Глава 1. 7. Талла

Этот персонаж моей истории, как и предыдущий, не был членом семьи по крови, а вошел в нее как бы со стороны – и сейчас я расскажу, как это получилось.
Как вы  поняли из моего рассказа, семья была большая, и хотя бабушка нигде не работала, но одной вести дом ей было тяжело – а возможно, и здоровье подводило. Поэтому держали домработницу – дедушка зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью и ей тоже платить. Домработницу звали Маруся – высокая синеглазая и темноволосая крепкая украинка (до сих по помню ее мелодичное украинско-итальянское мягкое «л» – «казала», «купувала»). У Маруси был муж Артем – молдаванин, который работал милиционером. Случилось несчастье – каким-то образом этот Артем убил человека – возможно, при задержании, не знаю – и его посадили в тюрьму. И вот Маруся осталась без мужа и с маленьким ребенком на руках – этой самой Таллочкой (Наташей). А может быть, она была еще беременна, когда его посадили, и родила, когда он уже был в тюрьме – не знаю. Как бы там ни было, но женщина очутилась, мягко говоря, в затруднительном положении. Конечно, бабушка и дедушка поддерживали ее в этот трудный период, как могли. Девочка росла фактически в семье, и все к ней очень привязались, особенно бабушка. Незадолго до этого как раз умерла Сильвочка, и бабушка тяжело переживала потерю старшей дочери. Таллочка для нее была в тот период как дар небесный! Тем более что и девочка была – живая кукла: кареглазая, темноволосая, хорошенькая (привожу это определение, только чтобы не повторять уже набившее оскомину слово «красивая» – но к этому термину мы еще вернемся).
Я уже упоминала, что бабушка очень любила детей, и дети – все, а не только свои – платили ей взаимностью. Хочу привести эпизод из своего детства: бабушка собирается варить супчик  с зеленым горошком – дело было летом.  У нас на лестничной клетке есть окно с широким подоконником, на котором часто собиралась играть наша детская компания.  И вот бабушка собирает всю нашу «бригаду», выносит миску с горошком, мы его чистим, а она нам рассказывает сказки, всякие истории, или, говоря по-одесски, «мансы».
Именно к ней я прибежала, помню, с вопросом – что такое революция? – мне было тогда годика 4 или 5, и, возможно, это слово попалось мне в книжке – я рано научилась читать и читала все подряд. И вот моя бабушка – по натуре далеко не революционерка – рассказала мне о событиях «кровавого воскресенья», о попе Гапоне, и как царь приказал стрелять в народ. И эту дату – 9 января 1905 года – я помню с тех пор. И картина, которая возникла тогда в моем воображении, до сих пор стоит у меня перед глазами – толпа с иконами, идущая к царю, строй солдат с ружьями наперевес, и – выстрелы...
Но я отвлеклась от персонажа этой главы.
Итак, возвращаясь к теме.
К Марусе через какое-то время стал свататься некий Сережа (как она говорила, «Сырожа»), за которого она впоследствии и вышла замуж. Первого ее мужа к тому времени уже не было в живых: то ли расстреляли, то ли как-то иначе погиб в тюрьме, не знаю. Как бы там ни было, Маруся хотела устроить свою судьбу, и ребенок в этой ситуации для нее был только обузой. И вот бабушка и дедушка и предложили ей оставить ребенка им. Она с радостью согласилась: «Ой, спасыби, хозяйка!». Так Таллочка вошла в семью.
И в эвакуацию семья уже ехала в таком составе: бабушка, мама (ей в ту пору 18 лет), дядя Жаня – и 4-летняя Таллочка (Осик и дедушка к тому времени уже были на фронте).
Маруся, насколько я знаю, оставалась в Одессе – она уже имела к тому времени другую дочь от этого самого «Сырожи», которую назвали в честь моей мамы – Аллой. Этого Сережу я помню – после войны семьи не потеряли связи: очень хороший был человек – симпатичный, хоть и на две головы ниже своей жены, с яркосиними глазами на всегда загорелом от работы на свежем воздухе крестьянском лице, тихий и работящий. Они жили на Балтской дороге, и как-то мы всей семьей отправились к ним в гости на какое-то семейное торжество: кажется, это была свадьба их дочери Аллы. Помню, как меня поразил их дом: я тогда впервые увидела типично украинскую хату – подслеповатые оконца, низкий потолок, – кажется, даже икона в «красном углу». Во дворе – «хозяйство»: куры, поросята…
Но вернемся к Таллочке – такой, какой я уже ее помню.  «Кукла» превратилась в худенького голенастого подростка, с характером, который очень точно определяется термином «сорвиголова». Учиться не хотела – в школе были вечные проблемы, и 10-летку она так и не окончила. Когда несколько лет спустя ей все же понадобился аттестат, она пошла в вечернюю школу (и их тоже поменяла несколько). И я помню, как приходила за нее сдавать математику (она старше меня на восемь лет, и было это, когда я уже была в старших классах школы). А в те годы, о которых идет речь, ее запирали в комнате, чтобы она занималась, – а она выпрыгивала из окна 2-го этажа и убегала в парк с мальчиками. Тем более что в последних недостатка никогда не было: подросток стремительно превращался в длинноногую стройную красавицу (законы жанра!), «косящую», говоря на современном сленге, то под  Джину Лоллобриджиду, то под Наргис (из индийских фильмов) – в зависимости от репертуара тогдашних кинотеатров.
С бабушкой у нее «нашла коса на камень» – и я помню и скандалы, и крики, и «летающие тарелки»… При том, что бабушка любила ее едва ли не больше своих родных детей. Во всяком случае, уже будучи в глубоком склерозе, не узнавая никого, – и мою маму (которая досмотрела ее до последнего вздоха) принимая за свою сестру, – она помнила, что у нее была дочка Таллочка. Может быть, как раз потому, что она ей так тяжело досталась…
При этом девочка была исключительно разносторонне одарена: прекрасно рисовала и лепила (а много лет спустя, уже молодой женщиной, живя на Севере, опубликовала несколько стихотворений в местной газете).
Однажды при мне она, сидя за столом, от нечего делать ножом в масленке вылепила лицо мужчины: барельеф – выразительные черты, высокий лоб с залысинами – может быть, она пыталась вылепить дедушку? Я помню, как бабушка ходила с этой масленкой по всему двору – показывала соседям.
Занималась Талла и в балетной школе – а я помню в ее исполнении «цыганочку» на школьном вечере.
Была очень музыкальна, обладала абсолютным слухом. Помню, когда дедушка купил ей аккордеон, она взяла его в руки – и заиграла, хотя до этого нигде не училась. (Впрочем, может быть, я что-то и путаю – ведь я тогда была ребенком – но вот такое у меня осталось воспоминание!). И рояль – роэллино – был куплен дедушкой впоследствии именно для нее.
Но главным ее дарованием был прекрасный голос – колоратурное сопрано (или лирическое? Точно не скажу – я не очень сильна в этом).
Она поступила в Одесское музыкальное училище по классу вокала, но и там работать над голосом не хотела. Кстати, с ней вместе в училище занималась родственница маминой подруги Ася Арье. У нее было меццо-сопрано, но голос (как говорили в семье) не такой богатый и сильный, как у Таллы. Но она работала очень упорно, и в результате стала оперной певицей. Уехала в Израиль и стала там одной из ведущих в стране оперных исполнительниц. В рамках Еврейского фестиваля приезжала – уже много лет тому назад – в Одессу, и мы ее слушали в Оперном театре.
А Талла, помимо того что учиться не хотела («ветер в голове!»), была еще и очень «зажатой»: стеснялась петь «на публику». Даже когда Осик летом приезжал в Одессу, он, чтобы ее послушать, должен был оставаться на лестничной клетке: она пела, только когда была одна в квартире. Но летом, через открытые окна, ее мог слушать (и слушал!) весь двор. 
Эта «зажатость» с возрастом, впрочем, прошла – я знаю, что гораздо позже, когда Талла жила на севере – в Сортавала или в Тикси, – она пела в ресторане. Но голоса – того, который я помню, – к тому времени уже не было: он пропал после операции на щитовидной железе, которую Талла перенесла в молодости. Тем не менее, у нас дома долгое время хранились две гибкие грампластинки, напетые Таллой, – на одной была очень популярная тогда песня «Журавли» (В день осенний улетают / К югу стаи журавлей…). Эту песню много позже исполняла Алла Баянова – но я ее помню с детства. А на второй, кажется, «Голубка» (Когда из Гаваны милой уплыл я вдаль…).
Хотя разносторонние способности нашей героини  и остались толком невостребованными, жизнь у нее была достаточно «насыщенная» событиями: она, как я уже сказала, прожила много лет на севере – сначала в Сортавала, потом в Тикси, была несколько раз замужем. С первым мужем, доцентом Одесского Политеха Вадимом Мурашко, жизнь не сложилась: он ее очень ревновал (возможно, и было за что!).   Чтобы окончательно с ним порвать, она уехала на север, в Сортавала, где работала сначала в детском саду музыкальным руководителем. Там она вышла замуж вторично – за местного художника Олега Кузнецова, от которого и родила дочь Анжелу. Прожила она на севере довольно долго – а Анжелу уже в годика 3-4 привезла нам и оставила (повторив этим, в сущности, «подвиг» своей матери), и девочка жила несколько лет у нас в семье.  Анжела была тихой русоволосой девочкой с большими голубыми глазами, похожей на своего отца. Все к ней очень привязались, конечно, особенно моя мама. Помню такой эпизод: сидим мы все в гостиной, смотрим телевизор – Анжела на руках у мамы. Вдруг она оборачивается, и я слышу следующий диалог:
- А ты меня любишь?
- Ну конечно!
- Крепочко?
- Очень!!!
- И я тебя тоже (обняв маму и прижавшись к ней) – крепочко-крепочко люблю!
Мама, конечно, прослезилась...
Анжела хорошо рисовала – было в кого пойти с двух сторон! – и, когда подросла, поступила в наше художественное училище. Я запомнила ее  рисунок  тех лет, очень выразительный: Акакий Акакиевич, персонаж Гоголевской «Шинели». Она окончила гримерное отделение училища, какое-то время пыталась устроиться в театре, потом стала парикмахером.
Но это все уже было позже – а сейчас нам пора вернуться к основному персонажу этой главы – к ее маме Талле. С Олегом у нее жизнь тоже не сложилась – в Одессу Талла вернулась уже с 3-м мужем (в промежутке, кажется, были и другие – но тех я не знаю) и поселилась с ним и с Анжелой в Ильичевске, где он устроился на работу в порт и ему дали ведомственное жилье. В годы перестройки занялась бизнесом – уже будучи 4-й раз замужем: они с мужем открыли кафе сначала на «толчке» – на 7-м километре, а потом в Ильичевске. Сейчас Талла там и живет, с тем же 4-м (вероятно, уже  последним) мужем Николаем Беспаловым, а ее дочь Анжела и внучка Каролина… живут в Америке. Впрочем, история последних уже выходит за рамки моего рассказа.
Вот такой «нестандартный» персонаж… на котором первая часть моей повести заканчивается.
Во второй части речь пойдет о моем отце, об истории его знакомства с мамой, о его родословной – насколько я ее запомнила и сумела восстановить по его рассказам.