Пионерский галстук

Посвящается ветерану войны Леониду Меркине (1918 - 2012)

 
Пасмурный июнь 1941 года.
   
У проходной московского завода радиодеталей было оживлённо.

Грузились две полуторки и автобус. Молодые мужчины закидывали тяжёлые ящики, мешки с вещами, матрасы, подушки и одеяла. Девушки суетились рядом: паковали книги, альбомы и детские журналы, шутили и смеялись.

 – Лёшка, Лёшка, – кричала одна из них – Вазу для цветов не забудь, и побольше чернил захвати, а лучше печатную машинку! Будешь мне стихи писать!
   
 – Да какой он тебе Лёшка,- поправил её кто-то рядом,- это Алексей Андреевич, его на днях старшим инженером сделали, всем цехом отмечали!

 – Да ладно тебе! Для меня он как был Лёшкой, так и останется! – Хохотала белокурая красавица.

Каждое лето группу молодёжи от заводского комитета комсомола отправляли работать в пионерский лагерь в Тучково.
Несмотря на дождливое утро, настроение было у всех праздничное. Выезд на природу, в живописное Подмосковье на два месяца, подальше от шумного города, да ещё и двойную зарплату платили: заводскую и сорок пять рублей вожатовских, и к тому же, бесплатное питание!

Группа отъезжающих состояла из двенадцати девушек и двух парней – двадцатичетырёхлетнего старшего пионервожатого Лёшки и его друга завхоза Мишки. Друзья попали в «малинник», и дали друг другу слово не поддаваться девичьим чарам, быть всегда вместе, а с женским коллективом поддерживать только дружеские отношения и никакой любви!
Но это было довольно сложно!

Молодые вожатые, как нарочно, были одна красивее другой. Стройные, в отглаженной форме и с аккуратными причёсками. Особенно следила за собой белокурая Нина. Пилотка на её очаровательной головке сидела кокетливо, чуть-чуть набок. Толстые косы спускались на грудь, и красные банты сливались с пионерским галстуком. Её голубые глаза под пушистыми ресницами говорили о многом, но Лёшка старался в них не заглядывать.
   
Пионерский лагерь располагался на территории небольшого санатория.

Вожатые готовились к приёму детей: приводили в порядок двухэтажные корпуса, где-то что-то подкрашивали и белили; расчищали территорию, а главное – площадку, где будут проходить построения и пионерские линейки; разбивали клумбы и сажали цветы – синие Анютины глазки, белый Левкой и пёстрый Душистый горошек.
   
Через несколько дней стали прибывать первые автобусы.
В головном ехали малыши, а замыкал колонну автобус со старшими школьниками – первый отряд, который и достался Алексею.

Четырнадцатилетние мальчишки были ещё детьми, но девочки очень отличались от своих сверстников: высокие, фигуристые и с характером. Что говорить, переходный возраст! И справится с подростками, ему одному было не так-то просто, хотя Лёша и выглядел очень представительно – под два метра кареглазый брюнет, атлетически сложен. Был лучшим спортсменом на заводе, имел значок ГТО*.

Отец его в 1931 году был одним из организаторов этого спортивного общества, и в августе 1936 сопровождал группу советских спортсменов на олимпиаду в Германию, в Берлин.
   
Белокурая Нина была в Лёшином отряде младшей пионервожатой и отвечала за девочек. Но ему иногда казалось, что она следит и за ним.
Девушка очень гордилась своим назначением и старалась всегда быть рядом со старшим вожатым.

Работы хватало не только днём, но и вечером: сначала общий обход лагеря, а потом ещё угомонить и свой отряд, особенно мальчишек, которые шумели, скакали по кроватям и кидались подушками, мазали друг друга зубной пастой и рассказывали страшилки. А ночью в простынях, как привидения, бегали по коридору, пугая малышей.

Кричать было бесполезно, да и перекричать эту гвардию было просто невозможно. Поэтому Алексей брал свисток… И после тихо говорил, что нарушителя покоя он поставит дежурить на кухне, помогать тёте Маше – чистить картошку и мыть посуду.
Наступала тишина, и лагерь засыпал.
   
Вожатые отдыхали после шумного дня.
Собирались на опушке леса у костра, делились новостями, смеялись и наслаждались летним поздним вечером: запахами молодой листвы и травы, тонким ароматом белоснежных ландышей и слушали соловья.

Был мир и покой, и казалось, что это будет всегда.

 – Европа и Африка очень далеко, и до нас война не дойдёт, – говорил Лёшка,
 – Война в Испании скоро закончится, и троих детей испанских коммунистов, ну, которые из нашего второго отряда, скоро отправят домой. Да что говорить, и с Германией у нас самые лучшие отношения. На нашем заводе работают немецкие специалисты, и мы скоро получим из дружеской страны новое оборудование и два станка. Да и товарищ Сталин войны не допустит!
   
О политике и о войне в тот июньский вечер больше не говорили.

Миша играл на гитаре, девушки тихонько напевали, а Лёша наблюдал за мерцающими угольками костра.
Поднимая глаза, он почему-то всегда видел напротив себя Нину.
Девушка, не отрываясь, смотрела на него.
Блики света освещали её лицо: глаза, разрумяненные от жара щёки, русые волосы, белоснежную шею и комсомольский значок на груди...

Лёшка смущённо опускал взгляд.
Ему очень хотелось подойти, обнять её и раствориться в сиянии её глаз!
Но уговор с другом был превыше всего.
Да и репутацию главного вожатого можно было испортить, и так уже все косились, шептались.
Мишка злился на Нину:
 – Навязчивая какая! Совсем гордости нет! Всё липнет и липнет к тебе, смотреть противно.

Друг Мишка не пользовался успехом у девушек. Был он невысокого роста, неуклюжий, в круглых очках с толстыми линзами.
Внешне друзья были очень разные. И все удивлялись, что могло их связывать?
А объединяла их любимая работа: в научно-техническом отделе они сидели за одним столом и разрабатывали новые платы для радио.

Друзья везде держались вместе, и в лагере жили в одном домике сторожа, недалеко от жилых корпусов.
Это была уютная комната с печкой, где стояли две кровати, два стула и круглый столик, на котором лежали дневники для записей и томики стихов Блока и Маяковского.
Мишка любил стихи, но только не о любви, и Лёшке было его где-то немного жаль. Поэтому он и пообещал другу, что в лагере не заведёт ни с кем романа.
Внимание Нины старался не замечать, и даже придирался к ней по поводу и без повода: то она на пару минут опоздала на построение, то у неё галстук плохо отглажен, то ещё что-то.
Алексей не раз пытался поговорить с девушкой, что-то объяснить, но не мог...
А Нина, держа его за руку, влюблено смотрела ему в глаза.

Она часто приходила в домик ребят навести порядок, и на столике в стеклянной банке всегда оставался букетик свежих полевых цветов.   

Однажды на пионерской линейке, после торжественного поднятия флага, Алексей объявил, что на следующей неделе приезжает комиссия из города, и надо всем подготовиться к приёму и обязательно устроить концерт с песнями, танцами и чтением стихов.

Немного запнувшись, он добавил, что берёт себе новую помощницу Галю – Нинину подругу, а Нину переводит в другой отряд.
   
Поздним вечером, два друга обсуждали последние события и утреннюю линейку.
 
 - А ты видел, какие были глаза у твоей Нинки, – смеялся Мишка, – теперь-то уж точно она от тебя отстанет, а то, как увидит, сразу бежит. А сколько раз она тебе цветы дарила?! Даже смешно! Хорошо, что ты их выкидывал. А то письмо, ну, со стихами, тоже выкинул? – спросил Мишка.
   
Алексей ничего не ответил.

За окном моросил холодный дождь, и где-то гремел гром.

Нина в эту ночь не сомкнула глаз. Это был публичный позор, перед всем лагерем!
Если бы он знал, что только из-за него она работает на заводе и ездит в лагерь, чтобы быть рядом с ним, дышать его воздухом, смотреть на всё его глазами…

И это он так поступил с ней! Нет, она больше не хотела его видеть, слышать, не хотела дышать…
   
Девушка тихонько, чтобы не разбудить Галю, оделась, вышла из подъезда и направилась в сторону леса.

Начинало светать.

За березняком открывался заливной луг с илистым заросшим прудом.
Она шла, путаясь в высокой траве, спотыкаясь, не видя и не слыша ничего вокруг. Ноги начинали уже вязнуть в иле, она заходила всё дальше и дальше в топь... Было уже по пояс, и двигаться вперёд и назад стало невозможно… Ледяная вода медленно подступала к груди…

Лай собаки и мычание коров на минуту вернули её в сознание. Очнувшись, Нина дико закричала.
   
На крик прибежал деревенский пастух, который гнал стадо на пастбище. Благодаря длинному кнуту и палкам он с трудом вытащил девушку из топкой трясины.

Коровы стояли вокруг, хлопая глазами, а большая рыжая собака, виляя хвостом, бегала около Нины.

Яркий луч солнца пронзил утренний туман, разбудил стрекоз и мошкару, осветил новый день и бедную девушку, которая, не переставая, рыдала. А пожилой пастух, матерно ругаясь, очищал её от ила и тины.
 – Что ж ты, девка, совсем с ума сошла! Кто ж так делает! Ты о матери подумала? Я две войны прошёл. Чего только не видел и не испытал, и то до такого не додумался. Грех-то, какой! Ах, ты ж дурра, ты дурра!
   
Старик отдал ей свою телогрейку и проводил «под конвоем коров» до лагеря.
   
Об этом ЧП узнали все вокруг.
Обсуждали, осуждали и жалели.
Нина несколько дней пролежала в лазарете и никого не хотела видеть, никого к себе не пускала.
Лёше было очень стыдно и больно за свой поступок. Он по нескольку раз в день подходил к окну девушки с букетами полевых цветов.

До города и до райкома эта история, видно, не дошла. Алексея не выгнали из лагеря и не исключили из комсомола за то, что он – главный пионервожатый, организатор, не справился со своим заданием. Наверное, Нина об этом попросила – не оглашать этот случай.

Она так и осталась его единственной помощницей. Лёшка старался быть с ней внимательным и нежным, но она избегала с ним встреч.

Подходил день приезда городской комиссии, шли последние приготовления: вешались флажки, шары и гирлянды. После генеральной репетиции концерта, вечернего обхода лагеря, Алексей глубокой ночью вернулся в домик сторожа.
Друг уже спал.
   

Громкий стук в окно разбудил их.
 
 – Мишка, открой! Кто там ещё в такую рань, – бормотал Алексей.
   
За голубой ситцевой занавеской мелькало Нинино лицо.
   
 – Это твоя ненормальная, сам и открывай, – повернувшись на бок, проворчал друг, – Уже и ночью покоя не даёт!
   
Лёшка вылез из кровати и в одних трусах и в майке пошёл открывать дверь.
   
Девушка, рыдая, бросилась ему на грудь:
 – Лешенька, родной, любимый, я пришла проститься с тобой!
   
Слёзы не давали ей говорить.
 
 – Ниночка, что с тобой? Всё хорошо!
   
 – Нет, Лёша... Война, – прошептала она,
– Я люблю тебя! Не забывай меня, пожалуйста!
   
 – Какая война, глупышка, о чём ты говоришь?!
   
 – Я уезжаю, за мной приехал отец. Он работает на телефонной станции и ему сообщили... – тихо ответила Нина.
   
Это было последнее утро, когда пионерский горн оповестил лагерь и ближайшие леса, поля, деревню Тучково и дачные участки о наступлении – 22 июня 1941 года.
   
Весь день прождали комиссию из города, но никто не приехал, до завода дозвониться тоже было невозможно.

В воздухе висела тревожная тишина, напряжение и болезненное ожидание чего-то страшного.

Никто ничего не знал, не верил или боялся произнести это слово – война!

Но всё говорило о том, что что-то произошло!

К вечеру стали подъезжать родители за своими детьми, и через день лагерь опустел. Остались только Лешка с Мишкой.

Информации не было никакой.
Что делать – покинуть территорию или продолжать оставаться на месте?
   
Утром, закрыв ворота, друзья на электричке отправились в Москву.
В городе была неразбериха и паника. Прилавки магазинов опустели. На улице стояли большие очереди в военкомат.
Гружёные машины и колонны первых добровольцев двигались в сторону Белорусского вокзала.

Михаила оставили на заводе, а Алексея районный комитет комсомола назначил ответственным по эвакуации пионерского лагеря под Можайском.

В нём находились дети из союзных республик – Белоруссии, Украины, Молдавии, где уже шла война, и где уже бомбили Минск, Киев, Кишинев. На полуторках и на телегах детей отвозили к железнодорожной станции, и отправляли на восток.

А после работы, поздней ночью работники лагеря (по приказу из Москвы), вооружившись карманными фонариками и палками, искали в ближайшем лесу диверсантов.
   
Это было последнее мирное лето в жизни Лёшки, когда он носил красный пионерский галстук и был старшим вожатым, когда он работал на Московском заводе радиодеталей и проводил время с другом Мишкой.

Вспоминал он и белокурую Нину с голубыми влюбленными глазами, которой он так и не успел сказать самого главного!
   
Это было первое лето, когда Лёшка надел военную гимнастёрку и не снимал её долгие четыре года, – продолжал мой рассказчик.

Потом меня судьба ещё раз забросила в эти места, где мы когда-то сидели у пионерского костра.
Был суровый январь 1942 года.
Во время прорыва под Можайском нас направили в подмосковное село Дорохово.
Мы попали под прямую наводку артиллеристского обстрела - в первую полосу... Немцы стреляли через нас дальше... Оттуда никто не вернулся. А нас из 40 человек осталось 13...
К утру Можайск был освобождён, и враг был отброшен на десятки километров от города.
 
Неожиданно зазвонил телефон.

Старик тяжело поднялся и, шаркая тапочками, направился в темноту коридора, оставив меня под впечатлением своего светлого рассказа – одного эпизода жизни, в котором были рядом молодость, любовь и война.

На столе в картонной коробочке среди старых фотографий и писем лежал аккуратно сложенный красный пионерский галстук.
.               
               
     ГТО * – спортивное общество «Готов к труду и обороне» (1931-1991)

..................................................

Приглашаю на http://www.stihi.ru/avtor/berlin8