Утро, изменившее жизнь

I
- Всё дело кроется в случае, - вздохнув, произнёс грубым голосом человек. Его немолодое лицо, глубокие морщины и глаза, смущённые воспоминаниями, делали его старше на несколько лет. На самом деле он был ещё молод.
Хорошо, допустим, дело в случае. Но часто он сам – результат обстоятельств, которые создаём именно мы, а не кто-то там наверху, кто за нами приглядывает. Нечего сваливать ответственность на небеса.
- Это случилось всего-навсего пару лет назад, - содрогнулся, как от боли человек. Он достал сигару, крепкую, хорошую, после чего предложил её мне. Нет, я не курю. – Бог с вами. Вы ведь представитель наверное какой-то популярной газеты, не правда ли?
Я ответила, что да, и начала было распинываться перед ним, как мол, дело обстоит, и что та газета которую я представляю, не просто популярна и всё такое, но увидев, что этот человек меня не слушает, я успокоилась и замолкла. Он как будто что-то припоминал, такое было у него сосредоточенное лицо.
Итак, передо мной сидит солидный мужчина лет сорока пяти, с насмешливо-циничной улыбкой и этим холодным взглядом глубоко посаженных серо-зелёных глаз. Мы находимся в странном затхлом на первый взгляд помещении, на самом же деле оно является творческой лабораторией того самого героя, к которому я обращаюсь.
Бросается в глаза обстановка комнаты и даже внешность героя. Но об этом позже – мне надо взять интервью.
- Послушайте, вы ведь были раньше очень известным адвокатом, - начала я, но получилось как-то робко, неуверенно.
- Всё дело в случае, - всё с той же насмешливой улыбкой повторил человеком. – Да, были такие далёкие и в тоже время близкие времена. Сколько мне тогда было? Двадцать пять? Тридцать? Быстро несётся время. Двадцать лет назад, страшно даже подумать, сколько времени минуло.
- А что это за тот случай, о котором Вы говорите?
Человек долго и задумчиво курил дорогую сигару, после чего громко закашлял и отложил её в пепельницу. Он взглянул ещё раз на меня своим пронзительным взглядом, словно хотел поведать что-то страшное, но не знал, подхожу ли я ему для этой роли. Видимо, он всё-таки пришёл к положительному результату.
Пар от горячего чая шёл вверх, и я некоторое время пыталась согреть руки о чашку. Настолько суровые зимы. И ветра, да. В какую бы ты сторону не повернул, они всегда будут дуть тебе в лицо. Хоть тут я отогреюсь. Вернёмся к самому главному.
На человеке была длинная рубаха, почти до колен, без пояса. Настолько была непривычна эта одежда мне, что первоначально я думала, что не туда попала.
- Случай, о котором вы хотите услышать, произошёл очень давно, но на корню поменял мою жизнь. Да, я ушёл со своей работы, - после долгой паузы сказал человек.
И дальше стал курить сигару, несмотря на свой жуткий кашель. Комната, в которой я сижу, напоминает келью монаха. В принципе, так оно и было. Небольшая, горы книг на полу, шкафу, столе, диваны. Они везде. Их очень много. Ах да, главная деталь интерьера – включенный ноутбук, стоящий вместо стола на подставке из книг. Что мы увидим из литературы? Ницше, Достоевский, какие-то журналы, содержащие что-то явно миролюбивое. Стихи, новеллы, философия. И наука. Свет проникает в эту комнату как-то тоже не обычно, освещая несколько приглушёнными тонами. Всё это создаёт обстановку романтичности.
Но самое главное в комнате не это. Мы не видим часов, и прочей обыденной утвари среднестатистического человека, торопящегося на работу, погрязшего в работе, и думающем о работе. Здесь жизнь идёт плавно и размеренно. Во всём этом интересном доме. Из чего я ещё раз убеждаюсь, что передо мной сидит затворник. Но он таковым себя не считает. Он говорит, что только сейчас почувствовал себя свободным и полезным, после того, как некий случай переменил всё его мировоззрение.
О нём, об этом человеке, говорят сейчас редко, и в основном вспоминают двумя фразами: первая гласит, что он сумасшедший, а вторая, что здорово закопал свой талант в землю.
Мы сидим на ковре, а наши чашки стоят на книгах. Моя, например, на Шекспире. Надеюсь. Светило английской поэзии не сильно обидется на меня, а мой кощунственный поступок. Впрочем, выбирать не приходится. Довольны тем, что имеем. А имеем мы, увы, совсем немного.
- Моё правое полушарие посовещалось с левым, - протянул грустно человек. – И они пришли к компромиссу: мы считаем, что Вы имеете право услышать эту старую, как мир историю. Вы даже можете о неё написать в своей газете, или журнале, как он там называется, так вот, был один случай интересный…
II
Его звали Бартоломью. Я не знаю, много ли скажет вам его фамилия, но в целях порядка её назвать надо, согласитесь. Бартоломью Джефферс, абсолютно английские имя и фамилия. Он объяснял это тем, что родился в семье, где в основном на первом месте стоял именно английский язык и его готовили на адвоката.
Он ничем не отличался от других людей. Рос, учился, радовался жизни. Как учился, спросите вы? Отлично. Его имя даже было на мраморной доске.Учителя поражались его способностью строить логические цепочки, а он читал детективы, в воображении рисуя себе, как ловит страшных преступников, и как его потом чтят в народе за содеянное добро.
Мечтам не суждено сбыться, - говорили все. Но Джефферс, от природы мальчик любознательный и проницательный понял одну вещь, - криминалистика - именно то, что ему нужно. Именно этому он может смело отдать всю свою жизнь. Именно ради этого он может жить. Защищать справедливость, заступаться за невинных, какая благородная профессия!
Ещё мальчиком он мечтал, что когда-то это станет возможным. Он должен приложить все усилия к свершению этой цели. Джефферс хорошо окончил школу, но когда наступил момент выбора профессии, он здорово всех перепугал. Он захотел стать адвокатом, вопреки мнению всех родственников на свете. И стал же!
Без чьей-либо помощи, без поддержки. В семье разгорелся жуткий скандал, и какое-то время он жил у своих друзей. Хорошие, значит, были друзья у господина Джефферса, если могли помочь ему в трудную минуту. Да ещё и в наше время.
А какое оно, наше время? То был конец девяностых.
III
Двадцать первый век застал молодого студента голодным и нуждающимся. Он окончил с отличием институт, пошёл в адвокатскую контору. Детективы наяву. И он может служить с пользой для общества. И начинается…
Имя адвоката Джефферса едва ли не становится нарицательным. С блеском распутывает загадочные преступления, спасает сотни ни в чём неповинных людей, придумывает всё новые и новые варианты расследований. Он – истинная гроза преступников. И гроза полиции. Все его боятся и уважают.
Вот, например, один случай из практики. Житейский, но именно с него все и началось. Молодая пианистка сидела в тот вечер в своём номере. Дубасят в дверь пьяные люди, она не знает, что делать. Врываются в комнату – понятно, с какими намерениями, и она, чтобы спасти себя и свою честь бросается из окна. Этаж был третий и ломает руку. О карьере профессиональной музыкантши можно забыть.
Я легко себе представила высокую худощавую и угрожающую фигуру Бартоломью Джефферса, вставшего на суде. Что он сказал!
Прокурор посмеивался.
- Не понимаю, зачем вам надо было кидаться в окно? Могли бы разбиться!
- Ах, не понимаете?! Горностай, увидев лужу грязи, скорее примет смерть, чем испачкается в ней.
Прокурор заняли глупейшую позицию.
О культура!
За что ты давишь людей,
И так много паровозов на свете,
А ты ещё адвокатов наплодила…
Да уж, чего-чего, а адвокатов у нас хватало. Но все они не имели так называемого высшего образования, и лишь немногие (в частности Джефферс) могли похвастаться тем, что представляют достойно свою профессию.
Все громкие расследования тех дней вёл именно этот адвокат, именно он принялся один бороться против целой системы преступного мира… Вы, наверное, предполагаете, что то случай, о котором он мне поведал, был связан с его нажитыми врагами? Нет. Врагов он высмеивал и подавлял.
Он был буквально фанатиком криминалистики. Он изучал биографии великих преступников, пытался понять их психологию, и на основе своих выводов делал сам логические и оригинальные выводы на работе, а потом искал доказательства. Он восхищался проницательностью некоторых великих из преступного мира, которые долгое время не попадались в руки правосудия.
Жизнь текла своим чередом, Джефферс быстро богател, имел огромный авторитет в народе, кучу связей и друзей. Но всё счастливым не бывает. Он и сам это, наверное, понимал. Бартоломью рассказал мне, что в ночь на восемнадцатое июля ему приснился странный сон. Крики людей, кровь, огонь… и дикая-дикая боль во всём теле.
Джефферс проснулся в холодном поту. В конце концов, это только сон, всего лишь кошмар, и не надо придавать ему особое значение. И он благополучно о нём забыл. Как мы порой легкомысленно относимся к знакам свыше…
IV
Секунды решают очень многое. Сделал что-то на секунду позже – изменил весь день. Опоздал куда-то за те же секунды, выжил. А может и вовсе кому-то спас жизнь. Секунды решают спор спортсменов за места, секунды творят великие открытия.
Здесь всё так же началось с секунд. Джефферс едва не проспал работу. Он жутко торопился. Лишь бы не опоздать! Съев рано утром завтрак, он бегом поспешил на транспорт. Нет, автобус уже ушёл. Чёртов будильник! Работает всегда тогда, когда не надо, а на самое важное вырубается. Ничего, он с ним ещё справится.
Придётся ехать в метро. В этом грязном, по мнению Джефферса транспорте, ходящим буквально под ногами других людей. Каменные джунгли под каменными джунглями. Забавно. Но сейчас не до этого.
Сегодня очень важное дело. И нельзя подводить клиента, ни в чём неповинного к тому же. Он уже продумывал, что скажет в своей речи на суде. Глаза его горели, мысли, мысли, мысли, его будоражили одни лишь мысли!
Машинально он достал проездной билет, приставил его к бесчувственному автомату, после чего заторопился дальше. Поезд уже подошёл, открылись двери…
V
… Он говорит, что больше ничего уже не помнил. Яркая вспышка вокруг, он ослеп на какое-то мгновение, тупая боль, и всё.
Всё, всё, всё.
VI
Джефферс уже не помнил, как и от чего очнулся. Жуткая боль сковала его тело. Первым проснулось желание согреться, и только потом уже он сам. Он попробовал дёрнуть носом, и почувствовал, что на нём что-то засохло. Это была кровь. Его кровь!
Дикий ужас охватил его. Он открыл в страхе глаза, и тут же зажмурил их от боли.
В уши ударил страшный шум вокруг. Сигнализация, крики, стоны, плачи людей. Он провёл рукой по лицу и стряхнул что-то острое и больное с него. Джефферс снова открыл глаза. Окровавленная рука плотно сжимала портфель, точнее, только остатки от него. Ему стало дурно. От боли и страха.
Придя в себя, он сделал попытку оглядеть всё вокруг. Похоже, он только отключился на пару секунд. Его передёрнуло от ужаса увиденного. Корчащиеся тела на полу, угасающее пламя в вагоне, лужи крови, разрушенный кафель, разбитое стекло.
Джефферс отчётливо услышал чьи-то стоны. Ему паршиво, но, наверное, этому кому-то гораздо паршивее, чем ему. Плюнув на собачью натуру, которая обычно была у людей, он кое-как приподнялся, обнаружив, что ему это удалось, и побрёл неверными шагами, перемогая боль, вперёд. Звук доносился совсем рядом.
Голос такой нежный и детский.
- Мама!...
VII
Где-то возле вагона, в цепи металлических конструкций, изломанных взрывом, плакала обессилившая девочка. Джефферс подполз прямо к ней и замер. Перед ним лежал труп человека. Он, хоть и привыкший к этому страху на своей работе, вздрогнул. Остекленевшие глаза человека смотрели безучастно вверх. Несколько минут назад этот человек, теперь уже мёртвый, был живым, строил свои планы на будущее...
Плач ребёнка вернул его в этот мир. Джефферс подполз ближе и протянул руку в сторону согнувшегося от взрыва поручня. Затем осторожно высвободил застрявшую руку девочки, она вскрикнула от боли, и он тоже вздрогнул, но довершил дело до конца.
Плачущая, съёженная девочка оказалась на полу вагона, и в следующий миг Джефферс совершенно автоматически принялся перевязывать ей глубокую рану на руке тканью, выдранной из своей рубахи. Разбитое стекло глубоко вонзилось ей в руку. Его помутило сначала от вида крови, но он справился. Вспомня о своём долге.
Девочка потеряла много крови из-за этого куска стекла, но он же и спас ей жизнь, не дав крови утечь больше с другой стороны сосуда.
За этим лихорадочным занятием Джефферс совсем не замечал ничего вокруг. Шум в ушах слился в какое-то монотонное гудение. Ноги и руки жгло. Спина отдавалось болью.
VIII
Он не помнил, как и почему спас эту девочку. Спас и всё. Джефферс говорит, что в данной ситуации нечто встало выше его собственной шкуры. Может, плач ребёнка. На мой вопрос о том, как он смог так быстро оказать помощь, он лишь ответил, что сначала шёл учиться на врача. Я не писала об этом выше – сначала он поступил в мед академию, которую бросил где-то на курсе втором. Эти подробности с большой неохотой он поведал мне сейчас.
В нашей жизни ничего не проходит зря.
IX
Боль сковала всё тело. Тупая, ноющая боль. Силы быстро покидали его. Но ещё в наполовину бредовом состоянии он увидел человека, лежащего прямо перед ним. Судороги сотрясали его жизнь. Но его силы таяли. Дикий ужас ото всего произошедшего всё ещё заглушал привычные ощущения, но теперь он охватил Джефферса с новой силой. Он жил сейчас скорее автоматически, потому как полностью ещё не осознал того, что произошло. Глубокий шок парализовал его, лишил возможности мыслить и оценивать.
Минуты через две, или через пять – чувство времени Джефферса было полностью потеряно, пришли какие-то люди. Разговоры, крики, шум, - теперь он слышал только их, вернее, только в них и вслушивался. Он кивал куда-то вперёд, на распростёртого человека, но его жесты вряд ли кто воспринял всерьёз. Тяжесть разлилась по всему телу, и он поразился, как пару минут (или полчаса) назад мог приподняться. Люди куда-то потащили его.
Битое стекло, кровь, разрушенная плитка, камень, всё это казалось страшным сном. Сознание постепенно уходило прочь, а вместе с ним и всё мироощущение. Он бесконечно устал, глаза в последний раз взглянули вверх и закрылись. Он был без сознания.
X
Известие о теракте в метро захлестнуло все заголовки газет. Джефферс только в больнице, через довольно продолжительный срок понял, что с ним случилось. Он ничего не помнил, не ту девочку, ничего. Мироощущения возвращались постепенно. Его по-прежнему пугало всё, что связано с огнём, организм переживал жесточайший шок.
Восстанавливался он постепенно. Возвращалась память. За этот месяц в больнице, пока не прошли все ожоги и раны, его мировоззрение перевернулось вверх дном.
XI
Адвокат Джефферс бросает свою карьеру, продаёт свою квартиру и уезжает жить в какую-то глушь. Зарыл талант в землю, - вещают газеты. Страх перед городом, страх перед людьми – наверное, это с ним останется на всю жизнь. Жуткие воспоминания. Рассказывая их, в глаза Бартоломью лучше не смотреть – в них зарыт такой ужас, что и самый стойкий вздрогнет. Столько в них было боли и страха.
Так Джефферс начинает свою новую деятельность. Он начинает бороться против терроризма, насилия. Можно сказать – это утопия, но только это влечёт его в последнее время. Что ещё можно о нём сказать? Я заметила, когда он садится смотреть телевизор, не дай Бог, там в новостях передают о каких-нибудь бедствиях, в его глазах встают слёзы. Ранимое и чувствительное существо. Он сразу вспоминает ту катастрофу. Возможно, он уже никогда в жизни не поедет ни на городском транспорте, ни на метро.
Ибо там он снова и снова будет видеть те жуткие глаза уже мёртвого человека. И вспоминать эти крики, кровь на полу, битое стекло…
XII
Он говорил так же, что когда увидел этого человека, которого бьют судороги, тот запомнился ему на всю жизнь. Джефферс не знает, спасли ли его, но какой-то камень на душе у него лежит всё равно. Жуткое дело.
По ночам ему по-прежнему снится это метро, этот взрыв. Но в последнее время время сглаживает это событие, оставив только жуткие последствия в виде жуткой боязни некоторых вещей.
XIII
Джефферс стал признанным литературным мастером. Активно начав в своей творческой лаборатории работать против ненавистного ему насилия, он становится лидером одного из движений, участвует в различных семинарах. Борется за мир. Не знаю, но на мой взгляд, это утопия. Но для него – смысл жизни. Он не хочет, чтобы ещё кто-то кроме него попал в подобное происшествие.
Никому и в правду не пожелаешь такого пережить. Активный блоггер, писатель, и прочее, и прочее, прочее, - этому он решил отдать всю свою жизнь.
XIV
Густые брови нависли над глазами. Он быстро отвернул лицо, но на свету предательски блеснули его слёзы, что выдало в нём удивительно чувствительного человека. Этому его научила жизнь. Да, теперь я поняла суть его одежды: она не содержала в себе никакого насилия.
- И если вокруг одно лихо,
И привычное нам слишком тонко
Люби всех нас, Господи, тихо, - тихо прошептал Бартоломью.
Эта жестокая история, перевернувшая жизнь человека, глубоко тогда запала мне в душу. Но это жизнь, и от неё никуда не денешься.
- А вы говорите… Эх вы-и! – и он махнул рукой. – Это дело случая. Того самого, которого не готовят обстоятельства человека. Новый виток жизни, как вам угодно. Можете этого не записывать.
И он с некоторой ожесточённостью взглянул на мой блокнот, в который я делала какие-то пометки. Эта встреча чем-то перевернула мой внутренний мир. Жестокая реальность.
Сможем ли мы, живя в каменных джунглях, и сталкиваясь с жестокой реальностью, выйти из неё победителями, сохраняя человеколюбие и остатки мужества? Сможем ли мы, оказавшись в беде, забыть о себе и жить во благо других? Знаем ли мы хоть что-то о том, что такое настоящее милосердие и человеколюбие? Я спрашиваю тебя, ибо ты – человек.
22 января 2012 года