленно. Бордовые костры рябин гордо реяли на фоне прозрачной желтизны берёзовых крон. Марина сняла косынку с головы и повязала себе на шею. Молодые люди пошли через лесопосадки в сторону деревни. Под ногами мягко шелестели первые опавшие листья. Легкий бризовый ветерок осторожно пробегал по кронам деревьев, большая часть листвы ещё трепетала на ветках. Пора золотой осени по всем приметам обещала быть долгой.

           С каждой минутой Максим только убеждался, что в этой девушке ему нравится решительно всё. Светлые волосы, собранные в один пучок, капризный завиток, струившийся по тонкой шее, прямой открытый взгляд зеленовато-серых глаз и гибкий стан. Максим готов был расцеловать каждый пальчик с аккуратным маникюром, который Марине каким-то чудом удалось сохранить, но он боялся даже думать об этом. Проглотил колючий комок слюны, чтобы продрать горло от волнения:

           – Я почему-то не видел тебя раньше.

           – Я недавно приехала. Эх, ноготь сломала. – Марина показала ему указательный палец. – Собиралась наспех и забыла перчатки положить. Теперь приходится работать голыми руками.

           Максим достал из кармана вязаные перчатки и протянул девушке:

           – Возьми мои.

           – Что ты! Я же просто так сказала.

           – Держи. Великоваты, конечно, но всё же лучше, чем так.

           – Ну я даже не знаю. А ты как же?

           – Брось. Все парни без перчаток работают, а я чего.
 
           – Спасибо.

           Марина ласково посмотрела на него и взяла перчатки, Максим выдохнул. И теперь разговаривать ему стало намного легче.

           – Это хорошо, что ты опоздала. Дожди каждый день шли. За две недели так осточертело всё, что теперь смотреть на картошку не могу. Мы на даче всего десять рядков сажаем, а здесь просто ужас сколько.
      
           – Согласна, просто ужас. И когда это всё закончится.

           – Не знаю, не конца и не края не видно. За посадками, говорят, ещё одно поле.
            – Не может быть!

            – Может! Вообще не понимаю зачем девчонок на картошку отправляют. Парням и то тяжело.

           Молодые люди вышли к деревне. Крайний дом был довольно крепкий с резными наличниками и тяжёлыми воротами. Только и в этом дворе наметились признаки упадка. Летний сезон прошёл, а телега, стоявшая возле забора, заросла крапивой и чертополохом – не пригодилась значит. Прошли вдоль покосившегося забора и тут неожиданно из дорожной пыли возникло лохматое чудище. Огромный пёс, загремел тяжёлой цепью, вылезая из ямы, в которой мирно дремал. Максим заслонил собой Марину и остановился, раздумывая, как быть в такой ситуации. Заприметил на обочине увесистую палку, похожую на черенок лопаты, но в следующую секунду понял, что это оглобля от телеги. И отбиться ею от собаки в случае нападения не получится. А пёс всё это время меланхолично изучал людей. Кто такие? И зачем потревожили его? Он был слишком стар, чтобы таскать тяжёлую цепь, и давно перестал гоняться даже за курами. Марина потянула Матвеева за рукав, предлагая вернуться назад. Они обошли усадьбу, с другой стороны, предварительно проверив, нет ли и там какой угрозы. «Хорошо, что не пришлось бежать от огромной псины, так неожиданно возникшей перед самым носом», – подумал Максим и сказал:

           – Вот это собачка!

           – Я так испугалась.

           – Ещё бы! Псина что-надо! Такая полруки оттяпает и не подавится.

           – Нам повезло. Легко отделались.
      
           – Да. Не понимаю, как люди в деревне живут. Такая тоска. Особенно осенью. – Максим остановился и посмотрел кругом.

           – В деревне хорошо летом. У меня бабушка в деревне живёт.

           – А у нас все родственники в городе.

           – Моя бабушка по привычке продолжает садить картошку на всю семью. И мы каждую осень помогаем ей копать эту картошку, так что дело привычное. Мама ворчит, куда столько. А бабушка ждёт, вдруг дети вернутся. Дядя Саша в загранплавании. У меня две недели назад умер папа. На похороны прилетел только дядя Толя из Алма-Аты. А дядя Саша только телеграмму прислал.

            – Сочувствую. У нас в деревне была одна бабушка, но умерла. Она очень старая была, а папа совсем другое дело.

            Дальше шли молча до самого картофельного поля. Максим не знал, что сказать человеку, недавно потерявшему отца. Своего родного отца юноша совсем не помнил, говорят, погиб при восхождении на Эльбрус. Татьяна Васильевна не стала рассказывать сыну, что отец набрал группу молодых альпинистов, сам погиб и ребят погубил. Не стала мама уточнять и то, что к тому времени они уже развелись. При слове отец у него всегда возникало лицо Сергея Михайловича. Правильно говорят: не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал.

            Марина молчала, но молчала она как-то иначе и Максим почувствовал это. Как же хорошо, что он не стал читать девушке стихи, которые выучил к первому свиданию. Каким бы идиотом он мог показаться сейчас. Остановились возле расписанного осенью куста, Марина сделала вид, что разглядывает листья, а сама смахнула кончиком косынки несколько слезинок:

            – Ты не знаешь, что это за дерево? – спросила девушка.

            – Не знаю. Листья чем-то похожи на рябину, а ягод нет. Это что-то другое.

            – Красивое.

            – Да. Красиво. Осень.

            Марина глубоко вздохнула, и сорвала один листок. Наверное, ей было бы намного легче в эту минуту, если бы она могла знать, о чём думает этот симпатичный юноша. Матвееву хотелось прижать её крепко-крепко и не отпускать. «Всё же я недотёпа, а она самая милая девушка на свете!» – подумал Максим.

           Студенты уже собрались группами у кромки поля и Марина заторопилась:

           – Ладно, я пойду к своим.

           – Жалко, что у нас теперь разные участки. Я бы тебе помог.

           – Вчера нас перевели на дальний край поля. Наверно ты прав закончим этот участок и перейдём за лесополосу. До вечера, – Марина
помахала ему ярким листком, и ускорила шаг, чтобы догнать свою группу.

           – Пока. До вечера.
               
           С этого дня Максим постоянно ждал Марину возле столовой, и они шли гулять. По краям поля проходила заградительная линия в виде ровно посаженных кустарников и деревьев. Однажды, гуляя после обеда, молодые люди прошли чуть дальше обычного, и оказались в самом настоящем фруктовом саду. По какой-то причине, урожай остался невостребован – яблоки продолжали висеть на ветках, и они принялись собирать спелые плоды. Максим забрался на дерево, а ветка предательски подломилась, и юноша с треском свалился на землю. Марина испугалась, рассыпала яблоки, и кинулась к нему. Она принялась тормошить его:

          – Максим! Максим, что с тобой? Да, очнись же, пожалуйста, очнись.

          Матвеев лежал с закрытыми глазами, и делал вид, что потерял сознание. Лицо девушки было совсем рядом, он чувствовал её дыхание и ему очень хотелось поцеловать её. Возникшее между ними чувство было ещё таким робким, беззащитным, как проклюнувшийся весной первоцвет, было страшно спугнуть его. Марина ласково гладила Максима по русым волосам, он не выдержал и расплылся в блаженной улыбке. Лёгкий румянец окрасил девичьи щёки, она порывисто встала и начала собирать раскатившиеся по поляне яблоки. Максим ликовал, эти нежные прикосновения не оставляли сомнений, что ему отвечают взаимностью. Вспомнились слова: «Колокольчики мои, цветики степные! Что глядите на меня, нежно голубые». Он без слов напевал простой мотивчик. Завязал рукава своей ветровки, и стал собирать урожай в импровизированную авоську. В яркой пестроте осенней травы краснобокие плоды были едва различимы. На обратном пути остановились у родника. Неловкость уже прошла, они прополоскали яблоки в ледяной воде. После пресной столовской еды, фрукты казались необыкновенно вкусными. Обратный путь пролегал через овраг, чтобы сократить дорогу надо было подняться на другую сторону оврага. Идти пришлось по скользкому заросшему мхом бревну. Максим протянул Марине руку. Ладонь девушки после ключевой воды была холодной, несмотря на это по его телу прокатилась жаркая волнующая дрожь. Нет, то было не плотское желание. А что-то более значимое, сильное и необъятное. Максим посмотрел на Марину, лёгкий румянец выдавал девичье волнение. Ох, как же ему было хорошо от всего этого. Хотелось взлететь и верилось, что такое возможно.

           По утрам Максим вставал раньше других, чтобы собрать осенний букет для любимой. Проникнув в девичий барак до всеобщей побудки, украшал изголовье Марининой кровати ветками клёна или алыми гроздьями рябины. Точнее сказать не кровати, а спального места, которое было недалеко от входа в барак. Студенты спали на нарах. Максим просовывал букет между досками и уходил незамеченным. Лагерь с любопытством наблюдал за развитием романа.

           Уборка затягивалась, и трудовой десант усилили группой старшекурсников. Парни сидели возле столовой на куче дров и когда Матвеев проходил мимо один из них окликнул его:

           – Эй, малый! Дай сигарету!

           – Я не курю, – ответил Максим.

           – Ну так сбегай и купи.

           – Тебе надо, ты и сбегай, – спокойно ответил Максим.

           – Ага, Лёха, может поддать ему для скорости, – по-дурацки захихикал парень в промасленной робе.

           Это был тракторист Гришка. Тракторист любил отираться возле старшекурсников, иногда, снабжал их самогоном. Максим перевёл взгляд на того, кого назвали Лёхой. Парень сплюнул сквозь зубы и сказал:

           – Это кто у нас такой борзый?

           Матвеев, не отвечая, пошёл своей дорогой. Борис Тениальный догнал Максима и сказал:

           – Это Лёха Николаев. С ним лучше не связываться.

           Вездесущий Борька знал уже всех вновь прибывших. Максим давно обратил внимание на эту особенность характера друга. Иногда такие знания были очень полезны, но Матвеев не умел заводить новые знакомства так же легко, как Тениальный. Он досадливо отмахнулся:

           – Да я уже понял.

           Повернул голову и ещё раз посмотрел в сторону Николаева. Лёха так же не сводил с него глаз и презрительно улыбался. Алексей шагал по жизни беззаботно, менял подружек как перчатки. Жизненное кредо досталось Лёшке в наследство от отца – все бабы стервы и нечего с ними церемониться. Николаев хорошо играл на гитаре, знал кучу анекдотов и вполне резонно считал себя душой любой компании. К Максиму он обратился не случайно. Лешка приметил влюблённую парочку. Было очевидно, что между Максимом и Мариной происходит нечто особенное. Чужое и недоступное притягивает. Вот Лёшка и решил вмешаться. Зачем? И сам не знал, просто так, ради развлечения.

           Вечером была дискотека, а группа Матвеева дежурила на кухне. Когда студенты закончили мыть посуду и чистить картошку, Максим заторопился к Марине. Ещё издали увидел, что она танцует медленный танец с Лёхой Николаевым. Бедное сердце тревожно заныло. Он остановился возле штакетника, огораживающего по периметру территорию трудового лагеря. И стал внимательно рассматривать своего соперника. Высокий, голубоглазый блондин спортивного телосложения, Лёшка легко нравился девушкам и умело этим пользовался. Он не сомневался в успехе и на этот раз. Музыка ещё не закончилась, но заметив Максима, Марина тут же перестала танцевать и отошла от Николаева. Брошенный кавалер опешил. Он покрутил головой по сторонам, пожал плечами, изломав рот в привычной ухмылке, направился к группе парней, куривших под кустом старой рябины. Потом был ещё один медленный танец, Максим с Мариной тоже танцевали. Алексей пригласил первую подвернувшуюся девушку, а сам ловил момент, чтобы в движении зацепить Максима своим плечом. Всякий раз испепеляя взглядом соперника. Матвеев хорошо знал повадки городской шпаны, и догадался, что драки не избежать.

          Перед самым отбоем к Максиму подошёл один из приятелей Николаева:

           – Пойдём, прогуляемся. Тебя там видеть хотели.

           Матвеев всё понял. И не очень удивился тому, что соперник привёл с собой группу поддержки. Лёха любил работать на публику. Отделившись от приятелей, Николаев сделал шаг вперёд и процедил сквозь зубы:

           – Объясняю, для непонятливых. Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё. Здесь я решаю, кто с кем хороводы водить будет. Теперь понял?

           Максим бросил взгляд по сторонам, стараясь выбрать для себя более выгодную позицию:

           – Ну, колхоз может и твой. – он кивнул в сторону парней, – Только я здесь причём?

           – Ты тупой, Матвеев. Повторяю. Эта девушка, моя добыча.

           – Чё, ты, Лёха с ним церемонишься. Двинь по шее, враз поумнеет.

           Выкрикнул самый задиристый из группы поддержки, это был всё тот же тракторист Гришка. Парни нетерпеливо переминались в предвкушении драки. Свита Николаева была не прочь почесать кулаки. Максим пришёл один, им оставалось только наблюдать. Под прямым и твёрдым взглядом Максима, сопернику стало не по себе – словно это ему бросали вызов. Раздосадованный Николаев понял, что тянуть больше нельзя, и нанёс свой коронный хук слева. Матвеев устоял, и ответил не менее внушительно.

           Неизвестно чем бы всё закончилось, но вмешался бдительный Славин. Он прекрасно знал повадки Лёшки Николаева и сразу понял, чем закончится дуэль взглядов двух соперников. После дискотеки, он не забыл проверить барак старшего курса. В темноте Славину не составило труда подойти скрытно. Студенты заметили его только тогда, когда Славин вынырнул из густых зарослей лесополосы. Задира тракторист в сумерках не разобрал кто перед ним, и схватил декана за рукав куртки.

           – Чего! – рявкнул на него Славин.

           Гришка понял свою оплошность, выпустил рукав и тут же ретировался. Парни замерли. Декан обвёл взглядом собравшихся. Собственно говоря, эта компания была ему хорошо знакома.

           – Всем быстро спать. Разбор полётов будет завтра. Николаев! А вас, я попрошу остаться, – произнёс Славин голосом своего любимого актёра, исполнявшего роль Мюллера в популярном сериале про разведчика Штирлица.

           Вслед за трактористом и другие бузотёры поторопились раствориться в лесополосе. Лёшка тяжело дышал и вместе с кровавой слюной выплюнул передний зуб. Его огорчению не было предела. Для шуток не самое подходящее время, и Славин добавил строгости:

           – Алексей, слушай меня. Тебе же совсем не нужна эта девочка, а ты рискуешь быть отчисленным. Умнее надо быть, Николаев. Умнее. Ну, не все такие падкие до нашего брата. Разборчивые есть. Это я тебе как мужик говорю. Не лезь, куда тебя не просят, и твоя репутация не пострадает. Скоро городская спартакиада. Сейчас замну это дело. А там по результату будем решать, что с тобой делать. Всё. Свободен.

           Лёха Николаев вырос в шахтёрском городке, и привык решать любые проблемы кулаками. Дураком он не был и понимал, что столкнулся с каким-то другим миром и надо отступить. Не враг же сам себе – благодаря успехам в спорте его переводят с курса на курс. Отец лупцевал Лёшку до старших классов. Пока у Николаева-старшего не обнаружили не шахтёрскую болезнь – диабет. Это его не то, чтобы сломало, но повлияло на него сильно. К тому времени Лёшка уже обучился бренчать на гитаре и частенько не приходил домой ночевать. Молодых вдов в шахтёрском городке хватало, и они с радостью принимали юного любовника. Спать с женщинами Лёшка начал раньше, чем получил аттестат зрелости. Поэтому никакого уважения к слабому полу он не испытывал.
 
           Жили Николаевы в своём доме. Однажды, возвращаясь ранним июньским утром, Алексей, как всегда, перемахнул через палисадник, чтобы влезть в приоткрытое окно своей комнаты. И натолкнулся на отца, сидевшего на лавочке под кустом сирени:

           – Блин! Ты чего здесь?

           – Так. Не спится чего-то. Духота.

           – Ааа! Странно. Мать вроде на работе.

           Отец строго взглянул на него, сын прозрачно намекал на его похождения по бабам. Водился за ним такой грех, и сейчас ему вдруг сделалось досадно оттого, что Лёшка знал об этом.

           – Слушай. Я наверно тебя как-то не так воспитывал. Ты, извини. Меня батя тоже лупцевал нещадно. Вот и я думал, что так надо. Ты своих детей не бей. Не надо. Неправильно это.

          Николаев-старший встал со скамейки, открыл калитку палисадника и пошёл в дом со стороны двора. Может Лёшка ничего и не думал такого, но отец-то помнил о том, сколько глупостей совершил в своей жизни. И почему-то стало досадно от того, что его единственный сын пошёл по его стопам. Лёшкина мать, работала в местной больнице дежурной медсестрой. Она знала, что муж ей изменяет, но давно махнула на это рукой: «Горбатого могила исправит». Но исправился Николаев-старший после одной страшной аварии на шахте. Пятьдесят человек погибло сразу. Это была не его смена, в тот роковой час для своих товарищей, он наставлял рога одному из них. А через два месяца обнаружили у него диабет, эту новость Василий принял как расплату. Он ждал Лёшку для задушевного разговора и всю ночь подбирал нужные для этого случая слова. Ему хотелось сказать, чтобы сын меньше бегал по девкам, не растрачивал себя, но промолчал. В городке о похождениях Николаева-старшего знала каждая собака, и вряд ли Лёшка послушает такого советчика. Последнее время Василий был сам не свой. Разные сентиментальные мысли блуждали в его голове. Ему сделалось жалко внуков, которых даже нет в проекте, а Василий уже чувствовал, что любит их. Хотелось сделать для них что-то доброе. Боялся, что умрёт и не увидит своих внуков. Сына он упустил, а с внуками бы возился с пелёнок. Врачи заверяли мужчину, что диабет не так страшен, что с таким диагнозом люди живут долго, но он им не верил. Бесшабашный гуляка внезапно осознал, что жизнь конечна. А что он сделал хорошего? Сколько не силился ничего не мог вспомнить и от этого Василию не спалось.

          Николаев-младший не считал нужным советоваться с родителями, и после окончания школы уехал подальше от родных мест. В задушевных разговорах он уже не нуждался. Лёшка ненавидел пропитанные угольной пылью кулаки отца и возвращаться домой ему совсем не хотелось. После разговора со Славиным было над чем задуматься и Леха озабочено ворочался в постели.
         
          В бараке через стенку, так же не мог заснуть и долго лежал с открытыми глазами Матвеев. Обстоятельства складывались очень неудачно. Прошёл всего месяц, как Максим был зачислен в институт, а столько всего навалилось. Возвращаться домой и оставить Марину, теперь казалось ему настоящей катастрофой.

          На следующий день в столовой Славин улыбнулся и кивнул Матвееву, почти как приятелю. И Максим выдохнул, никаких взысканий за драку не последовало. Славин изучил задиристый характер Николаева и прекрасно понимал, что первокурсник Матвеев не мог поступить иначе. Это всё равно, как если бы юноша, живший в девятнадцатом веке, сделал вид, что не заметил брошенную в лицо перчатку. И не принял вызов. Нравы советской молодёжи не были лишены романтического флёра. А старшие товарищи не были лишены сочувствия. Случаи бывали разные, но всё же существовала неразрывная связь поколений – наставничество. Люди, пережившие войну, старались опекать молодую поросль. Славин оценил тот факт, что Матвеев вышел на поле боя один. Николаев рыцарским характером не отличался, но надо дать шанс и ему. Займёт призовое место на городской спартакиаде, будет учиться дальше. Для Лёшки это был бешенный стимул.