Укрытие

Роман, развалившись, сидел в кресле и смотрел телевизор. В комнате было темно и грязно, но Романа это не сильно беспокоило – его в течение последнего месяца вообще мало что беспокоило. В безуспешной попытке развлечься он смотрел очередной выпуск телеигры «Из грязи – в князи». Безуспешной попытка была потому, что Роман знал ответы почти на все вопросы, которые ведущий задавал игроку, а наблюдать за тем, как этот идиот в студии тщетно пытается подобрать верный ответ, доставляло ему мало удовольствия.

Он посмотрел в окно и, увидев, что ночь приближается, решил, что пришло время выключить телевизор, чтобы не привлекать внимание. Роман подошёл к телевизору и выключил сначала его, а потом и видеопроигрыватель, на который был уже давно случайно записанный эфир телеканала номер 34, в чью вещательную сетку когда-то входила телеигра «Из грязи – в князи».

- Чёрт, я не смогу заставить себя снова пересматривать эту дрянь, - говорил он себе, выключая проигрыватель. Однако он знал, что это ложь – в его ситуации было наивно думать, что найдутся другие способы развлечения. Либо это – либо перечитывание пропагандистской литературы, которой были забиты полки его книжных шкафов.

Он достал сигарету из пачки и закурил, сидя в кресле и глядя в сторону окна. Рядом с креслом преданно лежал его верный друг – АК-74, который ему приходилось применять всего дважды, но который всё равно придавал ему уверенности.

Мир, в котором он жил, уже не горел, а лишь дотлевал. Война развернулась месяц назад, а он до сих пор не знал, кто её развязал, и кто сейчас в ней побеждает.  Единственное, ему было известно наверняка – это то, что побеждал явно не он, уж слишком погано он жил для победителя.

Всё, что ему оставалось делать – использовать остатки энергии в солнечном электрогенераторе, да доедать оставшуюся ещё с мирных времён про запас тушёнку в погребе, запивая её водой. Роман периодически даже задумывался, что вызывает у него большую тошноту – пропагандистская литература, которую всех в течение последнего года перед войной заставляли выписывать в принудительном порядке, идиотская телеигра «Из грязи – в князи» или же эта мерзкая тушёнка.

Он сидел, курил и вспоминал. Сначала вспоминал о своей жизни до войны, когда они с его женой жили здесь, вот в этом самом доме у реки, как им было хорошо. Потом вспоминал, как они сидели у этого самого телевизора, смотрели новости и волновались, что обстановка между странами накалется. Внутри страны тоже было не всё спокойно – людей массово увольняли с предприятий, начинались беспорядки и хаос. Именно тогда Роман решил обезопасить жилище и купил на чёрном рынке свой автомат. Он до сих пор помнил, что ему сказал этот парень в военной форме, торговавший оружием, с ухмылкой: «Вот ведь живём – двадцать первый век к концу уже подходит, а ничего лучше «калаша» никто не придумал».

А потом началась война.

Был обычный весенний день – не слишком солнечный, но и не сильно пасмурный. Роман в тот день спустился в погреб, затем – БАХ! – и он в забвении очнулся в этом самом погребе с жуткой болью в голове и засохшей кровью из ушей. Он сразу поднялся в дом – однако его жены там не было. Он посмотрел в окно – и увидел чистейший хаос: люди бежали в разные стороны, их догоняли, в них стреляли; в панике начиналась борьба за выживание – Роман готов был поклясться, что видел, как кто-то прикрывался от пуль собственным ребёнком.

Роман рванул за надёжно спрятанным автоматом. Тот был на месте. Он закрыл все двери, сел в кресло и больше ни разу не подходил к окну – была высока вероятность выдать себя. К тому же его разум просто разрывал ужас.

Страх заставил его забыть обо всём. Он уже не думал ни о жене, ни о родных, ни о друзьях, ни о справедливости. Мир внезапно стал предельно прост: ты либо жив, либо – нет. Он боялся выходить, боялся погибнуть, попав кому-то под горячую руку. Он был противен самому себе в собственной трусости, но выйти не смел – чувство страха у него пока что перебивало чувство отвращения.

Он до сих пор не знал, какая война идёт – гражданская или вовсе мировая. С улицы периодически доносились крики на разных языках, в том числе на местном, и любые диалоги между кем бы то ни было заканчивались перестрелкой.

Теперь он был совсем не похож на себя – худощавый, небритый, грязный и вызывающий собственное отвращение, он уже не признавал себя в зеркале. Он несколько раз прикладывал дуло автомата к своему подбородку, но ему естественно не хватало смелости надавить на курок. Первую неделю он рыдал в подушку. Потом он пытался отвлечься чтением пропаганды, а теперь отчаяние, черствость и равнодушие стали его единственными спутниками.

Его мысли прервали очередные прозвучавшие на улице выстрелы. Ничего необычного, но в этот раз он слышал, как к его дому быстро приближались какие-то люди. Они говорили на очередном непонятом Роману языке.

В дверь начали громко стучаться, что-то выкрикивая. Роман понял, что это конец. Он в последний раз приставил дуло автомата к подбородку. Ему было всё равно. Страх исчез.

И он решительно направил дуло АК-74 в сторону двери и, стиснув зубы, прошептал: «Не возьмёте, сволочи».