Фронтовик

Жил  в  нашем  посёлке  безногий  сапожник  Картакович.  Его  так  и  звали –  по  фамилии, а  многие  даже  и  имени  не  знали.  Парнями  мы  всегда  к  нему  тянулись –распить  бутылку  перед  танцами  или  посидеть  послушать  его  рассказы (а  рассказчик  он  был  отменный),   собирались  у  него  и  семейные  мужики, которых  жёны  достали.   Женщины Картаковича  побаивались  и  звали  охальником,   он  никогда  не  упускал  случая  схватить  или  шлёпнуть  по  заду  смазливую  молодку  на  людях, а  уж  наедине  те обходили  его  стороной.

Жена  его,  молчаливая,   незаметная  женщина,  ни  в  чём  не  противоречила  мужу. Сколько  тогда  было  таких  женщин,   наших  матерей,   послевоенного  времени: одни  остались  вдовами  и  поднимали  без  мужа  детей,   другие,   живя  с  пришедшими  и  изменившимися  за  войну  мужьями,   терпели  их  укоры  и  побои, когда  пьяный  бывший  фронтовик,  куражась,  кричал:  «Пока  я  на  фронте  кровь  проливал,  ты  здесь...»  Мы,  уже  подросшие  мальчишки,  кидались  на  отца,   защищая  мать,   а  тот, придя  в  себя,   думал  с  гордостью: «Мой  сын».  Как  наши  матери  походили  на ту, на  знаменитом плакате «Родина-мать  зовёт»,   какая  сила  в  этой  нашей  русской  женщине,  вынесшей  столько  невзгод,  как  и  Мать-Россия.  Это  они  стоят  в  церкви  в  платках  и  молятся,   прося  у  Бога  терпения  и  силы.

Ни  в  чём  не  корила  жена  Картаковича, молча  шла, когда  ей  говорили,  что  пьяный  муж  упал  под  чьим-то  забором,  и  тащила  его,  тяжёлого  и  пьяного,  домой.  Видимо,  надорвалась  она  от  непосильной  тяжести  и так  же  тихо,  как  жила,  ушла из  этой  жизни.  Сын Картаковича  спился  и  был  зарезан  в  пьяной  драке.  Сам  же  Картакович   замёрз  зимой  пьяный   в  снегу.

Но  до  сих  пор  помнятся  его  рассказы  с  юмором  о  фронтовой жизни.

 - Ногу  я  потерял  уже в  Германии,   за  три  дня  до  победы. Везли  мы  мясо, свинину,  из  поместья  немецкого  в  часть… В  рощицу  въезжаем –  вой  немецкого  миномёта, бац  около  телеги,   открываю  глаза – дерево  надо  мной,  а  на  ветке  сапог,  и  вижу,  что  подмётка  моей  работы,   вниз  глянул,  а  ноги-то  нет, ну  и  потерял  сознание.

Очухался  уже  в  госпитале  в  России,   отсобачили  мне  ногу  выше  колена,   костыли  дали,  вот  и  стал  я  прыгать  как  воробей. Кормили  в  госпитале  хорошо,   кругом  чисто,   сестрички  все  молоденькие,   аппетитные.  Как  зарубцевалось  всё,   стало  меня  на  баб  тянуть.  Молодые-то  все  вёрткие –  увёртывались… Но  всё  же  договорился  я  с  одной  нянечкой.  Только,  говорит,  не  здесь, приходи  ко  мне –  и  адрес  дала...  А  дом-то  на  другом  конце  города,   а  я  на  костылях,   но  природа  требует.  Попрыгал... 

Хорошо,  в  тую  сторону   мужик  ехал, капусту  вёз  на  телеге,   подвёз  и  два  кочана  дал,   вот  я  к  ней  с  этими  кочанами  да  на  костылях  и  ввалился..  Не  стал  рассусоливать  и  сразу  до  неё,   только  за  титьки  схватил –  и  всё... приехали.  Как  пацан,   до  того  обидно  стало,   что  заплакал. А  она  меня  к  груди  прижала,  гладит  и  успокаивает,   а  ей  скоро  на  дежурство,  и  мне  могут  самоволку  приписать,   вот  и  подались  обратно  в  госпиталь. Возненавидел  я  её  потом,   хоть  она-то  и  не  виновата.

- Скажи,  Картакович,   а  с  немками  у  тебя  что  было? 

- Да  с  одной  мы  с  дружком  побаловались, дружок  мой,  из  мордвы,  присмотрел  одну  фрау,   та  всё  мимо  него  сикала  да  глазки  делала, а  он  стеснительный,  да  ещё  этот  приказ  расстрельный  насчёт  насилия  с  их  бабами,   вот  и  опасался.  Научил  я  его,   шнапсу  ихнего  достали,   напоили  мы  её  и  отработали… Правда  она,  когда  очухалась,  мордву  по  морде  съездила  и  всё  швайн, швайн по-своему.

- А  за  что  тебе  орден  дали? 

- За  то,  что  своего  шлёпнул. 

- Как  так?

- А  отправили  нас  на  передовой за  «языком».  Мы  в  своей  проволоке  проход  сделали,  и  лейтенант  мне  говорит: «Будешь  здесь  нас  ждать  и  без пароля  не  пропускай  никого.  Вот  и  караулил  я...  Потом  слышу –  лезут, смотрю – на  пилотке  звёздочки  нет,   я  ему: «Пароль?» А  он  не  по-нашему  как  забормочет,   ну  я  его  с  автомата  и  срезал.  Слышу,  матерится  кто-то,  а  то  наш  лейтенант,   оказывается,  в  группе узбек  был… Он  пилотку  задом  наперёд  надел,  да  и  по-своему  бормотал. А  они  ценного  «язык»  взяли  тогда… Вот  всех  (и  меня   тоже)  к  ордену  представили.
   
-  А  было  тебе  страшно  там,  на  фронте?

- Один  раз  испугался.  Форсировали  какую-то  реку  большую.  Комбат   заранее всем  перед  строем  сказал, кто  оружие  утопит,  на  том  берегу самолично  расстреляет. А  я  плаваю  плохо,   а  тут  ещё  со  взвода  ко  мне  один  вологодский  пристроился,   давай,  говорит,  вместе  держаться  на  воде.  Вот  до  середины  доплыли,   забулькался  тот,   за  ремень  меня  схватил,   ну,  думаю,  сейчас  на  дно  вместе  пойдём,   Потом,  думаю,   ремень – это  не  автомат,   за  него  не  расстреляют,  ну  и  расстегнул  его,   вологодский  его  с  собой  прихватил.
- Что - то не очень ты геройски выглядишь по своим рассказам.
- Геройство? Что вы в этом понимаете. Старшина со мной служил, почти всю войну прошёл, так вот он нас за геройство нарядами вне очереди награждал. Кого- нибудь из пополнения заметит, что тот со смертью шутки начинает шутить, говорит ему:
-Что, сынок, решил без очереди билет на тот свет вытащить? Так это не тебе решать, есть начальство повыше, а чтобы неповадно было перед медсёстрами геройство своё выставлять пойдёшь сегодня котёл на кухне чистить.

 Хороший мужик был, сколько пацанов от смерти спас, уму разуму научил, а вот сам сгинул по - глупому.
Есть такая шальная пуля на фронте. Летит она непонятно кем выпущенная и куда, а всегда находит свою жертву. Вот расслабится человек, замечтается, а ему эта пуля в голову. Не уйти от неё никому, судьбой её ещё зовут. Это смерть, наверное, свои счёты со старшиной свела через такую пулю, слишком многих людей он от неё спас.
Много со мной рядом героев служило, а вот старшину до гроба не забуду, хотя орденов у него раз, два и обчёлся.

                (август 2013)

Публикации: альманах Арина № 26.