Точка отрыва часть третья

                Здравствуй Аляска

Осень приходит на Севере  рано. Солнечный диск, едва появившись на небосклоне, быстро достигает своего апогея и стремительно движется вниз, как будто главная задача для него - скорее скрыться за горизонтом. И без того короткий световой день становится всё короче. Транспортные самолёты с советской военной миссией на борту пересекали Берингов пролив уже на закате солнца. Командир ведущего борта вышел в салон и, обратившись к полковнику Мачину, доложил:

- Товарищ полковник, скоро станет темно, я предлагаю, чтобы не лететь над Аляской в темноте, приземлиться на прибрежном аэродроме Маркс-Филд в городе Номе, переночевать, а полёт над дремучими лесами долины реки Юкон до Фербенкса перенести на завтра.

- Не возражаю, но готовы ли они разместить всех на ночлег?

- Так точно! Я связался с Номом, они готовы нас принять.

- Отлично, давай командир установку другим экипажам, будем садиться на Маркс-Филде, заодно и посмотрим, готовы ли они к размещению лётчиков, которые будут перегонять самолёты с этого аэродрома.

Транспортники благополучно приземлились в Маркс-Филде. Американцы тепло встретили советских специалистов. Покормили ужином и разместили в уютных коттеджах, построенных здесь для перегонщиков. Рано утром, с восходом солнца, гости,  как и планировали, организованно разместились в своих самолётах и дружно взлетели, взяв курс на Фербенкс.

Так случилось, что при вылете из Уэлькаля, Леночка Маркова была вынуждена покинуть группу, с которой она летела до Камчатки.  Когда зачитали списки кто, где летит, она оказалась на борту самолёта, в котором летело руководство миссии. Такое решение было принято, скорее всего, из необходимости обеспечить перевод при встрече с американским командованием на аэродроме Фербенкса. Услышав эту новость, Лена шепнула Шумову, ни на шаг не отходившему от неё, на ухо:

- Ну вот, Петя, наконец-то ты от меня отдохнёшь, - и кокетливо махнув перчаткой, скрылась в чёрной утробе транспортника.

Весь полёт Шумов сокрушался, что судьба так жестоко обошлась с ним. Жаловался Саше, с которым, они за время жизни в Иваново, сблизились, на то, что ему страшно не везёт в жизни. Один раз понравилась девушка, но он ей не нужен. 
Наконец, после вылета из Нома, Александр не выдержал:

- Зря ты, Петя, убиваешься. Она летит там потому, что по своим служебным обязанностям должна быть при командире. А любит она тебя или нет, не знаю, но то, что ты ей не безразличен, это факт, - успокоил друга.

- С чего ты сделал такой вывод? – воспрял духом Шумов.

- Да ты просто не видишь ситуацию со стороны. Как ты думаешь, почему такая классная девчонка не имеет поклонников?

- Пусть попробуют, - отреагировал Шумов.

- Да не потому, что тебя боятся, а потому, что ей кроме тебя никто не нужен. И это знают все. Так, что успокойся, всё будет нормально.
После этого разговора  Шумов успокоился и даже начал мурлыкать себе под нос какую-то песенку. Полёт прошёл благополучно, как в авиации принято говорить – штатно. Зелёные машины с красными звёздами на крыльях, благополучно приземлились  на  аэродроме  Ладд-Филд в американском городе Фербенкс. Первая группа советских лётчиков и авиационных специалистов прибыла на Аляску.

Прилёт советских самолётов вызвал живой интерес у американцев. Практически, все кто был свободен от службы, прибыли на аэродром. Американские солдаты и офицеры внимательно разглядывали советские самолёты. Их основное внимание привлекали металлические заплаты на их фюзеляжах. Это были заделаны пулевые и снарядные пробоины, полученные при полётах за линию фронта к партизанам. Сюда, на далёкую Аляску война не дошла, и её обитатели знали о ней, черпая информацию из газет, да слушая фронтовые сводки по радио. Для них, прилетевшие советские люди были олицетворением той страшной войны, которая шла в Европе, ведь среди них было много тех, кто лично сражался с фашистами, и знал войну не понаслышке.

Практически все прибывшие, на своём опыте знали, что такое война с фашизмом.
Вышедших из самолётов  людей, окружили американские авиаторы. Они знакомились, хлопали наших по плечу, радостно улыбались. Янки, следуя своим традициям, предлагали обмен сувенирами, к которому все они были готовы. Каждый имел с добрый десяток различных мелочей, для того чтобы предложить их русским.

Советские люди, получившие жёсткий инструктаж на предмет сближения с иностранцами, побаивались тесного общения  и старались, как-то уклониться от назойливости американцев, но постепенно привыкли к ситуации, холод развеялся, и общение стало более продуктивным. Наши,  не были готовы к возникшей ситуации, им, кроме знаков различия, нечего было предложить. Американцам, очень понравились красные звездочки с головных уборов, форменные пуговицы, офицерские «кубари» и «шпалы» с петлиц.

Шумов и Сорокин спустились по трапу в числе последних пассажиров. Они летели в четвёртом самолёте и когда приземлились, встреча союзнических авиаторов уже шла полным ходом.

- Вот видишь, её уже нет, - проговорил грустно Шумов.

- Кстати, руководства миссии тоже нет, а она, на всякий случай, переводчица.

- Ну, Саня, до чего же ты рассудительный, - с облегчением выдохнул Шумов, - Если бы не ты, я бы страдал. А ты всё правильно расставил на свои места. Молодец уважаю.

Они рассмеялись, довольные друг другом. И тут их настигла обстановка всеобщего знакомства и советско-американской дружбы. К ним подошёл стройный капитан американских ВВС и на довольно хорошем, даже изыскано литературном русском языке, с едва заметным акцентом проговорил:

- Господа офицеры, я приветствую вас на земле Аляски! С благополучным прибытием! Разрешите представиться, капитан Николай де Толли, - и он слегка склонил голову, так как это умели делать только русские офицеры.

Удивительно, - подумал Саша, как хорошо говорит по-русски, и приветствует не на американской земле, а на земле Аляски, и фамилия какая-то знакомая. Но ответы на эти вопросы пришли позже. Шумов и Сорокин назвали себя.

- А что это за фамилия у тебя, Николай такая? – не вдаваясь в дипломатию,  и особо не церемонясь, спросил Шумов.

- Фамилия обычная, русская.

Наши друзья переглянулись. Они ничего не понимали.

- Мой прадед, Барклай де Толли, его вы не можете не знать, это из истории вашей страны.

- Хороший прадед, присвистнул Шумов, конечно, мы его знаем. А ты что тут делаешь?

- Мои родители после революции  эмигрировали в Америку. Я стал лётчиком. С началом войны с Германией прошусь на советско-германский фронт. Командование решило, что сейчас я нужен здесь. Я с этим согласился. Ведь наша работа это помощь вашему фронту?

- Ещё какая! – проговорил Шумов, поражённый услышанным.

- Я хочу подарить Вам наши сувениры, - и он вручил каждому по коробочке.

Друзья поблагодарили  и заглянули в коробочки. Там на красном шёлке лежали кусочки моржового клыка, на которых были изображены собачьи упряжки с каюрами, а над ними самолёт с американскими опознавательными знаками.

- Большое спасибо, Николай! На вот  тебе на память о нашей встрече, - он отцепил от петлицы шпалу и вручил её американцу.

- Всё равно придётся переодеваться, - сказал он, обращаясь к Сорокину.

Следуя примеру опытного друга, Александр снял бомбочку, которая указывала на его штурманскую принадлежность, и тоже вручил её Николаю, который очень растрогался и сказал.

- Вы меня извините, мне надо идти.  Давайте встретимся вечером в офицерском клубе. Я вас познакомлю с нашими лётчиками, расскажу о нашей жизни, выпьем за знакомство.

- Хорошо, - сказал Шумов, принимается. Дело в том, что мы ещё не разместились, не знаем, какие будут указания от руководства, если ничего не помешает, обязательно придём.

Новые знакомые пожали друг другу руки и расстались.

Сувенирный пример Шумова заразил всех прилетевших. Они стали в качестве сувениров направо и налево раздавать атрибуты красноармейской военной формы. Опытный Пётр оказался прав, все они в тот же день переоделись в гражданскую одежду.

Гостеприимно встреченные союзниками, советские специалисты разместились в казармах местной авиабазы, для лётного состава было выделено несколько коттеджей, которые как две капли воды были похожи друг на друга. На первом этаже каждого из них был большой общий холл с камином, на втором этаже - спальни.  Питание было организовано в лётно-технической столовой. Конечно, о таких условиях наши люди не мечтали. Ведь они, в большинстве своём были фронтовиками, а на фронте, как известно не до комфорта.

Для работы военной приёмки, на аэродроме стояло четыре больших ангара, которые прилетевшие специалисты, под руководством главного инженера Бориса Красильникова, использовали с максимальной полезностью. Здесь, при организации приёмки, особенно на начальном её этапе, очень пригодились и опыт работы в Ираке на аэродроме Басра и организаторские способности Бориса Васильевича. Военная  приемка на Аляске, сразу после прибытия не американский континент, начала продуктивно работать. Инженерно-технический состав без раскачки включился в приёмку уже ожидающих перегона в СССР самолетов.

Но для того, чтобы перегонка велась чётко и без срывов, необходимо было организовать лётную работу. В неё входили, приём и размещение лётно-подъёмного состава, распределение лётчиков и штурманов по эскадрильям и экипажам, что для выполнения задач было не маловажно. В первом перегоночном полку, так стал называться полк, базирующийся в Фербенксе и перегоняющий самолёты через Беренгов пролив, на первом этапе маршрута, было создано четыре эскадрильи - две истребительные и две бомбардировочные, а также два лидерных экипажа. Каждая истребительная эскадрилья имела девять пилотов и десятого командира эскадрильи. Бомбардировочные эскадрильи состояли из десяти экипажей каждая. Летно-подъемный состав полка насчитывал около ста человек, технический и другой обслуживающий персонал - около семидесяти.         

Группа лётчиков, штурманов и инженеров, откомандированных из Басры, оказались теми людьми, вокруг которых формировался коллектив. В Иваново, когда собранные там люди не знали всей правды, зачем их собрали, к чему готовят, и какие задачи будут выполнять, они были на общих правах и ничем не выделялись среди других авиаторов собранных отовсюду. Но, когда стала ясна задача и все они оказались на Аляске, те, кто уже имел опыт приёмки самолётов, естественно, оказался в центре внимания остального контингента. К ним прислушивались, к ним шли за советом. А они, в свою очередь, делали всё для того, чтобы как можно быстрее и лучше отладить конвейер приёмки и перегона самолётов.



                За чашкой чая

Назначение подполковника Красильникова главным инженером военной приёмки ни у кого не вызвало удивления. Его богатый опыт работы на приёмке самолётов в Басре, позволил на Аляске с первых дней взять нужный тон при организации проверок принимаемой техники. Будучи исключительно грамотным  и опытным инженером, он сумел в короткие сроки создать коллектив единомышленников, который с первых дней работы завоевал уважение как со стороны наших, так и американских специалистов.
Первая неделя пребывания советских специалистов на Аляске в трудах и заботах пролетела быстро. Пока лётчики готовились к перегону, инженерно-технический состав принимал машины, которых уже порядком поднакопилось. В один из дней начальник приёмки полковник Мачин пригласил к себе главного инженера. Борис Васильевич вошёл в кабинет и доложил:

- Товарищ командир, подполковник Красильников по вашему приказанию прибыл.

- Здравствуй, Борис Васильевич, - поднялся навстречу Мачин, - оставь официальный тон, давай с тобой посидим, попьём чайку, а заодно обсудим, что у нас получается, а что нет.

Дружеский тон, с которым встретил его руководитель, несколько обескуражил Красильникова. Главный инженер до прибытия в этот коллектив, не знал Мачина, но слышал о нём, как о грамотном и требовательном авиационном командире, да другого бы сюда и не назначили бы. Их встречи и в Иваново, и здесь в Фербенксе, носили чисто служебный характер. Старший начальник явно присматривался к своему ближайшему помощнику. Борис Васильевич это чувствовал, но будучи высококлассным профессионалом, главную задачу видел в том, чтобы добросовестно делать своё дело,  этого же, он  требовал от подчинённых.  Работал он без оглядки на старшего начальника, что в значительной степени прибавляло ему авторитета. Но, тем не менее, такой приём главного инженера, как военного человека,  несколько удивил.
Хотя, на самом деле, ничего удивительного в этом приёме не было. В авиации, как и на флоте, есть свои традиции. Здесь взаимоотношения между военнослужащими, начальниками и подчинёнными строятся на принципах, которые коренным образом отличаются  от отношений складывающихся в других видах и родах войск. И такая встреча, была скорее закономерной, чем необычной.

Мачин усадил Красильникова в кресло к журнальному столику,  на котором стоял небольшой попыхивающий самовар, явно не американского происхождения. Сев в кресло напротив, он снял салфетку, под которой оказались хлеб, ветчина, печенье, нарезанный ломтиками лимон, сахар, сливочное масло и верный спутник авиации шоколад.

- Ну, как Борис Васильевич первые впечатления от жизни на американской земле?

- Впечатления  хорошие, товарищ командир. В график приёмки укладываемся, но думаю, что после начала перегонки ускоримся. Сложность в том, что приёмщики, как бы, не видят результата своей работы. Машины принимаются и в отстой, а ведь наша задача дать быстрее и больше самолётов фронту.

- Да, с тобой нельзя не согласиться, Борис Васильевич, но надо понимать. Полёты вещь не простая, тем более в таком сложном регионе, приходится ловить погоду. Надо, чтобы ребята пообвыклись, чем лучше они подготовятся, тем безопаснее будут проходить перелёты, а количество они добьют, не сомневайся, – сказал Мачин, подвигая гостю чай в красивом подстаканнике. - Тем более что отбор летающего контингента был очень жёстким. Здесь лучшие, среди пилотов и штурманов многие прошли через фронт, есть даже те, кто участвовал в первых бомбардировках Берлина. Думаю, что они с задачей справятся.

- Да, это так! А Вы, Михаил Григорьевич, - позволил себе обратиться к командиру по имени отчеству главный инженер. - Вероятно, очень чай любите, организация чаепития прямо как на чайной церемонии. Надо же и самовар, и подстаканники. Здорово, ведь в последнее время то кружки, то чашки. А здесь, просто удивительно и очень приятно, чай даже другой вкус имеет.

- Спасибо, что отметил, чай действительно люблю, но без самовара и стакана в подстаканнике и чай - не чай, а так, какой-то напиток. Поэтому, как только должность стала позволять, вожу за собой. В нашей стране самоваром не удивишь, а здесь – заморская диковина.

Поколов щипчиками кусковой рафинад, он взял кусочек, обмакнул его в чай, откусил и отхлебнул из стакана. Во всех его движениях сквозила уверенность, каким-то образом перемешанная с простотой.  Так, ненавязчиво справляясь с обязанностями гостеприимного хозяина, командир начал разговор.

- А, что ты, Борис Васильевич, думаешь по поводу американской техники. Как она тебе, ведь ты не новичок в работе с ней?

- Да, не новичок.  В целом  их самолёты не лучше наших, в чём то получше, в чём то похуже. Вот в отделке салонов они хороши, такой комфорт создают для лётчиков, аж зависть берёт, и почему я не лётчик, и почему не летаю?

- Чем же тебя покорили янки?

- Да вы же летали на всех их самолётах. Разве они не отличаются от наших? Взять хотя бы «Бостоны», везде коврики, шторки, пепельницы светофильтры. В принципе на качество полётов и боеготовность не влияет, но в самолёт заходить приятно, глаз радует.  А  вот,  к  примеру,   «Бостон» А-20G, не имеет кабины штурмана. Не знаю, как будет на фронте, но даже при контрольных облётах этих самолётов, мы сталкиваемся со значительными  неудобствами.

- Кстати о контрольных облётах, - вставил Мачин. - Хорошо, что напомнил, ведь в облёте принимают участие наши инженеры с американским экипажем, так?

- Да на некоторых типах самолётов, так, - ответил Красильников.

- Я сегодня обратил внимание на то, что наши специалисты летают без парашютов. Эта халатность может нам дорого стоить. Вот обрати внимание, насколько дисциплинированы американцы, если кто-то взлетает, то обязательно с парашютом. Я попрошу тебя, Борис Васильевич, разъясни своим людям моё требование. Я категорически запрещаю работу на борту самолёта в воздухе без парашюта. Приказ сегодня же будет готов.

- Есть, товарищ командир, - ответил Красильников, и улыбнулся. Он и сам грешил этим, никогда на контрольный облёт не брал с собой парашют.  - Сегодня же прикажу получить всем парашюты и закреплю за каждым персонально.

- Вот и ладненько, ты давай, пей чай, а то остынет, потеряет вкус.

- Спасибо, Михаил Григорьевич, пью, давно такого вкусного не пил.

- Действительно, здесь чай особенный, на Севере вода имеет совершенно другой вкус. Но цель нашей встречи не только в чаепитии, я бы хотел, Борис Васильевич,  за стаканом чая послушать твоё мнение о первых днях нашей работы, что тебя волнует, настораживает. Ведь какие-то выводы по американской технике сделал.

- Да, есть наблюдения, но о выводах говорить пока рано. Я и сам хотел к вам зайти доложить, посоветоваться. Не всё, на мой взгляд, так хорошо с американской техникой, как нам стремятся это преподнести, вот например,   не нравится мне их резина.

- То есть?

- Шланги и различного рода дюриты они делают по своей технологии, это естественно. И в целом претензий к ним нет, но от наших они отличаются и я, честно говоря,  опасаюсь за них, не знаю, как они поведут себя зимой, не просто при низких, а при сверхнизких температурах. Боюсь, не будут выдерживать давления гидросистемы.

- На чём основаны эти опасения?

- На днях, на одном из принимаемых самолётов лопнул шланг в системе выпуска шасси, американские техники устранили неисправность, а я взял бракованный шланг и внимательно поизучал его. Я не химик, в технических вопросах разбираюсь лучше, чем в молекулярном строении вещества, но, тем не менее, состав резины, из которой был сделан шланг, меня насторожил. Она  какая-то мягкая, рыхлая что ли. Короче говоря, мне резина не понравилась. Я поинтересовался у американского представителя, он мне ответил, что подобный вопрос слышит впервые. Вся их авиация летает с этими шлангами, и никаких проблем. Я у него спросил, а зимой, на что он ответил, что и зимой нормально. А на Аляске? Продолжал допытываться я. «Не знаю, озабоченно почесал затылок американец, здесь зимой мы ещё не летали». Так, что будем ждать зимы. Она меня, честно говоря, пугает.

- Это хорошо, Борис Васильевич, что сейчас думаешь об этом. Нужно будет обратить внимание на эту резину при сильных морозах. Мы не можем допустить гибели лётчиков по нашему недосмотру.

- Я это понимаю, товарищ командир, будем держать на контроле.
Они провели в разговорах ещё некоторое время, периодически подливая в стаканы чай, и обсудив ещё ряд вопросов, расстались. Это чаепитие сблизило двух руководителей, от совместной работы которых, во многом зависел успех нашей военной миссии.

Один из них,  полковник Мачин, был лётчиком и имел большой боевой опыт - воевал в небе Испании и Китае, сражался с немцами под Москвой и на Воронежском фронте. А прибыв, на Аляску, полковник успешно освоил все типы американских самолетов, которые поставлялись нам по ленд-лизу, и прекрасно летал на них. Организовывая работу приёмки,  Михаил Григорьевич одним из главных вопросов для себя считал освоение американской техники.

Красильников же, будучи инженером, вместе со своими подчинёнными непосредственно осуществлял приёмку. Благодаря чёткой и слаженной работе этих двух людей, период становления советской военной миссии на Аляске, в котором складывался коллектив, отлаживались и устранялись  все недостатки и шероховатости, прошёл организованно и стал заделом качественного выполнения задач в течение всего существования военной приёмки в Америке и при перегоне самолётов в Советский Союз.




                Работа началась

Наконец настал день первого перегона американской авиационной техники на Советскую землю. Погода стояла пасмурная. Облака плотно закрывали небосвод, но погодный минимум позволял  выполнять задание. Рано утром, с  Фербенкского аэродрома взлетел бомбардировщик Б-25 с эмблемой «Белый медведь»  на борту. Вслед за ним один за другим, с коротким интервалом взлетели семь истребителей Р-40 «Киттихаук», которые пристроились к ведущему бомбардировщику пеленгом справа и слева. За штурвалом лидирующей машины сидел командир 1-й перегоночной авиадивизии и начальник Красноярской воздушной трассы полковник И. П. Мазурук, который решил лично лидировать в первом групповом перегоне истребителей.

После взлёта, построившись в походный порядок «клин», по три  и четыре  машины в правом и левом пеленге, они, как цыплята за клушкой, спокойно держались в строю за лидером на всех отрезках тысячекилометрового маршрута, прокладываемого нашим штурманом. С трудом пробив многослойную облачность, истребители с подвесными бензобаками перелетели Берингов пролив и приземлились в Уэлькале. Для лётчиков истребителей это был не просто   первый   полёт,   связанный   с   перегоном   американских самолётов.   Им ранее  не приходилось летать в плотном строю, а расстояние в 1493 километра, которое они преодолели, пересекая Берингов пролив, для каждого из них было рекордным.

В тот же день из Нома на Чукотский аэродром Марково перегнали первую группу из двенадцати бомбардировщиков А-20 «Бостон». Конвейер перегонки был запущен.
В числе этих перегонщиков оказались и Шумов с Сорокиным.  Сразу по прилёту, в период формирования эскадрилий и экипажей, Шумов походатайствовал, чтобы Александра ввели в его экипаж. В авиации всегда уделяли большое внимание такому вопросу, как слётанность экипажей, которая зависит не только от  лётных качеств каждого члена экипажа, но и личных взаимоотношений среди его членов и взаимопонимания в коллективе.  Поэтому, просьба Шумова не носила в себе ничего необычного.

Это был их первый совместный полёт. Когда шли в облачности и не видели соседних самолётов, Шумов, отвыкший летать в таких условиях, а может быть, чтобы проверить штурмана, спросил.

- Саша, а ты не боишься потеряться при такой видимости.


- Нет, командир, не боюсь. У меня есть координаты аэродрома Марково, куда мы должны приземлиться, ветер известен, даже если будет совсем темно, даже если все потеряются, -  мы прилетим в назначенное место.

- Ай да молодца, штурман! Ничего не боится. Ну, а мы-то по проложенному курсу, ух как лихо долетим. 

- Здесь летать можно, - продолжил свои размышления Саша. - И радиосвязь есть и техника новая, и никакого противника внизу, прямо летишь, и душа радуется. Это не то, что на Берлин или к партизанам. При полном радиомолчании. Вот там бывало страшновато и при этом, уж точно, каждый должен был знать свой манёвр.

Уже при подлёте к Камчатскому берегу, когда Берингов пролив остался позади, посветлело и Александр,  пересчитав, вывалившиеся из облаков наши самолёты, с хорошим настроением принялся рассчитывать посадку.

Передав машины своим коллегам из второго перегоночного полка, пообедав в Марково, лётные экипажи загрузились в транспортный самолёт и полетели в Фербенкс. Когда взлетели, всех разморило, сытный обед и непривычное безделье дали о себе знать. Равномерный гул моторов и периодическое покачивание способствовали тому, что   пассажиры начали активно дремать. Минут через тридцать полёта Шумов взбодрился и стал приглядываться к товарищам, чтобы обнаружить не спящих. Увы, таковых не оказалось. Он попробовал примоститься поудобнее, закрыл глаза и собрался подремать, но в это время одна из парашютных строп, которые были подвязаны под потолком грузовой кабины, каким-то образом отвязалась и карабином ударила его по лбу.  Пётр от неожиданности резко подпрыгнул с криком:

- В чём дело?

Услышав в ответ хохот проснувшихся товарищей, он понял, в чём дело, рассмеялся сам.

- Вот же невезуха! Только собрался поспать и на тебе, стропа нашла именно меня и сразу в лоб.

- Прикинь Петя, и она тоже женского рода. Бояться тебе надо женщин, ох бояться, – проговорил штурман Витька Решетов, знающий Шумова ещё по Басре.

- А ты Витёк не переживай, нормальный мужик должен не бояться женщин, а уметь с ними обходиться. Вот смотри, раздолбай механик плохо закрепил стропы.

-  Правильно, - перебил его Решетов. - И она нашла тебя.

- Да нет, я о другом. Он плохо закрепил, а она пошла гулять. Чувствуешь о чём речь? То-то и оно, привязывать надо крепче, а не привязал, она и пошла. И вот в этот самый момент гуляния, кого она находит? - Меня. Понял? Что это? Это знак мой дорогой, а ты говоришь надо бояться. Эх, и примитивный же ты человек Витя. И за что тебя твоя Маруся любит и ласковые письма шлёт, не знаю. Наверное, не разобралась в тебе до конца.

- Ладно, чего ты завёлся, тебе на язык хоть не попадай, - пошёл на попятную Решетов.

- Ты первый начал, но коли понял свою ошибку, прощаю, мир.
Сон  у всех как рукой сняло. Настроение было приподнятое, возвращались на базу, задание выполнили, всё складывалось хорошо.

- Сань, а отгадай, о чём я сейчас думаю, - повернулся Пётр к Александру, который сидел и улыбался, слушая не злобную перебранку товарищей.

- Совсем не сложно отгадать. Наверняка пойдёшь к Леночке, и если она тебя не прогонит, проведёшь вечер с ней.

- Предположим, отгадал, а чем будешь заниматься ты, мой юный друг?

- Не знаю, почитаю, отдохну. Ведь завтра, наверняка полетим опять, погода - смотри какая. Принятых самолётов накопилось много.

- А вот здесь ты не угадал, если даже и полетим, а скорее всего так и будет, полетим, то одно другому не мешает, слушай моё предложениё. – Он наклонился к Саше поближе, чтобы их разговор не был слышен окружающим. – Как ты помнишь сегодня наш первый перегон. Его надо отметить. Сейчас прилетим, помоемся, побреемся, надраим ботинки, и ты пойдёшь занимать место за столиком в офицерском клубе, я подозреваю, что народу там сегодня будет много.

- Ну, ты даёшь! А что я буду делать за этим столиком один?

- Не догоняешь штурман, в полете ты сообразительнее. Кто тебе сказал, что ты будешь за столиком один? Мы с Леной придём к тебе, а уж если она откажется со мной идти, то приду один, и нас будет уже двое, согласен?

- При таком раскладе согласен, если не буду вам мешать.

- Да, что ты Саня, ты же знаешь, как она к тебе относится, мне кажется, что она только обрадуется такому соседству.               
- Ну, хорошо, договорились.





                В офицерском клубе

После ужина, надраив себя до блеска, друзья разошлись каждый в свою сторону.  Пётр пошёл разыскивать Леночку, чтобы пригласить её на вечер, а Саша направился в офицерский клуб. Это было его первое посещение клуба. В день своего прибытия на Аляску они так и не сумели воспользоваться приглашением  своего американского приятеля де Толли. В тот вечер слишком много было дел по размещению, переодеванию и инструктажам. Каждому прибывшему пришлось решать массу самых разных мелких организационных вопросов.

Кроме того наши специалисты не знали можно ли им ходить   в   офицерский   клуб,   как   нужно   общаться   с американцами. Все эти моменты были разъяснены им позже. Нашим офицерам было разрешено неограниченное посещение офицерского клуба. Более того, учитывая то, что у американских офицеров непосещение клуба считалось дурным тоном, нашим офицерам и особенно лётному составу было рекомендовано при любой имеющейся возможности навещать гарнизонный офицерский клуб. При этом, на инструктаже было разрешено  пить спиртное, но строго  следить за количеством выпитого и не выходить за рамки приличия. Общаясь с американцами, надо быть дружелюбными и доброжелательными. Вместе с тем, избегать разговоров   на служебные и политические темы и дружбы с ними не водить.

Подходя к клубу, Саша обнаружил, что многие его товарищи тоже подтягиваются в эту сторону.  - «А прав был Петя, когда послал меня занимать столик», - подумал он.  В холле клуба его встретил высокий американский солдат, явно мулатского происхождения. Широко улыбаясь в два ряда белоснежных зубов, он проговорил:

- Гуд ивнинг, мистер офицер, велкам плиз. - Он помог снять плащ  и проводил Александра до дверей в основное  помещение.
Войдя в зал, Саша осмотрелся. На первый взгляд это был ресторан со столиками,  эстрадой  для  музыкантов и небольшим  танцполом.  Он прошёл  к свободному  столику, присел на стул и принялся рассматривать зал. Ему всё было интересно. Хотя сравнить было особо не с чем.

На Родине  ему только однажды удалось побывать в ресторане. Это было сразу после выпуска из военного училища, в Гатчине, ещё перед войной с Финляндией. Тогда командир экипажа, в который он попал, пригласил своих товарищей отметить рождение сына. Ресторан назывался громко и красиво «Северная пальмира». Ему запомнился зал с пальмами в кадках, расставленных вдоль стен, клубы табачного дыма, ярко накрашенные девицы, которые почему-то приставали с объятиями. Очень горькая и крепкая водка, которую он впервые там попробовал, ни радости, ни  прилива энергии не принесла.  Только ощущение неспособности управлять своим телом и страшное, до тошноты, головокружение. С тех пор он не пил.  Алкоголь в его сознании тесно увязывался с этими неприятностями и утренней головной болью, которая была такой сильной, что до сих пор ещё не исчезла из памяти.

Подошёл официант, с которым Саша кое-как объяснился. Он разъяснил, что его товарищи скоро подойдут, а на период ожидания, заказал себе апельсиновый сок со льдом. Официант ушёл и для Саши наступил момент, когда он не спеша мог осмотреться и, насколько это было возможно, понять, что за порядки существуют в этом заведении.

В полупустом зале царил полумрак. Звучала тихая музыка. На эстраде перед танцполом играли несколько музыкантов в военной форме. Впереди оркестра саксофонист, прикрыв веки, негромко выводил мелодию из кинофильма «Серенада солнечной долины».  В дальнем углу зала стоял бильярдный стол.
Особое место занимал бар с барной стойкой. Создавалось такое впечатление, что это место является главным в зале. В баре было выставлено такое количество самых разнообразных бутылок, с яркими красивыми этикетками, что у Саши зарябило в глазах. Он никогда не думал, что спиртных напитков может быть так много в одном месте. За барной стойкой уверенно работал рослый американец в рубашке цвета хаки, замшевой жилетке с кисточками и в ковбойской шляпе. Он с удовольствием вступал в разговоры с теми, кто присаживался у стойки на высокий стул. А уж если кто-то заказывал коктейль, то он показывал чудеса жонглёрского искусства, подбрасывая в воздух различные бутылки и стаканы. Со стороны создавалось впечатление, что фужеры наполняются в воздухе.

Присутствующие в зале американские офицеры, практически, все были в военной форме. Александра, как и его товарищей прибывших на Аляску поразила форма одежды американских военных. Её особенностью было то, что у них по внешнему виду трудно было отличить генерала от рядового - у всех почти одинаковая форма. То ли дело у нас генерал - издалека видны яркие лампасы, большие звезды в окантованных золотым шитьем петлицах, широкие нарукавные шевроны.

- Ну, что Санёк, скучаешь?  - услышал он голос Шумова за спиной.

Александр повернулся и увидел сияющее лицо командира экипажа и рядом с ним Леночку Маркову с букетиком цветов. Поднявшись, он пожал протянутую Леной руку и, несколько, смущаясь от того, что впервые в жизни говорит комплимент, проговорил:

- Здравствуйте, Лена. Вы сегодня ослепительно красивы. Я думаю, на всей Аляске не найдёшь такую красавицу.

- Спасибо, Саша! Я не думала, что вы такой мастер на комплименты.

- Леночка, обижаешь. Ведь он член нашего экипажа. А ты ведь знаешь как в авиации, - скажи, кто у тебя командир и я скажу кто ты. А кто у лейтенанта Сорокина командир? Правильно, Шумов. Какие будут вопросы?

- Вопросов нет, Петя, ты неисправим, – проговорила Леночка и, обернувшись к подошедшему официанту, что-то сказала ему по-английски. В ответ тот широко улыбнулся, кивнул головой  и, провозгласив волшебное  «О-кей!», удалился.

- Если Вы не возражаете, мальчики, я ему сказала, что когда мы сделаем выбор, позовём его.

- Лена, поскольку для тебя не существует языкового барьера, предлагаю этот выбор сделать тебе, - предложил Пётр. - На цены не смотри, сегодняшний день стоит того, чтобы его хорошо отметить.

Лена сделала выбор, тщательно обговаривая  каждую позицию с друзьями. Они заказали шампанское, конфеты, фрукты и лимон. Когда Шумов произнес слово лимон, Лена не без ехидства спросила

-  А зачем тебе, Петя, лимон? Ты разве не знаешь, что к шампанскому фруктов и конфет вполне достаточно?

- А лимон, Леночка для того, чтобы, если надумаем выпить коньяк или, к примеру, виски, нам не пришлось заказывать закуску, она у нас уже будет. Ведь шампанское  для тебя и для первого тоста за праздник.

- Ты не прав, командир, я не пью крепких спиртных напитков, - сказал Саша.

- Да не может быть, ты же боевой штурман, - удивился Шумов.

- Может, может, рассмеялся Александр.

- Молодец Саша, - поддержала его Леночка,  - наконец-то у меня появился достойный напарник, который не пьёт крепкие напитки.

- Действительно придётся шампанское лимоном закусывать, вот уж не ожидал – нарочито ворчливо заметил Пётр.

Постепенно зал наполнялся посетителями. Советские офицеры, лётчики, штурманы, инженеры, вели себя сдержано, присматривались к ситуации, но постепенно скованность проходила. Совместно с американцами начали поднимать тосты  «За победу!», подсаживаться друг к другу. Американцы приглашали наших за свои столики, наши американцев.

Пётр пригласил Лену на вальс. Они танцевали так, что все, кто был на танцполе, остановились и  с удивлением смотрели на советскую пару. Так не танцевал никто. Гармоничное сочетание сказочной музыки Штрауса, с пластикой движений красивой пары покорило всех. Казалось, что для этих двух молодых людей, сейчас не существует ни войны, ни этого зала, ни присутствующих гостей,  а есть только музыка и они, принадлежащие друг другу.

Стихли последние звуки вальса, Леночка полуприселела в книксене и слегка склонила голову, Пётр, наклонившись, поцеловал ей руку. Все присутствующие громко зааплодировали. Шумов взял смутившуюся Леночку под руку и под звуки аплодисментов гордо повёл её к своему столику.

- Ребята, какие вы молодцы, я такое видел только в кино, - сказал Саша, когда друзья сели на свои места.

- Красиво танцевать, также как и вести себя в обществе, должен уметь каждый советский лётчик, ведь вы элита наших вооружённых сил, тем более - здесь, в чужой стране, – назидательно проговорила Лена и, повернувшись к Шумову, сказала,  -  Спасибо тебе Петя, что не опозорил, никак не ожидала от тебя такой сноровки.

- Конечно, - ворчливо проговорил Пётр. - Откуда у полярного медведя может быть сноровка, мы же не паркетные лётчики. Это всё благодаря вам, барышня, вашему умению, - закончил он и раскланялся.

Все громко рассмеялись. В этот момент Александр увидел, как через весь зал к ним направляется капитан Николай де Толли. Он негромко сказал Петру:

- Командир, кажется, к нам гости.

- Ну, что же, это хорошо, будем встречать гостей. - Сказал Шумов и, широко, чисто по-американски, улыбнувшись,  шагнул навстречу Николаю.
Они встретились как друзья, горячо пожали друг другу руки и Пётр, полуобняв Николая, подвёл его к своему столику.

- Это Елена, наш друг, - представил Леночку Шумов.
Лена встала, протянула руку и проговорила на  хорошем английском:

- Меня действительно зовут Лена, я переводчик советской миссии, а вы кто, капитан?

- Николай, - сказал гость, склоняя голову и целуя Леночке руку, - Николай де
Толли. Пилот-инструктор военно-воздушных сил Соединённых Штатов Америки.

- А по произношению и не скажешь, Вы отлично говорите по-русски, – заметила Лена. - И по манерам явно не американец.

- Я по происхождению русский, бабушка вывезла меня ребёнком в Турцию, затем в Америку. Так сложилась судьба. Но, к моему счастью в семье меня воспитывали на русских традициях.

Подарив даме ослепительную улыбку и извинившись перед ней, он повернулся к Саше, протянул ему руку и, похлопав по плечу, сказал:

- Здравствуй, штурман Александр. Как ты устроился, как твои успехи?

- Здравствуй, Николай, спасибо, всё хорошо.
Пётр усадил гостя на свободный стул.

- Что будешь есть, пить, Коля?

- О, как ты меня замечательно назвал – Коля! Так меня называла в детстве только моя бабушка. Всё-таки меня не случайно всегда тянет к русским. Есть я, ничего не буду, а вот виски я сейчас закажу.

- Нет, Коля, у нас так не принято. Ты  наш гость, поэтому заказывать будем мы.
Пётр подозвал официанта, заказал виски и коньяк.

- Вот видите, и лимон пригодился, - пошутил он.

-  А вы, что, виски не пьёте? -  отреагировал на заказ коньяка Николай.

- У нас с этим всё  сложно, - ответил Пётр. - Дама кроме шампанского не пьёт ничего, да и то, как она пьёт нельзя назвать питьём, штурман не пьёт крепких напитков, а я, к виски не привык, пью или водку или коньяк. Но поскольку сегодня праздник, я считаю, что коньяк это правильно.

- Понятно. Я думаю, что ваше пребывание на Аляске, несколько, поправит сложившуюся ситуацию. Не знаю как Елена, но то, что не пьющий по молодости лет Александр и ты Пётр, через некоторое время будете пить виски и поймёте, что это достойный напиток, я не сомневаюсь.

- Пока принесут заказанное спиртное, я предлагаю выпить шампанского за наше знакомство, - сказал Шумов и разлил по фужерам шампанское.

- Я с удовольствием поддержу этот тост, - очень серьёзно, даже немого торжественно, проговорил де Толли, поднимая бокал шампанского, -  Но хочу добавить к нему поздравления за успешное начало нашей совместной большой работы. Я горжусь тем, что познакомился с вами. Мы пилоты знаем, что летать по сибирской авиационной трассе  обычные лётчики не могут – это удел высочайших профессионалов своего дела, каковыми вы и являетесь. Сегодня мы с интересом наблюдали за вашим перелётом и очень рады, что задача выполнена блестяще.  Думаю, что сейчас скептиков поубавится, а их в наших рядах, поверьте мне, не мало. Я пью за вас!

- Это очень высокая оценка, – сказала Лена, после того, как все выпили. - Тем более, что она прозвучала из уст такого пилота-асса, как вы.

- Ну что вы Елена, Я обычный лётчик, - скромно заметил Николай.

- Я знаю, что говорю, - ответила Леночка, мило, улыбаясь.

Принесли виски и коньяк. Стало значительно веселее. Некоторая скованность, вызванная коротким знакомством с американским лётчиком, растаяла. За столиком создалась атмосфера дружбы и взаимопонимания. У всех присутствующих появилось ощущение, что они давным-давно, знают друг друга.




                Рассказ американского пилота

Узнав, что Шумов до войны был лётчиком полярной авиации, Николай попросил его рассказать, как приходилось летать в Заполярье. Пётр рассказал несколько эпизодов из своей неспокойной, кочевой жизни воздушного «бродяги».

- Знаешь Пётр, - сказал поражённый американец. - Ты не просто пилот, ты русский де Сент Экзюпери.

- Ну, это ты, брат, загнул, - рассмеялся Шумов. - Вы американцы привыкли всё гиперболизировать. Просто мы выполняли свою работу. Расскажи лучше ты, что-нибудь из  своей пилотской жизни.

- Да, у меня тоже был один интересный, неординарный  случай, если бы он произошёл не со мной, никогда бы не поверил, что такое возможно.

- Вы специально интригуете, чтобы повысить интерес к рассказу? -  лукаво улыбнулась Лена.

- Нет! Я уверен, что этот случай будет интересен всем. Итак, слушайте.

- А ведь он нас действительно заинтриговал, - тихо заметила девушка, повернувшись к Саше, и, поймав на себе укоризненный взгляд Шумова, скороговоркой проговорила для всех. - Ой, простите, ради бога, я больше не буду, - она по-детски очень смешно и наивно прижала указательный пальчик к губам.

- Это было в Калифорнии, – начал свой рассказ Николай.  - Мы вылетели в учебный полёт на бомбардировщике. При взлёте в самом конце разбега, уже при отрыве переднего колеса от  земли, самолёт чуть заметно, как бы клюнул носом, я  прибавил газу, машина выровнялась и штатно взлетела. Идём с набором высоты, убираем шасси. Слышу в наушниках голос бортмеханика, который докладывает о том, что передняя стойка не убирается. Делаем вторую попытку, третью, ситуация не меняется. Командир, а вы знаете, что у нас командиром корабля является штурман, даёт команду, посмотреть, в чём там дело. Бортмеханик открыл люк  пола,   и  полез  вниз,  чтобы  получше рассмотреть причину неисправности. Спустя некоторое время он вылез из люка и сказал: - Командир, мы без передней ноги.       

- Что это значит?

- Передняя стойка подломилась при взлёте, и не фиксируется. На неё садиться нельзя.

- Пилот, что будем делать? Покидаем самолёт? - спросил меня штурман. 

- Подожди, командир, не спеши, - ответил я, - Надо подумать, время у нас есть.
Передали ситуацию на землю. Оттуда поступила команда:

- Выработать топливо, направить машину в безлюдное место, экипажу покинуть самолёт.

Я понимал, что команда разумная и, что ситуацию могу спасти только я.  В другое время я бы просто выполнил команду, и никто бы меня за это не осудил. Но накануне этого полёта я получил звание лётчика-инструктора, и в этой обстановке      покинуть самолёт мне не позволила честь. Докладываю командиру:

- Командир, я буду сажать самолёт, экипаж может покинуть машину, справлюсь один.

- У тебя есть план? - спросил он меня.

- Да, есть.

- Хорошо, понял тебя, экипаж остаётся, каждый делает свою работу. Всем членам экипажа выполнять команды пилота. Давай Ник, действуй!

- А, что же это был за план? – спросил, не сдержавшись, заинтригованный  Пётр.

- А вот здесь сейчас и начнётся самое интересное, - он сделал небольшую паузу, пригубил виски и оглядел зал.

За это время в зале посетителей заметно поприбавилось. Свободных мест уже не было. Те, кто приходил, или присаживались за столиками друзей и знакомых, или задерживались у барной стойки. На танцполе весело отплясывали повеселевшие гости.
Николай удовлетворённо затянулся сигаретой и, выпустив тонкую струйку ароматного дыма, продолжал:

- Поскольку командир передал право управлять ситуацией мне, я стал действовать. Связался с  руководителем полётов и попросил  подготовить  и поставить вначале посадочной полосы  справа и слева по грузовику, на  которых  закрепить  канаты.  При посадке бомбардировщика их,  как лассо нужно забросить на кили самолёта и машинами затормозить его бег по полосе,  удерживая при этом носовую часть  от удара о землю.

- Ну, ты даёшь! – восхищённо выдохнул Шумов, который будучи опытным лётчиком, как никто другой, понимал сложность такой посадки, - И что же, ты сел таким способом?

- Да, сел, пока вырабатывали топливо, сделали пробный заход на посадку, прикинули совместное движение грузовиков и самолёта, всё сходилось. Я ушёл на новый круг, а на земле всё вернули в исходное положение. Появилось понимание того, что такая посадка возможна, но никто не знал, как поведёт себя самолёт, выдержит ли нагрузку его хвостовое оперение. Но, назад пути не было, надо было садиться, и я пошёл на посадку.

Самолёт хорошо слушался управления, стойки основного шасси выпустились и стали на замки. Если бы не аварийная лампочка передней ноги, которая не гасла и продолжала гореть, то посадка проходила штатно. При подходе к полосе, я дал команду на движение грузовиков и увидел, как они рванули с места и, набирая скорость, понеслись вперёд.

Самолёт коснулся земли, чувствуя, как колёса побежали по полосе, я изо всех сил старался удержать приподнятым нос самолёта. И вот грузовики рядом. Вижу, как привязанные в кузовах машин механики готовятся бросать верёвки. В этот момент у меня в голове промелькнула нелепая в этой ситуации  мысль, я подумал, -«Наверное, эти парни из Техаса». Я не видел, как они бросали верёвки. В тот момент, когда  это произошло, скорость самолёта не на много превышала скорость машин, которые неслись так быстро, на сколько, они  были способны. Когда натянулись канаты, самолёт дёрнуло,  нос несколько приподнялся. Я реально почувствовал, как какие-то силы извне держат самолёт и тормозят его бег по полосе. Вот так  благополучно закончился этот полёт.

- Фантастика, - проговорил изумлённый Александр, который за всё время рассказа не проронил ни слова, - Никогда такое не пришло бы в голову.

- А где удалось найти таких парней, которые, так лихо бросили верёвки? – спросила Лена, которая не до конца разбиралась в особенностях пилотирования самолётов, но то, как удачно заарканили несущийся по полосе бомбардировщик, на неё произвело впечатление.

- Отвечу сразу на оба вопроса, - сказал Николай, довольный тем, что своим рассказом очень заинтересовал  присутствующих. - Такая мысль могла прийти в голову только американскому пилоту. Ведь здесь, в Америке, особенно в Техасе, все мальчишки с детства играют в ковбоев, бегают с верёвками и набрасывают лассо на всё, что движется и не движется.

-  А ты не уточнял, парни, которые бросали лассо, были действительно из Техаса? – спросил Пётр, мысленно переживший эту посадку вместе с рассказчиком.

- Да, это были ребята из Техаса. После удачного приземления я каждому из них подарил часы и поставил по бутылке виски.

- В твоих поступках, Николай, чувствуется русский характер, ты ведёшь себя так, как если бы ты вырос в России, - сказал Шумов, разливая виски. Рассказ американского пилота поразил его. Такая посадка требовала не только высочайшего мастерства пилота, смелости тех, кто помогал ему, но и большого мужества человека, взявшего на себя ответственность за жизнь членов экипажа, за спасение самолёта, которое присутствовало далеко не у всех, это Пётр знал точно.

- Не знаю, если я похож на русского, то мне это очень приятно. Несмотря на то, что  всю свою жизнь я прожил в Америке и был воспитан по законам этой страны, мои родители не давали мне забывать о том, что я из России. Такие слова, как долг, совесть, честь, знают и американские офицеры, но эти понятия имеют для них несколько другую окраску, да и относятся к ним они по-другому.





                Отдохнули и по домам

Вечер продолжался. Все веселились, танцевали, поднимали тосты за победу, за советский и американский народы, за    дружбу и конечно  за женщин. Когда галантный Николай провозгласил этот тост, присутствующие за столом лётчики встали и, подняв локти рук, в которых держали бокалы, до уровня плеч,  выпили до дна.
Американцы, увидевшие эту картину, дружно зааплодировали, а Николай, обняв Шумова, растрогано сказал:

- Пётр, я очень рад, что ближе познакомился с тобой, я сегодня получил то, чего мне не хватало, это общение с вами. Удивительно,  что  вы  храните традиции офицерства той, прежней армии. Мне казалось, что вы, советские русские не такие. Наша пропаганда рассказывает о вас совсем другое.

- Пропаганда на то и пропаганда, чтобы рассказывать небылицы, - рассмеялся Шумов.

- Командир, не увлекайся, - в полголоса проговорил Александр, Лена тоже укоризненно посмотрела на Петра.

- Да ладно, здесь все свои, - отмахнулся командир.

- А вот с этим я не согласен, - тихо проговорил Николай. - Не знаю, может быть среди ваших и все свои, но у нас по-другому. Перед вашим прилётом в Фербенкс и в Ном на Аляску прибыла большая группа авиационных специалистов, знающих русский язык. Их задача помочь вам адаптироваться с языком и ввести вас в обстановку. Но, среди них есть и такие, которые не рады тому, что Америка помогает вам в войне. Более того, я подозреваю, что их задача состоит не только в оказании помощи советским специалистам. Поэтому рекомендую не расслабляться, и как говорил ваш любимый Маркс, всё брать под сомнение.

- Спасибо за предупреждение Ник, мы знаем, что так должно быть.

- Со мной тоже можете быть поаккуратнее, ведь мы мало знакомы, хотя я пилот,  в шпионские игры не играю и отношусь к вам, как друг. Думаю, что со временем всё станет на свои места и будет ясно, кто есть кто.

- Ты зря предупреждаешь, Ник, мы тебе верим, ну, а если ошибёмся, значит, мы совершенно не разбираемся в людях.

- Давай, Петя, закончим этот не приятный разговор. Я думаю, что мы поняли друг друга и больше к этой теме возвращаться не будем.
Они пожали друг другу руки, и выпили за дружбу. В это время  «сработал тормоз». Лена, посмотрев на свои часики, улыбаясь, сказала:

- О, ребята, да мы засиделись, Скоро двадцать два часа, у меня завтра тяжёлый день, да   и   вам,   если   не   ошибаюсь,   лететь на Чукотку, поэтому предлагаю завершить праздничный ужин и идти отдыхать.

- Может быть, ещё немного посидим? - неуверенно  спросил Шумов, ожидая поддержки от товарищей.

- Я думаю, что Леночка права, завтра напряжённый день, - проговорил  Саша, почувствовав, как Лена, в знак благодарности, сжала его локоть.

- Да, друзья, пожалуй, на сегодня хватит, - поддержал Лену и Николай, - Но предупреждаю, в субботу встречаемся здесь, я вас приглашаю, на ужин прошу не ходить, поужинаем здесь.

Они расстались как старые друзья. При взгляде со стороны никому и в голову не могло прийти, что эти люди познакомились всего несколько дней назад.
Пётр проводил Лену, которая без задержки отправила его отдыхать, ведь завтра лететь через пролив, нужно быть в форме, а, как известно, небо не прощает никаких послаблений. Это знает каждый, кто связан с авиацией.

Лена, не включая свет, подошла к окну и отодвинула шторку. Пётр стоял, раскуривая сигарету, поглядывал на Леночкино окно, которое должно было засветиться. Она включила свет, помахала ему рукой и вновь выключила, чтобы лучше было его видеть. Пётр затоптал сигарету, махнул рукой и резко повернувшись,  зашагал прочь. Лена с грустью смотрела на стройную фигуру лётчика, затянутую в кожаный реглан.  Она вдруг впервые почувствовала, как что-то шевельнулось в её душе и заставило совершенно по-другому посмотреть на человека, который вот уже несколько месяцев обхаживает её.

Это было не сформировавшееся, даже не осознанное чувство, которому Лена на этот раз не придала никакого значения. Те сложившиеся между ними дружеские отношения, которые, порой, были не лишены иронии к своему воздыхателю, с трудом пропускали новое, ещё не изведанное чувство, зарождающееся в груди молодой девушки.
Она вздохнула и, дождавшись, когда Пётр повернул за угол, стала укладываться спать. Уже лёжа в постели, Лена вспомнила Басру, перелёт в Москву, первые дни жизни на Аляске. Внезапно обнаружив, что в этих воспоминаниях рядом с ней всегда находился Шумов, она неожиданно для себя вдруг подумала: «Ой, Ленка! Да уж не влюбилась ли ты?» и тут же попыталась отогнать от себя эту мысль. «Да нет, с какой стати? Мы знакомы уже несколько месяцев и никаких таких мыслей раньше не возникало.  А потом, во время войны влюбляться – это не правильно». Лена закрыла глаза и попыталась уснуть, но сон всё не шёл. В полудрёме она проворочалась до утра, так и не уснув по-настоящему.   

Вернувшись из клуба, Александр Сорокин со стрелком-радистом Васей Казаковым, в ожидании командира решили попить чаю. Разжигая примус, который почему-то никак не загорался, Вася ворчал:

- Наверное, ещё не один раз придётся кочегарить эту керосинку, чтобы напоить командира горячим чаем, как ты думаешь, Пушкин?

- Думаю, что ты плохо знаешь Лену, она не будет долго держать Шумова, ведь завтра перелёт, - ответил Саша, который с полотенцем в руках направлялся в душевую. Он настолько привык к своему прозвищу, которое кочевало за ним по аэродромам с курсантской поры, что реагировал на него как на своё родное имя. В это время дверь открылась и на пороге выросла фигура командира.

- А я, что говорил, - рассмеялся Саша, увидев Шумова, - Ты, Вася по молодости лет ещё плохо разбираешься в женщинах.

- Вы опять о женщинах, - вздохнул Пётр, снимая реглан - о самолётах больше надо думать.

- А, что это товарищ командир такой грустный  сегодня?  - Не унимался бортрадист, никак не отреагировав на Сашину реплику.

- А то и грустный, что пришёл, надеясь найти вас спящими, а вы тут беседы на женские темы разводите. Забыли, что завтра лететь?

- Не ругайся командир, ты не прав, - стал на защиту товарища Саша. - Во-первых: - ты пришёл настолько быстро, что мы даже чай не успели приготовить, а во-вторых: - мы вовсе не о женщинах, а о Лене, которая правильно понимает ситуацию и не дала тебе разгуляться перед ответственным полётом, отправив отдыхать.

- Да ладно, ты такой же нудный, как она, - сказал Пётр, пройдя к столу и усаживаясь за него, - Так, где же ваш чай?

- Товарищ командир, даже такая современная техника, как примус, уступает скорости вашего передвижения и не успевает вскипятить чай, - ответил  Вася, устанавливая чайник на разгоревшийся, наконец, примус. Он любил строить высокопарные фразы, что сейчас с удовольствием сделал. Победно взглянув на командира, начал доставать из серванта чашки и расставлять их на столе.

- Какой ты всё-таки ехидный человек, Вася. Ты бы брал  пример со старшего товарища, что ли. Вот посмотри, Александр, опытный, боевой штурман, воевал, бомбил Берлин, а ведёт себя поприличнее, чем ты, не ехидничает так с командиром.

- Да не ехидничаю я, товарищ командир, а констатирую факт. А, что касается штурмана, то я прислушиваюсь к его мнению, несмотря на то, что он старше меня всего на один месяц.

- И не на месяц, а на полтора, - поправил Василия Саша, выходя из душа и кутаясь в махровый халат.

- Ну вот, человек уже душ принял и даже тебя успел поставить на место, а ты говоришь скорость передвижения. Это ты не умеешь обращаться со своей современной техникой.

Так, подшучивая друг над другом, они попили чаю и отправились отдыхать. Завтра предстоял тяжёлый день.





                «У Фариды»

- Слушайте, ребята, какое захватывающее начало, - я был вне себя от такой неслыханной удачи. Рассказ всё больше и больше захватывал меня.

- Если бы вы знали, какое счастье, какую радость вы мне подарили, проговорила Галя, в очередной раз, прикладывая платочек к глазам.

- Знаете? Вот если бы я, профессиональный лётчик услышал этот рассказ не от историка, а от кого-то другого, то просто не поверил бы в эту посадку, - рассудительно заметил Валера.

- Да, Валера, ты прав, - согласился с ним Николай. – В такое трудно поверить. И хотя документального подтверждения мы не нашли, но в рассказах очевидцев есть свидетельство того, что такая посадка была совершена ещё раз, но уже другим пилотом.

- Ещё раз? – изумился Валера. – А вообще-то чему я удивляюсь? У них, у бомбёров всё не так, как у людей, - и рассмеялся.
Он этим самым, конечно, задел бомбардировщиков, отдавая дань извечному спору истребителей с пилотами больших тяжёлых машин.

- Да Валера! Ты прав, там всё совершенно по-другому, - заметил Николай. – Но, ведь на Аляске и Чукотке, лётчики-истребители не могли летать без сопровождения бомбардировщиков.

- Да ладно, Коля, ты чего? Это же я так, для прикола, - стал оправдываться Валера.

- Хорошо, хорошо! А чтобы ты поменьше прикалывался, предлагаю всем послушать твою историю, нет возражений?

Возражений не было, каждый из присутствующих отпустил какую-нибудь свою шутку по поводу Валериного прикола и все приготовились слушать рассказ лётчика своего поколения.

За окном сыпал снег. Группа  горнолыжников, коротая время за кружкой пива у камина, слушала рассказ своего товарища, в прошлом пилота истребителя-перехватчика.






                Внимание! В воздухе «Дракон»

- Это произошло, когда я был ещё сравнительно молодым, но уже достаточно опытным лётчиком. Нашему полку выпала честь провести войсковые испытания на самолётах «Миг-23». Полетали мы на них и приступили к написанию всех необходимых отчётов. Летать на новых машинах интересно, но описывать это всё очень муторно. Вот тогда я понял, что испытателем мне не бывать. Но, что делать, работа есть работа, потихоньку отписались. Прошло некоторое время, и мы взамен испытываемых машин получили серийные.

Как только мы начали на них летать, то сразу поняли, что это совсем другие самолёты, хотя и те же «Миг-23».  По непонятным для нас причинам они во многом уступали тем, на которых  проводились  войсковые испытания. Испытываемые самолеты были значительно лучше серийных. Они были более накачанные что ли. Серийные же машины в полёте не полностью выдавали те параметры, которые были необходимы и к которым мы привыкли, испытывая их.

Кроме того, это был самолёт не для перехвата, хотя  при выполнении других задач он вёл себя прекрасно. Я думаю, что это произошло по следующей причине. КБ получило задание партии отработать высотный перехватчик. Времени на отработку катастрофически не хватало, в сроки не укладывались.

Поэтому изобретателями было принято решение трансформировать лёгкий фронтовой бомбардировщик в высотный перехватчик. Но надо понимать, что это совершенно разные типы самолетов. Для перехватчика нужна другая подвеска вооружения, другое крыло, другой планер, но ничего не попишешь, задание партии выполнять надо. В результате получилось то, что получилось.  На потолке это были, пожалуй, самые плохие самолеты, на которых мне пришлось летать.

Вот на таком самолёте и произошёл тот случай, о котором хочу сейчас рассказать. Я старший лейтенант, почти год перехаживаю в воинском звании, по причине воздушного хулиганства. Нахожусь на боевом дежурстве в составе дежурного звена, раздаётся телефонный звонок. Командир звена поднял трубку, выслушав указания, ответил «есть» и, обращаясь ко мне сказал:

– Михлюков, тебе взлёт, - сообщил он. - Какой-то особый перехват на запредельной высоте. Цель совершенно новая, таких еще не было. Потребовали опытного лётчика.

- Ну и посылайте опытного лётчика, я ведь даже капитана не достоин, - проворчал я, натягивая высотный костюм.

- Валера, ты попробуй, все знают, что задача заранее не выполнимая, но хотят ещё раз убедиться и доложить о возможностях нашего самолёта. На совещании было принято решение выпускать тебя.

- Почему меня? – расспрашивал я, заканчивая экипировку.

- Потому, что если его не достанешь ты, то достать действительно невозможно.
Мне стало приятно от такой оценки, и вместе с тем интересно, смогу или не смогу. Я решил, что надо, во что бы то ни стало, выполнить этот, обречённый на неудачу, перехват.

- Понятно, - проговорил я и, схватив шлем, быстрым шагом направился к самолёту.
Влезаю в кабину, запускаю мотор, а у самого одна мысль, как его достать.

- К взлёту готов, - доложил я, подключившись к связи.  И в этот момент в голове созрело решение. Меня всегда поражала эта способность мозга, в нужный момент, когда кажется, что выхода из сложной ситуации нет, находится то, единственно правильное решение, которое спасает ситуацию.

Вот и сейчас, я вспомнил, как ещё в училище нам рассказывали, что есть такой приём набора запредельной высоты, как «волна». Он заключается в том, что когда при наборе высоты  наступает критический момент, самолёт достигает своего предела и на большее он не способен. Но используя «волну», можно, как бы выпрыгнуть  на большую  высоту.

Всем известно, что с увеличением высоты температура падает. Самая оптимальная температура воздуха для самолёта при подъёме это минус пятьдесят шесть градусов. Толщина слоя с такой высотой может быть двести метров, а может быть и восемьсот, как повезёт. Если этот слой близко, то самолет легко разгоняется и может достичь хорошей высоты, меньше тратит топлива, а если он высоко, то бывает не сладко. На современных истребителях это не так важно, потому, что они могут разгоняться в любых слоях и на любой высоте. А для «Миг-23» это было архиважно.

При выполнении «волны», самолёт летит вниз на максимальной скорости, разгоняется до предела и затем переходит в режим набора высоты. Представьте себе, как летит камень, вылетевший из пращи.  Если он выпущен под правильным углом, то и скорость и дальность его полета  будет больше. 

То же происходит и с самолетом, когда он, стремясь достать врага, использует все свои возможности, включая разгон при снижении, достигает верхней точки, пилот прицеливается и поражает цель. А потом он начинает лететь практически в свободном падении. Потому, что топливо уже почти на нуле и главная задача после такой «волны» - дотянуть до аэродрома. Теорию я знал, а на практике этого не испытывал никогда.

Всё это я вспомнил, пока выруливал на старт.  Вот он взлёт, набираю высоту и, поскольку решение уже было принято, пошёл на волну. Разгоняюсь, иду вверх, и чувствую, что всё - сил не хватает, выше не могу. А цели нет, я её  не вижу, я её не достал. «Вот тебе, Валера, и опытный пилот», подумал я, и вдруг новая мысль -«нужно выходить на вторую волну». Понимаю, что топлива в обрез, но я об этом стараюсь не думать, меня уже захватил азарт погони и я пошёл на вторую волну.
Направляю самолёт вниз, обороты на пределе, мотор выдаёт всё, на что он способен. И вот этот миг, который чувствую спинным мозгом. Тяну ручку на себя, переводя машину из пикирования в набор высоты. Многотонная тяжесть перегрузки вдавливает меня в кресло. Высотомер показывает, что я прошёл точку завершения первой волны, скорость падет, но тяну вверх на сколько хватает сил. Чувствую, что всё, выше не могу, и направляю самолёт в горизонтальный полёт.

Выхожу я со второй волны и вижу прямо перед собой, как на блюдечке с голубой каёмочкой, цель. Такой она мне показалась распрекрасной, что я даже заулыбался.  Докладываю на КП:

- Цель наблюдаю визуально, готов по ней работать.

- Работайте, - прозвучал в наушниках голос руководителя полётов.

Захватываю  цель, фотоаппаратура делает своё дело, на табло отметка, что перехват выполнен успешно. Всё! С чувством выполненного долга и полного самоудовлетворения иду на посадку. 

Когда приземлился, все поглядывают на меня с каким-то недоверием.

- Неужели достал? – спросил командир эскадрильи.

- Конечно, достал, - гордо отвечал я.

- Как удалось?

- Да очень просто, мы же с ним друзья, - показал я в сторону самолёта. - Перед вылетом пошептал ему на ухо, он не подвёл.

- Валера, блин, когда ты станешь серьёзным?  Надоели твои приколы – возмутился комэск. Он, наивная душа, думал, что я сейчас начну ему раскрывать свои секреты.
Но одно дело мой доклад и совершенно другое объективный контроль. С самолёта быстренько сняли САРП, проверили по самописцам все правильно, перехват выполнен.

Меня заставили описать, как мне удалось совершить этот «подвиг». Раньше я уже говорил о том, как я люблю писать, но на  этот раз постарался, описал, как всё происходило и даже с теоретическими выкладками.

На следующий день встречает меня начальник боевой подготовки полка:

-  Валера, ты супер. Весь полк прославил. Я всегда знал, что ты классный лётчик, делай дырку для ордена, тебя представляют к награде. 

- Товарищ подполковник, орден это хорошо, но лучше дайте капитана, перед однокашниками стыдно.

Я не знаю где и как нашёл своё продолжение этот разговор, но утром, на построении, командир полка объявляет:

- Старший лейтенант Михлюков, выйти из строя!

- Есть! – отвечаю и выхожу из строя.

- За успешное выполнение полётного задания старшему лейтенанту Михлюкову присвоено очередное воинское звание капитан.
Все захлопали, а  я,  счастливый,  получив  от  командира  полка капитанские погоны и поздравление, стал в строй, не веря в своё счастье. Обычно ведь как, непосредственным командирам некогда, летать надо. Если хочешь в срок получить очередное воинское звание, сам на себя характеристики собираешь, представление сам пишешь, все в папочку подшиваешь, несешь все к начальнику строевого отдела, да еще и бутылочку поставишь, чтобы вовремя отправили. А потом еще ждешь, чтобы ничего не случилось, да, чтобы назад не развернули. А тут вот, один полёт и ты капитан. Это мне понравилось.

- Хорошая история, - проговорил Николай и почему-то почесал затылок.

Я похлопал его по плечу и пошутил:

- Коля, ты, наверное,  вспомнил, как своего капитана получал.

- Точно, а как ты угадал?

- Потому, что своего вспомнил.

- А вы, ребята, не заметили, - рассудительно проговорил Сергей, - что, когда начинаешь вспоминать прошлую жизнь, на память приходят эпизоды, которые какой-то деталью выделяется из всех остальных? Вот смотрите, подобные полёты, наверняка были ещё, а запомнился этот, потому, что звание получил.

- Да, ты прав, друг мой, - поддержал его Валера. – И пока ты рассуждал о свойствах человеческой памяти, мне вспомнилась ещё одна история о том, как я впервые попробовал не разведённый спирт. Хотите, расскажу?

- Чего ты спрашиваешь? Раз вспомнил, рассказывай, а то забудешь, - поддержал его я.

- Это было так, - начал очередную историю Валерий. Взлетаем со штурманом на «Миг-31». Обычный учебный полёт. Взлетел, приступил к выполнению задания, иду на разворот, всё штатно. В разворот вошел нормально, а выйти не могу, ручка не двигается. Вперёд - назад, работает, а вправо - влево нет. Пробую, начинаю понимать, заклинило. Как можно спокойнее говорю штурману:

- Стас, постучи по ручке, что-то у меня она не отвечает.
Стас постучал,  ручка ни с места.  Стали пытаться как-то освободить её, дёргали, били, стучали - ручка не двигается. Докладываю руководителю полётов:

- Ручка двигается ограниченно, самолет по курсу и крену не управляется, выйти из
виража не могу.

Руководитель, после некоторой паузы  спрашивает:

- Попробуйте как-нибудь воздействовать на неё. Подёргайте, постучите.

- Всё пробовали, не получается.

Опять небольшая пауза, и затем получаю команду:

- Выхода не вижу, катапультируйтесь.

У меня, к сожалению, опыт катапультирования был, и повторять его мне совсем не хотелось. Мало того, что катапультирование, само по себе, штука не приятная, так еще и морально тяжело. Тебя постоянно преследует мысль, что ты, чего-то не учёл, что-то сделал не так. Короче, для лётчика ситуация нехорошая.

Стал думать, как выходить из создавшегося положения. А здесь, как в том анекдоте, одна мысль - «что тут думать, трясти надо».  И мы со штурманом, трясли, что было силы.  С новой силой стучали мы по этой ручке, пытались как-то расшатать ее. Но и это не помогло. Я стал со всей силой давить на нее, и о чудо, что-то хрустнуло, и ручка подалась влево. Самолет, чётко отреагировав на эту команду, дёрнулся влево.
Обрадованный маленькой победой, я попробовал надавить вправо, но ничего не получилось. Докладываю на КДП:

- Крен влево выровнялся, но вправо не идет.

Получаем команду:

- Очень хорошо, постарайтесь выйти во вторую зону и катапультируйтесь. Мы вас встретим.

Но нам все равно радости мало, катапультироваться все равно не хочется. А надо сказать, что у лётчиков существует неписаный закон, ему никто не может приказать покинуть самолёт, это его выбор, последнее решение остается за  ним. И я принимаю решение идти на посадку. Но, всё равно, без команды этого делать нельзя, «чёрный ящик» всё пишет. Спрашиваю:

- Прошу разрешить заход на посадку.

- Как ты это себе представляешь, - спрашивает руководитель полётов.

-  Прямо-то он летит, только вправо не идет, так может быть я смогу прицелиться и попасть на полосу.

На КДП посовещались, и я получаю команду:

- Ну, что же попробуй, если с первого раза не получится, то подбирай место для покидания самолета и катапультируйтесь.

Мы пошли на посадку. В тот день нам очень повезло с погодой, видимость миллион на миллион. Полоса была видна издалека. Я прицелился, крен, слава богу, не растет, подходим к выравниванию. Как вы понимаете, по мере снижения скорости меняется скорость встречного потока, а вследствие этого аэродинамика самолета становится совершенно другой. Самолет начинает крениться, а земля-то уже совсем рядом, до неё остается всего метров пять. Самолёт начинает заваливаться на крыло, а я ему ничем помочь не могу, вправо-то он не подруливается.
Даю команду штурману:

- Стас, держи руки на катапульте. В случае чего прыгай.

- А ты?    

- Две   гибели   не   одна,   вариантов  нет,  расскажешь   что    произошло.
А вместе с тем, и я, и он, мы оба прекрасно понимаем, что самолёт идет с креном и при катапультировании он полетит не вверх, а под острым углом к земле. Для раскрытия парашюта высоты не хватит. Короче говоря, схватился Стас обеими руками за ручки катапульты, но дёргать их не стал.

А я рискнул, пошёл на посадку. Самолёт коснулся земли одним колесом, от крыла до бетонки оставался спичечный коробок, во всяком случае мне так показалось.  Все кто видел эту посадку, уже отвернули головы, чтобы не видеть момента удара о землю. Мой друг, который в этот момент сидел на КДП, потом сказал:

- Валера, ты в рубашке родился, когда я смотрел на твою посадку,  был уверен, что вариантов нет. Это чудо какое-то, вас спасло провидение.

Да, ребята, это была посадка. Даже не «козел», а целое стадо «козлов». Самолет попрыгал, попрыгал и покатился по полосе. Зарулили на стоянку. Пока вылезал из самолета, подъехал командирский уазик.

- Что случилось? Докладывай, - спросил командир полка.

Я веселый даже счастливый, пытаюсь доложить ситуацию.

- А почему штурман не вылезает, что с ним? – перебивает меня командир.

А, правда, где Стас, ищу, рядом со мной его нет. Смотрю, а он в кабине сидит и смеётся.

- Вылезай, - говорю. – Чего ты там застрял?

- Не могу, - отвечает.

- Что случилось?

- Не могу  разжать руки, - сквозь смех говорит Стас.

А картина получилась действительно смешная. Дело в том, что на «Миг-31» ручки катапульты находятся между ног, как у пилота, так и у штурмана. Чтобы катапультироваться, нужно двумя руками взяться за эти ручку и резко потянуть на себя. Когда я дал команду быть готовым к катапультированию, Стас, выполняя её, схватился за эту ручку, а когда приземлились, не смог разжать пальцы.  Картина довольно смешная сидит штурман в высотном костюме, в гермошлеме, руки между ног, а на лице счастливая улыбка. Доктор полез к нему. По одному пальцу разжал сначала кисти одной руки, затем другой, помог выбраться из кабины. Стали рядом, как в строю. Докладываю о ситуации, но не могу сдержаться, сквозь доклад прорывается «хи-хи».

Командир обнял одного другого.

- Всё хорошо, молодцы, - и обернувшись к водителю, крикнул. -  Коля дай флягу.
Водитель принес фляжку и пластиковые стаканы. Командир налил по полному стакану чистого не разбавленного спирта. Дал штурману и мне. Пейте. Я не знаю, что испытывал штурман. Но я, всё-таки, нахожусь ещё при исполнении и пытаюсь как-то доложить ситуацию. А поскольку стакан даёт мне командир, понимаю –отказываться нельзя,  беру его, автоматом выпиваю и докладываю дальше. Я даже не понял, что я выпил. Они удивленно смотрят на меня, а я не понимаю в чем дело. Вдруг, прошиб пот. Он обильно выделялся из каждой клеточки тела от корней волос на голове, до пальцев ног. Такого ощущения я больше никогда в жизни не испытывал.

- Всё, Валера, - положил мне руку на плечо командир. Теперь домой. Завтра, перед разбором полетов доложишь все основательно.  Доктор, - обернулся он к офицерам, стоявшим позади него, - развези героев по домам, передай женам.

В эту ночь мы со Стасом не расстались. До утра просидели у меня на кухне, выпили литра полтора спирта, говорили ни о чем. А утром мне техник самолёта доложил, что во время регламентных работ механик уронил мешочек с болтами, сразу поленился его достать, а потом просто забыл о нём. Чтобы не отправлять солдата под суд, мы никому об этом не доложили.

Вот с тех пор я знаю, что в отдельных случаях спирт можно пить как воду стаканами, залпом, не запивая.

- А что и  сейчас можешь? – с явной провокацией в голосе спросил Сергей.

- На спор, конечно, смогу, но не буду, и возраст не тот, да и азарт отсутствует, - не поддался на провокацию Валера. – А вот пивка глотну с удовольствием.

Присутствующие за столом товарищи его охотно поддержали. Валера взял кружку,  сделал три больших глотка, вытер салфеткой губы и снова взял инициативу в свои руки.

- Прежде чем дать возможность историкам продолжить своё повествование, - сказал он, – хочу рассказать ещё одну интереснейшую историю.

Он вошёл в раж, и ему хотелось говорить. А его никто и не перебивал, все слушали с удовольствием. Ведь это были истории, произошедшие с ним самим - человеком, который сидел с ними за одним столом, пил пиво и рассказывал.

- Летали мы тогда на «Миг-23». Сидим на боевом дежурстве.

- Валера, у тебя, что все истории начинаются с того, что вы сидите на боевом дежурстве? – спросил я.

- Ну а как же, мы ведь авиация ПВО, у нас вся служба, связана с боевым дежурством. Так вот, сидим, играем в шахматы. Счёт выигранных партий и у меня и у моего напарника за тысячу. Выигрываем то он, то я.
И вдруг звонок. Слышу голос командира полка:

- Михлюков, надевай костюм и на взлет. Пойдешь на «дракона».

- Товарищ полковник, не понимаю, какого «дракона». Что «супостаты» новый самолёт, что ли запустили?  Почему мы не в курсе?

-  Не знаю Валера, сам получил команду, в любом случае тебе взлёт и готовность отработать по цели. Как выясню, тебе дадут знать.

Я облачаюсь в высотный костюм, бегом к самолёту и на взлёт. Взлетаю, ухожу в зону, а сам, как вы понимаете, теряюсь в догадках.

А произошло, как я узнал позднее, вот что. К нам в полк во главе инспекции Министерства обороны должен был прилететь   маршал авиации Савицкий. Естественно все готовятся, ждут. В тот самый день его группа вылетела из  Москвы на транспортнике «АН-24» и направилась к нам. Когда самолёт пересек границу зоны ответственности нашего полка, маршал говорит  пилоту:

- Слушай, уступи штурвал, дай порулить.

Пилот уступил место, хотя это и запрещено, но ведь маршал есть маршал, тем более легенда авиации. Савицкий сел в кресло, и попросил радиста связать его с командиром полка. Получив связь, он дал вводную, в эфир полетело:

- Внимание, внимание, в воздухе «Дракон», нарушена воздушная граница страны, цель уничтожить.

Оказывается, это я узнал позже, у маршала авиации Савицкого в войну позывной был –«Дракон». Но у нас в полку этого никто не знал.
Командир на КП команду получил, но ничего не понял, он ждет маршала, причем здесь дракон? Докладывает в Москву о том, что получена такая-то команда, что делать, кого уничтожать, ничего не понятно.  Ему объяснили, что «Дракон» это боевой позывной руководителя инспекторской группы, и если он дал вводную, значит комиссия начала работать.

Всё стало на свои места. Командир отдал необходимые распоряжения, в результате которых я оказался в воздухе. Докладываю:

- Двадцатый, я двести сороковой, вышел в зону, готов работать, жду указаний.
И тут же получил ответ:

- Внимание двести сороковой, цель находится в сорок пятом квадрате, идёт на малой высоте, ориентировочно на сто пятьдесят-двести метров. Ваша задача - цель обнаружить, отработать по теплопеленгатору и визуально. Боевое оружие не применять.

Понятно, значит учебный полет или проверка. Конечно, «Миг-23» не «Ан-24», на нём работать на малых высотах гораздо труднее, но  задачу выполнять надо. Выше я уже говорил, что этот самолёт, как перехватчик на высоте работал гораздо хуже своих собратьев, но зато на малых высотах он был великолепен. Машина прекрасно слушалась управления, поэтому я легко вышел на цель, произвел захват теплопеленгатором и доложил на КП:

- Двадцатый, я двести сороковой. Задачу выполнил, цель обнаружена, могу подойти и отработать визуально.

- Если есть желание, подходи. Но не вздумай хулиганить.

- Есть! Хулиганить  не  буду, - ответил  я  и  пошёл  на условного противника.
Пикирую, направляю самолёт на транспортник,  прохожу над ним и имитирую атаку. Приборы контроля, естественно, все зафиксировали. Пролетая над ним, скорее по привычке, чем по необходимости, прочитал его номер борта.

- Двадцатый, я двести сороковой, «противник» «атакован» бортовой пушкой. Задание выполнил, - доложил я на КП. – Какие будут указания.

-  Двести сороковой, задача выполнена, вам посадка, возвращайтесь.
Получив команду на возвращение, я приземлился, вернулся в домик дежурного звена, разделся, надел халат, (нам тогда было приказано, чтобы меньше времени тратить на переодевание в высотный костюм, на дежурстве находиться в халатах), и отдыхаю. Прошел примерно час. Раздался телефонный звонок.  Поднимаю трубку.

– Валера, к вам в домик поехали все члены инспекции во главе с Савицким, - проговорил дежурный офицер с КП. - Имей в виду, при докладе говори громче, он недослышит. – Скороговоркой проговорил дежурный и положил трубку.

Смотрим в окно, вокруг на аэродроме началось какое-то движение, все засуетились, забегали. Не прошло и двух минут, как к домику  подъезжает четыре машины, из передней вышел маршал с командиром полка, из других какие-то незнакомые генералы. Полковник был только один - наш командир полка. Не понимаю, зачем маршал возил  за собой такую свиту, но, наверное, такой порядок.  Гости вышли из машин и вслед за Савицким направились к нам в домик.

Представьте себе картину, вам, как военным людям будет понятен комизм ситуации, если посмотреть на неё со стороны. Открывается дверь, входит маршал, за ним толпятся сопровождающие. Я подаю команду «Смирно!» Иду навстречу вошедшим строевым шагом, а ведь на мне только халат  и  белые тапочки. И, естественно, докладываю, что есть мочи.

- Товарищ маршал авиации, на боевом дежурстве происшествий не случилось. Дежурная смена готова к выполнению задачи по перехвату воздушных целей противника. Старший смены капитан Михлюков.

Савицкий от неожиданности даже присел:

-  Сынок, ты чего орешь? 

- Командный голос вырабатываю, товарищ Маршал, ответил я словами героя фильма «Офицеры». Ничего умнее в тот момент в голову не пришло.

По лицу маршала вижу, что тот чем-то недоволен или раздражен.

- Ну, ладно, командный голос это хорошо. Так говоришь без происшествий? А пропуск самолёта нарушителя уже не считается происшествием?

Я, ничего не понимая, поймал на себе удивлённый взгляд командира полка. Похоже «противник» не в курсе того, что он был сбит. А он, между тем, продолжал:

- Пойдем со мной, капитан, расскажи, как работал, почему не перехватил, - он подвёл меня к дивану, усадил и сам присел рядышком.

И здесь до меня дошло, я понял, что он, увлёкшись полетом, не увидел перехватчика, такое бывает, но почему ему не доложили о том, что перехват выполнен успешно? 

А произошло вот что: когда его самолёт приземлился, маршал выслушал доклады командира дивизии и командира полка о положении дел во вверенных им частях, ничего о пропущенном, как ему казалось, перехвате не сказал. Командиры, в свою очередь, ему не доложили, что самолет его был перехвачен, по принципу: коли начальник не спрашивает, значит, не считает нужным поднимать этот вопрос. Выслушав доклады, Савицкий уточнил границы зоны ответственности полка и вдруг, неожиданно для всех потребовал:

- Везите меня к тому летчику, который меня перехватывал, - и, поднявшись из-за стола, направился к выходу.

Он был уверен, что его пропустили, а командир полка, чтобы не заострять на этом внимание инспекции, умалчивает о неудавшемся перехвате. А, что такое  в ПВО пропустить нарушителя? Это полку двойка. Полк не способен нести боевое дежурство. Больше и проверять ничего не надо. Поэтому он и решил сделать командирам сюрприз. В домике дежурной смены, он хотел лично, в присутствии старших командиров и проверяющих, преподать всем урок, как можно не стандартно проверить боевую готовность.

Услышав о том, что меня обвиняют в не выполненном задании, а значит и в обмане, я возмутился. Но сдержал эмоции внутри себя, ведь всё-таки передо мной маршал. Не каждому военному за все годы службы удаётся встретиться с живым маршалом, а я сижу с ним рядом и разговоры разговариваю. Поэтому, как можно мягче, но уверенно проговорил:

– Перехватил, товарищ маршал. И не только перехватил, но и уничтожил. 

- Ты, меня уничтожил? А ты ничего ты не путаешь? – Спросил он, несколько робея от моей наглости.

- Никак нет, товарищ маршал, это можно проверить, ведь наверняка есть данные объективного контроля, – продолжал я отстаивать свою правоту.

- Ты хочешь сказать, что меня видел глазами?

- Не только видел, но и «обстрелял» из пушки. Вы за штурвалом сидели, я  вас видел в окно. Да я даже заклепки посчитал на вашем фюзеляже.

- Вот, чудеса! – Маршал выглядел несколько озадаченным. – Ну, хорошо, если ты такой шустрый скажи,  какой номер моего самолета?

– Бортовой номер самолёта, на котором вы прилетели 007, - ответил я и улыбнулся.

- А чего ты улыбаешься? – раздражённо спросил маршал.

- Простите, товарищ маршал, когда я увидел номер вашего борта, то подумал о том, что интересно получается «Дракон» и счастливая семёрка, как у Джеймса Бонда.

- Действительно, я об этом не подумал, а ты оказывается юморист. Ну, хорошо, - сказал он, повернувшись к сопровождающим, - дайте мне проводку.

Пока везли данные контроля, Савицкий внимательно осмотрел домик, в котором размещалась дежурная смена. Надо отдать ему должное, делал он это со знанием дела. Никакая мелочь не ушла от его внимания. Тем временем ему привезли проводку, где были все данные объективного контроля моего полёта. Открыв папку, он внимательно просмотрел каждую ленту, каждый график.  Затем вздохнул, закрыл папку и похлопал меня по плечу.

- Всё правильно, а, как же я тебя не увидел?  Ну ладно, вопросов по перехвату больше не имею. – Он повернулся к командиру полка и протянул ему для пожатия руку.

- Ты, командир, молодец и лётчики у тебя что надо. Слушай, а почему у вас вся смена в халатах? На дежурстве, а одеты не по форме.

- Форму одежды, товарищ маршал, установил я для того, чтобы сократить время подготовки к вылету. Если считаете неправильно, устраним.

- Нет, нет! На то и командир, чтобы принимать решения, тем более, что оно  положительно сказывается на боевой готовности.

Не могу сказать, что настроение у него стало лучше, но то, что он от готовности к разносу  перешёл в состояние спокойного изучения дел, было заметно.

- Домик для дежурной смены у вас хороший, достойный. А там что? – Спросил он, обратившись ко мне, как к хозяину, указывая на дверь, за которой находились тренажёр, гантели, гиря и стоял теннисный стол.

- Там? Теннисный стол.

- Хорошо живете, - проговорил он, входя в эту комнату. - В теннис играете. 

- Да, товарищ маршал,  и время коротаем и физическую форму поддерживаем, - доложил я.   

- Правильное решение. Молодец у вас командир! – И обернувшись, поискал глазами командира, - командир, в теннис умеешь играть?

– Да нет, товарищ маршал, как-то не приходилось.
Маршал с удивлением посмотрел на командира.

- Как это? Ты же пилот, - он раздосадовано махнул рукой, а на лице у него было написано, что не те нынче пошли пилоты.

- А кто умеет?  Капитан, умеешь в теннис играть, - обратился он ко мне, как к старому знакомому.

- Так точно, - ответил я. - Приказали научиться, научился.

- Кто приказал? – удивлённо приподнял брови маршал.

- Командир  полка, - не моргнув глазом, ответил я и услышал, как за моей спиной командир, пивший из стакана воду, поперхнулся.

- Молодец у тебя командир, сам не играет, так хоть подчинённых заставляет играть, - проворчал он. – А ты, капитан, однако, какой  разговорчивый. Бери ракетку становись к столу.

Робость моя, к тому времени улетучилась, я был горд своей победой в воздухе и чувствовал себя очень уверенно.

- А с кем играть? – Спросил я.

- Со мной, естественно. Я в молодости получил звание мастера спорта по теннису, а в спорте, как ты понимаешь,  бывших не бывает. 
Моя самоуверенность несколько дрогнула. Но вариантов нет, стали к столу. У меня, конечно, было определённое преимущество. Я привык и к столу, и к освещению, ведь уже несколько лет играю здесь на каждом дежурстве. Ему же было несколько сложнее, да и возраст, конечно, давал о себе знать. Сначала разминались несерьезно, но затем  вошли в азарт. Зрители подхихикивают, пытаются острить. Смотрю, мой соперник начинает заводиться. Подачи стали резче, да и удары тоже не простые, чувствуется рука игрока.  Я стараюсь их принимать, в результате, получается довольно резкая игра.

- Командир  считай,  -  объявил  маршал, показывая, что разминка окончена. Он взял  в  левую руку шарик и приготовился к подаче.
Командир полка  занял  позицию  судьи   и   стал   считать очки. Игра началась по полной программе. Оба завелись. Я понимаю, что по причинам обозначенным выше, я сильнее. Но он не уступает, и иногда так выкручивает мяч, что я не могу его взять. Чувствуется, что раньше играл довольно сильно. Но у него была одна беда, когда он бил мимо или в сетку, то кричал и бил ракеткой по столу или бросал её в стенку.

Короче, играл он очень азартно. Счёт стал двадцать один – двадцать один.  Смотрю, генералы погрустнели, острот не слышно. Все понимают человеческий фактор. От результата игры может зависеть настроение маршала. А ведь известно, что инспектирующий с хорошим настроением, гораздо лучше инспектора, у которого оно испорчено. А я являюсь тем, кто это настроение портит.

За  время   игры  лицо   командира   несколько   раз меняло свой цвет. Из розового становилось желтым, потом синим, потом зеленым, потом опять розовым. Я понимаю, что могу у него выиграть, и это - очень лестно для моего самолюбия. Ведь кому сказать, что  у самого Савицкого в теннис выиграл. Очень   приятно, но я прекрасно понимаю, что делать этого не надо. Но и проигрывать-то мне тоже совсем не хотелось. Прошло несколько подач на равных, в упорной борьбе. Вижу, ему становится тяжело, и я отдал ему мяч. Он облегченно выдохнул из себя воздух,

- Ну, наконец-то, а то уж думал, что проиграю. Но ты молодец капитан, хорошо играешь. Это правильно. Хороший летчик не может плохо играть в теннис. Считай, что у тебя сегодня две победы.

Какое    великодушие,     подумал   я.   Всё-таки правильно,    что проиграл ему, поддержал хорошее настроение и вслух сказал.

- Не совсем так, товарищ маршал, первая победа – это моя работа, мой профессионализм, а вторая только в том, что я поиграл с легендарным маршалом. Игра с вами высокая честь и любое поражение, полученное от вас, это победа.
После игры с маршалом я обрёл уверенность и та огромная дистанция, которая находилась между нами, как бы стала короче. Я уже разговаривал с ним, опуская такие условности, как  «разрешите обратиться», «так точно» и «никак нет».

- А вы действительно очень хорошо играете, вам проиграть не стыдно, – польстил я ему, на, что он положил руку мне на плечо и, рассмеявшись, сказал:

- О, да, ты еще и дипломат. Молодец! Пойдем-ка чайку попьем,  командир, организуй нам чайку.

Он сел в кресло к журнальному столику, указал мне место напротив себя и, в ожидании чая, по-прежнему продолжает хвалить меня:

- Хорошо играешь, но против старой гвардии слабоват.
Я сижу, киваю головой, соглашаюсь с выводами маршала, иногда отвечаю на вопросы.

Со стороны картина очень интересная, сидит за журнальным столом маршал авиации, в расстегнутом кителе, без галстука. В кресле напротив него - я в халате. Он расспрашивает, как летаем, с какими трудностями встречаемся, как ведёт себя новая техника, как переносятся перегрузки и так далее. Короче говоря, индивидуальная работа, прямо как в книжке про основы воинского воспитания.  Мы сидим, пьём чай, генералы, сопровождающие маршала, стоят в сторонке, ждут.
Чаепитие продлилось около пятнадцати минут.

– Ну как, капитан, отдохнул? Тебе «Воздух!», - проговорил он спокойно и стал надевать галстук.

Я не понял какой «воздух»? У нас нет такой команды. А он посмотрел на часы и сказал:

- Ты что не понял? «Воздух!», время пошло.

Когда я услышал магическое «время пошло», мне сразу всё стало ясно.  Потом-то до меня дошло, что в войну эта команда звучала, когда в небе появлялся вражеский самолёт, и истребителю нужно было взлетать, чтобы уничтожить его.

Я привычно впрыгнул в костюм, пулей метнулся в кабину и улетел. Куда, зачем одному богу известно. Сделал круг и получил команду на приземление. Для инспектирующего было важно время взлёта, подняв меня, он поверил боевую готовность дежурного звена, а сам поехал  проверять подготовку наших летчиков.
Входит в класс. Звучит команда:

– «Товарищи офицеры!»

Все встали и замерли. Заместитель командира полка по лётной подготовке, как и положено, строевым шагом пошёл на доклад.

- Товарищ маршал авиации, лётный состав авиационного полка противовоздушной обороны страны по вашему приказанию собран. 

- Здравствуйте товарищи!
Присутствующие ответили так, что на потолке закачались люстры.

- Вот, как хорошо научили вас. Было бы лучше, если бы вы так же хорошо летали. Садитесь.

Присутствующие так и не поняли, хвалят их или ругают. А маршал продолжал:

- Товарищи лётчики. Вы не хуже меня понимаете, на какой технике вам приходится выполнять полётные задания. Это уже не самолёт. Это авиационный комплекс и, конечно, знание современного истребителя должны быть на уровне академиков. Но я начну с простого, кто мне напишет формулу с одним неизвестным? 

Присутствующие молчат. В классе тишина. Все думают, но понять не могут чего от них хотят, что спрашивают. 

- Вот вы, товарищ майор, - обращается он к одному из пилотов. - Прошу к доске.
Майор вышел к доске, взял мел и стоит, тупо глядя в доску.

- Что, майор?  Можешь написать?  Не можешь, садись, - сказал он тоном, который показывал, что другого он и не ожидал. - Очень плохо. Как ты будешь летать, не знаю. С майорами у вас все ясно. 

- Товарищ маршал, я три дня назад прибыл из академии, летать еще не начал, попытался оправдаться майор.

- Не знаю, - махнул на него рукой маршал и продолжал. - Самым умным человеком в авиации всегда был старший лейтенант. Ну-ка ты, старлей, что можешь сказать по этому поводу.

- Сказать не могу, могу написать, - нахально ответил, поднимаясь, старший лейтенант.

- Ну вот, хоть один нашёлся, выходи к доске, бери мел, пиши.
Старший лейтенант вышел к доске, взял мел и написал формулу (2+3=Х).

- Молодец, а то ведь все стали умными, а элементарных вещей не знают, или быстро забывают то на чем стоят все науки. Я привёл вам этот пример для того, чтобы вы, летая на самых совершенных машинах, не забывали тех основ, на которых стоит авиация.

Сделав такое вступление, он стал беседовать с лётчиками, рассказывал о своих полётах в войну, расспрашивал,  как ведут себя современные истребители на разных режимах и этапах полёта. В целом встреча прошла очень интересно и запомнилась всем, кто в ней участвовал.





                «У Фариды»

- А как же проверка лётчиков, - заинтересовано спросила Лена.

- Лётчиков проверяли специалисты, а для маршала важна была сама встреча с пилотами. Он как бы прощупывал пульс лётного состава.

- Но ведь это не влияло на результаты инспекции, - не унималась Лена.

- Можно сказать, что нет, оценки получали, сдавая ту или иную науку специалистам. Но подход проверяющих членов группы во многом зависел от мнения и настроения
старшего инспектора.

- А это настроение приобреталось во время таких встреч, - продолжил Валерину мысль Сергей.

- Как у вас всё интересно, - заявила Лена.

- Главное, что это правильно, - закончил мысль Валера. – Такие легендарные люди, как маршал Савицкий, не учили нас летать. Но они учили подходам, передавали свой опыт, свою любовь к авиации. 

- Кстати, ребята, бывая в войсках, я заметил, что в авиации большие начальники, особенно прошедшие войну, при встречах с молодёжью ведут себе несколько не так, как в сухопутных войсках, - проговорил Николай. - Или я ошибаюсь?

- Ты прав, Коля, это так, - заметил Валера. – Причина кроется в специфике службы и традициях. Человек, всю жизнь отдавший авиации не может вести себя по-другому. Приведу пример, вот, ты Серёжа, окончил суворовское училище, так?

- Да, и я горжусь тем, что я кадет.

- А как относятся кадеты друг к другу независимо от возраста?

- Валера, что ты спрашиваешь, мы братья и отношения между нами братские и никак не зависят ни от возраста, ни от служебного положения.

- Вот, это я и хотел услышать. То же и у лётчиков. Ведь в небе за штурвалом самолёта и генерал, и лейтенант находятся в одном положении, они управляют крылатой машиной, от их умения зависит и жизнь, и выполнение боевой задачи. Это их объединяет и создаёт определённые отношения, которые никоим образом не отражаются на службе.

- Ребята, а не кажется ли вам, что мы, во-первых, уже измучили Валеру, а во-вторых, по-моему, надолго оставили без внимания наших ребят на Аляске, - заметила Галя, которой не терпелось побольше послушать  о своём отце и его товарищах.

- Да Галя, ты права, сейчас мы поправим ситуацию и перейдём к поколению наших отцов, - заметил Николай.

Он пригубил бокал, чтобы промочить горло и начал рассказ, который с интересом стали слушать сидящие за столом, а затем и те кто находился поблизости.





                Будни перегона

В период формирования военной миссии на Аляске, обустройства прибывшего личного состава и подготовке к перелётам, на аэродроме Ладд-Филд скопилось большое количество самолётов. Авиационная промышленность Соединённых Штатов Америки, выполняя подписанный договор о ленд-лизовских поставках, выпускала авиационную технику для советских ВВС и поставляла её в Фербенкс, на аэродром Ладд-Филд, для перегона в Советский Союз. Чтобы быстрее доставить самолёты к местам боёв, наши перегонщики, летая через Беренгов пролив, делали в Уэлькаль по два рейса в день, они буквально валились с ног. Даже обедать было некогда, бутерброды с кофе им привозили прямо к самолётам. Все понимали, что нужно ловить погоду и лётчики выполняли поставленные задачи не жалея себя. 

Американское командование предлагало свою помощь в лице американских лётчиков, которые готовы были включиться в работу по перегону самолётов через Берингов пролив. Но полковник Мачин, соблюдая инструкцию о недопущении американцев на территорию СССР без особого разрешения  Москвы, очень деликатно, но довольно твёрдо заявил о том, что в соответствии с подписанным договором перегон на советскую землю будут производить только советские лётчики.  Больше этот вопрос американцы не поднимали. 

В один из дней экипажу Шумова было поручено лидирование. Другими словами он должен был привести группу самолётов-истребителей из Фербенкса в Уэлькаль. Лететь нужно было на самолёте «Бостон А-20G». Особенностью этого самолёта было то, что он не имел штурманской кабины. Для полётов по маршрутам, хорошо оснащённым навигационным оборудованием  это было приемлимо, но лететь по трассе Алсиба со штурманом, не видящим ориентиров, было не реально.
Перед вылетом к экипажу подошёл главный инженер, подполковник Красильников. Он отвёл в сторону Шумова и Сорокина.

- Как собираетесь лететь, ребята?

- Как всегда: взлёт, полёт, посадка, - попытался отшутиться  Пётр. У них уже созрело решение, но оно шло в разрез с инструкциями и посвящать руководство в предстоящее нарушение правил, он не хотел.
Красильников знал Шумова еще по Басре. Он очень ценил его как пилота и уважал как человека. Именно поэтому, при составлении плановой таблицы, перегон этого самолёта  он порекомендовал поручить экипажу Петра.

- Петя, я серьёзно, в наших условиях передний обзор необходим штурману, если у вас предложений нет, то могу порекомендовать выход из ситуации, правда, он не совсем удобный, и с некоторым нарушением инструкции, но это выход. Осенило сегодня ночью.

- Да у нас тоже есть решение, - сказал Шумов, понимая, что старшему начальнику негоже рекомендовать выход из положения, заставляющий лётчиков идти на нарушение, лучше это взять на себя.

- И что же вы придумали, - спросил инженер, разгадав манёвр.

- Штурман доложит, это его идея, - сказал Пётр, хлопнув Александра по плечу.

- Вариант один, товарищ инженер, - начал свой доклад Саша. –  В этом самолёте за спинкой командирского кресла есть ниша, так  называемая гор-грот. Я лягу в эту нишу, и из-за головы командира буду прекрасно обозревать не только природный ландшафт, но и приборную доску командира, которую я в полёте никогда не видел.

- С парашютом не влезешь.

- Парашют оставлю у стрелка-радиста. Лучше лететь без парашюта, чем заблудиться с
парашютом.

- Ну, что же моё предложение было таким же. Желаю удачного перелёта. – Он пожал лётчикам руки и направился к себе на приёмку.

- Интересный мужик этот Красильников, - заметил Шумов, когда Борис Васильевич отошёл на достаточное расстояние.  – Он и в Басре никогда не делил вот это моё, а это ваше. Ведь он своё дело сделал, принял машину, а перегон это уже не его епархия. На самом же деле ночь не спит, думает, как нам помочь. Настоящий он, без всяких заморочек. И ответственности не боится. С такими начальниками приятно работать.

- Да, командир, согласен с тобой. Ведь он мог категорически запретить наш вариант, да ещё отметить в рекомендациях. А он стремиться к тому, чтобы нам было легче.

Подъехал командир полка. Начальник штаба дал команду строиться. Построились быстро и организованно, дело было привычное. На правом фланге экипаж лидирущего бомбардировщика, рядом с ним в две шеренги пилоты истребителей, в конце строя экипаж замыкающего бомбардировщика, во главе с Николаем Бояриновым, с которым Шумов летал ещё в Басре.

Отдавая приказ на перелёт, командир полка довёл до перегонщиков его особенности, погоду на маршруте, расчётное время прохождения ориентиров. В заключении сказал:

- Напоминаю ещё раз. Командиром группы является командир бомбардировщика  капитан Шумов. Группа летит клином. Во главе бомбардировщик, истребители справа и слева на расстоянии видимости. С этой минуты и до возвращения в Фербенкс, для всех начальника кроме Шумова нет. Всё ясно?

- Так точно, - хором, но не стройно ответили пилоты. Мысленно они уже были в полёте, и в строю находились, отдавая дань воинской дисциплине и не ими заведённому авиационному порядку.

- Всё, желаю удачи! – Командир полка сделал паузу, прошёлся взглядом по строю от правого фланга до левого, и закончил:

- По машинам!

Строй распался. Лётчики побежали к своим самолётам, и через несколько минут мёртвая тишина утреннего аэродрома взорвалась рёвом авиационных моторов, которые потащили свои машины, сдерживаемые пилотами, к старту.





                Прерванный полёт

Первым по плану взлетал ведущий. Шумов вырулил на старт. Самолёт замер и сдерживаемый тормозами, как живой задрожал от нетерпения. Командир дал газ, выводя двигатели на большие обороты, и со словами: «Дай бог не в последний раз!», отпустил тормоза. Машина рванулась вперёд и, пробежав по полосе, управляемая уверенной рукой опытного пилота, легко взмыла в небо. Сделав круг над аэродромом, чтобы дать возможность взлететь ведомым машинам, самолёт взял курс на Запад.  Юркие истребители, взлетая один за другим, пристраивались за ведущим слева и справа. В наушниках  непрерывно шли доклады:

- Первый, я второй, взлёт нормальный, я в строю.
И такой доклад проходил от каждого  взлетевшего истребителя. Наконец, Пётр услышал хрипловатый голос Коли Бояринова, командира экипажа замыкающего борта.

- Командир, я крайний, взлетел нормально, наблюдаю всех. Всё штатно.

- О кей! Мы на курсе. Все манёвры повторять за мной. Самостоятельные действия не допустимы. По всем вопросам докладывать мне. Коля ты мои глаза сзади, закончил он, обращаясь к Бояринову.

- Хорошо командир, не волнуйся, всё будет нормально, если что не так, доложу.

- Ладненько, не испортилась бы только погода, всё ребята, до связи! – закончил Шумов с дачей указаний и переключился на внутреннюю связь.
Александру приходилось не раз летать и выполнять обязанности штурмана в полётах с внештатными ситуациями, но работать лёжа и наблюдать за полётом  из-за спины командира экипажа не приходилось. Ниша, в которую он влез, была довольно тесной. Делать расчёты приходилось на планшетке, лёжа на боку, а чтобы сверить расчётный маршрут с  наземными ориентирами, приходилось переворачиваться на живот, приподниматься на локтях и вытягивать голову справа или слева от головы пилота, чтобы посмотреть вниз.

- Пушкин, ты как? – спросил Шумов, повернув голову назад, надеясь увидеть лицо друга.

- Нормально, только очень не привычно работать лёжа, но есть обзор, а это главное, - ответил штурман, делая на карте какие-то, одному ему понятные, пометки.

- Это хорошо, что нормально, ты один летишь в антисанитарных условиях. Вон Вася, до чего же комфорт любит, смотри, попал в приличные условия и блаженствует, ты заметил, он не сказал ещё ни одного слова, - проговорил  Шумов, который любил подкалывать своего борт-радиста.

-  Да некогда мне, командир, вот сейчас радиообмен настрою, тогда можно будет и поговорить. А условия действительно королевские, как будто не для войны делали, - парировал шутку командира радист.

Наших лётчиков, не привыкших к излишествам, поражала внутренняя отделка самолётов. Рабочие места членов экипажа «Бостонов» были прекрасно оборудованы. Различные  удобства в виде ковриков, шторок, пепельниц и светофильтров удачно дополняли элементы систем управления и доски приборов.

Самолёт «Бостон А-20G» американцы выпускали, как многоцелевой бомбардировщик-штурмовик на заводах фирмы «Дуглас» в городах Лос-Анджелес и Санта-Моника в Калифорнии. Это была очень неплохая машина с двумя надёжными моторами «Райт-Циклон» воздушного охлаждения по 1800 лошадиных сил каждый, сообщавшими ей скорость свыше 500 км/час, так что она запросто уходила от «Мессершмидта». Под стать скорости было и вооружение. Для штурмовки в носу машины было сосредоточено шесть огневых точек: четыре 20 мм пушки и два крупнокалиберных пулемёта «Кольт-Браунинг» калибра 12.7мм. Спарка таких же пулемётов стояла и в кабине стрелка-радиста.

Для наших специалистов необычным было ещё и то, что для обслуживания этого самолёта вместе с ним поставлялось несколько комплектов отличного инструмента, включая «Г»-образные мощные фонарики, бортаптечки с дефицитными по тем временам лекарствами, бортпайки, маскировочные чехлы, запасные радиопередатчики и радиоприёмники.

Всё было прекрасно, за исключением одного - отсутствие штурманской кабины серьёзно усложняло работу штурманов, а при дальних перелётах на необорудованных трассах делало её не возможной. В дальнейшем эти машины, попадая к нам, на фронтовых аэродромах, быстро переоборудовались для боевых вылетов.  Наши умельцы в авиаремонтных мастерских, своими руками изготавливали переднюю кабину для штурмана.

…Полёт проходил спокойно, внезапно тишину эфира нарушил голос  замыкающего
Бояринова, прозвучавший в наушниках:

- Командир, наблюдаю шлейф дыма за одиннадцатым, похоже на пожар.

- Коля, не понял, горит что ли?

- Не знаю, командир, огня не вижу, только дым.

- Понял тебя, Одиннадцатый, что случилось?

- Не могу понять, товарищ командир, вроде всё штатно, а дым идёт.

- Хорошо, возвращайся и постарайся дотянуть до аэродрома, не плохо бы узнать причину возникновения дыма,  если будет невмоготу, прыгай. Как меня понял?

- Понял, товарищ командир, пошёл на разворот, постараюсь дотянуть до аэродрома.

-  Пятнадцатый, ты  на связи?

-  Да, командир.

- Коля, разворачивайся, сопроводи одиннадцатого, если  ему придётся прыгать, засеки место и доложи командиру полка, чтобы организовать поиски и эвакуацию.

- Вас понял, пошёл домой, желаю всем удачи.
Бояринов сделал разворот и, отдавая команду истребителю, проговорил в эфир:

- Одиннадцатый, я пятнадцатый, лёг на обратный курс, пристраивайся за мной, буду твоим ведущим. Как меня понял, приём

- Пятнадцатый, понял тебя, следую за тобой.

-  Если припечёт и надумаешь прыгать, дай мне знать.

- Обязательно, но думаю, что до аэродрома дотянем. Странное дело: всё работает как часы, а дым идёт.

- Хорошо если дотянешь. Но ты не волнуйся, даже если придётся прыгать, то я быстро притащу помощь.

- Я не сомневаюсь.

На истребителе летел молодой лётчик Олег Николаев, совсем недавно прибывший на Аляску. Для него этот полёт был первый. И надо же было такому случиться, что именно на его самолёте приключилась беда. Он считал себя не везучим. После окончания военного училища лётчиков, все его товарищи отправились на фронт бить фашистов, а его оставили в училище инструктором. Почти год, в борьбе за справедливость, он писал рапорты по команде и всё-таки «достал» начальника училища, который вызвал Олега и сказал:

- Знаешь, товарищ Николаев, я ведь тоже лётчик, и умею летать не хуже тебя. За моими плечами Хасан и Испания, а вот приказали обучать молодых пилотов, я и обучаю. Честно говоря, я бы тебя никуда бы не отпустил, но пришла строгая телеграмма откомандировать лучшего инструктора, вот я тебя и отправляю.

- Спасибо, товарищ полковник, - выпалил молодой пилот, у которого от радости
часто забилось сердце, покраснело лицо и заблестели глаза.

- Постой, благодарить будешь потом, а сейчас получай предписание и вперёд, - сказал, протягивая руку, начальник училища, - Смотри не подведи нас, сынок. Желаю тебе удачи.

- Есть! – радостно крикнул Олег, отвечая на рукопожатие. Щёлкнув каблуками, он повернулся кругом и быстрым шагом, почти бегом, выскочил из кабинета.
А потом опять «невезуха». Иваново и Аляска, которую даже тылом назвать нельзя. В училище он был намного ближе к фронту. И вот сейчас, на первом же задании пожар. Одним словом всё идёт не так.

Пока молодой пилот рассуждал о своей несчастной судьбе, он вдруг неожиданно для себя обнаружил, что дым в кабине почти рассеялся. Оглянувшись, он не увидел этого противного шлейфа. Мотор работал ровно. Взгляд на приборы – тоже ничего не обычного. Все системы работают нормально, попробовал рули – всё отлично. Он нажал кнопку радиостанции:

- Пятнадцатый, я одиннадцатый, как слышишь меня? Приём.

- Слышу тебя одиннадцатый, в чём дело?

- Не знаю, по-моему, пожар закончился.

- То есть, как закончился?

- Дыма нет, машина послушна, приборы в штатном режиме. Может, догоним своих?

- Нет, своих мы уже не догоним, у тебя горючки не хватит, да и разобраться надо в ситуации. Ну-ка, дай газу, выйди вперёд, я на тебя посмотрю.
Олег сделал не сложный манёвр и оказался впереди ведущего. Бояринов вместе со штурманом внимательно рассматривали хвостовое оперение истребителя, фюзеляж, двигатель. Ничего, даже малейшего намёка  на случившееся.

- Вот если бы я своими глазами не видел этого дыма, не поверил, что он был, - проговорил командир бомбардировщика, - Но вариантов нет, летим в Фербенкс, там инженерная служба разберётся.

На аэродроме их уже ждали. Они зарулили на самолётную стоянку, у которой были сосредоточены дежурный тягач, пожарная машина, машина скорой помощи с медиками. Здесь же были инженеры с военной приёмки во главе с главным, Красильниковым.  У самолётов ещё крутились винты, когда на стоянку подъехали две машины. Из первой вылезли командир полка с заместителем по политчасти, из второй два особиста – майор и капитан. Пока ожидали встречи с лётчиками, майор, козырнув командиру полка, спросил:

- Товарищ командир, вы не будете возражать, если мы поработаем с Николаевым, пока Бояринов будет докладывать по сложившейся ситуации.

- А вас, сложившаяся ситуация не интересует? – спросил Васин, явно раздосадованный прибытием особистов.

- Конечно, интересует, - вовремя сориентировался майор, удивив полковника своим тактом, - Я с вами послушаю, если вы не возражаете, доклад Бояринова, а капитан Ильченко побеседует с Николаевым.

- Хорошо, я не возражаю, Только предупредите своего Ильченко, чтобы не перегибал палку, у молодого пилота первый полёт, и пока не разобрались в причинах случившегося, давайте не будем делать выводы.

- Именно так и будет, - сказал майор, чуть заметно улыбнувшись уголками губ. Он прекрасно понимал причину не совсем хорошей реакции подполковника на свою просьбу, в которой ему отказать не могли. Работая с лётчиками не первый год, он был готов к этому, но, подойдя к своему товарищу, сказал:

- Я буду с Недосекиным, послушаю доклад Бояринова, а ты, как следует, тряхни Николаева, похоже на трусость, а может быть и сговор, ведь кроме пилота бомбардировщика дыма никто не видел. Николаев был крайним в строю и за ним шёл только Бояринов. Да и следов пожара на самолёте не видно. Нужно получить информацию до того как он переговорит с  Бояриновым и услышит мнение командира полка о случившемся. А тот, почему-то, пока не видит саботажа в том, что задание двумя самолётами не выполнено. Всё, пошли, лётчики уже вылезли из машин и идут на доклад.

Пилот бомбардировщика, на правах старшего, подошёл к командиру полка с заместителем, приложил руку к шлему и начал доклад:

- Товарищ подполковник, экипаж бомбардировщика Б-25 после сопровождения самолёта «Аэрокобра» с неисправностью на борту, посадку совершил.

- Красиво докладываешь, капитан. Только мне не понятно, твой ведущий говорит пожар, я докладываю комдиву пожар, а ты, единственный, кто видел всё своими глазами, говоришь неисправность. Как это понимать?

- Сам не понимаю, товарищ командир. Взлетели, построились, легли на курс. Я иду замыкающим, весь строй как на ладони, всё штатно, видимость – «миллион на миллион».  Прошли минут десять. Вижу, от хвоста крайнего самолёта появился едва заметный дымок, который чуть позже превратился в шлейф дыма. Стало ясно, что «Кобра» горит. Доложил ведущему, получил команду возвращаться для сопровождения Николаева. Задача была поставлена дотянуть до аэродрома, чтобы выяснить причину пожара. Пока летели назад, дым прекратился. За весь период полёта «Кобра» вела себя штатно, но об этом лучше доложит пилот истребителя, - он кивнул в сторону стоящих в отдалении Николаева и Ильченко.

-  Как  остальные самолёты? – Спросил командир полка.

- Остальные ушли по маршруту, товарищ командир. До нашего разворота не было никаких проблем, за исключением этой «Кобры».

-  Но внешне не видно никаких следов пожара, ты точно видел дым? – Спросил командир, который верил своим лётчикам, и в это же время факт возвращения самолётов имел место.

- Дым я видел точно, и Шумову доложил я, и сопровождать «Кобру» по его приказу полетел тоже я, - начал выходить их себя Бояринов.

- Заводиться не надо, товарищ капитан, тихо, но очень жёстко, как-то по чекистски, проговорил майор-особист, - вы лучше скажите, когда вы познакомились с Николаевым? О чём вы с ним разговаривали перед полётом.

- Не надо меня, майор, «на пушку» брать, - не выдержал Бояринов. - До постановки задачи на перелёт, я вообще его не знал, может быть видел пару раз в лётной столовой, не более того. Ведь он только приехал и был направлен в другую эскадрилью. В полёте знал его по позывному, сейчас узнал, что он Николаев. Так, что разговаривать с ним я при всём своём желании не мог, да и такого желания, на самом деле, я не испытывал. – со злостью закончил лётчик.

-  А когда прекратился дым, - не унимался майор.

- Минут через десять после разворота, - нехотя отвечал Бояринов, он понимал, что в любом случае отвечать на эти вопросы придётся.

-  Почему не стали догонять товарищей?

- Ну, мы же не в партизанском отряде, я получил приказ, сопроводить «Кобру» до аэродрома, для того, чтобы узнать причину возникновения дыма. Да и топлива у Николаева могло не хватить.  В рапорте я всё укажу, а лучше расспрашивать  у истребителя, он всё испытал на себе, - закончил пилот, кивнув головой в сторону стоящих в отдалении Николаева и Ильченко.
А там происходило следующее. Особист встретил молодого пилота, приобнял его и, отводя в сторону, ласково спросил:

- Слушай Олег, что это у тебя произошло?

- Да как сказать, товарищ капитан? Летел нормально. Приборы показывают, что всё в исправности, почувствовал дым, в это время слышу, замыкающий докладывает ведущему, что  видит дымный след от моего самолёта. Слышу команду разворачиваться и следовать на базовый аэродром. Замыкающий тоже развернулся и пошёл впереди меня. На пути домой дым прекратился.

За время, пока пилот говорил, они отошли на достаточное расстояние, чтобы их не могли слышать посторонние. Капитан жёстко взял его за руку чуть повыше локтя и резко развернул к себе. Приблизив своё лицо с сощуренными глазами почти вплотную к лицу Олега, он проговорил сквозь зубы:

- Слушай ты, младший лейтенант, ты мне «горбатого не лепи». Говори, почему не захотел лететь? Испугался? Или тебя кто-то попросил вернуться? Говори сейчас, потом поздно будет. Всё равно причина вашего с Бояриновым возвращения будет известна, но будет уже поздно. Тогда трибунала тебе не избежать. Пойдёшь на фронт и не летать, а в окопы, вшей кормить. Вот тогда ты пожалеешь, почему не сказал мне правду, - он сделал небольшую паузу и продолжал, опять переходя едва ли не на дружеский тон,

- Говори, дружок, я слушаю тебя.

- Я всё рассказал, как было. А фронтом меня пугать не надо. Я просился на фронт, но, к сожалению, попал сюда. Будет решение отправить меня, я готов. А то, что я не трус, докажу хоть в небе, хоть в пехоте, там  тоже люди живут и воюют.

- О, да мы обиделись, - ехидно проговорил капитан,  - А вот обижаться не надо, ты ведь не кисейная барышня, расскажи всё, как было и дело с концом.

- Говорить мне больше не о чем, если я не арестован, то должен доложить командиру, извините.

В это время, как будто кто-то ждал этой фразы, до них донеслось:

- Младшего лейтенанта Николаева к командиру полка.

Олег развернулся и молча, пошёл к группе офицеров, в которой находился командир полка.

- Ничего Николаев, ещё встретимся, зря ты меня не послушался, - прошипел сзади Ильченко.

Молодой пилот шёл не оборачиваясь. У него было такое ощущение, что он сбросил с плеч какой-то тяжёлый груз. Он шёл к командиру и был уверен, что здесь его поймут и всё станет на свои места.

Пока на аэродроме происходили эти события, главный инженер военной приёмки Красильников со своими «спецами» обследовал «Аэрокобру» и обнаружил в хвосте гильзу от дымовой шашки. Всем стала понятна причина возникновения дыма. Доклад Николаева командиру полка уже не понадобился.

Особисты переключились на поиски виновника. Как оказалось, американские техники решили пошутить над молодым пилотом, проверить его морально-боевые качества. Это официальная версия, как было на самом деле, никто не знает. По информации, полученной с американской стороны к «шутникам» были приняты меры материального воздействия. В американской армии наказание денежным штрафом было одним из самых серьёзных наказаний.

Для наших специалистов это был серьёзный урок. После случившегося был издан жёсткий приказ, по которому после советской приёмки американцы к самолётам не допускались, и в полёт их выпускали только свои.




                Над бездной моря

Для Шумова, который вёл за собой десять истребителей, ситуация осложнилась. Отправив замыкающий  бомбардировщик для сопровождения горящего истребителя на аэродром взлёта, он, как бы, остался без глаз сзади, поэтому проговорил в эфир:

- Внимание, третий, как слышишь меня? Приём.

- Третий на связи, слышу хорошо.

- Валера, перестройся, стань крайним в конце строя, посматривай, чтобы никто не потерялся, поработай замыкающим.

- Есть, командир, выполняю.

Они летели на высоте около трёх тысяч метров. Отличная погода давала прекрасную видимость. По расчётам штурмана Сорокина, скоро должна была появиться материковая кромка побережья. Чтобы  увидеть землю и сверить курс с наземными ориентирами, он стал чаще выглядывать в лобовое стекло самолёта.

- Командир, а, похоже, синоптик не наврал, давая к концу дня ухудшение погоды, смотри, на северо-востоке появились тучки.

- Да, здесь на Севере погода меняется часто, особенно в худшую сторону. Хорошо бы сегодня успеть вернуться, а то ведь можно и застрять. Эти, как ты говоришь тучки, идут с Северного Ледовитого, а он, как известно ничего хорошего не приносит.

Опытный полярный лётчик оказался прав. Очень скоро отдельные небольшие тучки, появившиеся в разных местах  небосвода, стали объединяться, расти в размерах, плотнеть и довольно быстро превратились в сплошную облачность. При подходе к ней, Шумов дал команду радисту включить внешнюю связь. Затем проговорил в эфир:

-  Внимание всем, здесь первый, как слышите меня? Приём!
Пилоты по очереди доложили о том, что все на связи. Получив подтверждение о том, что все ведомые его слышат, он продолжал:

-  Подходим к сплошной облачности. Чтобы видеть друг друга, пойдём, насколько возможно, ниже кромки облаков. При снижении облачности до трёхсот, войдём в облака. В этом случае, дистанцию в строю увеличить в два раза,  держаться курса, он не меняется. Всем находиться на приёме. При возникновении проблем  – доклад немедленный.

Но, несмотря, на подготовку к осложнениям, всё закончилось хорошо. На этот раз удача сопутствовала перегонщикам. Они благополучно, не увеличивая дистанции, строем, на нижней кромке облаков, дошли до материка и благополучно приземлились в Уэлькале.

Передачу самолётов провели быстро, очень настораживала меняющаяся погода, да и синоптики давали не утешительный прогноз. Удобно разместившись на металлических сидениях в брюхе транспортника, они, наконец-то, расслабились.

- Впервые в жизни я почувствовал, что сидеть лучше, чем лежать, вздохнув, заметил Сорокин.

- Да ты, что? А я, грешным делом, позавидовал тебе, - рассмеялся Шумов, - Вот,  думаю, Пушкину опять повезло,  лежит себе в гор-гроте и в ус не дует. Винты крутятся, самолёт летит, штурман спит, а служба идёт.

- О, кей! В следующий раз, когда погоним “G-20”, взлёт и посадку сделаешь ты, сидя в пилотском кресле, а на маршруте, поменяемся местами, ведь самолёт потому так и называется, что сам летает. Самолёт будет лететь, а командир будет в гор-гроте спать, - отреагировал на шутку Александр.

- А почему это  я должен взлетать и садиться в пилотском кресле? Я не согласен.

- Надо, командир, - поддержал шутку бортрадист. На взлёте и посадке сильно трясёт. Можете шишку себе набить, а как мы потом с командиром, у которого шишка на лбу. Ведь весь полк смеяться будет. Проходу не дадут.

- Да, я чувствую, что  с таким экипажем мне не выпадет счастье отдохнуть в полёте.
Летевшие вместе с ними лётчики перегонявшие истребители, среди которых были и молодые пилоты, слушали этот разговор и не верили своим ушам. Один из них - лопоухий,  веснусчатый парень, наклонившись  к своему товарищу, на ухо прошептал:

- Сань, послушай, что говорят бомбёры. Они, что вот так запросто меняются в полёте местами?

- Да ты не удивляйся, - отмахнулся от наивного друга более опытный пилот, - они запросто могут все спать в полёте, а самолёт будет лететь сам, это, брат, тебе не истребитель.

- Вот это да, - про себя проговорил наивный парень и стал слушать разговор, раскрыв рот.

Но из-за усилившегося шума мотора говорить и тем более слушать стало трудно, поэтому разговор сам собою затих. В грузовой кабине транспортника наступила та полусонная атмосфера, когда пассажиры, пережив взлёт, начинают дремать. Но на этот раз им уснуть не удалось, самолёт вошёл в плотную облачность, как сейчас говорят, в зону повышенной турбулентности, усилилась болтанка. Минут через сорок полёта, чтобы не попасть в мощный снежный заряд и избежать обледенения, пилот был вынужден обходить огромное снежное облако, что значительно увеличило время полёта.
Но в целом,  несмотря, на все трудности до Аляски долетели нормально. Когда винты остановились, Шумов, на правах старшего, поднялся и сказал:

- Сегодня наш авиационный бог был на нашей стороне. Всем  спасибо за полёт. Желаю, чтобы и в дальнейшем, выполнение задания у всех и всегда, заканчивалось бы так же благополучно. До свидания.  Пошли ребята, - закончил он, поворачиваясь к своему экипажу, взял планшетку и направился к люку.




                Незваный гость

Оказавшись на земле, друзья разошлись. Стрелок-радист Вася Сухарев заторопился домой, чтобы до прихода старших товарищей успеть принять душ и переодеться и организовать традиционный чай. Александр пошёл в штаб по своим штурманским делам, ему надо было сдать полётные карты  в секретную часть. Командир экипажа направился на доклад к командиру полка, который его уже ждал.

Доложив результаты перегона, Шумов спросил:

- Товарищ командир, я знаю, что Бояринов с Николаевым долетели благополучно, а что с самолётом, действительно пожар?

- Да нет, Пётр Николаевич, глупая шутка, - ответил Недосекин, который после того как узнал, что его пилоты в случившемся не виноваты, пребывал в благодушном настроении.

- Как это? – не понимая, спросил Шумов.

- А очень просто, кто-то шутки ради заложил в хвост «Кобры», на которой летел Николаев, дымовую шашку. Полная имитация пожара. Особисты в деталях разбираются с этим случаем, но главное, что эта «шутка» дело рук не наших людей. А сейчас узнай у начальника штаба плановую таблицу на завтра и отдыхать. Твой экипаж  стоит в плане.

-  Есть, товарищ командир, надеюсь завтра не на “G-20”?

- По-моему нет, уточни у начальника штаба, а, что не понравилось на “G-20”?

- На этом самолёте не понравиться не может, всё очень здорово, штурмана жалко, мучается бедняга.

-  Да, согласен, с рабочим местом штурмана они явно намудрили, но у нас вариантов нет, будем летать, самолёты нужны фронту.

- Конечно, будем летать, вариантов нет, - подтвердил капитан и, приложив руку к козырьку фуражки, спросил: – Разрешите идти?

- Идите, - проговорил подполковник и углубился в свои командирские бумаги.
Уже перед самым крыльцом коттеджа, в котором они жили, его догнал Александр.

- Ну как Петя доложился? – спросил он.

- Да доложился, всё нормально.

- Ты слышал какую «шутку» сыграли с Николаевым?

- Да, командир рассказал. Я понимаю так, что, несмотря, на то, что нас окружают союзники и друзья бдительность терять нельзя. Похоже, наши особисты не зря едят свой хлеб.

- Это точно. Бдительность терять нельзя. Помнишь? Де Толли ведь тоже предупреждал.

- Здесь если забудешь про бдительность, то тебе о ней быстро напомнят. Об этом нужно больше помнить и меньше говорить.

Они вошли в дом, сняли и повесили регланы, рядом пристроили свои планшетки, с которыми не расставались весь день.

- Что сначала, душ или чай? – спросил Вася, который после душа был в пижаме и стоял с заварным чайником в руках.

- Сначала душ, потом чай, - сказал Шумов.

После душа сели пить чай.

- Что то, ты Вася сегодня быстро справился с примусом, чай созрел раньше нашего прихода? - спросил Александр.

- Хорошо, Саша, хоть ты заметил, моё старание, не поверите, вчера пожаловался американскому интенданту, что не могу справиться с примусом,  так он сегодня мне презентовал электрочайник.

- С подслушивающим устройством? – спросил Шумов.

- Нет, я проверил. Да им это и не зачем. Там где надо они уже всё установили.

- Ну, если так хвалю за находчивость, молодец.

- Спасибо, товарищ командир. Вот только один вопрос меня мучает.

- Что ещё не так?

- Да, вроде всё так и в тоже время по-другому.

- Ну не тяни кота за хвост, чем ты не доволен?

- У меня такое ощущение, что пока мы летали, к нам наведывались гости?

- Почему так решил?

Василий тыльной стороной ладони утёр пот со лба, посмотрел поочерёдно на своих товарищей. Он опасался, что товарищи могут его не правильно понять, а это значит,  в  полку будут шутить и подтрунивать над ним долгое время.  Но его слушали очень серьёзно. Все понимали, что сюда, на Аляску, отобраны лучшие из лучших и воровство практически отвергалось сразу. Чужой, тоже вряд ли полезет в дом, где живут советские лётчики. Но, что тогда? Кто так интересуется их жизнью? Выражение лиц стало серьёзным.

- Я обычно закрываю замок на двери на  два оборота. Сегодня, когда открывал  дверь, она оказалась закрытой на один оборот. Чашка стоит не на месте. И вообще меня преследует такое чувство, что в доме кто-то есть.

- Может ты переутомился Вася, как ты себя чувствуешь? - спросил Шумов.

- Зря ты так, командир, - вмешался в разговор Александр. - Надо проверить, мало ли, что?  Ведь война, да и рады нам здесь далеко не все. Взять хотя бы сегодняшний случай с шашкой.

- Ну, что же давайте всё внимательно проверим, чтобы закрыть эту тему и больше не возвращаться к ней, - он нехотя поднялся со стула и направился к себе в комнату, продолжая ворчать.  - Всё как в сказке, осталось только «Машеньку» обнаружить. А знакомство с Машенькой, дорогой Александр Сергеевич, не смотря на твою, не по годам, мудрость, сейчас тебе не помешало бы. Согласен со мной, Пушкин? – закончил он свои рассуждения, обернувшись к штурману.

- С этим согласен, - не стал спорить Александр, -  Только, ведь чудес не бывает, - грустно закончил он и пошёл в свою комнату.

Друзья тщательно осмотрели весь дом, заглянули под кровати, за шторы, в шкафы – никаких следов. Наконец, с чувством выполненного долга сели пить чай.
Василий, чувствуя себя несколько виноватым за излишне проявленную бдительность, разлил чай и спросил, переводя разговор на другую тему.

- А, что же с «Коброй» которая возвратилась назад, товарищ командир?

- Да ничего особенного, Вася. Американские техники решили подшутить над молодым пилотом, подкинули в хвост дымовую шашку.

- Наверное, думали, что молодой лётчик покинет самолёт, - заметил Сорокин.

- Скорее всего, это так и было, но сейчас у них нет вариантов, поэтому внедряется тема с «шуткой»,  - поддержал его командир.

Вдруг, раздался какой-то шорох, и кто-то приглушённо чихнул. Все как по команде повернулись  в сторону патефона, звук шёл именно оттуда.

- Что это Вася, новая пластинка? – спросил Саша.

- Да нет, я думаю «Машенька», - ответил радист и бросился к тумбе, на которой стоял патефон.

Тумба представляла из себя довольно высокий стол, покрытый скатертью. На ней помещался музыкальный аппарат, рядом лежала стопка пластинок и стоял горшок с геранью. Скатерть свисала до пола так, что под ней ничего не было видно. Вася стремительно подскочил к тумбе, резко поднял скатерть, и все ахнули. Под тумбой сидел, сложившись почти вдвое человек.

- А ну-ка «Машенька», выходи на свет божий, радостно проговорил Вася, вытаскивая неудачника за рукав.

Человек нехотя вылез из-под тумбы, ещё раз чихнул, наверное, что-то попало в нос, и заговорил с довольно сильным акцентом.

- Я не Машенька, меня зовут Янек Борзовский, по национальности поляк. Я прибыл в Фербенкс в составе группы американских специалистов, знающих русский язык для оказания вам помощи в изучении американской техники, - он говорил сбивчиво, тщательно подбирая слова, пытаясь придумать версию, почему он оказался в этом доме, в таком неудобном месте

- Не хочу спрашивать, чем ты здесь занимаешься, Янек, у нас не принято ходить в гости без приглашения, тем более сидеть под тумбой, когда все сидят за столом. По нашему, надо бы тебе начистить физиономию, да политес не позволяет. Пусть с тобой разбирается  ваша военная полиция, - сказал Шумов.

Они позвонили в свой особый отдел, объяснили ситуацию и уже через десять минут, к их коттеджу подъехала машина военной полиции. Приехали два полицейских в военной форме с повязками «МР» на рукавах и с ними уже знакомый нам капитан Ильченко.  Полицейские, не разбираясь, довольно грубо надели на своего соотечественника наручники и, подталкивая в спину, повели его к машине.

- Надеюсь, вы его не трогали, - спросил Ильченко?

- К сожалению, нет, - ответил Шумов.  - Воспитание не позволило.

- Молодцы! Но сегодня на вечер у вас работа. Каждый  должен написать  объяснительную, в которой нужно подробно описать  всё, что здесь произошло. Завтра перед вылетом я вас найду и заберу их.  Пока! До завтра, поеду в полицию, послушаю, что он будет им объяснять.

Военная полиция авиабазы Фербенкс после ареста непрошеного гостя, и уже на следующий день откомандировала его с Аляски. Больше этого поляка на аэродроме не видели. Американская администрация принесла свои извинения за происшедшее.
Для  советских авиаторов это был наглядный пример того, что, несмотря на союзнические и внешне дружеские отношения, среди американцев были силы, которые хотели знать, чем  и как живут наши люди. Увы, подтверждались слова американского лётчика Николая де Толли.




                Вынужденный простой

Пришла зима. Конвейер перегонки работал без перебоев. Вылет самолётов останавливался только в те дни, когда непогода накрывала аэродромы взлёта и посадки. Жизнь откомандированных на Аляску советских лётчиков и авиационных специалистов постепенно наладилась. На них уже не смотрели, как на неотёсанных мужиков из сибирской тайги и сбривших свои бороды перед прилётом в Америку, такими их преподносила американская пропаганда, а воспринимали как грамотных специалистов, способных владеть самой современной техникой.

В целом американцы относились к нашим благожелательно, хотя среди них попадались и «реакционно-настроенные».  Но те открыто своей неприязни не показывали, так как наше командование имело право ходатайствовать об отзыве таких лиц, а американская сторона, в свою очередь, принимала к ним резкие меры и, как правило, откомандировывало с Аляски. Простые же люди сразу находили общий язык. Общая цель борьбы с фашизмом сплачивала их.

Старший инженер Красильников был доволен своими подчинёнными, не жалевшими ни сил, ни времени для обеспечения качественной приёмки самолётов и своевременной отправки их через Берингов  пролив. Работа спорилась. Коллектив специалистов инженерно-технической службы подобрался неплохой и за короткое время успел сплотиться.

В тот декабрьский день, после завтрака Борис Васильевич направился к ангару, в котором проводился осмотр и приёмка самолётов.  Затянувшийся циклон с низкой облачностью и снегопадами наконец-то ушёл на юго-восток, и на Аляску пришла долгожданная погода. Небо над головой, со вчерашнего вечера расчистилось и стало безоблачным. Это значит, что начальник приёмки сделает всё возможное, чтобы отправить принятые самолёты, подзадержавшиеся здесь в ожидании погоды. Беспокоило одно: как поведёт себя техника в пятидесятиградусные морозы, которые пришли вместе с антициклоном.

У входа в ангар он лицом к лицу встретился с инженером полка по самолётам и двигателям Валентином Приходько.

- Борис Васильевич, а я вас ищу! У нас беда!

- Во-первых, здравствуй, Валентин, а во-вторых, какая может быть беда, если две недели не летаем? – спросил  главный инженер, с удивлением разглядывая и растерянного Приходько, покрасневшего от волнения.

- Да и, слава богу, что не летаем, хорошо, что на земле обнаружили. Резина не выдерживает морозов. Шланги стали хрупкими как карандаши, я дал команду проверить на всех машинах состояние уплотнений, шлангов, колёс: всего, что сделано из резины, но уверен, что везде одно и то же.

- Этого я боялся больше всего, - поговорил Красильников.

- Пойдём, я должен это увидеть сам, - он с горечью посмотрел на дверь ангара, за которой было желаемое тепло, вздохнул и направился к ближайшей стоянке самолётов.
Инженер полка едва поспевал за ним, на ходу пытаясь что-то объяснить. Но мороз перехватывал дыхание, идти-то было трудно, а говорить на ходу практически не возможно. Борис Васильевич махнул рукой, чтобы Приходько не мучил себя. Так, молча, гуськом, друг за другом они подошли к первому самолёту.

Около машины возился механик, который стоял у стойки шасси и рассматривал шланг гидросистемы, только что снятый с самолёта. Увидев инженеров, он не спеша положил шланг на колесо и подошёл к ним, неуклюже приложив руку к шапке, изображая отдание чести. Это был сержант лет сорока, который до войны работал на одном из аэродромов заполярья и в полку был одним из лучших специалистов.

- Ну, что, Михалыч, беда? – спросил Красильников, протягивая руку не снимая перчаток.

- Беда, Борис Васильевич, мы же с вами ещё в сентябре говорили, что эта резина не выдержит морозов. Так и вышло, - с обидой в голосе проговорил механик, отвечая на рукопожатие двумя руками в меховых крагах.

- Мы-то говорили, да наши американские коллеги убеждали нас, что резина отвечает всем необходимым требованиям, - как бы оправдываясь, заметил главный инженер. – Ну-ка, покажи, как она выглядит.

Они подошли к бомбардировщику и Михалыч протянул Красильникову шланг. Тот взял в руки резиновую трубку, которая по определению должна быть гибкой и эластичной. Изогнутый по тому изгибу, какой он имел, будучи установленным на самолёте, шланг, скорее, был похож на изделие из керамики, чем на резиновый. Борис Васильевич повертел её в руках и попробовал выпрямить. Раздался хруст и шланг, который в работе должен выдерживать серьёзные нагрузки, переломился.

- Понятно, - со вздохом проговорил Красильников. – Так ведут себя только шланги?

- Нет, Борис Васильевич, так ведёт себя всё, что сделано из резины, – ответил Михалыч, к которому был обращён вопрос.

- Валентин Николаевич, я попрошу, проверьте лично, как обстоят дела на других типах самолётов.

- Я уже проверил, перед тем, как идти к вам на доклад. Картина та же самая.

- Хорошо, я доложу командиру, а вы, подготовьте для меня образцы всех изделий, которые пришли в негодность от мороза, - сказал Главный инженер и, прихватив с собой сломанный шланг, пошёл информировать  начальника военной приёмки.

- Разрешите, Михаил Григорьевич? – спросил Красильников, открывая дверь кабинета Мачина.

- Да, заходи, Борис Васильевич, что у тебя случилось, коли ты с утра пораньше ко мне?

- Случилось то, чего мы боялись. Помните ещё в сентябре, мы с вами говорили о том, что резина у американцев ненадёжная.

- Конечно, помню, но ведь, кажется, обошлось?

- Ничего не обошлось. После сегодняшнего ночного мороза, практически вся резина на самолётах пришла в негодность, - сказал инженер и протянул командиру шланг.

- Вот это дела!!! – с удивлением произнёс Мачин, разглядывая резину, которая в тепле была уже не такая твёрдая, как на морозе, но вся её поверхность покрылась мелкими трещинками. – Что предлагаешь?

- Это ещё не всё. От сильных морозов в гидросистемах американских самолетов стала густеть жидкость. Результатом этого на аэродромах Чукотки и Якутии, а теперь уже и у нас скопились десятки замерзших боевых машин, которые не могут летать. - А, предложение здесь одно - перегон надо останавливать, хотя он и так уже остановлен, и принимать меры к тому, чтобы улучшить качество жидкости гидросистем и резины устанавливаемой на самолёты, которые идут на советско-германский фронт.

- Да, ты прав, - он нажал кнопку переговорного устройства. – Дежурный вызови ко мне начальника штаба.

Пока ожидали начальника штаба, Мачин позвонил

- Борис Васильевич, я сейчас свяжусь с командиром авиабазы и проинформирую его о возникшей ситуации. Думаю, что есть необходимо собрать совместное совещание советских и американских специалистов. Нам к этому совещанию будут нужны образцы негодной резины, пожалуйста, дай команду.

- Да, товарищ командир, образцы будут,  люди уже работают в этом направлении.
Начальник приёмки удовлетворённо хмыкнул, действия главного инженера ещё раз продемонстрировали его компетентность и умение принять правильное решение. Обернувшись на звук открываемой двери и, увидев вошедшего начальника штаба, Мачин проговорил, указывая на стул рядом с Красильниковым:

- Проходи, садись, записывай.
Начальник штаба сел и раскрыл рабочую тетрадь.

- Для того, чтобы ты был в курсе, сообщаю о том, что из-за наступивших морозов резина на самолётах пришла в негодность. Исходя из этого, вас, Борис Васильевич, прошу, к совместному с американцами совещанию, подготовить справку о состоянии самолётов на авиабазе Фербенкс на сегодняшний день. Начальнику штаба: первое - подготовить приказ о запрещении перегона самолётов до особого распоряжения; второе - проинформировать командование перегоночной дивизии о сложившейся ситуации. Пусть внимательно проверят резино-технические изделия на самолётах, которые уже находятся на советских аэродромах. Там они летают над полюсом холода и морозы у них покруче наших; третье - подготовьте информацию для Главкома Военно-Воздушных Сил с просьбой принять меры к устранению возникшей ситуации по дипломатическим каналам; и, наконец, четвёртое - не забудьте сообщить о возникшей ситуации в особый отдел, а то начнут искать виноватых среди своих. Если вопросов нет - свободны.

Оставшись один, полковник Мачин через дежурного пригласил к себе переводчика. Буквально через три минуты в дверях появилась Леночка Маркова, которая всем своим внешним видом показывала образец высокой организованности и дисциплины. Она была одета в тёмно-синий костюм. Сшитый по фигуре пиджак подчёркивал стройность талии, белоснежная блузка оттеняла тонкие черты лица не испорченные макияжем. Полковник невольно залюбовался ею.

- Товарищ полковник, - начала было докладывать Лена, но тот жестом прервал доклад и проговорил:

- Леночка, проходи и садись поближе к телефону, сейчас мы с тобой будем говорить с американцами.

Он придвинул к себе аппарат прямой связи с генералом Гафни, который был главным американским авиационным начальником в Фербенксе. Аппарат этот был не обычным, он имел две трубки, одна для начальника, другая, для переводчика. Такой же аппарат стоял и у генерала Гафни. Это была прямая телефонная линия, которая минуя секретарей, напрямую соединяла руководителей.

Лена приняла трубку из рук  своего начальника, подождала пока тот наберёт номер и, услышав в трубке хрипловатое «Хелло!» прощебетала на чистейшем английском:

- Господин генерал, не могли бы вы уделить несколько минут для разговора с начальником советской миссии полковником Мачиным по весьма неотложному делу.

- О, Ес! Оф кос! Хелло, Михаил, как дела? – прозвочало в ответ. Исчерпав весь словарный запас русского языка, генерал продолжал разговор на английском…

Понимая всю остроту проблемы, стороны быстро договорились о совместных действиях. После общения с Мачиным генерал, Гаффни созвонился с учеными Аляскинского университета. Американские химики буквально за двое суток нашли заменитель одного из компонентов жидкости применяемой в гидросистемах самолётов, что сделало её более морозоустойчивой и пригодной к применению в условиях крайнего севера.
Учитывая то, что американцы в  то время не могли выпускать резино-технические  изделия, способные выдерживать сверхнизкие температуры, советский наркомат внешней торговли направил в Америку своего специалиста с рецептурой морозостойкой резины. Вскоре авиационная промышленность союзников начала выпускать самолёты, которые не боялись  низких температур и были способны летать в любые морозы.




                Катастрофа

Немногим более полумесяца ушло на то, чтобы решить все неувязки. Вскоре на авиабазу Фербенкс стали прибывать самолёты, укомплектованные резино-техническими изделиями, изготовленными по советской технологии. На тех самолётах, которые во время сильных морозов оказалась на аэродромах, пришедшая в негодность резина менялась прямо на стоянках. Принятые меры позволили не допустить отказов авиатехники из-за низкого качества резины. Постепенно самолёты, стоящие на приколе были отправлены на фронт. Проблема была снята.

За два с небольшим месяца совместной работы приёмку машин у американской стороны  отработали до мелочей. Она проходила по следующей схеме. Самолёты облётывали, а затем наземные специалисты осматривали их,  проверяли работу всех систем на земле и готовили к перелёту. Истребители и бомбардировщики А-20 облетывали наши пилоты, а В-25 и С-47, как правило, в небо поднимали американские летчик с борттехником, а работу всех систем в полёте проверяли наши специалисты.

В один из декабрьских дней 1942 года американцы предъявили к приёмке очередной «В-25». Как повелось, облетывать его должен был американский экипаж, в состав которого были включены главный инженер приёмки подполковник Красильников для проверки в воздухе работу двигателей, приборов и всех систем самолёта, и майор Радогорский, для проверки  радиооборудования.

Поскольку полёт был назначен на послеобеденное время, друзья быстро пообедали и направились получать парашюты, без которых начальник приёмки полковник Мачин летать категорически запретил. Они подошли к ангару, в котором хранились парашюты, но на двери висел замок, инженера по вооружению, отвечающего за их хранение и выдачу, на месте не оказалось.

- И когда наши инженеры будут читать плановую таблицу? Что же теперь из-за недисциплинированности одного человека отменять контрольный облёт машины? – Завозмущался Красильников. – Нет, я его определённо накажу.

В ожидании вооруженца они зашли в свою комнату,  Борис Васильевич стал заглядывать в шкафы, под столы и вдруг обрадовано воскликнул:

- Есть! Я так и знал, что найду, - радостно провозгласил он, вытаскивая из-под стола личный парашют полковника Мачина, который неизвестно как попал туда.

- Я не понимаю, чему вы радуетесь? – спросил Радогорский, ведь парашют только один.

- Ничего, в порядке исключения, слетаю один, а за счёт повышения методического мастерства проверю и радиооборудование, или не доверяешь?

- Да о чём вы, Борис Васильевич? Вам я доверяю больше чем себе. Просто для одного человека очень большой объём работы.

- Ничего, справлюсь, а ты тут проведи беседу с виновником торжества,  я вернусь,  всыплю ему по первое число. – Сказав это, он взял парашют за лямки, повесил его на плечо и зашагал к самолёту, который готовился к вылету. 

Это был обычный контрольно-испытательный полёт.  Иногда таких полётов совершалось по нескольку в день. Профиль полёта выглядел примерно так: взлёт, полёт по коробочке, посадка. За это время американский экипаж выполняет полётное задание, а советские специалисты проверяют работу всех систем   во время полёта. Подобные полёты были обычной рутинной работой. Всё было отработано.

Самолёт выруливал на взлёт. Его винты бешено вращались, увлекая тяжёлую машину к старту. Мощные струи воздуха поднимали  снег, сосредоточенный по бокам рулёжной дорожки и безжалостно бросали его назад, создавая иллюзию снежной вьюги. Инженер по радиооборудованию стоял у ангара и смотрел вслед взлетающему лайнеру.

Радогорский чувствовал себя не очень хорошо. На душе было как-то не спокойно, мучили угрызения совести. Вот переложил свою работу на Бориса, теперь ему за короткое время полёта нужно выполнить объём работы в два раза больше, чем обычно. «Ну, ничего, отработаю», - подумал он, успокаивая самого себя.

Раздосадованный инженер видел, как самолёт разбежался, оторвался от земли, пролетел несколько контрольных секунд в горизонтальном полёте над полосой и пошёл на набор высоты. Полёт начался стандартно, ничего не предвещало беды.
Вдруг, в конце аэродрома, на высоте примерно около ста метров, машина внезапно накренилась на правое крыло, затем клюнула носом, перевернулась в воздухе, и камнем рухнула вниз. Клубы чёрного дыма и взрыв, сопровождаемый огненной вспышкой, завершили картину катастрофы.

На аэродроме резко зазвучала сирена,  выруливающий на старт очередной самолёт съехал на край рулёжной полосы и остановился, давая возможность проехать спасательной службе, пожарной машине и скорой помощи, которые мчались к месту падения. Вслед за ними, набирая скорость, понёсся джип руководителя полётов…
Авиаторы тяжело переживали потерю главного инженера, который за короткий срок сумел завоевать высокий авторитет и безграничное доверие и у лётчиков, и у технического состава, и у американского контингента. Этому способствовали его профессионализм в сочетании с заботой о людях.    Похоронили Бориса Васильевича со всеми воинскими почестями на Фербенкском кладбище. Долго ещё память о нём жила в сердцах людей, она как бы отделяла нового главного инженера от личного состава. И если честно сказать, такого авторитета среди авиаторов, каким пользовался Борис Васильевич Красильников, впоследствии, больше не имел никто.

Причину катастрофы выясняли не долго, она была очевидна. Банальная ошибка пилотирования, которую допустил молодой американский пилот, унесла жизнь замечательного советского человека и двух американских лётчиков.





                Неожиданное знакомство

Было позднее утро. Стрелки часов на приборной  доске американского бомбардировщика показывали начало девятого, но до рассвета было ещё часа полтора. Полярная ночь  прочно удерживала свои позиции. Накануне вечером, Петра Шумова вызвал к себе командир полка и поставил задачу доставить какой-то очень важный, сверхсекретный груз, идущий по линии МИДа в Марково. Поскольку транспортник придёт не скоро, а груз нужно доставить быстро, принято решение отправить его на перегоночном самолёте.

Метеорологическую обстановку в этот день простой назвать было никак нельзя. Сильный боковой ветер гнал по аэродрому снежную позёмку, которая делала видимость очень низкой. Несмотря на это, самолёт в назначенноё время вырулил на старт и взлетел,  взяв курс на  Чукотку…

Для советских лётчиков выполнение любого задания по перелету на родную землю всегда вызывало двоякое чувство. Во-первых, это была очень тяжелая и опасная работа, требующая от каждого члена экипажа не только большого физического напряжения, но и достаточных знаний. Зимой полёт  проходит в условиях полярной ночи и в основном над морем, а там, где оно кончается, лететь приходится над огромными необжитыми пространствами с минимальным количеством радиомаяков, что требовало от штурманов высокого уровня лётного мастерства. Во-вторых, это все-таки полет на Родину, и он всегда радовал. Прилетая на родную землю, лётчики как бы обретали определённую свободу. Здесь отсутствовал тот моральный прессинг, который ощущал на себе каждый, кто находился за  пределами своей страны. Среди своих   можно было несколько расслабиться, ненадолго забыть о том, что ты, не у себя.  Находясь в капиталистической, хотя и союзнической стране, каждый обязан соблюдать определенные и прежде всего режимные нормы. Прилетая на советский аэродром, летчики, если не надо было тут же улетать обратно, могли позволить себе и выпить, а если повезет и встретиться с женщиной, которых здесь было значительно больше, чем в составе советской миссии на Аляске. Хотя всё это, конечно, было относительно…

Море осталось позади, прошли над Уэлькалем, под крылом во всю ширь, на сколько хватает горизонта, открылась бескрайняя тундра засыпанная снегами. В наушниках тихо звучала лёгкая музыка, которую в полёте всегда находил бортрадист, как он выражался «для фона». Вдруг музыкальный фон заглушил голос  Шумова:

- Саша, какое подлетное время?

- Тридцать две минуты, командир.

- Очень хорошо. А какие у тебя планы на вечер?

- Да какие планы? Выбор небольшой, посмотрю, что в офицерском клубе, может быть, схожу в кино. Но скорее всего, лягу спать, ведь завтра наверняка назад, на Аляску. А ты, командир, как я понял, нас покидаешь?

- Боюсь, Саша, что завтра назад не получится. Ты же слышал сводку. После нашего вылета погода так и не наладилась, и Фербенкс и Ном закрыли, когда откроют неизвестно. Нам наверняка придётся ждать очередного перегона, чтобы улететь обратно со своими, хорошо если завтра удастся перелететь в Уэлькаль, а то можем и здесь застрять.  Ведь ясно, что из-за одного экипажа транспортник не пошлют, тем более, когда закрыты аэродромы. Но дело не в этом, у меня в Марково живёт один стародавний знакомый, не желаешь мне составить компанию?

- Если это будет удобно, с удовольствием. Как я могу отказать в просьбе командиру, - ответил штурман и улыбнулся, подумав про себя: - «Опять командир затеял какое-то знакомство».

Надо сказать, что при отборе в спецкомандировку, предпочтение отдавалось женатым, так как считалось, что они, по определению, более морально устойчивы и, имея жён не должны интересоваться другими женщинами. Александр оказался одним из немногих холостых  офицеров в полку, более того, в отношении женщин он, в отличие от многих, был несколько сдержан. Всё это стало причиной тому, что его товарищи, при любой возможности, старались познакомить его с какой-нибудь девушкой. Саша привык к этому и если он всегда отправлял доброжелателей подальше, то командиру в просьбе отказать не мог, тем более, что вечер был свободным.

- Вася, приглашение тебя касается тоже. Пойдёшь?

- Я всегда с экипажем, я всегда там, где прикажет командир, - ответил радист, радуясь, что не придётся коротать вечер одному.

Самолет мягко коснулся колесами полосы и побежал по ней, замедляя ход, демонстрируя всем, кто наблюдал за посадкой, мастерство пилота.

- Спасибо, командир, - с нотками уважения в голосе проговорил штурман.

- Саша, давно хочу тебя спросить, почему ты всегда после посадки  говоришь спасибо? В училище научили? Я считаю, что спасибо должен говорить экипаж штурману, за то, что привёл на аэродром и не промахнулся.

- Привести самолёт в нужную точку – это прямая обязанность штурмана, другого не дано. А спасибо я говорю не всегда и не всем. Пилот, сажая самолёт, видит землю совсем по-другому. В штурманской кабине при посадке бывает страшновато, особенно, когда начинающий пилот «козла» даёт на полосе. Ну а с Шумовым – всегда получается «спасибо!».

- Ну и тебе спасибо за оценку моего скромного труда.

Пока они обменивались любезностями, подрулили к стоянке, где встречающий техник, управляя действиями пилота флажками, поставил самолёт на отведённое место. Винты замерли, двигатели замолчали, и  над аэродромом воцарилась тишина.
Шумов отстегнулся от парашюта, на котором сидел, снял шлемофон и заглянул в штурманскую кабину, где Сорокин собирал свое штурманское хозяйство и складывал в портфель  полетные карты:

- Саша, догоняй.

- Иду, иду, - ответил штурман и заспешил за командиром.

Когда вышли из самолёта, Шумов спросил стрелка-радиста:

- Вася, у тебя, как у начальника тыла нашего экипажа, есть знакомые в продслужбе марковского батальона обеспечения?

- А что нужно, командир? Даже если вчера не было - сегодня будут.

- Нравится мне такой подход. А нужно вот что, - он достал бумажник и вынул из него талоны на питание по лётному пайку на трое суток. – Отоварь, пожалуйста, если будут сложности, можно и не один к одному, как получится.

- Есть, командир, сделаю, - с готовностью ответил Вася, и собрался было выполнять задание, но Сорокин придержал его за рукав:

- Подожди, вот, возьми,  - и протянул  ему талоны ещё на двое суток.

- Ну, вот и отлично, придём не с пустыми руками, - заметил Шумов. – Давай, Вася, важнее твоего задания нет. Проникнись, пожалуйста.

-Уже проникся и побежал, - сказал Вася и направился в сторону складов.

- Командир, подожди, скажи, куда мы сегодня идём, почему всё окутано какой-то тайной? – Не удержался штурман.

- Да нет, Саша, никакой здесь тайны нет. Мы сегодня пойдём в гости к доктору, который меня вытащил с того света.

- Когда же успел? Ведь ты здесь даже простуду ни разу не хватал.

- Это давняя история, на рассказ нет времени. Вот сегодня вечером и вспомним, как всё происходило, а сейчас давай не будем терять времени, я организую сдачу груза и передачу машины, а ты сдашь карты и жди меня на КДП, оформим приёмо-передаточные акты и вперёд. К тому времени и Вася подойдёт.

- Хорошо, договорились, - ответил штурман, и направился в секретную часть сдавать полётные карты.

Бортрадист Вася Свистунов, нашёл своих товарищей в домике, где располагалась инженерно-техническая часть. Когда он вошёл, сопровождаемый облаком морозного пара, Шумов за что-то благодарил главного инженера полка, приглашая того на Аляску в гости, а Сорокин складывал только что подписанные документы о передаче самолёта в свой объёмный штурманский портфель.

Обрадовавшись появлению радиста, лётчики поспешили закончить формальности. Выйдя на улицу, они только сейчас обнаружили, что наступил длинный, зимний вечер. Светлая полоска рассвета, ненадолго появившись на востоке, на короткое время осветлила горизонт,  потемнела и пропала, давая возможность  полярной  ночи вновь  вступить в свои права. 

У крыльца стоял маленький автомобильчик,  который обслуживал инженеров. Когда экипаж вышел из домика, дверца автомобильчика открылась, и из машины выскочил небольшого роста красноармеец в овчинном тулупе подпоясанным солдатским ремнём и в валенках:

- Прошу сюда, товарищи командиры, машина готова, - по-вологодски о-кая, бодро проговорил водитель, прикладывая руку к шапке.

Когда все разместились и машина, вспоров светом фар темноту, направилась с аэродрома в сторону посёлка, Свистунов подумал - «Вот оказывается за что благодарил командир инженера». Но его размышления прервал Шумов.

- Ну как успехи, Вася? Почему не докладываешь.

- Успехи, товарищ командир, на лицо, - гордо ответил бортрадист, и похлопал ладонью по  вещмешку, лежащему на коленях.

- Да, вижу, молодец! Не иначе земляка нашёл.

- Не отгадали, товарищ командир, землячку. Оказалось, что здесь, на продскладе, работает очень даже симпатичная особа.

- И что характерно, - поддержал его штурман, - никого к себе близко не подпускает.

- Точно, а откуда вы знаете? – и, не дождавшись ответа, продолжал. - Ну, да ладно. Она, естественно, неприступная как скала, отпускает в столовую макароны и ни на кого не смотрит.

- И тут появляется Вася, - продолжал подначивать Сорокин.

- Точно, а вы, что следили за мной?

-   Нет, Вася, давно с тобой летаю.

- Сань, подожди, пусть расскажет, - смеясь, попросил Шумов, зная, что рассказ должен быть интересным. – Вася, что дальше то?

- А дальше, как сказал наш уважаемый Александр Сергеевич, подхожу я. Стал в сторонке, наблюдаю, жду, когда смогу поговорить с ней с глазу на глаз. Вижу, она искоса так, стараясь, чтобы я не заметил, стала на меня поглядывать.

- Чем же ты её так заинтриговал? – спросил, улыбаясь, командир.

- Ну как? Я же стою в американском кожаном меховом реглане, в шикарных унтах, в каракулевой шапке с кокардой, а не со звёздочкой, курю американскую сигарету и так заинтересованно на неё смотрю. Короче - она была обречена.

- Вася, в тебе живёт писатель, очень красиво рассказываешь, - заметил Саша. – Продолжай, пожалуйста, очень интересно.

- Дождался я, когда столовая отоварится и гнедая увезёт полученные продукты от склада. Подхожу. Она делает вид, что меня нет, присела на табурет, достала из пачки «Беломорканал» папиросу и приготовилась прикурить. «Мадам, вы достойны большего, вот, не хотите ли попробовать «Vinston», сказал я  и предложил ей сигарету. Она взяла с явным удовольствием. Я, конечно, как истинный джентльмен, дал ей прикурить.

- И здесь Остапа понесло, - рассмеявшись, сказал Шумов, вспомнив «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова.

- Да, товарищ командир. Пришлось подарить и американскую зажигалку, и пачку сигарет. За это она меня и отблагодарила, закончил рассказ Вася, погладив объёмный вещмешок. - Что она положила сюда, не знаю, но, зараза, тяжёлый.

- Ты хочешь сказать, что ты этот мешок выменял на зажигалку? – возмущённо спросил командир.

- Да нет, товарищ командир, не думайте обо мне так плохо. Когда я предложил ей встретиться завтра, она и зажигалку брать не хотела. Но я же не жмот, оставил и зажигалку, и сигареты, и ещё добавил два талона, которые она категорически не хотела брать, еле уговорил. Теперь вы будете меньше экономить на еде, - гордо закончил Вася, возвращая оставшиеся талоны товарищам.

- Да, Вася, ты попал в серьёзную зависимость. Теперь, спасая честь мундира, ты должен в каждый свой прилёт в Марково, навещать свою пассию, а я проконтролирую, -заметил командир.

- Не надо контролировать. Я теперь сам буду летать сюда с удовольствием.

- Похоже, Вася попал, - проговорил задумчиво штурман. – А звать то её как?

- Люба её зовут, Любаша.

Тем временем машина, легко преодолевая небольшие ухабы зимней дороги, въехала в посёлок. Он выглядел очень живописно. Дома стояли засыпанные снегом едва ли не до крыши. Из сугробов светлячками выглядывали расчищенные окна. К каждому входу вели пешеходные дорожки. Ясная погода с отсутствием ветра и довольно сильным морозом создавали хорошую печную тягу, которая поднимала дым из труб вертикально вверх на большую высоту.  Всё это подсвечивалось лунным светом и укрывалось тёмным небосводом, который был усыпан россыпью крупных звёзд.

- А вот и участковая больница, - сказал водитель въезжая в небольшой двор, в глубине которого стоял довольно большой двухэтажный деревянный дом. – Наш доктор живёт здесь же, вон дверь в торце дома.

Поблагодарив водителя, Шумов попросил заехать в двадцать два часа, и они направились к дому. Дверь открыла миловидная девушка в льняном переднике, на голове была повязана косынка, из-под которой выбивались непослушные чёрные волосы, которые сзади были старательно заплетены в косичку. Большие, очень выразительные карие глаза притягивали к себе внимание и делали лицо довольно привлекательным, несмотря на несколько крупноватый нос. На вид ей было немногим больше двадцати лет.

- Здравствуйте, вы с Аляски? – улыбаясь, спросила она. – Меня папа предупредил, что вы придёте. Раздевайтесь, проходите, он скоро будет.
Гости сняли регланы и, глядя на чисто вымытый пол, попытались сделать попытку снять унты.

- Что вы, что вы! Не надо разуваться, - остановила их хозяйка. - На полу очень холодно.  Видите, я тоже хожу в валенках. Ведь здесь снег, в отличие от Ленинградского, очень чистый, поэтому пол не испачкается.

- Ну что же, коли так останемся в унтах, - на правах старшего проговорил Шумов. – Вас, если я не ошибаюсь, зовут Софья?

- Дома меня зовут Соня, а поскольку вы друзья моего папы, то для вас я тоже Соня. А вы Пётр Павлович? – она несколько прищурила глаза и улыбнулась.

- Да, но лучше без отчества, а это мои друзья – штурман Александр и бортрадист Василий.

- Очень приятно. Ну что же, вот и  познакомились, проходите, рассаживайтесь, где кому удобно, а я буду накрывать на стол.

- А я вам буду помогать, - легко  подхватил её тональность Вася и, взяв вещмешок, высыпал его содержимое на кухонный стол.

- Ох! Это же целое состояние, - выдохнула Соня. – Зачем вы это принесли, ведь наверняка продукты из ваших пайков, а вам надо калорийно питаться. Полёты очень сильно выматывают.

Горка продуктов на столе действительно выглядела впечатляюще. Здесь были банки с американской тушёнкой и консервированной ветчиной, печенье, галеты, шоколад и даже баночка солёных огурчиков. Завершала этот живописный натюрморт буханка белого хлеба, которая была невиданной роскошью.

- Не надо волноваться, всё это не за счёт пайков, это результат Васиного обаяния, - разъяснил ситуацию Шумов.

- О, да вы оказывается покоритель дамских сердец, - проговорила девушка, взглянув на Васю из-под густых ресниц.

- Что вы, это же только для дела, когда очень нужно, - попытался оправдаться Вася и укоризненно посмотрел на командира.

Соня взяла в руки буханку хлеба, которая была светло-золотистого цвета с поджаристой коричневой корочкой. Понюхала его и проговорила:

- Господи, какое богатство, ведь мы уже забыли, как выглядит настоящий хлеб.
Саша посмотрел на девушку и заметил, как заблестели её глаза, на которые навернулись слёзы.

- Ой, да что это я расслабилась. Скоро папа придёт, а у меня ничего не готово, - взяла себя в руки Соня и захлопотала вокруг стоящего посредине комнаты стола, накрытого белой скатертью.

Александр с интересом рассматривал помещение, в котором они находились. Ему, простому сельскому пареньку, который благодаря своему упорству и стремлению к знаниям смог получить образование и вырваться из той жизни, которой жила его семья, всё было интересно. Он уже кое-что повидал в своей жизни, но в квартире, в которой живут представители той, старой интеллигенции, был впервые.

Его поразила скромность  этой квартиры. Казённая мебель: стол, три табурета, два стула, шкаф для одежды и старинный, потемневший от времени и в некоторых местах облезлый комод. В углу металлическая кровать. Справа, рядом с печкой, предназначенной для приготовления пищи, а также обогрева этой и смежной комнат, стоял кухонный стол, у которого хлопотали Соня с Васей.

Но, несмотря на аскетизм в жилище было уютно. Всевозможные салфеточки с рюшечками, белоснежные занавесочки на окнах, домотканая дорожка на полу. Всё это сверкало чистотой и создавало атмосферу домашнего тепла.

- Соня, а как вы здесь оказались? – спросил Шумов.

- О, это печальная история, - грустно ответила девушка. – В сороковом году, вскоре после того как папу арестовали, умерла мама. Я в то время заканчивала медицинский институт. Диплом мне выдали, а распределять, как дочь врага народа, не стали. Несмотря на нехватку врачей, работу я найти не смогла. Дочь репрессированного никто не брал.

Промучившись полтора года, перебиваясь случайными заработками, решила ехать  на Дальний Восток на строительство Комсомольска на Амуре. А потом началась война. Когда стали создавать вашу воздушную трассу, папу перевели из лагеря на Колыме сюда на поселение. Это, как я понимаю, было сделано для усиления медицинского обеспечения в посёлке Марково.  Я написала письмо начальнику трассы Мазуруку, он принял решение и вот я здесь.

- Да, по вашей истории можно книгу написать, - заметил Вася.

- Да, что вы, самая обычная история, в нашей стране характерная не только для нас, - ответила Соня. – Мы с папой считаем, что нам повезло, мы счастливые люди. Встретились здесь, живём вместе, заняты любимым делом, спасаем и лечим людей. Вот и сейчас папа вытягивает с того света чукотского охотника, …

В это время на крыльце послышался топот, открылась дверь, и в комнату в облаке морозного пара ввалился человек. Он был в валенках, на плечах, поверх белого халата был наброшен армейский полушубок, на голове мохнатая песцовая шапка.

- А, приехали! Здравствуйте гости дорогие. Как вы тут?  Еще не уморила вас с голоду молодая хозяйка? – громким голосом проговорил он, вешая на вешалку снятую шубу.

- Здравствуйте, Семён Яковлевич! – поднялся навстречу  доктору Шумов. – Проголодаться мы не успели, недавно пришли, да и без хозяина нельзя за стол садиться.

Они обнялись.

- Ну-ка Петя, представь мне своих товарищей, - попросил вошедший. – Меня, как вы поняли, зовут Семён Яковлевич. Я хирург местной участковой больницы, волею судеб заброшенный сюда из Ленинграда.

- Александр, - протянул руку Саша. – Штурман корабля.

- Вася, бортрадист.

- Э, да вы ко мне всем экипажем. Молодцы, мудро ничего не скажешь.

- В чём же мудрость? – поинтересовался Саша.

- Ну как же, посещение репрессированного врача в одиночку может вызвать подозрение у определённых структур, а так, экипажем всё выглядит довольно пристойно.

- Мы об этом не думали, Семён Яковлевич, просто в командировках экипажу лучше находиться вместе, - разъяснил ситуацию Шумов. - Это исключает всякие случайности и сохраняет готовность к вылету в любой момент.

- Хорошая у вас традиция, но о бдительности Петя, нужно помнить всегда, это я вам как политический заключённый говорю. А теперь все за стол, - закончил он, ловко снял с себя белый халат и передал его дочери.

Гости стали рассаживаться на табуреты, но их скромность была остановлена хозяином, который резко запротестовал:

- Нет, нет! Гости на стульях, хотя их на всех и не хватит, садитесь хотя бы двое.

- Вы не правы, Семён Яковлевич, хозяин должен сидеть на своём месте, поскольку

Соня - девушка, мы ей безоговорочно выделяем стул. Более того, мы в полёте сидим на парашютах, а это очень напоминает сидение на табуретах и мы к этому  привыкли, поэтому садимся правильно.

- Ну, что же, аргументы убедительные, давайте садиться как кому удобно.

Все расселись вокруг стола, который даже с простой, самой обычной  посудой был красиво сервирован. На столе, кроме привезённых гостями продуктов были вяленое мясо, солёная кета, и даже красная икра, которые в этом регионе совершенно не являлись изысканной пищей.

- А ну-ка, дочка, принеси-ка нам наливочку, сказал, потирая руки доктор. – А то как-то всё это не похоже на встречу старых друзей.

- Да, что вы, Семён Яковлевич, мы с собой, спиртик прихватили, - проговорил Шумов и, повернувшись к Сорокину, добавил:

- Давай Саня, доставай нашу заначку.

Дело в том, что фляжка спирта у лётчиков была всегда, в виде «НЗ», на всякий не предвиденный случай. А хранилась она в штурманском портфеле, так как Александр никогда с ним не расставался и более того, был совершенно равнодушен к спиртному.

- Да нет, что вы, у меня ведь настойка тоже на спирту и по вкусу она гораздо приятнее разведённого спирта.

- А мы можем и не разведённого, - неудачно сострил радист и, поймав на себе укоризненный взгляд командира, понял бестактность своей шутки, уткнулся в свою тарелку и стал разглядывать вяленое мясо.

- Ну как скажете, Семён Яковлевич, - согласился с хозяином командир.

Соня принесла графинчик с красной жидкостью. Выпили за победу, за встречу и знакомство. Вспомнили мирную жизнь.

- Вот ребята, перед вами необыкновенный человек, – сказал, обращаясь к товарищам, Шумов. – Расскажу историю. В феврале тридцать девятого я летел с Новой Земли в Ленинград, вёз материалы геологических изысканий. До конечной точки маршрута оставалось около двухсот пятидесяти километров. Вдруг мотор зачихал и заглох. Погода была прескверная, сильный ветер со снегом, да и мороз градусов двадцать, что в условиях повышенной влажности очень много.

Я попробовал планировать. Развернул машину навстречу ветру и стал вглядываться в ландшафт, выискивая место для посадки. Вот внизу показалось подходящее поле, и я прицелился на него. Вдруг перед самой землёй сильный порыв ветра, резко изменившего направление, перевернул мой самолёт и ударил о землю.

Очнулся я в палате. Медсестра, увидев, что я открыл глаза, закричала: «Доктор, доктор! Лётчик ожил, скорее сюда». «Что ты кричишь, глупая, всю больницу переполошила, - остановил её вошедший доктор. – Иди на пост я тут без тебя разберусь».

Надеюсь, вы догадались, что вызываемый доктор, и был наш уважаемый Семён Яковлевич. Он рассказал, что я нахожусь  в хирургии Ленинградской областной клинической больницы,  расспросил меня кто я, мои ли со мной документы, сказал, что руководству авиации сообщено и о катастрофе, и о том, где я нахожусь.

От него я также узнал, что подобрали меня местные жители в бессознательном состоянии и на перекладных доставили в больницу. Семён Яковлевич собрал меня по частям, сделал всё, что было в его силах, чтобы поставить на ноги. Пока я не пришёл в себя никто, даже он, не были уверены, что я выживу. Поэтому и реакция медсестры была такой не обычной.

- Выжили вы, Пётр Павлович, благодаря своему могучему здоровью, - заметил доктор, наливая в рюмки наливку.

- Нет, уважаемый Семён Яковлевич, выжил я благодаря тому, что попал в ваши золотые руки. Если бы во время операции была бы допущена ошибка, то богатырское здоровье не помогло бы.

- Да с этим нельзя не согласиться, - вздохнул доктор.

- Вот поэтому я и предлагаю выпить за золотые руки хирурга  Семёна Яковлевича, и пожелать ему, чтобы те тучи, которые сгустились над ним и его семьёй в последние годы - развеялись, и он из репрессированного стал бы реабилитированным.

- Спасибо, Пётр Павлович, - взволнованно проговорил хозяин, проглатывая подкативший к горлу ком, с трудом сдерживая слёзы.
Все дружно выпили.

- Семён Яковлевич, а за что вас арестовали. Ведь вы доктор, человек мирной профессии, - спросил Вася.

- Эти события не такие героические, как у Петра Павловича, скорее наоборот, но, к сожалению, они имели место. Летом тридцать девятого года ко мне привезли финна, которого на лесозаготовках придавило падающее дерево. Я сделал операцию, сохранившую ему жизнь. Потом началась финская война, и кто-то из «доброжелателей», которые находятся в каждом коллективе, проинформировал органы, что я лечил финского шпиона и подолгу беседовал с ним. В итоге пятьдесят восьмая статья и десять лет лагерей. На Колыме, конечно, было очень тяжело, если бы не профессия - не выжил бы.

- Хорошо то, что хорошо кончается, - заметил штурман. – Сейчас уже легче, чем было, а бог даст и вовсе реабилитируют. Просто сейчас время очень тяжёлое, некогда разбираться.

- Я тоже на это надеюсь, - сказал Семён Яковлевич. – Ведь направил же полковник Мазурук сюда на работу Сонечку. Значит не всё так безнадёжно, да и отзывы о нашей работе хорошие, начальство и надзорные органы довольны.

- Здесь очень помогает папин оптимизм, - включилась в разговор девушка. - Я за последние годы несколько поизрасходовала его, но сейчас чувствую, что надежды на справедливость и благополучный исход возвращаются.

- А как вы вообще здесь живёте, чем занимаетесь? – спросил Саша, обращаясь к Соне.

- Хорошо живём. Главное вместе, но бывает и скучновато, сами понимаете после большого города. Спасает работа.  Хотя сейчас война и всем не до веселья.  С ужасом думаю о Ленинграде, о тех, кто сейчас находится там. Даже в страшном сне не могло присниться  то, что фашисты подойдут к нашему городу.

- Да, нам многое не могло присниться из того, что произошло, но ничего, не было ещё силы на земле, чтобы могла сломить наш народ, Гитлер тоже наверняка обломает себе зубы, - заметил Шумов. - Но, что это мы о грустном? Давайте споём что ли?

- Ой, как здорово! Конечно, споём, а что будем петь? – защебетала Соня. – Давайте про Байкал, кто начинает?

«Славное море, священный Байкал…», - чистым, поставленным голосом запел Шумов и все дружно подхватили эту народную песню, которую пело не одно поколение русских людей, любивших её за ту силу, которую она вселяла в поющих…

Так за песнями и разговорами прошёл этот вечер, позволивший одним прикоснуться к семейному очагу, которого так им не хватало, а другим вспомнить прошлую жизнь, оставшуюся далеко – далеко, в другом мире.

Вечер пролетел быстро. Они ещё только-только приступили к чаю, когда за окном послышался гудок автомобиля, возвестившего о том, что пора возвращаться.

- Как, неужели это за вами? – воскликнула Соня.

- Да, нам пора, вот сейчас допьём чай и на аэродром, - сказал командир.

- К сожалению, иногда время летит очень быстро, - грустно заметил Семён Яковлевич.

Они допили чай и уже, когда одетые гости прощались, доктор, поблагодарив лётчиков за визит, со слезами на глазах добавил:

- Будете в Марково, милости прошу в гости, мы с Сонечкой будем вам очень рады.

- Вот этого не обещаем, - ответил Пётр. – Мы летаем в Узлькаль, в Марково бываем не часто, это маршрут уэлькальского полка.  Сегодня мы оказались здесь волею случая, но если залетим обязательно зайдём на огонёк.

На этом и расстались…

Таким оказалось первое знакомство Александра Сорокина с семьёй репрессированного врача из Ленинграда, которому впоследствии было суждено продолжиться самым неожиданным образом.




                Чудесное спасение

Выполняя  работу по перегонке американских самолётов  с Аляски на Чукотку, лётный состав первого перегоночного прилагал все силы к тому, чтобы успешно выполнить задания Родины, перегнать как можно больше самолётов для фронта. Для этой цели использовалась каждая возможность. Регулярные полёты прерывались лишь при отсутствии погоды. И возобновлялись при первой возможности, при малейшем её улучшении.

Так случилось и в этот раз. В непогоде образовалось окно, которым решили воспользоваться. Взлёт прошёл нормально. Все перегоняемые машины своевременно взлетели, вышли в район сбора и, выстроившись, взяли курс на Запад, в сторону Чукотки. Истребители, как стая журавлей в осеннем небе,  клином шли за самолётом-лидером.   Строго выдерживая расстояние, они являли собой хорошо слётанный, профессионально подготовленный коллектив.

Взлетали при небольшой облачности и хотя основной аэродром прилёта Уэлькаль, и запасные Марково и Анадырь были открыты, на душе у Шумова было не спокойно. Над проливом заметно опускался туман, облачность становилась всё ниже.

- Слушай Вася, - обратился он к бортрадисту. – Держи на контроле переговоры командира полка с Уэлькалем, что-то не нравится мне сегодняшняя погодка.

- Есть товарищ командир, если будет, что-нибудь заслуживающее внимание, обязательно переключу на вас, - ответил радист.

А погода, тем не менее, становилась всё хуже.  Облачность сгущалась. Прошли уже около половины маршрута.

- Командир, предлагаю обогнуть облачность, уже сейчас не видно самолётов, замыкающих строй, - проговорил штурман.

- Согласен с тобой, какой курс ты предлагаешь?

- Предлагаю пройти над островами Диомида, это хороший ориентир для всех, а там решим, куда пойдём дальше.

- Согласен, - сказал Шумов, и переключившись на внешнюю связь, дал команду: -
Внимание всем! В связи с ухудшением погоды меняем курс, идём на Диомиды.
Примерно через час показались два небольших острова. Один из которых был советским, другой американским. Граница между государствами проходила как раз по проливу разделяющему их. Пролив был интересен тем, что быстрое течение, которое создавалось между островами,  уносило молодой, не успевающий окрепнуть лёд, поэтому здесь практически всегда просматривалась узкая полоска незамёрзшей воды. Под крылом самолёта мелькнули несколько домиков, засыпанных снежными сугробами, но вскоре сгущающийся туман, скрыл от взора пилотов острова, и над морем ничего не стало видно.

Обстановка осложнялась на глазах.

- Саша, сколько до Уэлькаля? – Спросил Шумов у штурмана.

- Триста семьдесят километров, командир.

- Это хорошо, радист, свяжи меня с ним.

- Есть, командир! – Ответил радист, что-то поколдовал с радиостанцией и доложил, - Уэлькаль на связи.

- Уэлькаль, я сто четвёртый, через час буду у вас, со мной двенадцать «чаек», как обстановка.

- Обстановка хреновая, - ответил руководитель полётов, отвечающий за приём. – Аэродром закрыт, видимость ноль, идите на запасной аэродром.

- Штурман, как запасные?

- Запасные Марково и Анадырь, сейчас запрошу, - ответил Сорокин и связавшись с ними  через радиста доложил. - Командир, оба аэродрома закрыты, принимать
категорически отказываются, - доложил он Шумову.

- Что же, придётся возвращаться в Ном, - вздохнув, проговорил командир. – Горючки хватит? – Спросил он у штурмана.

- Горючки то хватит, - ответил тот. – Да только Ном тоже закрылся час назад.

- Вот невезуха! Что будем делать!

- А что делать, вариантов нет, надо лететь на материк, а там будем  искать, где можно «упасть».

- Да, ты прав, других вариантов нет, пойдём в сторону Уэлькаля, дай мне Вася его волну, надо знать, что там делается.

- Есть, командир, - с готовностью ответил бортрадист, и переключил волну аэродрома на СПУ.

В эфире звучал голос нового командира полка Васина, назначенного вместо Недосекина, убывшего на фронт. Он для ознакомления с маршрутом летел в экипаже Михаила Вороны:

- Кончается горючее, на поиски места для посадки его не хватит, прошу разрешить посадку.

- Посадку разрешить не могу, оправдывался руководитель полётов. – Видимость нулевая, побьётесь ведь все.

- А какие у нас варианты? Комдив у вас? Если не можешь принять решение, доложи ему.

В это время полковник Мазурук  зашёл на командный пункт. Он слышал возмущённый голос  командира полка и, взяв микрофон из рук вскочившего майора, проговорил в него:

- Мазурук на связи! Что Васин, совсем плохи дела?

- Это мягко сказано, товарищ комдив, надо садиться, а то мои «чайки» попадают кто
куда, топлива нет.

- Хорошо, под мою ответственность посадку разрешаю, но прошу очень аккуратно. Не спешите, возьмите дистанцию побольше и повнимательнее.

- Спасибо, понял, будем стараться.

- Да, горячо там у них, - сказал Александр, ломая голову над тем, где найти место для посадки. Сейчас  могли пригодится те знания чукотского полуострова, ландшафт которого он постоянно изучал.

- Боюсь, что у нас будет погорячее, - сказал Шумов и, оглянувшись, увидел размытые туманов силуэты самолётов которые шли за ним. – Команда всем! Чтобы не потеряться, курс остаётся прежний, через пятнадцать минут полёта попробуем набрать высоту, чтобы пробить облачность. Дистанцию держать такую, чтобы видеть впереди идущего.

Тем временем из радиопереговоров стало известно, что идущая впереди группа с трудом приземлилась. Всё-таки одна посадка стала аварийной. Один из лётчиков-истребителей немного не долетел до полосы, которую можно было увидеть только перед самым приземлением, самолёт перевернулся. Машина получила серьёзные повреждения, а лётчик тяжело покалечился и чудом остался жив.

А между тем погода становилась всё хуже. О посадке следующей группы нечего было и думать.

- Сто четвёртый, как слышишь меня? Приём, - послышался в наушниках голос полковника Мазурука.

- Сто четвёртый на связи, слышу хорошо, - ответил Шумов.

- Ты слышал обстановку? – Спросил комдив.

- Да слышал, но ума не приложу куда садиться. Всё закрыто. Назад тоже пути нет.

- Да, я знаю. Слушай, Пётр Павлович, - продолжал комдив, переходя на товарищеский тон. - А не повернуть ли тебе к мысу Святого Лаврентия, там в горах есть большое заснеженное озеро, облака и туманы часто обходят его стороной, другого посоветовать не могу.

Он понимал, что в такой сложной метеорологической обстановке можно потерять и лидирующий бомбардировщик и двенадцать истребителей, поэтому все свои знания и опыт сосредоточил на одном, как посадить самолёты с наименьшими потерями. А в том, что они будут, он не сомневался.

- Я думал о нём, но это вынужденная посадка на глубокий снег. Садиться надо на живот, наверняка будут потери, а потом, как будем эвакуировать самолёты?

- Всё это так, но нужно выбирать меньшее зло. Если у тебя есть другие варианты, принимай решение, я возражать не буду.

- Есть принимать решение, - ответил Пётр и отключился от комдива. – А где оно это решение?

- А помнишь, командир, месяца два назад мы шли над мысом Чаплина? Там шло строительство запасной полосы, - спросил Сорокин, у которого, как по заказу перед глазами всплыла картина, на которой рабочие, скорее всего заключённые, укатывали гальку под взлётку. - Ты тогда обрадовался, что прибавится ещё одна полоса.

- Пушкин, я всегда говорил, что у тебя светлая голова, - обрадовано крикнул Шумов. Вовремя вспомнил, молодец! Меняем курс, маршрут на мыс Чаплина, надеюсь, там нам повезёт больше.

Лидирующий бомбардировщик изменил курс и за ним, как цыплята за наседкой повернули истребители.

- Командир, подходим к Чаплину, - доложил штурман, по расчётам которого мыс должен был появиться через три минуты.

- Понял, снижаюсь, - ответил тот и направил машину на снижение. 

Снизившись насколько было можно, он, практически, на бреющем выскочил на почти готовую полосу. Полоса чистая,  вокруг ни души, лишь вначале полосы стоял каток.

- Володя, - сказал Шумов в эфир, обращаясь к командиру эскадрильи истребителей. – Дай команду пусть кто-нибудь, кто поопытнее попробует сесть.
Летевший справа от него майор Образцов дал команду и один из истребителей вывалился из строя. Для захода на посадку он развернулся и снова вышел на каток.
Едва перевалив через него, «Аэрокобра» запрыгала по гальке, которая  была основным строительным материалом этой взлётно-посадочной полосы.

- Нормально! – Прозвучал радостный голос пилота, совершившего акробатическую посадку. – Давай за мной, пока полоса видна.

Образцов объявил очерёдность посадок, пропустив вперёд более опытных, для того, чтобы был пример для молодых. Все «кобры», успешно перепрыгнув через  каток, который служил хорошим ориентиром, приземлились. Последним из истребителей на посадку зашёл     командир эскадрильи. Пробежав по полосе, прикинув расстояние до её окончания, он сообщил своему товарищу, который кружил над местом посадки:

- Эскадрилья успешно приземлилась, спасибо, что вывели на эту полосу. Петя, ты настоящий Лидер. Теперь «бомбёр», твоя очередь, садись. Ты сможешь.

- Спасибо Володя на добром слове, - ответил, улыбаясь Шумов. Он был счастлив, от того, что двенадцать самолётов реально спасены от неминуемой гибели. За себя он особо не волновался, уверенно зашёл на полосу и виртуозно приземлил самолёт.

Пилоты истребителей,  которые  успели  вылезти   из  своих кабин, наблюдая за тяжёлой машиной, очень высоко оценили эту посадку, сравнив её с посадкой  лебедя  на  озеро,  так  она  была хороша. Определив место для стоянки, Шумов зарулил на него и выключил двигатели. Стало очень тихо, слышался только шорох вращающихся по инерции винтов.

- Вася дай мне Уэлькаль, - обратился он к радисту и услышал в наушниках взволнованный голос Мазурука.

- Сто четвёртый, где ты, что у тебя? Как меня слышишь приём.

- Я, сто четвёртый, слышу вас хорошо. Совершили посадку на мысе Чаплина. Здесь оказалась недостроенная полоса. Посадка прошла штатно. Все живы, здоровы, техника исправна.

- Молодцы! Появится погода, поможем. До связи!

- До связи! – Ответил Пётр и, обращаясь к членам экипажа, которые стояли у его кресла, продолжил. – Как будто мы сами не знаем, что молодцы. Хотя похвала командира, как в том анекдоте, «пустячок, а приятно». Всё пошли к «ястребкам».

Они вылезли из самолёта и с удивлением для себя обнаружили, что пустой аэродром не такой уж и пустой. Приземлившихся лётчиков окружили и с удивлением рассматривали появившиеся неизвестно откуда чукчи, и строители, работающие на полосе. Это были первые самолёты, приземлившиеся на этот ещё недостроенный аэродром и первые живые пилоты, которых можно увидеть своими глазами, потрогать руками и вообще в чём-то  помочь.

К утру облачность ушла, открыв над Чукоткой посветлевшее небо. Погода заметно улучшилась и все чукотские трассовые аэродромы открылись. Строители убрали с полосы каток, а на  неё приземлился американский транспортник «Дуглас», который привёз из Нома механика эскадрильи и печки для обогрева моторов. Совместными усилиями промёрзшие за ночь самолёты были подготовлены к вылету и к вечеру того же дня авиагруппа во главе с капитаном Шумовым в полном составе приземлилась в точке назначения на аэродроме Уэлькаль.






                Аварийный взлёт

Установилась погода. Полёты планировались каждый день. Лётчикам  за одну лётную смену удавалось дважды слетать на Чукотку.  Обедали прямо  в кабинах, бутерброды и кофе, им привозили на аэродром к самолётам. Но всё равно количество принятых нашей приёмкой самолётов оставалось большим. Лётного состава не хватало. Американское командование решило помочь советской стороне и предложило полковнику Мачину свою помощь, но тот, хорошо помня наказ Сталина о том, что перегонять самолёты на советскую землю должны только советские лётчики, от предложенной помощи вежливо отказался. Но для сокращения плеча перегона согласился на то, чтобы американцы перегнали несколько самолётов на аэродром города Ном, который располагался на океанском побережье.

И вот настал день, когда семь бомбардировщиков переданных американской стороной и  принятых советскими специалистами, управляемые американскими экипажами, взлетели с аэродрома Ладд-Филд, что находится вблизи города Фербенкса, и взяли курс на Ном. Полёт проходил штатно, но при подлёте к Ному, как это нередко бывает в тех широтах, погода резко испортилась, аэродром закрыл плотный туман.

Первые шесть самолётов приземлились благополучно, но седьмому не повезло. Он шёл последним и к моменту его приземления туман настолько сгустился, что полосу стало не видно. Кроме того у него обнаружились неполадки в основном шасси, оно не открывалось. У пилота реально осталось два варианта, либо покидать самолёт, либо садиться на вынужденную посадку. Полагаясь на свой опыт, он выбрал второе и посадил «Бостон» на кромку берега Берингова пролива. Экипаж остался жив, но машина была так изуродована галькой, что американские техники ремонтировали ее почти два месяца.

Пока шёл ремонт ни американцы, ни советские специалисты не думали о том, что же делать с этим самолётом после ремонта, ведь с пляжа, на котором он находился, взлететь было не возможно. Американцы, чувствуя за собой вину, хотели довести дело до конца и попытались перегнать самолёт на аэродром сами. Когда полковнику Кэтчэтмену доложили о готовности самолёта, он пригласил к себе своего заместителя по лётной подготовке.

- Ну, что Джон, - прищурившись, разглядывая веснушчатое лицо стоящего перед ним офицера, начал свой разговор полковник. -  Загубить самолёт мы загубили, а как мы будем отдавать долг. Ведь русские приняли его и никому не доложили, что наши «ассы» положили машину на прибрежном пляже. Как ты собираешься перегонять её на аэродром?

- Мы обсуждали эту проблему с лётным составом, сэр, - начал свой доклад заместитель. – Никто из пилотов не берётся за  это дело, слишком мало места для разбега. Сегодня прилетает капитан Гласс, вы знаете, он самый опытный пилот авиабазы, если он не сможет, то останется только один вариант, разобрать самолёт, по частям, перевезти его на аэродром и там вновь собрать его.

- Ох, как бы мне не хотелось этого делать, - вздохнув, проговорил Кэтчэтмен. – Но других вариантов нет. Результат  доложите мне незамедлительно.

- Есть, сэр, - проговорил заместитель и покинул кабинет.

На следующий день Гласс вылетел в Ном, для того, чтобы изучить обстановку и попытаться перегнать самолёт на аэродром. Добравшись до места аварийной посадки, он походил по утрамбованному снегу и стал изучать направление разбега и взлёта. Обнаружив, что разбег идёт вдоль берега с уклоном к океану, к нему же, к океану, сносил и боковой ветер, дующий с гор, Гласс не стал рисковать и отказался от столь сомнительного предприятия. Вернувшись в Фербенкс, он доложил ситуацию. Руководство,  посетовав на неудачу, стало готовить приказ на разборку самолёта и вывоз его с побережья по частям.

В это же самое время в Номе приземлился самолёт начальника трассы и командира перегоночной дивизии Героя Советского Союза полковника Мазурука. Узнав, что американцы не смогли перегнать самолёт, совершивший вынужденную посадку, по воздуху он вызвал к себе командира Фербенкского полка и недавно назначенного на должность командира эскадрильи капитана Шумова.

- Вот что, ребята, возникла не совсем хорошая ситуация. Принятый нами готовый к перегону бомбардировщик, который так нужен фронту, «загорает» на океанском побережье. Американские ассы не могут поднять машину в тех условиях, - проговорил комдив, внимательно всматриваясь в лица подчинённых, чтобы поймать реакцию на тот приказ, который должен будет сейчас прозвучать. Хотя, это будет скорее просьба, но так уж повелось в нашей армии, воспринимать просьбу старшего начальника как приказ, и Мазурук хорошо понимал это. Обнаружив на лицах починённых лишь  внимательную заинтересованность, он продолжал:

- Я считаю, Петя, что ты сможешь поднять машину с того пятачка. Надеюсь, ты не забыл свои полёты в полярной авиации. Этот взлёт, если сможешь его сделать, во-первых, ещё раз покажет американцам, что наши соколы летают лучше, во-вторых, самолёт улетит на фронт, и в третьих, ты лишний раз докажешь, что мы не ошиблись в тебе, назначая командиром эскадрильи.

- Есть товарищ полковник, если будет малейшая возможность взлететь, я непременно это сделаю.

- И помни, капитан, ты, во что бы то ни стало, должен сохранить исправный самолёт для фронта, - он по-отечески похлопал пилота по плечу и, повернувшись к командиру полка, закончил. – А ты, командир, помоги ему разобраться в ситуации. После выполнения задачи немедленно доложи, я буду ждать результата.

Он пожал подчинённым руки и быстрым шагом направился к своему самолёту, винты которого уже вращались. На следующее утро, позавтракав в лётной столовой, пилоты выехали на «джипе» к месту вынужденной посадки «бостона». День был холодный, ветреный, вьюжный. Они с трудом пробились на побережье сквозь снежные заносы. Их встретили американские техники, подогревающие моторы бомбардировщика.
Они жались к огню и недовольно ворчали, возмущаясь тем, что русские не поверили их лётчикам и решили сами проверить возможность взлёта, хотя из этого ничего не выйдет. Ведь не могут же они летать лучше американских пилотов.

Приехавшие внимательно осмотрели снежную укатанную площадку, которая располагалась на побережье, на самом припае. Справа, на некотором удалении поднимались горы, слева на эту примитивную взлётную полосу накатывали студёные океанские волны.

- Ну как, взлетишь? — осторожно спросил командир полка.

- Надо попробовать, - ответил Шумов и зашагал к самолёту.
Запустив моторы и тщательно прогрев их, Шумов зарулил в конец прибрежной косы, развернулся и замер на старте в готовности к взлёту. Он вглядывался в снежную пелену, в которой с трудом рассмотрел фигуру командира полка. Подполковник отъехал на «джипе» в противоположную от старта сторону, вышел из машины, поднял вверх руку с красным флажком и, сделав отмашку, дал команду на взлет.

Двинув рычаги газа до отказа вперёд, раскручивая моторы на максимальные обороты, он отпустил тормоза. Самолёт, отвечая на команду, взревел моторами и резво побежал по утоптанному снегу.  Когда бомбардировщик начал набирать скорость, Шумов  почувствовал, что ветер сносит его в море. Взглянув на фигуру командира полка, он увидел, что тот активно машет красным флажком, требуя прекратить разбег. Пётр сбавил обороты и начал притормаживать, останавливая неукротимый бег самолёта.

Когда машина остановилась, командир полка подъехал к ней на своём «джипе». В открытую форточку выглядывало недовольное лицо Шумова.

- Здесь не взлетишь, убьешься! - Решительно сказал командир. - Вылезай из кабины!

Петр Шумов вылез из самолёта и сел в командирский «джип». Они оба были первоклассными лётчиками и  прекрасно понимали, что с этой площадки взлететь невозможно. Стали вместе ломать голову, что можно придумать для спасения самолета и как оправдать доверие командира дивизии.

-  Давай проедем вдоль моря, - предложил командир. - Может, подальше что найдем, поехали, - тронул он водителя за плечо, и машина покатилась по побережью.

"Джип» то и дело буксовал, с трудом прокладывая дорогу по нетронутому снегу. В некоторых местах сугробы намело уже по колено. Так они проехали километра полтора. Вдруг Шумов радостно вскрикнул:

- Вот она! – И рукой показал в сторону моря. - Товарищ подполковник,  смотрите  какая классная льдина.

- Ну-ка, ну-ка,  давай подъедем поближе, разберёмся.

Командир полка в этой ситуации очень доверял опыту Шумова, которому при полётах в северных широтах, не раз приходилось, и садиться, и взлетать без оборудованной взлётно-посадочной полосы. «Джип» подвез их поближе к предполагаемому месту взлёта. Они внимательно осмотрели льдину, которая действительно оказалась вполне подходящей для взлёта, абсолютно ровная,  метров 600 в длину. Был только один недостаток, льдина стояла немного по ветру, что, в определённой степени, затрудняло взлёт, да ещё присутствовала небольшая ребристая трещина, отделяющая льдину от припая.

- Стоит попробовать отсюда, - загорелся идеей взлёта капитан. - Льдина ведь ровная, крепкая...

- А как ты сюда зарулишь? — Нерешительно возразил ему Недосекин.

- Да зарулю! Вот только попросим американцев, чтобы они в бак бензина еще немножко долили — на рулежку до старта.

Американские техники, молча наблюдали за действиями русских. Они были убеждены в том, что взлететь отсюда не возможно, ведь их ассы не смогли этого сделать. Когда же узнали, откуда будет взлетать Шумов, заволновались и заспорили между собой:

- Да не сможет он взлететь, только работы прибавляет. Ладно бы летом, а то ведь погода, смотри какая, хороший хозяин собаку из дома не выгонит, - ворчал техник, подавая товарищу на плоскость крыла канистры с бензином.

- А может и взлетит, - отвечал ему тот сверху. – Русские, ведь сам знаешь, сумасшедшие, страх им не знаком. А у нас вариантов нет, надо терпеть до конца.

- Ставлю десять  баксов против одного, - не унимался янки, находившийся внизу. –
Не взлетит!

- На таких условиях, пожалуй, я пожертвую один доллар,- рассмеялся его товарищ. – А вдруг взлетит.

Послушав их разговор, Пётр, который понял, о чём говорят технари, рассмеялся, показал тому, кто поставил на него доллар большой палец и сказал:

- Не бойся, Джон, я тебя не подведу, - и полез в кабину.

- Удачи тебе, - закивал головой Джон, сверкая голливудской улыбкой. – Учти, вода сейчас холодная как смерть, старайся не попасть в неё.

Шумов влез в кабину бомбардировщика, погладил штурвал и проговорил:

- Вторая попытка. Ты уж, дорогой, постарайся, не подведи!

Он разговаривал с самолётом и верил в него, как в живого. Человеческий, как сейчас говорят, фактор он вообще не рассматривал, потому, что знал, что сделает всё для того, чтобы взлететь. Пётр  снова включил двигатели и, развернув бомбардировщик, зарулил следом за «джипом», прокладывавшим ему дорогу по снегу.

У места предполагаемого старта капитан осторожно, словно на ощупь пустил переднее колесо на льдину. Прыгая через трещину, самолет подскочил на ледяной кромке, словно на границе между жизнью и смертью, но препятствие успешно преодолел.
Пётр поставил «бостон» на тормоза, еще раз проверил работу моторов. Все было в порядке. Сердце колотилось. Он знал это состояние, когда всё его существо уже принадлежало не ему, а кому-то другому. Шумов стал продолжением машины, и уже ничто не могло остановить его. Он так же знал, что в конце пробега, в точке отрыва самолёта от льдины, сердце замрёт и, только почувствовав, что самолёт в воздухе, снова начнёт работать в обычном режиме. Так было всегда, но сегодня случай особый,  сможет ли он доказать, прежде всего самому себе, что он настоящий лётчик. Молодой командир эскадрильи понимал, что обязан был сделать это, назад пути не было.

Положив руку на секторы газа, он  повернул голову в сторону командира полка, стоявшего у «джипа», который взмахнул рукой, давая разрешение на взлёт.
Шумов врубил двигатели на полную мощность и, сняв  тяжелую машину с тормозов,  погнал её по льду. Он не торопился отрывать машину от льдины и удлинял разбег, насколько это было возможно, давая возможность самолёту набрать максимальную скорость. Но вот впереди уже показался край льдины. Слева по курсу взлёта ленивые моржи, приподнимая головы, мотали ими из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть возмутителя спокойствия. Для себя он отметил точку отрыва, она находилась на самом краю льдины. А вот и она, пилот решительно взял штурвал на себя.

Винты сорвали брызги с гребешков волн, море плеснулось в стекло кабины. Колеса шасси, уже не бежали по крепкому льду, но они не были и в воде, а зависнув над ней, продолжали своё вращение.  Замершие от напряжения люди на берегу, увидев, что самолёт оторвался от земли, запрыгали от радости, а победивший в споре Джон, несмотря на мороз и довольно крепкий ветер, даже подбросил вверх свою шапку.
Шумов облегчённо вздохнул. Сделав разворот и пролетая над стартом, он увидел знакомых моржей, которые, испугавшись рёва моторов, спасаясь от незнакомого чудища, пролетающего над их головами, неуклюже попрыгали с льдины в море, в котором они чувствовали себя более уверенно.  Помахав им крыльями, пилот направил свою машину в сторону Нома. Он не стал убирать шасси, до аэродрома было всего около тридцати километров.

Когда он приземлился на аэродроме Нома, большая толпа окружила самолет. Какие-то незнакомые люди вытащили летчика из кабины и начали его качать... Его встретили как героя, а по сути, он героем и был.

 




                На грани гибели

Приказ о назначении Шумова командиром эскадрильи вызвали у членов экипажа двоякое чувство. Радость и гордость за своего товарища, омрачалась тем, что из экипажа ушёл их друг, один из лучших пилотов полка, о котором ходила слава, как об умелом, грамотном и удачливом лётчике. Кроме того это был справедливый командир и очень надёжный товарищ. Они гордились тем, что летали с Шумовым в одном экипаже. Расставание было грустным и чтобы как-то сгладить горечь разлуки, он, сказал:

- Это ничего, что теперь экипажи разные, всё равно, летаем вместе, выполняем одни задачи. А вам  спасибо, ведь теперь вы можете гордиться тем, что в своём экипаже вырастили командира эскадрильи, - он обнял каждого, и закончил. – Удачных вам посадок, ребята, и чистого неба.

А на следующий день им представили нового пилота, нового командира экипажа. Это был человек несколько старше тридцати лет, среднего роста, крепкого телосложения.
Он не имел ни боевого опыта, ни опыта полётов в Заполярье.
Звали его Крючков Сергей Васильевич. Более десяти лет он прослужил в училище лётчиков, где  обучал курсантов лётному делу. С первых дней войны он засыпал командование  рапортами с просьбой отправить его на фронт. Но так уж распорядилась военная судьба, вместо фронта его направили на Аляску.

Разместившись  там, где ранее располагался Шумов и, уловив на лицах членов экипажа налёт некоторого неудовлетворения, он сказал:

- Чем не довольны, орлы? Внешность не героическая, или ростом не вышел? Но ничего не поделаешь, придётся летать вместе. Я к вам не просился, хотел попасть на фронт,  но решением командования был направлен сюда, в глубокий тыл.

- Какой это тыл и насколько он глубок, вы, товарищ командир, надеюсь, узнаете уже в первом полёте, - с обидой проговорил штурман. - А то, что вы отреагировали на наше настроение, то это к вам не относится. Это наша грусть по бывшему нашему командиру Шумову.

- Ну, простите, если обидел, - ответил Крючков, сглаживая свою первую реплику. – Я ведь всегда считал, что война там, где стреляют, а вся остальная территория это тыл.

- Да ладно, - проговорил Сорокин. – Скоро вы сами всё поймёте. А сейчас в честь знакомства давайте попьём чайку. Вася, давай-ка, организуем по стаканчику.
За чаем познакомились поближе. Каждый рассказал о себе, о том, как складывалась судьба до Аляски, как попали сюда. А новый пилот, послушав истории, которые имели место в лётной практике полка, согласился с тем, что был не прав, назвав их работу тыловой службой.

Утром, ставя задачу на лётный день, командир полка, довёл до лётного состава плановую таблицу. Он объявил лидера, которым был вновь назначенный командир эскадрильи капитан Шумов, истребителей, в том порядке, в котором они пойдут в строю.

- Экипаж старшего лейтенанта Крючкова пойдёт замыкающим. Все свободны, старшего лейтенанта Крючкова и лейтенанта Сорокина прошу остаться, - закончил своё выступление командир.

Когда все покинули класс подготовки к полётам, он сказал:

- Для тебя, Сергей Васильевич, этот полёт «пристрелочный», ознакомительный.  Но, тем не менее,  у вас будет особая задача. Над проливом, до Уэлькаля пройдёте в составе группы, замыкающим, но посадку вместе со всеми не совершаете, а идёте до Марково, садитесь и передаёте машину, которую там очень ждут. Экипаж у вас опытный, проблем не должно быть.

-  Есть, товарищ подполковник, задача ясна.

- Александр, - сказал командир полка, обращаясь к Сорокину. - Ты штурман опытный, надеюсь на тебя. Вопросы есть? Если нет, то свободны.

Аэродром перед вылетом группы напоминает муравейник, в котором, на первый взгляд, всё хаотично, присутствующие куда-то торопятся, бегут, суетятся. Но если внимательно присмотреться, то становится понятно, что всё подчинено каким-то законам и правилам.

Вот на этом самолёте снимают чехлы, на другом начинают греть двигатель перед запуском, около третьего стоит топливозаправщик, водителю которого, наш техник, сидя на плоскости крыла и отчаянно жестикулируя, даёт команду на включение насоса. А вот к тому самолёту побежал техник по радиооборудованию, почему-то не включается радиостанция. Здесь у каждого своя задача. И, как говорил А.В. Суворов, каждый солдат знает свой манёвр. Всё это вместе называется предполётная подготовка.

А вот подъехал автобус с пилотами и штурманами. Они высыпали на бетонку и быстрым шагом направились к своим машинам, которые, уже заправленные и прогретые, стоят в готовности к взлёту.

Разместившись в своих самолётах, пилоты запустили двигатели и гуськом, по одному, строго выдерживая дистанцию, потянулись по рулёжным дорожкам к взлётной полосе. И вот лидирующий бомбардировщик «Б-25» замер на старте. Получив команду на взлёт, пилот вывел двигатели на нужные обороты, отпустил тормоза, рванул с места и, сделав короткий пробег, взмыл в небо. Следом один за другим, как цыплята за наседкой, взлетели сопровождаемые «Аэрокобры».

Александр улетал в этот полёт с какой-то необъяснимой тревогой в груди. Он с завистью наблюдал  за взлётом своего командира. Так взлетать как он, в полку не умел никто. Раньше в самолёте были они, его экипаж, а теперь с ним летают другие. Он понимал, что в жизни нет ничего постоянного, что нужно привыкать к новым условиям, и он безропотно делал своё дело. Роль сопровождающего  была не привычной для него. Летая с Шумовым на Аляске, с первого своего полёта, если он летел в составе группы, то всегда был в лидирующем экипаже, прокладывал маршруты, огибал плотные слои облачности и тумана, вёл, вверенные ему самолёты к месту назначения. Сейчас же, он летел по маршруту намеченному другим штурманом и чувствовал себя как-то не у дел.

Берингов пролив пересекли благополучно.  Барражируя над Уэлькалем, проследили за посадкой всех сопровождаемых ими машин, сделали круг и, убедившись, что они приземлились, покачав на прощание крыльями, взяли курс на Марково. В наушниках тихо звучала какая-то легкая американская мелодия. Радист Вася, как всегда, был в своём репертуаре и создавал настроение экипажу.
Оставшееся позади морское побережье, было закрыто туманом, спустившимся к самой земле. Он  густым покрывалом укутал Анадырскую низменность, по которой пролегал маршрут полёта.

- Командир, предлагаю обойти облачность и туман с Севера, - предложил Сорокин. - Пересечём хребет Пэкульней, за ним должно быть чисто, и повернём на юг, на Марково.

- Как скажешь, штурман, тебе видней, - ответил пилот и сделал поправку на новый курс.

При подлёте к горному массиву облачность стала не такой плотной, и хотя земля по-прежнему была скрыта от глаз, но иногда всё же кое-где проглядывала сквозь заметно посветлевшие облака.

- Я, грешным делом думал, что сегодня увижу тундру с высоты полёта, а тут сплошная облачность, - посетовал Крючков.

- Не переживай, ещё насмотришься, да так, что надоест, - успокоил его Александр, нанося на карту поправки к маршруту.

Вдруг откуда-то справа послышался хлопок и в наушниках членов экипажа прозвучал голос стрелка-радиста:

- Командир, вижу дым из правого движка. Похоже на пожар.

Пилот взглянул на прибор показывающий температуру правого двигателя, стрелка медленно, но уверенно двигалась к красному сектору циферблата.  Давление масла было также выше нормы. Стало ясно, двигатель вышел из строя и, скорее всего, горит.

- Штурман, что под нами? Сможем ли сесть? Радист свяжись с КП, сообщи наши координаты, садимся на вынужденную.

- Командир, под нами хребет, валуны и камни, высота две тысячи пятьсот, попробуй дотянуть как можно дальше, если хребет проскочим, то есть шанс благополучно приземлиться на брюхо, там кругом снег.

Крючков повернул голову направо, за окном кабины было светло,  на остеклении  играли огненные блики. 

-  Включаю систему пожаротушения, - сказал командир и включил нужный тумблер.
За стеклом кабины потемнело, система сработала.

- Связи нет, - доложил радист.

- Почему? – Спросил пилот.

- Я предполагаю, что от высокой температуры полетели предохранители.
Пилот изо всех сил держал штурвал, стараясь  как можно дольше продлить полёт, но он уже понимал, что долго так не протянуть. Левый двигатель, на котором они летели, явно не тянул, он почему-то не развивал нужные обороты.

- Буду садиться на брюхо, - крикнул он. – Экипажу приготовится к покиданию самолёта.

- Есть приготовиться к прыжку, - услышал штурман голос стрелка-радиста.

- Командир, я должен быть с тобой, - прокричал Александр, но не услышал своего голоса.

- Всем покинуть самолёт и штурману тоже. Это приказ.

Времени на раздумье не оставалось, Александр открыл аварийный люк и вывалился из самолёта. После тёплой кабины лицо обожгло жгучим морозом. Раскрыв парашют и оглядевшись, он не увидел ничего, кроме удаляющегося от него самолёта, летевшего с правым креном, довольно резко снижаясь. За ним от правого двигателя тянулась полоса тёмно-серого цвета.

Приземление оказалась для Александра не совсем удачным. Земли он практически не увидел. Большая скорость снижения и плохая видимость не позволили вовремя сгруппироваться. В такой ситуации, результатом встречи с ней вполне мог стать перелом конечностей, но его спасло то, что в момент, когда ноги коснулись снежного наста, сильный порыв ветра подхватил парашют,  прижал его к земле и с не малой скоростью потащил по камням. Сорокина бросило лицом вниз и сильно ударило о землю…

Он очнулся от холода. Несмотря на меховой летный комбинезон и унты мороз пробирал до костей. Александр сел - боли нет. Попробовал согнуть ноги, руки - всё работает нормально. Одно причиняло неудобство, было такое ощущение, что лицо покрылось коркой льда.   Он дотронулся до носа - резкая, невыносимая боль пронзила всё тело, сознание вновь на несколько мгновений оставило его.

Вновь придя в себя, Александр осмотрелся и обнаружил, что снег вокруг его головы обильно пропитан кровью. Его затошнило. Он лежал на боку и, осматривая пространство, которое его окружало, пытался рассуждать:

- Если я чувствую боль и тошноту - значит жив, а если жив, то надо бороться за эту жизнь, - он вдруг обнаружил, что на нём болтаются обрезанные парашютные стропы, самого парашюта не было видно. – Кто же их обрезал? Неужели я? Здорово же меня шарахнуло, если не помню, как мне удалось это сделать.

Он попытался перевернуться на другой бок, ему это удалось. Мысли опять запрыгали в голове:

- Ага,  вот и нож, значит точно стропы резал я, наверное, ветром несло парашют, пришлось от него избавиться… Но лежать нельзя, можно замёрзнуть… Надо что-то делать… Прежде всего перевязать рану, ясно что лицо сильно повреждено при приземлении.

Он сел, достал из кармана индивидуальный пакет, зубами разодрав прорезиненную ткань, вынул из него всё содержимое. Превозмогая боль, ватным тампоном промокнул лицо и, насколько это было возможно, вытер сочившуюся кровь. Зеркала не было, приходилось всё делать на ощуп. Сняв шлемофон, Саша обмотал бинтом всё лицо, оставив только прорези для глаз.

- Вот теперь лицо не обморожу, - подумал он и усмехнулся. – Интересно, что теперь от этого лица осталось. Жалко перевязку не смогу сделать, бинт, наверное, присохнет, - и опять усмехнулся. – Голова совсем не работает, какая перевязка ведь бинта-то совсем не осталось.

Так, рассуждая сам с собой, штурман завершил «лечение», на которое было затрачено немало сил. Немного передохнул, встал на ноги и, пошатываясь, побрёл в ту сторону, куда, по его мнению, скрылся самолёт.





                Поиск

Передав вместе с машинами самолётную документацию инженерной службе Уэлькальского полка, перегонщики с Аляски получили команду грузиться в транспортник, который уже стоял «под парами». Его двигатели были прогреты, и он был готов к взлёту. Лётчики оперативно поднялись на борт по алюминиевой стремянке, привычно размещаясь в зелёной утробе пузатого «американца».

- Могли бы и обедом покормить, - проворчал один из пилотов-истребителей, расстёгивая меховой реглан и усаживаясь поудобнее, для сна.

- Да, где уж там, покормят. Тыловики, поди, опять экономят, - поддержал разговор, сидящий рядом с ним младший лейтенант, который недавно прибыл в полк и отличался своей запасливостью. Он достал из планшетки заныканную шоколадку, разломил пополам и, отдавая половинку товарищу, продолжал. – На, пожуй, а то заболеешь, за кем в строю летать буду?

- Это, ты Гена, молодец, хоть и молодой, но соображаешь. Я думаю, что если так пойдёт и дальше, то очень скоро станешь хорошим лётчиком.

- Зачем издеваешься, я же от души. Наверное, надо было самому съесть, тогда бы точно лучше бы стал летать, - поддержал шутку молодой пилот.

- Зря ты так, - философски заметил его товарищ, разжёвывая шоколад и наслаждаясь его вкусом. – Из жмотов хорошие пилоты никогда не получались.

Этот разговор привёл всех в благодушное настроение, но постепенно суета улеглась и пассажиры успокоились. Прошёл час после взлёта, шли над морем, полёт проходил нормально. Двигатели ровно гудели, наматывая на свои винты километры полярной авиатрассы. Перегонщики, расслабившись после тяжёлой работы, дремали. Внезапно открылась дверь пилотской кабины, из-за которой высунулась голова бортмеханика. Он глазами отыскал Шумова и махнул ему рукой, приглашая в кабину пилотов.

- Что там ещё стряслось? – Проворчал комэск, нехотя поднимаясь с насиженного места, - не иначе, как на связь с командиром.

Войдя в кабину, он почувствовал какое-то напряжение. На первый взгляд всё как будто бы нормально, в полумраке кабины силуэты членов экипажа, все спокойно работают, на циферблатах приборов нервно подрагивают стрелки приборов, подсвеченные фосфором, со стороны радиста тихо пищит морзянка. Всё спокойно, но в то же время что-то не так.

Услышав за спиной шум, к нему повернулся командир корабля.

- Слушай, Петя, сейчас радист услышал переговоры Марково с Уэлькалем, пропал Крючков, он же после вашей посадки ушёл на Марково?

- Да, а что значит пропал? – Заволновался Шумов, – связь с ними есть? Что произошло?

- Этого никто не знает, связь оборвалась и к расчётному времени ни на Марково, ни на другом аэродроме они не появились, а горючее, естественно кончилось. По той информации, которая известна нам, их уже начали искать.

- Ёлки-палки, ведь это же мой экипаж, - Пётр снял шлемофон, по его лицу струился холодный пот.

За свою лётную жизнь,  ему не раз приходилось быть свидетелем гибели своих товарищей, и всегда это было очень тяжело. Но здесь особый случай, это был его экипаж, который впервые ушёл в полёт без него, с другим командиром. Он внезапно почувствовал свою вину перед друзьями и даже укорил себя за то, что согласился на должность командира эскадрильи.

- Слушай, командир, не возражаешь, если я побуду здесь, с радистом? – Шумов понимал, что только здесь он может получить информацию, а поэтому уйти отсюда он не может.

- Да, без проблем, Коля, помоги комэску разместиться, - дал команду пилот своему бортмеханику.

- Садитесь сюда, товарищ командир, - с готовностью откликнулся механик, устанавливая  свой парашют рядом с радистом.

Пётр привычно устроился на парашюте, взял у радиста вторые наушники и стал слушать на интересующей его волне, но до конца полёта ничего нового так и не услышал.

Приземлившись в Фербенксе, Шумов нигде не задерживаясь, направился к командиру полка. Ответив на приветствие дежурного по штабу, он узнал, что командир находится на КП и, развернувшись, чтобы поспешить к нему, лицом к лицу столкнулся с Леночкой Марковой.

- Ой, Петя! Как хорошо, что ты прилетел, - скороговоркой проговорила она и расплакалась, уткнувшись к нему в плечо. – Ты слышал?..  Твой экипаж,.. Саша,.. похоже, они погибли.

- Леночка, если нет вестей – это не значит, что они погибли, это значит, что есть надежда, - с трудом сдерживая себя и проглотив неприятный ком, который подкатился к горлу, попытался успокоить её Пётр. - Вот сейчас пойду к командиру попрошусь на поиски, а уж я-то найду, не сомневайся.

- Хорошо бы, уж очень жалко ребят, - она вытерла платочком покрасневшие глаза и пошла по своим делам.

Прибыв на вышку, Пётр увидел командира полка, который сидел на месте руководителя полётов и с кем-то разговаривал по телефону. Все, кто находился на КП, внимательно прислушивались к тому, что говорил командир. Шумов тихо прикрыл за собой дверь и, прислонившись к дверному косяку, тоже стал слушать.

- Товарищ полковник, группа приземлилась в Уэлькале благополучно, перегонщики вернулись на транспортнике и если завтра будет погода, погоним очередную партию. А вот и Шумов вошёл, - отреагировал командир на появление Петра, - он вам лучше всё доложит. Есть! – Закончил он непонятную для Шумова фразу и замахал рукой, подзывая его к телефону.

- Кто это? – Спросил Шумов, у которого неприятно защемило под ложечкой.

- Мазурук, - ответил командир полка, не вдаваясь ни в какие подробности и передавая ему трубку.

- Капитан Шумов, слушаю.

- Здравствуй, Пётр Павлович!

- Здравия желаю, товарищ полковник!

- Расскажи, куда делся твой замыкающий?

- Он имел задачу в составе группы дойти до Уэлькаля, как вы правильно заметили, замыкающим, и после нашей посадки уйти на Марково.

- Да, я просил Мачина направить туда один «Митчел», некем сопровождать скопившиеся там истребители. В процессе полёта всё было нормально?

- Да, товарищ полковник, всё прошло штатно, после посадки мы попрощались в эфире, он проследил посадку крайнего самолёта, помахал крыльями и пошёл на Марково, а что случилось, у вас есть новости?

- С ним внезапно прекратилась связь, к контрольному времени ни в Марково, ни на другом аэродроме они не появились. Может блуданули, погода-то не ахти, да и командир там, если не ошибаюсь, первый раз на маршруте.

- Блудануть они не могли, этого не опытного командира поставили в мой бывший экипаж, а там штурман Сорокин, который заблудиться никак не может, он с первого дня на Аляске, приведёт борт в назначенную точку с завязанными глазами, да и радист, если бы было всё нормально, нашёл бы возможность сообщить.

- Ты прав, Шумов, Сорокин не заблудится, да и экипаж хороший, слётанный, - размышлял вслух комдив. - Не иначе что-нибудь стряслось, ты как думаешь?

- Думаю, так же как и вы. Товарищ полковник, разрешите слетать по маршруту до Марково. Если сели на вынужденную - им нужна помощь. Без неё замёрзнут, мороз крепчает.

- Тебе после перегона надо отдохнуть, да и лететь с Аляски на материк, только время терять, кроме того, их уже ищут и из Марково, и из Уэлькаля.

- Да я это понимаю, но там же мои люди, тяжело сидеть без действия.

- Ну, ничего, потерпи, - закончил разговор командир дивизии.
Терпеть пришлось долго. На следующий день закрутило так, что и Фербенкс, и Ном  для полётов закрыли полностью. Успокаивало лишь то, что на Чукотке с погодой было получше и там продолжались поиски. Только через день немного распогодилось, и Шумов повёл группу самолётов на Уэлькаль. Дошли благополучно, после приземления Шумов пошёл разыскивать командира полка, которого нашёл на КП.

- Товарищ полковник, - обратившись к нему, взволнованно начал Шумов. - Как я понимаю результат поиска нулевой, а поиск прекратили.

- Шумов, сбавь обороты, - отреагировал командир полка. – Ты не в эскадрильской курилке и армейский порядок ещё никто не отменял.

- Прошу прощения, нервы на пределе, все в напряжении, а поиск прекратили. Ведь от того, что мы будем сидеть, они не найдутся.

- Мы делаем всё, чтобы их найти. Но поисковикам тоже нужен отдых. Отдохнут и начнут снова, хотя в успех я мало верю, ведь прошло около двух суток, а результата нет. Поиски ведём не только мы, но и Марковцы. Может, они в море упали?

- Да о чём вы говорите, там же штурманом Сорокин. Это вам о чём-нибудь говорит? Он же фору даст всем вашим штурманам вместе взятым.

- Шумов не нарывайся на ответную грубость, а то ведь я могу и меры принять.

- Виноват, товарищ полковник, ну давайте что-то предпринимать, без дела сидеть никак нельзя, - эти слова Пётр проговорил как можно мягче, стараясь сгладить свой резкий тон, принятый им вначале разговора.

В это время  сержант-связист доложил о том, что на связи командир дивизии.

- Соединяй! – Раздражённо произнёс командир полка, поднимая трубку, и, взяв себя в руки, продолжал, - полковник Никулин слушаю.

- Никулин, почему молчишь? Что нового, как идут поиски?

- Нового ничего нет, поиски результатов не дали, люди устали, дал возможность им отдохнуть.

- Товарищ полковник, разрешите мне переговорить с комдивом, - понимая, что опять идёт на нарушение субординации, настойчиво попросил Шумов. Это был его последний шанс и не воспользоваться им он не мог.

- Что там у тебя за шум? – поинтересовался Мазурук, услышав в трубке посторонние звуки.

- Да это Шумов оправдывает свою фамилию, просит разрешения поговорить с вами.

- Хорошо, дай ему трубку.

- Товарищ командир дивизии, разрешите доложить? – Начал Шумов взволнованно и получив разрешение, продолжал:

- Люди, задействованные в поиске действительно устали, но прекращать поиск никак нельзя. Мы почти двое суток из-за погоды просидели на Аляске, отдохнули, разрешите нам включиться в поиск.

- Ты, Пётр, наверное, не успокоишься, пока не найдёшь их?

- Вы правы, товарищ комдив, я себе до конца жизни не прощу, если не найду экипаж.

- Хорошо, дай трубку командиру полка.

- Есть! - Прокричал в трубку Шумов и передал её, командиру полка.
Командир внимательно выслушал старшего начальника, иногда произнося слова «Есть!» и «Так точно!», делал какие-то пометки в рабочем блокноте. Закончив разговор, он положил трубку и, повернувшись к Шумову, сказал:

- Значит так, Пётр Павлович, назначишь в группе вместо себя старшего, они сегодня транспортником уйдут на Фербенкс, а сам берёшь «Митчел», который перегонял и пройдёшься по маршруту на Марково, может быть тебе и повезёт, в отличие от наших.

- Есть! – Прохрипел Шумов, волнение перехлёстывало его, он повернулся и быстрым шагом, почти бегом направился к двери, уже на ходу дослушивая командира, который вслед ему давал указания.

- И сам поаккуратнее, видимость не очень, контролируй высоту, зря не рискуй.

- О-кей, товарищ командир, всё будет в норме. Я их найду, - обернувшись у порога, скороговоркой проговорил  Пётр и выскочил с КП.

- Скоро совсем американцами станут, - проворчал командир полка, который  при других обстоятельствах на Шумовское «О-кей» не обратил бы никакого внимания.
Не прошло и часа, с того момента, как Пётр покинул КП, а управляемый  им  американский  средний  бомбардировщик «Б-25», уже взлетел с Чукотского аэродрома Уэлькаль и взял курс на Марково.

- Вася, пойдём основным маршрутом, - сказал пилот штурману Сверчкову, - членам экипажа главное внимание обратить на землю, любое пятно на снегу может дать какую-нибудь информацию.
Они прошли по маршруту до Марково, но ничего подозрительного не обнаружили, снег под их крылом на всём протяжении полёта сверкал своей первозданной белизной.

- Теперь ясно, что они свернули с маршрута, - размышляя вслух, проговорил пилот. -Штурман, что думаешь, где искать,  куда полетим?

- Я думаю, что они решили обойти облачный фронт стороной, вот только с севера или с юга этого сказать не могу.

- А что тебе подсказывает твоё штурманское чутьё?

- Я человек южный, я бы обходил с юга.

- Ну что же, с юга так с юга. Прокладывай маршрут с юга, так чтобы он шёл по границе фронта, уточни у синоптиков, где он проходил во время их полёта.

- Понял, командир, сейчас сделаю, - отрапортовал штурман и принялся за расчёты.
Через пять минут самолёт пошёл на Уэлькаль новым курсом, который проходил несколько южнее от основного маршрута. Этот полёт, также как и предыдущий никаких результатов не принёс. Приземлившись в Уэлькале, Шумов дал команду на заправку самолёта, приказал членам экипажа после ужина быть готовыми к взлёту, а сам, захватив с собой штурмана, направился на доклад к командиру.

Командир полка по-прежнему находился на КП. Он, разложив на большом столе карту Чукотского края, совместно с главными специалистами полка, рассматривал возможные варианты предполагаемого лётного происшествия. Увидев вошедшего Шумова, он произнёс:

- А вот и спасатели, ну рассказывайте, где были, что видели?

- Да, рассказывать особо нечего. Мы прошли по их основному и предполагаемому маршруту, но никаких следов не обнаружили, - доложил пилот.

- Покажите, как вы летели, и какая зона вами обследована.

- Разрешите мне? – спросил штурман и, увидев, как командир утвердительно кивнул головой, продолжал. – До Марково мы прошли основным маршрутом. Реально нами осмотрена вот такая площадь, - он на карте карандашом очертил территорию, над которой они пролетали. – Ничего подозрительного обнаружено не было. Обратно пошли по предполагаемому краю фронта с его южной стороны, результат тот же.

- Что ты думаешь Шумов?

- Я думаю, что надо обследовать зону к северу от основного маршрута. И делать это надо прямо сейчас, если мы не хотим найти свежемороженые трупы. Ведь теперь уже ясно, что самолёт упал. Я готов продолжить поиск.

- Да, поиск надо продолжать, - задумчиво проговорил комиссар полка Иван Кондратенко, выпуская изо рта струю папиросного дыма. – Но и ты, Пётр Павлович, и твой экипаж должны отдохнуть. Я предлагаю поиск прекратить до утра, а в девять часов вылететь на новый маршрут.

- Нам нельзя сейчас отдыхать, - не согласился Пётр. – Наш отдых может стать причиной гибели экипажа. Посмотрите, облачность ушла, видимость нормальная, в тундре на белом снегу будет всё прекрасно видно.

- Что случилось, то случилось, назад не вернёшь. Мы не можем рисковать и вашими жизнями, - недовольно прервал его комиссар. – Каждый человек имеет свой предел выносливости, и я не вижу смысла в том, чтобы вы проверяли его на себе.

- Я лётчик, - со злостью возразил Шумов, явно намекая на то, что комиссар не летал. – Более того, я командир эскадрильи и о своих подчинённых забочусь не меньше вашего. Там, в тундре мои люди и я не имею права бросить их на произвол судьбы. А за свой экипаж я ручаюсь, каждый из его членов может и готов совершить ещё один полёт. Сейчас война, думаю, что на фронте лётчикам не легче.

- Ты не кипятись, Пётр Павлович, – не повышая голоса, вмешался в разговор командир полка. – Я понимаю тебя, как лётчика, но, как командир не могу послать вас в этот полёт. Ты знаешь, что это серьёзное нарушение всех инструкций. Экипажу нужен отдых.

- А вы, товарищ подполковник и  не посылайте. Мне, да и вам, командир дивизии приказал принять все меры к тому, чтобы найти упавший самолёт, так?

- Так, - согласился командир.

- По вашему приказанию я улетел на поиск, так?

- Так.

- Ну, а коли так, то считайте, что я в полёте, не мешайте мне выполнять ваше приказание. За количество взлётов, посадок и времени проведённого в воздухе я отвечу сам. Помогать мне не надо, прошу об одном, не мешайте. Разрешите идти? – Он вскинул руку к шлемофону и замер в ожидании ответа.

На КП воцарилась мёртвая тишина. Командир полка не знал, как ответить, внутренне соглашаясь с командиром эскадрильи. Он кивнул и Шумов со штурманом Сверчковым, повернувшись кругом, зашагали к двери.

- Ты, что, командир, разрешишь ему взлететь? – Нарушил тишину комиссар.

- Нет, Ваня, я ему просто не помешаю. Там его люди и он обязан сделать всё для их спасения.

- Ну, как знаешь, тебе видней, - сдался политработник. – Пожалуй, пойду,  заварю чайку, спать сегодня не придётся.

- Это ты прав, Иван Васильевич, я тоже с удовольствием разделю с тобой трапезу, заваривай и на мою долю.





                Борьба за выживание

Александр не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он вывалился из тёплой утробы самолёта. Он брёл, не останавливаясь в выбранном направлении. Сначала, как ему показалось, идти было довольно легко. Во-первых, силы его были довольно свежими, а во-вторых, он шёл по крепкому снежному насту. Но время шло, и усталость всё больше давала о себе знать. Саша двигался, с трудом переставляя ноги. Кроме усталости он ощутил встречный ветер, который серьёзно усложнил его передвижение.

- Надо передохнуть, неизвестно, когда ещё я найду самолёт, а сил остаётся мало - подумал он и присел у огромного валуна с наветренной стороны.
Спрятавшись от ветра и опустившись на снег, он почувствовал, что стало значительно теплее. Встречный ветер, оказывается, очень серьёзно давал о себе знать.

- Всё хорошо, вот только есть хочется, - подумал он. – Интересно, сколько времени я топаю, уж очень проголодался. Стоп, а ведь у меня где-то должен быть шоколад, - вспомнил он и начал рыться во множественных карманах своего мехового комбинезона. – Точно, есть, - обрадовался он, доставая завёрнутую в фольгу половину плитки. – Теперь точно не помру.

Саша отломил один квадратик, превозмогая боль, проковырял пальцем в районе рта щель и сунул в неё сладкий кусочек, несущий ослабленному организму энергию жизни. Остальной шоколад он аккуратно завернул в фольгу и спрятал в карман. Конечно, желание поесть не пропало, но он знал, что этот шоколад позволит ему продержаться несколько дней. Он прикрыл веки и подумал: - Спать нельзя, замёрзну. Вот сейчас минуточку посижу с закрытыми глазами и снова в путь.

Потом он не мог осознать, что это было. То ли сон, то ли, какие-то грёзы. Он ощутил себя в своей родной деревне под Воронежем, на берегу небольшой, но довольно глубокой реки с таким смешным, птичьим названием Ворона. Стоит тёплая летняя ночь. Они с пацанами сидят у костра, вблизи, на лугу пасутся кони из колхозной конюшни. Ванька Коробков рассказывает какую-то страшилку на кладбищенскую тему и переворачивает в горячих углях картошку, которую все с нетерпением ждут, уж очень есть хочется.

Вдруг к нему подбегает собака и с каким-то не собачьим визгом хватает Сашу за штанину и начинает её рвать. Попытка прогнать собаку результата не дала. Он попробовал ударить её другой ногой, но пёс не выпускал свою добычу. И в этот момент штурман открыл глаза, сознание вновь вернулось к нему. Он с ужасом обнаружил рядом с собой полярную лисицу - соболя, который посчитал, что имеет дело с трупом и начал свою трапезу почему-то с комбинезона, вернее со штанов, в которые вцепился своими острыми зубами. Сорокин крикнул и полез  за пистолетом, но испугавшийся соболь так рванул в тундру, что пока его жертва готовилась к выстрелу, он скрылся в темноте полярной ночи.

- Ай да соболь, ай да молодец!  Не дал замёрзнуть, значит не судьба, надо в путь. – Он медленно поднялся и побрёл дальше искать своих товарищей.
Изредка, когда казалось, что силы покидают его, он доставал свой аварийный запас шоколада, отламывал очередной квадратик, клал его на язык и медленно-медленно, даже не сосал, а ждал, когда тот растает. Ему казалось, чем дольше шоколад пробудет у него во рту, тем больше он утолит свой голод. Но всему есть предел.

Сил идти уже не было, и он пополз. Прекрасно понимая, что остановка и сон на морозе будет стоить ему жизни Александр, как мог, старался двигаться, чтобы не уснуть. Он полз, время от времени, шевелил пальцами на руках и ногах, проверяя, не потеряли ли они чувствительность, что означало обморожение. Вдруг он свалился в какую-то канаву. Попытался выбраться, но сил уже не было, они оставляли его. В затуманенном мозгу возникла мысль:

- Откуда здесь эта канава? А вдруг? – Он подумал о том, что это может быть след самолёта и тут же отогнал эту мысль, - размечтался.

Силы они оставляли его. Последним усилием воли Саша заставил себя достать пистолет и нажать на курок.

Выстрела штурман не слышал, сознание вновь покинуло его, он провалился в небытиё…
К этому времени, все члены экипажа кроме штурмана собрались у самолёта, который распластался на снегу, раскинув свои большие крылья. Командир сумел всё-таки  перелететь через каменную гряду и дотянуть до заснеженной тундры. Самолёт брюхом плюхнулся в снег, оставляя за собой широкую борозду, глубоко пропахал снежный наст и замер. К этому времени двигатель перестал гореть и угроза взрыва миновала.

Бортмеханик и радист, выпрыгнули из самолёта практически друг за другом и спускались на парашютах в пределах видимости. Удачное приземление позволило им довольно быстро обнаружить  место падения  машины. Когда они приблизились к самолёту, то нашли командира экипажа на  своём месте, на левом пилотском сидении. Он был в полузабытьи. Серьёзное повреждение ноги при посадке было похоже на перелом.  Друзья наложили шину на повреждённую ногу, собрали брезентовые чехлы и всё, что можно было использовать для создания  постели и уложили командира на импровизированную кровать. 

В течение двух суток они боролись за выживание, используя для этих целей все подручные средства. Прозвучавший невдалеке выстрел заставил их вздрогнуть от неожиданности, они обалдели от радости. Крючков открыл глаза и, улыбнувшись, прошептал:

- Ну, слава богу, он жив. Ребята, это Саня, помогите ему.

Механик с радистом бросились на звук выстрела. Пройдя приличное расстояние, они никого не обнаружили.

- Слушай, Коля, а не кажется ли тебе, что мы не там ищем, ведь звук выстрела был довольно сильным, а мы уже далековато ушли в тундру?

- Почему не там? Мы же чётко шли на звук выстрела.

- Да, это так. Но помнишь, мы шли на северо-восток и борозда на снегу, которая осталась от падения самолёта находилась справа от нас?

- Конечно, помню, я постоянно держал её в поле зрения, чтобы не заблудиться.

- Вот в этом всё и дело. Мы не посмотрели с тобой в самой борозде.

- Хотя я и сомневаюсь в правильности твоей логики, но давай посмотрим.

Они повернули назад, нашли борозду и пошли по ней в сторону упавшего самолёта. А вскоре обнаружили лежащего  без сознания Александра, вид которого их серьёзно расстроил. Соорудив из прихваченного с собой парашюта волокушу, они уложили на неё штурмана и потащили к самолёту.





                «Эврика»

Комэск Шумов и его штурман вышли из здания КП и направились к стоянке самолёта. Пётр шёл быстрым, размашистым шагом, Сверчков едва поспевал за ним. Экипаж ждал у самолёта.

- Ну, что орлы, метнёмся ещё разок до Марково? – командир внимательно посмотрел каждому члену экипажа в глаза, и у каждого встретил понимание и готовность к выполнению задания.

- Конечно, мы готовы, - за всех ответил радист. - Даже поужинать успели, и вам «тормозок» прихватили, ведь наверняка остались без ужина.

- За заботу спасибо, а сейчас по местам, взлёт по готовности, моторы прогрел? – Обратился он к механику.

- Да они ещё не остыли, а топлива залили по горловину.

- Ну, тогда вперёд.

Члены экипажа разместились на своих местах, включены первые тумблеры, нажаты первые кнопки и машина ожила. Завертелись винты, и вот уже набраны нужные обороты. Самолёт дрожал, сдерживаемый тормозами, и вот колёса свободны. Лайнер побежал по рулёжной дорожке, вырулил на старт и вскоре, набрав нужную скорость на взлётной полосе, оторвался от земли и полетел над тундрой.

Полёт проходил штатно, видимость была хорошей, миллион на миллион, как говорят в авиации. Облака ушли, на небе ярко светили звёзды, а луна освещала снежную тундру так, что она была видна до горизонта. Дошли до Марково и развернулись.

- Куда пойдём, командир? – штурман озабочено рассматривал на карте площадь, которую они осмотрели. – Предлагаю пройти ещё чуть-чуть севернее, если там не найдём, то пойдём ещё раз с юга.

- Я не возражаю, - хмуро согласился Пётр. – Не понимаю, где они, не могли же они провалиться сквозь землю.

- Не переживай командир, - успокоил его Сверчков. – Мы на правильном пути. Не сомневайся, найдём. Результат уже близко. Не случайно же тебя в полку считают везунчиком, да и методику поиска мы выбрали правильно. Теперь ждём победы.
Успокаивая командира, он наносил на карту новый маршрут. Где-то в глубине его души, крепла уверенность, в том, что это крайний полёт на поиске, что очень скоро они увидят место падения самолёта.

Прошло около часа. Моторы ровно гудели, переводя энергию земли, законсервированную в жидкость под названием авиационный керосин, в крутящий момент винтов, который заставлял тяжёлую машину, не только держаться в воздухе, но и двигаться со скоростью, превышающей скорость курьерского поезда. Вдруг, далеко впереди, справа,  штурман разглядел какое-то тёмное пятно и полосу, тянущуюся к нему. Он пригляделся и понял - это то, что они так долго искали.

- Командир, а что там говорил Архимед, когда открыл закон тяготения? – Спросил он.

- Что это тебя на физику потянуло? Он сказал «Эврика!»

- Вот и я говорю, «Эврика!» Доверни-ка самолёт на тридцать градусов и увидишь сам.

Услышав такое, он заложил крен, на какой был способен и вмиг съел указанный угол. Прямо перед ним было место аварийной посадки самолёта, который они искали.

- Не вижу людей, есть там кто живой? Вася смотри внимательно.
Кабина штурмана была самым удобным местом для наблюдения за землёй, и Сверчков вплотную приник к переднему иллюминатору, пытаясь уловить малейшее движение на месте аварии.

- Командир, давай насколько можно ниже, ничего не могу рассмотреть.

- Уже снижаюсь, сейчас зайдём на него по коробочке и пройдём на минимальной высоте. Радист, дай мне КП, - и, услышав в наушниках голос командира полка, продолжал. – Есть Николай Васильевич, я их нашёл. Место падения - сто семьдесят четвёртая долгота, шестьдесят шестая широта. Людей пока не наблюдаем, идём на новый круг, снижаемся. Выясню подробнее, доложу.

Самолёт приближался к месту падения, на белом снегу чётко выделяется полоса, которую пропахал падающий бомбардировщик при посадке.

- Командир, видишь? – закричал штурман.

- Вижу, Вася, вижу, - ответил Шумов, который видел, как от тёмного пятна отделилась фигура человека и медленно выползла на снег, чтобы её увидели.

Пилот помахал крыльями, давая знать тем, кто был на земле, что они замечены.

- Вася, я иду на новый круг, готовьте мешок с аварийным запасом, будем бросать.

- Понял, командир, будем бросать, - радостно отреагировал на команду штурман. –
Коля, подтягивайся ко мне и открывай люк, по моей команде сбросишь мешок, -
попросил он механика, который тут же оказался рядом со штурманом.

Самолёт развернулся, снизил до минимума скорость и, держа курс на место падения, нёс на своих крыльях спасение. Штурман примерно прикинул, куда должен был упасть специальный мешок, в котором было всё самое необходимое, на первый случай, для выживания, от спичек и радиостанции до медикаментов и продуктов.

- Готов! – прокричал Николай, когда открыл люк и подтянул мешок к зияющему темнотой отверстию.

А Сверчков уже весь был поглощён известными только ему расчётами. В голове промелькнула мысль: «Прямо, как у партизан», вспомнил он свои ночные полёты в тыл к фашистам вначале войны, но пятно приближалось, надо было работать, и он отогнал от себя внезапно возникшую мысль.

- Приготовиться, три, два, один, пошёл, - хрипло прокричал он, и повернулся, к открытому люку. Убедившись, что груз сброшен, закончил. – Всё о-кей! Закрывай люк, уж очень сильно задувает.

Они сделали ещё круг и обнаружили живым ещё одного члена экипажа. На белом снегу было ясно видно, как два человека, раскрывают мешок и вот уже в небо взлетела ракета, это потерпевшие аварию давали знать спасателям, что помощь получена. Помахав на прощание крыльями, самолёт взял курс на Уэлькаль.






Спасение

Сознание к Саше возвращалось постепенно. Сначала ему приснился сон. Это даже был не сон, а какие-то отрывочные видения. Он видел себя на лодке посреди океана. Солнца не было, южная летняя ночь окутывала приятной теплотой всё тело. На небе сияли крупные, величиной с кулак звёзды.

- Прямо, как в Заполярье, - медленно и лениво пришла в его голову мысль.
Лодку покачивало на волнах, иногда от резкого толчка слышался скрип шпангоутов.

Изредка, откуда-то спереди раздавались крики:

- Хоп, хоп! Ой-я, ой-я!

- Странно, - подумал Саша. –  Неужели рыбу ловят?

Он попытался ощупать себя, но ему это не удалось, он внезапно понял, что лежит в меховом комбинезоне и накрыт меховым покрывалом, которое было подоткнуто под него со всех сторон.

- Не понятно, где это я? – Очередная мысль, пришедшая в голову, заставляла её включаться в жизненный процесс. Он попытался восстановить события, но ему это не удавалось. Все воспоминания, вся цепь его приключений связанных со спасением прерывались в тот момент, когда он достал пистолет. Выстрела он уже не слышал.

- Эй, кто-нибудь! Куда меня везут? – Как можно громче крикнул он. И хотя этот крик был похож скорее на тихую речь, его услышали.

- Пушкин! Пришёл в себя, молодец! – Услышал он радостный голос радиста, который встрепенулся, сбросив с себя остатки дрёмы, одолевавшую его от муторной, однообразной дороги. – Я не сомневался, что с тобой всё будет нормально. Потерпи, родной, до Марково осталось часа два хода, а там врачи тебе помогут.

- Вася, это ты? Где мы, где остальные, что с командиром? – В его просветлевшем сознании вопросы возникали один за другим, и он торопился получить на них ответ.

- Не торопись, я тебе сейчас всё расскажу.

- Только сначала распечатай меня, что-то жарковато здесь.

- Это хорошо, что жарко, если бы было холодно, тебя бы не потянуло на расспросы, -как всегда рассудительно проговорил радист, вытаскивая из-под раненого край мехового покрывала, которым тот был добросовестно укутан.

- Вася, кончай философствовать, не томи, расскажи, что случилось, - взмолился штурман, которого очень интересовало чудо спасения, во что он сам ещё верил с трудом.

- Всё очень просто, вчера вечером из Марково за нами пришло три оленьи упряжки. На одной едем мы с тобой, на другой командир с бортмехаником, а третья осталась с техниками у аварийного самолёта. Они  будут снимать оборудование не пострадавшее в аварии, а затем перевезут его в Марково, пригодится, как ремонтный фонд.

- А ребята живы, здоровы?

- Ребята живы, командир, похоже, ногу сломал при посадке, иногда тоже теряет сознание. Но теперь уже всё позади, скоро госпиталь, а там уж подлечат.
Они помолчали. Саша медленно усваивал полученную информацию. Но как здесь оказались олени он понять никак не мог. Логическая цепочка произошедших с ним событий разрывалась.

- А откуда олени взялись? – Спросил он после некоторой паузы.

- Олени? Дак они это, нас с самолёта обнаружили, наверное, искали. Два раза был слышен гул моторов, но нас не видели, пролетали в стороне. Мы уже потеряли всякую надежду на спасение, съели всё, что можно было съесть и сожги всё, что можно было сжечь. А вчера прилетел «Митчел» родимый и сбросил нам в подарок спасательный мешок. Там было и питание, и радиостанция, а дальше уже известно, всё, как должно быть. Снарядили оленьи упряжки и организовали нашу эвакуацию. Теперь мы спасены.

- «Митчел» говоришь? Не иначе, как Шумов нас нашёл. Не забыл свой экипаж.

- Мы тоже подумали, что Шумов, я спрашивал у технарей, но они не знают, сказали, что наши координаты получили из Уэлькаля.

- Слышь, Вась? А как я  у вас оказался? – спросил штурман, чтобы окончательно расставить всё на свои места.

- Это тоже интересная история. Буквально часа за три до того, как прилетел самолёт, мы услышали выстрел, поняли, что кроме тебя в этих краях стрелять не кому, ну и пошли с бортмехаником искать. Нашли, притащили к машине, оттёрли руки, ноги, их уже чуть-чуть прихватило, но мы вовремя тебя обнаружили, не успел обморозиться. Так, что конечности при тебе, всё цело, а лицо отремонтируют. Самолёт прилетел и сбросил груз, в аккурат через пару часов после того, как мы нашли тебя, я так и сказал ребятам, это нам Пушкин помощь принёс.

В это время спереди донеслось:

- Хоп, хоп! Ой-я, ой-я!

- Кто это кричит?

- Да это каюр на передних нартах заставляет оленей шибче бежать.

- А мне приснилось, что это рыбаки рыбу ловят, - улыбаясь, проговорил Саша.
Он часто дышал, разговор сильно утомил его слабый организм.

- Слушай, Сань, ты ведь ничего не ел, на-ка пожуй, - он достал галету и кусок шоколада. – Скоро будет нормальная еда.

- Спасибо, галету не надо, не смогу жевать, очень больно, а шоколадку давай, рассосётся, - он взял кусочек шоколада и, раздвигая бинты, всунул его в рот.

Штурман закрыл глаза, он устал от разговора и радист, заметив это, больше не стал его беспокоить. Под мерное покачивание и поскрипывание нарт раненый снова забылся во сне.






                Будем жить!

В Марковской районной больнице всё было готово к приёму экипажа самолёта, совершившего вынужденную посадку. Там уже знали, что у командира была сломана нога, а у штурмана повреждено лицо и они периодически теряют сознание. И врачи, и весь медперсонал больницы, несмотря на поздний вечер, домой не уходили, ожидали раненых, к приёму которых всё было готово.

Главврач сидел в своём кабинете и работал с документами. Вдруг из коридора послышался голос санитарки:

- Едут, едут!

Семён Яковлевич выглянул в окно и увидел, как во двор въезжают две оленьи упряжки, в которых лежали запакованные в меховые покрывала члены экипажа самолёта потерпевшего аварию. Он накинул на себя полушубок и выскочил на улицу, где быстро организовал разгрузку прибывших и размещение их в больнице.  Крючкова и Сорокина, поскольку им требовалось длительное лечение, разместили  в одной палате, а механика с бортрадистом в другой.

Решение о размещении экипажа в районной больнице было принято заранее, по предложению начальника медицинской службы Марковского гарнизона. Отправляя врача с санным поездом из трёх оленьих упряжек, к месту аварии за ранеными, он вместе с инструктажём вручил доктору средства первой медицинской помощи и направился к командиру полка для доклада.

- Товарищ командир, предлагаю разместить раненных в марковской больнице, я разговаривал с главврачом, и он готов их принять.

- Не понимаю, почему не у нас? – Удивился командир полка.

- Можно и у нас, но там будет лучше. У них неплохое оборудование, хорошие специалисты, будет организованно гарантированно хорошее лечение, а если понадобятся операции, а они понадобятся, то главврач больницы их сделает блестяще, ведь он хирург, уж если не с мировым именем, то со всесоюзным наверняка, - доктор помялся, чувствуя, что его доводы не очень убедительны.

- А почему ты решил, что нужны будут операции?

- При таких ранениях без них не обойтись, а как наблюдать за больными после операции, если они будут находиться за несколько километров от больницы?

- Хорошо, доктор.  Ты меня убедил. Но учти, всё лечение под твоим наблюдением и под твою ответственность. Свяжись с начальником тыла, чтобы дал для них новое постельное бельё и организовал там питание по лётной норме, ты же понимаешь, какие сейчас сложности с этим у гражданских. 

- Есть, товарищ командир, всё будет сделано в лучшем виде. Разместим лучше, чем у американцев. 

После размещения прибывших, главврач больницы и по совместительству хирург Семён Яковлевич Юрский в присутствии врача-терапевта - своей дочери Сони и начальника медслужбы гарнизона майора медицинской службы Полякова осмотрели прибывших.

- Я предлагаю обсудить результаты осмотра с командованием полка, ведь вы должны доложить им  по команде? - заметил главврач, выходя из палаты с ранеными толи утверждая, толи спрашивая.

- Да, вы правы, - согласился Поляков. – А вот и они.

И действительно во входную дверь, вместе с клубами пара ввалились командир полка с замполитом.

- Ну и замечательно. Здравствуйте, товарищи, прошу всех ко мне, - радушно приветствуя гостей и пожимая им руки, пригласил доктор.

Когда все разместились в маленьком кабинете главврача, он произнёс:

- Кофе не предлагаю за его отсутствием, а вот чайком угощу.

- Спасибо, доктор. Чай распивать некогда, комдив ждёт моего доклада, - остановил его командир. – Давайте к делу.

- Ну, что же, как прикажете. Я доложу своё мнение, если коллеги со мной в чём-то не согласятся, попрошу их высказаться. Итак, мы имеем двух здоровых, но уставших и психологически несколько взволнованных от пережитого, молодых людей. Их здоровью ничего не угрожает. Предлагаю дать им возможность в течение недели отдохнуть, отоспаться, войти в нормальный режим питания и в бой. Надеюсь, коллеги согласны со мной?

Майор Поляков кивнул головой, соглашаясь со своим старшим товарищем, но  Соня, склонившая было голову в знак поддержки отца, внезапно подняла руку, в которой держала карандаш.

- Я бы не стала определять чёткую границу выписки. Будем наблюдать, а выпишем после их полного восстановления.

- Здесь главное не перелечить, - заметил замполит.- Вы, товарищи, хоть и гражданские, но не забывайте, что идёт война и каждый человек это боевая единица, они нужны в строю.

- Не волнуйтесь, - заметил главврач, я называл недельный срок, как крайний, надеюсь, что мы в него уложимся.

- Ничего, ничего, лечите сколько будет нужно, - вмешался в разговор командир. – А как ситуация с ранеными?

- С ранеными не всё понятно. У Крючкова закрытый перелом голени, наложим гипс, думаю,  месяц-другой и станет на ноги. Летать будет. А вот с Сорокиным сейчас сказать ничего не могу. Ясно одно, мы имеем серьёзную травму лица, возможен перелом носа, а возможна и черепно-мозговая травма, снимем бинты, проведем осмотр и только после этого я смогу сделать какой-то прогноз о состоянии пострадавшего.

- А вы его ещё не осматривали? – удивился командир.

- Мы сделали только первичный, внешний осмотр. Под повязку не лезли. Сейчас для него простая перевязка равносильна операции. Если судить по внешнему виду, его лицо это сплошное кровавое месиво, к которому присохли бинты. Без подготовки мы их снимать не стали. Но, уверяю вас, завтра, в первой половине дня, я доложу полную картину.

- Хорошо, доктор, спасибо. Поляков обеспечит вам всё необходимое. Нуждаться вы ни в чём не будете. Если понадобятся медикаменты, которых нет у нас - закажем, привезут от союзников, они тоже чувствуют свою вину за эту аварию. Если появится вопрос, который не сможет решить наш начмед, звоните мне.
Командир поднялся, давая понять, что разговор окончен. Гости распрощались и уехали, а медики взялись за работу.






                Первичный осмотр

Для Семёна Яковлевича и Сони эта ночь оказалась очень напряженной. Командиру экипажа Крючкову  наложили гипс. Хирург, готовя гипсовую повязку, заверил раненого, что всё для него обошлось благополучно, при таком ударе, травмы могли быть гораздо серьёзнее.

С Сорокиным дела обстояли значительно сложнее. Главврач оказался прав, на первую перевязку ушло около трёх часов. Штурман шёл на неё с радостью, предчувствуя, что после снятия повязки наступит облегчение. Ведь наложенные им ещё в тундре бинты, пропитавшись кровью, присохли к ранам и превратились в твёрдый панцирь.  Лицо под ним страшно чесалось, и каждое прикосновение приносило боль. Когда медсестра приступила к перевязке и попыталась снять бинт, боль острой иглой пронзила его мозг, и Саша на мгновение потерял сознание.  В это время в перевязочную вошла Софья.

- Софья Семёновна, он потерял сознание, я не смогу ему сделать перевязку, - молодая сестра растерялась, она смотрела на врача и слёзы готовы были брызнуть из глаз, которые выглядывали из-под марлевой повязки.

- Ничего Наташа, сейчас всё поправим, - Она подошла к раненому и, увидев, что он осознано смотрит на неё улыбнулась. -  Вот так, видишь? Он пришёл в себя…

Саша открыл глаза, перед которыми всё медленно плыло. Но вот окружающие его предметы стали приобретать форму. Он увидел белый потолок, стены, какое-то медицинское оборудование, а вот и врач. И вдруг, его словно током ударило,  он не поверил своим глазам, над ним стояла Соня. Она была в белом халате, марлевая повязка болталась почему-то под подбородком, хотя, наверное, должна была бы закрывать рот и нос, аккуратный докторский колпачок завершал её наряд. Она была необыкновенно красива, и Александр невольно залюбовался ею. Уверенное поведение Сони, команды и распоряжения, выдаваемые ею, весь её вид, показывали, что она здесь главная, знает, что надо делать и что она обязательно его спасёт.

- Вот, он, мой ангел-спаситель, спустившийся с небес, - подумал он, узнав Соню. – Теперь-то всё будет нормально.

Какое-то незнакомое, тёплое чувство переполнило всё его существо. Среди  окровавленных бинтов радостью засветились его глаза. Соня улыбнулась в ответ, поняв, что он узнал её.

- Не робей, Наташа, возьми тампон, пропитай его перекисью и очень аккуратно, не надавливая, наноси эту перекись на бинты, они размякнут и тогда, потихоньку мы снимем их.

Соня стояла и смотрела, как Наташа выполняет её команды. Перед её глазами всплыл образ этого красавчика-штурмана, в серой каракулевой шапке и меховом реглане из-под которого выбивался щегольской белоснежный шарф. Именно таким сохранился в её памяти этот лётчик, который всего пол года назад был у них в гостях со знакомым отца Петром Павловичем. Друзья почему-то называли его Пушкиным. Она вспомнила, у него же имя, отчество, как у великого поэта. Жалко будет, если его лицо потеряет прежнюю  привлекательность.

Внезапно, с удивлением для себя, Соня почувствовала, что думает о нём совсем не как о пациенте и внезапно покраснела. Такое с ней происходило впервые. До сих пор личное у неё никогда не пересекалось со служебным.

- Соня, как хорошо, что она здесь – думал Саша, стараясь унять сердце.  Ему казалось, что оно стучит так, что его слышат все, кто здесь находится.

- Здравствуйте, Александр Сергеевич, это я, Соня – заговорила она, стараясь отвлечь его. – Вы узнали меня?

Саша медленно прикрыл глаза, давая понять, что он узнал её. Ему было трудно и не только от боли. Его переполняло волнение, причину которого он объяснить не мог.
Вдруг резкая боль пронзила его и глаза, потеряв свой блеск, потускнели. Соня поняла его состояние.

- Саша, потерпи, я сделаю укол и тебе будет полегче.

Она взяла приготовленный заранее шприц и ввела ему морфин. В это время открылась дверь и в перевязочную вошёл Семён Яковлевич.

- Ну, что у вас, получается?

- Пока пытаемся снять повязку, но сделать это очень трудно, - ответила Соня. – При первой попытке теряли сознание.

- Даже так? Что ты ему ввела?

- Морфин, он уже не мог терпеть боль.

- Понятно, продолжайте, продолжайте, не надо останавливаться, - обратился он к медсестре, которая при появлении главврача несколько замешкалась. – Ведь снимать бинты всё равно надо.

- Семён Яковлевич, а как у Крючкова? - Спросила Соня, зная, что отец занимался им.

- Да у него всё нормально, гипс наложил, думаю, срастётся быстро. Им повезло с погодой, не было сильных морозов, наверняка были бы обморожения, а то и того хуже, могли бы замёрзнуть.

- Да они и так чудом не замёрзли, как будто кто-то оберегал их всё это время.

- Ты права, - доктор повернулся к раненому. – Ну, что герой-лётчик, совсем худо?
Саша, который собрал в кулак всю свою волю и, преодолевая нечеловеческую боль, старался сдержать слёзы, стоявшие в глазах и готовые брызнуть в каждую секунду.

- Да, я вижу, - доктор похлопал Александра по плечу. – Ну, ничего, потерпи ещё чуток, скоро начнёт действовать препарат и будет полегче.

Когда, наконец, повязку удалось снять, присутствующие увидели довольно впечатляющую картину. Лоб был рассечен и лоскут кожи завернулся, обнажив, черепную кость. Она слепила своей белизной, ярко выделяясь на фоне кровавого месива, в которое превратилось лицо штурмана. Кожа на носу была разорвана и сквозь неё торчала сломанная кость. Всё лицо было покрыто ранами и царапинами. На нём реально не было живого места. 

Раненый не слышал, когда сняли бинты, наркоз начал действовать, и он уснул.

- Вот, смотри, похоже, что черепная коробка выдержала удар, трещин не заметно, - хирург осматривал пациента и пояснял своей младшей коллеге характер ран. -  Сотрясение мозга, конечно, имеет место, иначе бы он не терял так часто сознание. Я думаю, что отдых и хорошее питание сделают своё дело, он восстановится. – Семён Яковлевич осматривал голову Саши сверху вниз и продолжал озвучивать то, что видел. - Битое лицо тоже не страшно, возраст молодой, кожа нарастёт быстро, вот только зашивать надо аккуратно, чтобы шрамы со временем разгладились.  Шить буду сам, у вас так не получится.

- Да я бы, честно говоря, и не взялась бы за эту работу, - быстренько вставила Соня, боясь, что отец передумает.

А он, между тем, продолжал в том тоне, как будто бы разговаривал сам с собой.

- Если честно, то меня пугает только его нос. Он не поломан, он разрушен.

- Но ты же сможешь его собрать? - Спросила взволнованно Соня  и всхлипнула.

- Что это ты подружка, или раненых не видела? – Удивился доктор, явно подтрунивая над дочерью.

- Да, конечно, видела, но ведь это хорошо знакомый нам человек, - попыталась объяснить девушка и чтобы скрыть слёзы отвернулась к окну.

Семён Яковлевич ещё тогда, в далёкий ноябрьский вечер понял, что после отъезда лётчиков с его дочерью что-то произошло. Она изменилась и как-то повзрослела. Дважды спрашивала его, нет ли вестей от Шумова, а ведь он тогда не придал значения этим вопросам. Сейчас всё становилось на свои места, ей понравился этот молодой штурман и чтобы не мучить дочь, понимая её состояние, доктор сделал вид, что ничего не заметил.

- Ну, не переживай, коллега, - успокоил он Соню.- Поскольку он нам не только знакомый, но и в какой-то степени друг, то мы ему всё восстановим, будет как новенький, лучше прежнего.

- Как будто бы ты незнакомого лечил бы хуже, - улыбнулась девушка.

- Лечил бы это точно, но не так добросовестно, как друга, - продолжал он шутить, но вдруг перешёл на серьёзный тон. – Всё Соня, надевай перчатки, маску, будешь мне ассистировать.

Спокойный и уверенный тон главврача привёл девушку в чувство. Её романтизм улетучился, вместо взволнованной и влюблённой девушки у операционного стола стоял профессиональный врач, перед которым лежал раненый, нуждающийся в его помощи.





                Дела сердечные

Утро нового дня члены экипажа аварийного самолёта, для которых приключения, связанные с вынужденной посадкой, закончилась более благополучно, встречали, как им казалось, в райских условиях. Впервые за несколько суток они сняли с себя меховые комбинезоны и регланы,   приняв горячий душ и поужинав бульоном с гренками, улеглись в чистые постели. Медицинский осмотр показал, что лётчики в целом здоровы. Бортмеханик  отделался незначительным обморожением большого пальца левой ноги, а радист оказался без повреждений вообще.

Саша, получив во время перевязки некоторую порцию наркоза, впервые с момента своих злоключений, не впадал в забытье, а спал нормальным сном. Ему обработали раны, где нужно наложили швы и убаюканный морфином он  не слышал, как закончилась перевязка, как его перевезли в палату и уложили в кровать. Для него понятие времени перестало существовать. Проснулся он от  того, что почувствовал, как кто-то взял его руку и стал считать удары пульса.

- Пульс хороший, - услышал он голос Семёна Яковлевича. – Его надо будить, подготавливайте к операции и через час в операционную.

- Будить меня не надо, доктор, я проснулся, - с трудом проговорил он и радуясь возможности разговаривать открыл глаза.

-  Вот и отлично, как чувствуете себя?

- По сравнению с тем, что было - отлично, - говорить было больно, язык не слушался, лицо стягивали бинты, но он говорил, и это было замечательно.

- Что и боли нет? – заволновался доктор. – Ничего не чувствуете?

- Да нет, боль есть, но это не та боль, что была раньше. Эту боль я почувствовал, когда стал просыпаться, она усиливается, когда говорю, а та боль присутствовала постоянно, мне казалось, что она живёт в каждой клеточке мозга. Сейчас можно терпеть.

- Ну и отлично. Вам надо привыкнуть к тому, что нужно терпеть. Скрывать не буду, если хотите, чтобы нос в будущем не приносил вам проблем и не уродовал лицо, нам придётся сделать не менее  трёх операций, а это, как вы понимаете, тоже боль.

- После того, что я пережил, меня ничего не пугает, - успокоил доктора Саша. – Делайте так, как надо, но лучше, если это будет красиво.

Все в палате дружно рассмеялись.

- Ну, коли так, значит, будем стараться, - кивнул головой доктор. – А я, между нами говоря, по своей простоте думал, что наши девушки так любят лётчиков, что не обращают внимания на то, какие у них носы.

- Нет уж, Семён Яковлевич, давайте не будем упрощать, - вмешалась в разговор Соня. – Делать будем по полной программе. – Она всегда понимала шутки отца, тем более, что это была его манера разговаривать с больными. Но сейчас, её как подменили, каждое слово, произнесённое в адрес Саши не в его пользу, она воспринимала очень серьёзно.

Семён Яковлевич удивлённо посмотрел на дочь и рассмеялся:

- Да Соня, согласен.  Лётчик с прямым, красивым носом это лучше, чем лётчик с носом, который свёрнут набок, - он лукаво посмотрел на дочь. – Ладно, шутки в сторону, готовьте к операции.

На самом деле операций пришлось делать не три, а четыре, и все они прошли успешно. Благодаря высокому мастерству хирурга, удалось не только сохранить прежние черты лица, но и избежать страшных шрамов и других изъянов, которые неминуемо должны были стать результатом этого ранения.

Время шло. Все члены экипажа, кроме штурмана, подлечившись, убыли в родной полк, а Саша продолжал залечивать раны. Как это ни странно, он не скучал. И службу и друзей ему заменила Соня, которая постоянно была рядом. Она  всегда ассистировала  Семёну Яковлевичу на операциях, лично делала перевязки, старалась держать на контроле лечебные процедуры. Когда Александр окреп, и хирург разрешил ему гулять, Соня так планировала свою работу, чтобы они могли совершать эти прогулки вместе. Реально они расставались только на ночь. Жизнь в таком режиме  очень сблизила их, и отношения из дружеских быстро переросли в более серьёзные.
Каждая их встреча, каждый новый день был праздником для обоих. Вспоминали детство, мечтали о том времени, когда закончится война. Испытываемые друг к другу чувства, нахлынули на них и накрыли с головой. И для Саши, и для Сони это была первая любовь, которую они встретили при столь странных и необычных обстоятельствах. У каждого из них жизнь складывалась так, что раньше им было просто не до любви.

У Саши молодые годы прошли очень характерно для юношей того времени. Учёба в техникуме, где наряду с усвоением знаний, главной задачей было выжить, не помереть с голоду. Затем военное училище, финская война, которая закончившись, очень скоро сменилась войной с фашистами. Другими словами было не до любви. 

Соня, в отличие от Александра, который был выходцем из бедных слоёв крестьянства, слишком рано поняла, как сложно быть представителем интеллигенции в государстве  диктатуры пролетариата. Вся её взрослая жизнь это история борьбы с клеветой, борьбы за право жить и быть полезной людям. После ареста отца она на себе ощутила сдержанность, а порой и враждебность в отношениях со стороны товарищей и профессорско-преподавательского состава.

Окончив институт и оказавшись в водовороте взрослой самостоятельной жизни, она испытала на себе всю прелесть того, что являлась членом семьи врага народа.  В жизни у Сони было так много проблем, что о любви не могло быть и речи, она считала, что любовь не для неё. Девушка не шарахалась от мужчин, она просто, под любым предлогом отказывалась принимать какие-либо знаки внимания от молодых людей. Соня знала о том, что как только речь зайдёт о родителях - им придётся расстаться. Клеймо дочери врага народа преследовало её.

Отношения врача с раненым лётчиком для всех перестали быть секретом и, когда Семён Яковлевич понял, что у его дочери не просто увлечение, он решил поговорить с ней. Будучи, человеком прошедшим суровую школу следственных изоляторов и колымских лагерей, доктор прекрасно понимал, что для этого лётчика, молодого парня, у которого впереди неплохие и жизненные, и карьерные перспективы, связь с Соней, дочерью врага народа, ничего хорошего в себе не несла. Да и для их семьи могли быть осложнения.

Однажды, когда было уже довольно поздно, Соня, проводив своего возлюбленного до палаты, вернулась домой. Отец, глядя на дочь, невольно залюбовался ею. Чёрные, выразительные глаза, огромными маслинами смотрели из-под густых, длинных ресниц. Они были наполнены счастьем и светились каким-то глубинным светом. Яркий румянец на щеках, подчёркивал белизну кожи, а пухлые, алые губы стремились растянуться в улыбке, которую девушка старалась скрыть, напуская на лицо нарочитую серьёзность.

Он смотрел на дочь, единственного родного ему человека, чья судьба оказалась такой сложной.  Доктор отдавал себе отчёт в том, что сегодня предстоит тяжёлый разговор с ней. Он понимал, что причинит ей новую душевную травму, но поступить иначе не мог.

- Хорошо Соня, что ты пришла, - Семён Яковлевич, отложил в сторону медицинский справочник и поднялся из-за стола. – Чайник только вскипел, давай-ка попьём чайку.

- Да, папа, ты сиди, я сейчас всё быстренько организую.
Она сбросила шубку и, повесив её на крючок, принялась накрывать на стол. Наблюдая краем глаза за отцом, Соня почувствовала, что он не в себе, за его внешним спокойствием она уловила какое-то волнение и нервозность. Когда сели за стол,
девушка спросила:

- Папа, что-нибудь случилось?

- Да так, ничего особенного не случилось, - начал отец, стараясь подбирать слова, чтобы не обидеть дочь. –  но нам с тобой нужно поговорить.

- Вот это новость, - стараясь говорить как можно веселее, ответила дочь, чувствуя при этом, как тревожно забилось сердце. – Мы же с тобой разговариваем каждый день и по нескольку раз.

- Нет,  Сонечка, это всё не те разговоры. Меня волнуют твои отношения с Сорокиным.

- А почему они тебя волнуют, Папа? Мы взрослые люди, оба свободны и вправе определять свои отношения. Или я не права?

- Ты, Соня, права. Но, к сожалению, вы находитесь в разных условиях, он боевой лётчик, выполняющий важное государственное задание, требующее полного к нему доверия от властей.

- А я врач, выполняющий свою работу в тяжелейших условиях и, как ты знаешь, не плохо выполняющий.

- Да, Соня, но ты не только врач, ты ещё и моя дочь, а я зек, отбывающий наказание за то, что являюсь финско-немецким шпионом.

- Зачем ты так говоришь? Ведь ты не шпион и всегда был честен и перед народом, и перед собой, - вскричала Соня сквозь слёзы. Отец вновь напомнил ситуацию, в которой они находились.

- Это говорю не я, моя девочка, это сказала «тройка» и с этим ничего поделать нельзя. Если ты не хочешь проблем ни себе, ни Александру, ты должна эту дружбу прекратить. Ты девушка, ты должна быть мудрее.

- Поздно, Папа. Мы любим друг друга, - она смутилась, опустила глаза и тихо добавила, - и вообще…

- Ты, что ждёшь ребёнка? – Испугался Семён Яковлевич.

- Нет, ребёнка я не жду, но мы, с некоторых пор, близки с Сашей.
В комнате повисла гнетущая, тяжёлая и вязкая тишина. Лишь маятник ходиков висевших на стене мерно отстукивал бег времени.

- Ну, хорошо, - нарушил тишину отец. – Делай, как знаешь, ты взрослая, я приму любое твоё решение.

На следующий день в Марково прилетел Шумов. Поручив дела по передаче самолётов своему заместителю, он попросил машину у командира полка и направился в посёлок, в больницу.

Саша сидел у окна. Солнце, едва выглянув из-за горизонта, обласкав своими первыми лучами заснеженные поля тундры, вновь закатилось. Он грустил, и даже появление солнца не вывело из этого состояния.  Сегодня, с самого утра он не видел Соню, на перевязке была только сестра. Раньше такого никогда не было и, глядя в окно, он размышлял о причине произошедшего. Вдруг он увидел, как во двор въехал зелёный «Вилис» командира полка, из которого выскочил Шумов и быстрым шагом направился в здание больницы. Приезд друга очень обрадовал его. Поднявшись с табурета, он подошёл к своей кровати, поправил одеяло и присел на край в ожидании командира. Но прошло пять минут, десять, а Пётр не появлялся. Это было не понятно.
Саша вышел в коридор, подошёл к дежурной сестре и спросил:

- Ко мне приехал командир эскадрильи Шумов, где он?

- Это такой молодой и симпатичный? – Кокетливо отреагировала сестра, но увидев, что Саша серьёзен и к шуткам не расположен, добавила, - он сразу зашёл к Семёну
Яковлевичу.

- Ясно, - задумчиво проговорил Александр. Он был удивлён, такого раньше никогда не было. - Если спросит, я у себя в палате, - закончил он свой разговор с сестрой и медленно побрёл в палату.

А в это время в кабинете главврача происходило следующее. Когда Шумов постучавшись заглянул в кабинет, доктор, увидев посетителя встал и, раскрыв руки для объятия пошёл навстречу старому знакомому.

- Пётр Павлович, как я рад вас видеть, а я ведь думал уже через наших военных просить вас, чтобы вы навестили нас.

- Что-нибудь случилось? – Заволновался гость.

- Да не то, чтобы случилось, но боюсь, может случиться, поэтому хочу с вами посоветоваться и принять какое-то решение, - проговорил доктор, жестом приглашая гостя сесть.

- Семён Яковлевич, вы меня заинтриговали, - Шумов уселся на предложенный стул, снял шапку и, положив её на колени, приготовился слушать.

- Дело в том, - начал неуверенно доктор, подбирая слова, - что у нашего общего знакомого, вашего друга и моего пациента Александра Сорокина и моей Сонечки роман.

- Не может быть, - удивился Шумов, который знал штурмана, как скромного парня, вполне равнодушно относящемуся к женскому полу. Вовремя спохватившись, он продолжал. – А если это случилось, что в этом плохого? Вполне достойная пара, или вы против Александра?

- Да нет, Петя, не в этом дело.

- А в чём же тогда? Не понимаю.

- Ну, как ты не понимаешь, - главврач потёр лысину, подбирая слова, чтобы правильно сформулировать мысль, продолжал. – Кто такая Сонечка? Дочь ссыльного, осуждённого по пятьдесят восьмой статье, а Александр лётчик, выполняющий задание государственной важности, находясь за пределами своей страны. Не мне тебе объяснять, что будет, если этот роман станет достоянием особого отдела.

- Вы правы, это сразу отправка на фронт.

- Более того, предположим, что он живым и невредимым вернётся с войны, его анкета, в которой будет указано происхождение жены, поставит крест на его карьере. И о дальнейшей службе, и работе в авиации придётся забыть. Сейчас, в порыве страстей, они не думают об этом, но потом будет поздно.

- Что же вы предлагаете?

- Я предлагаю увезти его на Аляску, там он закончит лечение, я думаю, что можно устроить так, что его полётные маршруты не будут проходить через Марково. А там будет видно.

- А, что он больше не нуждается в вашей помощи?

- В моей нет. Все операции проведены, результат хороший, сейчас только уход и перевязки, всё это он может получить и в вашем полковом лазарете.

- Вы  приводите очень серьёзные доводы, с вами трудно не согласиться. Вот только ребят жалко, они же так классно подходят друг другу, - Шумов на мгновенье задумался. – А, вообще, вы правы, Семён Яковлевич, нужно попробовать. Сейчас мы разведём их, а в дальнейшем жизнь рассудит и всё расставит на свои места. Так что же, я забираю Александра?

- Да, я сейчас распоряжусь, чтобы подготовили документы, а вы обрадуйте друга. И передайте ему, пожалуйста, что Соня планово поехала по стойбищам оленеводов и будет только через два дня, ведь он начнёт искать её, чтобы проститься.
Саша очень удивился, узнав, что его выписывают и очень сокрушался, что не сможет проститься с любимой девушкой. Но у военных не принято обсуждать приказы, они не подчинены себе. В тот же день он вместе с перегонщиками из своего родного полка улетел в Фербенкс.

Так закончилась одиссея молодого штурмана Александра Сорокина по прозвищу Пушкин. Пережитое им осталось в памяти на всю жизнь. И это не удивительно. Он впервые попал в аварию, связанную с покиданием самолёта и довольно тяжёлым ранением. Выжив самым чудесным образом, Саша повстречал свою первую любовь и как это обычно бывает в жизни, потерял её.   Его ждала новая жизнь, новые полёты и новые перегоны.






                «У Фариды»

- Вот это да! – Не выдержала Лена. – Неужели их отношения так и закончились. Галя, ведь насколько я знаю, твою маму звали не Соней, светлая ей память.

- Да, ты права. Мою маму звали Ларисой и родители познакомились уже после войны. Об этой любви я ничего не знаю, хотя мать иногда подкалывала отца, намекая на какую-то первую любовь. Но мы этому значения не придавали, поскольку они жили дружно, в любви и согласии.

- В том, что Александр Сергеевич расстался с Соней, ничего удивительного нет. Прежде всего, потому, что для обоих это, была первая любовь,  а оно, как известно, редко заканчивается браком, - резонно заметил Николай. – Не забывайте, какое было время. Я, например, солидарен с отцом Сони. Его мудрость всё расставила на свои места.

- Может быть, ты в чём-то и прав, - не сдавалась Лена. – Но если это любовь, она не должна была так закончиться. Что всё же с ними после разлуки произошло?

- После разлуки Александр долечивался в лазарете на Аляске, о песле выздоровления долго не мог попасть в Марково. Думаю, что здесь комэск Шумов приложил свою руку, выполняя обещание данное отцу Сони. Когда, наконец, он попал в Марково, то от персонала больницы узнал, что главврача вместе с дочерью-терапевтом вскоре после его отлёта перевели к новому месту работы, куда и почему никто не знает. Саша понял, что это произошло не случайно и связано с его романом. Попытки найти их удачи не принесли. От Сони же вестей никаких не было. Так они и потеряли друг друга.

- Ой, ребята, что-то совсем грустно стало, - остановил рассказ друга Сергей. - Давайте я расскажу тоже любовную историю, но уже с хорошим концом.

- Нет, ну тот конец тоже, как бы неплохой. Просто мы не знаем судьбы Сони, -
вмешалась Галя. – Представьте себе другую концовку, и у вас бы не было бы меня.

- Да, Галка, ты права, - согласилась Лена. – Я об этом не подумала.
Все рассмеялись, а когда успокоились, Сергей начал свой рассказ.






                Посадка по-американски

Этот августовский день 1943 года навсегда остался в памяти тех, кто в это время находился на авиабазе Ладд Филд, что расположена на Аляске, вблизи горда Фербенкс.  Рано утром командир эскадрильи перегоночного авиаполка Пётр Шумов на бомбардировщике «Б-25» повёл десятку американских истребителей «Р-39», управляемых советскими пилотами на аэродром Ном, для их последующего перегона на Камчатку. Взлёт прошёл штатно. Поднявшись в воздух, истребители выстроились клином и летели за ведущим, строго выдерживая высоту и дистанцию.

- Командир, у нас проблемы, - услышал Шумов сквозь эфирный шум в наушниках голос бортмеханика своего самолёта.

- Что случилось?

- Переднее колесо шасси не убралось, похоже, что отсоединилась стойка.

- Как это могло произойти?

- Известно как, плохо болт затянули, или лопнул подкос, одним словом  передней ноги у нас нет, - вздохнув, доложил механик, чувствуя себя виноватым за недосмотр.
Пётр был уверен в каждом члене своего экипажа и если неисправность проявила себя в воздухе, значит на земле её обнаружить было невозможно.  Он осмотрелся, повернул голову налево, затем направо.  Его подопечные по  журавлиному чётко выдерживали строй. Справа от него, на своём обычном месте шёл командир эскадрильи истребителей майор Желваков.

- Федя, у меня проблемы, передняя нога не становится в замок.

- Да я вижу, она у тебя болтается, каким будет твоё решение?

- Я вас доведу до Галены, ты знаешь, это запасной аэродром на полпути к Ному, там вас оставлю, а сам вернусь на базу.

- О кей! А как будешь садиться?

- Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

Он ещё не знал, как будет выходить из создавшегося положения, но был уверен, что решение придёт. Часа через полтора внизу, среди каменистых сопок, появилась извилистая лента главной реки Аляски Юкон, вспарывающей своим руслом девственную зелень  долины, по которой протекала. На её обрывистом берегу заканчивалась отливающая серебром, бетонная взлетно-посадочная полоса, расположенная под прямым углом к реке.

Полоса была не очень длинной, но её вполне хватало для посадки истребителей. По команде ведущего сопровождаемые самолёты благополучно приземлились. Желваков включил рацию:

- Спасибо, Петя, за сопровождение, мы на земле,  всё в порядке. А вам ни пуха, ни пера, благополучной посадки, - он сделал паузу и добавил. – Зря не рискуй, за покидание самолёта вас никто не осудит, ведь «косяк» не наш, союзнический.

- К чёрту, Федя. За пожелания спасибо. А, что касается посадки, будет видно, ведь мы же пилоты, прорвёмся.

Желваков вздохнул, глядя вслед тяжёлой двухмоторной машине, которая всего десять минут назад вёла его с товарищами к этому аэродрому. А бомбардировщик сделал круг над лётным полем, традиционно помахал  крыльями и взял курс на Фербенкс. Лётчики-истребители окружили своего командира, один из них не выдержав, спросил:

- Как вы думаете, товарищ командир, будут сажать, или будут прыгать?

- Шумов будет сажать. Но вам, молодым, нужно выполнять команды, а не думать прыгать - не прыгать, - проговорил он несколько раздражённо. - Чтобы принимать такие решения надо летать научиться, - он вздохнул, оглядел молодых пилотов, окружающих его и чтобы как-то разрядить обстановку созданную им самим, попросил, –дайте закурить, что ли?

Несколько человек протянули ему открытые пачки, майор взял сигарету, нервно размял её и прикурил:

- Всем находиться в курилке или у своих самолётов, будем ждать.

А в это время американский самолёт, управляемый советским экипажем, летел на свой аэродром, который покинул всего полтора часа назад. Убедившись, что сопровождаемые им самолёты благополучно приземлились в Галлене и став на обратный курс, Шумов связался с КП Фербенкса.

- Внимание база, я лидер, проводил истребители до Галены, обеспечил им благополучную посадку, сам возвращаюсь.

- Лидер, я база, слышу вас хорошо, почему Галены, что случилось, почему возвращаетесь?

- У меня неисправность, сломана передняя стойка шасси, прошу пригласить на КП начальника советской миссии полковника Мачина.

Минут через пятнадцать он услышал:

- Лидер, я база, здесь полковник Мачин.

- Товарищ, командир, вы слышите меня? – спросил Шумов.

- Да, Пётр Павлович, слышу. Что у тебя стряслось?

- Я без передней ноги, точно причину не знаю, но она болтается, опереться на неё при посадке не реально.

Мачин знал характер Шумова, уровень его подготовки, он был уверен, что пилот не оставит машину и будет её сажать, поэтому решение принял без промедления.

- Сажай «на живот», хрен с ней с машиной, хоть людей сохранишь.
Пётр молчал, он вспомнил рассказ американского пилота-инструктора де Толли, который в аналогичной ситуации посадил самолёт. - «Но если смог он, значит, смогу и я», - размышлял он и думал, как бы это помягче доложить начальнику. Из размышлений его вывел голос  полковника:

- Пётр, ты меня слышишь, почему молчишь?

- Слышу вас хорошо, сажать буду на бетонку и на основное шасси, - и для авторитетности добавил, - де Толли садился так в Калифорнии.

-  Но здесь нет де Толли, он сейчас в командировке и тебе ничем не поможет.

- Я знаю, это конечно усложняет ситуацию, придётся инструктировать всех участников посадки самим, я хорошо помню его рассказ, - он перевёл дух и продолжал. - Вызовите, пожалуйста, Леночку Маркову, чтобы она перевела американцам то, что от них потребуется.

Тем временем аварийный бомбардировщик подлетел к аэродрому и чтобы выработать топливо, стал кругами  над ним ходить.

- Не надо искать приключений на одно место, - раздражённо произнёс Мачин, - садись на живот, это приказ.

- Товарищ командир, вы же лётчик, вы же знаете, что в воздухе, решение как садиться принимаю я. И я его принял. Давайте сделаем так, чтобы посадка была удачной.

- Как же тяжело работать с этими ассами, - проговорил полковник, отходя от микрофона. – Вызовите сюда Маркову, будем сажать на шасси. 

Получив приказ прибыть на КП, Маркова вышла из штаба и направилась в сторону вышки. Её поразила толпа  людей у полосы, - «странно, почему они не работают», - подумала Лена и по их примеру посмотрела вверх. Над аэродромом кружил самолёт. Не понимая, что происходит, она подошла ближе и услышала оживлённые голоса тех, кто наблюдал за происходящим. Американцы – пилоты, техники, военные и служащие заключали пари, в воздухе висела повторяемая многими из них фраза: – «Разобьётся или не разобьётся русский лётчик»?

Лена знала любовь американцев к спору, которые спорили по любому, самому незначительному, а порой и неожиданному поводу. Если, например, в разговоре о погоде, у двух человек  было разное мнение о том, какая сегодня температура, они тут же заключали пари, доходили до первого градусника, вывешенного на улице,  проигравший на месте рассчитывался с победителем. Но здесь речь шла о жизнях людей, и сознание девушки не воспринимало такой, чисто американский, азартно-комерческий подход. Поведение союзников возмутило её до глубины души, Лена ускорила шаг, чтобы скорее проследовать раздражавшую её толпу.

- Кто же это может быть? Чей экипаж? – терзаясь в догадках, размышляла она. – Неужели Петр? Это возможно, ведь он стоял в плановой таблице на сегодня.
Раскрасневшаяся не столько от быстрой ходьбы, сколько от волнения, Лена взбежала по лестнице на диспетчерскую вышку и, открыв дверь, услышала голос Петра, раздающийся из динамика.

- Такая посадка уже была, и я смогу её повторить. Нужно два грузовых «доджа» поставить посредине полосы с двух её сторон и канатами, заброшенными на кили самолёта при посадке затормозить, а затем и остановить его.
Мачин кивнул Лене, и она перевела слова Шумова американским дежурным офицерам. Поняв замысел пилота, они переглянулись с определённой долей удивления, но отдали необходимые распоряжения.

Вскоре на взлётно-посадочную полосу прибыли два грузовика и расположившись, справа и слева от неё, стали ждать указаний от руководителя полётов, на волну которого были настроены их радиостанции. В свою очередь, руководитель полётов распорядился не занимать полосу, над которой барражировал Б-25 с поврежденной стойкой. Спасательные службы были приведены в готовность.

Шумов пошел на снижение, продолжая кружить над аэродромом. На каждом заходе на полосу, он убирал двигатели и планировал над ней. Пётр старался рассчитать снижение так, чтобы приземлиться в самом начале бетонки.

На борту самолёта кроме членов экипажа находился американский полковник, который попросился, чтобы его подбросили до Нома. Поскольку в экипаже никто не говорил по-английски, Шумов жестами разъяснил  ему причину возвращения в Ладд Филд, полковник кивнул головой в знак того, что понял ситуацию.

- Всем членам экипажа переместиться в хвост самолёта к стабилизатору, - дал команду пилот и добавил, обращаясь к бортмеханику. – А ты Лёша, покрепче привяжи американца к штурманскому сидению, чтобы не покалечился, а сам к ребятам, в хвост, нужно менять центровку.

- Есть командир, понял, - ответил механик и с помощью международного языка жестов усадил полковника в штурманское кресло, привязал его и сам по проходному люку полез к стабилизатору.

Б-25 пошёл на последний разворот.

- Захожу на посадку, - сквозь треск эфира пробился голос Шумова.

- Господи! – Лена мысленно перекрестилась, - спаси его! – И продолжала, как бы для себя, - если останется жив, больше не буду его мучить, соглашусь выйти за него замуж.

Бомбардировщик выровнял курс и вышел напрямую на полосу. Пилот отключил оба мотора, поставил винты во флюгер и, планируя, пошёл на снижение. Расчёт оказался верным, колёса основного шасси коснулись полосы в самом её начале.

Самолёт бежал по полосе со скоростью гоночного автомобиля, но тормозить было нельзя, он бы сразу клюнул носом и перевернулся. Шумов, как мог, рулями удерживал машину, задирая вверх её носовую часть.  Но вот скорость заметно уменьшилась, и нос стал медленно опускаться. Оба «доджа» рванули с места и синхронно, выжимая из моторов всю мощь, понеслись вдоль полосы. Механики, привязанные в кузове, чтобы не упасть, держали в руках наготове канаты, которые нужно было успеть забросить  на кили в тот момент, когда самолёт будет обгонять машины.

Пётр настолько увлёкся управлением самолёта, удержанием его двух колёсах, что не видел ни этих машин, ни действий тех, кто сидел в них. Он только надеялся, что янки свою задачу выполнят. Вдруг он почувствовал сильный удар и удивился тому, что пропал горизонт. С радостью для себя он отметил, что самолёт продолжал катиться, только скорость его заметно упала и продолжала снижаться. Это американские солдаты накинули канаты на кили самолёта и притормозили его бег. Манёвр удался, он сделал это.

Б-25 заметно замедлил скорость, но продолжал двигаться вперёд, таща за собой военные грузовики, которые не только стали тормозами самолёта, но и не дали его носу опуститься на бетонку. Полоса заканчивалась обрывистым берегом реки Тананы. Вот до этого самого берега  и докатилась несуразная тройка. Бомбардировщик с задранным носом, словно коренной вздыбленный конь, занесший передние копыта над пропастью, замер на краю обрыва, а два грузовика,  неразрывно связанные с его хвостом туго натянутыми канатами, как бы выполняли роль пристяжных. Но при этом бежали не вперёд, а наоборот, сдерживали его, не давая упасть на бетонку.
Из грузовиков выскочили американские техники, они установили упоры под переднее шасси самолёта и дали возможность ослабить канаты. Пока экипаж выбирался из хвостового отсека, Пётр открыл люк, закрепил стремянку и первым спустился на землю. Следом за ним,  в  проёме люка, появилась тучная фигура пассажира – американского полковника ВВС.

По его сияющему, крупному лицу, шее, груди и спине, ручьями струился пот. Рубашка промокла насквозь. Спустившись на землю, Американец в порыве благодарности хотел было обнять советского капитана, но не решился. Он подошёл к пилоту, и проговорил:
- О-кей! - Затем поднял большой палец и широко заулыбался, сверкая белоснежными, крепкими зубами и крепко пожал Петру руку.

Шумов тоже выглядел очень живописно. На мокрой всклокоченной голове ярким пятном выделялось красное от возбуждения лицо, на котором яркими фонарями сверкали от счастья  большие голубые глаза. В потемневшей от пота  рубашке, он был похож скорее на сорванца-мальчишку, гонявшему мяч в каком-нибудь дворе, но никак не на героя лётчика, своей смелостью и мастерством спасшего и самолёт и людей, находившихся в нём.

Члены экипажа, оказавшись на земле, ринулись к своему командиру и стали обниматься с ним.

- И всё-таки я это сделал, - прошептал Пётр на ухо штурману, обнимая его. – Пусть знают, мы летаем не хуже их.

Даже в этой, аварийной ситуации Шумов продолжал соревноваться с американцами, доказывая им, что советские лётчики летают не хуже американских.

В это время подъехал зелёный джип, из которого вылез начальник миссии Мачин в сопровождении переводчицы Лены Марковой.
Пётр подошёл к начальнику, и начал было докладывать, но тот остановил его и, пожимая руку, проговорил:

- Я всё видел, но у меня вопрос, когда ты, наконец,  уймёшься? Когда начнёшь летать как все нормальные люди?

- Буду жить, как нормальные люди тогда, когда перестану летать, товарищ командир.

- В другой обстановке я бы тебя наказал, но сейчас… - Мачин на мгновение задумался. – А, правда, что де Толли так сажал бомбардировщик?

- Да, он рассказывал, я бы сам не догадался, ведь это ковбойский вариант.

- Ну, тогда тебе двойное спасибо и за самолёт, и за честь русского пилота, - он снял фуражку и крепко обнял сияющего Шумова.

- Извините, Михаил Григорьевич, - впервые допуская такое обращение к начальнику, проговорил лётчик и обернулся к девушке.

Лена стояла рядом. Она смотрела на всё происходящее как бы со стороны. Всё, что её окружало, движение людей, всеобщая радость и веселье было похоже на кадры кинематографа и то, что она сама является участником происходящего, никак не вязалось с теми чувствами, которые бушевали в ней. Лена только сейчас поняла, что её любимому человеку совсем недавно грозила смертельная опасность, а он, её любимый Петя, своей смелостью и умением летать, посадил аварийную машину и вышел победителем из сложнейшей ситуации. Он смог сделать это! Он – лучший!

- Леночка, я вернулся! Выходи за меня замуж! – Шумов, опасаясь очередной шутливой отговорки, протянул ей обе руки.

Он стоял перед ней сильный, красивый, решительный. И только сейчас, глядя на него, девушка, впервые со времени их знакомства поняла, что любит этого человека, что готова идти за ним хоть на край света. Только с ним она будет счастлива и, другого ей не надо. Кинувшись к нему на шею, Леночка дала волю своим чувствам. Обливаясь слезами, она гладила его всклокоченные мокрые волосы и шептала:

- Я согласна!.. Я люблю тебя… Я хочу быть твоей женой…. Только ты больше не летай так, второго раза я не перенесу.

До КДП доехали на командирском джипе. Когда вылезали из машины, Шумов обратил внимание на большое количество людей, которые радостно улыбались, внимательно рассматривая героя.

- А, что они все здесь делают, - спросил Шумов, наклонившись к Леночке.

- Как, что? Тебя встречают, - смеясь, отметила девушка, держась за руку любимого. – Смотри, радуются даже те, кто проиграл пари, - её уже совсем не раздражала причина, по которой они заключались.

- Даже пари были? - Удивился Шумов.

- Не удивляйся Пётр Павлович, это же американцы, они ведь без этого не могут, - заметил Мачин. – Иди, подойди к ним, они будут очень рады.

Пётр с Леночкой направились к толпе, их тут же окружили. Петра хлопали по спине, пожимали ему руки, фотографировали, а вскоре он взлетел в воздух, но уже без самолёта. Множество рук подхватили пилота и несколько раз подбросили вверх.

- Осторожно, вы меня без жениха оставите, - крикнула по-английски девушка.
Её реплика неожиданно возымела действие, героя бережно опустили на землю и дружно захлопали. Лена схватила Петра за руку и повела прочь от толпы.

- Что ты им сказала, - полюбопытствовал жених.

- Сказала, что тебя ожидает командир, - рассмеялась девушка.

- Сейчас я впервые пожалел, что не знаю языка.

- А зачем тебе знать, ведь у тебя есть я, - сообщила она и, подпрыгнув, поцеловала Петра в щёку.

А через неделю командир первого перегоночного авиаполка подполковник Васин перед строем личного состава сделал объявление:

-  Полномочиями,  предоставленными  мне на территории союзного государства, именем Советского Союза объявляю о том, что командир эскадрильи капитан Пётр Павлович Шумов и переводчица советской военной миссии на Аляске Елена Александровна Маркова отныне муж и жена. – Выждав паузу, вызванную дружными аплодисментами, командир продолжал. – Начальник штаба подготовил необходимый документ, который на материке обменяется на свидетельство установленного образца.





                «У Фариды"

Посетители ресторана, слушая рассказчика, и не заметили, как им на столы поставили зажженные свечи, а на люстрах в полнакала засветились лампочки. Потрескивающие в камине берёзовые поленья вместе с мерцающим светом свечей на столах создавали романтическую обстановку тепла и уюта.

Летающие лыжники на плазменной панели продолжали свои немыслимые спуски. Изредка звенели вилки и ножи, напоминающие о месте, в котором происходят данные события. И лишь голос рассказчика уносил присутствующих в то далёкое время, о котором можно узнать только из исторических хроник и формуляров, поскольку свидетелей тех событий уже почти не осталось.

В зале было тихо. Лишь негромкие всхлипывания Галины нарушали эту тишину.

- Вот это любовь, - заметила Лена. - А после войны этот герой-лётчик не нашёл себе помоложе.

- Нет, они пронесли свою любовь через всю жизнь. – Галя промокнула глаза платочком и продолжала. – Я помню их всегда вместе. Их разлучала только его работа. Он долго продолжал летать в полярной авиации и ушёл на пенсию уже на седьмом десятке. Они даже умерли в один год. Похоронив мужа весной, Елена Александровна проболев около полугода, умерла. Их жизнь и их любовь достойны подражания.

- Да, ребята, выдали вы нам историю, - заметил Валера. – Как обидно, что поколение победителей ушло, нам сейчас их реально не хватает.

- Не просто не хватает, ведь я был знаком с этими героическими, но очень скромными людьми и сейчас после того, что я услышал, очень сожалею, что при встречах с ними  у меня, в силу моей молодости, не хватило ума пообщаться  на эту тему, услышать их рассказ, как говорится, от первоисточника. Хотя тема была тогда закрыта, они могли и промолчать. Но, к сожалению назад уже ничего не вернёшь. Хорошо хоть есть ещё у нас историки, которые могут рассказать правду о тех событиях и о тех людях. Спасибо вам, друзья, за это. – Я был искренне благодарен ребятам, так много рассказавшем о людях близких к моей семье.

- Да ладно, чего вы, это же наша работа, - смутившись, отреагировал Сергей. – Давайте лучше выпьем за Россию, которая, несмотря на все трудности, выпадающие на её долю, продолжает воспитывать новые поколения преданных себе людей.
Все поднялись и, чокнувшись рюмками, выпили. А между тем, день подходил к концу.
Вдруг резко открывшаяся входная дверь заставила всех вздрогнуть и повернуться к ней. На пороге стоял парень в горнолыжной куртке ярко-жёлтого цвета, который очень громко, так, чтобы его все услышали, провозгласил:

- Всё сидите и пьёте? – он внимательно осмотрел зал и, рассмеявшись, продолжал. – А ведь снег прекратился, посмотрите какая чудная погода. Готовьте лыжи, завтра всех приглашаю на Чегет, ведь в мире нет ничего прекраснее того, чтобы прокатиться по мягкому, пушистому первачку.

Все дружно вскочили с мест и ринулись на воздух.

Над Баксанским ущельем опустилась ночь. Яркие звёзды небывалой величины, казалось, вот-вот сорвутся с крючков, на которых они висят в космической глубине, коснутся горных вершин Кавказского хребта и покатятся вниз по склонам немыслимыми маршрутами к ногам этих людей, беззаветно полюбивших горы. Огромная луна освещала всё вокруг волшебным матовым светом.

Было тихо и спокойно. Все стояли и молчали, завороженные сказочной красотой. И лишь где-то впереди, в районе турбазы «Терскол» в небо взвилось несколько ракет. Это радостные спортсмены салютовали хорошей погоде, сообщая Приэльбрусью о том, что жизнь продолжается, и завтра горнолыжный сезон будет продолжен.