Глава 1. 6. Дядя Жаня

Его настоящее имя было Иосиф – Иосиф Григорьевич Жолков. Но жена его называла почему-то Жан – может быть, потому, что он был коммивояжером и бывал во Франции до революции – не знаю. Но вслед за ней и все окружающие его так называли – а для меня и для моей мамы, да и вообще для всей нашей семьи, он навсегда останется в памяти как «дядя Жаня».
Они были соседями по коммуне, когда семья жила в Авчиниковском переулке. На старых фотографиях, которые сохранились в нашем семейном архиве, на меня смотрит представительный мужчина в феске (!) и с усами.
Сохранилась и фотография его жены Беллы, по общим утверждениям и судя по снимку – действительно красавицы (а как же иначе! Законы жанра!!!) с нежным холеным лицом, густыми (пепельными, кажется – со слов мамы) слегка вьющимися волосами, уложенными в высокую прическу по тогдашней старинной моде, и осиной талией («талия в корсете!»). Я ее в живых не застала – она умерла еще до войны. Дядя Жаня жену очень любил и после ее смерти так и не женился. Своих детей у них не было, и он очень привязался к детям в нашей семье, особенно после того, как остался один. Самой младшей в семье тогда была моя мама. И он буквально вынянчил ее – а потом и меня. В честь него меня и назвали Жанна – так рассказывала мне мама. Он как-то органично вошел в состав семьи, и когда она (семья) еще до войны переехала в новую квартиру на Коблевской (где я потом прожила всю свою жизнь), он туда въехал вместе со всеми – ни у кого даже тени сомнений не оставалось, что могло быть как-нибудь иначе. А когда началась война, он уехал в эвакуацию вместе с нашей семьей (по возрасту он уже не подлежал мобилизации) – и после войны вернулся со всеми в эту же квартиру.
У него был брат – наверное, младший? – его звали Маркус. Непривычное для слуха имя, но факт: и моя мама, и я вслед за ней, называли его не иначе, как «дядя Маркус». Не знаю, где он жил, чем занимался, и была ли у него семья – не помню. Он просто приходил время от времени повидаться с братом. Других родственников и близких людей, кроме нашей семьи, у дяди Жани не было.
До войны (а может быть, какое-то время и после) дядя Жаня работал где-то, кажется, бухгалтером. Я его помню уже глубоким стариком, маленьким, слегка сгорбленным, немощным – или мне так казалось, потому что я была сама еще ребенком? Но и на фотографиях тех лет мы тоже видим старика. Чтобы представить себе его внешность таким, каким я уже его помню, читателю достаточно будет вообразить известного киноактера Жана Габена – но совершенно лысого и старого.
Он старался быть полезным семье: чем мог, помогал бабушке по хозяйству – но всю свою любовь отдавал мне. И не потому, что он просто любил детей, как, например, бабушка: его любовь была очень избирательна и ревнива. Он не любил, когда ко мне приходили домой играть дети со двора: бурчал сердито что-то себе под нос…
А в дни выборов в Верховный Совет он вставал раньше всех и спешил на избирательный участок первым, к шести часам утра. Но не потому, что был таким уж «идейным» или «законопослушным» – а потому что с утра там в буфете можно было купить икру – красную или черную. Я до сих пор помню эти маленькие стеклянные баночки, которые он покупал для нас на свою копеечную пенсию!
Не знаю, сколько мне было лет, когда он умер – думаю, лет 8-9. И не помню, отчего умер – наверное, просто от старости: он был уже очень немощным последние годы. Помню только, как плакала мама – она очень его любила. И мои детские воспоминания тоже навсегда связаны с этим немного странным, нелюдимым, – очень одиноким, в сущности, – человеком, который всю свою невостребованную любовь отдал нам.


На фото - я с дядей Жаней.