Круиз 10. Мансанильо, однако, Капитан!

                10.
               Мансанильо, однако, Капитан!

Рано утром встали к причалу. Власти приходят на борт, смотрят только судовые документы. Оформляют приход, стоянку, чего им еще надо. Нас не проверять, не считать – никому не требуется. Мы друг другу нужны только приветливо поулыбаться, хлопнуть рюмку и разбежаться. Ни мы их, ни они нас, ни к чему агитировать не собираемся.
Мне в райкоме, перед отъездом из Питера давали политическую памятку – как отвечать на каверзные вопросы политического характера. Пять вопросов – пять ответов – об экономике, о 70-летии СССР, о пенсиях, о рабочих профессиях. Последний о национальной проблеме. Отвечать надо было так: «Впервые в истории многонациональный состав страны превратился из источника ее слабости в источник ее силы и процветания». Вот такая у нас, тогда, якобы, была мощь. Так что: «Думайте сами, решайте сами». На сложные философские вопросы мне дали ответы, а на заземленные производственно-бытовые – так хрен. Капитан – единственный уполномоченный представитель советской власти на корабле. И всегда он таковым является, какая бы власть не была дома. Он имеет право зарегистрировать брак (я с нашей сотрудницей Танькой Пылаевой под это дело справлял свадьбу в рейсе на этом же «Матисене» и получил пару ящиков «сухого»), арестовывать кого-нибудь за содеянное и посадить его в «канатный ящик». Одним словом – он царь и Бог, так и должно быть. (Я думаю, что это предмет для всенародного референдума, в широком смысле). Но, как правильно говорится: «Исключение – подтверждает правило» и «В семье – не без урода». Наш кэп - исключение. Всегда приходилось противостоять по мере сил капитанскому деспотизму, а у нас… Особенно с капитанами приходилось бодаться перед заходами и во время их протекания. С нашим тоже, вроде бы какая-то борьба выходит, только мелкая, сутяжная. Он, хрен старый, мне «впаривает»:
- Давайте договоримся с вами так: переговаривать, бумаги подписывать – это у меня в каюте, а стол накрыть, выпить, закусить – это у вас.
Впервые в жизни с таким сталкиваюсь. Не то, что непривычно, а непонятно. Чего только не бывает. Ответственности он не хочет, и не будет брать на себя. Только бы на мель, какую не посадил, а то, мы это проходили. Каких только мастеров встречать не приходилось.
На НИС «Север» мы пошли в первый рабочий рейс к западной оконечности Ямала. НИС «Север» - это «русское чудо». Сначала надо было в трех местах высадить радиолокационные станции, тогда такой спутниковой привязки еще не было. А капитан – сплошной гонор и понт! Потом, мы уже узнали. Что его из тюлькиного флота попросили за пьяное лихачество. Мог на все наплевать и рвануть к берегу за водкой – правда, это не считалось редкостью.
Пришли к Ямалу – волна сильная, на берег накатывает, попробовали на шлюпке сходить – тяжко. Хотя, на удивление – сплошной необозримый пляж! Песок беленький, чистенький – Ривьера позавидует. Хоть не был там, но кто-то из экипажа божился, подтверждал тот факт. А через сутки и мы в этом убедились: песок ровный, мелкий, пляж на 2-3 километра от берега. Это нас и спасло.
Стемнело. Кэп сел с приближенными квасить. Чуем – корабль обо что-то биться стал. Кинулись – якоря нет, цепь всю вытравило, последнее звено сорвало. Ветер гонит нас на берег, бьемся о дно – слава Богу, песчаное! Сели плотно, на левый борт наклонились. И опять нас всевышний помиловал – ветер стих.
Нас три сухогруза с мели трое суток стаскивали. И все трое суток был штиль – редчайший, я таких, в тех местах по осени не видал. Капитан бегал по палубе и кричал: «Никола-угодник! Спаси, службу отслужу!» Не знаю – сдержал ли свое слово мастер, но уволился очень быстро. При этом два раза его в конторе встречал – вид у морехода был гордый. Вот стервец! Продолжал утверждать, что это такой «меченый» пароход нам достался. Одно слово – «русское чудо».
А мы на нем еще столько ходили, чего только на нем не творилось – веселый пароход, несуразный, но добрый!
А самый первый мой капитан сильно отличался от «кораблекрушителя». На ГС «Валериан Альбанов» в середине Баренцева моря мы первый опыт площадной гравиметрической съемки делали. Станции тоже высаживали на островах: Медвежий, Надежда, Шпицберген. Наш пароход высаживал радиогедезистов на острове Надежда. На шлюпках. Ящики тяжеленные, промокли все, в атмосфере мат-перемат. А тут какая-то легкая моторочка подвалила. С нее вылезли два иностранца – норвеги. Острова-то норвежские. Они чего-то нам по-своему болтают, и все удивленно-испуганно. У нас никто не то что по-норвежски, а по-английски никак. Разбросали ящики по берегу, радистов оставили и пошли обратно.
Норвегов взяли с собой. А они еще больше испугались, а так – видать мужики бывалые. Но глаза округлились. Привезли, отдали их кэпу. Через час по судну слух разошелся, что это губернатор острова  с кем-то еще. Он в страхе к нам подкатил – оказывается, у нас не было никакого разрешения ни от кого ни на что. А почему об этом только через час на пароходе прознали, стало ясно только через два часа. Я специально вышел на палубу посмотреть, норвегов – чуть живых в шлюпку сажали под рученьки. А мастер, Добровольский кажется, с красной рожей, крепко держал одного за локоток, наверное – губернатора и доходчиво совал ему в большой куль что-то в газете:
- Мистер Пайлот . Мистер Пайлот, плиз колбаска.
Если учесть, что наш капитан английский знает лучше всех, определили они губернатора у него в каюте очень быстро. И никаких международных эксцессов не было по поводу высадки русских на норвежскую землю.
А потом у нас на «Севере» был другой мастер – Палыч. Широкая натура. С ним мы пошли в Атлантику. Рейс потрясающий – снимать площадь в Саргассовом море, в районе Бермудского треугольника. Это ж надо было додуматься! На «Русском чуде». Нас на нем совершенно натурально обос…ли. Два слова, с Вашего позволения.
 Пилили мы упомрачительно долго. Скорость у нас больше десяти с половиной узлов не развивалась – у него было три двигателя, но работал все время один, какую-то детальку механики переставляли все время. У нас должен был состояться заход на остров Мартиника в порт Фор-де-Франс.
Заходим на рейд – там он широкий, открытый, мы с нашего крейсерского хода лихо подруливаем, надо тормозить, бросать якорь, а у нас не тормозится. Наше чудо так называлось из-за технических новинок и сюрпризов. Правда, все они работали через раз, и винт ходовой у нас был не простой, а с изменяющимся углом наклона лопастей. Этим и ход регулировался – вплоть до вперед-назад. На этот раз оно, ВРШ, и заклинило. А перед нами на рейде стоит огромадный белоснежный лайнер – какой-то «Куин – Элизабет». И мы в него пилим. В корму ему. Хоть клотиком  только до задней палубы достаем, но поцелуй будет засосным. Там нам кричат, забегали. Мы руль выкручиваем, отвернули от их задницы буквально в нескольких метрах, двигатель заглох, якорь бросили, цепь проскакивала через зубья со страшным грохотом на весь рейд. Развернулись вокруг своей оси и замерли, как будто, так и надо было. И тишина.
Мы осторожно поглядываем на крупного монстра. Минут через 20 на палубу вышел один из штурманов – весь в белом, в огромной белой фураге с крабом. И демонстративно с борта через леера "слил в нашу сторону воду".
Посмотрели бы мы на них, если б им довелось нашим чудом порулить. Кстати, таких динозавров на рейд и с рейда буксиры таскают. А мы – не евши, не пивши, сами ходим. Кэп наш Палыч тоже: хоть что. Не то, что, разбор полетов не устроил, даже слова не сказал. Хотя его вахта была.
Сразу же власти затребовали – кто такие, что будете брать. После обеда мы уже вышли в город. А к вечеру заявки начали составлять и на личные потребности тоже. Палыч сам все это просматривал. Контролировал, я потом смекнул, кто, сколько заказал, чтоб узнать к кому в каюту в гости заруливать. Я на мостике ошивался. Мастер задержал и меня подзывает:
- Ты чего командир? Смотрю и не понимаю: все рому по три бутылки берут, а ты одну. Глянь списки, вот они у меня. Брезгуешь что ли?
Я тогда начальником отряда гравики в первый раз пошел. Стыдно мне стало:
- Да, я, вы знаете Иван Палыч, думал, что как-то. Я не знал – кто сколько. Если можно – я тоже. Понимаю. Лучший пиратский напиток.
Палыч назидательно поднял узловатый палец:
- Не можно, а нужно! Правильно мыслишь – но не до конца, пираты были не дураки – знали, что пить надо, тут ведь много всяких инфекций. А то вымерли бы. Тебе на сколько исправить?
Совсем скоро, вдоволь попробовав профессионального напитка, я подумал, что пираты – не королевским флотом были уничтожены, а этим продуктом. Сдается – ямайский, карибский и прочий ром не способствует воспроизведению корсаров. Хотя местному населению хоть бы что? Правда, оно жрет его не бочонками. Вот Папаша Хэм наливался им и как раз не очень-то мог похвастать, говорят,  активностью. Вместе с Мишаней посещали его виллу в Гаване – он еще во время осмотра туалета глубокомысленно изрек:
- Да, старик у моря знал толк в книжках. Не только писал их, но и «читал» их везде и всюду. Разные. И печатные и булькающие.
Два дня  мы простояли на рейде, получили снабжение, всем все раздали. Все принялись активно «читать». Пароход заводить не стали, к чему солярку зря жрать. Просто подняли якорь. Мастер все грамотно рассчитал. Погода – блеск! Ветерок нас легонько стал от Мартиники отдувать. Она стала тихонько уменьшаться. Мы показывали на нее пальцами и смеялись. Бутылки с ромом привезли квадратные. Мы такие в первый раз видели. Они, упав на стол или палубу, не катались, а тихо ждали продолжения. Все грамотно и продумано.
Утром в 10 часов мы с Академиком – с ним вместе в тот рейс ходили – заползли на мостик. Только вахтенный матрос Мишка Редькин прилип к стеклу – ни на что не реагирует. Пароход включен – на самом малом ходу на автопилоте куда-то шлепает. Мы с Академиком даже штурвал малость покрутили, но стало скучно, спустились к недочитанным книжкам. К вечеру повернули в район работ. Вот такие бывают заходы и бравые капитаны. Правильно поется:
- Капитан, обветренный, как скалы, вышел в море, не дождавшись дня.
Это про Палыча. И про нас. Вспомним и вздрогнем. Однако, отвлеклись.
Мансанильо вокруг нас. Взяли с мастером колбасы, сыра, рыбы, приходили разные чиновники, человек 14-15, всех накормили, подпоили. К вечеру сходил в увольнение, ступая на землю ацтеков и майя – они между собой и испанскими конкистадорами сплелись. Мужчины все получились похожие на американского артиста Чарльза Бронсона, только поменьше и свирепей. Про женщин ничего не могу сказать, я и так в них не разбираюсь, а тут третий месяц, как уехали из дома.
Пляж у них огромный – как у нас на Ямале, только народу много и жарко очень. Пивных и баров: это много, не отнимешь. Пиво – сравнительно дешевое, шило  - дорогое. По-английски – практически не «шпрехают». А мы по-испански знаем только - «Куба – да, янки – ноу». Ходил я в увольнение с Гайворонским и Агейкой. Первый – это по-украински «из черного леса». Второй помощник. Он со мной вынужден ходить, я – с ним. Из экипажа ему компании не подобралось. Очень уж коммуникабелен, когда подписывает накладные на выдачу мне «представительских» чуть не плачет. Этим все сказано. А Агейка у акустиков кишку за борт опускает и помогает  вытаскивать. Молчаливый и загадочный пожилой геолог – из прибалтов. Так что мы жизнерадостно погуляли, как сказали бы товарищи из курирующих органов: «Сговор между фигурантами – исключен».
У нас был в конце рейса на «Северочке» случай. После увольнения на берег в Пальмасе  на судне не досчитались одного члена нашего коллектива  – компрессорщика Петруши. Все несколько раз считались, пересчитывались с огромным трудом, причем без «помпы». Он совсем уставший был, заперевшись в своей каюте, на позывные не отвечал. Кроме начальника рейса Саши Иванцова особенно никто не расстраивался, нет Петруши – не больно надо, прост он был, как…. Через несколько строк доказательство этого вам представлю. А внешне – он очень смахивал на Полиграф Полиграфовича Шарикова. Тогда я этого не мог знать, но сейчас знаю – что внутренне – та же копия. При любом раскладе начальнику нашему грозила разборка по приходе.
Саня «вдел» для снятия стресса, поговорил с мастером, причем говорил только Саша, а Палыч пялил зенки и кивал. Взял меня, как наиболее еще трезвого, и пошли мы с ним бродить по причалам ночного Пальмаса. Не подумайте, дорогие читатели, что я такой хороший и правильный, что называю себя трезвее других. Выхода у меня другого не было – приходилось держаться из последних сил. Гравиметры во время стоянки должны все время работать. Личный состав под пулеметом не отличишь от пива с шилом. Я свое понемногу наверстываю после отхода.
Пошли мы по ночному городу, тропическая заграница, реклама, неон, гитары, танцы прямо на асфальте. Тогда для меня это было – нет слов, а Саня говорит:
- Эх, поглядим в последний раз, ты еще увидишь, я уж – шалишь.
Саня пару раз такое видал, он на зимовке в Антарктиде был, и этим маршрутом туда и обратно три года ходил. Никакого Петрушу мы и не пытались искать. Всем признаюсь – спустили мы Санин «Зенит» быстренько и обратно пришли часа в три ночи, поддерживая друг друга, никому ни о чем докладывать не пришлось. На судне – тишина. Гравиметры я выключить смог. Уром проснулись – Петрушку полицейские на джипе подвезли. Он ничего плохого не натворил, спал в канаве.
По возвращению домой, «те, кому надо» еще очень долго у него спрашивали. Один из них, выйдя  и вытирая пот со лба, сказал людям в коридоре:
- Возможность вербовки – нулевая! Я не вру, ни грамма, спросите, кого хотите. Я дам адреса.
Да. О чем же я? Мы в увольнении тоже не знали, кто из нас на каком уровне «стучит». Я, погуляв, выпив пивка, купив открытки, поупражнявшись без видимой пользы в английском разговорном «уот, прайз, уот сайз» - спрашиваю от скуки спутников:
- Может корриду поищем? Хотя сейчас и вечереет. Может, у них на разных сеансах показывают?
Агейкин сделал вид, что «русски не понимает». Гайворонский выпучил на меня глаза как на помешанного:
- Да, вы что, товарищ, начальник? Такое и говорите!
Ничего мне не оставалось, как снисходительно ответить, икнув (чертово мексиканское пиво на такой жаре):
- Молодец, вы, второй! Это я вас даже и не проверял на политическую стойкость, и так уверен. Я – о другом. Мне телятину-то жалко есть. Не то, что на быкоубийство смотреть.
Тут я сам даже не поверил и смахнул слезу:
- Если б вы стали эту забаву кровожадную обсуждать, то прямо мне – шпагой в сердце.
Пошлепали мы на судно. В Мексике – хорошо, дома – лучше.
На пароходе поведал об увольнении Мишане. Он очень реально все взвесил и мне объяснил:
- Все вы, обсуждавшие корриду,  кривили душой, то есть душами.
- Это как же все? - не понял я ход мысли Мишани.
- И я что ли? - Мишаня снисходительно продолжил:
- Ты, в первую очередь. Я может даже и поверил бы, что ты телятину есть не можешь, а ты сам? То-то. Агейкин дурачком лесным притворился, все они лесные братья такие, с латышских стрелков у них это идет, они гордятся этим.
Почему он его к стрелкам причислил – не знаю, но проницательность не только меня удивляла, но и его самого. Он признавался сам как-то: «Очень часто чувствую, что уже хватит – неоднократно хвастался он, - на утро оказывалось, что он был прав – надо было себя слушать». Вот и я с ним согласился. У Агейкина порой левый прищуривался, а правый – пристально выцеливал. Я имею в виду собеседника.
- Ну, а Гайворонский, тебя обязательно «заложит». Постарайся его опередить, и всех делов. Тебе, как начальнику это легко сделать. Но не тяни.
Зевнул беззаботно мой ангел-хранитель. Пиво, остывшее немного, из холодильника извлек, и мы стали думать «усугубить» его иль нет. Пососали просто так, без повышения крепости. Я, немного обмозговав ситуацию, решил опять просить совета Мишани:
- Слушай, а чего мне на Гайворонского катить? Что он не хотел даже говорить о сражении с коровьими самцами?
Мишане это надоело, понять его можно, он собрался уходить и уже на пороге каюты назидательно снизошел до меня:
- Именно. Это и есть незримая, но вредная линия поведения. Дружеский мексиканский народ  холит и лелеет свою традицию, а вы? Изменить его хотите? Такое отношение, знаете ли чревато. До чего ж ты непонятлив, бываешь, начальник.
И Мишаня поплыл как линкор, с полными трюмами пива, устраиваться в свой личный медицинский санаторий.
Вот, ребята. Шутки-шутками, а на протяжении долгих лет жили мы, по таким сценариям. Я думаю, что на значительно более длительном периоде, чем в настоящее время. Да за всю историю! Но, успокоим себя. Уверен – это характер, но не только для нас россиян. Для всех на голубой планете. И мы еще не самые передовые здесь, не стоит сильно гордиться-то.
На следующий день было много «текучки». Закупки, бумаги, неразбериха, жара, проблемы большие и не очень. Сходил в увольнение с Буртоном и Прокофьем. Буртон зачем-то уговаривал меня купить на рынке блестящие часики. А я не устоял. Там ведь в глазах рябит от всякой разноцветной дряни, уйма всего, зной, пиво непременное в голове что-то отключает, сколько себе раз говорил держаться, бумажку составляешь, она в карманах, предохранители сгорают – в результате покупаешь абсолютно противоположную вещь. Хорошо, если одну. А то целый пакет. Это неотъемлемая часть времяпрепровождения на заходах. Хорошо, если и страна, и порт сравнительно дороги, тогда приходится просто гулять, смотреть на окружающую природу, архитектуру и другой антураж. Но в такие страны нас редко пускают. Да их и не планируют. Причем чиновники понимают, что, если нас в такие страны запускать, то мы им даже жеваной резинки в презент привезти не сможем. Все в природе взаимосвязано. Слава Богу, закончился заход первый на славную землю ацтеков. Без эксцессов и потерь.