Между Петербургом и Москвой

– Ты пришла? Ты пришла! Снегурочка моя! Как я рад! Как я рад! Ну, что же ты стоишь? Ах, боже ж ты мой! Шампанское! Тимофеич, шампанское, слышишь?! Да не медли ты, жалование-то копеечку к копеечке получаешь. Что – нет?
– Получаю. Уже несу, – буркнул слуга.
– Вот и пошевеливайся! Ну, проходи, родная. Дай посмотрю на тебя – красавица! Красавица из красавиц!

   Хозяин, Петр Петрович, лет шестидесяти пяти раскраснелся и места себе не находил от радости. То присядет, то встанет, то кругами ходит, разглядывая гостью, а старый слуга, меж тем, уже стоял с подносом в руках. Аглая Ивановна, барышня лет двадцати пяти, в наряде снегурочки вальяжно прохаживалась по зале.

– Кокошник-то какой! – не умолкал старик. – Загляденье! В самоцветах да жемчугах! Ах, красавица ты моя раскрасавица! А бусы, а меха! Вот порадовала! Ай да гостья! – и взяв фужеры с подноса, воскликнул: – За наше счастье! – и ничтоже сумняшеся пьет на брудершафт. – А поцелуй? – оторопел в недоумении Петр Петрович.
– Ишь, чего захотел, – рассмеялась Аглая Ивановна.
– Ну, как же? Как же, дорогая? Нехорошо-с, – и, силясь найти хоть каплю снисхождения в глазах барышни, обмяк, как опустевший мешок.
– А что, Петр Петрович, не люба теперь без поцелуя-то? – иронично улыбалась, веселилась Аглая Ивановна.
– Люба-то люба, но поцелуй, драгоценная моя. Как же без поцелуя? – приободрялся старый угодник.
– А не нравишься ты мне!
– Да как же это?.. Давеча на санях катались. В ресторациях гуляли. Весь город знает, что вы согласие изволили дать на помолвку.
– Эка невидаль – город да знать дворянская! – смеялась Аглая Ивановна. – Нашли, чем попрекать!
– Помилуйте, Аглая Ивановна, никаких упреков, – и, помолчав с минуту, добавил с улыбкой: – Вы, верно, дразните меня, голубушка. Чаровница ты моя!
– Это я-то дразню? – и она залилась смехом. Петр Петрович приуныл.

   Аглая Ивановна, бросив шубку на диван, расположилась в кресле. Ее лицо доселе веселое не выражало эмоций. Руки лежали на подлокотниках, а на безымянном пальце сверкало бриллиантовое кольцо. В кокошнике и сарафане из парчи она походила на царицу. И лишь положенная нога на ногу придавала позе фривольность – линии платья слегка стянувшись, плотно облегали бедра, открывая вздору притягательную изящность форм, казалось бы, хрупкой фигуры.

– Вот что, Петр Петрович, проездом я у вас. Вы мне надоели. Видеть вас больше не желаю.
Петра Петровича подкосило, и он плюхнулся на диван.
– Говорите, – тяжело дыша, отозвался несчастный. – Говорите, кто соблазнил вас? Кому репутация ваша жизни не попортит?..
– А не ваше дело. Тимофеич, воды барину, – кликнула она слугу.
Слуга немедля появился со стаканом воды подле хозяина.
– Пшёл вон! – раздраженно вскрикнул Петр Петрович, смахнув стакан на пол. Тимофеич от испуга точно уменьшился в росте, поднял стакан и вышел вон, искоса взглянув на Аглаю Ивановну. Та же еще более развеселилась, и по залу прокатился ее заливистый хохоток.
– Думали, сиделкой заточить в хоромах-то ваших? Думали, титул княгини прельстит меня?
Петр Пертрович, схватившись за сердце, молча внимал.
– Просчитались, барин. Сама себе хозяйка. Хочу – по миру пойду, хочу – на балах всех ваших забальзамированных дам затмлю. И дочек их дурнушек впридачу, – она встала, сняла кольцо с брильянтом, и медленно, с брезгливо-насмешливой улыбкой поглядывая на Петра Петровича, положила его на столик.
Барин, погруженный в думы, лишь проговорил:
– Тимофеич, Аглая Ивановна уходит, – слуга, подхватив шубку, засеменил к выходу.

   Я не знаю всех подробностей, и что стало с Аглаей. Но почему-то уверен, что в ее жизни не все будет гладко. Стерва же, ясное дело. Взбалмошная, капризная дамочка… пустой, злой человек. И как таких боженька терпит? В общем, обрывки этой истории я услышал от Петра Петровича, который вот уже месяц, как говаривали, не вылезал сначала из рестораций, потом из кабаков. Кабак мне по карману, там я его и наблюдал два вечера. Он пил и говорил с кем ни попадя. Ну, а я сидел недалеко и прислушивался, чего уж скрывать. Я бы, может, и подошел к нему поговорить, так сказать, по душам, да в Москву пора было ехать, студенческие каникулы закончились, а денег я так и не раздобыл. Тетка моя, купчиха Малякова, и слышать о болезни матушки не хотела. Сказала, мол, – что деньги на ветер бросать, все равно умрет. Теперь вот лежу на верхней полке вагона третьего класса, лицо книжкой прикрываю, чтоб никто слез моих не видел да и задремал, укачало. И вдруг слышу голос Петра Петровича, вот слово в слово: "И была в ней изюминка сродни червоточинке, всю душу мне выхолостила каналья. Думал, зарежу ее, но дальше мысли не пошло. Поехал в ресторацию, да и напился, как последний сапожник. А наутро помирал, ей-богу, помирал, братцы. Вот вам крест!" Открыл глаза, а за окном ночь кромешная. И что этот князь у меня из головы не выходит? У самого горе – хоть ложись и помирай. Смотрю в окно, а сам все о нем думаю: как судьбы-то ломаются. А из-за чего? Из-за любви какой-то… Нет… Со мной такие шутки не пройдут. Университет закончу. На службу поступлю. И тогда посмотрим, что за черт эти барышни.

    На вокзале меня встречала сестра. Матушка, говорит, уже и воды не пьет. Сестричка плачет, решила, что полы пойдет мыть и белье стирать, как простолюдинки у соседского помещика, лишь бы денег на хорошего доктора достать. Ну а я обдумывал, как бы уроками заработать. Не хотел, чтобы она унижалась смолоду. Идем, купчиху питерскую недобрым словом поминаем. Вдруг слышу: "Извозчик! Карету Аглае Ивановне!" Оглянулся и застыл как вкопанный. Так вот она какая, эта Аглая Ивановна. Сестренка меня за рукав дергает, в сторону тянет. "Ну что, студент, рот открыл, – слышу. – Может еще и на колени упадешь?" – и рассмеялась. А я, как завороженный: "Упаду!" А у самого в горле пересохло, и в глазах поплыло. "Так падай, если не брешешь?" Я и упал. Аглая Ивановна замолчала. Подошла. "Вот дурачок, – говорит. – Встань. Студент…" Видно по форменной одежде определила, единственный приличный костюм был у меня, да и по уставу носить полагалось. Так вот, подошла она, а самого дрожь пробивает, и глаз оторвать не могу, будто привязали. Только и чувствую, как голос ее грудной такой, бархатный легкие мои заполняет и сердце подпирает: "Помолись за меня, за Аглаю Ивановну", – и в карман мне что-то сунула. "Аглая Ивановна!" – окликнул ее офицер у кареты, и по-французски: "Опоздаем же, богиня моя! Ну что за цирк вы там устроили, право?" Она обернулась, коротко бросила: "Иду", и ушла…

   Я очнулся, когда услышал, что сестренка плачет неподалеку, боясь взглянуть на прохожих зевак. Подошел к ней сам не свой. "Что же ты, Ванечка, делаешь? Милостыню просишь. И у кого? Разве не знаешь особу эту? – и, помолчав, прошептала: – Падшая, говорят, женщина. На содержании у помещиков да князей", – обняла меня и горько заплакала. "Посмеялась над тобой бессердечная. Ни Бога, ни людей не стыдится". Я же слов ее не слышал, оглянулся, – нет Аглаи Ивановны, увез ее офицер. Вспомнил, что положила мне в карман что-то. Думал, записка, а там оказалась банкнота в пятьсот рублей, я таких денег отродясь в руках не держал. "Что это?" – утирая слезы платком, спросила сестра. "Ничего". – "Записка? На посылках бегать у нее будешь?" – "Да". И сестра зарыдала.

   Матушка скончалась через два месяца. Все молила Бога, чтоб не забирал пока на службу не выйду, хотя и знала, что сызмальства главой в семье был после батюшки, Царство ему небесное. Уроки я давал после занятий, а ночами готовился к лекциям и семинарам. Спал по три-четыре часа, но денег Аглаи Ивановны не трогал. За свои молился о душе ее. Банкноту эту в ящичке стола под ключом хранил. Доставал, когда сестры не было. Говорят, деньги не пахнут. Так вот, враки это все. Духами они пахли, руками ее нежными. Голосом ее, и… личное это, понимаете, не могу объяснить… Да что тут темнить – полюбил я Аглаю Ивановну с первого взгляда. И не было в моей жизни другой женщины. Так и не женился. А как годы пролетели, не заметил. Теперь уже и сам преподаю. Слышал, что студенты за глаза меня сухарем прозвали. "Ребята, профессор идет!" – "Как? Так он же заболел?" – "Да идет, говорю!" – "Вот сухарь чертов, ни одна холера его не берет". Холера… Ничего-то они не знаю о холере…


5-6, 26-28 января 2012





____________________
На странице – фото Александра Гордеева. Модель Анна Спиридонова (Ремнева).
Работы фотографа можно посмотреть здесь http://instagram.com/alexandergordeev#