Онегин, я скрывать не стану...

Лето 1877 для Петра Ильича явилось перламутровой новизной…
Ему уже было тридцать семь, а в таком возрасте всегда ведь что-то угасает, что-то колеблется, и что-то возникает вновь.
Поэтому, гостя в Глебово в усадьбе у своего друга Константина Шиловского, он влюбляется.
Причём в девушку, да-да…

Избранницей его чувств оказывается типичная представительница бедной дворянской семьи Антонина Ивановна Милюкова.
На фоне благоухающей белой акации и цветущих васильков стремительно сменяются короткие июньские ночи, и всё происходит как в пушкинском Евгении Онегине, ведь Пётр Ильич, работавший в тот момент над одноимённой оперой, так же, как и герой романа, неожиданно получает от девушки письмо с признаниями в любви…

"Ты в сновиденьях мне являлся, незримый, ты уж был мне мил..."
 "Кончаю! Страшно перечесть... Стыдом и страхом замираю... но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю!"
И Чайковский решает жениться. Срочно, не откладывая дела в долгий, казалось бы, футляр.

Трудно сказать, что побуждает тогда композитора к столь стремительному браку, мистическое ли совпадение с пушкинским романом лирических событий, или, наоборот, личный роман вдохновляет его к написанию оперы?
Однако марьяжная постель как-то уж довольно стремительно становится обоюдным неслыханным испытанием, а последующая развязка оказывается в известной степени даже более суровой, нежели в «Евгении Онегине": скоропалительный брак с прообразом Татьяны Лариной распадается тотчас же после женитьбы.

В общем, как-то всё несерьёзно получается у них – влюбляются, разлюбляются, охи, ахи…
Но ведь нам же интересна модель поведения гения, а не какие-нибудь там проблемы быта обедневших дворян, хотя и бывших крепостников, не так ли?!
И она, эта модель, почти всегда не укладывается в рамки законов здравого смысла и формальной логики.
Правда, Антонина Ивановна и сама была хороша, и не только со своим замершим стыдом и страхом, но ещё и личными, не побоимся подобного эпитета, качествами. О них, правда, упоминать не будем всуе.

И лишь по первому, виртуальному, если можно так выразиться, впечатлению избранница была для Чайковского милым и кротким созданием, а в реальном же воплощении…
Как бы то ни было, байдарка страсти пылкой в очередной раз разбивается о подводные камни брачных неурядиц…

Находясь в смятённом состоянии чувства и нервно-психическом расстройстве, композитор срочно покидает Россию и уже в Европе продолжает работу над оперой, которую в первой редакции он озаглавливает как «Лирические сцены из Евгения Онегина».

В Италии приобретает чудной инструмент – челесту, внешне похожий на пианино, но извлекающий неповторимый звук, напоминающий колокольчики.
Эта диковина потом сослужит ему добрую симфоническую службу – в балете «Щелкунчик»  в дебютном исполнении он сам сыграет на челесте.
Я вот задумался сейчас: он что, эту челесту, похожую на пианино, так и таскал с собою потом всё время? В одной руке зонт и саквояж, а в другой – челеста. Или же, на груди её держал, наподобие шарманки?
И таким макаром, пешочком, по всей западной Европе…

А к осени 1879 происходит премьера оперы, первую постановку которой осуществляют студенты и преподаватели Московской Консерватории.
На этом, кстати, настоял сам автор.
Пиццикато «ре»! С такой ноты, исполняемой в симфоническом оркестре первым контрабасом, - буквально так и звучит краткое и густое «пум!» - внезапно начинается опера, и тут же плавно переходит в чарующую секвенцию Татьяны.
Если пушкинский роман назван был современниками энциклопедией русской жизни, то «Лирические сцены…» несомненно, являются для нас энциклопедией русской музыки.

Первое действие. Входят крестьяне со снопом.
Здравствуй, матушка-барыня!
Здравствуй, наша кормилица!
 Вот мы пришли к твоей милости,
 Сноп принесли разукрашенный!
 С жатвой покончили мы!

А затем начинают водить хоровод, опять же со снопом.
"Не обессудь-ка, мой дружочек,
 В чем ходила, в том и вышла,
 В худенькой да рубашонке,
 Во короткой понижонке!
 Вайну!

Или жизнерадостная ария Ольги:
Зачем вздыхать, когда счастливо
 Мои дни юные текут?
 Я беззаботна и шаловлива,
 Меня ребенком все зовут!
А здесь уже энциклопедия русской жизни. Ведь зачастую, во многих наших оперных театрах партию Ольги приходилось исполнять певицам младшего пенсионного возраста, за отсутствием молодого меццосопрано в нужный момент.

Однажды и вовсе случился конфуз.
Во время зимних каникул на утренний спектакль в наш театр привели множество старшеклассников.
И вот выходит Ольга с веером, а ей уже лет шестьдесят. Ребёнком, видите ли, её зовут…а школьники, как давай угорать со смеху. Ну, никакого пиитета перед классикой. А нам, контрабасам, ведь это всё видно, из ямы. И школьникам нет никакого дела до того, что меццосопрано на тот момент в театре больше нет, а шоу, как известно, должно продолжаться при любых условиях, как и футбольный матч во всякую погоду...

Затем сцена бала в доме у Лариных.
А там скучающий Онегин, - единственный, надо сказать, актёр, попадающий со своей баритональной партией в рамки подходящего возраста, - вдруг ни с того, ни с сего, начинает кокетничать с пенсионеркой Ольгой, Татьяниной младшей сестрой.
И выводит, при этом юного, пятидесятилетнего поэта Владимира Ленского из себя. Происходит пылкое объяснение, затем ссора и всё, дуэль, между, казалось бы, ещё вчера такими близкими друзьями...

В начале второго действия опять звучит хор девушек-крестьянок, собирающих ягоды в лесу помещиков Лариных.
«Девицы-красавицы, душеньки-подруженьки…»
Оказывается, они поют не просто от того, что им хочется петь. Они поют от того, что так велит традиция крепостного права: петь во время работы, - дабы не употреблять в пищу собираемую ими ягоду.
И то сказать, энциклопедия русской жизни…

И вот, наконец, сцена дуэли. Кульминация всей оперы.
И, надо заметить, во все времена, оставлявшая неизгладимый след в душах зрителей.
Вспомним хотя бы фильм «Музыкальная история» с Лемешевым в главной роли. Там Сергей Яковлевич, в роли шофёра Пети Говоркова, слава богу, как нельзя, кстати, пока ещё совпадает по возрасту с Ленским.

Но, согласно сюжету фильма, во время исполнения арии: «Куда-куда вы удалились»,  Петя Говорков, забывает слова, хотя, такого рода забывчивость, всё же, была бы более характерна, пожалуй, для пожилого Ленского.
Да и ассистент режиссёра, который должен был организовать лёгкий падающий снежок, от досады, высыпает весь этот снежок Ленскому-Говоркову прямо на голову.

Как-то, в одном провинциальном театре, в сцене дуэли возникла накладка с имитацией выстрела. Не срослось у них что-то. А у Чайковского в партитуре, сразу же за выстрелом следует нарастающая в своей тревожной печали мелодия. Ведь выстрел является как бы нотой в партитуре.
А выстрела нет. Тогда, спасая ситуацию, на сцену выбегает звукорежиссёр, направляет указательный палец на Ленского, и кричит: «Бах!» И тут же – тревожно-печальная мелодия.

Зато в другой постановке, вроде бы это было в ранние советские времена, с имитацией выстрела всё вроде бы нормально.
Помня о случившемся конфузе, заранее сто раз проверяют устройство, имитирующее выстрел – деревяшку на прочной резиновой растяжке, бьющую в чурбан. Все, включая и рабочих за кулисами, сосредоточены, сцена ведь чрезвычайно темповая.
И вот раздаётся призывный бас Зарецкого: «Теперь сходитесь!»
Звук выстрела, сизый дымок от пистолета Онегина, а за кулисами крик:
«ПальцЫ, пальцЫ…твою мать!»  Оказывается, этой самой деревяшкой кому-то за сценой попадает по пальцам. И только после этого голос Онегина:
«Убит, убит…»

За более чем 100 летнюю жизнь опера «Евгений Онегин» претерпела множество постановок и является, несомненно, мировым музыкальным шедевром.
Наиболее значительные: 
1879 – Московская Консерватория (дирижёр Николай Рубинштейн)
1881 – Большой театр (дирижёр Бевиньяни)
1884 – Мариинский театр (дирижёр Э. Ф. Направник)
1888 – Пражская опера (дирижёр П. И. Чайковский)
1892 – Гамбургская опера (дирижёр Гюстав Малер)
1895 – Большой театр (дирижёр С. В. Рахманинов)
1918 – Малый оперный театр в Петрограде.
1936 – первая студийная запись (силами Большого театра. С. Лемешев, А. Пирогов, Г. Жуковская), а через год - запись второй версии с И. Козловским)

1958 – художественный фильм-опера «Евгений Онегин».
Поставлен ленинградским режиссёром Романом Тихомировым.
В ролях: Вадим Медведев (Онегин), Игорь Озеров (Ленский), Ариадна Шенгелая (Татьяна), Светлана Немоляева (Ольга).  Вокальные партии – Евгений Кибкало, Галина Вишневская, Антон Григорьев.
Отмечен специальным дипломом на Международном кинофестивале в шотландском Эдинбурге в 1960 и на Московском фестивале 1959 за лучшую женскую роль – Ариадна Шенгелая.
Сейчас, по непонятным причинам, практически не показывается: ни в кинотеатрах, ни на ТВ, ни, где бы то ни было, вообще.

1979 — дирижёр Марк Эрмлер, Хор и оркестр Большого театра, СССР.
Исполнители: Татьяна — Тамара Милашкина, Онегин — Юрий Мазурок, Ленский — Владимир Атлантов, Ольга - Тамара Синявская, Гремин — Евгений Нестеренко.

Вот, что говорили критики того времени о постановке:
«Во многом это самый необычный „Онегин“.
Безусловно, звезда всего спектакля Юрий Мазурок. Его Онегин агрессивен, но и снисходителен. Вся роль обдумана и все действия объяснимы. Про него можно смело сказать, что лучшего Онегина ещё не было.
Милашкина в роли Татьяны похожа на свою Лизу из „Пиковой дамы“, что, безусловно, хорошо. В ней нет того порыва „сумасшедшей страсти“. Перед нами самая обыкновенная деревенская девушка.
Атлантов, единственный Ленский, который поет „мужским“ голосом (очень редким „героическим тенором“, а не обычным сладковатым „лирическим“). Нестеренко и Синявская (будущие звезды первой величины) с блеском исполняют свои небольшие партии…»

Впоследствии было ещё множество и множество постановок. Среди них и «Парижская опера», и американская «Метрополитен опера», и снова Мариинский театр, а затем театр Станиславского и Немировича-Данченко,
 и чуть позже - Челябинский Оперный театр.
И всё же, вероятно, постановка 1979 одна из лучших.

Были, мягко скажем, и экзотические версии «Евгения Онегина», своего рода, альтернативные, где доминирующим началом являлись «сложные и запутанные любовные отношения» Онегина и Ленского.
Одна из них, во французском варианте, шла в Мариинском театре несколько лет назад.
Жаль, наших контрабасистов на тех спектаклях не было, но очевидцы потом делились впечатлениями, что там вообще были «полные штаны укатайки», и даже историю про «пальцЫ», дабы развеселить публику, никому рассказывать было и не надо…

Что ж, с учётом надвигающейся на всех нас свободы нравов и прививаемой нам толерантности к альтернативным взглядам на энциклопедию жизни, таких постановок, и не только Онегина, пожалуй, будет ещё немало.
Как говориться, поживём, увидим…