Тараканы

Вот уже несколько минут Петя безуспешно колотил ногой по обшарпанной деревянной двери. Когда она, наконец, открылась, он увидел Кирилла. Тот был одет в ядовито синий спортивный костюм «Abibas» с белыми лампасами, которые, то ли от редкой стирки, то ли от времени, давно пожелтели.

- Ты меня не ждал что ли? – спросил Петя, видя потрепанный вид хозяина квартиры.
- Почему не ждал? Ждал, – протянул Кирилл. – Заходи.
Он говорил медленно, растягивая слова, словно они были сделаны из жевательной резинки. По его стеклянным глазам и отсутствующему взгляду было видно, что Кирилл находится под действием транквилизаторов.

Петя переступил порог и оказался в узком плохо освещенном коридоре, все пространство которого было насквозь пропитано запахом лекарства, ацетона и перегара.      

- Водку взял? – спросил Кирилл все тем же тягучим голосом.
- Взял.

Кирилл завел Петю в темную комнату с плотно зашторенным окном. Из потолка, словно два тоненьких червяка, торчали провода, обмотанные синей изолентой. В центре стоял массивный обеденный стол, который, как и многие другие вещи, Кирилл нашел на свалке, где работал сторожем. Большая часть пола была заставлена пустыми бутылками.

- Ты чего стеклотару свою не сдашь? – спросил Петя, осторожно перешагивая через бутылки.
- Пригодится. Под ноги смотри, не разбей ничего.
- Да разве тут у тебя увидишь чего-нибудь. Че темно-то так?
- Свет отрезали, – абсолютно безучастным тоном ответил Кирилл. – За неуплату.
- Чего, с деньгами совсем худо?
- Деньги есть – смысла нет.
- В чем смысла нет? – переспросил Петя.
- В электричестве, – было видно, что эта фраза далась Кириллу с большим трудом. Он медленно по слогам протянул слово «э-лек-три-чес-тве», словно боялся не справиться с ним с первого раза.
- То есть как, смысла нет?
- А вот так. Ненастоящее это все.

Петя не стал уточнять, что Кирилл имеет в виду, поскольку получить от него внятный ответ в таком состоянии было невозможно. Он достал из принесенного пакета две бутылки водки, пару плавленых сырков и пучок зеленого лука. Кирилл смел рукавом олимпийки со стола хлебные крошки и поправил газетный лист, на котором стояли два пустых пластиковых стаканчика и три консервных банки с сайрой.

Разлив по стаканам прозрачную жидкость с резким этиловым запахом, нарезав сырок и открыв одну из консервных банок, Кирилл и Петя выпили. По их сморщенным лицам было видно, что водка паленая.

- Консервы-то, небось, просроченные? – спросил Петя, погрузив в рот рыхлый кусок рыбины.
- Консервы как консервы. На рынке покупал.

Кирилл достал из квадратной пачки папиросу и закурил, отчего к химическим запахам, пропитавшим все вокруг, добавился аромат едкого табачного дыма. Петя огляделся по сторонам. С его последнего визита в эту квартиру практически ничего не изменилось, разве что стало темнее и прибавилось пустых бутылок. Стены небольшой комнаты были плотно завешаны советскими агитационными плакатами из «Окон РОСТА» и картинами хозяина квартиры. Кирилл был художником-абстракционистом. На свалке было полно вещей, которые пригождались в творчестве. Кроме того, он снабжал материалом большую часть скульпторов в городе. Сам себя он относил к супрематистам – Кирилл писал в стиле Малевича. Самыми известными среди его работ были «Черные треугольники в космической невесомости», «Красный круг и пустота», «Параллелепипед, уходящий в Ноль через Ничто» и «Белые овалы на сером фоне неба». Кирилл даже посвятил Малевичу серию картин, которую назвал «Красное на черном». Надо ли говорить, что на презентации его персональной выставки фоном играла песня «Алисы» с одноименным названием. На той самой выставке они с Кириллом и познакомились. Петя, будучи известным в узких кругах скульптором, работающим в стиле джанк-арт, заинтересовался возможностью на халяву доставать материал для своих творений.

Однокомнатная хрущевка Кирилла была не просто малогабаритной, а невыносимо узкой, давящей на сознание и, вместе с тем, невероятно притягательной. Здесь, несмотря на ужасную вонь, было просто и легко дышать. Казалось, эта квартира является последним островком советского архипелага, затонувшего в безжалостном море бездуховной современности. Ностальгию по прошлому большой страны вызывал каждый сантиметр Кириллова жилища: и висевший на стене замызганный вымпел «Участник коммунистического субботника», и обшарпанная керосиновая лампа, и холодильник «Бирюса», и нерабочий магнитофон «Чайка-М» со стопкой жеваных бобин – все это было родом оттуда, где навсегда осталась вера в светлое будущее, комсомольская искренность и заветы дедушки Ленина.

Но самым замечательным местом в квартире Кирилла Петя считал его мастерскую, переоборудованную из загашника. Здесь Кирилл писал свои картины, хранил краски, холсты, кисти и прочую художественную утварь. Кроме того, в дальнем углу мастерской стоял неприметный деревянный сундук, заваленный тряпками и старой одеждой. Сундук этот, однако, был не так прост, как казалось на первый взгляд. Открыв его, человек непосвященный мог увидеть лишь гору старых вонючих носков. Ему и в голову бы не пришло погрузить в них руку и, нащупав скрытую ручку, поднять верхнюю крышку, скрывающую истинное содержимое сундука. На самом деле, пространство широкого деревянного ящика представляло собой мини-теплицу, в которой вот уже пять лет Кирилл успешно выращивал редкий сорт афганской конопли. Для теплолюбивого растения он создал все условия: установил ультрафиолетовую лампу, тэн для поддержания оптимальной температуры и даже засыпал специально привезенную из Узбекистана землю, удобренную каким-то хитроумным способом. Кирилл очень гордился своим изобретением. В месяц он снимал по три-четыре урожая. Этого было, не сказать, чтобы много, но без травы Кирилл практически не сидел.

Внимание Пети привлекла картина, висевшая справа от кладовки. Раньше он ее у Кирилла не видел. В центре полотна было изображено обнаженное мужское тело, выполненное вполне реалистично. То, что тело принадлежало представителю сильного пола, подтверждал огромный, занимающий треть холста, эрегированный член, торчащий вбок и как бы визуально выходящий за пределы картины. Руки человека были спрятаны за спину, из-за которой выглядывал черный крест, написанный уже в стиле Малевича: две широкие черные линии как бы одновременно пронизывали друг друга. Петя догадался, что это Христос. Внизу под Спасителем стояли люди. Виднелись только их головы на длинных тонких шеях. Верхняя часть голов была срезана и откинута назад, словно крышка на унитазе. Люди выстроились в цепочку под распятием: они по очереди проходили мимо Христа, и каждый получала из его задницы порцию свежего дерьма. Головы тех, кто стоял впереди, уже были доверху наполнены дымящейся коричневой массой и они, закрыв глаза, видимо от удовольствия и трепета сопричастия, прикладывались губами к Христову члену.

- Это чья картина? – спросил Петя, продолжая внимательно изучать сюжет.
- Моя, – лаконично ответил Кирилл.
- Когда это ты решил в символисты переквалифицироваться?
- Два месяца назад в голову пришло, – Кирилл глубоко затянулся, а затем, задрав голову вверх, выпустил в потолок струю едкого дыма.

Глядя на новое творение приятеля, Петя ощущал, как нарастает его неприязнь к Кириллу. Он был человеком религиозным и всяческое коверкание библейских образов, даже художественное, считал неприемлемым. Однако своего недовольства он никак не выразил, напротив, рассматривал картину с видом восхищенного ценителя.

- Знаешь, а в этом что-то есть, – сказал Петя, нарушив затянувшееся молчание. – Чувствуется сила мысли, эдакий посыл современникам. Кстати, у тебя конопля еще не поспела?
- Нету больше конопли.
- Как нету? Не выросла что ли?
- Выбросил, – ответил Кирилл и выпустил в потолок очередную струйку дыма.
Петя не поверил своим ушам. Он хорошо знал Кирилла и был уверен, что тот не способен на подобное. Однажды Петя случайно уронил в унитаз наполовину скуренный косяк, так Кирилл его чуть не пришиб за это и неделю с ним не разговаривал. Поэтому Петя решил удостовериться, действительно ли Кирилл выбросил коноплю или просто зажал кайф для приятеля:
- А че выбросил? Чтоб не спалили что ли?
- Мутатень это все, – равнодушно ответил Кирилл и затушил папиросу в жестяной банке из-под натурального, пусть и растворимого, советского кофе.

Петя огорченно вздохнул и разочарованно скривил губы. По правде сказать, он и пришел-то сегодня к Кириллу, чтобы вдоволь накуриться, да решить вопрос с материалом для будущей скульптуры. Просто так встречаться с приятелем у Пети не было ни малейшего желания. Он чувствовал себя рядом с ним некомфортно, особенно в последнее время. Кирилл постоянно находился под действием какой-нибудь галлюциногенной гадости, и это вызывало у молодого скульптора не то чтобы страх, но явные опасения за свое здоровье. Петя переживал, что Кирилл в таком состоянии в любой момент может съехать с катушек. Он хотел было поскорее решить все вопросы и уйти, но оставалась еще полторы бутылки водки, и их надо было опустошить.

Петя посмотрел на Кирилла. Тот сидел молча, разглядывая что-то видимое ему одному в закопченных и обшарпанных глубинах кривого потолка. За спиной хозяина квартиры висело небольшое полотно в рамке из ржавой, грубо согнутой водопроводной трубы. Это была любимая Петина картина. Кирилл написал ее еще в молодости, когда учился в институте. Тогда он страстно увлекался Маяковским, обожал футуризм и революцию в ее чистом творческом проявлении, впрочем, как и большинство студентов того времени. Петя никак не мог понять, почему человек с высшим образованием двадцать лет работает сторожем на городской свалке и всячески избегает возможности найти более оплачиваемую и престижную должность. Сам Кирилл, правда, на свою судьбу никогда не жаловался. Напротив, считал себя счастливым и вполне успешным человеком.

Картина со звучным и грозным названием «Воздух-каннибал» была выполнена в футуристической манере. Это был натюрморт с элементами аппликации: на сером асфальте с дорожной разметкой лежала куча гнилых надкусанных яблок, из которых, словно пассажиры из попавшего в аварию автобуса, вылезали жирные черви. Вокруг этого фруктового хаоса были беспорядочно разбросаны причудливо изогнутые строфы. Приходилось долго собирать их в голове, самостоятельно воссоздавая рассыпанное стихотворение. Особый шик картине придавало то, что все слова были составлены исключительно из букв, вырезанных из отечественной классики, причем, каждая – из отдельного тома. «А» была заимствована из «Евгения Онегина», наглым образом вынесенного из университетской библиотеки, «Ч» – из Чеховской «Чайки», «Д» – из «Братьев Карамазовых»… и так далее.

Хожу, откусываю куски от воздуха.
Вдохну немного, тут же выплюну.
На вкус попробую – сладко и сухо.
Рот открою, пущу слюну.

Мертвые куски прирастают, не падают,
Смешиваются с остальным телом.
Хоть что-то в этом процессе радует,
Но гадко и противно, в целом.

Через легкие пропускаю плоть воздушную:
Вдыхаю ОН, выдыхаю СО2 –
Мертвую, мокрую, гадкую, душную,
Сквозь горла трубу проходит едва.

Мы же сами из воздуха состоим,
Выходит каннибализм своеобразный.
Едим его, им говорим,
Причем, говорим иногда безобразно.

Спрошу у воздуха: «Ну, что, тебе больно?» –
Молчит, гордый, наверное, а самому неприятно.
Уравновешенный, видать, спокойный.
А, может, умер уже – непонятно.

Задержу дыхание, из легких выдавлю остатки,
Пусть отдохнет бедняга, поправится.
Свежий и чистый, прозрачный и сладкий.
Мне этот воздух безумно нравится!

- Каждый раз смотрю на эту твою картину, и аж сердце сжимается. Это вещь на века. Как точно ты уже тогда уловил суть современного отношения к жизни, сегодняшнюю бездуховность,  – Петя восхищенно посмотрел на Кирилла. – А у тебя точно конопли не осталось? Может, завалялась где?
- А же сказал – нету, – протянул Кирилл.
- Ну, нет, так нет. Давай тогда выпьем, – сухо ответил Петя и разлил по стаканам оставшуюся в бутылке прозрачную жидкость.
- Давай, Кирюх, выпьем за твой талант. За твой многогранный художественный талант. Пусть тебя никогда не покидает твоя муза.

Они залпом опрокинули содержимое стаканов в рот, и Петя, закусив доброй половиной плавленого сырка неприятный до дрожи вкус паленой водки, продолжил:
- Я вот чего хотел у тебя спросить. Мне бы старых чайников металлических штук десять, а лучше пятнадцать. Как там у тебя на свалке с этим делом? А то, понимаешь, хочу скульптуру сваять, эдакий техно-арт, а материала нет совсем. Я уже и название придумал – «Дорожный металлолом». Поможешь?
Кирилл молча кивнул и, закурив очередную папиросу, вновь уставился в потолок.

Он курил исключительно «Беломор». Кирилл считал, что истинный художник ничего другого курить просто не может. Только серо-белая папиросная гильза выражала, по его мнению, истинный характер искусства – простой в своей гениальности, наполовину пустой, наполовину наполненный смыслом.

Петя поддел вилкой кусок сайры, ловко закинул его себе в рот и огляделся по сторонам. Ему на глаза попался старый советский телевизор, не то «Кварц», не то «Спектр». Он был перемотан клейкой лентой от мух. Почему-то Петя сразу не обратил на него внимания. Видимо, потому, что все в квартире Кирилла было странным, и выделить какую-то одну странность из общей массы было непросто.

- Чего это у тебя с телевизором?
- А что? – переспросил Кирилл, не отрывая глаз от потолка.
- Зачем ты его заклеил?
Кирилл медленно перевел взгляд на фанерную коробку с выпуклым экраном и ввалившимися пластмассовыми кнопками.
- Это я снять забыл... Мух ловил... а снять забыл.
- Из телевизора, что ли мух ловил? – спросил Петя, чувствуя нелепость ответа.
Кирилл молча кивнул.
- Слышал, у нас в районе еще один труп нашли? Десятый уже за последние два месяца, – попытался разбавить повисшее в воздухе молчание Петя. – У моего кореша брат в ментовке работает. Так вот он говорит, что у всех жмуриков головы вскрыты, прям, как банки консервные. Но об этом никому не говорят, чтобы паники не поднимать. По ходу, маньяк завелся… Жуть.   

Кирилл слушал Петю отстраненно, задрав голову вверх и внимательно всматриваясь в потолок.

- А ты чего это мне в прошлый раз про Библию втирал?– вдруг спросил Кирилл. – Захотел в церковь затащить что ли?
- Да не хотел я тебя никуда затаскивать, – оправдывающимся тоном ответил Петя. – Просто решил, что пора тебе за ум взяться, а то ведь точно сопьешься или скуришься до чертиков. Да и в бога верить все-таки надо.   
- А ты веришь что ли?
- Верю, – ответил Петя. По его лицу было видно, что вопрос Кирилла ему неприятен. – Как не верить?
- И что бог, помогает?
- Помогает.
- И как?
- Как надо, так и помогает, – Петя начал злиться, отчего его голос заметно задрожал.
Кирилл же, напротив, был по-прежнему спокоен и говорил медленно, растягивая слова:
- Знаешь, есть такое выражение «тараканы в голове»?
- А причем здесь это?
- А притом, что это правда.
- Какая нахрен правда?
- Правда в том, что эти самые тараканы действительно живут у нас в голове. Не у всех, конечно, у некоторых муравьи живут, у других – комары. А бывает и мухи. Поэтому все себя ведут по-разному. У вояк, там, всяких, пожарных и ментов – у тех муравьи. У ****ей и депутатов – мухи. А у творческих людей – тараканы.
Петя ухмыльнулся и постучал кулаком по лбу:
- У тебя, так точно тараканы в башке.
- У меня – да, – серьезно ответил Кирилл. – А вот у тебя уже давно скарабеи завелись.
- Че ты мелишь, Кирюх, какие еще к черту скарабеи?
- Жуки-навозники. Слышал о таких?
- Ну, слышал. Только причем здесь моя голова?   
- Как причем? Ведь они живут там. Понимаешь?
- Не понимаю, – зло ответил Петя. – Ты завязывай лучше колеса свои жрать или краску нюхать, уж не знаю че ты там делаешь? А то у тебя в натуре скоро в башке тараканы заведутся...
- Ты с больной-то головы на здоровую не перекладывай, – перебил Кирилл. – Я знаю, что говорю. Или ты меня совсем за идиота держишь, а? Говорю, жуки у тебя – значит жуки. Ты лучше слушай, что тебе умные люди говорят, и не ерничай. Я ж не с потолка это взял, мне откровение было!
Петя испуганно посмотрел на Кирилла и покачал головой:
- Ты, Кирюх, реально, завязывал бы глюков ловить. Правда, какие, нахрен, тараканы, давай лучше выпьем.
Петя потянулся за бутылкой, но Кирилл жестом остановил его:
- Хватит пить. Им только этого и надо.
- Кому им?
- Насекомым. Ты че думаешь, это ты сам сейчас выпить решил?
- А то кто же?
- А вот и не тоже. Это твои жуки решили, чтобы ты не догадался, что они твой мозг контролируют.
- Чушь какая, – не выдержал Петя и встал из-за стола. – Знаешь что? Я с тобой больше пить не буду, раз у тебя с башкой не все в порядке. Я домой пойду.
- Куда ж ты пойдешь, когда дверь закрыта? – сказал Кирилл и ехидно улыбнулся. – Тебя лечить надо. И чем скорее, тем лучше.
- Да пошел ты! Псих! – Петя покрутил пальцем у виска и направился в сторону двери. Он вышел в коридор и дернул ручку – дверь не поддалась. Петя понял, что она закрыта на ключ.
- Дверь открой, псих! – крикнул он Кириллу, но тот ничего не ответил. – Ты оглох там что ли?
Петя почувствовал, как внутри него начинает закипать злость. Он решил вернуться и как следует врезать Кириллу, если тот немедленно не выпустит его из квартиры.

Когда он зашел в заполненную едким папиросным дымом комнату, то увидел, что Кирилла за столом нет. Петя заметил, что закрывающая проем в кладовку шторка одернута, и решительно направился туда. Он не успел пройти и полпути, как почувствовал сильный удар по затылку. В глазах мгновенно потемнело, и Петя потерял сознание.

Вокруг, куда не кинешь взгляд, была чернота. Точнее она была внизу, а еще точнее сбоку, хотя это, в сущности, не имело никакой разницы… Какие-то голоса и звуки шагов, гремящие в акустике  пространства и утопающие во вновь рождающихся звуках шагов и голосах… Секунды тянулись, словно вечность, которая обволакивала своей тяжестью каждый миллиметр тела от головы до конечностей и вновь возвращалась в голову и рождала в ней мысли об этом медленно тянущемся времени… И не было больше ничего, лишь чернота, отражающаяся в глазах, беспорядочный шум чьих-то голосов и дикое чувство голода, которое заставляло двигаться по жизни вперед, в поисках пропитания…

Черное пространство было плоским и глубоким одновременно. Переливаясь всеми оттенками черного, оно восхищало и настораживало, злило и искушало. Оно, словно смерть или рождение, словно абсолютное начало бытия. Как дверь в новое время, с иными жизненными ценностями и мотивациями, оно резко отворялось и поглощало смотрящего на него без остатка и возможности опомниться. Чернота казалось уникальной, но в чем заключалась эта уникальность, понять было невозможно, она просто была такой, и с этим приходилось лишь согласиться.

Желание плодиться и размножаться почти полностью овладело сознанием и толкало на поиски объекта вожделения. А еще дико хотелось есть… И хотя в беспросветной тьме не было ничего, что имело хоть какую-нибудь гастрономическую ценность, чувство голода не могло заставить оторваться от этого манящего бесцветия и продолжить свой путь. Чернота – словно песня – победоносный марш и вместе с тем реквием по навсегда потухшему Солнцу… Глядя вниз, казалось, что находишься на вершине мира, и одновременно – на самом его дне. Причем и на вершине и на дне бездонной ямы не было ничего, кроме пугающей до истерического восторга черноты. И она была самим совершенством. Полным затмением логики и безоговорочной победой над светом. Вобрав в себя все краски мира, чернота сводила их к абсолютному нулю, в крайнюю форму небытия, уничтожая в себе всякую яркость, превращая пространство в безжизненную пустыню. И не было сил оторваться от черноты, хотелось стать ее частью, навсегда слиться с бесконечностью, размазав свою сущность по бескрайнему пространству беспросветного абсолюта…

Почему-то в памяти всплыл собор Святого Петра и Павла, Жанна д'Арк, чертополох, терны, маргаритки. Когда-то давно все это имело какое-то значение, но было слишком давно, чтобы оставить хоть какое-нибудь воспоминание…

Казалось, за чернотой что-то скрывается, но что именно было непонятно. Неожиданно беспросветная тьма ожила, из глубины появились проблески жизни. Это были все цвета радуги, на секунду они по очереди украдкой выглянули из небытия и вновь растворились в ней.

Ненадолго отступившее чувство голода вновь завладело разумом и призвало продолжить свой путь… Муха еще немного посидела на полотне, а затем перелетела на «Купание красного коня» Петрова-Водкина, где ее ждало уже совсем другое откровение... 

Все пространство резко заполнил ослепительный белый свет. В нем будто из ниоткуда возник худощавый мужчина средних лет в трениках с обвисшими пузырями на коленях и местами порванной белой майке. Это был Мамонов. Он сильно сгорбился, скривил лицо и противно запел высоким хрюкающим голоском, пританцовывая, словно эпилептик:

«Муха – источник заразы», –
Сказал мне один чувак.
Муха – источник заразы.
Не верь – это не так!
Источник заразы – это ты.
Муха моя, как пряник –
Толстая и блестит.
Муха моя, как пряник –
Имеет опрятный вид.
Не то, что ты –
Источник заразы…

Когда Петя пришел в себя, то через залепившую глаза пелену увидел Кирилла, который сидел напротив него с охотничьим ружьем в руках. 
 
- Ты совсем что ли охуел, мудак, – простонал Петя, все еще до конца не понимая, что произошло.
- Очнулся? – спросил Кирилл и направил на лежащего Петю двуствольное дуло. Теперь он говорил быстро с серьезным выражением лица, и, казалось, был абсолютно трезв. – Это для твоего же блага. Пока я их отвлек, слушай меня внимательно и запоминай. Они контролируют каждый твой шаг, твои мысли и мечты. Если ты от них не избавишься, они так и будут тобой командовать, вертеть, как им вздумается.
- Кто они?
- А ты разве еще не понял? – Кирилл удивленно посмотрен на Петю. – Жуки твои, навозники.
- Опять ты с этими жуками?! Нету никаких жуков, ты понял, нету! Ты больной, ****ь, тебе в дурку надо, пока не поздно!
- Поздно уже. Они опять тебя контролируют. Я-то сразу вижу, когда ты сам со мной говоришь, а когда они за веревочки дергают. А ты, как кукла, как марионетка деревянная. Понимаешь. Что тебе прикажут делать, то ты и делаешь, – Кирилл глубоко и задумчиво вздохнул. – Доставать их нужно, Петруха, и чем раньше, тем лучше.

Поняв, что сейчас с Кириллом бесполезно спорить и лучше лишний раз не провоцировать его на конфликт, Петя решил успокоить приятеля:
- Так ты говоришь, жуки у меня в голове сидят? 
- Сидят, заразы. Крепко, видать, там застряли. Их, Петрух, достать надо. Понимаешь?
- Конечно, понимаю, Кирюх. Ты главное не волнуйся. Давай лучше разберемся. Как они туда попали-то? Через ноздри, наверное?          
- Не-е, – протянул Кирилл, – они, гады, через телик проникают. Когда новости смотришь или спорт. А самые хитрые, суки, когда попы всякие про бога рассказывают. Тогда уж эти жуки намертво вгрызаются. Ты сам, Петь, прикинь, как все просто. Ведь мы же ни о чем не догадываемся, просто живем себе, дышим. А они у нас в голове командуют. А сами-то мы ничего не делаем.
- А у тебя, – спросил Петя, – нет в голове жуков?
- У меня тараканы, я же говорил. Эти безобидные почти. А вот твои – злые.   
- Подожди, Кирюх, а может у меня тоже тараканы или мухи на худой конец? Может не жуки, а? Может, показалось?
- Не, жуки. Самые настоящие. Я ведь сразу догадался, когда ты мне про церковь свою начал рассказывать. Это ты своих жуков ко мне хотел запустить. Но я на тебя не сержусь, ты не думай. Я-то знаю, что это они тебе приказали. Сам-то ты что? Сам-то ты молодец.
- Это ты правильно сказал, Кирюх, – поспешил зацепиться Петя за слова приятеля. – Ты ж меня сто лет знаешь. Помнишь, как я тебе прошлым летом на себе до дома тащил, когда ты в лесу напился? Ты тогда и метра сам пройти не мог, – Петя попытался засмеяться, но сильная боль в затылке помешала сделать это, и вместо смеха получился странный звук, напоминающий ни то кряхтение, ни то стон.
- Да ты не переживай так. Я все аккуратно сделаю – больно не будет. Ты же сам понимаешь, скарабеев в голове никак оставлять нельзя, они таких бед натворят, мало не покажется. Их доставать нужно.
- Подожди, – занервничал Петя, – как это доставать?
- Обыкновенно. Из головы. Топориком аккуратно поддену и вытащу… 
- Погоди, погоди – перебил его Петя, и его глаза заметно округлились. – Так это, значит, ты тех... э... убил... ты?
- Я их не убивал, – спокойно ответил Кирилл. – Наоборот – освободил. Жуки им свободно жить не давали. А я помог... И тебе помогу.
Петя попытался подняться с пола, но Кирилл отрицательно покачал головой и для убедительности вздернул ружье.
- Ты лучше не сопротивляйся. Я ж для тебя стараюсь. Мне-то что? А тебе с этим жить.
- Слушал, Кирилл, а, может, не надо? Ну, правда, чего ты будешь руки марать? Я и с жуками проживу как-нибудь. А если ты опасаешься, что они к тебе перелезут или еще что, так ты не переживай – я, если хочешь, вообще к тебе приходить никогда не буду. Вот те крест, никогда меня не увидишь. Я все понимаю... Раз такое дело...
- Нет, это не ты говоришь, это жуки занервничали. Они, суки, чувствуют, когда им опасность грозит. Ты лучше мирно лежи и не дергайся. Я все быстро сделаю – больно не будет.

«Нужно срочно что-то сделать, прежде чем этот псих приступит к трепанации» – подумал Петя. Он понимал, что живым его отсюда Кирилл не выпустит. Петя знал – Кирилл отлично стреляет и даже имеет какой-то там разряд.

Пока Петя прикидывал в уме, как он сможет выбраться отсюда, Кирилл поднялся со стула и, не сводя с Пети ружья, обошел вокруг стола. Подойдя к шкафу, он взял ружье в левую руку, а правой достал из приоткрытой антресоли небольшой кухонный топорик.

- Кирюх, погоди! – отчаянно закричал Петя. – Давай поговорим!
Кирилл сделал несколько шагов в сторону сидящего на полу Пети и остановился:
- О чем говорить-то? Я ж все тебе объяснил.
- А я не понял! – крикнул Петя, уже не скрывая злости. – Ты, бля, меня щас убьешь, толком ничего не рассказав! Объясни мне, ****ый в рот, что с тобой происходит! Считай, что это последняя воля умирающего!
Кирилл обошел вокруг стола и вновь сел на стул:
- Я это и сам только недавно узнал. Тоже сначала, как ты, не поверил. Думал, крыша поехала. Даже пить хотел бросить. Голоса я стал слышать – тоненькие такие и ласковые. Мы, говорят, тараканы твои, в голове сидим. Ты нас раньше не слышал, потому что время не пришло, а теперь – пришло. Все говорят и говорят – без умолку. Я из-за этого на феназепам-то и подсел. Когда сожру полпачки, вроде не так эти голоса меня достают. А потом мне видение было – реальное, будто наяву. Я тогда только пятку скурил. Сижу, сюжет новой картины придумываю. И тут из кладовки выходит таракан. Да большой – с меня ростом и на задних лапах. Подходит к столу, садится напротив, смотрит на меня внимательно своими маленькими глазками и лапу протягивает – длинную такую, шипастую. Представился, значит, – Константином его зовут. Так вот этот Константин мне и рассказал о том, что у всех нас в головах – насекомые разные, и что они управляют нами. А еще между ними уже давно война идет, а мы – лишь их оружие. Мне тогда так жутко стало. Я его спрашиваю: что это за война такая, и причем здесь люди? А он мне и говорит: война всегда шла – еще когда людей в помине не было. Рассказал, что когда-то очень давно на Земле жили великие насекомые, и что они были очень большими, как мы сейчас. Это они уже потом маленькими стали, специально, чтобы в головах у других животных помещаться. Сначала динозаврами управляли. Они, кстати, из-за этой их войны и вымерли: совсем загнали зверей. Затем мамонтов сгубили. А скоро и нас со свету сживут. Особенно жуки опасны. Эти спят и видят, как человечество сгубить. А тараканы – они молодцы. Они за мир во всем мире. Их, правда, совсем мало осталось – жуки, суки, и тут постарались, – Кирилл сделал паузу и горько вздохнул. – Ты думаешь, это красноармейцы во Вторую мировую фашистов стреляли? Ошибаешься, это клопы с клещами сферы влияния делили. А в Чечне? А в Афгане? Все они – жуки, комары, пиявки… Их много, и каждый хочет пожирнее кусок урвать. А мы из-за этого подыхаем, как мухи…
 
Петя делал вид, что внимательно слушает Кирилла. На самом деле ему было глубоко наплевать, что тот говорит. Главной целью Пети было заставить Кирилла потерять бдительность – и тогда у него мог появиться шанс.

- … а чиновники? – продолжал Кирилл. – Их, думаешь, почему кровопийцами называют? Да потому что у них в головах комары сидят. А те их подкармливают кровью народной. А если чинуши кровь человеческую сосать перестанут, то комары их самих высосут до последней капельки…

Медлить было нельзя. Не дожидаясь, пока Кирилл закончит свой монолог, а потом вскроет его черепную коробку, Петя резко подскочил с пола и в один прыжок оказался рядом с Кириллом. Схватив ружье за ствол, он отвел его в сторону и повалил соперника на пол. Раздался звон стекла и глухой хруст раздавленных под Кириллом бутылок. От удара топор отлетел в сторону. Петя навалился на Кирилла сверху и изо всех сил придавил его к полу. Кирилл попытался выбраться, но Петя максимально сковал действия соперника, и тот практически не мог сопротивляться. Ружье, которое по-прежнему находилось у Кирилла, было плотно зажато между их телами. После долгой возни Кириллу удалось ослабить Петину хватку. Он высвободил ружье и немного подтянул его вверх. Кирилл попытался приставить ствол к Петиному горлу, но сил на это у него не было. Петя придавил коленом руку Кирилла, находящуюся у курка. Сделав еще несколько попыток направить дуло на Петю, Кирилл сдался. Ружье ударило его в грудь, ствол уперлось Кириллу в подбородок. Петя надавил коленом… раздался выстрел… потом еще один…

Словно в замедленной съемке, кусок головы Кирилла отлетел в сторону. В лицо Пете брызнула кровь и что-то еще. Придя, наконец, в себя, он резко отскочил и тут же сел на пол. Тело Кирилла билось в сильной судороге. Петя смотрел на него, не в силах оторвать взгляд.

Вдруг из расколотого черепа что-то выглянуло. Сначала из отверстия показалась пара рыжих усиков, затем – тоненькие шипастые лапки, и вскоре весь таракан выполз наружу. Вслед за ним из разбитой головы появились еще два насекомых. Они быстро сползли по лицу и шее Кирилла на пол и мгновенно исчезли в щели под плинтусом.

Петя остолбенел. «Неужели это правда?» – думал он. – «Да, нет, чушь какая-то. Как тараканы могут жить в голове? Нет, все это просто галлюцинация. Такого не может быть!».

Вокруг было так тихо, что Петя буквально слышал собственные мысли. Он почувствовал, что в его голове происходит какое-то еле уловимое движение. Петя замечал это и раньше, но каждый раз успокаивал себя тем, что это просто нервы. Сейчас же он пристально вслушивался в свои ощущения. Петя задержал дыхание и постарался поймать абсолютную тишину. Когда ему удалось это сделать, он явственно услышал, как внутри его головы кто-то маленький и очень проворный, шелестя и поскрипывая, что-то торопливо перекатывает с места на место…

Когда через сутки, выломав дверь, в квартиру ввалился участковый с понятыми, он обнаружил на полу небольшой, заваленной пустыми бутылками комнаты два трупа. У одного из них было снесено полчерепа, у второго из головы торчал небольшой разделочный топорик. Единственное, что никак не укладывалось в общую картину трагедии, было то, что над мертвыми мужчинами красиво и безмятежно кружились две белоснежные капустницы, непонятно откуда взявшиеся в закрытом помещении…