Расскажи о себе

Расскажи о себе.
(Рассказ)

           Несчастен, кто берет, но не даёт взаимно;
           Я счастлив оттого, что брал, и что даю.
           Фирдоуси

1.
- Расскажи о себе.
- Разве это возможно?

- Из гастарбайтеров самые вредные таджики, их бы всех переловить и отправить, но не в Таджикистан, оттуда они снова понаедут, а на Колыму.
Застолье подходило к концу, именинница удрала на балкон перекурить, а остальные присутствующие в полном соответствии российской традиции, обсудив производственные отношения и сплетни, переключились на политику. Заговорили и о захвате российских лётчиков таджиками.
Основательно нагрузившаяся дородная дама, произнёсшая слова о таджиках, громко расхохоталась. Её поддержали ещё кое-кто из гостей, – они представили себе таджиков на Колыме.
Я не смеялся.
Мне не надо представлять таджиков на Колыме. Есть места и подальше, например Чукотка, бухта Угольная, то самое место, с которого в ясную погоду можно высмотреть Аляску; о своей военной службе в тех краях мне рассказал мой случайный знакомец, таджик лет шестидесяти, егерь горного ущелья по имени Тош.
На меня «снизошли» воспоминания, и я отправился на балкончик сменить именинницу.

Есть в Таджикистане довольно большой по азиатским мерам  городок – Курган-Тюбе; говорят, он сейчас похорошел, а в далёких семидесятых был довольно грязным и пыльным; двух-трёх-этажные кирпичные дома соседствовали с сугубо восточными подворьями, дворики которых скрывались от посторонних глаз невысокими дувалами. В те годы половину населения города составляли узбеки, но население близлежащих горных кишлаков состояло из этнических таджиков, говорящих на фарси*. А ещё Курган-Тюбе примечателен тем, что неподалёку начиналась знаменитая Тигровая Балка, да ещё тем, что после двух-трёх часов езды по горным серпантинам можно попасть в одно из живописнейших зелёных ущелий.
Судьба занесла меня в этот городок потому, что там, на территории кадрированной дивизии* размещалась наша отдельная пеленгаторная рота. В Курган-Тюбе я приехал в длительную командировку. От удара током погиб солдат; следователь из Душанбе наезжал один раз в неделю по пятницам; я же занимался чем попало: проводил с офицерами и солдатами занятия по радиотехнике, помогал в ремонте аппаратуры, засекал время на кроссах, по радиограмме из «метрополии» (т.е. из штаба полка), провёл экзамен на повышение классности радистов, увеличил контур заземления у здания аппаратной, снял график ошибок местности пеленгатора и т.п., ну и пьянствовал по случаю.
Путь от гостиницы до расположения дивизии проходил мимо ресторана-поплавка на реке-канале Зарафшан*, и далее вдоль берега канала. Вода в канале была быстрой, цвета рыжей глины, у берегов из воды торчали какие-то коряги и в ней, конечно, никто не купался. Никто, кроме меня; но это было только один раз после соответствующего возлияния и то лишь потому, что у меня уже был опыт купания в подобных речках (Карасу, Чирчик и Бозсу – составляющих водной системы Ташкента).
Вскоре я завёл знакомство с «пехтурой» – офицерами кадрированной* дивизии. Несколько вечеров мы провели за преферансом. Сильных преферансистов среди нас не было, «богатеньких Буратино» тоже, мы ограничивались четверть-копеечными ставками, а чей-то выигрыш дружно пропивали.
Они-то и пригласили меня на отстрел кабана в одном из тех самых зелёных ущелий, где я впоследствии и познакомился с Тошем.
*). Фарси – персидский язык.
*). Кадрированная дивизия – дивизия, укомплектованная на 100% техникой, на 50%  офицерами и прапорщиками, и с минимумом солдат – только для обслуживания складов и несения караульной службы.
*). Зарафшан – река под таким названием протекает совсем в другом месте; но в те годы, местное население именовало свой канал Зарафшаном, из-за названия ресторана-поплавка.

2.
Тош бывал в дивизии и прежде. Дело в том, что колхоз, в который входил кишлак Тоша, занимался выращиванием фисташек. Эти невысокие деревца страдали от диких кабанов. Свиньи просто подрывали и валили деревца. Конечно, убить кабана мог и сам Тош. Но религия запрещает даже прикасаться к нечистому животному, поэтому тушу пришлось бы оставлять, привлекая волков и шакалов. Так зачем пропадать добру, если выгодно отдать его военным…
Взамен Тош просил только патроны усиленного боя для своей мелкашки (малокалиберной винтовки).
Это действительно должна быть не охота, а именно отстрел.
Получив добро от своего дивизионного начальства, офицеры взяли четыре «Калаша» и цинк патронов. Один автомат предназначался мне.
Получив оружие в масле, и зная, сколько труда придётся вложить в очистку от нагара, если перед стрельбой не удалить смазку, я запросил ветошь. Пехотинцы посмеялись, мол будет занятие бездельникам-солдатам когда вернёмся, но ветошь принесли, и мы, хоть и не так тщательно, как положено, всё-таки протёрли дульные отверстия, пороховые камеры и затворы.
Когда мы приехали на место, встретивший нас Тош с огорчением объяснил, что охота может сорваться, так как с гор в ущелье спустилась отара овец, но что без мяса мы не уедем.
Оказывается, свиноматка дикого кабана уводит поросят подальше от овец, так как отару сопровождают собаки, шакалы и волки.
Действительно, семейство с поросятами оказалось для нас недоступным, - оно ушло далеко вниз по ущелью; но Тош взялся показать нам лежбище хряка, который в дневное время обычно спит.
Лежбище кабана было оборудовано в огромной норе, прорытой на глиняном склоне серпантина на высоте полутора метров от земли; само отверстие было совершенно спрятано за свисающими корнями деревьев и кустарника.
Перипетии отстрела здесь описывать не стану. Самым трудным оказалось поднять мясо уже разделанной туши наверх ущелья, где на большом плато под гигантским дубом пристроился наш «Урал».
В рюкзаке каждого из нас полтора пуда мяса, которое, чуть качнёшься на тропе, перекатывается туда же, стремясь сбросить тебя с тропы вниз, где далеко под нами виднелись белые буруны горного ручья. Тош был с нами, но такого груза на нём, конечно, не было. Однако стремясь нас подбодрить, он куда-то убегал и возвращался с кучей вкуснейших груш в своём платке, которым он был подпоясан. Груши действительно придавали нам сил.
Мы делали короткие привалы и это позволяло мне вволю налюбоваться прекрасной панорамой, разнотравьем и разноцветьем ущелья.
Во время одного такого привала Тош, показал на другую тропу, что проходила по этой же стороне ущелья, но выше:
- Вот там, прямо над нами есть пещера, в которой чекисты захватили последнего басмача Джунаид-хана. К пещере так просто не подойти, но у басмача закончились патроны и он сдался.
С того места, где мы находились, пещера не просматривалась. Но с места, где стояла наша машина, пещеру было видно. Мне показалось, что до неё не больше двухсот метров и я спросил Тоша:
- Это недалеко, туда заглянуть можно?
Возле мангала колдовал племянник Тоша, парень лет двадцати, который, как оказалось, недавно вернулся в родной кишлак после службы в армии.
И Тош, и этот парень (имени его не помню, а придумывать не хочется), оба в нашем присутствии говорили по-русски, позволяя себе произносить на родном языке только короткие восклицания. Тут я хочу заметить, что во многих узбекских, казахских, туркменских, таджикских, персидских и корейских (таких много в Ташкенте) семьях я замечал вот такую высокую культуру обращения со старшими и с гостями. Наверное, это свойственно традиции всего Востока. Ну, а эти двое владели русским языком довольно сносно; как увидим дальше, Тош отслужил в Советской армии тоже.
Дружелюбие населения и его искреннее гостеприимство меня всегда поражало; особенно ярко оно исходило от мужиков, служивших в армии. Оставалось лишь набраться терпения и выслушать их воспоминания о службе, о местах, где она проходила, о товарищах по оружию и командирах…
Услышав мой вопрос, Тош повернулся в сторону солнца, которое уже катилось к закату и глянул в ту сторону из-под ладони, как бы показывая, что уже довольно поздно. Но молодой парень что-то быстро проговорил на фарси. Тош тут же перевёл:
- Он говорит, что видел возле пещеры архара.
Я забыл сказать, что ещё перед охотой Тош нас предупредил: если убьём козла, то это будет его добыча. Кто бы спорил!
Очевидно, реплика сына перевесила колебания Тоша в мою пользу.
- Хорошо, но возьми автомат. Ты не забыл, что козёл мой?
Капитан, кажется звали его Толян, пытался меня отговорить:
- Брось, Слава, пещера с последним басмачом здесь есть в каждом ущелье!
Пещера оказалась не так близко,  мы шли к ней чуть меньше часа. Когда у самой пещеры я оглянулся, то сразу увидел архара, который стоял совсем близко на камне над тропой.
Я прицелился, но забыл поставить автомат на одиночную стрельбу. Прогрохотала очередь, архар упал, но тут же прокатился камнепад.
Мы вернулись. Оказалось, что теперь тропа, по которой мы пришли, от камнепада разрушилась и прервалась. К тому же архар уже прыгал с камня на камень чуть повыше, пока не исчез за гребнем.
Я зашёл в пещеру, а Тош направился к провалу тропы.
Он был очень огорчён.
Теперь по этой тропе не вернуться, надо пройти дальше к месту нашей «охоты», а там спуститься на ту тропу, по которой мы шли раньше. Но теперь быстро темнело, и сделать это мы сможем только завтра утром.
Таким образом, из-за меня вся группа задержится здесь до утра.
Вернувшийся Тош объяснил мне, что заночуем мы с ним на пару в «пещере басмача», и чтобы я прошёл к провалу за едой.
Ребята завязали в пакет шашлык из печени кабана, пару помидоров, хлеб и половину фляги водки. Для Тоша – отдельный пакет: хлеб, вода, помидор и сыр. Всё это они перебросили на мою сторону разрыва тропы.
 По склону серпантина мы насобирали достаточно топлива и разожгли костёр.
Спать не хотелось. И я попросил Тоша:
- Расскажи о себе.
Он ответил, глядя в костёр:
- Разве это возможно?

3.
Я хоть и писал о Тоше «шестидесятилетний», на самом деле не знаю, сколько лет было этому человеку. Продублённое горными ветрами светло-коричневое слабоморщинистое гладковыбритое лицо могло принадлежать и пятидесятилетнему и семидесятилетнему человеку. Он был несомненно выносливее всех вояк нашей команды. Глаза Тоша карие, но не с той тёмно-коричневой глубиной, как у арабов или бухарских евреев, а светловатые с зелёной искоркой. Голос Тоша был чистый, мужской, чуть-чуть высокий. Мне особенно нравилось, когда, рассказывая что-то и подбирая русский перевод, он сначала произносил какую-нибудь фразу на фарси. В те годы мне ещё не приходилось слышать персидский язык и короткие фразы Тоша мне казались сказанными по-французски.
От водки Тош отказался тихим «харам», и я больше не стал ему предлагать ничего от своего пакета. Но вода была только у него. Вскоре  после подсоленного и подперченного шашлыка мне захотелось пить, но я, боясь проявить нетактичность, приготовился терпеть жажду до утра. Угадав мои мысли, Тош, показывая на флягу с водой, сказал просто:
- Захочешь пить, мерхамат*.
К ночи по ущелью поплыли холодные клубки откуда-то появившихся облаков, а освещаемая костерком площадка перед пещерой уменьшилась в размере. Странно было видеть облака. Плывущие под ногами.
В самой пещере было довольно тепло.
После ужина Тош сходил куда-то вглубь и принёс ворох сена.
Пояснил:
- Готовлю на зиму для коз и архаров, а сейчас приходится прятать. Свежего корма много, но они, как и люди, любят халяву.
Общаясь с Тошем, я проникался к нему всё большей симпатией. Вот и сейчас мне понравилось, что он знает второе значение русского слова «халява». Заметив это, Тош усмехнулся:
- Это слово знает каждый солдат.
Я спросил:
- Служил?
Он кивнул, уточнив:
- Три года. И два месяца. Можно? – он протянул руку к автомату.
Я протянул ему оружие.
Он за считанные секунды разобрал казённую часть и отделил газовую камеру. Гордо произнёс:
- Ещё помню! Но у нас были СКС*.  А разбирался так же!
Я ждал, как он соберёт устройство обратно.
Но Тош, подбросив сучков в костёр, провёл пальцем внутри желоба газовой камеры и показал мне. Палец был черным от нагара.
- А ещё офицер! Потому и в архара не попал!
Я знал, как огорчён Тош моим промахом и не стал уточнять, при чём тут нагар, если козёл оказался быстрее…
Собрать автомат так же быстро у Тоша не получилось, и я ему помог. Тош ловко увернулся фразой:
- Из СКС ты бы попал!
Ишь какой! Это он так хитро и моё самолюбие поберёг и от своего отвёл угрозу.
Вот тогда-то я и попросил его  сакральной фразой:
- Расскажи о себе.
*). Мерхамат – пожалуйста (узб.)
*). СКС – Самозарядный карабин Симонова. Устройство затвора и газовой камеры такое же, как и у автомата Калашникова.

4.
«Разве это возможно?»
Тош ответил так быстро, как будто бы ждал моего вопроса.
Но после сказанной фразы он долго смотрел в огонь молча, и я уже решил, что разговорить его не получится. Да и потом, ну что он, житель горного кишлака, может мне рассказать?
Однажды, будучи в горах Чимгана гостем начальника Узбекгеофизики в санатории министерства геологии, мне  пришлось слушать длинные речи старика-казаха, доставлявшего начальству кумыс. Он высокопарно, с претензией на мудрость провозглашал общеизвестные нравоучения… хотя налитые кровью глаза и перевязанная платком голова выдавали в нём анашиста*…
Мне захотелось расспросить Тоша о легенде, связанной с прибежищем «последнего басмача Джунаид-хана», об этой пещере, в которой мы сейчас находились и собираемся заночевать. Если это удастся, то вернувшись в Ташкент, на очередной встрече с писателем Михаилом Шевердиным будет о чём поговорить. Писатель Шевердин много писал на тему басмачества, часто ездил по воинским частям на встречи с военными читателями, а обнаружив в нашем полку активных почитателей, зачастил и к нам, благо наш полк дислоцировался практически на окраине столицы Узбекистана.
Но Тош вдруг заговорил сам.
Говорил он медленно, подбирая русские слова, то есть говорил для меня, и в то же время сама конструкция его речи была такова, как будто он просто размышлял вслух.
Сейчас мне не передать ни интонации его речи, ни его образные сравнения, ни деланный им перевод каких-то стихотворных двустрочий…
Одно из них, кажется, запомнилось:
«Несчастен, кто берет, но не даёт взаимно;
Я счастлив оттого, что брал, и что даю»*
Однако начало его рассказа не соответствовало заявленному тезису «разве это возможно?»
Он, оговорившись в подтверждение этой фразы, что человек тщеславен и никогда о самом себе не расскажет плохое, хотя такое водится за каждым… и что человек, возомнивший о себе, что он велик, на самом деле просто мостик между муравьём и Аллахом, всё-таки начал рассказ о себе.
Я немного позлорадствовал: вот вам ещё один восточный философ, начал за здравие, а кончил за упокой… у меня возникло опасение, что зря я его спровоцировал, и теперь, вместо того, чтобы после утомительной охоты и выпитой водки задать хорошего храпака, я буду сидеть, и борясь со сном, выслушивать витиеватые, но пустые речи.
Но рассказ Тоша оказался о другом человеке, который долгое время был для него кумиром, и в котором он впоследствии горько разочаровался.
Рассказ Тоша о себе был необходим в той мере, в какой и следовало передать минимум сведений для перехода к основной теме.
Последние два класса Тош заканчивал в школе с узбекским языком преподавания в Бухаре, куда его определил отец, так как там проживал родственник, который его и приютил. Обучение было неважным, потому что всю осень школьников гоняли на хлопковые поля. Прописан Тош был в Бухаре, там же получил и повестку по призыву в армию.
Завезли новобранцев в Климовск под Москвой, где он прошел курс молодого бойца и школу сержантов. Там он провёл первые зиму и весну своей службы. Оттуда был направлен на Крайний Север, в Бухту Угольную – самое место для службы узбеков и таджиков. Таких как он там оказалось около десятка разных годов призыва. Но именно его облюбовал прибывший вместе с ним военврач, капитан медицинской службы, тоже узбек по национальности. Он взял Тоша к себе в медсанчасть и вскоре сделал своей правой рукой, хотя там были русские медсестры.
Об этом человеке Тош сказал поначалу малопонятную фразу:
- Звали капитана Абдуразак, а вот фамилию его я никому никогда не скажу.
Слушая Тоша, я постепенно стал понимать, почему «капитан Абдуразак» стал для него предметом подражания, кумиром.
*). «Несчастен, кто берет…» - бейт средневекового поэта Фирдоуси.

5.
С доктором в Бухту Угольную приехала и его жена-белоруска, красавица, от которой не могли отвести глаз все мужики воинской части. Приятно было видеть, как эти двое, Абдуразак и Алёна, любили и лелеяли друг друга. Оба стройные, статные, они были прекрасной парой, украшением любой компании.
Компании в воинской части собирались по разным поводам: праздники советские и религиозные, дни рождения, присвоение очередных воинских званий, а то и просто так, от скуки во время бесконечной чукотской зимы.
Говорят, если человек талантлив, то во всём. Абдуразак был таким. Он и пел под гитару, и знал много стихов. «Василия Тёркина» он читал наизусть, находя благодарных слушателей среди солдат, попавших к нему в лазарет. Если же его клиентами оказывались земляки, он читал им стихи Омара Хайяма, Фирдоуси и других поэтов Востока.
Абдуразак не был скуп. Однажды, привезя из отпуска мешок грецких орехов, он отдал их на солдатскую кухню, и повара напекли вкуснейших ореховых пирожных. При организации офицерских пикников доктор первым давал деньги, а посылая в магазин своего подчинённого, сдачи не принимал.
Посылать солдат в Угольный за покупками офицерам запрещалась категорически. Исключение было для Тоша, который часто командировался в поликлинику посёлка, то передавая от своего врача какие-то пакеты, то принося коробки оттуда. Иногда он попутно выполнял поручение доктора или больных и забегал в магазин. Но спиртное покупал только по поручению доктора.
Сам Тош был совершенно непьющим, и это знали все.
Во время службы Тоша котельная только строилась, дома же отапливались печами, благо угля было вдоволь. Угольная шахта находилась рядом, да и посёлок Угольный состоял в основном из шахтёров. Больница в Угольном принимала и солдат, но таких случаев Тош помнил один-два.
Относясь к доктору как все, Тош зауважал Абдуразака особенно, когда начались ненастные дни, многодневные зимние вьюги, страшные морозы. Зауважал за мужество.
Тош не помнил случая, чтобы доктор отказал чукчам со стойбищ, когда те просили помощи, присылая гонца или по радиосвязи. Чаще отправлялись втроём – водитель, Абдуразак и Тош. Прижимаясь друг к другу в кабине «Студебеккера»*, они добирались до терпящих бедствие. Доктор делал операции аппендицита, резал нарывы; был случай – провёл роженице кесарево сечение и спас ребенка, хотя спасти саму женщину не удалось;  однажды провёл операцию по ампутацию ноги…
Приходилось им выезжать и на собаках, а то, оставляя «Студебеккер» с водителем и Тошем, доктор становился на лыжи и добирался дальше сам. Возвращаясь после такой одной вылазки, Абруразак, чтобы живым добраться до автомобиля, отпугивал приставшего к нему волка, сжигая спирт и бинты.
Подобная самоотверженность не могла не покорить воображение молодого солдата, и Тош стал буквально боготворить своего начальника.
После случая с волком доктор впредь не расставался с Тошем, стал брать с собой пистолет, а Тоша вооружал малокалиберной винтовкой. С тех пор «мелкашка» стала любимым оружием Тоша, и таковым осталась, когда колхоз назначил его егерем ущелья.
*). «Студебеккер» - большой грузовой автомобиль американского производства, поставлявшийся в СССР в годы войны по ленд-лизу.

6.
Первый раз Тош прервал свой рассказ, когда за нашей спиной раздался шорох.
Егерь высказал предположение:
- Если кобра собралась выйти на охоту, то мы ей мешаем и она может рассердиться.
Из бумаги и материи, в которые был завернут шашлык, я соорудил факел, Тош взял сучковатую палку  и мы пошли внутрь пещеры искать источник шума. На всякий случай я передёрнул затвор автомата, загнав патрон в патронник.
В мерцающем свете факела мы так ничего и не нашли, но упоминание о кобре меня сильно обеспокоило. До сих пор я о змеях как-то не думал, а ведь тут могли найти приют и кобра, и гюрза.  Из пещеры вглубь горы вели норы такого размера, что можно просунуть руку… Мы вернулись к костру, но теперь буквально спиной я слушал не столько Тоша, сколько пещеру.
Едва Тош произнёс пару фраз, шорох раздался вновь, теперь совсем близко. Я схватился за автомат, но Тош рассмеялся, и, пристукнув меня по руке – мол, всё в порядке, начал развязывать на поясе неизменный платок. Из платка Тош достал лепёшку и отломал кусочек. Теперь и я увидел нарушителя нашего спокойствия. Это был ёж.
Тош положил перед ежом кусок лепёшки, тот деловито обнюхал, но есть не стал и подался к выходу из пещеры, совершенно игнорируя наше присутствие. А как же – он тут хозяин!
Мы посмеялись над своими страхами и Тош резюмировал:
- Змей здесь нет, этот хозяин их  поедает маленькими.
Я подкинул в костёр, закурил, предложил Тошу. Тот покачал головой:
- Я курю насвай*, но сейчас не хочу.
Насвай они на самом деле сосут, но говорят на это «курю»…
Многолетняя служба в войсках сделала из меня хорошего слушателя. Поощряя рассказчика, я проявляю к нему интерес. Рецепта, как это делать, я даже не могу сформулировать. Всё зависит и от самого рассказчика, и от моего настроения. Люди, отслужившие в армии свой срок, вспоминают это время по-разному. Если проявить интерес, человек обязательно пустится в воспоминания. На этом Тош тоже «купился»
Помолчав с минуту, вспоминая, на чём остановился, он почему-то вздохнул и продолжил свой рассказ.
Спустя годы, перебирая моменты свой службы, Тош начал переосмысливать случаи, на которые прежде не обращал внимания.
На чукотские стойбища Абдуразак брал с собой Тоша. Уколы всегда делал Тош, предварительно обработав место укола сначала бензином, потом спиртом. Знал Тош название и назначение всех хирургических инструментов в арсенале военврача.
Иногда Абдуразак оставлял Тоша в «Студебеккере», или в другом чуме и уходил вместе с шаманом. Однажды Тош сунулся к ним, но Абдуразак прогнал его неожиданно грубо. Тогда Тош уловил знакомый запах, и только впоследствии вспомнил, что это был запах анаши (наркотик, марихуана). Для него, восточного человека,  это не могло умалить авторитет кумира – доктору виднее, чем лечить пациента.
Шаманы у чукчей – это не дикари с бубнами, как их показывают в кино, а вполне грамотные люди. Иногда с медицинским образованием. Тош это знал и не удивлялся, когда замечал, что какой-то пакетик с лекарствами Абдуразак оставлял шаману.
Опять же, только впоследствии, навсегда расставшись с Абдуразаком, Тош задумался: а что было в тех пакетах, которые Тош относил в поликлинику Угольного и обратно? Лекарства? Но некоторые пакеты наверняка были, как показали последующие события, с деньгами.
Они расстались, когда прошло три года и подоспела летняя навигация. Абдуразак продлил контракт и торопился за время навигации слетать в отпуск и вернуться обратно, а Тош возвращался в Климовск дослуживать до приказа министра обороны.
Многие офицеры, особенно приехавшие в Бухту Угольную с семьями, пропускали отпуска – и накладно, и много времени отнимает дорога. Абдуразак улетал в Узбекистан в каждую навигацию, и, теперь Тош в этом уверен, – привозил с собой не только орехи…
Первая трещина в том почтении, которую питал к Абдуразаку Тош, произошла не по упомянутым здесь причинам, и даже не после скандала, который разразился незадолго до их расставания, и из-за которого последовал развод Абдуразака с красавицей Алёной.

7.
Быстротечная северная весна, когда внезапно потяжелевший снег исчезал в мгновение ока и природа вспыхивала всеми мыслимыми красками, для Тоша была особенно тягостной. Скалы и сопки всё больше напоминали ему о родных горах, время тянулось невыносимо медленно. Выручала работа: в начале весны лазарет переполнялся простуженными бойцами, участились вызовы  в квартиры заболевших офицеров и их жён. Тошу, как и другим солдатам, приходилось разносить по офицерским квартирам вёдра с углём, колоть дрова. Топку печей офицеры делали сами, но Абдуразаку с Алёной Тош помогал добровольно. Впоследствии за Тошем оставалась топка печей в медсанчасти. Но он был сержантом и топил эти печи своими руками только тогда, когда палата для больных пустовала.
Вызовы военного врача к чукчам не должны быть частыми, так как за ними закреплены участковые врачи и фельдшера поликлиники Угольного. Но  участковые врачи были на выездах, застрявшие где-то из-за пурги. Сыграл свою роль авторитет Абдуразака: если он в каком-то стойбище вылечил одного-двух больных, то потом участкового врача даже не оповещали, и гонец мчался прямо в воинскую часть. Весной случались дни, когда добраться до стойбища мог только их студебеккер.
Размышляя над прошлым, Тош догадался: была ещё одна причина для таких поездок  – с Абдуразаком должен был встречаться шаман.
Несколько раз Абдуразаку, Тошу и водителю приходилось ночевать на стойбище. Обычно они спали в одном чуме, но иногда шаман приглашал доктора на ночлег в свой чум.
Скандал приключился за месяц  до начала навигации, в День Победы. Тогда этот праздник только-только начали отмечать официально. На празднование в Угольный прибыли знатные оленеводы, отличившиеся рабочие приисков и другие герои труда. Прибыл и знакомый Абдуразаку и Тошу шаман, с которым они наиболее часто общались. Вечером участники праздника из Угольного разъехались, свита шамана осталась в гостинице, а сам шаман прибыл в гости к Абдуразаку. Он был в офицерской форме из дорогого английского сукна, без погон, но с медалью, что очень удивило Тоша; он знал, что чукчей в армию не призывали. Многие офицеры части носили разные ордена и медали, но такую медаль Тош видел впервые: на серебряном поле медали разместились большие, во весь диск, красные серп и молот*; судя по этим символам, медаль была за героический труд.
В ту пору печи ещё топились, и Тош сидел в соседней комнате, изредка следя за печью, как всегда – под рукой у доктора. Ему принесли винегрет, чай, конфеты, и он тихо блаженствовал под смутный гул голосов, доносившийся из большой комнаты.
За столом у Абдуразака собрались старшие офицеры с жёнами. Стол был изобильным. Алёна расстаралась: приготовила торт.
Чукча хорошо говорил по-русски, провозглашал весёлые тосты и постоянно расхваливал хозяина.
Для шамана была приготовлена отдельная комната. Он захмелел раньше тренированной российской компании, и сообразил: чтобы не ударить лицом в грязь, надо уйти прежде остальных.
При этом он заявил:
- Пусть твоя красавица Алёна идёт сразу со мной, а то через полчаса мужчина во мне умрёт.
При этих словах Абдуразак побледнел:
- Нет-нет, Алёна здесь нужна, она хозяйка!
Но подвыпивший чукча пошёл напролом:
- Брат, разве ты не положишь ко мне в постель свою Алёну? Ведь с моей женой ты спал!
Все знали, что у чукчей есть такой обычай – предлагать свою жену гостю; после такой ночи гость уже считается братом хозяина. Но офицеры знали и другое: обычай этот давно не соблюдался, разве что между самими чукчами.
Первой среагировала Алёна. Она отвесила Абдуразаку громкую пощёчину, и в слезах выбежала из комнаты.
В последующие дни Алёна жила отдельно. В ДОСе* было несколько свободных квартир;  по ночам к ней стали захаживать наиболее ушлые солдаты; офицеров она не принимала. Так она мстила.
Они плыли на одном корабле: Абдуразак, отправлявшийся в отпуск, Алёна с новым юным мужем и Тош  – дослуживать свой срок под Москвой.
Краем уха Тош слышал, что Абдуразака вытащили на суд офицерской чести, обсуждали на партсобрании, но без особых последствий: он упорно мотивировал свой поступок тем, что боялся нарушить народный обычай, обидеть хозяина своим отказом.
Для Тоша Абдуразак по-прежнему оставался примером.
Тош не одобрял поступок доктора . Как мужчина Востока, он бы понял врача, если бы тот изменил жене со славянкой или узбечкой; но у чукчей проблемы с гигиеной (самому Тошу для уколов приходилось носить с собой флакон бензина, которым он протирал место укола, экономя спирт)
Падение кумира состоялось позже.
*). Медаль «За трудовое отличие».
*). ДОС – Дом Офицерского Состава.

8.
Размышляя над рассказом Тоша, я прикидывал – в какие годы он служил на Крайнем Севере? Получается, он уволился в запас в 1959 или в 1960 году, потому что к следователю его вызвали через полгода после денежной реформы 1961 года, как я понял – в конце лета, под занавес навигации в Беринговом море.
Реформа проходила на втором году моей собственной лейтенантской молодости, и я довольно хорошо помню то время.
В контексте этой истории для современного читателя стоит обратить его внимание на некоторую специфику этой денежной реформы.
В современных справочниках, описывая положительные и отрицательные стороны реформы, исследователи упускают существенный нюанс. Заключается он в том, что граждане, в отличие от предыдущей реформы, могли менять любые суммы денег, фактически негласно декларируя свои капиталы. Это хорошо понимали люди, имевшие большие незаконные доходы. Они старались хранить деньги в разных сберкассах, имея на руках десятки сберкнижек. Это нам показывали в советских детективных фильмах или рассказывали в радиопередачах при описании судебных процессов над крупными жуликами или валютчиками. Такие люди скупали лотерейные билеты и облигации, чтобы легализовать свои доходы. Но значительную часть своих денег им приходилось хранить примерно так же, как герою «Золотого телёнка» подпольному миллионеру Корейке. Для подобных богачей, проживавших в районах Крайнего Севера, где на сотни километров существовала одна сберкасса, при обмене старых денег на новые наступили критические дни: не идти же в советскую сберкассу с чемоданом незаконно нажитых денег! Это всё равно, что двигать прямо в тюрьму.
Что касается «подпольных миллионеров» на тех чукотских землях, у которых связь с Большой Землёй существовала от одной летней навигации до следующей, то для них реформа, проводившаяся в январе, стала роковой.
Читатель, конечно, уже догнал, что военврач с именем Абдуразак был доктором, мягко говоря, специфическим.
Погостив в родном кишлаке после увольнения из армии в запас, Тош переехал в Бухару учиться в сельскохозяйственном техникуме. В техникум он приехал от колхоза, и был принят без вступительных экзаменов. На следующий год в тот же техникум поступил парень-узбек, тоже отслуживший в Бухте Угольной годом позже. С этим парнем Тош особенно не общался до тех пор, пока его не вызвали на допрос к следователю, который специально прилетел из Ташкента.
Все вопросы следователя касались его службы с Абдуразаком: с кем доктор встречался, кому передавал пакеты и что в тех пакетах было; не замечал ли Тош в поведении врача чего-то подозрительного? Напуганный вызовом и допросом, молодой человек выкладывал всё, что знал.
Вечером того же дня он встретился с бывшим сослуживцем, которого тоже допрашивал следователь. Парни рассказали друг другу о вопросах следователя и своих ответах.
В тот же вечер от товарища Тош узнал, что произошло в части во время денежной реформы.
Абдуразак использовал солдат узбеков и таджиков, вручая им крупные суммы для обмена в сбербанке, причём за большое вознаграждение.
Но во время лыжного кросса бойцы обнаружили много старых денег, рассыпанных по склону сопки. Они быстро догадались, кто мог эти деньги выбросить.
Тош понял, откуда у простого военврача столько денег. Даже если бы он брал деньги за свои услуги населению, такие суммы не набрались бы. Самое вероятное – он сам привозил терьяк* и анашу, и перепродавал медицинские наркотики в полной уверенности, что шаманы реализуют их среди чукчей без риска разоблачения.
Но ведь Абдуразак был врачом и неплохим удачливым хирургом! Чего же ему не хватало? И неужели своё геройство во время смертельно-опасных метелей он проявлял не ради больных, а ради денег? Но ведь они пробирались и в бедные стойбища! О, Аллах, где ты держишь это своё создание – ближе к себе, или – к муравью?
Это больше всего угнетало Тоша.
Кумир пал.
Утром мы покинули ущелье, и Тоша я никогда больше не видел.
Моя командировка вскоре закончилась, я привёз с собой в Ташкент мясо дикого кабана, а жена при его разделке нашла автоматную пулю. Но кабан был убит всё же выстрелом из мелкашки Тоша.

*). Терьяк – опиум-сырец.


Рецензии
Станислав, хотя давно Вас знаю и давно жду ответа на вопрос: "Где Вы сфотографированы? Какой город за Вашей спиной? "), но этот Ваш рассказ открыл мне Вас заново. Каждое предложение так сочно, насыщенно, что хочется вычитывать каждый слог, что я и сделала.
Правда, в одном эпизоде нужно было бы кое-что исправить, но нет сил заниматься
советами...где-то между муравьём и Аллахом)))... я, бывшая дюймовочка, уже не хочу тратить на это время. Лучше прочту ещё что-нибудь. Вперёд!

Жила в Сталинабаде в 1941-1944, но, несмотря на крохотный возраст, экзотику Таджикистана заметила! Это незабываемо.

И у меня 1961 г. был вторым после окончания университета. Весной 1961 г., в сибирской глуши, где не было ни радио, ни, конечно, ТВ, узнала по сарафанному радио о полёте Юрия Гагарина в космос! Какое училище Вы закончили? Я встречала здесь несколько талантливых, грамотных офицеров. Горжусь ровесниками!

Жарикова Эмма Семёновна   14.12.2016 20:27     Заявить о нарушении
Про Ваши училища и академию уже прочитала. Здорово!

Жарикова Эмма Семёновна   14.12.2016 22:41   Заявить о нарушении
Эмма, это - рассказ, то есть произведение синтетическое и в меру моих талантов - художественное. Но Тош - реальная личность с тем же именем, и было всё - разговоры с ним, и возвращение в Ташкент с мясом кабана и автоматной пулей. Это был 1975 плюс-минус пару лет... я в ту пору ещё был достаточно романтичным, но становился ещё больше романтичным, когда удовлетворял любопытство 15-летней дочери и 10-летнего сына, по моём возвращении из многочисленных командировок. Почему-то сейчас больше о моих россказнях вспоминает жена, иногда подсказывает какие-то детали, которые десятилетия спустя уплыли из моей памяти. Хотя и дочь тоже. А вот сына уже нет - порок сердца...
Спасибо за внимание к моим сочинениям - это греет душу...
Ваш!

Станислав Бук   15.12.2016 08:00   Заявить о нарушении
Примите моё сердечное соболезнование.

Жарикова Эмма Семёновна   15.12.2016 12:55   Заявить о нарушении
С большим к Вам уважением!
Не знал, что Вы жили в Душанбе. Как он ныне называется. Я Точикистон знаю неплохо и люблю. Правда в Ваши года он был иной.
Я писал про Таджикистан - Миротворец, - Трезор. (3-4 глава).
Это цветок Средней Азии.
С уважением, Игорь.

Игорь Донской   10.01.2018 15:46   Заявить о нарушении
На это произведение написано 17 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.