Мольфар

Недавно ночью мне приснился Орест. Старик улыбался, и, в этом сне, я, кажется, улыбался ему в ответ.
Проснулся как всегда около половины восьмого с полной уверенностью - что-то должно произойти. Поэтому меня абсолютно не удивил курьер, принесший мне почтовый конверт, на обратном адресе которого размашистым подчерком было написано: «государственная нотариальная контора Х-го района Х-ой области». Наспех  распечатав полученное я обнаружил несколько бланков, копию завещания Путеводного Ореста Яковлевича, и сложенное, на старый манер, клинышком, письмо.
Спустя некоторое время, я ехал по николаевской трассе, и в душе моей не было ни грусти, ни сожаления. Напротив, я чувствовал полную умиротворенность. Может, от расстелившейся в округе буйным естеством своим весны. Успевшей не только раскрасить деревья молодой листвой, но и убрать их ветви распустившимися цветками. А возможно, и оттого, что я снова окажусь там, куда так долго не решался приехать. В дом, где соприкоснулся с непознанным, родился заново.
Вот и поворот знакомый, и дорога между полей проселочная, и пшеница по обеим сторонам. За курганом показались дома Р-кого хутора, и стоящая по левую сторону от них, хата старика Ореста. Вот и забор из очерета, колодец со скрипучим журавлем, занавешенные до половины окна, старые бочки и прочее хозяйство.
Дверь, как и в прошлый раз, была открыта. Замков дед не любил, да и не держал их вообще. Темная прихожая, маленький лучик света, пробивающийся из комнаты, вхожу…
Запах сушеных трав, такой знакомый, пряный, луговой. Я подошел к печи, провел ладонью по пыльному лежаку, осмотрелся по сторонам и присел рядом с окошечком. Желая открыть окно, нечаянно опрокинул стакан с какими-то корешками, от чего последний, с грохотом разбился о пол. - Ну да ничего, к счастью.
С силой, толкнув рассохшиеся ставни, впустил свежий ветер в эти, казавшиеся спящими покои. Пьянящий весенний воздух щедро заполнял собой комнату. Я вдыхал его аромат и хмелел. Во мне просыпались те волны радости, которые бывают лишь тогда,  когда приходишь в места, где провел свое детство. Вспоминаешь, ушедшие в прошлое запахи, звуки, слова. И радостно, и тоскливо, и улыбка сквозь слезы.
Обведя взглядом комнату, я подумал, что прошло где-то около года с моего последнего дня пребывания в этом доме.
Давно, давно не появлялся я в этих стенах, а тут, все по-прежнему. Все на местах: и иконы, и банки, и скамья с черным, чудным ковриком. Словно замерло время здесь, затаилось, остановилось. И не так вроде давно было, а для меня словно вечность прошла.
А началось все случайно, даже можно сказать обыденно. Просто в мае пошел дождь, что надо сказать вполне свойственно переменчивой весне на юге Украины. Где вольные степи лишь одним своим боком упираются в Черное море, принимая эстафету от гуляющего на них ветра, и, продолжают волны морские, волнами трав.
Я уезжал в очередную командировку, на этот раз в славный город Никополь. Как всегда бремя будничной жизни измотало меня. Сотни ненужных дел, большинство из которых просто по неизвестным причинам не получались, а это в свою очередь злило меня. Интриги на работе,  и, надо сказать, в очередной раз я сорвался – запил. В общем, находился на грани нервного срыва. Поэтому и на поездку в далекий украинский городишко согласился сразу и без уговоров. А почему нет. Мало того, что я путешествовать люблю, так мне за это еще и платят. Так что ровно в пять часов вечера. С билетом в одной руке и с дорожной сумкой в другой, я быстрым шагом семенил к седьмой платформе. Надо сказать, что часам к четырем дождь прекратился, выглянуло ласковое солнышко, вечер обещал быть тихим и свежим.
Усевшись на восьмое место и отключив свой мобильный телефон, я одним движением отодвинул штору и уставился на медленно плывущее за горизонт солнце.
Старенький и достойно отработавший свою давно прошедшую юность автобус, мерно покачивался, монотонно урча двигателем.
Проехав Коблево, меня сморил сон, хотя нельзя сказать, что я противился этому. К тому времени, за окном разразилась гроза да шквальный с порывами ветер. Стало темно и неуютно.
Что снилось мне, не помню. Разве что один отрывок. Причем не визуальный, а звуковой, чей-то голос говорящий мне: «Пора».
Когда очнулся, уже было светло. Весенний, яркий день, давно властвовал в округе. Наперебой щебетали птицы, а в окна царапались ветви огромной вишни, украшенные белоснежными и благоухающими лепестками.
Мои губы напоминали высохшую дольку апельсина: такие же потрескавшиеся и шершавые. Ужасно хотелось пить. События вчерашней ночи снежным комом скатались в голове, все перепуталось, логике не поддавалось.
Помню поломку автобуса, дорогу к хутору, половину месяца, дом на окраине, деда в душегрейке. О чем-то мы с ним говорили, но о чем?
Окончательно прейдя в себя, решился бежать. Не спеша, поплелся в сторону прихожей, и, не дойдя несколько метров до двери, увидел, что огонь в печи то пламенем вздымается, то в секунду чахнет, аж угли свистят, и снова вмиг разгорается. Э, думаю, не чисто дело, надо бежать отсюда пока не поздно. Да видать опоздал. Потому что только я в дверной проем ступил, меня как обухом по голове что-то ударило, от боли на пол упал. А в голове, словно тень промелькнул фрагмент вчерашней ночи: стою я на коленях, что-то черное, с таким кроваво-огненным отливом, на моих плечах раскачивается. Рычу я словно зверь загнанный, и изредка выкрикиваю слова какие-то непонятные. Помню, что дышать стало тяжело. Воздух сгустился и стал вязким.  Словно, задыхаясь, я орал: «…что же ты меня держишь демон проклятый? Пусти, сволочная твоя образина, изыди. Не могу больше, нет сил моих, грудь жжет, плечи ноют, нет сил терпеть…».
И снова марево.
Сколько был в беспамятстве, не помню. Но когда открыл глаза, смотрю, стоит надо мною старик, качает головой, да крестится.
- Проснулся что ли, э видать крепок-то дух твой, и Заступница тебя бережет. А то, я уж думал, сгинул ты, не выдержал.
- Что не выдержал, ты, что мне такого подлил, гад?
- Ну, ну, ты не серчай. А вот уходить тебе еще раненько, пока пару деньков отлежись, потом посмотрим. Как Бог даст.
Пара деньков переросла в неделю, может и больше. Ни календаря, ни радио, у деда Ореста не было, да и перестало волновать меня время. Странно, раньше его все не хватало, ничего не успевал, а теперь,  лежу без дел и время уже не важно. А старик все меня обхаживал. Еды никакой не давал, но все отварами меня какими-то поил, да заклинания нашептывал.
Как-то вечером, говорит мне старый ведун, что следует мне омовение принять, и обряд очищения пройти. Дал мне какую-то старую книгу, с каменьями на обложке, сказал открыть на седьмой странице и читать с восьмой строчки. Там хоть и кириллицой написано было, но, не спеша разобраться можно.   
Я то тексты читаю, да на деда поглядываю. А он кадку посреди комнаты поставил, ходит по дому бормочет себе что-то под нос, из шкафа завернутую в мешковине траву какую-то достал, обложил ею вокруг кадки, взял ведерко и пошел на улицу воду из колодца доставать.
Продолжалась вся эта церемония, где-то около часа. И так, не спеша, все и устраивалось. Дед ведро воды в кадку выльет, из склянок своих что-то достанет, высыплет жменю и снова на двор. А под конец, долго стоял  он, взявшись руками за края кадки. И все шептал что-то, после повернулся ко мне и говорит - Ну, раздевайся, пора.
Я одежду снял, подошел к бочке, перекрестился и залез. Эх, думаю, сейчас не только воспаление легких заработаю, а еще и утоплюсь. Да и вода какая-то темная была, словно в ней тушь развели, или освещение от свечей плохое было, ну, не это главное. Сижу я в бочке, а дед мне: «погружайся мытарь, хватит тебе огнем бесовским греться, омойся». Я воздуха набрал, да с головой под воду и опустился. И тут самое странное началось. На смену холоду, окутал меня такой жар, что на секунду показалось, словно я в кипящем масле сижу, а не в студеной воде. Потом внутри меня словно электрический разряд пронесся, да и воздух уже кончался, в общем, я голову из воды высовываю и чувствую, что-то на плечи мои ложится, и жжет как железо раскаленное. Открываю глаза, смотрю, стоит дед Орест напротив меня, крестится, а у меня на груди крест висит. И ощутил я вдруг легкость такую, ну словно как в детских снах, когда  явно ощущал радость полета. Жаль, не долго это состояние продолжалось, упал я без чувств.
Проснулся я еще затемно. Смотрю, дед Орест, с тряпьем каким-то стоит, и говорит мне: - Ну что проснулся? Пора сыночек, пошли.
Я встал, иду, а голова хоть и светла и вчерашняя легкость в теле сохранилась, да сил все равно маловато. Но иду. Вот и дверной проем за плечами остался, прихожая, открываю дверь и на свет Божий. Старик снова что-то шепчет и лишь пальцем за собой манит.
Шли мы  с ним, минут наверное двадцать, может полчаса. Завел меня Мольфар, чуть ли не в самый центр пшеничного поля. Колосья молодые, жгуче-зеленого цвета, в росе. Под ноги мягко стелятся и поднимаются тут же, как сходишь с них.
Вот остановились мы, вокруг ни души. Дед повернулся ко мне и сказал: - Сынку, как только солнце из-за горизонта подниматься начнет, ложись лицом вниз на колосья и проси у Бога прощения.
Стал всматриваться я куда Мольфар мне указал и вот увидел как брызнуло что-то яркое, могучее. Потянулось вверх, а я, распластавшись на животе, зашептал: - Прости меня Господи, спаси и сохрани мя». Чувствую, поднимает меня неведомая сила, плавно так, нежно, словно мать свое дитятко к груди подносит. Я уж, сколько знал молитв, то все их без устали и перечитывал.
Наверное, с час времени прошло, уже и солнце яркое осветило окраины. Встал я тогда, осмотрелся кругом – нет никого, и вокруг ни колоска примятого, ни следа какого-нибудь. Лишь плавно перебегающие с края на край зеленые волны.
Не спеша, и не пытаясь объяснить произошедшее, скрестив на груди руки, побрел я к дому старика Ореста. К моему удивлению, дом был пуст. На столе я увидел сложенные аккуратной стопочкой мои старые вещи, небольшой, походный чемоданчик, мобильный телефон и кошелек. Внутренний голос подсказывал мне, что дед не хочет прощаться, а уходить пора.
Я переоделся, достал из кошелька половину денег, остальные, нужны были чтобы добраться домой, положил купюры на стол, развернулся и ушел. Едва добравшись до асфальтированной трассы, увидел, как из-за поворота показалась туповатая форма рейсового автобуса Харьков – Одесса. Я поднял руку и тихо-тихо прошептал: - Спасибо…
Вот так я  уехал. Но сегодня, снова вернулся к этим теплым, деревянным стенам.
Вольно гуляющий в покоях покойного Ореста весенний ветер, принес на своих крыльях запах зеленой, молодой пшеницы. Мне вспомнилось поле, где было обретено прощение.
Машинально схватив барсетку, я вскочил на ноги, и словно получивший разрешение на прогулку ребенок, выбежал из дома.
Меня не волновало то, что не помнил дорогу, я чувствовал, что меня ведет ветер.
И вот то место, где некрепкие ростки, подняли когда-то обессилившее мое тело. Став на колени и закрыв глаза, я услышал как мое сердце шепчет мне слова молитвы.
Снова время утратило свою значимость, оно вне меня, я вне его. Вдыхая окружающий меня аромат,  выдыхал молитву. Затем просто упал навзничь, и, лежал, осознавая, ощущая абсолютную  отождествленность свою с землей, ветром, пшеницей, жизнью.
Запах гари. Ветер принес с собой запах гари. Я открыл глаза, оглянулся по сторонам и увидел за холмом стремящийся к солнцу столб дыма.
-Там же дом Ореста.
Что было сил во мне, все их я истратил, пока бежал, стремясь успеть потушить пожар. Перепрыгнув, за прохудившийся забор, мне стало ясно – опоздал.
Я сидел, и молча смотрел на горящее ярким, нереально ярким, пламенем строение. Догадываясь, что никто из хуторян не прибежит на пожарище, потому как некому здесь пожары тушить, да никто и не полезет на мольфарову хату.
Поэтому я сидел и вспоминал старика Ореста. Человека помогшего мне избавится от сатаны. Когда обвалилась крыша, входная дверь внезапно отворилась, и из пламени выкатился обгоревший металлический обод. Он как-то нереально развернулся, скатившись с порога, доковылял до старой вишни и долго, может минуту, крутился на одном месте.
Почему-то мне сразу показалось, что это именно тот обод, каким была скреплена бочка, в которой я омывался, когда в последний раз видел Ореста. Что-то необъяснимо потянуло меня к раскинувшему во все стороны света свои ветви дереву.
Потом, до конца не понимая, с какой целью, я начал разгребать влажную землю на том месте, где лежал отдающий дымом кусок железа, начал копать. И  вдруг, нащупал что-то твердое.
Толстая книга работы старых мастеров, инкрустированная разными, переливающимися на солнце каменьями, в которых отражалось огнище, была уже в моих руках.
- На все воля Божья! Громко сказал я и пошел к машине…

_______________________
Мольфар - в украинской традиции, так именуют ведунов, колдунов, магов.