***

Молчаливая и таинственная зима; высокое, холодное небо и только мягкое снежное облачко смягчает холодность и непричастность к тихому зимнему сну. Оно затянуло небо и по его доброте и мягкости, а может и из сострадания летит белый, пушистый снежок. Он летит так легко и просто, то, зависая, и паря в легкости неба. А то, поспешно ложась от легкого ветерка, но всегда с добротой и любовью, покрывая заботливо пушистым и белым покрывалом. Сколько любви и нежности, сколько тепла и доброты сокрыто и в каждом проявлении оно осыпает  благодатью таинственного.
            Величавые заснеженные просторы, раскидистой широтой соприкасаются с небом и от прикосновения оживают живым и подвижным мерцанием, мерцанием солнечных лучей, играя светом неба как отблеск,… как вторящее эхо.
           Как же странно и нелепо, когда в такой любви и гармонии, в тишине и покое сгущаются темные тучи и налетает ветер, он безжалостно рвет и мечет, подхватывая и кружа мягкий летящий снег, срывая покойный снежный покров и со всей неистовость затягивая в свой неспокойный и властный мир.
        До теле все жило и радовало, до  теле деревья стояли в своей ажурной тишине и в спокойствии, созерцавшие красоту и покой, нежность и заботу о сем. ….. А теперь, все выло и завывало пронзительными звуками боли и печали. В порывах ветра деревья гнуло и пригибало к самой земле и в воздухе слышалось потрескивание и хруст хрупких и беззащитных ветвей. Но вьюга застилала все, и сквозь снежную пургу ничто не было видно. Лишь звуки все сгущались и нарастали своим недобрым проявлением. Сколь кружило, сколь завывало, сколь длилось то дерзкое бесчинство?
        Но и сему приходит конец. Обессилил ветер в своей злости и ярости, поутих, да и совсем пропал.
          И спустилась тишина мудрая, во всем своем безмолвии и глубине непостигаемой.
И ценнее прежнего, и дороже, и долгожданнее молчание и таинство ее, и то высокое небо, и облачко снежное и снежок тот добрый и мягкий.
         Все прошло, все улеглось, все поутихло, а любовь…любовь то она осталась. Не одним ветром не выдуть, не одной пургой и вьюгой не засыпать. Лишь с новым приливом любви и нежности, доброты, смирения и кротости заживет и задышит все живое.