Паскалево перо

Первая фраза. Это несколько слов. Они смешно складываются.
Каждое новое предложение — новые слова.
Так ты вживаешься в Роль. Все начинается с новой системы координат и принятых в ней единиц измерения. Ты пробуешь думать и ощущать себя в Роли, но не до конца.
Тебя двое: ты-первый и ты-второй. И мы парим.
Или нет?
Слова непривычны — они не могут передать всего смысла происходящего на самом деле. Слова — это часть Роли.  Только тогда ты все поймешь, когда полностью сопоставишь себя с ней.
Рядом еще несколько нас. Или не-нас. Это другие мы, то есть мы — это мы двое, а другие, что вокруг — это наши… соплеменники? Похоже на то. И мы — разноцветные.  Красный, Зеленый и я — Фиолетовый. Цвета — самое главное. Или нет?
— Что такое «Паскалево перо»? — спрашиваю я.
— Не знаю, — отвечает Зеленый, а Красный добавляет:
— Это что, слова?..
— Да, слова… наверное — из Роли.
— Не обращай внимания…
Желтый  по центру чего-то…Я-второй все более отделяюсь от меня-первого  и наши системы координат и категорий  становятся все менее сопоставимыми. Я вживаюсь в Роль.
Желтый говорит поет:
— Орезорекрегорегоз…о разоре крегокорных грез…о разоре грез и горных…
Мы не понимаем. Мы вживаемся в свои Роли. Желтый не может понять суть и сущности их — он останется здесь кроить кровить кромсать сценарий. Первые-мы понимаем и подсказываем нам-вторым:
— Мы должны сделать совершить предотвратить нечто что-то в мире месте времени…
Мы вживаемся в Роли.
Желтый указывает путь тропу червоточину провал и мы уходим  прыгаем сигаем несемся мчимся исчезаем…

Первый мир.
Коричневые грозы клубятся в земле наверху и сверкают яростные громы. Молнии так грохочут, что мы — длинноногие сухощавые существа в коричневых кожаных обрезках — едва успеваем увертываться от их шума.
Мы идем по небесной тропе. Мы все разные. Длинный растворяется и желтый ветер грязно слизывает его с воздуха, унося наверх, Средний проходит сквозь Холм, а я подпрыгиваю, становясь шаровым громом, со сверкающим писком принебеснююсь на твердую поверхность хлебнокирпичной дороги и вот — все мы стоим на шоссе.
Бежим.
Впереди дом. Корявый, как сучок, потому что слишком много шума, его корчит время от времени.  Подмигивает нам окнами. Указывает, приглашает гостей — проходите в лаз…
Я захожу последним. Мне нравится играть Роль — первый мир всегда приятен…
Абстрактно-приятен…

Я помню, что был только что не таким. Помню и Красного. Помню Зеленого. Мы на миг становимся прежними и нам виден голос Желтого.
— Сейчас, ребятки, подождите…немного осталось…
Мучительно здесь оставаться. Я не люблю Второй Переход.
Дымятся стены. Одна просветляется.
Следующий мир-переход…

Шумные гномы проносятся вверх по лестнице.
В грязные окна заглядывает солнце.
Кусочек синего неба так и просится, чтоб его смыли со стекла… Припекло, цепкое, не отодрать ничем…
Три гномика шмыгают в щель, открывшуюся в стене. Их тараканьи усики и козлиные бородки позвякивают тоненько. Щель захлопывается.
Третий переход.

Яркое солнце заливает весь зал. Компании студентов с широкими сундуками в руках ожидают сигнала. Звонит колокол, дрожат окна. Тоскливо мне здесь все не такое я ощущаю по звукам и цвету по разным словам и вещам…
Кем же я был только что? Гномом из Лестничного Марша… Нет — я флиглик из Заоблачных Низов. А может я — Фиолетовый только что был? И еще кто-то… Моя Роль. Мое Я.
Ко мне подходит некто.
Зеленый сарафан и черная тетрадка — в руке. Странный взгляд.
Глаза —  как будто зеленые…
С трудом узнаю.
— Привет, — тихо киваю.
— Привет…
Хмурясь, поднимается по лестнице. Останавливается.
Оборачивается.
— Ты звонил?
— Нет, я был в другом месте…
— Ясно…
Угрюмо…
Я вдруг улыбаюсь. Смотрю.
Выражение лица — словно что-то не так. И я тоже думаю — что-то не так, ты права. Я чувствую. Я — не я. И ты — не ты. И этот вот Бедняга, что идет нам навстречу…
Вы все чувствуете это, но вы — не мы. Роли — эта противная сладкая смесь — нам не подвластны. Мы чувствуем себя и даже вас, но мы не можем стать вами. Как жаль. Мы меняем сценарий. Мы играем Роли. Мы — Актеры…
Я хочу что-то сказать…
Мне больно, потому что я чувствую — я не часть этого мира и тебя, но мог бы стать ею, мог бы разделять этот мир с тобой, если бы моя Роль была мне ближе…Но я — часть еще многих миров и один из них ждет меня…
Роль меняется. Я чувствую, как она крепнет.
Я-первый становлюсь подсознанием меня-второго и я-второй слушаю подсказки…
Бедняга поднимается по лестнице, машинально кивает мне (ты же не знаешь меня!) и улыбается. Вы идете вместе наверх, вместе с другими такими же…
Витражи делятся.
Золотистые полосы, уродуя, украшают хрусталь… Стекло.
Синее и красное… Витраж, сделанный Ролью и повествующий об истории Ролей…
Стены меняются. Становится меньше света. Потолки опускаются, а пальмы у входа превращаются в фикусы на тумбочке вахтера…
Я чувствую размытость ощущений. Я чувствую себя и частью этого мира и частью чего-то иного…
Система координат размывается… Роль не сыграна до конца…
Подсознание довлеет над сознанием — над Ролью.
Но ведь истинный я — это он, первый, Актер?
Нет, я — это я.
Подсознание указывает путь.
А если Роль не хочет, чтобы ею руководили?
Я! не хочу.
Я — Роль.

Красный Зеленому про Фиолетового молвил словечко:
— Мы потеряем его.
— Да, Роль  стала частью его самого…
Желтый издалека бормочет криво:
— Ничего… Бывает…Нам важен результат…
Красный и Зеленый обмениваются мнением:
— Желтого не любим, он противный. Как там наши Роли?

*   *   *
— Чего кислый-то такой?
Я оглядываюсь.
Однокашник приветливо машет рукой.
Я подхожу ближе.
Мы стоим на улице  и смотрим на здание Института. Деревья над нами машут ветвями, покряхтывают и поют зелеными кронами. Интересно, о чем роли их? Однокашник хищно затягивается, выпуская фиолетовый дым, или это мне кажется? Два незнакомых парня стоят неподалеку, уставившись на нас немигающим взглядом.
— Тебе никогда не приходило в голову, что все мы играем Роли? — спрашиваю я, наконец, у  Однокашника. — Или кто-то играет нами…
Он ухмыляется и хлопает меня по плечу.
— Нет, я серьезно, все мы — Роли. Актеры же… наверное их мир не похож на  наш. Я знаю это… Я бы  с ними потолковал, да уж  больно они воинственны — ни в грош не ставят  Роль…А ведь это плохо, когда Актер не уважает свою Роль и не живет ею…
— Да, братуха, ты, видно, совсем заучился…Говорил я тебе — забей! Забей ты на всех этих психологов да философов! Что толку от них — словами играют да и только…
— Не скажи… не скажи, — я киваю головой и вижу вдруг тебя.
Зеленого сарафана нет. Да и лицо изменилось, но я узнаю тебя, а потом понимаю — это не совсем ты, а лишь частичка тебя. Ты проходишь мимо.
Идет кто-то очень знакомый…
— Привет, Бедняга, — говорю ему, не сразу вспоминая, что и он — всего лишь частичка большей Роли.
— Чего-то я бедняга, а, ты опупел че ли, а?
— Все мы, по-сути, бедняги…
— Йо…
А те ребята нездорово так глядят. На меня глядят.
И актеры их кричат своему собрату во мне… Нет уж, хватит — я не уйду боле, я — не Роль.
Я — это я.

Не сдавайся, брат! Мы ведь проходили много раз это. Не переигрывай. Частью себя сознавай, что это всего лишь Роль… Ты — Актер. Ты диктуешь правила Игры! Эта гадость же — всего лишь Роль…

— Нет уж, — я злорадно ухмыляюсь, слыша крики Фиолетового внутри своей головы, — тебе оттуда не выбраться. Теперь сознание будет определять подсознание и то, каким оно должно быть, а не наоборот.
Так не бывает… Ты должен зависеть от меня, а я — от Желтого…
Однокашник и Бедняга как-то странно на меня поглядывают…

Паскалево перо!
Первые слова Роли определяют дальнейший путь Актера в случае неудачи… Перо черкнет и сотворит одну из новых грез.
 Грезы. Сон. Толкование…

Я ловлю себя на том, что бессмысленно черкаю что-то в конспекте… Лектор монотонно диктует материал, студенты шуршат тетрадями, усердно кропая слова. Я смотрю в свою тетрадь. Последняя фраза:
«…не создавая новых сущностей без необходимости…»
На полях корявыми буквами было нацарапано:
«Билли с бритвой побили бритоголовые болваны…»
А ниже целый абзац убористым почерком:
«Я не создавал новых сущностей, играя Роль, но, тем не менее, последняя отсекла меня той самой бритвой, как ненужное свое продолжение. На прощание скажу: не всегда в жизни необходима бритва. Иногда лучше взять перо и написать все заново…»
Паскалево перо!
Почему «Паскалево»?
Turbo Pascal 7.1
Есть множество языков и каждый из них представляет собой сложную систему — измерительную систему координат — можно представить эту систему, где каждое слово или символ — это значение по одной из многочисленных осей… И вот Роль — это график, который состоит из тысяч и тысяч точек-слов и точек-символов, линий-ассоциаций…  И для Роли этой используют язык программирования. Первой же фразой ты дал мне шанс найти выход в вашей же сетке координат… Поэтому — Паскалево перо…
Я закричал и мне стало страшно. Страшно и невыносимо.
НЕвыносимо…
Меня стирали и переписывали заново паскалевым пером…

                *  *  *
— У него параноидальная форма шизофрении. Его бредовые идеи пугают не только персонал и пациентов, но также и немногочисленных посетителей. Пришлось поместить его в отдельную палату. Но знаете, что меня более  всего волнует — очень часто у него проявляются симптомы несколько иного характера, и это порой заставляет меня поменять мнение о первичном диагнозе. Частенько он впадает в ступор. И, мне жаль, но все признаки на лицо — болезнь не только прогрессирует, но и плавно перетекает в кататонию, при чем ни о какой возбужденности и речи быть не может, наоборот — он все более замыкается в себе и лишь в краткие промежутки, когда он приходит в сознание, то… его слова просто… сбивают меня с толку. Последний раз единственное, что он внятно произносил, то есть, что мы поняли из всего сказанного им… Он хотел видеть вас…
В зеленых глазах не было сожаления, был испуг и некоторое замешательство. Она теребила краешек явно непривычного для нее зеленого сарафана.
— А это обязательно?..
— Мы так поняли… Пройдемте, — не старый еще, но угрюмый, а оттого поникший, врач пропустил ее в дверь и прошел следом. Его лицо всегда носило страдальческое выражение, как маску, и пациент часто, еще когда только поступил в отделение, шутил по этому поводу. — Меня он называл «Трагик» или «Комедиант», — с грустной улыбкой проговорил врач, ведя посетительницу по коридору к нужной палате, — в зависимости от настроения, видимо… Бедный парень…
Он лежал, закутанный в синюю рубашку, повернувшись к стене и что-то упрямо бормоча под нос.
—…я помню эти грозы, а ты?.. конечно… они были так красивы… нет, мрачны… и эта зелень шума, этот трубный цвет, ты помнишь?.. конечно… почему мы не смогли сосуществовать… теперь мы вместе в этом дерьме… Роль и Актер… они могут ужиться?.. нет!.. а что, если эта синяя свистелка возьмет да и порвется на мне однажды со скользким визгом, что они сделают с нами?..
Внезапно он вскочил, в глазах его запылало бешенство, он заорал:
— ЖЕЛТЫЙ!!! ЖЕЛТЫЙ!!! ПОМОГИ!!!
Вбежали санитары, задрали рубаху и стянули пижаму.
— Сульфазин… три кубика.
Пациент затих.
— Ты не дозовешься их, — прошептал он, — они далеко… я не вынесу… ты навеки со мной в этой… бредовой сетке координат…да, ты стал частью своей Роли, ты ведь всегда к этому стремился, правда? Этим платит Актер за хорошую Игру… Я не переиграл?..  Нет, ну что ты… Мне всегда говорили — не переигрывай… ну вот видишь… я не выдержу… ничего… я… и ты потерпишь, ведь я терплю…
— Извините, — посетительница выскользнула из палаты, доктор присоединился к ней позже. Она вздрогнула, когда он хлопнул дверью.
— Он совсем уж невменяем, — начал доктор, — простите, что побеспокоили…Недавно он еще реагировал на внешние раздражители... Извините.
— Нет, ничего. Если что — вот мой телефон. Дайте знать…
За окном лил дождь. Доктор задумчиво наблюдал за потоками воды, скатывающейся по гладкой поверхности стекла.
— Он все твердил про какое-то перо… Паскалево, что ли… Говорил, что заново написанное выглядит лишь блеклым повторением оригинала, каким бы он ни был несовершенным… и какой бы ни казалась Роль неправильной. Порой приходилось вкалывать ему тройную дозу сульфазина. Мы колем, а он все орет: «Долой перья, бритвы и все режуще-колющие предметы! Всё вон! Прочь от вандалов!» М-да… Как мне надоел дождь. Его коричневый шум не дает мне покоя…
— Простите, как? — она резко повернулась к доктору.
— Что?
— Про дождь, вы сказали — «мне надоел его коричневый шум», так?
— Нет. Я такого не говорил, вам послышалось. Ролям вообще часто многое слышится…
— Простите…
— Что?
Она попятилась, с испугом всматриваясь в лицо доктора. В его глазах мелькнул красный всплеск…
Паскалево перо…
Посетительница бросилась бежать.
По коридору полупустой больницы раздавался с сизым грохотом перестук ее туфелек. На грязной улице все шел и шел, зелено шурша каплями, земляной дождь…  Скользко сигналя друг дружке, проезжали ржавые автомобили… Серым пером выводил кто-то на небе замысловатые крючочки, уворачиваясь от шаровых громов и прикрывая уши, когда корявые молнии цветасто лепетали что-то нараспев…