Вот что значит смерть..

«Она всегда была упрямым человеком, - начала она, поёживаясь от волнения, - и все свои поступки совершала словно назло кому-то. Она и умерла так же…
Говорят, люди перед смертью чувствуют свой конец, видят ангела, кружащего над головой, слышат голоса. Вряд ли она видела что-нибудь. За день до смерти она выглядела точно так же, как и во все предыдущие дни своей жизни – растрёпанно и обозлёно. Она умерла ещё не старой – ей не было и пятидесяти.
Сейчас уже трудно вспомнить, что ощущал Алексей, когда вернувшись однажды с ночной смены, обнаружил мать на полу. Она лежала на спине, в мятой и грязной сорочке. Он вызвал «скорую помощь». Голос был на удивление спокойный».

Я был единственным её слушателем – и хоть она не верила в мою благосклонность, всё же посвящала меня в тайны своих неровных закорючек.

«Все последующие часы вплоть до её похорон были, пожалуй, самым странным временем в его жизни. Точнее безвременьем. Оказалось, что просто так умереть нельзя: для признания смерти и для проведения похорон нужно было обойти уйму мест. Он ходил по ним в полузабытье, в полусне. Подписывал бумаги, слал телеграммы родственникам – из которых приехала лишь мамина сестра, разговаривал с какими-то людьми.
Последняя ночь была самой ужасной. Они проводили её втроём: Алексей, мать и тётя Света. В чёрной одежде, сгорбленная – тётя Света словно и была воплощением смерти, которая является за людьми. Забившись в угол, на самый край дивана, она сидела и водила глазами из стороны в сторону. Алексей сидел в кресле у противоположной стены и вглядывался в ромб на ковре. Тёмно-красный при свете дня, он был сейчас совершенно тёмен, но всё же выделялся на ещё более тёмном фоне. Он словно плыл по комнате, плыл, не двигаясь с места, он скручивался в рулоны и расправлялся тут же, превращался в круг – из круга в овал, а из овала в колонну, выраставшую посередине комнаты. Порой он попросту исчезал, но тогда становилось совсем страшно – почему-то будучи зримым, не давал страху прорваться извне всей своей ужасающей обречённостью.
- Я заснуть постараюсь, - сказал Алексей, поднимаясь и протискиваясь между стеной и гробом.
- Поспи, - бормотнула ему тётка.
Он ушёл в другую комнату, лёг на кровать, но заснуть в ту ночь так и не смог. Лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. Когда стало светать, поднялся».

Она замолчала, нервно вздохнула и вдруг посмотрела на меня. Я был серьёзен. Это её взбодрило.
- Ну как… пока? – спросила она.
- Ничё, - покивал я головой. – Трогательно.
Слово «трогательно» ей не понравилось. Она нахмурилась и продолжила:

«Людей на похоронах собралось немного: было несколько человек с маминой работы и три-четыре соседки. Пришёл и отец.
Он тогда не женился ещё во второй раз, сильно пил и представлял из себя зрелище жалкое: какое-то облезлое, сморщенное существо с глазами навыкате. Алексею он сказал самое глупое, что только можно было придумать:
- Крепись, сынок, крепись.
С маминой работы выделили автобус – обшарпанный «Пазик», на нём и везли гроб на кладбище. Стояла жара, ни единого облачка на небе и ни единого дуновения ветра. Все нещадно потели.
Он нёс гроб на правом плече, впереди. Рядом шёл отец, а позади ещё два мужика. Мать была тяжёлой. Алексей не ожидал, что она будет тяжёлой настолько, что хотелось просто выскользнуть из-под гроба.
У ямы что-то вроде прощальной речи сказал отец. Речь состояла из одних лишь всхлипываний и хрюканий. Потом все прощались с мамой. Он, отец и тётя Света поцеловали её в лоб, остальные прощались недвижимо и молча. Стали забивать гвозди. Он забил целых два у своего угла. Один вошёл нормально, а вот второй – неудачно. Поначалу он вовсе не хотел вонзаться в дерево, Алексей вколотил его всё же – гвоздь вошёл, но криво и наверняка вылез с обратной стороны. «А вдруг прямо ей в плечо», - подумал он с ужасом.
Гроб опускали на верёвках. Отец с мужиками опустили плавно, а вот Алексей – с лёгким гулом. Он смутился, поджал губы, окинул всех лихорадочным взглядом, но на него никто не смотрел. Все тянулись к куче грунта, чтобы кинуть по горсти в могилу.
«Что за глупость», - думал Алексей, наклоняясь за своей горстью. «Как будто все рады, быстрей засыпать готовы».
Его собственная горсть глухо шмякнулась о крышку и разбросала земляные брызги во все стороны. Два кладбищенских могильщика принялись закидывать яму лопатами.
- Лёш, - спрашивал его по дороге к автобусу отец. – Тебе сейчас сколько лет?
- Догадайся, - глухо отозвался он.
- Двадцать шесть, нет?
- Двадцать шесть.
- Ё-моё, уже двадцать шесть!
Поминки были скромные. Все молча пережёвывали пищу и старались не смотреть друг на друга.
- Хорошая была женщина, - говорила одна из старух. – Проходит мимо тебя – всегда поздоровается.
- Старшая сестра – это же мать почти! – слышался голос тёти Светы. – Меня мать так не воспитывала, как она. Стирала всё с меня, следила за мной как могла…
- Ответственная, трудолюбивая, - добавлял какой-то мужик. – Мы вместе пять лет работали, всегда на неё положиться можно было!»


- И вот тут я застряла, - сказала она, опуская исписанные листы. – Не знаю, как закончить. Помоги.
Я задумался.
- Я бы закончил так, - сказал через минуту. – Все напиваются, расходятся, и какой-нибудь мужик говорит – пусть тёте Свете: «Что ты понимаешь в смерти, дура!»
Она помолчала, а потом сказала задумчиво:
- Зря я тебе это читала.

Я и сам знал, что зря.