Прибрежная сакля

Туманным осенним утром деревянная казачья ладья быстро скользила по глади тихой сибирской реки. На носу ладьи, пристально всматриваясь в осеннюю хмарь, стоял сам атаман Кольцо. Тревожные мысли приходили ему на ум. Вчера отряд ногаев неожиданно напал на приставшую к берегу ладью десятника Ивана. В короткой, но ожесточенной стычке от метких стрел проклятых ногаев погибло двое казаков, а еще один был ранен в ногу. Несмотря на то, что стрелу сразу же вынули, рана загнаивалась и жутко болела. Необходимо было найти в этих безлюдных местах какое-то татарское селение для того чтобы оставить там раненого. Перемирие, заключенное с Кучумом, давало шанс безбоязненно оставить пострадавшего в татарском доме. Кольцо вынужден был спешить, а раненный только связал бы ему руки.
Вдруг впереди и справа по курсу неясно блеснул тусклый огонек.
- Внимание, - воскликнул Кольцо, - причаливаем к берегу.
Ладья, подгоняемая осторожными взмахами гребцов, повернула к лесистому берегу и уткнулась носом в прибрежные камыши. Казаки, выждав несколько минут в тревожном ожидании, тихо перебросившись парой фраз, спрыгнули на песчаный берег.
Оставив Никиту с двумя казаками охранять ладью, Кольцо вместе со своей дружиной углубились в лес. Под ногами показалась узкая тропинка. По ней и пошли, лишь знаками давая понять куда двигаться дальше. Узкая тропинка, виляя по сосновому лесу, привела к татарскому селу.
Кособокие, прокопченные дымом хибары, стояли тесной гурьбой, как будто отгоняя от себя возвышающийся вокруг хмурый осенний лес. Было тихо, лишь звенели в зябкой тишине не спящие звонкие комары. Вдруг дверь одного дома открылась и оттуда выглянул татарчонок лет десяти, взлохмаченный и чумазый. Увидев казаков, он тут же отпрянул, захлопнув за собой дверь. Прошла пара минут, и из хибары вылез невысокий худощавый старик. А следом за ним, выглядывая из-за двери, высовывались раскосые рожицы нескольких мальчишек, таких же чумазых и взъерошенных, как и первый.
Старик, на ходу запахивая старый зипун, затараторил на своем языке, низко кланяясь подошедшим казакам.
-Афанасий, выходи, ты у нас по-бусурмански лопочешь лучше всех, - вызвал Кольцо своего любимого казака.
Казачий толмач выдвинулся вперед. Был он одет щегольски, даже в этих походных условиях многодневного пути, когда волоком, а когда по реке, отряд продвигался все дальше и дальше, продолжал ходить в заморской турецкой одежде и тщательно заботился о своих длинных, загнутых кверху рыжих усах.
-Многих лет тебе желает бусурманин, челом бьет, просит не гневаться, но муки и мяса у него почти нет. Дичи совсем не стало, да и рыба ушла. В селе одни старики остались, да дети малые. Голодают, думает, что до лета не протянут. Думаю, врет, - добавил от себя Афанасий.
-Знамо дело, врет. Да впрочем, нам его вранье сейчас не к делу, – ответил Кольцо.
-Ты ему объясни, что раненый у нас, нужно нам его оставить на пару недель до подхода Ермака. За это ему будет большая награда от Ермака Тимофеевича. – добавил атаман.
-Ну а если со Степаном чего случиться, то ни ему, ни его селу не жить, - добавил от себя Афанасий и перевел все сразу татарину.
Тот вздохнул, закивал согласно и начал звать казаков в свою саклю. Те вошли. Черные, закопченные сажей и копотью от многих лет топки по-черному, стены бусурманской хаты поражали своей бедностью даже видавших виды станичников. На деревянной лавке теснились пятеро раскосых оборванных ребятишек. Кто из них мальчишка, а кто девчонка не сразу и разглядишь.
Старик выгнал ребят на улицу, приглашая казаков располагаться на скамье около деревянного крепко сколоченного старого стола. Иван дал знак садиться. Все кроме старика-татарина сели. Тот вышел в другую комнату и вскоре ввел в горницу молодую черноволосую девушку, одетую в длинную, до пят, просторную рубаху.
-Дочь, - кратко представил он ее.
И тут же начал давать ей указания что нужно подавать на стол.
Девушка вышла, но вскоре появилась вновь. Теперь уже не одна. Ей помогали накрывать на стол две маленькие раскосые девчушки.
Одна из них притащила таз и кувшин с водой, чтобы гости могли омыть свои руки перед едой.
-Ну что ж, станичники, помолимся и за трапезу, - промолвил Кольцо.
Казаки дружно встали и, непроизвольно обратив взор в самый светлый "красный" угол хаты, принялись дружно бормотать молитву.
-Аминь, - дружно перекрестились казаки и уселись за стол.
-Ну что ж, посмотрим, что нам Бог послал, - воскликнул Афанасий.
В этот раз Бог послал им сумсу с картошкой и вчерашнюю холодную шулпу. Не густо, но для походной несладкой жизни вполне годилось и казалось почти что пиршеством. Только вот медовухи не хватало. Впрочем хмельной ее у бусурман и не водилось.
Отобедав казаки, захватив с собой старика-татарина и мужика помоложе из соседней избы, тронулись в обратный путь за раненым Степаном. Тому стало хуже, он впал в беспамятство и громко стонал. Старик осмотрел раненого, долго кряхтел, лопотал по ихнему и покачивал головой.
-Боится что долго не протянет, - перевел Афанасий.
-Ты смотри, говори, да не заговаривайся. Голову снесу, если что со Степаном случится, - отрубил Кольцо.
-Шамана надо звать, он слово знает. Есть в округе один, Чаркил-Нудуя, он слово знает, - добавил Афанасий.
-Ну это его дело, кого звать, только чтобы здоров был когда вернемся, - ответил атаман и добавил, - ну, взяли что ли, ребята.
Ребята достали приготовленный кусок полотна, положили Степана и понесли, стараясь не качать и не трясти, чтобы не тревожить лишний раз бедолагу.
У избы уже ждала дочь старика, открыв дверь и выжидательно и испуганно глядя на подходивших казаков.
Казаки, наклонившись чтобы не стукнуться головой, зашли, на этот раз пройдя в спальню и положили Степана на мягкий топчан. Дочь старика принесла чистое полотно и воду, промыла рану, смыв накопившийся под повязкой гной. Нога распухла и казалась красным бревном, слишком толстым, чтобы быть ногою сухощавого Степана.
-Как звать то тебя, дочка, - спросил Кольцо.
-Гузель, - ответил за девушку отец, поняв вопрос и без перевода Афанасия.
-Ну вот что, Гуля. Ты смотри за ним, как будто это тебе отец родной или жених твой названный,- негромко пробасил Кольцо. Ему было жалко покидать старого товарища, но делать было нечего. Раненый в таком походе только обуза для своих товарищей.
Неловко смахнув набежавшую слезу, так чтобы не увидели товарищи, Иван обнял Степана, запахнул кафтан, взял с полки шапку и, не оглядываясь назад, пошел к выходу.
Казаки, бросив последний взгляд на Степана, потянулись за ним.
Старик-татарин, стоя у закрытой двери своей сакли, еще долго смотрел им вслед, пока последний из казаков не скрылся за поворотом в темном осеннем лесу. А казаки не оборачивались, они спешили – пока не встала река и не начались настоящие морозы, надо было успеть дойти на стругах до ставки мурзы Карачи, объявившем себя слугою русского царя, на помощь в борьбе с ногаями. Заканчивался 1583 год от Рождества Христова.