Исповедь воришки или признание в любви

Не знаю у кого как, а мой спектакль начинается с антракта...  Лежу я в шанхае на мятой простыне, чирикаю ляле о любви,  хабарик докуриваю, а сам на выцветшие занавески пялюсь, и кажутся мне они не дешёвыми тряпочками, что в притонах болтаются, а тяжёлым занавесом, что в Большом театре висит.
- Перелезу через чесалку лялькину, - говорю я себе,-  раздвину занавес и увижу волчье солнышко над ночным городом.  А внизу перекрёстки в полосочку. Ханурики по тёмной ленте хиляют. За дорогой чёлкина деревня спряталась. В неё фараон на арбе въехал. Поймал фунт дыма, а думает вора списанного заныкал. Будет банки ставить.
А город наш сегодня особенно красивый. На улицах растяжки. С плакатов воры списанные на горожан таращатся. Им бы в белую берёзу на нарах играть, а они берлогу делят. Я в церковь заходил, хотел Главному на кресте пару вопросов задать, но водолаз в рясе говорил: - Приходи на исповедь, там и задашь.  После слов таких я впал в распятие, вдруг водолаз  болото осиное прогонит, а истины не откроет. Я возражать начал, а он мне: «Шестёрка на подъёме, шевели рогами». Я хлеборезку от удивления открыл, значит,  борода чукавая тоже из наших будет, по фени ботает.  А он добавляет: «Возлюби ближнего, как себя самого», и смотрит так, будто я из деревянного тулупа вылез и стою перед ним тузом колыванским.
- Нет — думаю,-  не прав  он, во мне так много любви накопилось, и не только к ближнему, но и к дальнему.  А после слов водолаза её ещё больше стало.  Теперь я готов любую фиксу шофёрскую расцеловать, любого приезжего с фургоном на голове в хату пригласить, на столе шибан без плесени нарезать,  горчиловку по ушастым разлить. Я теперь не то, что ближнего, всё народонаселение возлюбил. Но больше всего обожаю столицу мою. Когда удаётся у заезжей фиксы дурку сбить или у залётного фраера  блёски с руки стянуть, я, от переполнения чувств, расцеловать могу.
 За спиной бесовка в фарсунку сопит, словно на дудуке играет. Пойду поцелую её, пока спит.
Я подошёл, а она, как ребёнок, во сне улыбается. Она у меня хорошая, только до алтушков жадная.  Я подумывать стал, - может начать блины печь, но сосед, он за вшивик  врагам вызвонит. Да и зачем в чужое дело впрягаться, если огольцы на руках, лишь сумочку у фиксы увидят , сами в неё по локоть прыгают. Да, и, как профессию менять, если первую кражу я в родильном доме совершил.  Когда на Божий свет лез, у акушерки золотое кольцо с пальца своротил.
За окном волчье солнышко скрылось, блотной шарик выкатил. Мы с ним вместе на работу выходим,- ему на небо, а мне на три вокзала. Закрутил я гаврилку на шее, на ноги гнутики натянул. На дорожку в божницу помочился. И, вот, иду по улице, тёплый ветер в кронах деревьев таится, на проспекте растяжки треплет. Каждый дом мне знаком, каждое окошко дорого. За этим кореш жил, Семечкой звали. Он так по ширме бил, не то, что из брюк, из подштанников галюнок достанет. Не повезло, надели ему баранки на запястья. В чёлкиной деревне теперь библию в тридцать два листа изучает. А за этим окном Гагара живёт, ой, красивая. Её вывеска с глянцевых обложек не сходит. У неё гастролёр квартировался, они вместе дурь в газетку закручивали. Сейчас Гагара в депутаты тыркается –  вологорка Тульская. А в этом подвале бандерша притон держит. Мы с нею, когда детьми были, в одном дворе росли. Она недозрелым подросткам за вшивик чесалку показывала, а теперь в люди выбилась. Боже, какой  город хороший, какие в нём люди милые.
Один подземный переход осталось перейти. На каком вокзале сегодня кости брошу? Не знаю. Вдоль стенки барабанщики загребала кверху ладошками тянут. Этим я не подаю.  По афише видно,  все вшивики на горчиловку спустят. Напрасно баланду им травить, бесталковку не отремонтируешь. А этому подам!  Уж, больно весело чувак на клавиши своей гармозы давит.  Я знаю пятнадцать способов как выдавить из себя слезу, а тут и выдавливать не надо, сама побежала. Прошёл я под землёю  Авгиевы конюшни и оказался на Ленинградском. Он мне ближе дома родного. Домой никто грошик не принесёт, а тут, они сами к тебе катятся.  Подходит одна алюра, молодая симпатичная, одеколоном пахнет, видно весь фуфырь на себя вылила. Ей бы романы крутить, а она листовку суёт: «Голосуйте за Путина».  С листовки пахан пятерню тянет: «Здрасьте, вам,  я всем Рай на земле обещаю».  Наверное и его, как апостола Павла, Бог на время ослепил,- значит святой человек, хоть и пахан. Стою я, знакомые буквы под его вывеской отускиваю. От такой баланды туман в горшке низом стелется.  А тут волчица подкатывает, гроб на колёсах везёт. Приняла меня за грузчика и гонорит интеллигентным голоском:
- Донесите чемодан до такси, пожалуйста.
Я, конечно, взял на плечо её майдан. От тяжести руки до колен опускаются. Сам не знаю, как получилось, но гуся я поджарил,  волчицу на первом повороте потерял. Иду, соображаю: «Притараню вещички к себе в комышовку, изебровая бикса рада будет, гонарь нальёт, за Рай на земле тему обозначим, и зачем нам тогда Путин, и апостол Павел.
Бесовка, когда увидела меня с приданным, сразу выпячиваться перестала. Крутится вокруг гробика, а я не открываю, резину тяну, удовольствие продолжаю. Чувырла уже слюной брызжет.
- Открывай, — говорит, — гомонец улюлюканый. 
А гомонец тот на ключик заперт, а ключик балабанка отдать запамятовала. Хорошо в голубятне абакумыч железный прятался.  Острым концом я на гробик налёг, он и открылся. Стою, как Али баба и сорок разбойников в одном лице, смотрю,- гробик по верхнюю кромку бюллетенями набит.  Что делать с досадой такой?
 - Иди, меняй бюллетня на зелёнку американскую, зарабатывай на черевички для королевы, - говорит моя. Посмотрел я на королеву некоронованную и только плечами пожал:
- Напрасно ты звякало разнуздала, тебе и шкаликов на босу ногу хватит, а мне, если в хитрый домик попаду, хвостом не накрыться.  А про себя думаю: «Надо вальсом чесать, пока за мои страдания напрасные, за мою работу неоплаченную, за мой талант неоцененный  бесовка под глазами узоры не навесила и всё потому, что любит меня, глупая».  На Руси всегда так было,- кого любят, тому и морду бьют.
               

                2001 год.
               
                КОНЕЦ