Санаторий Сявский

                1
                Ворчливый пенсионер

       - Санаторий «Сявский» - одно из самых плохих мест, где мне приходилось отдыхать и лечиться за свои шестьдесят лет. Я бывал на Кавказе, в Крыму, средней полосе России, но такого равнодушия и безразличия к отдыхающим, такого пустого времяпровождения как там, нигде не ощутил. Чтобы завершить картину пережитого мной, к перечисленным неприятностям следует добавить то, что я там поссорился почти со всем обслуживающим персоналом. А одной медсестре я просто чудом чуть не проломил череп, - так начал мне свой рассказ о пребывании в санатории «Сявский» мой старый приятель, инвалид со стажем, Григорий Данилович Правдин, седой старик с длинной бородой, строгим вытянутым морщинистым лицом, напоминающим лик святого угодника. Человек этот, придирчивый ко всему, ворчливый и дотошный, к тому же очень эмоциональный и вспыльчивый, привык везде находить недостатки и требовать немедленного их устранения.

      Григорий Данилович два года назад перенёс обширный инфаркт миокарда, но чудом остался в живых. После выпавших на его долю страданий стал легко ранимым, обидчивым и мнительным.
Каждое утро, невзирая на погоду, Григорий Данилович прогуливается возле своего небольшого домика на окраине города. Ходит он не спеша, часто останавливается, а если встречается ему знакомый прохожий, то охотно вступает с ним в беседу. Я встретился с ним тёплым декабрьским утром неподалёку от его дома в тихом переулке и решил побеседовать с Григорием Даниловичем, чему он очень обрадовался.

      Предновогодние дни накануне нового 2012 года стояли необычно тёплые. Природа словно перепутала время года: вместо метелей и трескучих морозов на улице - оттепель, плюсовая температура, с крыш, обильно покрытых рыхлым снегом, капала вода. Но Григорий Данилович одет в тёплый пуховик, очень модный лет 15-20 назад, войлочные сапоги «прощай, молодость» и в меховую шапку-ушанку, какие теперь в городе, пожалуй, никто, кроме него, уж и не носит.

       Я, зная вспыльчивый характер Григория Даниловича, в спор с ним не вступаю, а лишь внимательно слушаю его как интересного рассказчика. Григорий Данилович относится к числу людей, непримиримых к любым проявлениям несправедливости и неорганизованности. «Везде и во всём должен быть порядок», - утверждает он. И это для него - главное правило жизни.
 
       Особенно любит Григорий Данилович толковать о сегодняшней жизни, сравнивать её с семидесятыми годами прошлого столетия и доказывать всем, какой нынче бардак творится в стране, и что нигде нет никакого порядка.  «Всё разворовали, распродали, роздали в частные руки. И что в итоге? Нас стали кормить всякими фальсификатами и суррогатами. Возьмите хотя бы овощи: раньше мы ели нормальные овощи, с витаминами,
а нынешние - это безвкусные муляжи. Собирают их по евростандартам - зелеными, а дозревают они в атмосфере этилена. А в колбасе, что раньше была серой варёной? Так в ней было 90 процентов мяса, а не 10-15 процентов, как сейчас. Представляешь: средний рост людей от такого питания уже уменьшился по сравнению с СССР 1990 года на 1,5 см, а становая сила призывников 2008 г. на 25 процентов меньше, чем у призывников 1985-го.

                2
                Колхозник Гришка

      В молодости (а это было в семидесятые годы прошлого столетия) Григорий Данилович работал на колхозной ферме скотником. Двадцатипятилетнего парня звали попросту Гришкой. Он был среднего роста и такого же телосложения, не худой и не полный, с вытянутым овальным лицом, высоким лбом, как у большого мыслителя. Нос прямой, чуть приплюснутый, слегка выступающий подбородок, оттопыренные овальные уши, прикрытые русой шевелюрой. Человек он был очень трудолюбивый, старательный, энергичный, всегда числился в передовиках.

      Однажды ему говорит секретарь парткома колхоза:
- Слушай, Григорий, ты у нас на хорошем счету. Человек непьющий, лучший на производстве, по жизни правильный. А почему бы тебе ни вступить в партию?
- А зачем мне это надо? – удивлённо подняв скошенные внутрь прямые брови и посмотрев как бы исподлобья глубоко сидящими карими глазами, спросил Гришка.
- Во-первых, ты станешь активным участником общественной жизни колхоза, партийных собраний, будешь в курсе всех дел. А во-вторых, и отдельную квартиру, и направление на заочную учёбу в институт получишь быстрее. Так что подумай!

       Коммунистическая идеология и учение марксизма-ленинизма, как и другие идеологии и учения, Гришке были абсолютно безразличны и совершенно не нужны. Он говорил: « Мне всё это – до лампочки!». Но при этом любил «пофилософствовать» о политике и о властях. Голос у него был чистый, речь внятная и отрывистая. Друзья его слушали с интересом и считали очень начитанным.

       Гришка знал и видел, что многие в колхозе вступают в партию не потому, что свято верят в торжество идеалов мировой революции, а из-за того, что считается, если человек чего-то стоит в жизни, то он должен это доказать, в том числе и вступлением в члены КПСС. То есть КПСС – это определённая ступенька на жизненном пути людей, не лишённых чувства здорового карьеризма. А Гришка вовсе не был лишён этого чувства.
Но в то же время Гришка понимал, что членство в партии обяжет его быть в коллективе людей, с которыми надо будет считаться, интересы и мнение которых необходимо будет учитывать. Кроме того, это наложит на него и ряд ограничений: жизнь будет всегда на виду. Даже развод с женой (если такое вдруг случится) будет считаться недопустимым поступком, не говоря уже о воровстве, чем больше всего грешили колхозники.
Прочие партийные пороки, как мздоимство, семейственность, самодурство и другие, не пугали Гришку – ведь он был всего-то простым рабочим и, кроме как что-то украсть с фермы или с колхозного поля, ничего не мог себе позволить. Но и обличение в воровстве не пугало Гришку, человека по жизни правильного и порядочного.

      А у секретаря парткома свои планы: главного инженера колхоза надо сделать партийным, чтобы потом его двигать дальше по служебной лестнице, но для этого надо было принять в партию сначала двух рабочих. Вот он и приметил Гришку.

      Шанс получить квартиру и направление на заочную учёбу в институт Гришке показался более привлекательным, чем возможность быть в первых рядах строителей коммунизма и активно участвовать в общественной жизни колхоза.
И Гришка написал заявление с просьбой принять его кандидатом в члены КПСС, чтобы «быть в первых рядах строителей коммунизма», как это требовалось написать в заявлении.

      Пётр Петрович, секретарь парткома, вызывал у Гришки уважение к себе. Высокий, сутуловатый, мужчина лет сорока пяти, с закрытым лицом, но внимательным взглядом маленьких выпуклых глаз, очень вежливый и обходительный человек. Он всегда был сосредоточенно чем-то озабочен, постоянно что-то писал и, вообще, умел создавать видимость «бурной» деятельности. Две рекомендации, которые секретарь сочинил сам от имени двух членов КПСС, а те потом лишь добросовестно их переписали, были безупречны. «Всякая мысль только тогда может быстро воплотиться в жизнь, если она красиво изложена на бумаге», - говорил Пётр Петрович, и в этом он, пожалуй, был прав. Случалось, над ним подтрунивали: дескать, за что деньги получает, если ничего не делает? Пётр Петрович спокойно заключал: «Если ты ничего не делаешь, но тебе за это платят немалые деньги, - значит, ты человек с хорошо работающей головой!» И в этом он тоже был прав.

      Сначала Гришка стал кандидатом, а потом, через год, - и членом Коммунистической партии. И очень гордился тем Гришка: теперь он тоже член партии, а значит, ничем не хуже других, а, может, даже чем-то и лучше. И пусть ему по-прежнему ходить в грязных кирзовых сапогах на босу ногу; одеваться в замызганный, пропахший навозом чёрный халат, натянутый поверх старой фуфайки, и работать скотником на колхозной ферме, но теперь у него есть впереди светлое будущее, есть шанс получить квартиру и направление на заочную учёбу в институт.

       Со временем Гришка понял, что не только он, но и все остальные коммунисты, его односельчане (а их был около ста человек), далеки и от коммунистической идеи, и учения марксизма-ленинизма, и чего-то возвышенного. Каждый из них имел перед собой конкретную задачу: честно и добросовестно работал, выполнял планы и задания, которые кем-то доводились сверху, получал зарплату, содержал семью, хозяйство. И каждый думал вовсе не об идее построения светлого будущего, о котором, пожалуй, никто из них и понятия не имел, а жил обычной земной жизнью, с её повседневными заботами и хлопотами.
А все собрания, совещания, пропагандистские лекции и беседы, которые проводились в колхозе, делали жизнь живущих там людей чуть-чуть интересней, чем она была у них, а работу их нужной, несмотря на убогость и формальность проводимых «мероприятий».

        Социалистическая система государственного строя умела сплачивать трудовые коллективы. Для этого создавались всевозможные советы бригад, партийные ячейки, группы народного контроля, благодаря которым люди приобщались к публичной жизни и ощущали на себе заботу общества и власти.

       Тяга людей к коллективной жизни без частных хозяев и активному участию всех в общественном деле в те годы была огромной. Демонстрации и собрания были делом добровольным. К ним относились как к праздникам. Несмотря ни на какие трудности, иллюзия того, что власть в стране принадлежит народу, была всепоглощающей иллюзией тех лет. Явление коллективизма воспринималось как показатель именно народовластия, народовластия не в смысле западной демократии, а буквально…

         Гришку как члена партии, активиста и передового животновода стали постоянно избирать в состав совета трудового коллектива, комитета народного контроля и в другие контролирующие и проверяющие комиссии, созданные на общественных началах.
Пётр Петрович передал ему свой опыт по составлению всевозможных отчётов о проводимых проверках и принятых мерах. Гришка вместе с другими активистами проверял в колхозе всё и вся, везде они находили недостатки, информировали об этом вышестоящее начальство, требовали немедленного устранения «грехов» и обязательного наказания виновных.
-А как же иначе? Ведь не накажи виновного, так и порядка никогда не будет, - говорит Григорий Данилович, оценивая опыт прожитых лет.

         Гришка был ужасным правдолюбцем. Чуть что не так, он тут же писал жалобы в различные инстанции. Факты, о которых сообщал Гришка, тщательно проверялись и, как правило, подтверждались. Недостатков всегда и везде хватало. И тогда виновному объявляли выговор или делали предупреждение, нередко выносили этот вопрос на обсуждение трудового коллектива или партийного собрания. Власти обязательно реагировали, потому как была Директива ЦК КПСС, согласно которой начальник любого уровня, получив жалобу, обязан обязательно рассмотреть её и в трёхнедельный срок дать жалобщику письменный ответ.
Начальство благодарило Гришку за своевременную и ценную информацию и выражало надежду на дальнейшее активное участие в работе народного контроля или какой-либо комиссии. Однако те, о ком он писал, сердились и даже возненавидели его за «добросовестные доносы на односельчан». А Гришка все равно чувствовал себя человеком нужным, общественно полезным. Мысли о собственной значимости вдохновляли его.

        Через год после вступления в партию колхоз дал Гришке направление в сельскохозяйственный институт, на зоотехнический факультет которого он и был успешно зачислен по результатам сдачи вступительных экзаменов. «Башковитый парень»,- говорили про него в селе.  – «Далеко пойдёт». В том же году ему выделили двухкомнатную квартиру в двухэтажном доме на сельской окраине.

        Тогда считалось престижным заселиться в этом доме со всеми удобствами. В маленькой кухне, размером не больше пяти квадратных метров, стоял газовый баллон, в ванной – титан для нагрева воды, который отапливался дровами, и унитаз – вершина всех удобств. Однако местную канализацию не успевали откачивать, поэтому унитаз часто не работал, и справлять естественные надобности приходилось в общественном туалете, который стоял во дворе восемнадцатиквартирного дома.

         Но Гришка на свое житье не жаловался. Он даже гордился, что получил эту престижную квартиру в селе как молодой передовик производства и активный общественник. А лишний раз спуститься со второго этажа в туалет или в сарай, который у него был тоже возле дома, под окнами, и в котором выращивались поросёнок, корова, телёнок, для энергичного двадцатипятилетнего Гришки не составляло никакого труда. Его, как и других колхозников, живущих в таких домах, приближённых по чьей-то безмозглости к городским условиям, ничуть не смущали сараи и общественный туалет под окнами. Видимо, правильно в свое время заметил Карл Маркс: «Бытие определяет сознание».

          Гришка был доволен своей жизнью. Ещё бы! Хлеба в магазинах в начале семидесятых годов уже хватало всем, а за колбасой, рыбой и прочими для того времени деликатесами он, как и большинство сельчан, приспособился ездить один или два раза в месяц в Москву.

         В Москве, в 70-е годы – время Брежневского правления страной, (вопреки многим сегодня пишущим, что в те годы в магазинах ничего не было, кроме хлеба и мясомолочных продуктов) в московских магазинах были еще и крупы, и специи, и овощи-фрукты, и соки (в банках), и кондитерские изделия. Были рыбные отделы - даже с живой рыбой. Была, кстати, целая сеть магазинов «Океан», где продавались не только рыба (которая в СССР была дешевле мяса), но и креветки, и кальмары, и знаменитая паста «Океан». Гришка очень любил эту вкусную пасту. Кроме того, были еще ликеро-водочные отделы. Были разнообразные консервы: и рыбные, и фруктовые, и овощные. Там можно было отовариться и продукцией венгерского «Глобуса», и зелёным горошком в банках. Кстати, тогда и «Пепси-Кола» - диковинка заграничная, советского разлива тоже продавалась в Москве. Кроме того, при ресторанах и просто так работали кулинарии, где можно было без очереди купить всякие там пирожки, готовые салаты, тушеную капусту, котлеты и многое другое. Москва, по сравнению с остальными (незакрытыми) городами, снабжалась лучше. И если с  1975 года во многих городах, а особенно в провинции, из продажи исчезли сырое мясо, хороший сыр, невареная колбаса и шоколадные конфеты, то в Москве всё это было. Конечно, очереди в магазинах бывали огромные: люди стояли не только за одесской колбасой, сыром «Чеддер» и бужениной, но и за многими другими продуктами, которые в провинции, после смерти Брежнева в 1982 году, стали постепенно исчезать из продажи.

    А Гришка, бывало, сядет на «длинный, зелёный, пахнущий колбасой» (это в то время так назывались пассажирские поезда, которые формировались на Москву почти из каждого областного центра) - и прямиком в Москву. На такие поезда почти всегда можно было свободно купить предварительный билет, в то время как на транзитные часто свободных мест не было. Месячная зарплата у Гришки на ферме была в пределах 120-170 рублей, а билет на Москву стоил менее десяти рублей. Так что съездить в столицу за чем-нибудь для Гришки было делом совсем пустячным.

                3
                Жизнь меняется

       Но время не стоит на месте. Жизнь идёт, и всё меняется. И сегодня уже никто не ездит на поездах в Москву за колбасой. И давно уже стёрты с лица земли те животноводческие фермы, на которых когда-то работал вначале скотником, а затем зоотехником Гришка Правдин. Преданы забвению богатые колхозы и совхозы с миллионными годовыми доходами, а вместе с ними исчезло всё, что имело к ним какое-то отношение: мясокомбинаты, молокозаводы, всевозможные перерабатывающие предприятия и многое другое, на чём держалось и жило село.

        Гришка Правдин, оценив происходящее, вовремя смекнув что к чему, тоже давно уже переехал из вымирающего села жить в районный центр. И теперь он не просто Гришка, а российский пенсионер Григорий Данилович Правдин.
В магазинах районного центра, где живёт Григорий Данилович, ныне, прямо как в Москве, всего полно: колбаса разных сортов, рыба, любые деликатесы, и чего там только нет?! Были бы деньги – всё можно купить! И очередей,  которые за последние годы стали раздражать Григория Даниловича, тоже никаких нет. Пожалуйста, подходи и покупай свободно! Но у Григория Даниловича почти половина пенсии уходит на оплату коммунальных платежей и лекарств, которые с каждым годом всё больше и больше дорожают. Так что слишком сладко не больно пропитаешься.

       Но не в этом причина беспокойства за нынешнюю жизнь. Григорий Данилович осознал, что его жизненный опыт и житейская мудрость оказались невостребованными и никому не нужными. Сегодня чиновники не так охотно реагируют на недостатки, выявляемые народным контролем. Да и порядок рассмотрения жалоб нынче другой: строго в порядке подчинённости – снизу вверх. Поэтому Григорий Данилович тоскует об ушедшем времени и на выборах всегда голосует за КПРФ, хотя прекрасно понимает, что прошлому возврата нет, сколько бы ни было об этом разговоров. А разговоры, что в СССР жилось плохо, выводят Григория Даниловича из психического равновесия.
Он не отрицает, что во времена Сталина, Хрущёва, действительно, туго было с продуктами. В 1962 году, во время правления Хрущева, даже в Москве доходило до того, что людям хлеба не хватало, но потом всё наладилось.  Были в те годы и масса других негативных явлений, которые порочили социалистическую систему. Но тогда и жизнь другая была и не нам судить об этом, а нашим прадедам и прапрадедам, которые жили в то время, которых, к сожалению,  давно уже нет в живых.

       Не может Григорий Данилович смирится и с Андроповским и, особенно,  Горбачёвским годами правления, когда было столько безобразий и бестолковых экспериментов над многомиллионным народом, что приход к власти очередного злодея Ельцина, было воспринято, как великое благо для страны. Но эта тема у Григория Даниловича – особая.

         А вот годы правления Брежнева, особенно в период с 1970 и до конца его смерти, Григорий Данилович вспоминает с особой теплотой: «Нам сегодня активно пытаются внушить ложные воспоминания об СССР», - говорит Григорий Данилович. «Пишут об этом книги и выпускают их массовыми тиражами по всему миру. А наши российские придурки повторяют эту ложь, как истину в последней инстанции.
 
Я считаю, что это – психическая операция американских спецслужб и победивших  в 1991-м либералов, которые довели страну до ручки, а народ - до положения бледных вымирающих доходяг. Это им нужно изобразить СССР как юдоль зла. Как нечто совершенно черное и беспросветное, чтобы оправдать им свои преступления, чтобы стёрлись из памяти миллионы россиян, выморенных  их дурацкими реформами. Но нам на это  нужно реагировать активной контрборьбой. Потому что эти ложные воспоминания о сплошном негативе в СССР,  выставляет нас, русских,  дураками с короткой памятью. Отсюда наши действия, особенно моего поколения: надо бить этих «ложных воспоминальщиков» при каждом удобном случае. Тыкать  рожей  их в написанные ими грязные пасквили на СССР. – Я всем говорю: «Публикуйте свои воспоминания. Напишите, что СССР не был идеалом,  и там было много всякого маразма. Но оплевывание Союза - это превращение нас в народ-дурак, в манипулируемое быдло. Это наше национальное оскорбление. Вы, недоумки, «гнать бочку» на СССР права не имеете, пока не превзойдете Советский Союз по таким показателям, как продолжительность жизни, рождаемость русских, уровень реального образования, выпуск высокотехнологичной продукции, производство хлеба, молока и мяса на душу населения, как объемы строительства жилья, как число ежегодно отдыхающих на курортах. Однако на сегодняшний день, пока что, ни один из этих показателей не превзойден хвалёной «более эффективной рыночной экономикой».

        Я вижу, Григорий Данилович разошёлся в своих политических убеждениях и стараюсь  вернуть наш разговор в начальное русло.

                4
                Досадные мелочи

- Ну что же Вам не понравилось в Сявском санаторно-реабилитационном центре для инвалидов? – спрашиваю я во всём возмущённого Григория Даниловича. – Неужели всё там было плохо и ничего хорошего не найти? – не унимаюсь я.

- Знаете, неприятности у меня начались ещё по дороге туда, - продолжает свой рассказ Григорий Данилович. - Из Нижнего Новгорода я ехал через Шахунью, так сказать, через северную столицу Нижегородской области. Это 240 километров от областного центра к северо-востоку. Добирался на электричке три с половиной часа, утомился ужасно.

Встретила нас на станции представитель из санатория, блондиночка лет тридцати пяти, и направила к специальному автобусу. Я обрадовался: как хорошо, что встретили! Однако набралось нас человек сорок, а автобус маленький -  все не вмещаются. Начались штурм, крики, ругань, выяснение отношений. Все ополчились на встречающую блондинку, работника санатория: «Почему не заказали большой автобус и почему проезд на нём не бесплатный?» У неё нервы не выдержали, кричит: «Кому не нравится, выходите и езжайте рейсовым автобусом, он отправится отсюда через два часа, или берите такси. Откуда я могла знать, сколько вас приедет на этой обеденной электричке, и какой вам заказывать автобус? Иной раз приезжает не более десяти человек, а большой автобус в копейку обходится. Вы же сами это должны понимать!»- убеждала в истерике блондинка. Но понимать её уже никто не хотел, и каждый старался выплеснуть свои эмоции. Некоторые, не рискуя ехать в такой тесноте, вышли из автобуса. Таксисты тут как тут! Поняли что к чему и цены сразу подняли до трёхсот рублей, хотя проезд стоит всего сто десять рублей.

       Я молчал, негодуя в душе: ну неужели нельзя было в рекламном приложении к путёвке написать: «За день до выезда обязательно сообщите нам о времени своего прибытия по телефону такому-то?» Вот и всё, что требовалось для разрешения этой проблемы! Но как часто самое простое кажется невероятно сложным и невыполнимым.

          Старенький автобус по неровной зимней дороге шёл медленно. Шестьдесят километров пути от Шахуньи до санатория показались нам вечностью. Однако доехали. Трёхэтажный корпус санатория современной архитектуры смотрится весьма неплохо. Заходим. В регистратуру образовалась очередь, и опять - споры, ругань, выяснение отношений. Не можем мы спокойно стоять в очередях. Они нас выводят из психического равновесия. Было бы проще, подумал я, распределить нас сразу по комнатам, отправить размещаться и отдыхать, а паспорта можно собрать и в спокойной обстановке, не спеша всех зарегистрировать. Но не привыкли мы работать слаженно, на пользу людям. Оформление затянулось почти на два часа.
Такое утомительное ожидание своей очереди я не выдержал и, хотя это выглядело не совсем прилично, лёг прямо на скамейку в коридоре и заснул.

          Воображение рисует картину: холл санатория, где стоит многолюдная очередь в ожидании регистрации, и длинный коридор со скамейками, на одной из которых спокойно спит старик Григорий Данилович, с торчащей длинной бородой, храпя в обе ноздри, одетый в старомодный пуховик и шапку-ушанку. Мне это показалось забавным, но я сдержал усмешку, зная его обидчивость.

- Проснулся я лишь к моменту подхода моей очереди,- продолжал Григорий Данилович свой рассказ. - Поселили меня на третьем этаже. Всё бы ничего, но с больным сердцем по нескольку раз в день подниматься и спускаться по этажам – удовольствие для меня малоприятное. Но не это вывело меня из равновесия, а бездушье администрации.

        Шкаф для одежды в номере явно не был рассчитан для двоих, и моя одежда туда не поместилась. Мелочь, можно сказать, но как часто такие повседневные мелочи отравляют нашу жизнь. Да и не очень приятно, когда твоя одежда висит на спинке стула или лежит на твоей кровати. Всё-таки я отдыхать в санаторий приехал, а не в экспедицию на Колыму. Попросил горничную принести плечики меньших размеров или хоть прибить на стену обычную вешалку для одежды. В ответ – ноль внимания. Утром напомнил об этом горничной другой смены и дежурной по этажу. И опять никто из них даже пальцем не пошевелил. Тогда я поступил так, как мог поступить только сущий идиот с ненормальной психикой. Я написал жалобу на имя директора с угрозами, что если в моем номере не прибьют на стене вешалку для одежды, то я буду писать жалобы во все областные организации, контролирующие работу этого санатория, а в Интернете помещу антирекламу, сообщу об этом владельцу учреждения. Прошло не больше часа, пришёл слесарь или столяр с инструментами и буквально за три минуты разрешил мою проблему с вешалкой. Диву даёшься! Русский идиотизм – в действии!

        Затем возникла проблема с неисправным унитазом, одним на два гостиничных номера. Будь среди нас умелец по этой части или хотя бы набор соответствующих инструментов, можно было устранить поломку своими силами. Но таковых среди нас, четырёх инвалидов, не оказалось. И опять мне пришлось два дня ругаться с горничными, чтобы принесли обычное ведро для смывания из унитаза.

         Зимний пейзаж вокруг санатория действовал на меня угнетающе. Смотрю в окно и вижу, как ленивые крупные хлопья снега бесшумно скользят мимо окна. В их упрямом однообразном полёте есть что-то для меня тоскливое, монотонное, грустное. С одной стороны - убогие длинные деревянные сараи жителей посёлка, чёрные и мрачные. И хотя я всю свою молодость провёл среди таких построек и раньше не обращал на них внимания, теперь они на меня действовали раздражающе. Не случайно ведь говорят: «Всё познаётся в сравнении».

        С другой стороны, перед санаторием, протекает река Какша; а за рекой - болота, кустарники, а дальше уж лес, над которым в пасмурном декабрьском небе светит сквозь мглу неяркое солнце. И кругом снега, сугробы и тишина.
Смотрю я на эту картину, и мне кажется, что я в тундре, в далёкой ссылке отбываю наказание за какую-то провинность. И такое состояние в этих условиях приходилось переживать не только мне.

      Сижу там и думаю: «Ну, зачем я приехал сюда? Какого рожна мне здесь надо? Сеансы психологической разгрузки? У меня и дома такая музыка с пением птиц и шумом водопада есть. Дышать парами лаванды и пихты? Это мне и дома доступно. Лечебная физкультура и массаж? Это и в нашем городе за небольшую плату можно получить прямо на дому, и качество услуг гораздо лучше. Ну и зачем мне надо было ехать сюда?»

       В санатории почти каждый вечер устраивают дискотеку. В молодости я любил танцы, а сейчас терпеть их не могу: музыка, шум, грохот, толпа людей. Всему своё время. Говорю массовику:
- Здесь, в Шахунском районе, живёт известный не только всей России, но и за рубежом, знаменитый гармонист Глазунов. Так пригласите его, пусть нас, пенсионеров-инвалидов, порадует.
- А где мы деньги возьмём ему на это приглашение? Только съездить за ним взад-вперёд в копейку обойдётся – расстояние отсюда до него ведь немалое. А ещё и за игру надо заплатить.
- Ну, тогда пригласите сюда местных школьников с их концертами, спектаклями или детишек из детского сада с чтением стихов и незатейливых песенок. Мы с удовольствием их послушаем и им похлопаем.
- Теперь и эти уже просят деньги. Бесплатно никто ничего не хочет делать. Это не во времена Вашей молодости, когда, как мне рассказывали мои родители, ходили и ездили выступать с концертами везде бесплатно и радовались тому, что им похлопали. Теперь всем плати деньги, а у нас на такие мероприятия нет ни копейки, - вразумил меня массовик.
Я хотел ещё предложить, чтобы врачи прочитали нам лекции о разных наших болезнях, неплохо было бы провести какие-нибудь интересные игры, конкурсы, викторины, диспуты. Ведь люди приехали сюда отдыхать и развлекаться, а не вздыхать, слоняясь из угла в угол и глядя на унылые окрестности вымирающего населённого пункта, но подумал, что вопрос опять упрётся в финансы, и промолчал.

В санаторий всё-таки, то ли бесплатно, то ли за небольшие деньги, приходили со своим концертом две обаятельные женщины бальзаковского возраста, пели весьма неплохо песни 70-х годов и русские народные, читали стихи. Все отдыхающие остались  очень довольны ими.

                5
                Владимир Сергеевич Долгих

         С интересом, скажу вам, прошла встреча с местным пенсионером, бывшим директором Сявской школы Владимиром Сергеевичем Долгих, который рассказал нам, что его отец и мать – выходцы из крестьянской семьи - были в Шахунском районе первыми представителями интеллигенции по борьбе с неграмотностью. Во время Великой Отечественной войны отец погиб на фронте, но дело его продолжили дети.

- Вся моя сознательная и бессознательная жизнь, - вспоминал Владимир Сергеевич, - связана со школьным звонком. Почти грудным ребенком меня брали на уроки, так как няни не было. Читать научился до школы. В первый класс отец направил меня в семь лет после Октябрьских праздников, в то время дети начинали ходить в школу с девяти лет. Учился легко и довольно хорошо. Начальную школу окончил перед войной. А в войну учился в Верховской семилетней школе – это в пятнадцати километрах отсюда. В это время я много и жадно читал книги. Летом вместе с подростками работал в колхозе: возили навоз, боронили, были на прополке, гребли на покосе, теребили лён и так до начала занятий, первого октября. В седьмом классе не стало математики и пришлось перейти в Сявскую среднюю школу, которая находилась, как я уже сказал, в пятнадцати километрах от моего дома. Весной и осенью всё свободное время проводил в лесу, да и школа, в которой мы учились, была в лесу. Лес хорошо изучил, для меня он никогда не был чужим. Отлично знал повадки зверей и птиц, любил охоту и рыбалку. Очень хотелось овладеть игрой на гармошке, но её обменяли на муку. В 1947 году я поступил в Семеновский учительский институт. Учился на «отлично».

         Узнав это имя,  в последствие я  много интересного прочитал о Владимире Сергеевиче  и в Интернете. Писали о нём сослуживцы и бывшие его ученики. Все отзывы были только хорошие.
 
Тридцать восемь лет Владимир Сергеевич работал директором в различных школах и везде оставил о себе самое благоприятное впечатление. Строгий, справедливый, добросовестный, он ответственно относился к своим обязанностям и этого же требовал от своих учителей. При нем всегда хотелось работать ещё лучше, он поддерживал любые начинания. Он умел делать замечания в тактичной форме, на него невозможно было обижаться.
В 1990 году Владимир Сергеевич вышел на пенсию по возрасту, но деятельный, инициативный, он не мог сидеть без дела. Когда в районе, в его родном селе Верховском, открылся детский дом, именно его пригласили организовать работу этого дома.
Всю теплоту свой души Владимир Сергеевич отдавал обездоленным детям. Вместе с ними он занимался сельскохозяйственными работами, помогал почувствовать радость оттого, что они сами, своими руками, обеспечивают себя продуктами на зиму. Походы в лес за грибами и ягодами, по историческим местам, вечера отдыха, экскурсии и поездки по городам - всё это воспитывало добрые человеческие чувства в ребятах.
 
Когда Владимир Сергеевич нашел себе достойную замену, он ушел на заслуженный отдых. И сейчас этот человек ведет активный образ жизни: часто ходит в школу, общается с учителями и учащимися.

- В прекрасное время живу я, - говорит Владимир Сергеевич, - пришла старость, но силы пока что имеются, а тщеславие давно уже не тревожит – не надо большего, хватит того, что имею. Утром я встаю рано, не люблю залёживаться в постели и иду по посёлку в тот час, когда все спешат на работу. Утро для меня – своего рода путешествие в прошлое: встречаются мои бывшие ученики, приветствую их.
Никто не замечает так ощутимо смену поколений, никто не чувствует с такой остротой непреклонное движение времени, как учитель.

       Очень интересно слушать воспоминания Владимира Сергеевича. Он обладает чувством юмора, своими шутками поднимает настроение. Владимир Сергеевич постоянно поддерживает свою физическую форму. Зимой его очень часто можно видеть на лыжне. Несмотря на возраст, всегда стройный, подтянутый, чуть выше среднего роста, сухощавый с вытянутым лицом, с живым взглядом ясных глаз, он привлекает к себе внимание.

       И не только сам занимается спортом, заразителен его пример для других. С детства самое большое увлечение у Владимира Сергеевича - это лес, который дает ему силу, здоровье, энергию. Он не только наслаждается красотой природы, но и помогает ей выживать: сажает деревья, делает кормушки для птиц и развешивает их по лесу, оборудует места отдыха для людей.
                6
                Травка-самоправка

- Много лет назад,- рассказывал нам Владимир Сергеевич,- дожидался я на вокзале нужного поезда. Разговорился с соседом, стариком-марийцем. Он ехал к сыну, который болел, а лечение в больнице почти не помогало. Старик вез травку, которая, по его утверждению, должна была помочь сыну выздороветь. Я заинтересовался этой травой и стал расспрашивать, откуда он знает про ее лечебные свойства. Сосед рассказал мне историю о некоем марийском князе, который в бою получил тяжелую рану в плечо. Местные знахари рану залечили. Но рука... Не мог князь поднять ни меч, ни копье… Послали гонцов по деревням и селам. И нашли, наконец, бабку-целительницу, которая взялась князя вылечить. Распаривала ему плечо и накладывала в качестве компресса одной ей известную траву. В итоге князь «вернулся в строй». Слух о чудодейственной траве разнесся по деревням. С той поры и врачуют марийцы боли в суставах той травой. Заканчивая свой рассказ, мариец сказал, что растет та трава в воде, по малым рекам. Марийское название этой травы я не запомнил. Но в наших местах, в речках, эта трава тоже растет, и называют ее травка-самоправка. Узнал, что по-научному называется она «рдест плавающий». До сих пор у нас этой травой пользуются. Лечат ею переломы, вывихи, растяжения, боли в суставах. Мой товарищ, упав с лошади, долго лежал в больнице, выписан был с большой хромотой. Позднее наша бабка Мария вылечила его полностью травкой-самоправкой. Ему уже более 70 лет, а на боли в суставах не жалуется. Растет рдест плавающий в реках, образуя целые заросли. Стебель шнуровидный, до 80 см, листья ланцетовидные, с бледно выраженными продольными полосами, цветет в июне-июле. Цветок приподнимается над водой. В зарослях рдеста мелкая рыбка находит себе корм и спасается от хищников. В качестве компрессов можно использовать сухую или свежую траву, а также отвары и настой для растираний. Настой готовят так: одну столовую ложку сухой травы заливают стаканом кипятка и настаивают два часа.

                7
                Посёлок Сява

- Сегодня в поселке Сява,- с грустью вспоминает Владимир Сергеевич,- осталось менее пяти тысяч человек, а раньше имелось здесь шесть детских садов, а четыре школы работали в две смены. Только в одной школе училось около тысячи детей, а сейчас осталась одна школа и там меньше трёхсот школьников. Люди семьями уезжают из поселка, потому что работы нет. Молодые отправляются на заработки в Шахунью, Нижний Новгород, Москву. В поселке остались в основном пенсионеры, которым деваться больше некуда. Приусадебные хозяйства местным жителям помогают мало. Сява - не село, а поселок городского типа, поэтому наделы небольшие. Некоторые горе-политики предлагают жителям посёлка пополнять свой семейный бюджет за счёт даров природы: грибы, ягоды, дичь. Но сколько людей может за счёт этого прокормиться? Двадцать, пятьдесят, сто? Не более. А остальным как? Да и возить товар на продажу, скажем, в Шахунью (это 60 км в одну сторону по дороге, которая полностью разбита) - тоже дело не из легких. Прежде-то из Сявы можно было доехать до Горького по железной дороге: сядешь вечером на поезд и утром ты уже в Нижнем. И обратно так же: вечером из Нижнего уехал, - утром в Сяве. Красота! Железнодорожная ветка принадлежала заводу «Карбохим», однако ее продали за долги и разобрали на металлолом, так же, как и остальное имущество предприятия, - заключает свой рассказ Владимир Сергеевич.

         Ознакомился я и с посёлком Сява, который затерялся среди северных лесов в укромном российском уголке на границе трёх областей – Нижегородской, Кировской и Костромской. На территории этого посёлка и находится санаторно-реабилитационный центр для инвалидов «Сявский».

         Поселку Сява повезло, о нем сложили интересную легенду. Когда-то среди дремучего леса, на небольшой речке вблизи тракта Ветлуга - Котельнич, стоял одинокий охотничий дом старого помещика. Усадьба его находилась на правом берегу Ветлуги. При охотничьем доме в качестве лесника состоял крепостной крестьянин Савва, прозванный дворней Сявкой. У него была дочь. Когда девушке исполнилось восемнадцать лет, она превратилась в стройную красавицу. Барин зачастил к леснику. В один из таких приездов он приказал Савве привести дочь в барскую усадьбу. Там-де она будет служить сенной девушкой. Скрепя сердце, Савва выполнил наказ хозяина. А вскоре узнал, что барин превратил его дочь в наложницу. Девушка не вынесла позора, бросилась в реку и утонула. Лютую злобу затаил крестьянин на барина и решил отомстить ему за поруганную честь дочери. Недалеко от охотничьего дома, среди болот, находился стан разбойников. Договорившись с их атаманом, лесник послал барину весть, что обложена медвежья берлога, тот сообщил о дне приезда на охоту. В этот день разбойники ждали барина в лесу. В короткой схватке его убили. Огонь уничтожил охотничий дом. А Сявка вместе с приставшими к нему псарями барина ушел в верховье и основал там свой стан под названием Сявкин. Его ватага не раз нападала на усадьбы помещиков, а также купеческие обозы, ходившие по тракту Ветлуга - Котельнич. Сявка помогал бедным крестьянам, проживавшим поблизости, за что пользовался у них большим уважением. Впоследствии по названию стана и речку стали называть Сявкой.

         При социализме это был крупный индустриальный поселок с развитой инфраструктурой, которому даже посвящалась статья в Большой Советской Энциклопедии. Перестроечные же годы и годы раннего капитализма поставили жителей Сявы на грань борьбы за существование.

Все предприятия, ранее обеспечивающие сявичей работой, а особенно такие крупные градообразующие, как заводы «Карбохим», специализирующийся на лесохимии и Сявский эксперементально-механический завод, производивший станки для деревообработки, прекратили свою работу.

Рабочий поселок этот возник вокруг одного конкретного производства, по сути типичный моногород - наследие советского экономического планирования. Его можно за полчаса пройти вдоль и поперёк. С этим поселком у его жителей связана целая жизнь. Они родились здесь, растили детей и, пока экономика шла вперед, строили и обустраивали дома.

                8
                Завод «Карбохим»

          С интересом я прочитал в санаторной библиотеке имеющиеся материалы о заводе «Карбохим», первенеце отечественной лесохимии, о том, как на слиянии двух речек - Сявки и Большой Какши, на северо-востоке Нижегородской области, в лесном Заветлужье, в 1932 году началось строительство лесохимического завода. Это был важный объект для народного хозяйства области и страны, который впоследствии дал жизнь поселку Сява. Поселку, который рос и развивался благодаря заводу, пущенному в эксплуатацию 5 мая 1937 года.

         История завода, охватывает самые различные периоды и события жизни нашей страны. Было славное и героическое начало, большой этап благоденствия и бесславный конец. Ему относительно благополучно удалось пережить перестроечные годы.
Этот завод был единственным в России, где производили древесный уголь, уксусную кислоту, спирт и растворители, древесно-угольный карбюризатор, используемый в тяжелом машиностроении; сложные эфиры уксусной кислоты - этилацетат и бутилацетат, применяемые в основном в лакокрасочной промышленности. Его продукцию охотно покупали и финны, и турки, поляки, и страны ближнего зарубежья.
 
До перестройки завод процветал, а, соответственно, с ним и поселок Сява. В эпоху всеобщего дефицита в посёлке Сява свободно можно было купить даже японские куртки.
На этом заводе работали, получали хорошую зарплату и немало социальных благ более восьмисот человек (а в советские времена их доходило до полутора тысячи человек!).
Мне интересно было понять: как же такой завод мог разориться, быть проданным и разграбленным?
                9
                Банкротство завода

         Из различных печатных источников и средств массовой информации, я узнал, что завод начало лихорадить после его приватизации, когда в 1993 году было создано ОАО «Карбохим», главным акционером которого стало пермское ООО «Нефтехимснаб».
Для повышения конкурентоспособности продукции завода, требовалось провести коренную реконструкцию производства объемом более 500 миллионов рублей, а также привести из аварийного в рабочее состояние собственную железнодорожную ветку завода, которая обеспечивала подвоз сырья и отгрузку готовой продукции. Стоимость ремонта этой ветки составляла 162 миллиона рублей.
Ну какой инвестор станет вкладывать такие средства, да еще в агонизирующее предприятие?! Вот и пермяки - собственники ОАО «Карбохим», обескровившие завод и лишившие его оборотных средств, - приняли решение: закрыть химическое производство, не оставив сявичам каких-либо надежд на спасение.

       В конце 2007 года все жители посёлка ощутили холодное дыхание банкротства, когда температура в их квартирах зимой не стала подниматься выше 12 градусов. Котельная «Карбохима», которая снабжала теплом не только весь завод и весь жилфонд, соцкультбыт и другие организации поселка, оказалась не в состоянии обеспечить нормальный тепловой режим из-за отсутствия денег на приобретение топлива.

       Рабочие героически сопротивлялись обращению в руины родного завода. Проводились всевозможные митинги и акции протеста, но совет директоров, владеющий контрольным пакетом акций ОАО «Карбохим», и главные акционеры из Перми просто махнули рукой на все протесты сявичей. Силы были неравными. Небольшая группа людей, овладевшая заводом, оказалась более сильной, нежели тысячи создателей этого завода.
В итоге сложная финансово-экономическая ситуация на предприятии в 2008 году стала критической, а 14 апреля 2009 года предприятие ОАО «Карбохим» было признано банкротом. Производство на предприятии остановлено, оборудование законсервировано, уволено с завода около трёхсот человек. Задолженность завода перед работниками составила почти восемь миллионов рублей, а сумма кредиторской задолженности достигла 242 миллионов рублей. Проблемы «Карбохима», как от камня, брошенного в воду, кругами разошлись по всему Шахунскому району. Бюджет оголился, биржа труда пополнилась новыми безработными, социальной напряженности стало не видно конца.

       29 июля 2009 года в Сяве на выездном заседании правительства Нижегородской области под председательством губернатора Валерия Павлиновича Шанцева были приняты меры и составлены планы по сохранению ОАО «Карбохим» и как налогоплательщика, и как производственной единицы, обеспечивающей трудовую занятость населения поселка Сява.
Но, как это часто бывает, планы лопнули как мыльный пузырь из-за того, что в государственной казне не нашлось пятисот миллионов рублей для решения всех проблем этого посёлка с населением почти пять тысяч человек.

       Время прошло, но ничего не изменилось. Завод выставили на торги. В декабре 2009 года желающих купить завод за пятьдесят один миллион рублей не нашлось. Через месяц состоялись вторые торги. Цену предприятия снизили до сорока шести миллионов рублей, но желающих приобрести завод так и не появилось. После этого его начали распродавать по частям. 30 марта 2010 года пять лотов приобрели разные собственники.

        Осложнившаяся остановка на градообразующем предприятии «Карбохим» в одночасье изменила судьбу не только восьмисот человек, ставших безработными, но и их семей. «Как устоять, найти себя, справится с безработицей, с неизбежной депрессией и изменениями в своей жизни?» - такие вопросы задавал себе каждый оставшийся без работы. Уезжать куда-то не хочется, да и куда, с какими деньгами? Жизнь везде не сахар.
Сколько людей были доведены до отчаяния! Некоторые вынуждены были из-за отсутствия денег питаться комбикормом и «подножным кормом». Очень многие спивались. Причем вместо водки пили дешевые спиртосодержащие жидкости и самогон. В результате самые распространенные диагнозы в поселке – цирроз печени и… рак.

       Кризис, уже отступающий с точки зрения экономических показателей, в чисто бытовом смысле еще только накрывает провинцию, которая не готова мириться с обнищанием, отчаянно сопротивляется и ищет выход. Сявичи всем поселком обращались и к президенту Дмитрию Медведеву, отправляли в столицу в приемную президента своего посланника, которого в апреле 2010 года принял сотрудник приемной С. П. Супонев. К своему обращению они присовокупили не только все справки об объемах производства, ассортименте выпускаемой продукции и налоговых платежах «Карбохима», но и все ходатайства, обращения и ответы на них из разных инстанций, в которые обращались районные власти, ратующие за судьбу завода (всего 102 печатных листа). Сергей Супонев внимательно выслушал, пообещал помочь и разобраться, однако это оказалось не в его силах. Государство в очередной раз отвернулось от своих граждан.

– Мы все люди, и прилетели сюда не с Марса, – говорил помощник конкурсного управляющего Дмитрий Халиулин. – Не нужно думать, что пермяки такие плохие и специально сделали все, чтобы развалить предприятие. Нам тоже жалко местных жителей. Мы изо всех сил тащили завод, но ничего не вышло. Продукция была не рентабельной. Сейчас рынок заполнен подобной продукцией из Китая. Она по качеству хоть и уступает, но более дешевая. Прибавьте к этому старое изношенное оборудование, накопленные долги в 200 миллионов рублей, расходы на обслуживание железнодорожной ветки, топливо и мазут. Неужели вы думаете, что завод бы продали, если бы он приносил прибыль?! Почему же его никто целиком не купил? С долгами по зарплате рабочим предприятие рассчиталось, но восстановить работу завода никто уже не смог.Вот так и уничтожили завод!
                10
                Новый санаторий

       У завода «Карбохим» был и свой лечебно-оздоровительный профилакторий на шестьдесят мест, в котором отдыхали и поправляли своё здоровье рабочие. После продажи завода новые хозяева решили использовать заводской профилакторий для извлечения доходов. А как же иначе: ведь это основной принцип капитализма – извлечение доходов. Всё, что не даёт прибыль, ликвидируется или самоликвидируется. В здании профилактория сделали косметический ремонт, завезли новую мебель и кое-какое оборудование и превратили в санаторно-реабилитационный центр для инвалидов.

        Всё учли новые хозяева, кроме одного: вокруг инвалидов больше расходов, чем доходов. Содержать штат высококвалифицированных врачей и среднего медицинского персонала с хорошей зарплатой, иметь современное медицинское оборудование для обслуживания и лечения шестидесяти инвалидов в смену оказалось делом невыгодным и даже убыточным. Решили сэкономить: врачей стали приглашать по договору из районного центра Шахунья каждую неделю на несколько часов. Всё бы хорошо, но работа врача штатного и временного, как ни крути, - это не одно и то же. Временный, по договору, – это наёмник. А наёмник, как известно, «не радит об овцах и волк распудит овцы». Отсидели свои часы, выписали кому микстуры, кому таблетки и укатили к себе домой. А после них, «хоть трава не расти». Они своё дело сделали.

        Ванны в санатории не работают, лечебных грязей нет. Есть лечебно-оздоровительная гимнастика, электросон, ароматерапия (лечение ароматами), массаж, сеансы психологической разгрузки и лечение лекарствами. Казалось бы: какого рожна ещё надо? Всё есть. Но нет, брат, сегодня этим никого не удивишь. Сегодня всё это есть почти во всех районных поликлиниках и больницах. Стоит ли из-за этого ехать, как говорят: «За семь вёрст киселя хлебать»?

          Но самое возмутительное в этом профилактории – это человеческое равнодушие. Отношение всех этих горничных, медсестёр, дежурных к отдыхающим такое, будто они, эти инвалиды, своим приездом нарушили покой этих людей, стали обузой и создали для них лишние хлопоты, а не работу им дали и получение, хотя и мизерного, но стабильного заработка. Где же ещё можно работать в этом посёлке, если закроется этот реабилитационный центр?
Но до них эти азбучные истины не доходят. И они не довольствуются приезжими ворчливыми инвалидами, думая: «Вот бы их совсем не было, этих инвалидов, или поменьше, тогда и работы меньше было». Но, наивные, не задумываются над тем, что тогда и их должности сократят и останутся они без работы, ибо необходимость в них здесь есть лишь тогда, когда все места для отдыхающих заняты не только сегодня, но и завтра, и послезавтра.…  А для этого надо, чтобы  каждого инвалида они приняли как самого дорогого и любимого родственника. Чтобы он почувствовал к себе такое отношение, что и уезжать ему отсюда не захотелось. А, уехав, ещё долго он тосковал и всем рассказывал об этих добрых и заботливых людях.

          Как важно быть внимательным к человеку! Как важно быть тактичным, доброжелательным! Всё это – своего рода цепная реакция жизни. Стоит чуть-чуть проявить безразличие и равнодушие, как люди ответят тем же, в свою очередь это вызовет новую обиду, новую спесь. А дальше – больше: озлобленность, ненависть,  неврастения, инфаркты, … пока смерть-спасительница не успокоит мученика. Умение сострадать, быть чутким к просьбам больного – это состояние души и разума человека.
Но, видимо, подобного внимания от этого персонала не дождаться! И вряд ли этому можно научить: работать так услужливо, как это делается «за бугром». У нас так говорят: «Горбатого лишь могила исправит».

         По утрам всегда образуется очередь к процедурной медсестре. И хотя торопиться нам вовсе некуда: сиди, да и сиди себе спокойно, - но мы не привыкли безропотно стоять в очередях. Наверное, покорное стояние в этих очередях на протяжении всей нашей жизни сделало нас людьми необычными: мы обязательно захотим пройти вперёд всех, кому-то доказать свое преимущество или исключительность, или просто своё превосходство перед некоторыми. Такие мы уж неисправимые.

       Не раз говорилось процедурной медсестре, хрупкой, задёрганной женщине лет сорока: «Распишите время для нас так, чтобы не образовывалось скопление больных людей. Ну почему мы всегда вынуждены выяснять за вашей дверью отношения между собой: кто впереди кого? И почему Вас так часто куда-то вызывают?» Она лишь беспомощно разводила руками, а порядок так и не был наведен.
                11
                Конфликт

        На электросон мне поставили время на час дня. Прихожу всегда вовремя, даже чуть раньше, но медсестра каждый раз занята в другом кабинете. Сижу, жду её за дверью, как собачка Дурова, своей очереди почти полчаса. Приходить позже считаю проявлением дурного тона с моей стороны: время указали – надо строго соблюдать. Если требуешь дисциплины от других, то, будь любезен, и сам соблюдай. В очередной раз говорю этой медсестре:
- Катя, ты назначь мне такое время, чтобы я пришёл, и ты сразу мне подключила прибор «Электросон». Я готов приходить в любое время, только не заставляй меня тупо сидеть на лавочке. Для меня нет большего наказания, чем ожидание под дверью.
- Я вам указала время, что вам ещё надо? - отвечает мне эта Катя тоном, не терпящим возражения, будто милостыню я у неё прошу.- А я что, без дела здесь сижу? Вы не видите, что я разрываюсь на два кабинета; и у меня нет совсем свободного времени? – дерзко, глядя мне в глаза взглядом хищника, готового броситься на свою жертву и безжалостно вцепиться в неё когтями, заявляет она мне.
- Я тоже твой пациент, и на меня тоже предусмотрено время. Но почему же в моё время ты обслуживаешь других? Или для тебя я - человек второго сорта, если других, «первосортных», ты позволяешь себе обслуживать в отведённое для меня время? – уверенный в своей правоте, убеждаю её.
Мои доводы, видимо, ей не понравились. И она решила: надо раз и навсегда поставить на место этого занудного инвалида, а то дай им послабление, так они тебе на голову сядут и начнут погонять. Нечего им волю давать!
- Я сама знаю, кого и когда мне обслуживать. И нечего тут меня учить! - изобразив на маленьком посиневшим от ненависти ко мне личике ехидную гримасу, скривив тонкие губки, отвечает мне Катя. - Ещё будут учить меня тут всякие вонючие старики! – чуть слышно, сквозь зубы, прошипела она.
Я почувствовал, будто меня посадили в грязное болото. Осознание полного беззакония и несправедливости, собственного бессилия и невозможности что-то изменить ввергло меня в состояние шока, со мной приключилась истерика.
 - Я покажу тебе, кто тут «всякие»! Сейчас как трахну вот этим прибором по башке, так ты сразу у меня поумнеешь, козявка! И будешь знать, как работать с инвалидами и больными людьми в три раза старше тебя. Ах ты, горделивая мерзавка! Тебе двадцать три года от роду, работаешь здесь без году неделя, а уж гонору целый воз. И никакого уважения к старику-инвалиду, который своим присутствием даёт тебе работу и зарплату, - не сдержав себя, закричал я и хотел уже схватить с тумбочки прибор, но вовремя остановился. Она, почувствовав неладное, пулей вылетела из кабинета и побежала по коридору.

        Я смотрел на Григория Даниловича, эмоционально рассказывающего мне эту историю, и представил, как страшно выглядел он в тот момент: глаза большие, налитые кровью, зрачки расширены, широкие ноздри дышат желанием до конца постоять за себя, старое морщинистое лицо и длинная борода, как у сказочного злодея Черномора. Такой мрачный вид, подумал я, испугает не только хрупкую двадцатитрехлетнюю незамужнюю медсестру, выросшую возле добрых и кротких родителей, где не допускались никакие грубости, но и даже видавшую виды женщину средних лет, привыкшую к постоянным скандалам мужа-пьяницы и дебошира.

- И что вы думаете? – продолжил мой собеседник. - Вы думаете, на следующий день она пришла ко мне извиняться за своё недостойное поведение? Думаете, она осознала свою неправоту? Дудки! Не та сегодня молодёжь, чтобы перед стариками извиняться или уступать место инвалидам и престарелым в общественном транспорте. Конечно, в этом, отчасти, мы и сами виноваты: молчим, стараемся не обращать внимания на житейские мелочи, не портить себе нервы и не наживать врагов... А потом возмущаемся: нигде порядка нет! Откуда же быть ему, если сами безмолвствуем?

         А ведь ещё Иммануил Кант в своих лекциях по этике писал: «Каждый человек обязан отстаивать своё право и следить, чтобы другие не топтали его ногами. Он не должен отказываться от человеческого преимущества "иметь право", а обязан так долго отстаивать его, как только может, потому что, отказываясь от своего права, он отказывается и от права называться человеком».
 
          Я не стал молчать, а подал жалобу заведующей санаторием. Так и написал: «Уважаемая Людмила Константиновна! Очень жаль, что Вы не сочли нужным встретиться и побеседовать с пациентами вверенного Вам учреждения ни на второй день, ни через неделю после нашего заезда. Многие проблемы и недовольства, которые возникали у отдыхающих, могли быть разрешены в рабочем порядке без всякой нервозности и взаимных обид. Примите к сведению, что, по мнению приезжих, медперсонал санатория вспыльчив, несдержан, забывает о том, что имеет дело с инвалидами - людьми с нарушенной психикой.
Так, медсестра Катя на законные мои замечания по поводу ежедневных ожиданий своей очереди на электросон, вместо того, чтобы осознать свою ошибку в работе и исправиться, или хотя бы промолчать, довела меня до такого состояния, что я чуть не разбил о её голову прибор, которым должен лечиться.  И  лишь чудом сдержал себя.
А теперь представьте, уважаемая Людмила Константиновна, последствия этой возможной трагедии: Катя бы сейчас лежала в больнице с проломленной головой, я «отдыхал бы» в следственном изоляторе, вы, как директор, писали бы объяснительные записки в различные инстанции по поводу случившегося; а родители Кати проклинали бы меня всю оставшуюся жизнь как самого последнего мерзавца и негодяя. А причина – в её несдержанности, высокомерии, амбициозности, должностной безответственности. И самое страшное, что сама она не осознала своей неправоты, и никто ей на это не указал, что чревато негативными дальнейшими последствиями, снижающими привлекательность лечения и отдыха в вашем санатории».

- Ну и что? Не послала вас заведующая куда подальше с вашей жалобой? – с усмешкой спросил я Григория Даниловича.
- Ничего подобного! Заведующая, с неблагозвучной фамилией Хренова, - круглолицая красивая блондинка лет сорока пяти, с добрыми голубыми глазами и молочно-белым, с лёгким румянцем лицом, какое бывает только у незамужних молоденьких девушек, выросших в селе на свежем воздухе и на парном молоке,- приняла меня очень вежливо и обходительно. Внимательно выслушала. Во всём со мной согласилась. Посетовала на то, что, к сожалению, она здесь лишь исполнительный директор, а финансами распоряжаются хозяева из областного центра, которые не всегда идут на помощь в решении проблем, хотя она старается делать всё, чтобы отдыхающим создать оптимальный комфорт. Я ей высказал всё, что у меня накипело в душе. Она ничуть на меня не обиделась, а, наоборот, внимательно прочитав мою жалобу, посочувствовала и обещала навести порядок, а Катю лишить очередной премии за создание конфликтной ситуации. И даже поблагодарила за своевременную ценную информацию.
Как руководитель, она мне очень понравилась, несмотря на её неблагозвучную фамилию. Я подумал, что, наверное, счастлив её муж, имея такую, не только очень красивую, но и сдержанную, обходительную, добрую и человечную жену, умеющую понимать и сочувствовать. Уходя, я хотел ей даже порекомендовать пойти в ЗАГС и написать заявление (больно уж мне не понравилась её фамилия) о смене фамилии. Но потом подумал: коль человек долгое время носит её,  и до сих пор не поменяла, - значит, она ей чем-то дорога.

        Я смотрел на Григория Даниловича и думал, как мало человеку надо для полного счастья: чтобы его выслушали, с ним согласились, а главное  - пообещали принять меры, которые, может, на самом деле, никогда и не примут, но пообещали, обнадёжили….

Январь 2012 года.