О старых вещах и старых друзьях

Мне говорили, что мой папа, молодой еще человек, – на войну он ушел 33-х лет от роду, – очень любил красивые вещи. И по мере возможности украшал ими жизнь.  Когда началась война, мы эвакуировались, и все это красивое осталось и ухнуло в черную дыру. А когда  мы все, (кроме отца и бабушки) вопреки козням судьбы все-таки вернулись живыми и относительно здоровыми, совестливые соседи стали сносить нам то, что  осталось и сохранилось. Об этом я написала  в своей повестушке «Двор».

Но «в этой маленькой корзинке» осталось еще кое-что, не подвергшееся учету и описанию. Например, два предмета, которые я помню с самого детства,  - Настольная Лампа и Кувшин, – ждут терпеливо своей очереди.

Вероятно, мой папа, выросший в довольно не бедной семье, имел какие-то свои  представления о стиле и красоте. Поэтому эти две вещи, приобретенные в разное время и в разных местах, оказались исполнены в одной, как говорится, теме и манере, – подводного или морского царства. Описываю по возможности кратко и по возможности достоверно:

Кувшин представляет из себя толстого  пузом Посейдона, скажем. Устье кувшина  - его лицо и губы, дующие и нагоняющие волну, видимо. А на поверхности кувшина – всякая подводная живность и растительность. Рисунки эти выполнены не плоско, а в технике горельефа –  литье, вероятно. Ручкой ему служит барышня, изогнувшаяся изящно и, я бы даже сказала, вполне сексуально в попытках вытащить сеть с уловом. Внизу там еще парнишка маленький болтается, то ли под юбочку ей заглядывает, то ли сеть помогает вытащить, то ли вообще там живет. Кувшин некогда был посеребрен, а теперь потемнел, но все равно красив.

Лампа, напротив, бронзовая. Стоит на трех лапах какого-то морского чудища, потом небольшой пьедестал из переплетенных морских гадов. Стойка лампы – мальчик, опутанный сетью, и он же, как Атлант, поддерживает корпус абажура. В который некогда вставлялся плафон, сверху зеленый, внутри белый. Мама называла это «бисквит». «Включить-выключить» совершалось поворотом такой штучки, как раньше на старинных дверных звонках.

Под этой лампой, в ее световом кругу, проходило детство, в значительной мере состоявшее из запойного чтения.  Не знаю, как уцелели эти вещи уже после войны, когда времена были очень тяжелые – то ли тогда это все не очень ценилось, то ли, как я теперь понимаю,  не рассматривались вообще как нечто, подлежащее продаже.

Когда мы уезжали в Германию, оказалось, что вывезти лампу и кувшин нельзя. Не то, чтобы эксперты в штатском из нашего Министерства культуры, куда я предъявила фотографии семейных раритетов, считало их антиквариатом.  Нет, говорили они. Но пока нельзя. Может, попозже.

И кувшин с лампой временно поселились у моей подружки.

Прошлым летом ко мне позвонила подруга Витуся. Они с мужем из Канады летели в Киев. Она спрашивала, когда лучше им ко мне приехать – до Киева или после. Я, естественно, сказала – когда угодно. А какая разница? А разница такая, – сказала мудрая подруга, - это  зависит от того, нужно ли тебе что-то в Киев передать, или из Киева привезти. И тогда вдруг мне пришло в голову попробовать совершить «возвращение домой». Мы обсудили все, вплоть до возможных сложностей на выезде. Договорились, что в случае не прохождения вещи отдадут провожающим – это можно.

А у Витуси вообще все просто, она у нас признанный автор неосуществимых на первый взгляд проектов. Но только на первый! Она сказала: «Никаких проблем!»

…И вот идут Лёня с Витой на регистрацию, предварительно договорившись с провожавшим их джентльменом, что в случае неудачи отдадут это все ему.  А у них сумки и чемоданы бухнули на ленточку, навесили ярлыки – и поехало. Возрадовались тут они, отпустили своего приятеля и спокойно пошли на личный досмотр.

И вдруг - Некто официальный с их сумкой в руках.

- А кто здесь N.?
- Мы
- Пройдемте.

И пошли они, бедные, не зная точно, что их ждет.

-  А   что это у вас в сумке?
-  В сумке? -  (это Лёня) -  Вита, а что это у нас в сумке?
-  А, наверное, то, что мы вчера на Андреевском купили? 

Андреевский спуск – это наш киевский Монмартр. Продаются «произведения искусства».

-  Покажите. Так. Сейчас позову нашего искусствоведа.

Пришла искусствовед.  На вид, опять же, – в штатском. Долго вертела кувшин, колупала пальчиком покрытие – не платина ли, потом сказала:

-  Ну, это можете взять.

Витка быстро сунула кувшин в сумку. Пришла очередь лампы.

-  Это бронза. Цветной металл. Не знаю…

И тут Лёня твердым мужским голосом сказал:

-  Господа, мы опаздываем на самолет. Решайте. Мы не очень-то и рискуем.  Вита, сколько она стоила?

Витуся — лживо, но правдиво:
 
-  Шестьдесят гривен.
-  Этим мы можем и пожертвовать.

Дама сказала:

-  Ну, берите.

И они взяли. И привезли мне. Я чуть с ума не сошла – и от радости, и от всей этой истории, которая, слава Богу, кончилась хорошо. Всё же семейная реликвия и память.

Теперь пытаюсь всучить детишкам: старшим – лампу, младшим – кувшин. А они упираются, говорят – оно всё у тебя очень хорошо смотрится.

Вот оно и стоит.  Приятно.

Такие героические друзья не всем даются!