Гоуджекит

Гоуджекит



     Давай-ка я на тебя свой тулупчик накину… Он неказистый, но тёпленькой… Курточка на тебе – худая, не по нонешной погоде… Эх ты, чуд-юдо-нос картошкой, лопоухое немножко… Ох, худо прозяб, ознобился… Это же куды с добром в таку морозяку по тайге валандаться… Ума решился видать совсем?! А ежели заболешь, а тебе, непутёвое дитя ишо расти, да расти пока до мужика дотянешься… Живёшь-то в Новогоднем?
      Ростом выстрелил, да умом не дорос. И чему вас только в школах  учут? Ох, горе луковое, надоть костерок запаливать да отогревать тебя, озяблого.  Худо-худо… Не дрожи, ща костерок спроворим…  Вижу, что худо… Руки-то в рукава поглубжее проталкивай, да растирай легонечко… И носом не сопи, говори чаго тебя нелёгкая занесла  в место это потаённое, под само Рождество?!...
     …А  уж из доброго – худое,   куды с добром, как просто!  Ума для этого великого не надобно. Таланту божьего не требуется. Мастерства-то  труженического, по;том  поли;того, да мозолями креплённого не надо натруждаться, да добывать. Знай себе,  говори слова-то которых сам и не понимашь. К чему веду спрашивашь? Дык всё к тому же.
         Ты от только жизнь свою начинашь, а всё тебе подай-принеси, да сам с усам. Бери вот сушину, ломай сам, да в костёрочек-то подбрасывай. Глядишь шустрее согрешься. Вот ведь непутный путешественник! Кто же в тайгу без спичек ходит по зиме? Так и загинуть не долгонько. Я сам… Я сам…Знаю… Умею… А что знашь то? Вот прозяб, коль меня не встретил бы, так и околел, со своим «знаю»! Много вы знаете, да не всё видали. Так ить много ж людёв-то,  так до преклонных летов и доживают. Вроде,  с виду как,  и человек. А послушашь -  гремит ить,  как погремушка ребячья. Да бойконько, громогласно, с этакой уверенностью. Иной то раз послушашь-послушашь, да и сумненье  берёт… Может знат об чём говорит?... А вникать начинашь, так ить нет… гремячие слова, как горох из той погремушки просыпались, а добра в них, накакого-шеньки нетути… И  быть не могло, одна чиста бессмыслица. Одна видимость. Одна якость, да надея  ребячья.
         Вот я-от здеся не первый десяток годков живу…
        Всякого насмотрелся-навиделся. И худого. И доброго. Мыслей много надумался глядючи. А взаправду тебе, мой встречный-поперечный, ясный сокол скажу, как на духу – нет! -  из ху;да конфетку не сделашь. А из конфетки,   завсегда  то, что худо пахнет,  получатся. Вон, смотри, город – то ваш какими бравенькими огнями на Рождество Христово разморгался, расфейерверчился. Не город, а  прям таки - конфетка. А звался бы, как первостроители назвали – Новогодний, так представляшь, душа подмороженна, весь  круглый год был бы таким – красиве;нным, да праздничным. А туристов –то встречать,  где поваднее? В простом Северобайкальске али Новогоднем? И ведь не подумал  кто-то. Без почтения  отнёсся к первозвателям. Оно и получилось из Новогодинки-то праздничной  - Серобайкалинка будничная.
      Почему Серобайкалинка? Эх, ты, неслух, при ушах глуховатый! Ты ить прислушай, как названье-то города говорят, как попалошно, будто и неруси какие. Так и говорят – Серобайкальск. От этого и жизнь-то у вас -   ни шатко, ни валко. Без задору и звонкой радости.  Всё, как у людей…. А у людей-то как?... 
    Ну да это присловие, не о том речь сегодня. Рождество Святое…   
   Вот и слушай мою легенду о Гоуджеките, что б, значит,  зарубил на своём носишке, что из худа – конфет не получатся, а из добра – худа навалом в кругаля. Заодно глядишь, отогрешься  помаленьку.
 Ну…про богатыря – охранника  здешних мест Давана -  ты уж слышал, ан не впервой. Но в те поры про которы рассказ мой,  он ишо ходил по здешним местам семикилометровыми своими шагами. Силушкой молодецкой похвалялся – бахвалился, да  горушки с места на место лёгонько переставлял. Про те поры  легенда моя.  Вот в ото время жило в под его надзором  племя . То ли хамагиры их звали, то ли иное како имечко из эвенков,  позабылось уже – их ить много по этим горам промышляло.
        Так вот -  жило то племя в Солнечной долине, промеж здоровенных горных кряжей. Свойство в долине было тако – Солнце её завсегда посещало, не пряталось днём никогда за тучки.
      А дождичек, да метелицы прогуливались по ней зачастую – но только ночами, что бы знать,  народцу тому не мешать трудиться, да плодиться на радость Давану, да небесным жителям, кои сверху на жизнь поглядывали.
     Народец тот был – работящ, сметлив, да проворен. Как в труде нелёгком, так и в радости. Праздников у них было, и не перечесть. Но не так,  чтобы праздновали как вы нонича – по неделе дома, на мягоньком,  глазами в ящик с картинками. А бывалоча – добудут охотники – хорошую добычу, притартают из тайги,  и начинается праздник!  С песнями разделывают, солят, вялят дичину, вечером соберутся  вокруг общего костра, на закате – обязательно самолучшый кусок – Солнышку, что бы тоже порадовалось, вместе с окрестными зверушками.
   Значит, не жизнь была у тех людей, а сплошная радость – от трудов праведных, да забот насущных. Всеедино было племя, кажный работу свою знал, да делать умел не абы как, а на загляденье – себе самому, и всем кто с ней сталкивался. От этого и мир был в стойбище и радость,  и довольство,  и достаток. Потому как всяк на своём месте. Так бы и жили в солнечной радости своей. Ан нет…
    В жизни людской, частенько всё так -  не по-людски случатся. Про то и говорят – не делай добра, не получишь зла. Так и тут получилось, как в присказке этой.  Из небесных-то  жителей кто-то решил добро  сделать, что бы жизнь людей облегчить. В пору ночную, пока всё стойбище спало после трудов праведных, не спросясь у земного хранителя Давана, это высокоставленный КТО-ТО -протыкнул пальцем землю и пустил горячую подземную воду наверх, что б значит силы земные, да тепло материнское согревало любимцев небесных в жестокие морозные зимы.
     Оно бы и ничего, да силы не подрасчитал. Земле-то больно стало, она и вздрогнула. Да так, что поехали горы друг на друга, как валенки на скользком насте. Племя всполошилось, кинулось кто куда, заметалось в ужасе.
    А ты как думашь, ты бы не заметался, когда на тебя, как есть - горища надвигатся, землю перед собой толкая, чуть не с себя ростом?!
    Всполошился Хранитель Даван, кинулся меж сдвигающихся гор встал промеж них, руки в горы упер, прохрипел тайны слова  и,  раскрылась одна гора, ушли те,  что уцелели в этом страшном месиве, прямо в горную твердь.  Да так скоро  ушли, что только отпечатки на скалах от чумов, людей, да животины  застыли. Чего головой качашь? В Солнечном был? Гору видел? Так зри,  пока глаз остёр. Куды не глянь, вроде как наскальные рисунки. Спешил Хранитель, спасти своих подопечных, не стёр следы. Не досуг ему было ить. Стоял, твёрже каменного, последние силы тратил, обороняя жизнь человеческую.
        А на смену одной беде – друга пришла, горы-то сдвинулись,  и открылся проход для воды, сверху один ручеек побежал, второй к нему присоединился. А все ручейки-то с местных ледников,  где испокон хозяйничал Чёрный Горный Ветер.  Как заслышал он, что приключилось в Солнечной долине, шибко обрадовался.  Ему теперь прямой ход к Святому Морю открылся – гуляй-не-хочу, на славном просторе.  Раньше-то горы не пускали. 
      Заметался, в дикой радости, холодный повелитель чёрных, буйственных туч,  загоняя в одно стадо все ледяные ручейки.  А как загнал, так  и бросил в раскрыту долину морозну водицу с гор! Хлестанула вода по новорожденным скалам!  С  чертовской злобой да мощью такенной, что на берегу Байкала люди услыхали, как она ревёт: «ГОУ ДЖЕ КИТ!». С тех пор так её и величают, за звериный нрав, за холодну воду, за чудовищну силу – а переводится это, как -  место диавола. Навсегда отсекла  вода-бритва покатые спуски, завалила выходы для людей и сокрыла их на веки-вечные в горных убежищах. Забросала  землицей да камнями горячий источник надолго.
   Одного только не смог Злыдень Чёрный сделать.  Давана убить, да покалечить, не сумел. Сноровки, вишь, не хватило.  Слишком силён тот оказался, слишком уверен в своей правоте был. Даже для злой, недоброй силы  не по зубам оказался…
    Выпростал Защитник   из-под размокшей тверди  грудь, да плечи. Вытянул богатырское тело из Земли. А он хоть и богатырь был не виданный, ан же живой. Силушки много потратил,  народец спасая, ран, да ушибов болючих не маленько получил в схватке с  силами ему не подвластными. Упал Даван, кровь из ран на Землю закапала, поняла  Кормилица, что своё дитя кровью изойти может. Спохватилась, пробила тонкий горячий родничок и омыла, раны Давановы целебной водой. Пока спал обессилевший защитник, раны затянулись, ушибы да ссадины прошли, как само собой. Да только сил – то земля ему не вернула. Прибрал он слегка Солнечную долину, от обломков скал, а с водой уже у него сил справиться не осталось, поднять на место каждый ручеёк -  не смог. Пошёл в горы лёг и заснул, каменным сном.
     Сила-то что человеку, что богатырю одна даётся на всю жизнь. Один тратит на себя, потихонечку, не обременяясь подмогой  другим. И живёт до;лгонько, только не помянет потом никто.  А ему, как с гуся вода  – моя хата, мол,  с краю: за-то спал мягко, да ел сладко и детишкам-внучишкам, потомкам до седьмого колена  на молочишко с пряниками приберег -  от щедрот, под руку загребущую,  подвернувшихся. Потому как -  всё для себя, да об себе пёкся. Помрёт таким Макаром, а ить не вспомнит ни единый человек его  добрым словом. Даже те, кому пряники достались.
     А Даван – он всю силу на спасение своих   малых братьев не пожалел и чуть не  всё отмеренное за  раз потратил. Вот и спит с тех пор богатырь сном вековечным, редко восстаёт  со своего горного ложа. Только коль велики беды  случаются. Но с тех пор их сильных то не было. Так пошевелится,  малость,  во сне. Люди думают – земля трясётся. Ан ить нет, то Даван во сне ворочается. Беспокойно ему спится. 
     Ты сам  спать пробовал, когда по твоей руке  поезда ходят? Чего улыбаешься? Али не веришь? Дык, повнимательнее,  глянь. Оно конечно лучше сверху… 
     Вот,  в следующий раз,  поедешь в Солнечный, полюбопытствуй.  А на Солнечной  горе, и правда,  много можно  увидать. Теперча-то, когда там всё раскопали, жа настроили всякого, чо не ездить – праздность, да гульба. Хотя водица-то та, лечит знатно.
      А главно-то у меня есть такая приглядка, что люди в Горе, что напротив возвысилася,до сих пор живут, своей, особли;вой жизнью. На одной скале – как есть чум, а возле него, то вроде мужчина, то вроде женщина, а то быват и вместе.. Вроде как у очага сидят, то - как дым из верхушки чума пойдёт. На другом склоне, как шаман, то -  так встанет, то сяк…  Камлает что ли?…  Вдругорядь с шаманом-то вроде люди появляются. Но это уже отдельная легенда… Я её тебе в другой разок, коль повстречаемся когда -  по-рассказываю.
    Тебе-то  уж и  собираться пора, согрелся поди,  вон и звёзды на небе просверкивают, надобно и Рождество встречать, родные  поди уже все  жданки прождали.  Заваливай костерок от снежком,  да не жалеючи, щедрей набрасывай . Что бы не потревожить сон таёжный. Да топай вниз, по асфальту к Новогоднему.  И разумей – думай. Они ить  - первостроители-то не глупые люди оказались. Долину Солнечную правильно угадали. Город новый назвали правильно – красиво…празднично…
      А  пришли погремушные, да  непочтением своим и волшебство злое укрепили. Плохое менять надо – Гоуджекит – поменять.
       Глядишь…  И нрав у реки изменится.  А хорошее менять,  к чему? Сам догадаешься али легендушку съизнова  напомнить?
     Ишь, уши какие оттопыренные, знать слух охотничий должон иметь, слушай людей поболе.  А сам не погремушничай. Глядишь, конфетки делать научишься. Да и не для себя… Для людей… Память-то человечья, она запомни – дольше веку будет.
     Я то кто?  А…Дед Пыхто!
    Тут живу.
     Всё слышу, всё вижу. Да не всем показываюсь.
     Иди ужо, заждались тебя, неслух любопытный!

08.01.12г.