Сыщик

               
               
               
        В одной из палат госпиталя умирал человек. От пронзительной постоянной боли он второй день был без сознания. Лекарства уже на него не действовали и близкие ему люди, в соседнем помещении, ждали скорого исхода.
         Но, когда наступило новое утро, ему - Луневу Николаю Николаевичу - вдруг стало легко и спокойно. Он понял, что это сигнал -  конец близок. Однако такой вывод уже не удручал его. Он давно осознал и смирился, что обречен. Изменить что-либо, он не в силах.
        Конечно, думал Лунев, пятьдесят лет – это не тот возраст, чтобы уходить из жизни. Другие живут дольше, гораздо дольше. Но он, за дни скоротечной болезни, убедил себя, что пожил уже достаточно. В основном хорошо. Сделал немало доброго людям. Жалко лишь расставаться с друзьями. Пусть живут с миром. Значит так надо….
         Последнее слово благотворно повлияло на  Николая Николаевича. Он попытался улыбнуться.  Картинки прошлого чередой побежали перед его глазами.  Надо! Он любил это слово. Оно было его формулой жизни и правды.  ”Надо, так надо, - проговаривал он про себя, решая новую оперативную задачу, - Кто – то должен быть первым”. И от этих убеждений никогда не отступал.
        Окружающие его люди скептически относились к такой позиции Лунева. Считали такую убежденность большим чудачеством солидного человека. А для Николая Николаевича - незамысловатое  слово “надо”-  было постоянной опорой и руководством к действию. Короткое и четкое, оно помогало ему мобилизоваться, а порой и выжить.
        Почему он начал руководствоваться словом “надо”,  Лунев не помнил. Объяснить суть движущей силы этих четырех букв, не мог.  Но был глубоко уверен, что слово “надо “- надежно и никогда не изменит ему и не подведет. В этом он убедился в Афгане и в Чечне, где по собственной воле был не раз на самых рискованных  участках. В этом он убедился здесь, в родном городе, где работал в оперативном отделе милиции- уголовном розыске.
         Слово “надо’ у Лунева всегда сопрягалось со словами “сыск”, “сыскарь”  и “уголовный розыск”. И сейчас, когда мысли бежали легко и свободно, он не мог
обойти  вниманием  эти близкие ему понятия. Они ласкали его слух, он погружался в них. В этих понятиях ему слышалась  страсть и преданность. В этих понятиях вмещалась вся его трудовая жизнь. Он смаковал эти звуки. Они  уносили его в прошлое.
        Лунев много думал о службе уголовного розыска. Пытался добраться до самых глубин этой, казалось бы, немудреной, профессии. Но его устремления не всегда были успешными. Слишком много нюансов в этой работе, много сплетений различного характера. А деятельность сыщика не всегда можно полностью проконтролировать, понять его устремления или измерить.  Лунев считал, что уголовный розыск, как организация, особого склада, особого свойства. Внешне привлекательная, она таит в себе много подводных камней,  о которые легко споткнуться и допустить непоправимые ошибки. Она не по зубам, слабо  подготовленным людям и вступает в противоречие с бездушными, нахрапистыми и не честными работниками. Она быстро отторгает случайных людей.
         Правила игры этой службы давно известны и почти незыблемы с глубоких времен. Любые новшества, вводимые в эти правила, успеха не приносили. Многие милицейские корифеи  мечтали иметь в этой службе людей, непрерывно проработавших, хотя бы 12-15 лет, полагая, что опыт таких оперативников  повысит уровень борьбы с преступностью.  Но реалии были иные. Рваный график работы, нервные перегрузки, круг лиц, с которой приходиться постоянно общаться в процессе деятельности, быстро ломают  психику человека. Нынешний век сыщика: три – пять лет и не более. Бывают исключения, но редко. Таким исключением, был он - Лунев.
        В отделе уголовного розыска он был самым “старым”. Некоторые сослуживцы, из молодого племени оперативных работников, годились ему в сыновья. Временами они беззлобно подшучивали над его возрастом, прямотой в суждениях  и устаревшими, как им казалось, взглядами и на работу в милиции, и на нынешнюю жизнь. Но его многолетний опыт в уголовном розыске, врожденные качества настоящего сыщика, чудовищная сила кистей рук, заставляли окружающих уважать его как личность, как профессионала.
        Лунев почти двадцать лет проработал в этом подразделении и никогда менять свою профессию не хотел. Сказать, что его не приглашали в другие службы, было бы неверно. Приглашали, и не раз. Но он, всегда отвечал - нет.
          Своим постоянством и преданностью к сыску, удивлял ретивых служак. Ходили разные домыслы на этот счет. Но все такие разговоры его не трогали. Лунев полагал, что эта тема деликатная и не допускал, чтобы люди копались в его душе. Это было его “табу”. Он даже себе не мог признаться, что им руководит страсть, что он любит свою профессию. Он и розыск - одно целое. И не представлял  себя вне сыскной работы.         
        Казалось бы, за многие годы общения с преступным элементом, можно потерять себя, скатиться до уровня этих отморозков, озвереть или усматривать в каждой человеке только преступника. C Луневым такая метаморфоза не произошла. Он не озлобился и не ожесточился. Кто бы перед ним не был, как бы  ни ерничал и не ловчил, как бы ни бравировал  своим преступным прошлым,  он в процессе беседы никогда не повышал на них голос, не унижал, и не запугивал. В каждом из них он пытался всегда рассмотреть лучшие его качества и душевные слабости.  Главным орудием воздействия на преступную братию, что бы вскрыть истину, для него было убеждение и яркое образное слово. Говорить на одном языке с преступником – большое искусство. Он этим “искусством” владел хорошо. Немало задержанных, признавшихся во всех своих преступных похождениях, нередко с восторгом восклицали после беседы с ним: “Так красиво говорит,  сука! Не хочешь, да расколешься”!
          Служба в уголовном розыске всегда соседствовала с опасностью.
Немало оперативных работников ушло из жизни не по своей воле. Результат встречи с преступником не всегда можно предсказать или вычислить. Только постоянная готовность к запредельным ситуациям, позволяет операм предотвратить или уменьшить преступный замысел, направленный против них.
          Лунев от этого правила никогда не отступал. До задержания преступника, прокручивал в голове возможные варианты его действий и успокаивался только тогда,  когда находил для себя все приемы противодействия. Знал ли Лунев, что такое страх?  Конечно, знал. Как все нормальные люди, встречаясь с опасностью, испытывал ее  липкое и гнетущее воздействие на психику. Но, в отличие от других, в  экстремальных ситуациях, мог быстрее оценить обстановку,  принять более верное решение, действовать энергично и более эффективно.
           В работе с негласными  помощниками,  равных Луневу не было. Он один получал столько оперативной информации, что для ее проверки приходилось подключать других сотрудников. Как он быстро устанавливал контакты с нужными ему людьми, для многих, оставалось загадкой. Но то, что он обладал отменной харизмой в этой деятельности, сомнений не было. Когда интересовались его методами работы в этой тончайшей сфере, отшучивался: “Хороший сыщик, как и хороший вор, всегда ходят в одиночку. Они быстро узнают друг друга по походке”. А если говорить серьезно, то Лунев считал,  что с негласными сотрудниками  не каждый оперативник  может работать. Для этого деликатного дела нужно еще призвание и необходимые качества. Этими качествами природа не всех оделила одинаково.
           За два десятка лет “через  руки” Николая Николаевича прошло немало преступников. Многих он уже и не помнит. Но встречались среди них, и такие экземпляры, которые никогда не забывались. Как наваждение, заставляли временами прокручивать в голове прошедшие события, вновь и вновь оценивать себя и своего противника  в далеком  противоборстве.
        Особенно ему запал в память некий Петренко по кличке “Сыч”. Сложная 
это была личность. Преступное начало сочеталось с творческим. Писал
стоящие стихи. Увлекался музыкой. Неплохо говорил по-анлийски. И тут же - невероятная жадность, беспредельное высокомерие. Ему всегда было надо много, и сейчас. Шел напролом, по трупам, лишь бы добыть крупную сумму денег. И тут же  превратить их в пыль, потешаясь над человеческими слабостями. Любил наблюдать, как опустившиеся бедолаги, на халяву, за несколько сотенных бумажек рвали друг друга на части. Закончил свою жизнь Петренко плачевно. Свое получил сполна. За беспредельную спесивость и высокомерие сокамерники  утопили его в параше.               
           Можно было бы об этом отморозке и не вспоминать. Но не получалось. Не получилось у Лунева и сегодня. Какая-то сила, не подвластная ему, высвечивала далекие события, связанные с этим человеком, и долго не отпускала, вызывая у него волнение и тревогу. Разгадку этому явлению, он не искал. Не хотел искать. А она была рядом. Недели через две, после задержания “Сыча”, у Лунева что-то незаладилось с сердцем. А через месяц, гипертонический криз свалил его с ног.       
         Лет десять назад, по оперативным данным, в городе появился опасный преступник. Он  был  вооружен, метко стрелял, неплохо знал методы оперативной работы. Его преступный “послужной список” не укладывался в сознании обыкновенного человека. А если сюда приплюсовать убийство двух милиционеров, его утробное звериное чутье, безмерную дерзость и активный поиск сообщников для нападения на крупные банки, напрашивался  однозначный вывод – надо немедленно его нейтрализовать.
        Естественно, оперативные службы отреагировали должным образом: сформировали мобильную группу, разработали план действий, создали незримое кольцо вокруг места его нахождения. Но чтобы  схватить преступника, обезвредить его,  к нему кто-то должен пойти первым.  Этим первым был Лунев. Он посчитал, что так надо! И предложил свою кандидатуру.
         Задуманная операция по задержанию “Сыча” была не совсем обычна.
Расчет опирался на мастерство оперативного работника. Намечалось два варианта действий. Силовой захват и оперативная комбинация. Очень надеялись, что встреча сыщика и убийцы закончиться мирной беседой двух “сообщников”, которая позволит внедрить работника милиции в преступную группу. В успехе не сомневались, но просчитать все действия “фигурантов” на сто процентов, не могли. Да, и  сделать это - невозможно. Всегда существует элемент неожиданного, который проявляется в самое неподходящее время.
           В день и час проведения задуманной операции, интересующий милицию субъект сидел за столиком в кафе. Он пришел намного раньше обусловленного часа. Решил присмотреться, понаблюдать, оценить обстановку. Мало ли, что! Осторожность никогда ни кому не мешала. Не спеша пил кофе, наблюдал за людьми, попадающими в поле его зрения, и поджидал будущего, как ему сказали, толкового помощника, которого  рекомендовал  местный авторитет.
          Этим “помощником” сегодня был Лунев. Он должен сыграть роль делового человека с преступной жилкой. Но сыграть эту роль перед убийцей, было совсем непросто. Этот преступник был умен, дерзок и непредсказуем. Мог в любой момент поменять правило игры и действовать по своим понятиям. Тогда все расчеты оперативных работников рушатся и вступают в силу человеческий фактор.  Выиграет тот, кто хитрее и сильнее, кто более ловок, быстр и сообразителен.
          Время встречи с “Сычом” приближалось. Лунев стоял за стеной дома и  настраивался на непредсказуемое свидание. В себе он был уверен. Но и не сбрасывал со счетов каверзные действия господина случая. Все может быть. Жизнь бросала его и не в такие передряги. Он еще раз осмыслил возможные ситуации, слегка задумался, приведя себя в боевое состояние, выдохнул:  ”Надо, так надо”! И, медленно, даже, чуть-чуть вальяжно,  двинулся к “Сычу”.
            Сорок метров пройти здоровому человеку несложно. На это не нужно много времени и сил. Еще быстрее их можно преодолеть бегом. Но пройти спокойно и
не принужденно эти метры, под взглядом настороженного злодея, который без раздумий стреляет в любого подозрительного, может далеко не каждый, даже опытный оперативный работник.   
       Лунев шел. Со стороны казалось, что он ничем не отличается от местного обывателя, озабоченного своими делами. Со стороны казалось, что все идет хорошо, что оперработник  спокон и в себе уверен. Но, это был взгляд со стороны. Действительность была иной.  Внешне напряжение не проявлялось - сыщик сумел свою духовную сущность скрутить в кулак. Но внутри его буйствовала такая неуправляемая сила, что временами Луневу становилось нехорошо. Сердце, как раскрученный маховик, пыталось вырваться из грудной клетки, ноги временами становились ватными, липкий пот холодил спину, а какая-то ползучая слабость предательски сжимало горло. Не сорваться и не переиграть, билась мысль в его мозгу. Спокойнее, дружище. Не торопись.. Расслабься…Все будет хорошо. Он уже тебя увидел. Изучает. Сравнивает с  приметами.  Улыбнись. Ни дай этому гаду  усомниться, что ты подстава…Не дай… Все… Глаза Лунева и убийцы встретились.
         Операция прошла по первому варианту. Задержание было скоротечным. Несколько десятков секунд. Но если эти секунды разложить на мгновения, они были драматичны и яростны. Сверлящий взгляд “Сыча” вонзился в Лунева.  Он почти физически чувствовал давление этого взгляда по всему телу. Видел, как его противник мучительно решает для себя какую-то новую неожиданную задачу. “Не уж то не поверил? В чем я прокололся? Что его настораживает?-  пронеслось в голове Лунева, - еще секунда, другая  – и он определится со своими сомнениями и действиями. И эти действия, он сделал мгновенный вывод, будут только в пользу убийцы “.  Опережая его, Лунев рванулся вперед и  намертво схватил кисти “Сыча”. Тот, как зверь, утробно зарычал, рванулся, пытаясь отбросить от себя  внезапное препятствие и выхватить из-за пояса, приготовленный к бою “Макаров”. Все его существо  безмерно забилось, изо всех сил сопротивлялось, не хотело мириться с навязанной чужой волей.         
         В схватке они перевернули стол, упали на пол. Катались среди стульев, пытаясь перебороть, друг друга. “Сыч” от напряжения хрипел, норовил ударить коленом в промежность Завьялова. Временами, упираясь в стену ногами, пытался изловчиться и вцепится зубами в его горло. А он, Завьялов, сдерживая бешеное буйство “ Сыча”, умело, отбивая удары, постепенно прижимал дергающееся тело к полу, все сильнее и сильнее сжимал кисти рук убийцы. Когда противоборство достигло предела, а кисти рук преступника, как в тисках,  должны вот-вот расплющиться, он, от жгучей боли,  взвыл и обмяк.
           Лунев, разгоряченный схваткой, с дрожащими от напряжения руками, быстро ощупал задержанного. Выхватил у него из-за пояса пистолет, из кармана вытащил гранату. “Все, теперь ты наш, голубчик”, - проговорил он про себя. Поднялся, смахнул с лица пот, и улыбнулся подбегающим оперативным работникам. 
           Выходя из шока, “Сыч”, рефлекторно подтягивал под себя руки, схваченные наручниками, и пытался встать. Со звериной ненавистью, он всматривался в лица своих обидчиков и скрежетал зубами. А когда до него в полной мере дошла суть свершившегося, он криво усмехнулся, опустил голову на колени и обреченно прохрипел: “Как в кино!... Отменно, мусора, сработали”!...
         “Как в кино!”-  прошептал Николай Николаевич. – Как в кино”!
Ему было хорошо. Он торжествовал. Он вспомнил запах борьбы и радость победы. Взволнованный, забыв на миг о своем печальном положении, открыл глаза и оцепенел. Жгучая боль ударила ему в виски. Стройное видение прошлого начало рваться на какие-то бесформенные картинки. Его угасающее сознание вибрировало и металось, пытаясь установить хрупкое равновесие между  душой и телом. Но,  столкнувшись с какой-то неведомой преградой, вспыхнуло разноцветными красками и медленно растворилось в необъятном мире.
        Услышав полустон-полушепот, в палату стремительно вошла женщина. “Он что-то сказал! Он что-то сказал!”, - убеждала она вошедшего за ней мужчину в белом халате. Ее заплаканные глаза быстро обежали умирающего, пытаясь схватить хоть искорку жизни в раскинувшемся  большом и неподвижном теле.
         Хоронили полковника милиции Лунева как солдата, со всеми почестями. Более десятка боевых наград лежали на атласных подушечках, подчеркивая значимость ушедшей из жизни личности. Выступающие говорили необходимые для этого случая слова. Суровые и мрачные лица присутствующих отражали различные отношения к бывшему товарищу.
            Лишь  яркое солнце и теплый весенний ветерок никак не увязывались с происходящим грустным событием.