Крыша мира. Глава 1. Ледник

Серёга закашлял как-то сразу в ночь, хотя вчера утром и весь день, пока поднимались на перевал после ночёвки на леднике, вроде крепился. Тянул слабо, дышал тяжело, но на высоте за 5000 особо не попрыгаешь, все мы при подъёме на перевал «маленько сдохли», как говорил Минин. Сам он уже давно сидел на перевале, ожидая всех, крутил головой, стрелял во все стороны своей дорогущей оптикой и порывался валить вниз на ледник Федченко, хвост, которого был прямо под нами. С перевала на него выходил пологий спуск широкий и чистый . Высокогорный фирн практически не проваливался под ногами, а трещин не было. Седловина перевала была такая широкая, а скальный массив по сторонам был так далеко, что, как понижение в хребте это не воспринималось. Было очень тихо, над головой – ярко-синее небо, солнце и панорама бесконечных во все стороны хребтов Памира. Вчера шёл четвёртый день похода, четвёртый день акклиматизации на Памире. Два дня тяжёлой работы по заброске грузов под ледник, ещё день мы, разбившись на связки по три человека, прыгали по трещинам, прочёсывали рванину ледника, пытаясь, как в лабиринте, найти выход на перевал, ночёвка за ледопадом, который мы всё-таки прошли и вот он - перевал! Спустившись вниз, мы попадём на самый верх ледника Федченко, его южную самую высокогорную часть под пик Революции. Отсюда ледник ползёт вниз на север 77 километров, извиваясь, как удав между хребтов и отрогов.

Мы сидели на своих рюкзаках и блаженно грелись на солнце, которое нещадно палило, но жарко не было. Загудел примус, это Минин подсуетился и топил снег для чая. На такой высоте больше всего хотелось пить, жевать аскорбинку и запивать чаем. По раскладке горячее питание утром и вечером, остальное – чай. Чай – это наша палочка-выручалочка, его можно пить сколько угодно по три-четыре раза в день. Он не надоедает, как кофе или какао, не требует особых изысков в приготовлении, ему не отбивает вкус дистиллированная вода высокогорья. 

Нам повезло с попутным транспортом из Душанбе в Ванч Горного Бадахшана, где был свой аэродром, но самолёты пока не летали. Далее вверх по красивой долине Ванча нас подбросил случайный попутный грузовик до альплагеря. Альпинистов там давно уже не было, а жила там партия геологов, которые копали что-то на отрогах и склоне. А как нам повезло с погодой! Накануне почти две недели  здесь шёл снег, завалило всё и всех. Группа, с  которой мы поговорили второпях в Ванче, не смогла найти и откопать из-под снега заброску продуктов для второго кольца маршрута. Ребята чуть не плакали от обиды. А у нас солнце, без единого облачка голубое, синие, к вечеру с фиолетовым отливом небо. Всё складывалось настолько хорошо, что строго по законам Мэрфи, где-то было уже плохо, но мы пока об этом ещё не знали.

Это было вчера, а ночью закашлял Серёга. Сухой высокогорный воздух драл ему глотку, как наждаком, и он ни как не мог прокашляться. К утру пошла мокрота с кровью. Процесс стремительно нарастал. Любая недолеченная дома, полузадавленная болячка, здесь, в высокогорье, при недостатке кислорода, обостряется и может иметь самые печальные последствия. Кто обращает внимание на лёгкую простуду или кашель перед походом, когда надо сделать столько дел для похода, который ждал год. Идти вверх по маршруту на следующий более высокий перевал он не мог. Упадок сил и главное духа.  Далее было запланировано кольцо на два ледника и два перевала под 6000 метров, четыре дня пути. Вниз по леднику, два ходовых дня, стояла ГМС «Ледник Федченко». Сброс высоты 600 метров, это очень существенно для больного организма. Серёга в принципе мужик здоровый, я не помню, чтобы он хоть в одном походе простыл, закашлял или затемпературил. При таком сбросе высоты организм с болячкой сам справится. Если будет совсем плохо, по рации на ГМС можно вызвать вертолёт для больного. Надо было принимать тяжёлое, но единственно правильное решение - бросать всё, что можно, оставив продуктов и бензин на 5-6 ходовых дней, валить вниз до ГМС и далее через перевал в долину Ванча.  Всё, поход для всех закончился, начинается эвакуация заболевшего. Полностью разгруженный, Серёга должен был  идти сам, если он сломается и ляжет, нам придётся бросить свои рюкзаки и тащить его до ГМС, меняясь на ходу. Это очень утомительно вшестером тащить седьмого с высоты  4800 до 4200, где стоит ГМС, по леднику более 30 километров.  Вариантов не было, на такой высоте вирус ангины или воспаление лёгких сворачивает человека за два дня.

Вышли рано утром чуть рассвело. Торопиться особенно было уже некуда, Серёга пока крепился, накачанный таблетками и психологической беседой со мной. Парень сдал физически и морально. За физическое здоровье отвечала наша медик Галка, а моральную веру в себя и во всех нас я попытался втолковать ему в приватной беседе один на один. Накануне всё решили, перетрясли рюкзаки, оставили на месте ночёвки лишние продукты, распределили Серёгино снаряжение и вещи. Продукты упаковали в мешки, бензин слили в банку и поставили отдельно. Самое ценное на такой высоте. Всё оставили в мульде, там, где ночевали.
Серёга – мужик тёртый, прошёл не один высокогорный поход на Алтае и уже с нами несколько лет, где приходилась многое терпеть и выходить из разных ситуаций. Там был опыт, наработанный годами в походах, преодоления схожих ситуаций. Технически отработанные решения прохождения конкретных препятствий  в горах и на подходах. Здесь же, когда его начал ломать недуг, надо было прежде всего найти в себе точку опоры, скорее всего психологический и волевой задел, который не даст упасть и сломаться, идти вперёд.

И он пошёл.
Пошёл, кашляя и тяжело дыша, без рюкзака, опираясь на мой ледоруб с длинной деревянной ручкой, как на костыль, медленно передвигая ноги, пошёл вниз, вниз по бесконечному леднику, когда кажется, что ты один в этом ледяном мире, среди снежных хребтов, под этим слепящим солнцем на абсолютно чистом ярко-голубом небе. Я шёл сзади и уговаривал его вставать и идти, когда он пытался садиться, чтоб отдышаться. Опираясь на ледоруб, он шёл, пусть медленно, часто останавливаясь, чтобы прокашляться, сплёвывая сгустки чего-то красного, тяжело дыша, но всё-таки шёл.
- Иди, Олег, я сам. Иди.
- Ладно, Серёга, вали вниз левым бортом ледника, здесь трещин нет, только не садись. Мы на морене будем обедать, тебя подождём, там и отдохнёшь маленько. Очки не снимай, а то на таком солнце ослепнешь! Пожевать с утра оставил?
Он кивнул головой, а я побежал догонять ребят, которые далеко внизу на ровной, чуть с горбом по центру вдоль ледника, поверхности были видны, как отдельные чёрточки, пять штук, я – шестой, Серёга седьмой.
Все под контролем. Это моя обязанность, отвечая за всех, держать всех на виду, чтобы все – туда и все вместе – обратно домой.

Снега на леднике не было, прошла неделя после тотального снегопада, когда завалило всё вокруг. Под таким солнцем и на жаре он растаял быстро, остался лёд, километровый  толщины под ногами, весь в протоках ручьёв и шершавый, как замёрзшее жнивьё поздней осенью, без снега, насквозь продутое ветром. Под ногами он также кололся и хрустел. Вчерашняя вода вся сбежала, а новая ещё не натаяла, это после обеда здесь будет хлюпать, а пока трещит и ломается под ногами тоненькая корочка намёрзшего за ночь льда. Треща и оседая, она бежит впереди тебя иногда на три-четыре метра. Так и идёшь под нескончаемое сопровождение: Хрум, хрум, хрум!

Вдали за поворотом ледника показалась первая ленточная морена. Издали она была похожа на дорогу, отсыпанную из крупной и мелкой щебёнки на ровную поверхность льда. Это ледник всей массой, сползая вниз, трётся своим боком об скальный отрог, подрезая и разрушая его, сыпет на свою поверхность осколки скалы большие и маленькие, которые и ползут вместе с ледником вниз, вниз, врастая в него под беспощадным солнцем. Высота некоторых морен около метра, а ширина бывает три-пять метров. Вот такие ленточные «дороги» Памира.
До неё ещё было очень далеко, а впереди по центру ледника показался сигарообразный контейнер, половинки которого валялись рядом. Вокруг были разбросаны какие-то вещи бытового назначения и детали каких-то приборов или узлов механизма. Мне запомнилась раскладушка, основательно вросшая в лёд. Сам контейнер, благодаря свое форме, в подтаявшем льде не тонул, наоборот – он прикрывал лёд от солнца. Под ним лёд не таял и поэтому контейнер был практически весь на поверхности. Это были остатки парашютных забросок на дрейфующую высокогорную метеостанцию, которую поставили ещё в тридцатых годах в самом верховье самого длинного в мире ледника Федченко.  После строительства и открытия ГМС в средней части ледника, её наверно  никто, кроме туристов, и не посещал. Я даже не знаю, что там от неё осталось.

Все ребята поджидали меня здесь, сидя на бортах контейнера. Минин теребил полусгнившие остатки парашюта, купола практически не осталось, а стропы из льна или хлопка уже никуда не годились. Не мы здесь  первые прошли, поэтому всё, что имело хоть какую-либо практическую ценность или в качестве сувенира, давно было подобрано. Ванька смотрел вперед, где белел далёкий на горизонте хребёт с тупой вершиной посредине, как трапеция, стоящая боком. Остальные просто отдыхали, глядя по сторонам.
Я оглянулся назад, Серёга сильно отстал, но вроде бы шевелился. В бинокль было хорошо видно, как он, на фоне ледника, изредка пропадая в его перегибах, перебирал ногами, опираясь на ледоруб.
-Ну, как там, больной? - спросила Галка.
-Шевелится, - ответил ей беспощадный Минин. Он был страшно зол на Серёгу за сорванный поход.
- Да, ладно вам, главное движется вниз, сам,  и то хорошо, - ответил я, скинув рюкзак.
-А что это там на горизонте? – спросил любознательный Иван, указав на далёкий белоснежный хребет на фоне голубого неба.
- Хребёт Петра Первого, а пирамида в центре, видимо пик Коммунизма, - сказал я, так как первое, что  сделал ещё полчаса назад, выскочив за перегиб ледника, я, увидев эту красоту, достал карту и соорентировался
Народ засуетился, обернулся  и стал внимательно разглядывать это чудо света. Самую высокую вершину  Союза, пик Коммунизма, Гора 7495 метров над уровнем моря. Мы находились где-то на высоте 4800, это ещё почти три километра выше по вертикали! Сколько раз читал отчёты и воспоминания покорителей этой высоты, но в натуре ни разу не видел эту Вершину со стороны.

Надо сделать фото на память.
Сфотографировались, глотнули из фляжки утреннего чая, Юрик, наш завхоз, выдал по полсухаря и по конфетке.
- До морены ещё час ходьбы, наверно там придётся и переночевать, что-то всё медленно получается, - сказал я, - давай, мужики, обед на морене, там и решим, что дальше делать.
Ребята ушли, а я оглянулся, Серёгу уже хорошо было видно даже не в бинокль. Я ещё маленько посидел на контейнере, огляделся, вбирая, обнимающий тебя со всех сторон этот простор, далёкие в снегу хребты вокруг, которые даже на таком расстоянии кажутся громадными, и бесконечно-голубое в рамке этих скальных хребтов небо. Солнце слепило и палило нещадно, но было не жарко. Без солнцезащитных очков – ни как, а не жарко потому что, когда идёшь по холодильнику километровой толщины – не вспотеешь! Под таким солнцем мы шли уже шестой день, что могло обгореть – обгорело, первый слой кожи слез, а второй загорел и задубел, став коричневым, как у негров.
До Серёги было метров триста, я ему помахал рукой. Он встал, опёрся на ледоруб и вяло махнул мне в ответ.
- Нормально, здесь перегибов нет, а морену видно сразу, не заблудится, - решил я, поднял куль и пошёл вниз за ребятами, которые уже довольно далеко ускакали вниз к морене  по ровной поверхности ледника. Всё-таки не совсем ровный, как стол, здесь был небольшой поворот в течении и правый борт ледника по всем канонам движения воды и льда был выше левого, а посередине небольшой продольный горбик. Я пошёл вниз, изредка оглядываясь на Серёгу, он стал опять сильно отставать, даже до контейнера ему надо было ползти в таком темпе ещё минут двадцать.
- Надо ставить стоянку на морене и идти за ним, - решил я. Ребята, как договорились, уже добежали до морены, поскидали кули и сидели на тёплых камнях, поджидая меня.

Вдруг они встали, глядя куда-то за меня, и замахали руками. Минин свистнул, явно привлекая внимание. До них было ещё с километр, я прошёл чуть больше середины расстояния от контейнера до морены. Оглянулся назад: Серёги не было. До контейнера он вроде бы ещё не дошёл, а куда он делся на ровном леднике – было совершенно непонятно. Абсолютно ровный ледник, без трещин, плавно понижался влево, где начиналась эта ленточная морена и далее за отрогом, уходил бесконечным белым, слепящим под солнцем полем, до далёких хребтов левого борта ледника. Мы шли почти по центру, ближе к правому, верхнему боку ледника.
- Твою мать! – выругался я и, сбросив рюкзак с плеча, схватив бинокль, побежал назад вверх к контейнеру. Минут двадцать я, как говорят, «рвал когти» вверх по леднику. На такой высоте, даже при нашей акклиматизации, особо не разбежишься. К контейнеру я подошёл крупной рысью, а потом минут пять пытался что-то увидеть сквозь запотевшие очки в прыгающем окуляре бинокля. Уняв дыхание и сняв солнцезащитные очки, я стал внимательно оглядывать пространство ледника. Солнце лезло сквозь оптику и било по глазам, приходилось прищуриваться и, отдыхая, закрывать ладонью глаза. Раз за разом я водил  биноклем по леднику, смотрел так, пока глаза не заслезились и не начали чесаться.
- Всё, писец, Серёги нет, а я зайчиков нахватался, - подумал , - что будем делать?

Оглянувшись назад, я увидел, что кто-то быстрым шагом идёт от морены ко мне, а Ванька в своём бело-синем анораке бежит далеко в стороне поперёк ледника к его правому борту. Я всё понял: Серёга, не доходя контейнера, ушёл к правому борту и пропал за перегибом. С низу его видно не было, а я смотрел его вверх по леднику, где его уже не было. Надев солнцезащитные очки, я пошёл вниз к Шаранову, который, сидя на какой-то ледяной кочке, поджидал меня. Он и рассказал, что глазастый Андрей Минин, разглядывая хребты правого борта, вдруг увидел над перегибом ледника ярко-синию вязанную Серёгину шапочку, которая, то появлялась на фоне хребтов, то пропадала за перегибом. Если бы Серёга прошёл по леднику метров на двадцать правее, ни кто его бы не увидел и ,скорее всего, не увидел бы вообще: километра через два на повороте ледника начиналась вдоль правого борта зона трещин. В таком состоянии он мог залететь в любую из них, хотя на голом льду их видно издалека, а Серёга, мужик опытный, мог начать обходить их слева и обязательно бы, выйдя за перегиб, увидел бы морену, где намечен сбор, или нас, благо в эту сторону ледник был ровный, как стол.
Судьба сыграла с нами в рулетку и Серёге выпал Зеро, то ли подарок, то ли предназначение.