Онанирующий лепрекон версия для вычитки

У дыма сладковатый привкус. Лучи лазера время от времени бьют по глазам, на мгновение лишая зрения. То там, то тут плывут разноцветные пятна. Вокруг извиваются в приступе какого-то безумия, кажется, тысячи тысяч тел. Меня зовут Никита, Никита Федоров. Мне двадцать лет. Исполнилось месяц назад. Ровно месяц назад, впрочем, это не важно.
Инна извивается возле меня без устали. Время от времени я боюсь, что она растворится в этой толпе, сольется с ней в этой бесконечной конвульсии. Но она тут. Я чувствую ее дыхание на своей коже, запах ее парфюма и ее тела, чувствую ее прикосновения. Я растворяюсь в этих ощущениях. В ушах звенит.
На сцене, время от времени освещаемой лучами прожекторов, происходит нечто неописуемое. Кажется, концерт там превратился в оргию, которая подобно ржавчине медленно, но неотвратимо распространяется по ангару. Сначала вокалист вытащил из кожаных штанов уже не помещающийся там из-за эрекции член. Вернее, нет. Сначала он вытащил из толпы полуголых разукрашенных девиц, истекающих под сценой, самую сиськастую, а лишь потом член.
Последний раз, когда сцену осветил прожектор, там уже, кажется, кого-то трахали. Кажется, вдвоем. Впрочем, трудно сказать с уверенностью. Впрочем, не важно. Я не совсем понимаю, что я тут делаю и зачем я тут. Я чувствую, что делают мои руки, прекрасно чувствую. Иногда что-то вижу или слышу, но не замечаю этого.
Вчера Инна просто пришла и осталась в моей квартире, сегодня предложила пойти на концерт. Пока мы сюда шли, я все думал, можно ли назвать это словом «предложила». Как назло, я не могу вспомнить, как это прозвучало. Может быть, расхаживая по комнате в стрингах, она сказала: «А пойдем сегодня на концерт» или «Хочешь пойти со мной сегодня на концерт». Для меня это почему то значило «ты сегодня идешь со мной».
Что заставляет человека подчиняться? Почему подчинение доставляет удовольствие? Такое тонкое, едва уловимое, но ни с чем не сравнимое удовольствие. Возможно, все дело в запахе. Я вдыхаю воздух и слышу только два запаха: запах дыма и запах Инны. Дым производит специальное устройство за сценой. Запах Инны состоит и сотен, быть может, сотен тысяч мельчайших осколков воспоминаний, которых я не могу вспомнить.
Я ощупываю худые, почти неуловимые, но бесконечно живые ягодицы, они трепещут в моих руках, словно маленькие зверьки, все время пытаются вырваться. Воспоминания живут где-то в моей голове. Я знаю, что забыл что-то важное, иногда тени мелькают перед глазами, но подобно этим зверькам, все время ускользают из рук.
В метре от меня красноволосый пирсингованый придурок пялит свою затянутую в латекс подругу. Она чем-то похожа на мою бывшую и так же ****овато кривит рот в экстазе. Кажется, кончает и громко кричит, но из-за музыки ничего не слышно. Меня охватывает неописуемый человеческим языком букет из противоречивых, но лишь усиливающих друг друга чувств: похоть, отвращение, страх, удивление. Я стараюсь не прижиматься к Инне, боясь спустить в штаны.
*
Она вышла из авто, захлопнула дверцу желтого «авео». Такси было оплачено, у таксиста с отелем была договоренность. У нее тоже. В который раз взгляду открылся стеклянный холл пятиэтажного здания. Внутри было светло и тепло, чересчур светло и тепло, как всегда в холодное время года. В жару там было слишком холодно – кондиционеры работали вовсю. Вечноулыбающийся слащаворожий управляющий встретил ее и, назвав номер, как всегда проводил взглядом до лифта. Похотливым взглядом импотента.
Тридцать второй номер – третий этаж. Номеров до двадцать первого в отеле не было, ибо весь первый этаж был занят холлом, кафетерием и подсобными помещениями. Именно поэтому номера комнат начинались с числа, известного, как «очко» - второй этаж, первая комната. Эту комнату она ненавидела больше других.
Дошла до двадцать третьей. На двери уже висела табличка «Не беспокоить». Проверила макияж, обновила помаду. Постучала. Костяшками пальцев. Мягко и медленно. Эхо разнеслось по этажу.
Дверь открылась со скрипом. На пороге стоял мордастый тип с огромным животом, поросшим седеющим мехом и полотенцем на бедрах. Улыбнулся, так же слащаво, как управляющий, только гораздо более искренне – отрепетированной и отточенной до мельчайшего штриха улыбкой политика.
Налил шампанского – того самого дешевого шампанского, которое используется в таких случаях. Дальше все по сценарию: массаж, получасовые попытки поднять вяло стоящий член, трех-пятиминутное изображение страсти. Едва пригубив из бокала, отправилась в душ.
Отражение в зеркале все меньше походило на самого близкого тебе человека. Красная сетка сосудов вокруг янтарного цвета линз, впалые щеки, голубые вены на висках и на шее, на будто старушечьих, утративших свежесть грудях – что с ними стало? Из зазеркалья глядела стеклянным взглядом дистрофичная фарфоровая кукла.
Спина клиента была тоже покрыта волосами, как и почти все тело, несмотря на то, что он не был кавказцем. Огромный, как гора Кара-Даг, живот закрывал лицо, что было странным, но очевидным плюсом: сложно было сказать, что было бы неприятнее увидеть, его кривляния во время минета или голливудскую улыбку.
Член был похожим на огрызок колбасы, скрывающийся в глубине рукава упаковки. Огромное количество желтой кожи посреди зарослей седых волос скрывало буро-фиолетовую головку, тело же члена скрывалось где-то в глубине жирного туловища, как улитка в раковине.
В такие моменты хорошо бы слушать Вивальди, лежа на морском берегу лунной ночью или бродить по осеннему парку. Делая минет престарелому пузатому депутату, главное думать о чем-то приятном. И работать языком и губами, в надежде, что сегодня он сожрал достаточное количество виагры и мяса, и усилия не бесполезны. Добившись же более или менее сносного результата, важно не тянуть резину, необходимо как можно быстрее натянуть резину и оседлать клиента – дальше дело техники и артистизма.
На этот раз обладатель голливудской улыбки, большого живота и немаленького члена оказался отнюдь не безнадежен - через минут десять головка уже проникала ей в горло. В сумочке лежал презерватив и крем, усиливающий возбуждение. Впрочем, крем с анестетиком и газовый баллончик были там же.
Клиент предпочел быть сверху. Так как он не представился, она даже имени его не знала, впрочем, так бывало нередко. Огромный половой орган проникал в нее чересчур глубоко, будто пытаясь разорвать или проткнуть матку. Дыхание было зловонным, а со ставшего бордовым лица падали тяжелые капли пота. Она отвернулась и, закрыв глаза, правдоподобно стонала, ожидая, когда все это закончится.
Закрывшись в ванной, яростно умылась, пытаясь смыть с себя не только его пот, но и дыхание. Как жаль, что нельзя смыть взгляд. Как жаль, что нельзя проснуться и понять, что этого всего не было – чего еще можно желать? Она черпала пригоршнями воду из под крана и полоскала рот, пила ее жадными глотками. Потом привычно нажала пальцем на основание языка и выблевала все в раковину: сперма престарелого потного борова – последнее, чем бы ей хотелось поужинать.
*
Нет, я, конечно, мог бы купить револьвер под патрон Флобера – он обошелся бы гораздо дешевле. Вот только, толку от него не больше, чем от воздушки, а стоит он дороже. Можно было купить револьвер со стальным барабаном и усиливать патрон порохом, в таком случае он мог бы наносить значительные повреждения. Только в этом случае игрушка превращалась в огнестрельное оружие, и даже за ношение такого пистолета можно было получить вполне реальный срок.
А если стрелять обычными, не усиленными патронами, тогда «револьвер под патрон Флобера» – ну и название – эта игрушка тоже вполне годится для самообороны, можно выбить глаз или вроде того, но за это тоже можно сесть. Так уж построено законодательство в нашей стране, которую я не буду ругать, это и так делают сорок с лишним миллионов населения (хотя, конечно, может, уже и сорока миллионов нет - при таком уровне жизни люди мрут, как мухи, особенно с учетом того, что добрая половина населения – пенсионеры).
Это, безусловно, странно: я могу пойти и прямо сейчас избить кого-то, кто слабее меня, отобрать у него вещи, и даже если (знаете, такое огромное, просто гигантское ЕСЛИ) дело дойдет до суда, то, скорее всего я получу максимум условный срок. Но если же я слабее, но не хочу, чтобы меня избивали, отбирали мои вещи – то мне остается два варианта: либо сидеть дома и не выходить никуда, особенно вечером, либо защищать свое здоровье и жизнь незаконными методами.
Если бы я хотел убить кого-то и ограбить, то купил бы хорошую отвертку – сталь там гораздо тверже, чем в ножах, не требующих специального разрешения, кроме того, узкое лезвие даже не требует заточки. Я бы мог спокойно идти по улице с этой отверткой в кармане, и меня никто бы не задержал и не отобрал ее, а я бы встретил человека в темном переулке и просто несколько раз воткну ему тонкое лезвие в живот, потом в грудь и шею, затем вытер и выкинул – вот и все. Но если у меня нашли бы в кармане перочинный ножик, такой тупой сувенирный перочинный ножик, которым даже консервную банку трудно открыть – меня бы вполне могли на несколько часов запереть в обезъяннике.
Долгое время я думал о травматическом пистолете. Его, конечно, можно купить лишь определенным категориям населения, к которым еще нужно отнестись за определенную сумму, а если ты к ним не относишься, то «травмат» считается огнестрельным оружием, а это опять срок, даже если ты из него стрелял только по банкам в лесу. Кроме того, патроны необычайно дороги, а без разрешения еще дороже. И самая главная проблема: даже если ты получишь все-таки разрешение на ношение травматического оружия, то стрелять из него в нападающего ты имеешь право не ближе чем с трех с половиной метров (вы еще не забыли об отвертке?). Мощность этих пистолетов такова, что обычная кожаная куртка абсолютно защищает от выстрела, а если ты не дай Бог будешь стрелять нападающему в голову – тут ты точно сядешь. Поэтому будь добр отбежать от нападающего на три с половиной метра и затем целься лучше, чтобы случайно не выбить ему глаз. Помни: если на тебя напал человек с отверткой, ты должен заботиться не о своем, а о его здоровье, если, конечно, успеешь.
Решение мне подсказал, как часто бывает, тот человек, от которого я этого меньше всего ожидал – мой приятель Крыс. Родители назвали его Кристиан – хотели выпендриться, наверное, но теперь все звали его Крыс. Впрочем, он не обижался – просто молча записывал, наверное. Так уж вышло, что именно этому товарищу я должен был около ста баксов. И поскольку я как раз получил перевод за свою часть кода, порядка трехсот убитых енотов за неделю безвылазного программирования, а ему срочно понадобились деньги, то я, несмотря на то, что мое лицо все еще не было похоже на лицо, и я заметно хромал, согласил с ним встретиться «по пивасу».
Если честно, я предпочел бы отдать деньги и уползти к себе в конуру дальше зализывать раны и клеить пилоток вконтакте, но не мог отказать человеку, который меня выручил. С Крысом мы были знакомы постольку-поскольку, когда-то пересекались в универе и жили в одном доме до того, как он переехал. Я никогда не считал его приятным или интересным человеком, но, как говорится, харчами не перебирают – никто другой не мог (или не хотел) одалживать мне требуемую сумму, а он появился как гром с чистого неба и сам предложил.
Так и сейчас, когда он спросил, отчего у меня «фейс нарихтован», я просто ответил, что подрался, совершенно не собирался плакаться. А он просто улыбнулся этой своей мерзкой улыбочкой и язвительно так заметил, что кулаки у меня целы, а по лицу будто трактор проехал – ну, прямо, Шерлок.
И не то, чтобы мне  стало неловко, типа, вот, меня набуцали как лошка, а я даже не вмазал ни разу хорошо – по мне видно было, что я не боец, просто для ясности сказал, что не трактор, а три амбалистых отморозка, такая от, дескать, лажа. А он отхлебнул своей «оболони», покачал так головой: уроды, мол, что тут скажешь. И, будто невзначай, будто сказал это своему бокалу с пивом, обронил: «Пушку бы себе взял, что ли».
Так и сказал, «взял», будто тут за углом лежит просто, дожидается меня заветный спасительный аргумент, но я по лени никак не зайду, чтобы его забрать. А я выпил на тот момент только полбокала пива и был трезв, в общем-то, но просто меня взбесила эта фраза, вот и понесло. И про то, что пистолет – не бутылка пива, его так просто не купишь, даже пиво чтоб купить, нужно доказать, что тебе есть двадцать один, да и стоит он дороже, и сейф к нему нужен и кучу справок купить, а потом продлевать, и про ответственность за защиту своей жизни незаконными методами, и про то, что им еще нужно суметь воспользоваться... А он в это время  чистил свою необычайно дурно пахнущую вяленую рыбу и молча так иногда дергал головой, и когда я замолчал, он продолжал чистить свою тараньку или как там ее, складывая на столе куски шкуры, плавники, кости и прочую дрянь, которую ветер все время пытался сбросить на пол.
Кафешка была мерзкая, такая, знаете, наливайка при магазине с пластмассовыми столами и стульями под зонтами. Но, еще будучи студентами и не имея денег, чтобы пить пиво в нормальном заведении, мы часто сидели тут после или вместо пар. Вот и его, видимо, ностальгия по счастливым студенческим годам заставила назначить встречу именно здесь, хотя он неплохо зарабатывал, судя по тюнингованному «Ланцеру», на котором прикатил. И одолженная мне сотка ему, скорее всего, совсем не горела, просто я обещался отдать через две недели, зная, что придет перевод, но не зная, что меня за два дня до этого отпинают чуть ли не засветло и чуть ли не у дверей моего дома.
Крыс допил пиво,  достал из барсетки мобилу и сказал: «Записывай». Я посмотрел на его титановую восемьдесят восемь два нуля  и полез в карман за потертой шестьдесят два тридцать три – я никогда особо не заморачивался по телефонам, но металлический корпус смотрелся круто, как ни крути, такая вот тавтология. Он продиктовал номер, имя: Арслан и сказал, что договорится за меня, и чтобы я завтра по этому номеру позвонил. Встал и ушел. Даже не попрощался, только полтинник под пепельницу сунул, пока я записывал номер.
Признаться честно, я очень даже растерялся. Во-первых, денег у меня было не так густо – а следующий перевод будет не раньше, чем через пару недель, да и следующую часть программы я закончу не раньше. Кроме того, я не особо горел желанием общаться с чуркой, торгующей оружием, абсолютно не хотел. Я представил себе такого моджахеда, и мне стало, мягко говоря, не по себе.
Более того, я понятия не имел, что я потом с этим пистолетом буду делать, ведь я не умею ни обращаться с ним, ни стрелять вообще. И где его можно хранить в квартире? А если обыск? Но чем больше я об этом думал, тем больше мне хотелось его получить. Он как будто был неким артефактом, который смог бы изменить меня, сделать сильнее, увереннее. Я представлял, как я не буду бояться идти ночью по улице. Держа в руке шуруповерт, я видел, как дергается назад затвор виртуального «глока», как вылетают гильзы, как  пули пробивает насквозь консервные банки и они, подпрыгнув, падают на землю, а бутылки разлетаются на осколки и только донышки остаются стоять.
За вечер я отстрелял, наверное, сотню виртуальных патронов, затем запустил «контр-страйк» и долго стрелял в стену из разных пистолетов. Мне хотелось иметь «глок» - черный, с керамическим корпусом, семнадцать патронов в магазине – я долго рассматривал его на фотографиях в интернете, сравнивал с другими пистолетами. Нет, я не ребенок, прекрасно понимал, что даже если хачик с львиным именем сможет его мне предложить, у меня не хватит денег, чтобы его купить. Но мои опасения уравновешивались все усиливающимся желанием иметь пистолет. Оставался только один вопрос, который меня смущал, и я позвонил Крысу.
Он долго не брал трубку, а когда взял, то его почти не было слышно, так громко играла музыка: видимо, он был в каком-то клубе или кафе. Я уже и не ждал, что он ответит, потому растерялся, когда длинные гудки сменились ревом и гупаньем, и трубка прожужжала: «Да, я слушаю». Я хотел было сказать «здоров, Крыс», но называть его Крысом было как-то неловко, что ли – очень уж он поднялся. Да и здороваться третий раз за день было глупо, поэтому, немного потупив, я перешел сразу к делу: «Слушай, я о стволе, я тут думаю…». «Чего, я не слышу, подожди - он оборвал меня на полуслове, затем, видимо, догнав, о чем я, гаркнул, - ****ь!» Через пару секунд (видимо, он зашел в туалет) музыка немного стихла и Крыс продолжил: «Короче, я завтра утром разрулю все и тебя наберу, за ствол не волнуйся – потом отдашь» - и бросил трубку.
Сначала я не догнал, о чем он, но потом понял, какой я кретин. Кто же о таких вещах говорит по телефону? Короче, мучился я полночи, не могу уснуть. А в полдвенадцатого меня разбудил телефон, «ду хаст» «раммштайна». На будильнике у меня вообще-то стоит «Беспечный ангел» «Арии», эта мелодия обычно будит меня по утрам, если нужно не проспать, энергичный же рифф огненных немцев, звучащий на чрезвычайно громком двойном динамике моей «нокии», хоть и поднял меня с постели моментально, но проснулся я только через несколько секунд.
Встретиться договорились в том же кафе через полчаса. Я оделся и через двадцать минут уже плюхнулся в пластмассовое кресло, которое едва не сломалось от неожиданности. Заказал себе премерзкую пиццу и пиво «черниговское» - я не люблю «оболонь». Крыс взял себе только кофе, выпил его почти залпом и выложил: «Короче, брателло, готовь четыре сотни. Ствол чистый, проблем не будет. Если тебя с ним накроют – придется раскошелиться, конечно, но жизнь, я думаю, дороже. Я тебе, сам понимаешь, ничего не говорил и больше так не тупи. Я-то отмажусь полюбэ, а ты можешь попасть. Кстати, если что – не шухерись, адвоката попросишь связаться со мной – я помогу, чем смогу. Завтра набери Арслана, скажешь от меня, он тебе распишет, что и куда».
Такой вот монолог, ему бы в театре играть. Я знал, что Крыс работает в прокуратуре, что работает там хорошо, задвинул его туда вроде как дядя или вроде того. Тогда я просто затупил, когда ему позвонил, не подумал - бывает. Поэтому я ел свою пиццу и кивал, не стал ему втирать, что нас могут слушать даже по выключенной мобиле, если понадобится. Думаю, ему виднее.
Так уж в нашей стране повелось, что любой мент чуть выше участкового тесно связан с незаконными структурами – есть всем хочется. Но я все равно параноил немного: думал, может, меня подставить хотят или просто забрать бабки, прирезать и выбросить на помойку. На всякий случай, оставил надежному человеку конверт, в котором все расписал – на всякий случай, они ведь разные бывают.
Но все прошло без проблем. В назначенное время я сел в грузовую газель, там сидело три человека, с которыми я бы не стал ссориться в темном переулке. Врать не стану, я чуть не запачкал штаны адреналином, даже не хочется вспоминать. Но за четыреста баксов я получил потертый ПМ, запасной магазин, сотню патронов – лошадиную дозу адреналина и уже через пять минут на трясущихся ногах вылез из микроавтобуса.
Пистолет оказался легким, а вот патроны здорово тянули сумку к земле. Я старался не оглядываться по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимания, но домой добирался дворами. После пяти минут в закрытой газели с моджахедами, прогулка по улицам со стволом в сумке казалась мне не такой уже и страшной, но я понимал, что она не менее опасна – меня мог остановить любой патруль.
Когда я добрался домой, я бросил сумку прямо в прихожей и заварил себе чая – хотелось согреться (меня что-то морозило) и успокоиться (может, потому и морозило). Но меня никак не отпускало – теперь мне казалось, что в любой момент в дверь может позвонить милиция, я даже представлял, как я переброшу сумку на соседский, заваленный хламом и незастекленный балкон.
Постепенно я успокоился, все ведь прошло хорошо, теперь я был обладателем того, что резко выделяло меня из серой массы. Я достал пистолет из сумки: он приятно лежал в руке, невыразимо приятно, неописуемо приятно. Только курок был неудобным, торчал под совершенно идиотским углом к рукояти, но к этому я скоро тоже привык. У меня больше не оставалось сомнений – теперь я стал другим человеком.
*
Я посмотрел на настенные часы в темном углу комнаты, попытался как можно лучше их разглядеть. Короткая и толстая стрелка указывала на двенадцать, тонкая и длинная на одиннадцать. Затем скосил глаза на кончик своего носа, стал разглядывать черные точки на нем. И снова на часы – постепенно напряжение в глазах стало спадать.
За окном светало, я сидел у монитора уже часов семь, написал нехилый кусок кода, правда, он не компилился – где-то закрался баг. Верный признак того, что пока закругляться. Пистолет всю ночь лежал на столе, рядом с клавиатурой, время от времени я касался его или брал в руку и целился то в окно, то в часы на стене.
Я достал из-за кресла рюкзак, там он валялся уже с месяц, но сегодня на его дно отправился пистолет и две заряженные обоймы, завернутые в старый свитер. Поверх свитера я кинул четырех или пятиметровый кусок толстой веревки (не хватало только мыла) и еще пару тряпок.
Тепло оделся и вышел из дома до того, как скучающий диск солнца полностью выполз из-за стеклянно-жестяного куба супермаркета. Редкие люди как сонные мухи неохотно ползли по своим делам, водители маршруток потягивали растворимый кофе из пластиковых стаканчиков у ларька – муравейник просыпался.
Я сел на холодное сиденье мопеда и направился в сторону небольшого леска за городом, в такое время  там не должно было быть даже проституток, по крайней мере, живых. Там я собирался немного потренироваться в стрельбе.
Утренний холод быстро очистил меня от остатков сонливости. Да что там, скажем прямо, добрался до места я изрядно промерзшим – стоило одеться еще теплее. Оставил мопед в кустах и бодрым шагом направился в гущу леса: не терпелось опробовать приобретение.
Найти рядом стоящие два дерева оказалось совсем не сложно, гораздо труднее было привязать задубевшими руками веревку к дереву, но вскоре я справился с этой задачей. Продел второй конец веревки сначала в один рукав выцветшего и растянутого свитера «админ-стайл», затем в другой и привязал его к соседнему дереву – получилась неплохая мишень, эдакий человеческий силуэт с раскинутыми в стороны руками.
Вставил обойму в пистолет до характерного щелчка, передернул затвор – все это я проделывал дома уже десятки раз. Отошел от мишени метров на десять. Размял плечи. Пистолет был холодным, руки тоже, но держать его было дико приятно. Нечто подобное испытываешь, когда держишь за бедра стоящую раком девушку, только это еще круче.
Прицелился. Свитер слегка качался на ветру, еле заметно, пистолет тоже качался. Нет, веса в нем было немного, да и руки не тряслись, просто держать их вытянутыми было как-то непривычно. Я опустил ствол, прицелился в сухую сосновую шишку, валявшуюся а самих ног – теперь пистолет не плавал вверх-вниз. Я быстрым движением поднял его, прицелился в свитер и нажал на курок. Выстрел оказался ужасно громким, просто кошмарно громким, где-то неподалеку поднялись в небо и закаркали вороны. Свитер висел как ни в чем ни бывало.
От выстрела пистолет слегка нагрелся, еле заметно. Я прицелился снова, вернее попытался прицелиться, но то мушка, то прицельная планка расплывались, а если мне все-таки удавалось выстроить их в одну линию, то оказывалось, что пистолет уплыл в сторону и теперь я больше не целюсь в свитер. Через секунд двадцать подобных мучений руки мои затекли, стало совершенно очевидно, что целиться подобным образом можно только военном симуляторе.
 Я подошел ближе, теперь между мной и свитером было от силы метров пять-шесть, впрочем, вполне достаточное расстояние для стрельбы. Подняв ПМ в чуть согнутых руках, я навел его на свитер, не особо обращая внимания на прицел, и выстрелил. Затвор скакнул назад, пистолет чуть дернулся в руках, гильза упала на ковер из сосновых иголок. Передо мной образовалось быстро рассеивающееся облачко дыма, из-за которого я сначала не заметил, как дернулась мишень, пробитая пулей. Только подойдя ближе, я заметил рваную дыру прямо по центру.
Снова встал на позицию. Теперь я старался, целясь, смотреть на мишень, а не на пистолет. Третья пуля улетела в кусты, четвертая и пятая попали в цель, шестая прошла мимо, отколов кусок коры от  стоявшей за мишенью сосны, седьмая и восьмая снова заставили свитер дернуться – в целом, стрелять оказалось не так уж сложно.
Вытащив пустую обойму, я засунул ее в карман. Она была теплой, как и весь пистолет. Вставил вторую. Я попытался сделать несколько выстрелов подряд, как в боевиках или компьютерной игре. Но тут снова незадача – в мишень попала только первая пуля из четырех, а четвертой я перебил веревку, на которой висел уже изрядно дырявый свитер. Заново вешать его я не стал, тем более, что вдруг осознал: выстрелы вполне могут быть слышны с трассы, а значит, сейчас сюда может ехать патрульная машина.
Меня опять начало параноить, еще сильнее. Я лихорадочно стал собирать гильзы, но двух все равно не досчитался. Веревку оставил, свитер быстро засунул в рюкзак и резво потопал к мопеду. Трасса была пуста. Я сел на свою двухколесную табуретку и поехал обратно в город. Через полкилометра остановился и выкинул подырявленный свитер и гильзы в придорожную канаву.
Завел мопед в гараж, который мы втроем снимали для своих двухколесных коней, к счастью, там никого не было. Но вдруг совершенно явственно ощутил запах порохового дыма. В лесу я его почему-то не чувствовал, то ли из-за холода, то ли просто не обратил внимания. Попытался успокоить себя, вряд ли бы кто обратил внимание, но ствол оставил в багажнике мопеда. На всякий случай.
На этаж поднимался как на иголках. Казалось, что все должны обратить внимание на то, что я возвращаюсь домой откуда-то в такую рань, что от меня несет пороховым дымом, и вообще я веду себя подозрительно. Когда старушка, живущая на этаж ниже, вдруг открыла дверь, прямо перед моим носом, сердце чуть из груди не выскочило. Посмотрела на меня так нехорошо. Она вполне могла быть ветераном Великой Отечественной и узнать запах пороха, да и вообще она была подозрительной. И странно так на меня посмотрела, действительно странно.
Вернувшись в квартиру, я уже серьезно подумывал о смене места жительства, но это было бы еще подозрительнее. Но точно решил, что раздобуду глушитель и в следующий раз прихвачу с собой какой-нибудь дезодорант, чтобы скрыть запах. И свитер не мешало бы спалить, хотя его вряд ли кто-то найдет.
А еще снова встал вопрос о хранении пистолета, неплохо было бы иметь какой-нибудь тайник. На часах было уже почти девять, в гараж вполне мог прийти кто-то из совладельцев. А что, если кто-то из них заглянет в бардачок моего мопеда? Вдруг им неожиданно понадобится ключ. Возникло желание сейчас же забрать компрометирующий предмет из столь ненадежного хранилища.
Но я никуда не пошел. Оставил все как есть, здравое мышление  не покинуло меня. Вместо того, что таскать ствол туда-сюда, я решил пожарить себе яичницу. Это, безусловно, было самым правильным решением в возникшей ситуации.
*
Почти неделю пистолет валялся в бардачке мопеда. По истечении этого времени меня беспокоило лишь то, что его могут оттуда спереть. Я много думал об этом, рассматривал самые разные варианты и пришел к выводу, что бояться мне стоит только случайности, а от нее, как известно, никуда не спрячешься. Неделя безвылазного программирования очистила мой разум от глупостей и успокоила мои нервы – чем не медитация (многие, правда, называют это дело мастурбацией, но мне оно доставляет гораздо больше удовольствия).
Единственное, что меня парило, так это тот факт, что пистолет создавал чуть ли не больше проблем, чем решал. Я совершенно не представлял, как можно таскать его с собой по городу, а тогда, какой мне от него толк? Впрочем, я все равно не жалел, оно стоило того. Это было не столько средство самообороны, сколько фетиш, символ силы и мужества, что ли, эдакий фаллос, кончающий свинцом.
А для самообороны все-таки лучше таскать отвертку или газовый баллончик. Только не аэрозольный, а струйный, хотя, его сложнее использовать. Но аэрозольный баллончик – самое идиотское средство самообороны из всех возможных, разве что за исключением стартового пистолета. Всего несколько недель назад я так не считал и поплатился за это целостностью своего лица.
Оказалось, что когда на тебя серьезно наезжают три быка, достать это средство самообороны из кармана оказывается не так просто, но это мелочи. Самое главное, и самое обидное, что если баллон достать быстро из кармана, направить в лицо нападающему и тут же нажать на кнопку, то длина струи оказывается не полтора-два метра, как написано в инструкции, а всего лишь метр. Кроме того, даже легким дуновением ветра облако газа бросает вам же в глаза. И тут уже все правда – алоген действительно быстро действует и действительно чертовски эффективен. Глаза закрываются сразу же и не открываются в течении пары часов. А потом не отрываются из-за того, что лицо у тебя разбито, и они тупо заплыли.
Погода сегодня радовала своей приятной солнечностью, правда, днем. Сейчас же небо было затянуто тучами, зато было теплее, чем обычно, поэтому я и решил прогуляться. Потягивал из бутылки не слишком холодное пиво, если честно, меня охватила грусть-тоска, мать ее. Подобие парка было наводнено выползшими парами, а со своей последней подругой я расстался больше месяца назад.
Она, конечно, не была королевой красоты, но сиськи у нее были весьма внушительные, и минет она делала без лишних уговоров. Я старался не думать о ней, но член вставал на каждую более-менее короткую юбку, и воспоминания отравляли мне вечер. Мы были вместе всего пару месяцев, но с ней было лучше, чем без нее.
Вспомнился наш первый секс, для нее он был действительно первым, до этого она только пару раз сосала своему бывшему. Первая девственница в моей жизни, а может, и последняя, разве такое забудешь! Черт возьми, она ведь была настоящей. Не одной из тех кукол с осиными талиями, без капли жира на животе, с бритой ****ой и отштукатуренными рожами, которые смотрят на тебя так, будто ты кусок дерьма. Нет, она была настоящей, живой женщиной.
Стемнело, и зажглись фонари, через один, конечно. Мне не нравились в ней волосатые руки, но зато ее сиськи были действительно огромными. И она всегда текла. Захотелось позвонить ей – нет, я бы не стал ей ничего такого говорить, просто спросил бы как дела – но мобильный мой уже давно продается в каком-нибудь переходе или, что скорее, разобран на запчасти. ****ские гопники!
Я запустил пустую бутылку в ближайшие кусты. Ведь, каким надо быть уродом, чтобы избивать людей и отбирать у них телефоны, ведь для многих это больше чем деньги, это часть их мира. Кажется, третье пиво было лишним – меня понесло. Пора было отправляться домой.
Ко всему прочему, начало моросить, казалось, воздух смешался с каплями воды в равных пропорциях. Эта холодная смесь пробиралась под одежды, отбирая тепло от тела, проникала в легкие, откуда холод подобно вирусу проникал в кровь. Пальцы и ноги, обутые в старые кроссовки мгновенно стали ледяными, я зашагал быстрее.
Мое лицо, волосы, уши, шея медленно покрывались холодной водяной слизью. До дома было идти минут десять-пятнадать, но я уже почти бежал, матеря все вокруг. Жизнь всегда складывалась не так, складывалась через одно место, а причины того были мне не известны. Капли с волос стекали за шиворот, где еще сохранялись остатки тепла, ногой я вступил в лужу и теперь при каждом шаге мокрый кроссовок чавкал, к тому же начало течь из носа.
Я уже дошел до своей улицы, до спасительного тепла было рукой подать. Сложно сказать, зачем я поддел ногой лежащую на земле пивную бутылку, о таких вещах не задумываешься обычно, скорее всего, просто из злости. Но в бутылке оказался джин, и когда она ударилась о бампер одиноко мокнущей под дождем «Импрезы», из нее (из машины, не из бутылки) этот самый джин и вылез. Как и положено, он был лысый, полуголый и синий, причем синий в гавно. А в руке у него был огромный нож.
Что толку объяснять пьяному вооруженному джину, что ты ничем не кидал в его «субару»? Особенно если ты настолько замерз, что не можешь более или менее отчетливо излагать свои мысли (да просто потому, что лицо задеревенело), а из авто начинает появляться еще один джинн. Развернувшись, я дернул в противоположную сторону, к гаражам, к моему гаражу, к моему скутеру, под сиденьем которого лежал спасительный артефакт против джиннов.
Поскользнувшись, я упал, запачкал джинсы, влез рукой в грязь и осколки стекла и, кажется, порезал ладонь. Одно радовало – исчадия ада, кажется, прекратили меня преследовать. От страха я мгновенно протрезвел – в голове мигала огромная красная надпись «НЕ ЛЕЗЬ ДРАТЬСЯ С ТРЕМЯ АМБАЛАМИ», это весомое доказательство эволюции появилось там, наверное, после прошлого раза. Все еще оглядываясь, я поплелся к гаражам, и чем ближе я к ним приближался, тем четче понимал, что не смог бы, все равно не смог использовать пистолет по назначению.
Ключи были в кармане куртки, еще пару минут назад они были там, я прекрасно помнил, как ощупывал их за секунду до того, как пнул бутылку. Но теперь их не было. Мне показалось, что джины вышли из кустов у меня за спиной, и точно – кусты зашевелились. И без того мокрый, я мгновенно покрылся холодным потом и обернулся. Там никого не было, только чья-то тень скрылась в кустах. Тень следила за мной, это было очевидно.
Сложно сказать, откуда в голове берутся подобные мысли, их бредовость понимаешь с самого начала, но от этого они только больше тебя пугают. В гараж я не попаду, это было очевидно, идти искать ключи мне не хотелось – от мужиков, сидящих полуголыми в машине в темной подворотне, можно было ожидать чего угодно. Самой лучшей идеей мне показалось идти домой, нужно было лишь войти во двор с другой стороны.
Оглядываясь по сторонам, как нарик, я прокрался к своему подъезду. Свет нигде не горел, было темно, как в желудке динозавра, и разглядеть, стояла ли еще «Импреза» в противоположном конце двора, не представлялось возможным. Поднялся на второй этаж и достал из щели за дверным косяком запасной ключ. Хоум, свит хоум – никогда еще моя вонючая конура не казалась мне столь приветливой.
Стянул с себя мокрую одежду, поставил чайник, начал набирать ванну. Но что-то на задворках сознания беспокоило меня, что-то не давало покоя. Ключи! Через десять минут, едва пригубив до невозможности горячий чай и снова натянув на себя мокрые и грязные кроссовки, я, вооружившись ярким фонарем и куском титановой трубы, отправился на поиски.
Дождь перестал моросить, но с полуголых деревьев падали тяжелые мерзкие капли. Я осветил то место, где совсем недавно стояла машина – пусто, только следы шин. Злосчастная бутылка валялась в траве, куда отлетела  после удара о бампер «Импрезы», и я не без удовольствия, прикрыв глаза рукавом, разгасил ее трубой в мелкие осколки. Фонарик вдруг погас, как в фильме ужасов. По сценарию, в этот момент должен был появиться маньяк или оборотень, и мне стало не по себе. Двойной щелчок выключателем – фонарь снова зажегся, осветив то место, где я упал: след, процарапанный кроссовком, стекла (рана на руке вдруг засаднила  - надо бы смазать йодом), ключей не было.
Я попытался смоделировать ситуацию: я шел быстрым шагом, почти бежал, поскользнулся, ключи были в левом кармане. Осветил фонарем траву, но он снова выключился. Двойной щелчок выключателем: ключи лежали рядом с выцветшей фольгой от презерватива и расплющенной пивной банкой. Протянув руку, я достал их и положил в карман.
В этот момент я осознал, что тень пришла за мной. Вернее, это была Тень, вполне разумная и одушевленная. Все это было подстроено: бутылка, ключи – все, чтобы добраться до меня. Я развернулся и направил яркий луч фонаря Тени в лицо. Высокие сапоги на шпильке, чулки в сеточку, кожаная мини, кожаная куртка. Рукой с длинными черными когтями она закрывала глаза от яркого света. На щеках ее были широкие черные полосы, на пальце серебряный перстень с черным камнем.
Я выключил фонарь и быстрыми шагами удалился. Тонкие ноги, тонкие руки, тонкая шея, тонкие пальцы – вряд ли она представляла для меня угрозу, но мне было не по себе, я чувствовал ее взгляд на спине. Сердце мое колотилось, как бешеное. Страх проник в самые сокровенные глубины моей души, душил меня, сводил с ума. Это был страх совсем особенного рода, страх пугающий своей беспочвенностью.
Закрыв за собой двери, я зачем-то посмотрел в глазок двери. Как будто там мог увидеть Тень, я был почти уверен, что увижу ее там. Но Тени там не было. Не было ее ни на кухне, ни в самых темных уголках моей квартиры, но ощущение, взгляда в спину не покидало меня, даже когда я забрался в слишком горячую ванну. И никакие доводы логики не могли заставить меня закрыть глаза.
*
В этот раз трубку особенно не хотелось поднимать – звонок застал в ванной с благовониями и Моцартом. Вызов особой срочности – ВИП-клиент. Администратор был до тошноты любезен, такси, видите ли, уже ждало у подъезда. Только ванна все еще была горячей, а «Реквием» только достигал апогея.
Кружевные чулки на поясе, кружевные стринги, шелковый корсет на китовом усе – все это перестало быть для нее желанными деталями гардероба, став символом чего-то неприятного, о чем не хочется думать. Она оделась за несколько минут, точными движениями профессионала наложила макияж, растерла на запястьях каплю духов, бывших совсем недавно любимыми. Такси действительно уже ждало внизу.
Клиент ждет в машине, какого черта? Менеджер так улыбался, что едва рот себе не порвал. Да будь он хоть трижды ОЧЕНЬ важным. Дверь черного, как полярная ночь в аду, авто открылась, мотор ревел, как исчадие ада, из выхлопной трубы вырывался огонь. Чтоб вы все сдохли – внутри было двое.
Машина с визгом сорвалась с места, человек на заднем сиденье блаженно заулыбался. Водитель, судя по лицу, тоже вынюхавший не меньше четырех грамм, едва она села, просунул руку ей между ног. За считанные секунды стрелка спидометра дотянулась до двухсот.
Она вовсю обрабатывала прибор водителя, когда почувствовала, что машина остановилась. Мужчина на заднем сиденье яростно надрачивал свой огромный бордовый член, головка была в каких-то красных язвах и белесых хлопьях, как при молочнице. Его губы улыбались, казалось, отдельно от всего лица.
Водитель стянул с себя футболку. На его груди был наколот собор, на плечах змеи, на руках распятия и голые женщины, в пупок было вдето золотое наручное кольцо с зеленым камнем. Зрачков не было. Она точно помнила, что его член не пах ничем подозрительным и выглядел здоровым, но все же.
Неожиданно раздался удар, вернее, его даже не было слышно, просто ощущение, что об машину что-то стукнулось. Водитель будто взбесился, в мгновение ока блаженная улыбка испарилась, лицо покраснело, вены на висках вздулись. Он достал из бардачка армейский нож с прилипшими к нему волосами, пристально посмотрел на второго, и, не застегивая штанов, выскочил на улицу. Тот неожиданно стал кончать, из  уретры выделилась огромная капля густой розоватой спермы и повисла на головке. Спрятав член в спортивные штаны, он последовал за водителем.
Она забрала сумочку, открыла дверцу и выглянула из машины. Накрапывал дождь, было довольно холодно. Клиентов нигде не было. Поправив юбку, она направилась к открытой двери подъезда и стала подниматься по ступенькам. На самый последний этаж.
*
Следующий день начался поздно (я полночи не мог уснуть, все ворочался), но, насколько я могу судить, нормально. От непонятных страхов и бредовых мыслей не осталось ни следа. Возможно, я просто переработался: программировать по десять часов в день однозначно не полезно. А может, еще чего. Но сегодня был свежий день, без запаха тухляка, и погода была гораздо лучше, вследствие чего настроение у меня с утра заметно улучшилось. Только вот, немного бесило ненавязчивое ощущение, будто я о чем-то забыл.
Позавтракав, я рассудил, что вчера был просто один из сложных дней. Из тех, когда все получается не так, как хочется и в результате это выбивает тебя из колеи. Но сегодня все иначе, все нормально. За окном, кажется, даже птички какие-то чирикали.
Я решил сегодня не садиться за компьютер – дать отдохнуть глазам и голове. Работа программиста не пыльная, и платят хорошо. Но она разрушает сознание. Часами ты сидишь перед монитором, и твой мозг перестает быть частью живого организма, как и твои глаза, и пальцы. Теперь это детали некоторого станка, производящего программный код: твои глаза связаны с монитором, пальцы с клавиатурой, ты вываливаешься из жизни и часами стучишь по клавишам, как зомбированный дятел.
Нет, я не жалуюсь. Меня все устраивает. Это гораздо лучше, чем работать официантом или клерком в банке, или вообще грузчиком. Тебе не нужно распинаться перед начальством, не нужно постоянно врать, просыпаться каждое утро в шесть часов, торчать в душном офисе до установленного часа, не нужно до истерики любезничать с маразматичными старушками и откровенным быдлом. Ты знаешь, что конкретно нужно сделать, за что ты получишь деньги, но когда и как это сделать, выбираешь сам. Только вот…
Только вот иногда ты теряешь связь с реальным миром. Ощущение реальности куда-то пропадает, словно мы существуем тоже в некоторой программе вроде «Матрицы», и все ее главенствующие законы – всего лишь набор переменных и их параметров. Стоит изменить пару чисел или формул, и вот – небо и земля поменялись местами.
Идешь ты, например, через дорогу и совершенно отчетливо видишь, как шагаешь под несущийся на всех парах грузовик, и только мгновение спустя осознаешь, что это убило бы тебя. Или стоя в очереди в супермаркете хватаешь за задницу стоящую перед тобой блондинку и уже чувствуешь мягкость ее ягодиц, когда понимаешь, что еще не успел этого сделать. В эти мгновения какие-то перегородки между реальностью и чем-то еще становятся очень тонкими, прозрачными, и на спине выступает холодный пот от осознания того, что однажды ты можешь их не заметить.
Часы на стене все так же показывали без пяти двенадцать, а солнце уже катилось по наклонной, чтобы завалиться спать на одном из пригородных пустырей. Я вышел из дома, чтобы проветрить мысли и хоть немного погреться на солнышке. Кроме того, не мешало бы пополнить запасы провизии на соседнем рынке.
Пришлось спуститься к гаражам – не в руках же все нести. Немного помучил мопед, но все-таки завел и, оставив у ворот гаража облако дыма, двинул по направлению к ближайшему рынку. Мопед исправно жужжал, а под сиденьем что-то тарахтело на кочках: ключи, фонарь… пистолет. Я резко затормозил. Совсем забыл, что засунул его туда.
Открыл бардачок – ПМ нормально уживался с ключами и отвертками, но мне не хотелось, чтобы на одной из кочек он отстрелил мне яйца.  Дико хотелось взять его руку, почувствовать приятную тяжесть, передернуть затвор. Но делать это посреди дороги было верхом идиотизма, поэтому я извлек из-под кучи ключей испачканную мазутом тряпку и завернул в нее пистолет. Затем обмотал все это куском медной проволоки, найденным там же. Так ехать было немного спокойнее, но я все равно старательнее, чем обычно объезжал кочки и выбоины.
На рынке у меня снова началась паранойя, поэтому я как можно быстрее купил самое нужное и понес к мопеду. Время было вечернее, людей на рынке было навалом: возвращаясь с работы, каждый заходил купить хлеба, пива или пельменей.
У самого входа-выхода в рынок располагалась пивная. Совершенно убогая наливайка, предназначенная для того, чтобы работающие на этом же рынке грузчики могли пропивать там свою жалкую зарплату, состояла из небольшого неоштукатуренного сарая и двух высоких железных столов, эдаких «Макдрайв»: заплатил, выпил, пошел дальше. Сейчас у одного стола толпилось человек пять характерного контингента в соответствующем состоянии.
Один из грузчиков, видимо, самый интеллигентный, в грязном спортивном костюме и грязных кроссовках, вдруг обернулся и уставился прямо на меня. Я ускорил шаг: пистолет в бардачке, пакет с макаронами начал рваться – мне еще этого урода не хватало. «Эй, голубой», - фраза ударила меня в спину и, отскочив, упала рядом с пустой сигаретной пачкой. «Слышь ты, пидар!» - эта была уже тяжелее, но пролетела мимо: не пидар я и не голубой, а волосы ношу такой длины, какой считаю нужным.
В груди поднималось такое характерное ни на что не похожее чувство – смесь страха со злостью. Боишься не столько драки, сколько ее начала, я это прекрасно знал, но их пятеро, а у меня куча пакетов и пистолет в багажнике мопеда. Сзади упала пивная банка, обрызгав мне штаны пеной. Тут же раздался пьяный гогот. Я шел дальше.
В груди появлялось нечто нехорошее, нечто сладостно-пугающее, не похожее на боязнь драки или чувство ущемленного достоинства, а в голове рождался план. Отвезти продукты домой – минут десять, пять минут чтоб дойти до квартиры и вернуться, обратная дорога – еще десять. Многовато, и это по самым скромным расчетам. Засунуть продукты в бардачок – провоняются бензином, да и не влезут все. В пяти минутах езды отсюда был магазин, где работала моя соседка, решил оставить пакеты там.
У прилавка оказалась другая женщина, сегодня была ее смена, но услышав фамилию напарницы, согласилась подержать у себя пакеты. Уже направляясь к рынку, осознал, что это все ужасно бредово: слишком много людей вокруг, но с каждым ударом сердца обида и ярость все сильнее отравляли сознание. Он должен сдохнуть, он просто гниль, мерзкая мразь, не достойная жизни. Гнида, не человек.
В пивной толпы уже не оказалось, только одинокий бомж в шубе, пластмассовых тапочках и желтой фуражке с логотипом «Мивины». Разочарование и облегчение отчаянно боролись, подстегиваемые гневом и страхом перед ответственностью. В голову пришла мысль, что если бы убийство было разрешено, подобных уродов уже давно не осталось бы на земле – их перестреляли бы, как бешеных собак, сами превратившись в подобных. Наверное, большинство людей с радостью бы друг друга перебили.
Я поплелся к мопеду. Можно было объехать вокруг рынка – далеко уйти он не мог. Я вдруг подумал: что, собственно, запрещало мне его убить? Ведь если сделать это в тихом месте так, чтобы никто не увидел, то мне за это ничего не будет. Плакать по нему никто не станет, а если и станет, то обрадуются гораздо больше людей. Единственным ограничителем тут выступала некая мораль, но она же запрещала ругаться матом и онанировать. И она же запрещала бросать пивными банками в прохожих. Он нарушил ее неписаные законы – я имею полное право тоже их нарушить.
 Сев на мопед, я направился в сторону, противоположную той, откуда приехал я. В душе наступило необычайное, совершенно невероятное спокойствие, подобное, наверное, испытывает младенец на груди у матери. Я точно знал, что если не найду его сегодня, то приеду сюда завтра, через неделю или месяц. Я решил - убить его.
Вдалеке замелькал знакомый силуэт, только теперь на голове была кепка, козырьком вверх, а в руке пакет. Но это был точно он. Перейдя через дорогу, потенциальный мертвец запрыгнул в маршрутку. Я поехал следом, немного позади, чтобы не быть замеченным. Ярость и обида бесследно испарились, у меня больше не было для них повода. Справедливость уже восстановлена, нужно лишь немного подождать.
Грузчик, однако, заставил меня поволноваться - вышел только через шесть остановок (мысль, что исполнение приговора придется перенести почему-то вызывала у меня раздражение). Выйдя, он зашел в небольшой магазинчик и вышел через пару минут с бутылкой пива. Не с буханкой хлеба, не с макетом молока. Его жизнь – уже достаточный повод, чтобы его пристрелить. Не замечая меня, приговоренный направился по разбитой дороге вдоль похожих на курятники домиков.
Ехать приходилось на порядочном расстоянии, и спина жертвы то и дело скрывалась за очередным изгибом дороги. Неожиданно он остановился. Затем свернул куда-то в сторону. Подумав сначала, что он меня заметил я, однако отбросил эту мысль – даже в этом случае вряд ли ему хватило бы ума убежать. Я остановился. На дороге у полуразрушенного ветхого строения стояла недопитая бутылка «Черниговского» и пакет, в котором лежала болоньевая теплая куртка.
Я открыл багажник, достал пистолет, размотал проволоку и тряпку, снял с предохранителя. Руки абсолютно не тряслись. Схватил пакет с курткой, прижал к нему пистолет – выстрел будет не так слышен. Впрочем, в такой глуши можно хоть из пулемета палить.
В здании не было крыши и одной из стен – они лежали грудой мусора на полу. В самом чистом углу стоял водный бульбулятор, рядом какой-то матрас. Повсюду валялись окурки, пустые пластиковые бутылки, сигаретные пачки, салфетки, презервативы, шприцы. Воняло говном. Без пяти минут труп покачиваясь стоял у одной из стен, видимо, пытаясь помочиться.
«Эй, урод!» - я окликнул его, почему то хотелось видеть его глаза, когда я направлю на него дуло пистолет. Он обернулся и почему-то заулыбался. Точно, он же не видит пистолета за пакетом. Плевать! Я поднял ПМ, придерживая второй рукой импровизированный глушитель и нажал на курок.
Выстрел больше походил на звук лопнувшего бумажного кулька. Пуля сделала рваную дыру в пакете, оттуда торчали клочья синтепона. Стрелять через него было неудобно, и я попал в плече. Грузчик как будто не понял, что случилось. Схватился за плечо, на котором разрасталось темное пятно. Пальцы окрасились бордовым. Он посмотрел на меня с каким-то непониманием, будто все это показалось ему полнейшим бредом и он отрицает возможность подобного. Я выстрелил второй раз, на этот раз пуля попала в живот. В этот раз на его одежде появилось сразу два мокрых пятна – второе на штанах.
Грузчик упал. Не сразу, а с какой-то задержкой, словно в онлайн-игре при большом пинге. Он лежал, изогнувшись, как собака и вытянув голову, глаза смотрели в одну точку, рот был приоткрыт. Я приставил пакет с курткой к его голове и выстрелил в третий раз, затем вытащил из дыры в пакете ствол пистолета и, стараясь не смотреть на бордово-черную лужу, растекшуюся у его лица, накрыл тело матрасом.
Отчего-то никакой радости не было, впрочем, я ее и не ожидал. Только какое-то разочарование. Подобное я испытал, когда лишал девственности свою подругу: всего несколько рывков, едва ощутимый спазм, и вожделение куда-то исчезает, остается лишь апатия и лужица крови. Так и сейчас.
Собрав гильзы и отправив пинком в кусты полупустую бутылку, я спрятал пистолет обратно в бардачок, снова обмотав тканью и проволокой. Сел на мопед и поехал домой.
*
Она снова решила завязать. По крайней мере, на время. Дело не в морали, отнюдь. Отель оправил ее к каким-то уродам, совершенно отмороженным уродам. Нужно было сменить телефон, место жительства, возможно даже уехать из города.
Но это завтра. А сегодня ее разбудил телефонный звонок от постоянного клиента – полковника милиции с нормальными фантазиями и стабильной эрекцией. В назначенный час она села в черный автомобиль с тонированными окнами, который каждый раз отвозил ее в загородный коттедж или номер гостиницы. Только однажды пришлось работать прямо в машине.
Клиент уже сидел в машине. Как всегда нарочито приветлив и весел. Только вот, и тут подстава – она должна была обработать в номере гостиницы «гостя из столицы», «очень большого человека». Почему-то эта фраза у нее всегда ассоциировалась с маленьким сморщенным пенисом.
Водитель провел ее до дверей номера. Спорить – самое последнее, что стоит делать людям ее профессии. Это может стать последним, что ты сделаешь в этой жизни. Клиент принимал душ. Сейчас он выйдет с полотенцем на бедрах или в халате. Затем будет шампанское, массаж, все по схеме.
Клиент лежал на спине, поставляя ее языку волосатые шары и промежность. Он был подтянутым, спортивным блондином с очень тихим голосом. И очень вялым членом. Раздвинув ноги, он все выше поднимал таз, подставляя ласкам заросшую волосами звездочку ануса. Попросил ее не раздеваться.
Он стоял на четвереньках, выпятив накачанный зад и тихонько постанывал. Ее язык проникал все глубже в податливый задний проход. Член немаленьких размеров приобретал все большую твердость. Что-то ее беспокоило.
Оказался очень сильным. Бросил ее грудью на стол, скрутил руки за спиной и стянул поясом от халата. Она разбила губу, ударившись о стоящую на столе пепельницу, рот наполнился отвратительнейшим из вкусов. Разорвал белье, задрал юбку. Его член оказался очень большим. Слишком большим для ее недостаточно растянутого анального отверстия. Острая боль в заднем проходе утихла только тогда, когда он туже затянул у нее на шее ее же шарф. Перед глазами поплыли красные круги. Он кончил почти сразу, но она на тот момент уже была без сознания.
*
Все утро я пытался вспомнить, как добрался домой, но воспоминания были затянуты какой-то дымкой. Одно радовало – продукты я все-таки забрал, и они лежали в пакетах в прихожей. Всю ночь мне снилось что-то мерзкое, но что именно? В какой-то момент я даже подумал, что мне приснилось, как я убивал того урода, это было весьма похоже на правду. Надо было найти какие-то доказательства того, что я его все-таки пристрелил, либо того, что это был только дурной сон. В самом деле, не мог же я просто взять и убить, пусть даже и самое последнее быдло.
Конечно, можно было спуститься в гараж и проверить патроны в обойме – это было, наверное, единственным доказательством, но и оно не было стопроцентным. Вдруг я вчера просто стрелял по банкам в лесу? Или, быть может, кто-то из совладельцев гаража нашел в бардачке пистолет и решил по случаю пристрелить надоедливую бродячую собаку? В любом случае, спускаться в гараж не было ни малейшего желания: даже если в обойме будет недоставать патронов – это ничего не доказывает. Отсюда следует: гораздо более вероятно, что все это мне просто приснилось.
Однако, сомнения меня не покидали. На часах было одиннадцать пятьдесят пять, неспешно начинался следующий день. Я нащупал растянутые тапочки и поплелся на кухню. Иногда совершенно бредовая идея попадает в голову и долгое время прячется там. Вроде как и не видно, но порою можно наткнуться на следы ее присутствия. Можно было бы поехать к тому сараю, тогда бы можно было окончательно удостовериться, что все это мне приснилось, вот только как его найти?
Размышления прервал звонок в дверь. Нужно ли говорить, что меня охватила паника? Это могла быть только милиция, кто же еще. Я стоял на кухне, как вкопанный. Один звонок, второй, третий. Необходимо делать вид, что все нормально, нужно открыть.
Я посмотрел в глазок – никого. Несколько секунд стоял и слушал. В голове, будто осиный рой, носились мысли. Я открыл дверь и выглянул на площадку – тоже никого. На лестнице послышались торопливые шаги и передо мной возникла она. Тень.
Я молчал. Я потерял дар речи. Тень молчала. Пронзительно розовый плащ. Неприродно голубые глаза смотрели куда-то внутрь. Нижняя губа разбита.
- Это вы комнату сдаете? – голос оказался на удивление приятным. Очень мягким и бархатистым, с четким и правильным произношением, без гнусавости.
Я пытался сдать одну комнату с полгода назад, когда решил, что платить за двухкомнатную квартиру дорого, тем более, что второй комнатой я все равно не пользуюсь. Однако, вскоре забил на эту затею и завалил пустую комнату всяким хламом.
- Нууу… - я понятия не имел, что нужно сказать. И вообще, как человек говорит. – Вообще-то… - Я вдруг подумал, что она не могла знать, что я пытался сдать комнату.
- Мне бабушка внизу сказала, что сдаете и что вы парень тихий и порядочный. – Мои сомнения и подозрения начали рассеиваться. Вряд ли она была из милиции.
- Ну, я сдавал. Хотел сдать, но дело в том… - Речь ко мне вернулась, но я никак не мог сообразить, что говорить. Тень пахла волнующе.
- Я заплачу сразу за месяц. – Тень обворожительно улыбнулась.
- Там просто хламом все завалено и проводку надо менять. Да и ремонт сделать не помешает. – Я вдруг вспомнил, что даже обои там не поклеил, а старые ободрал. Хотя, деньги мне сейчас были совсем не лишними. Кроме того…
- Да ничего страшного. Меня зовут Инна. – Тень смотрела прямо в глаза, и взгляд ее растекался по телу приятным теплом. – Мне просто срочно надо жилье найти, я из другого города, в гостинице жить очень дорого.
- Нуу… - Я впустил Тень. Кроме того, она была очень красива.

*
Инна вернулась, когда на часах было без малого двенадцать. Невыразительное осеннее солнце уже упало на крышу девятиэтажки и покатилось по ржавым железным листам вниз. Она принесла огромную спортивную сумку и два пакета, на спине ее был ранец. Казалось, можно посадить ей на плечи еще пару человек, а она и не заметит.
Хлам из второй комнаты медленно перекочевал частично на балкон, частично в коридор, частично под кровать. Нашлись даже обои, которые мне лень было поклеить сразу. По большому счету, привести комнату в жилое состояние можно было за пару суток. Инна что-то готовила на кухне.
Я снова посмотрел на часы – без пяти минут двенадцать. Как так вышло, что еще позавчера я себе жил нормально, а уже сегодня незнакомая девушка готовит на кухне ужин. В стрингах и майке. Я сделал вид, что передвигаю кресло, стараясь скрыть стояк.
А может, все это мне кажется? Может, это сон? Я попробовал рассуждать логически. Снова. Я весь день сегодня носил туда-сюда неисправные принтеры, обломки стульев, коробки от клавиатур, колонок, облезлые тумбочки, ржавые люстры, банки с солениями, тушенкой, кукурузой, бутылки с подсолнечным маслом и все пытался рассуждать логически. Только вот…
Инна прошла мимо меня, виляя бедрами. Она почему-то всегда, по крайней мере, когда я ее видел, ходила, словно по подиуму. А еще ее осанка была правильной, как у балерины. Может, она в детстве балетом занималась? Или я нашел еще один довод в пользу того, что всего этого не может быть.
Только вот, как доказать, что какая бы то ни было реальность, в которой нам кажется, что мы находимся, является реальной? Какая жизнь более правдоподобна: та, в которой я целыми днями безвылазно программирую, или та, в которой на моей кухне в одном белье готовит ужин красивая девушка, о которой я вообще ничего не знаю? Однако же, куда проще ответить на вопрос, какая из этих реальностей мне нравится больше.
*
На землю падал моросящий дождь из рассеянного желтоватого света. Облака, асфальт, даже кора деревьев окрасились в желтоватые оттенки. Мы прогуливались как обычно после завтрака, под ручку по пустующему парку. Инна шла своей тонкой изящной походкой, словно цапля. Раньше я отчего-то думал, что цапля – не слишком красивая птица.
Иногда я вдруг задумывался – как так получилось, что мы живем вместе? Сколько это уже продолжается? Мы вроде не были женаты, не были парнем и девушкой, по большому счету я ее и не знал толком. Когда я просыпался, Инна уже готовила завтрак, затем мы завтракали, собирались и шли гулять по парку. Так было вчера и, кажется, позавчера, а может, и целую вечность.
Собственно, меня все устраивало. Иногда я вспоминал о контрактах и программах, но никак не мог ничего написать, в голове происходила непонятная каша. Кроме того, от компьютера сразу начинала болеть голова и появлялась мутность и резь в глазах. Последний раз я что-то сделал, кажется, неделю назад. Или две? В голове было как-то мутно…
Да нет же, вчера я пытался взяться, но через пять минут буквально истекал слезами, кроме того, мое внимание постоянно привлекали кружащиеся в каком-то квартирном вальсе ягодицы Инны. Они, казалось, перемалывали время, а может, наоборот – растягивали его как жвачку. Я совершенно не мог вспомнить, например, сколько дней назад мы были на том концерте, на котором встретили Ганса.
Ганса на самом деле звали, кажется, Гошей или вроде того, так Инна сказала. А как по мне, нормальное имя. Мы спали в одной кровати. С Инной, то есть. Другой просто не было, но я поклеил обои во второй комнате и перенес туда компьютерный стол. Не знаю, насколько это было хорошей идеей. Спать с Инной в одной кровати.
Один раз я раздевал ее, мы целовались. Как это бывает, все было как-то смутно, я прижимался к ней, мял ее грудь. Она прогнулась и мой член проскользнул в горячую и влажную… Да, и я проснулся – хорошо, что я проснулся. Мои трусы тут же намокли, и если бы я проснулся только утром, то на них, а может, и на кровати было бы белое пятно, как это обычно бывает.
Каждый раз, принимая душ, я мастурбировал. Нет, скажу проще, я дрочил. Даже не дрочил – просто дергал член несколько раз и смывал вязкие белые брызги со стенки душевой кабинки. Весь день я наблюдал, как Инна расхаживает по квартире в стрингах или шортиках, таких маленьких…и майке, она не носила лифчиков, впрочем, у нее была мальчишеская грудь. Лифчик на маленькой груди так смешно смотрится, да и на большой тоже, он мне напоминает каких-то старух. Не знаю, почему…
- Что? – Инна, кажется, что-то говорила.
- Ты снова, шевелил губами, шел и шевелил губами. – Она улыбнулась. – А еще ты часто во сне что-то рассказываешь или рассуждаешь о чем-то – так смешно. Серьезно так, как академик.
Я никак не мог сообразить, о чем это она. Я старался не наступать на красные плиты, только на серые. Тучи двигались в какой-то совершенно непонятной последовательности, будто перетасованные. Было совершенно очевидно, что они не складываются в общую картинку.
- Что-то «нет, а почему нет, это было совершенно адекватной реакцией с моей стороны». – Инна рассмеялась. Когда она смеялась, я убеждался, что она не Тень, хоть и была на нее похожа. В начале я их путал, как путал в интернате своих одноклассниц, я мог различить их только по одежде.
- Не знаю, наверное, приснилось что-то. – Я тоже улыбнулся. Какие-то мерзкие мысли пробегали в голове и тут же скрывались в сладковатом тумане, витавшем там последнее время.
Ганс был врачом. Никогда не думал, что врачи ходят на подобные мероприятия. Еще он был то ли одноклассником Инны…ну, или что-то в этом роде. «Я работаю в больнице, лечу людей, - так он сказал, - хотя лучше бы я танцевал стриптиз в гей-клубе, там хоть платят хорошо. А пидарасов везде хватает».
- Слушай, о чем ты все время думаешь? – Инна заглянула мне в глаза и у меня снова встал. – Ты такой забавный.
- За работу надо браться, но башка раскалывается от одного взгляда на монитор.
- Может, к врачу сходить. Ты головой не ударялся последнее время? – ее интонация была мне не совсем понятна.
- Нееее. В сад врачей, толку от них. У меня и раньше голова болела.
- Ну, давай позвоним Гансу – почему бы и нет?
- Почему бы и нет… - повторил я. Ветер играл желто-коричневым листком, совсем сухим, одним из последних, пожалуй. Он вертел его, подбрасывал в воздух и никак не хотел отпускать.
- Ветер холодный, пойдем лучше обратно. – Инна поежилась.
- Ладно. – Я почти поймал кончик какой-то мысли, из тех, что все время прячутся, но она выскользнула. Листок тоже упал на землю, вырвавшись из лап ветра.
*
Когда я проснулся, на часах было без пяти двенадцать, а за окном вовсю пылал закат, пылал весь город, моя комната, все предметы в ней, кровать, на которой я спал – все раскалилось докрасна. Правая нога затекла – я ее совсем не чувствовал, в голове гудел целый рой неизвестных науке насекомых. Я протер залипшие глаза и сел – меня характерно дернуло током, затем один сильный разряд разделился на сотни маленьких и растекся по ноге. Я снова посмотрел на часы – рядом с ними скакали не то красные, не то зеленые пятна.
- А Мила ушла, но обещала скоро вернуться, - на белом галстуке было несколько красных пятен, как от крови. Черная рубашка была заправлена, кажется в красно-зеленые клетчатые брюки, хотя всего мгновение назад они казались красно-черными. Ганс раскуривал огромную стеклянную трубку, будто украденную из кабинета химии. Я промычал что-то в ответ, сам не понял что.
- А я зашел в гости, а она уже отчаливала, но, говорит, Никита проснется сейчас. – Где-то гремели выстрелы и взрывы, кажется у соседей сверху.
- Кто? – я сам не понял, зачем это спросил.
- Ну, тебя же Никита зовут? Ты сам сказал.
- Ну, да… - я забыл, что я просил до этого и решил пойти умыться. Ганс сидел у стены в своем белом халате, подогнув под себя одну ногу. – А Инну не видел?
- Говорю ж, она за продуктами пошла.
Я открыл холодную воду, но оттуда пошла горячая, а может, и нет – но от нее несло хлоркой и чем-то еще, и мне стало совсем нехорошо. Каждый шаг вызывал новые разряды тока в затекшей ноге.
- Бла-бла, бла-бла-бла, - голос Ганса доносился откуда-то сверху, черт знает откуда вообще, - а вот вчера лезу я на столб с топором, а небо серое, будто отраженное в грязной луже. Настолько серое, что захотелось надеть какие-нибудь дорогие очки с линзами темными и прозрачными, как летняя ночь или кислоты нажраться. Пробовал кислоту?
- А зачем на столб с топором? – Я сел на кровать и мне вроде как чуток полегчало.
- Катушку снять. За них неплохие деньги дают на барахолке, сотни три-четыре. Инета все равно нет нихрена, сто раз им звонил, ишакам этим – хрен починят вовремя. Вот пусть и катушку новую ставят тогда. – Он бубнил что-то невразумительное, я все никак не мог связать катушку, небо, топор, очки…
- А тебя не посадят? – вот и все, что я смог ответить. Это вопрос показался мне единственно логичным.
- Не пойман - не вор. Меня никто не видел, был вечер. А вечером все сидят у телевизоров и всем плевать, даже если их соседей будут убивать, поджаривать на медленном огне – никто не подорвет очка, не отклеит свой геморрой от дивана, только звук громче сделают. – Я вдруг подумал, что пятна на галстуке Ганса не красные, а синие. Разноцветные блики вовсю носились по комнате, играли не то в салки, не то в прятки.
- Что т мне как-то паскудно, - я прожевал эти слова и сплюнул в пол, от их запаха мне стало и еще хуже.
- Каждый беспокоится лишь о своей заднице. Единственное, что может сплотить людей – это угроза их жизни. Убей несколько тысяч – и ты спасешь миллионы. Без этого миллиарды лет эволюции пойдут прахом, все обернется вспять. Люди давно перестали развиваться, кругом сплошная деградация, бла-бла-бла-бла, бла-бла-бла-бла… - У меня начал вставать и я всеми силами пытался побороть эрекцию, ибо спрятать ее не удавалось. Я представил Инну, как она шагает, виляя крошечным задом, в своем нанобелье.
- Нет, ты подумай, - Ганс не унимался, - об этом писали величайшие умы человечества еще сотни лет назад, я не говорю сейчас о Ницше и ему подобных - человечество нуждается во встрясках, каждый человек в отдельности нуждается во встрясках, попадание живого организма в стрессовую ситуацию активирует защитные механизмы, стимулирует приспособляемость. Ты читал Паланика, его «Бойцовский клуб»?
- Фильм такой был. А Инна не сказала, когда вернется? – фильм был изрядно мутный, я смотрел его давно и не очень помнил, о чем он. Эрекция вроде как спала, но башка гудела, и хотелось спать. Ганс, кажется, умолк.
- Ладно, я пойду. Я дверь захлопну, - смысл этих слов дошел до меня одновременно с хлопком входной двери. Я уронил голову на подушку и вырубился.
*
- Подожди, он может проснуться.
- Ты дала ему слишком много, не проснется.
- Это было давно. Уже прошло двенадцать часов, наверное. Черт, эти часы не работают.
- Забей.
- Ты грязный похотливый кобель.
- Я знаю.
- С жалким слизким стручком.
- Похуй.
- Ты даже трахнуть как мужик не способен.
- Заткнись! Будь послушной сучечкой. – Я задираю юбку и мой член упирается между ягодиц Инны, белья на ней нет.
Просыпаюсь с нехорошим ощущением, рука нащупывает липкое пятно на трусах. Оглядываюсь по сторонам в поисках Инны. Слушаю, пытаясь нащупать малейшие признаки ее наличия в квартире. В моей жизни. Никого нет. Тишина.
Я пытаюсь вспомнить, какой сегодня день недели. Я пытаюсь вспомнить хотя бы, какой сейчас месяц – я никогда об этом не задумывался. Жара сменяется дождями, дожди снегом, снег тает и превращается в грязь. Я зову: «Инна». Тишина. Я иду на кухню и ставлю чайник. Я кричу: «Инна»! За окном веет сирена, за окном воют волки, за окном взрываются бомбы и рушатся небоскребы. Я падаю на облезлый табурет и закрываю глаза, закрываю руками уши, я стараюсь не закричать. Чайник с громким щелчком выключается. Дверь захлопывается.
Из коридора доносятся звуки снимаемой обуви, с улицы – чьи-то вопли. С закрытыми глазами сидеть страшно, в голове  плещется вязкая булькающая жижа.
- Никита.
Сердце бьется, как волны о каменистый берег, так, как будто никогда не остановится. Это успокаивает.
-Никита, ты тут?
Кто это? Инна? Или, быть может, Тень?
Я говорю о том, как мы с одноклассниками возвращались домой после школы пешком, уже по темноте. Как пробирались сквозь метель с огромными рюкзаками – туда, где ждал ужин и тепло. Хорошо, когда есть кто-то, кто ждет тебя. Хорошо, когда есть куда возвращаться. Хорошо, когда есть кто-то, идущий рядом с тобой. Я не помню из имен, не помню, лиц и манеры говорить, помню лишь ощущение спокойствия, защищенности.
- Никита, что с тобой, ты плачешь?
Я рассказываю о том, как каждый год ждал тридцать первого декабря, я ждал чуда. И долго не мог уснуть. А на следующее утро находил под елкой подарок.
Инна обнимала меня, как ребенка, бормоча о том, как ее отец напивался на Новый Год еще с утра, избивал и насиловал мать, потом засыпал в луже мочи и блевотины. Однажды, когда ей было двенадцать, отец изнасиловал и ее, больше она его никогда не видела. Она говорит, что верит в то, что он повесился – потому, так ей проще, как будто он не такой уж был и плохой человек.
- А своих родителей ты помнишь? Они еще живы? – Гладила меня по голове и смотрела в стену, будто там что-то было интересное, будто она должна была меня удушить, чтобы отгородить от чего-то плохого. Руки Инны были тонкими и бледными, с пучком синих вен.
- Нет, не помню, - честно ответил я.
*
- Нет, серьезно. В самолет вполне можно пронести очень много чего. Металлодетектор не срабатывает на очень мелкие детали, вроде украшений или ключей. Вполне можно пронести небольшой перочинный ножик. А взрывчатку можно закатать в банки с вареньем, рентген не просветит густую жидкость.
Мне все это совершенно не интересно. Меня интересует лишь один вопрос: куда снова запропастилась Инна? Это похоже на странную игру, где они появляются строго по очереди. Ганс говорит:
- Это мир – карикатура на себя. Наше общество уродует людей с рождения. Ты подумай ведь маленькие дети, до того, как они пойдут детский сад, они никогда не подумают сделать больно кому-то – животному или человеку. Ты замечал? Но как только они попадают в общество, оно их насилует духовно. Оно учит их, что кто сильнее, тот и прав, что у кого игрушки дороже – с тем и дружат. Понимаешь? Люди перестают быть равными.
Его соломенные волосы зачесаны набок, тонкий подбородок, прямой нос, кажущийся чрезвычайно хрупким, пожалуй, он сломается даже от легкого удара. Губы плоские и будто не живые. Кадык постоянно скачет вверх-вниз, как лифт. Разве Инна может повестись на такого? Непропорционально широкие плоские плечи - как волшебный ковер из мультфильма про Аладдина.
Я представляю, как они трахаются. Как она оседлала его, а он закатил глаза. Она извивается на нем, на его наверняка тонком члене. У меня не встает. Надо проверить почту, там скорее всего будет много писем от заказчика. Интересно, они звонили? Какое сегодня число?
- Мы для них всего лишь мясо. Мы нужны, чтобы производить и потреблять. Мы как белки в колесе, вынуждены бежать, ибо колесо крутится потому, что мы его крутим, когда бежим в нем. Вот ты работаешь, тратишь на это треть своей жизни, а в результате получаешь лишь десятую часть того, что заработал. Разве ты не раб? Разве это справедливо?
- Ты Инну не видел? – я задаю это вопрос и разделяюсь надвое. Один я сидит на полу с чашкой холодной воды, другой стоит напротив. Все это уже было, я все это уже слышал, я уже задавал это вопрос. Теперь я смотрю на себя со стороны, но не могу вспомнить, что же должно произойти дальше. Одиннадцать пятьдесят пять. За окном темно, значит, без пяти полночь. Где же может быть Инна?
Мое сердце рождает волны, распространяющиеся по комнате и размывающие очертания предметов. Когда все начинает плыть, я закрываю глаза и просыпаюсь в родительском доме. Я не тороплюсь вставать – мне комфортно и тепло лежать на своей высокой железной кровати под шерстяным одеялом. Напротив меня висит картина с изображением незнакомой мне женщины, под ней тумбочка, на ней телефон, который снова начинает истошно дребезжать. Никто не подходит.
Я неохотно сползаю с кровати и на цыпочках подхожу к тумбочке. Женщина с картины кивает на телефон. Я поднимаю трубку и подношу к уху. Играет до боли знакомая музыка. Внезапно мне сводит судорогой ногу и я, резко дернувшись, бьюсь головой об открытую дверь ванной. Откуда-то доносится  «майн герц бреннт» раммштайна.
Дополз до кровати. Вытаскиваю из-под нее обувную коробку. В ней моя «нокиа», разобранная шариковая мышь и какое-то тряпье. Хватаю истошно орущий телефон и бросаю об стену. Теперь на полу напротив меня лежат отдельно телефон, задняя крышка от него и батарея. Мне почему-то кажется, что он все равно может звонить, но мобильный не подает признаков жизни.
Я вставил аккумулятор и включил телефон. Задняя крышка не держится, крепления отломались. Это наверняка звонила Инна. У меня же нет ее номера. Я захожу в пропущенные, но там ни одного номера – при выключении все стерлись.
От бессилия бьюсь затылком об стену. Сжимаю телефон так сильно, что он снова выключается. Включаю снова – вдруг она позвонит еще раз.
- Алло, малыш, как ты там? – ее голос делает жизнь терпимой, он позволяет забыть обо все плохом, что со мной произошло. Инна говорит, что я должен ей помочь. Что должен встретиться с одним человеком. В обувной коробке среди тряпья я нащупываю до боли знакомый предмет.
***

В правом кроссовке чавкает вода, дождь почти кончился, да, только я успел промокнуть. Еще и влез в эту лужу. Кажется, я простужусь. Этот дом, кажется, недостроили задолго до моего рождения – так он и стоит грязной серо-бурой уродиной почти в центре города, пристанище наркоманов и бомжей. Ни одного квадратного метра потенциальной квартплощади без использованных шприцев, презервативов, скрученных и порезанных пластиковых бутылок и прочей дряни. Какие-то тряпки, пластиковые ящики, растоптанные кучи говна…
Я слышу шаги – он поднимается на второй этаж, как и было условлено, светит себе под ноги мобильным. Проходит мимо меня: «Слышь, какого ты тут забыл?». Я спрашиваю: «Ты пришел к Инне?». На нем брюки, пиджак на водолазку, брезентовый квадратный плащ, и он занервничал, услышав ее имя. Я достаю из кармана пистолет.
- Ты урод, ты знаешь, на кого пушку направил, - он начинает кричать, - тебя же уроют, штырек!
Я молчу. Мне нечего ему ответить. Несмотря на темноту, я вижу, что его глаза бегают. Я вижу, что он вспотел. Я чувствую его страх, это придает мне уверенности.
- Это она тебе сказала? Она сказала меня замочить? – он кричит все быстрее, я целюсь ему в грудь.
- Сколько она заплатила? Сколько ты хочешь? Я заплачу - он отступает назад, но бежать ему некуда, единственный пусть вниз у меня за спиной.
У меня встает, страх и неуверенность сменяемся странным воодушевлением. Я чувствую себя потрясающе как никогда, мои руки наливаются силой. Я стаю в два раза шире в плечах и на две головы выше, мой член не помещается в штанах.
- ****ая проститутка, - он наполовину плачет, наполовину злится, лицо красное, губы дрожат, слова он выплевывает вместе с каплями слюны, - ты придурок, готов замочить меня из-за проститутки? Что она тебе пообещала?
Наверное, при слове «проститутка» какая-то мышца у меня на лице дрогнула, он это почувствовал.
- Проститутка, да. Проститутка, - он повторил это слово и попытался улыбнуться, - а ты что думал? Друг, да она тебя обманула. Что она тебе наплела обо мне? – пистолет вдруг показался мне очень тяжелым. Я замерз. Я устал. Я простудился. Зачем я приперся в это место?
Я не услышал шагов Инны, не заметил, как она подошла ко мне сзади, как забегали глаза краснорожего бульдога – с меня на нее и обратно. Я стоял и смотрел на себя самого, наставившего на меня пистолет. Инна подошла ко мне второму и сказала так, будто улыбалась:
- Никита. – Его губы почти касались уха меня второго. – Никита!
Я все еще целился ему в грудь. Он что-то говорил. Инна что-то говорила, затем стала отбирать у меня пистолет. Я выстрелил и попал в стену, у меня заложило уши. Кто-то что-то говорил, но я не слышал. Я выронил пистолет и побежал вниз по лестнице. Уже подбегая к жестяному забору, я услышал еще два выстрела, как будто подростки взрывали петарды.
Я снова поднялся по лестнице, Инны там не было. Тело краснорожего бульдога лежало у дальней стены, прекрасно вписываясь в общий интерьер. Штаны на нем были спущены, член стоял. Бордовая водолазка почти не изменила свой цвет.
*
Я лежу на своей кровати лицом вниз. Где-то за моей спиной, кажется, тикают часы, сменяются дни и ночи. Наверное, у меня жар. Подняться нет сил.
Иногда со мной говорит Ганс. Он бормочет что-то про врожденный рабский инстинкт, про инцест и колеса, на которых оставляли людей на растерзание воронам. У меня нет сил спросить, где Инна.
Порою я просыпаюсь, но снова засыпаю и слышу: «Зачем ты так, братишка, она же проститутка».
Я встал в без малого двенадцать. Меня мучила жажда, но пить не получалось. Кухня была залита белым светом, и я поставил чайник, чтобы согреться. За окном все было завалено снегом и сверкало в лучах довольного солнца так, что невозможно было что-то разглядеть.
Холодильник дрожал, будто замерз, на нем подпрыгивала ваза с завядшими полевыми ромашками. Я выдернул вилку из розетки, и коматозник пару раз дернувшись, испустил дух.
Большинство людей напоминают пустые холодильники – только зря потребляют электричество и производят никому не нужный холод, держат его внутри, чтобы выплеснуть в лицо тому, кто попытается заглянуть им в душу. Лучше бы их всех отключить.
Скоро придет Инна, принесет поесть и свежие цветы. Теперь все должно быть хорошо. Я спрошу ее, куда она дела пистолет, она ответит, что избавилась от него. Я закричу, что она лжет, что она всегда мне лжет, что все люди всего лгут.
Я целюсь ей в грудь и нажимаю на спусковой курок. Раздается выстрел, и Инна улыбается. Я отчетливо вижу это сквозь облако порохового дыма. Я тоже улыбаюсь ей и приставляю дуло к подбородку.
*
Все чего-то ждут и гудят, как мухи. Прижавшись друг к другу, вокруг меня стоят, наверное, несколько сот человек. Мне очень плохо среди них, все смотрят в одну точку, туда, где мимо нас проплывает пластиковый стул на трех ногах. Потоки воды, обрушивающиеся на прозрачный купол крыши, кажутся бесконечными.
За легкой пехотой идет тяжелая конница. Небо обрушивает на тонкую защитную оболочку из цветного поликарбоната градины размером с куриное яйцо, и гул человеческого роя заглушается топотом небесных копыт. В некоторых местах крыша трескается, и на головы людей с высоты нескольких десятков метров устремляются тонкие струи воды, разбавляя чересчур плотную толпу.
На полу очень быстро образуются лужицы воды, над которыми подобно болотному туману витает густой человеческий страх. Меня начинает тошнить. Паника крупными буквами написана на каждом лице, как слоган мультинациональной корпорации. Тошнота развивается в фейерверк из спазмов внутри меня, я обливаюсь холодным потом, пытаюсь дышать глубже и успокоиться, но меня все сильнее трусит. Я начинаю задыхаться, пытаюсь сглотнуть и чуть не давлюсь распухшим сухим языком.
Расталкивая тела и туловища, я пробиваюсь к выходу из супермаркета, вырываюсь из его цепких лап и бегу, закрыв голову руками. Глаза заливает вода, я почти захлебываюсь в тот момент, когда меня подбрасывает вверх, и я погружаюсь в яркий свет.
*
Ключ проворачивается с адским скрежетом, затем лязгает замок, и дверь с громким скрипом открывается. Я ждал этих звуков очень долго, и теперь могу предугадать каждое ее движение, каждое слово, даже мысль. Падение сумки на пол, звук снимаемой обуви – мне не нужно ничего видеть, чтобы знать, что происходит. Я сижу на полу с закрытыми глазами.
- Никита. …с тобой все в порядке?
- Где пистолет?
- Какой пистолет? О чем ты?
Я молчу. Мне нечего сказать. Я прокручивал этот диалог в голове тысячи раз, рассматривая все, даже самые нелепые его ветви. Ее дыхание на моем лице. Я хватаю ее за шею и опрокидываю на пол, она не сопротивляется. Я задираю мини, срываю белье, и мне плевать на ее «только не сегодня». Она плачет.
Пара ударов, и я вытаскиваю окровавленный клинок, оставив лишь горстку белогвардейцев на территории, оккупированной красной армией. Зачем все это? Рай – всего лишь черта, за которой ад.