Трёхсотые

Попытка показать несколько дней из жизни людей, которые, возможно, живут среди нас. Которых мы не знаем, не замечаем или стараемся не замечать. Которых  мы не понимаем и вряд ли когда-то поймём…

…- Здравствуй, Марина. – Тихо поздоровался майор с женщиной, стоящей в дверях.
- Здравствуй, Игорь. Ты к Серёже?
- Да. Он дома?
- Нет. Но ты проходи, подождёшь. Он через полчаса обещался быть.  – Женщина пригласила майора войти.
- Спасибо, Марина.
- А ты что такой хмурый, случилось что?
- Рано или поздно это должно было случиться…
- Ты не стой в дверях как не родной. Проходи в кухню, сейчас чай пить будем…
Майор снял куртку и медленно прошёл в кухню.
- Что произошло-то?
- Списали боевую единицу… Уволили в запас… Жизнь окончена…- Горько прошептал майор.
- Ну… - Марина пыталась подобрать слова. – На пенсии жизнь только начинается!  - Но поняла, что сказала глупость. 
Марина придвинула майору чашку с ароматным чаем и села напротив. Оба молчали. Майор смотрел на неподвижную тёмно-бурую гладь в чашке, с трудом различая в ней своё отражение.
- Закурить можно?
- Конечно! Ты же знаешь, что у нас курить можно.
Майор смущённо улыбнулся…
Щёлкнул замок и в прихожей послышались шаги.
-Вот и Серёжа пришёл!
Марина встала и пошла встречать мужа. Спустя минуту в кухню вошёл Сергей.
- Здорово, Игорь!
-Здорово, Серега!
Друзья крепко обнялись.
- Что у тебя случилось?
- Да ладно… - Майор махнул рукой.
- Нет, брат, так нельзя…
- Пошли, проводишь… Поговорим…
-Ну пошли…
- Марина, я скоро вернусь.
Марина даже не попыталась возразить мужу. Она почувствовала, что-то неладное. Ей было жаль майора, но жалеть не хотела, чтобы не обидеть. Она отпустила мужа, потому что понимала, что так будет лучше. Они вместе прошли через ад, они вместе прошли через всю жизнь.  Они понимали друг друга без слов. Она знала, что не имеет права мешать им.
- Иди, Сережа.
Они скрылись за дверью.
-Пошли, выпьем, Серёга… - Равнодушно предложил Игорь.
- Что у тебя произошло в конце концов? – Друг обнял майора за плечи.
- Я… Я тебе потом все расскажу… Пошли.
Сергей не стал ничего спрашивать, а просто пошёл за другом. Они шли молча. Зашли в подъезд, поднялись на этаж.
- А Надя не будет против? – Спросил Сергей, когда они подошли к двери.
- Она ушла…
-А когда вернётся?
- Она не вернётся… - Майор толкнул дверь. Она распахнулась, с грохотом ударившись об шкаф.
Они зашли в квартиру.
- Что значит «не вернётся»?
- Всё! Ушла… Я знал, что она уйдёт…
- Давай ты успокоишься и всё по порядку мне расскажешь.
Они прошли в кухню, сели за стол.
- Когда она ушла?
- Вчера… Уехала. Ничего не сказала. Даже не попрощалась… Ничего не объяснила. Я даже не знаю почему? Зачем?  Может я сам виноват?
- Позвони ей…
- Не могу… Там водка, в холодильнике… Налей…
Сергей достал из холодильника бутылку и на мгновение задумался о закуске.
- Закуски у тебя, брат, не густо…
- Чёрт с ней… Так выпьем. Не разучился ещё?
Майор налил и выпил. Затем ещё одну. Потом ещё… Третий стоя.
- Может хватит, Игорь? Тебе же на работу завтра.
- Мне не надо на работу… Меня списали… Я же ещё Маринке говорил. С работы сразу к тебе зашёл… Ты понимаешь? Обидно… Больно…  - Майор сжал кулаки. – В один день я лишился всего, чем дорожил.  Может дело во мне? Вот скажи мне? Скажи!
Майор смахнул со стола всё, что на нём находилось.
- Игорь, успокойся!
- Не нужно меня успокаивать! Что мне сейчас остается? Что? Я больше 20 лет пытаюсь успокоиться. Почему я не остался там? Почему? 

…Вертолёт плавно взмыл в воздух и, взяв курс начал набирать высоту.  Грегоращенко прислонился щекой к холодному стеклу иллюминатора и погрузился в свои мысли.  Сначала он долго смотрел на красивые виды из окна, на «вертушку» летящую рядом. Виды  быстро надоели и клонило ко сну. Он бы с удовольствием сейчас присоединился к разведчикам, которые сразу же после посадки в вертолёт пристраивались, чтобы было удобнее спать.
- Что грустишь, медицина? Жалеешь, что полетел? – С тёнью доброй насмешки спросил капитан.
- Нет. Я просто впервые лечу в вертолёте…
- Не переживай… Мы из Пули-Хумри с колонной поедем так что считай, что приключения начались… Не то что в кабульском госпитале.
- Да… - Улыбнулся Грегоращенко.  - Как тебе удалось уговорить начмеда? Так быстро, да ещё и в твою часть?
- Чистая случайность!
- Таких случайностей не бывает…
- Какая разница, главное – что сбылась твоя мечта…
Капитан не рассказал о том, как уговаривал он начмеда отпустить старшего лейтенанта. У того в столе уже лежала бумага с положительным ответом на рапорты Грегоращенко, но не хотелось майору отправлять его так «далеко». Он почему-то переживал за него. Боялся. Кундуз – это тебе не Кабул. Это тебе не хер собачий.  Старлей молодой, неопытный… Да и что-то с ним не так. Ходит хмурый, как туча. Молчит всё время. Начмед не стал делиться своими подозрениями с незнакомым капитаном, так настырно выпрашивающего у него врача. Он удивился совпадению. Капитана будто специально прислали за старлеем. После долгих переговоров офицеры договорились и, добившись своего, капитан ушёл с чувством превосходства.   
- Как там в Союзе? – Тихо спросил Грегоращенко у друга.
- Союз – это рай… Союз – это жизнь… - Мечтательно ответил Никольский и зачем-то закрыл глаза.
- А почему ты так рано из рая сбежал? Ты же говорил, что у тебя отпуск на месяц… А сам и  двух недель там не пробыл…
- А что там делать… Я за неделю отдохнул. Несколько дней пил, гулял… Потом надоело. Уехал. Здесь я нужен, а там? Не хотел к раю привыкать, потом отвыкать сложно. – Никольский улыбнулся и замолчал, о чём-то задумавшись. Грегоращенко не хотел нарушать его размышлений, тем более, что ему и самому не хотелось ни о чём говорить.  Он снова припал к иллюминатору силясь рассмотреть что-либо, под «вертушкой» проплывали лишь буро-серые безжизненные горы. Грегоращенко обратил внимание  на посторонний звук – будто лупили железными прутьями по решётке. Старшему лейтенанту этот звук был незнаком. Он потряс за плечо уже спавшего Никольского. Тот сразу всё понял – стреляли из крупнокалиберного пулемёта по наземной цели. Никольский отстранив друга приник к иллюминатору. Среди гор он рассмотрел еле заметный пульсирующий огонек. Затем ещё один. Затем ещё…
От толчка, потрясшего борт проснулись разведчики и сонно осматриваясь по сторонам заволновались. Молоденький  сержант обезумевшими глазами смотрел на капитана, будто ждал приказа.
«Вертушка» начала терять высоту. Экипаж матерился, предпринимая усилия, чтобы хоть немного выровнять машину. Удалось и «вертушка» полетела боком… Ещё несколько минут и никто ничего не успел сообразить как страшный удар о землю опрокинул всех, кто находился в салоне. 
- Ни хера себе посадка! – Выругался один из пилотов. – Эй, в салоне, все живы? Вылезайте пошустрее… 
- Давайте, давайте  - Кричал бортмеханик, который уже был снаружи и осматривал машину.  – Шевелите поршнями!
В течение нескольких минут все: Грегоращенко, Никольский и трое разведчиков покинули борт.
- Никто не ранен? – Тут же поинтересовался Грегоращенко.
- Потом лечить будешь, старлей, сейчас они по нам снова лупить начнут! – Ответил ему пилот, размазывая рукавом куртки кровь по подбородку.
Так или иначе, но ранения получили все без исключения, что не мудрено при такой «мягкой» посадке.
- Ошизеть… Уебались капитально…- Механик с сожалением посмотрел на «вертушку».
- Хорошо ещё, что посадили, а не камнем рухнули.
- Спасибо, ребята… - Шёпотом поблагодарил Никольский пилотов.
По камням чиркнула пуля.
- Вот они, суки душманские, очухались.
Посадку «вертушка» совершила крайне неудачно. Машина чудом не дотянула до горного хребта, а села на равнину со всех сторон окружённую горами. Местность хорошо простреливалась, и здесь они оказались в западне…


… - Прости, Серёга.  – Прошептал Игорь. – Я может, не имею права такое говорить... Ты знаешь, я тебе всегда завидовал. Тебя в Союзе ждали. У тебя жена была, сын. А я там смерти искал… Перед тем как подать рапорт я получил письмо от жены. Она писала, что не хочет больше ждать. Что не хочет такого мужа. Она хотела красивой жизни, которую я  не мог бы ей обеспечить. Она хотела импортных шмоток. Она хотела… А… Я хотел другого. Я туда не за этим ехал. Я был там нужен… Почему после аварийной посадки под Пули-Хумри пуля задела не меня, а сержанта-разведчика? Почему? Зачем ты меня прикрыл тогда, тогда во время обстрела? Когда я тебя оперировал я боялся… Понимаешь, я боялся… Боялся потерять тебя. Ты же мне не просто друг, ты мне брат… Ты… Эта пуля в меня летела! В меня!
- Замолчи! – Серей ударил кулаком по столу. – Ты офицер, Игорь, а ведёшь себя как размазня! – Сергей затряс майора за плечи.
- Мне больно, понимаешь, обидно…
- Игорь, ты пьян. Тебе выспаться надо.
- Работа была смыслом всей моей жизни. Надька – путеводной звездой. Сейчас мне ради чего жить? Скажи, ради чего?
Сергей Никольский молчал, не зная, что ответить. Он представлял себя на месте друга и понимал, что окажись в такой же ситуации, он непременно пустил бы себе пулю в лоб. Жена Маринка, сын Иван -  тоже были главными людьми в жизни полковника Никольского. Находясь на пенсии, полковник не ощущал себя отставником, будучи занятым своей семьёй. Игорь же был для него самым близким другом, почти братом. Вместе росли в детдоме. Вместе глотали афганскую пыль, вместе переживали развал Союза и вместе пытались выжить. Никольский всегда  с теплотой вспоминал  их встречу в Кабуле на пересылке.

…Лейтенант Никольский только что прилетел из Союза. Он в своей новенькой, чистенькой форме, весь застёгнутый по Уставу в жару за 40, впрочем, как и другие, прилетевшие из Союза, привлекал внимание. 
- Ух, жарища…  - Он остановился, поставил чемодан на бетонку и, щурясь от яркого солнца стал осматривать достопримечательности: колючую проволоку, ряды бараков, солдат вооружённых до зубов. Он не знал куда, что делать. На жаре его разморило, захотелось снять китель, сапоги и вообще спрятаться куда ни будь в тень и напиться холодной воды. Ему почему-то стало невыносимо одиноко. Он с грустью оглянулся на транспортник, который только что доставил его в эту чужую, знойную страну. Он даже с некоторой завистью посмотрел на людей, которые грузились в самолёты, летящие в Союз.  Он удивлённо смотрел на людей, тащащих огромные сумки и тюки. Их тащили и женщины и дембеля и даже офицеры. В этот же самолет заносили деревянные ящики, длиной около двух метров. Тогда ему было неведомо, «что» в этих ящиках. Он не знал, что и ему придётся провожать в этих ящиках ребят домой, что ему придётся сопровождать эти ящики. Он не знал и поэтому не испытал никаких чувств. Он просто стоял и смотрел, он просто удивлялся.
- Здорово, земляк! Из Союза? – Послышался где-то рядом голос.
- Из Союза… Только что прилетел. – Ответил Никольский подошедшему лейтенанту медслужбы, бросив мимолётный взгляд на своего собеседника и снова увлёкся наблюдением за посадкой.
- Ты не подскажешь, куда идти? – Как бы между прочим спросил лейтенант, только чтобы продолжить разговор. Он прекрасно знал куда ему идти и кому доложить о том, что «лейтенант медслужбы Грегоращенко прибыл для исполнения интернационального долга». Просто почему-то захотелось поговорить с этим человеком, хотя все тут были «земляки»…
- Да чёрт его знает… Я и сам не знаю. Говорят, что всё равно здесь проторчим. – Никольский отвлекся от «бортов» и повернулся к собеседнику. – Игорь! – Раздалось вдруг громко.
- Серёга! – Грегоращенко сразу узнал в красавце-десантнике своего детдомовского друга.
Друзья обнялись.
- Вот уж не думал встретить тебя здесь!  - Не выпуская из объятий друга, сказал Никольский. – Как твои дела? Какими судьбами тут?
- Я сюда добровольно.
- А ты помнишь, что ещё в детдоме мы  поклялись, что свяжем жизнь с армией?..
- Конечно! Ты ещё лётчиком мечтал стать…
- А ты на флоте хотел служить…
- Ха-ха… Да… Теперь вот вместе землю афганскую топтать будем.
- Хорошо бы попасть в одну часть…
- Ну… Это ты размечтался…
- А вдруг…
- Эй, вы, двое, что топчетесь на бетонке? Заняться нечем? – Послышался недовольный голос. – Валите на хер!
Друзьям было «до лампочки» на всех. Вообще на всех. Даже если бы тут появился сам генерал, то лейтенант Никольский и его, наверное, послал бы.
- Да иди ты! Как разговариваешь с офицерами?
Действительно,  как этот грязный, запылённый военный с ними разговаривает? Почему он на них орёт? Какое он имеет право?
- Тут вам не Союз, товарищ лейтенант! – Обратился к Никольскому незнакомый капитан.
Друзья как положено козырнули.
- Уже больше часа здесь ошиваетесь… Бегом в штаб!
Никольский и Грегоращенко забрали чемоданы и быстро пошли туда, куда указал им капитан.
Здесь, в Кабуле судьба снова развела их. Грегоращенко остался в госпитале, а Никольский проторчав на пересылке больше недели, отправился в Кундуз.


…Майор проснулся поздно ночью. Головная боль мешала ему думать. Понимать. Он пытался вспомнить хоть что ни будь, но не мог. В висках стучало. В темноте он поднялся с кровати, прошёл на балкон и закурил. Осенняя южная ночь напоила прохладой и отрезвила. Выкурив несколько сигарет подряд он вернулся в комнату. Тишина давила на уши. Стрелки будильника, стоящего на столе, отстукивали секунды, и каждый удар отзывался в висках. Больно бил по нервам.
Он прошёл в кухню. В нос ударил отвратительный запах разлитой водки и какой-то закуски, распространявшийся по прокуренной кухне. Майор распахнул окно. В кухню ворвался ветер.

...-Слушай, товарищ майор, если мы собираемся жить вместе и дальше, то пора бы запомнить, что я не переношу полумрак. -   Недовольно сказала Надя майору, распахивая тяжёлые шторы на высоком окне просторной комнаты. – Сидишь как крыса в подвале!
- А мне так нравиться… - задумчиво ответил майор. – Меня устраивает…
- Что устраивает?
- Сидеть как крыса в подвале…
Майор докурил сигарету, смял её в ладони и бросил на пол.
- Мне надоело подбирать! – Раздраженно крикнула Надя.
- Не подбирай… Чёрт с ней… - Безразлично прошептал майор.
Надя присела за стол рядом с мужем. Он обнял её.
- Прости… - Вдруг хрипло сказал майор.
- За что?
- Что жизнь тебе испортил. 
- Я не понимаю тебя, Игорь…
- Всё ты понимаешь. Ты – молодая, красивая. А я? В отцы я тебе гожусь… Влюбился в тебя как мальчишка. А ты пожалела.
- Жалость унижает… Жалость приносит вред… Тебе, как врачу, это лучше меня известно…
- Известно… Тогда скажи, зачем ты живешь со мной? Если не из жалости, то по какой причине?
Надю этот вопрос сильно задел.
- По какой причине? – Со слезами в голосе переспросила Надя. – Я люблю тебя, товарищ майор! Неужели не понятно…
Она вырвалась из его объятий и, отодвинувшись подальше от мужа, закурила. Курила глубоко затягиваясь, нервно. Несколько минут они молча сидели не глядя друг на друга.
- Знаешь, моя жизнь приобрела новый смысл… - Начал майор. –  После Афгана жизнь  разделилась на «до» и «после».  Впрочем, как и у многих, побывавших за речкой. В той жизни «до», я был счастлив. В Афгане я верил. Я знал. Я понимал всё. А в жизни «после» ни черта не понимаю. Не понимаю зачем живу… Не понимал… Пока тебя не встретил. И в жизни появился ещё один отрезок, новый. «До» тебя. И мне очень страшно представить, что будет «после». А это «после» неизбежно, неотвратимо…   
- Дурак ты, Игорь…
- Дурак… - Покачал головой майор.  – Дурак… Я ничего не понимаю. Я не хочу ничего понимать. Мне так легче…  Ничего понимать не хочу… Уже больше двадцати лет не хочу не о чём думать. Тебе не понять… Не понять… Я всех их помню… Куски… Части… Отдельные части людей… Людской фарш… Осколки… Бинты… Они все эти годы стоят перед моими глазами… Все… Груз «300» - это люди… Живые… Пока ещё живые люди… И от меня зависит будут ли они жить… Ты права… Насчёт жалости права… Я не имел права их жалеть…  Я видел их страдания… Стоны, крики… А глаза… Какая боль в этих глазах… А я не имел права жалеть. Я причинял им боль… Чтобы помочь, чтобы спасти… Без рук, без ног… Как они будут жить… Я помню сержанта…  Его положили на операционный стол, он был ещё в сознании. Пока готовили к операции он  бредил… Звал какого-то лейтенанта… Затем кричал, чтоб миномёт накрыл точку… Прежде чем потерять сознание он попросил: «Доктор, сделайте так, чтоб я выжил, чтоб я вернулся… У меня девушка в Москве…». Я ампутировал ему обе ноги и правую руку.  Эта была цена его жизни… А зачем ему такая жизнь? Зачем… Но я не имел права жалеть… Вернулся… Я хотел верить… Я хотел жить… Я надеялся… А мне в лицо плюнули… Плюнули в морду, понимаешь… Матом послали… Не было ничего… Не было… А я их помню, всех тех… Которых не было…
Майор сжал кулаки.

… «Вертушка» гружённая «двухсотыми»  и «трёхсотыми» тяжёло заходила на посадку. Аккуратно, будто проверяя надёжность грунта, шасси коснулись земли.
Военврач капитан Грегоращенко устало бежал к железному чудовищу со страшным грузом внутри. Несколько санитаров обогнали его.  Он прибавил шаг, но ноги от усталости подкашивались. Только вчера вечером  «вертушка» принесла нескольких тяжёлых.  Ночь, проведённая у операционного стола давала о себе знать.
Навстречу ему, опираясь на спины товарищей, проковыляли те, кого «а, да так, зацепило»… Пронесли одного на носилках. Мимо него совсем рядом пронесли второго. Грегоращенко наклонился над носилками.
…Ему не было ещё и двадцати… Грегоращенко знал этого юного сержанта… Он так хорошо играл на гитаре и так прекрасно пел. Он никогда не грустил, всегда улыбался. Уходя на боевые, он подбадривал товарищей… Он улыбался и сейчас… Слабая улыбка сияла на его окровавленном лице. Из уголков губ тонкой струйкой текла кровь. Кровь была повсюду. Она тяжёло хлюпала под спиной сержанта. Она капала с носилок на пыльную землю и густые бордовые капли, сворачиваясь в форму шара покрывались грязным напылением.
- Мы расхуярили их… Товарищ капитан, всех расхуярили… - Пробормотал сержант…
- Скорее! Скорее! – Подгонял санитаров Грегоращенко. – Сколько там их ещё?
- Ещё двое… Один не дожил… - Громко, но равнодушно ответили санитары.
Через несколько минут Грегоращенко уже стоял у операционного стола.
- Сестра! Дайте ему наркоз!
- Нет наркоза, товарищ капитан… - Виновато ответила молоденькая медсестра.
Грегоращенко загнул многоэтажным матом в адрес всех, кто виновен в отсутствии необходимого медикамента.  После кабульского госпиталя он долго не мог привыкнуть к работе в таких условиях. А отсутствие необходимого лекарства приводило его в ярость.
Он не выдержит… - Мелькнула в голове мысль.
- Начинаем! – Скомандовал он персоналу.
Сержант зажмурился и приготовился к чему-то страшному.
- Сержант! Слышишь, меня, сержант? Придётся потерпеть… Ты только глаза не закрывай, слышишь?
Сержант слабо покачал головой.
Раненый скрипел зубами, ругался, пытался высвободиться из-под рук двух медсестёр, пытавшихся зафиксировать его корпус, прижать к операционному столу. Множественные осколочные ранения живота и ног… Несовместимые с жизнью… Это понимал Грегоращенко, но попытка спасти была его долгом.
Сержант умер… И на его мёртвом лице навеки застыла улыбка.
Грегоращенко не смог его спасти… И не смог простить себе его смерть… Первую смерть за всё время его работы…
Усталость валила с ног, тяжёлые веки слипались, клонило ко сну. Необходимо было выспаться, отдохнуть, расслабиться, но впереди были ещё две операции, более менее успешные, которые Грегоращенко провёл автоматически как робот…
Выпить бы водки… Напиться… Забыть обо всём. Я не спас его! Не спас!
Потом он половину ночи бродил по территории госпитального комплекса наслаждаясь ночной прохладой. Капитан долго курил, жадно затягиваясь. Выкурил весь свой НЗ. Накурился до одури, до тошноты. Потом его долго и мучительно рвало, выворачивая внутренности. 
-Товарищ капитан… - послышался в темноте женский голос.
- Кто здесь?
- Вас товарищ полковник искал…
- Что ему надо?
- Я не знаю.
Капитан вышел из-за угла и в темноте чуть не столкнулся с операционной сестрой Наташей, прибывшей совсем недавно. Она приехала сюда добровольно, со второго курса медучилища.
-Что ты здесь делаешь?
- Вас ищу… Товарищ полковник послал… С Вами всё в порядке?
- Да. Всё хорошо… - Сухо, с болью в голосе ответил Грегоращенко.
- Ну я же чувствую, что что-то нет так… Это из-за сержанта?
-  Да. Я – врач, моё призвание спасать, а я не смог! Не сумел…
- Не вините себя.
- Да что ты понимаешь?! А… - Грегоращенко махнул рукой и пошёл прочь.


-Зачем всё это? Зачем!!! – Закричал майор и обхватил голову руками. В ночи его голос прозвучал очень громко. Он отразился от стен квартиры.
 
……Они лежали в постели.  Спать не хотелось только потому, что их ждала очередная ночь кошмарных снов. Не хотелось ничего. Наде хотелось только вот так лежать, прислонившись щекой к груди майора. Здесь она в безопасности. Здесь её никто и никогда не найдёт. Здесь нет холода, нет земляного пола, нет проволоки, больно скручивающей руки, нет противной горланно-гавкающей речи и ломанного русского языка… Здесь нет ничего из той жизни… С той стороны… Майор понимал её. Подобные мысли рождались и в  его голове.  Он всё ещё был там – за речкой, в чужой жаркой стране. Он всё ещё возвращал людям жизни, которые превращались в кошмарные сны наяву. Он всё ещё видел груз «300»…
- Знаешь, - сказал майор. – Мне порой кажется, что мы тоже «трёхсотые»… и ты и я… И все те, кто вернулся… У любого раненого есть шанс на выздоровление… Физическая боль со временем утихает… Забывается… И снова начинается жизнь…  Мы же никогда не перейдём в разряд выздоравливающих. Потому что мы – вечно «трёхсотые»… Кто в голову, кто в сердце… А большинство – в душу… Врачам не под силу извлечь осколки из души. Не под силу зашить рваные душевные раны… Любому врачу, даже самому опытному не удастся спасти этих «трёхсотых»… И даже не удастся облегчить их  страдания… А боль их в тысячи раз сильнее. Врач не имеет права лишить жизни, даже если от него это потребуют… И в этом ужас нашей профессии… Видеть страдания людей и не иметь права прекратить их… Как это страшно…
Она нежно поцеловала майора в губы. Он слегка приподнялся на локтях. Сел. Несколько минут они только пристально смотрели друг на друга. Во взгляде майора Надя усмотрела странную тревогу. Странный, необычный огонь в грустных глазах. Он любовался ей. Старался запомнить.  Он взял в руки локон её волос и прижал к губам. Затем обнял… Как-то  странно – не как муж, а как отец. Или как командир, который посылает бойца в последний бой. Обнял так, будто прощался… От прикосновений его грубых, сильных рук (её казалось странным, что у хирурга могут быть такие грубые руки) к её обнажённой спине стало холодно. Мышцы сжал спазм, будто пропустили еле ощутимый, слабый разряд тока…  Она вздрогнула и тут же почувствовала тепло его тела.  Он всё крепче и крепче прижимался к ней…
А наутро она ушла…

…- Кто?
- Мама, открой…
Несколько секунд тишины. Щелчок, будто затвор передёрнули. Ещё один. Распахнулась дверь.
Полная женщина лет сорока восьми с заметной сединой в каштановых волосах, одетая в серый махровый халат стояла в дверях.
-Мама, здравствуй! – Чужие руки тянуться, чтобы обнять.
Женщина, бледная, как полотно отступила. На шаг. На два.
-Мама!
Женщина наткнулась спиной на тумбу. Аккуратно обошла её. Дрожит всем телом. 
-Мама! Это я!
Белые как мел губы женщины задрожали. Ставшие ватными ноги изменили и женщина медленно опустилась на мягкий диван.
-Что с тобой, мама?
Женщина не отвечала. Она молча с невыразимым ужасом смотрела на незнакомую фигуру девушки лет двадцати семи, в камуфляже, поверх которого надета потёртая кожаная куртка, в грязных армейских ботинках со спортивной сумкой в руках.  Она смотрела долго и пристально, будто пыталась вспомнить.
- Нет! Нет! Не может быть! – Вдруг страшным голосом закричала женщина, закрыв лицо руками.
Фигура приблизилась. Тихо и медленно, словно призрак. Вот-вот призрак коснётся её. Вот он уже садиться на край дивана, совсем рядом с ней. Некуда убежать, спрятаться. Женщина сжалась как затравленный зверёк в клетке. Призрак лишь подошёл к дивану. Тишина. Гробовая. Слышно как тикают старые часы в кухне, как бьётся сердце. Прошло несколько секунд. Может минута. Женщина отняла от лица ладони, затем открыла зажмуренные глаза. Призрак стоял перед глазами.
-Не может быть! Нет… Нет…
Призрак молча склонился над ней. Призрак её дочери. Нет! Нет! Это не она! Не её дочь. Разве может быть эта незнакомая девушка её дочерью?
Карие глаза такие же как у дочери. Коса, длинная и толстая, которой дочь всегда так гордилась. Но эта форма. Эти грязные ботинки. Это незнакомое, какое-то грубое лицо и противный табачный запах. Этот грубый голос. Нет! Это не её дочь! Наденька, Надюша – милая, интеллигентная девушка. Нет, не она! Но тогда почему эта незнакомая девушка называет её мамой? Это всё сон. Сон. Просто дурной сон.
Женщина ущипнула себя за руку, чтобы прогнать сон. Сильно. До боли. Даже вскрикнула. Но призрак не ушёл.
-Что? Что Вам нужно? – испуганно прошептала женщина.
- Мама! Мамочка! Не бойся, это я – Надя.
-Нет! Нет! – Женщина замахала головой.
- Я изменилась. Я уже не та, которую ты привыкла видеть, но это я.
Женщина снова уставилась в лицо девушки. Её глаза. С тем же задорным стальным огоньком. Только огонек этот перерос в пламя. Большие грустные глаза, в которых горит пламя ненависти. Ненависти и недоверия. Эти глаза даже на женщину, которую девушка называет матерью, смотрят с  негаснущим пламенем.
Женщина встала. Дрожь во всём теле ей плохо удавалось скрыть. Она заставляла себя поверить в то, во что давно уже отчаялась верить, в то, что на протяжении нескольких лет казалось ей страшным сном. Она заставила себя поверить, что её дочь жива. 
Девушка молча прошла к двери. За какой-то из двух дверей был тот заветный уголок её детства.   Повернув ручку она слегка приоткрыла дверь, не решаясь войти.  После нескольких минут замешательства она распахнула дверь. Из комнаты повеяло чем-то родным. Коридор в квартире изменился, подвергся ремонту. Наверняка, комната родителей, кухня, ванная и уборная тоже. А вот её комната осталась как прежде. Красные тяжёлые шторы от которых в комнате всегда (даже днём) царил полумрак. Надя терпеть не могла, когда они закрыты. Но в её отсутствие их никто не открывал. Односпальная койка в углу, над которой на стене вместо ковра огромное количество черно-белых фотографий маршалов, генералов, героев войн: Великой Отечественной, Афганской и Чеченской. На койке, как и раньше восседал большой плюшевый медведь в тельнике и голубом берете. Напротив низкий столик по обеим сторонам которого два мягких чёрных кресла. Над столом крест накрест водружены два флага:  копия  Знамени Победы и флаг ВДВ. Между ними – вымпел, на котором красуются ордена и медали деда–ветерана. В углу у самой двери телевизор, установленный ловко, что можно смотреть и с обоих кресел и с койки. Всё свободное пространство на стенах занимают книжные полки.   «Поистине «генштаб» или совет ветеранов. – С тёплой улыбкой прошептала девушка. – Не зря друзья шутили». Она прошла по комнате окутанной бордовым полумраком и подошла к окну, возле которого стоял стол. Она дёрнула за цепочку на лампе с зёлёным абажуром, которую она очень любила и называла «чекистской». Полумрак рассеялся и комната залилась светом. Появилась возможность всё более детально рассмотреть.  На столе устаревший ноутбук, заточенные карандаши, хаотично разбросанные какие-то бумаги и блокноты. Старый платяной шкаф одиноко и ненужно стоит в углу возле стола. Девушка осторожно поставила на пол  тяжёлую сумку, всё это время находившуюся в руках и присела на край койки. При свете лампы девушка обратила внимание на то, что ранее не заметила – на столике под флагами в тяжёлой, резной раме стояла фотография, с которой смотрела двадцатилетняя девушка. В нижнем правом углу фотографии проходила чёрная лента. Возле рамы  сгоревшая, оплывшая церковная свеча и свежие красные гвоздики.
Девушка несколько минут не отрываясь смотрела на столик.
«Бедная мама. Мамочка. Для неё я умерла. Для неё меня больше нет. А эта комната… Эта комната – алтарь…» Со странным смешанным чувством ужаса и жалости подумала девушка.  От жалости к матери у неё сжалось сердце. «Как она постарела? Сколько седых волос?» К горлу подкатил ком, трудно стало дышать. Душно. Жарко. Слёзы горячей росой выступили на ресницах. Хотелось выбежать из комнаты и убежать. Далеко-далеко только бы мать не увидела её слёз. Или наоборот, упасть матери в ноги или обнять её.
Девушка почувствовала нежное прикосновение. Родная рука матери легла на плечо и через толстую кожу куртки девушка почувствовала её тепло.
- Я все эти годы ждала тебя.  – Прошептала женщина. – В «новостях» о тебе говорили. Говорили страшные вещи. Доченька, зачем тебе это?
Женщина присела на край койки рядом с дочерью. Девушка молчала.
- Зачем, Наденька? Зачем?
- Надо было, мама…
- Отец первый перестал ждать. И мне советовал. А я ждала… Приду сюда с тобой поговорить… Отец говорит, что я с ума сошла. А я верила, что дождусь тебя…
Девушка не знала чем утешить мать. Женщина не плакала, она без умолку бормотала какие-то несвязные слова и девушка опасалась как бы мать не сошла с ума.
- Мама, я бы сейчас что ни будь съела.
Девушке совсем не хотелось есть, но ей показалось, что это отвлечёт мать, заставит думать о другом.
Женщину как током ударило. Она вскочила с койки.
-Сейчас… Сейчас… Что бы ты хотела? Пирожки хочешь?
Девушка молча кивнула.
-Я сейчас… быстро.
Женщина скрылась за дверями комнаты. Слышно было как она хлопочет на кухне.
Девушка сняла кожаную куртку и бросила её на кресло. Грязные ботинки по привычке поставила возле койки.
С кухни доносился приятный, невообразимо отрадный запах пирогов, разогретых в микроволновой печи и чая с бергамотом.
Девушка вышла из комнаты и прошла в ванную. Ванная сверкала образцовой чистотой. Среди сверкающего кафеля и акрила витал дурманящий, пьянящий запах мыла и отцовского одеколона. С дороги безумно хотелось принять ванну. Но не было сил. Надя быстро умылась и вышла в кухню.
- Присаживайся, Наденька. – Ласково пригласила мать. – Пирожки с яблоками, как ты любишь… Бутербродик сделать? Я мигом…
Женщина снова забегала по кухне.
Надя с удовольствием съела пирог и выпила чашечку ароматного чая. Больше есть ничего не хотелось. Но ей было приятно наблюдать как мать хлопочет, делая какие-то мудрёные бутерброды, какие Надя любила в детстве.
- О, мама. Таким количеством можно роту накормить. – Пошутила Надя, когда мать поставила на стол большую тарелку с бутербродами.
- Ты, наверное проголодалась с дороги? 
- Ужасно… - Улыбнулась Надя.
Надя так и не притронулась к бутербродам. Мать и дочь сидели, молча пили чай. Никто не мог подобрать подходящей темы для разговора. Стрелки настенных часов приближались к полуночи.
- Мама, тебе, наверное, завтра рано вставать? – Вдруг спросила Надя.
- Нет, нет, ничего страшного проснусь. Не волнуйся. А вот ты, устала, наверное?
- Да. Но ты не волнуйся, мама. Вот помогу тебе на кухне и пойду спать. – Надя взяла со стола чашку.
- Что ты? Иди спать. А я уберу и зайду к тебе.  – Сказала мать, взяв из рук дочери посуду.
- Хорошо, мама.
Вернувшись в комнату Надя, не раздеваясь легла на койку, покрытую чёрно-красным пледом, выключила свет и тут же заснула.

… Надя сквозь сон услышала, что  пришёл отец.  Громко хлопнул дверью и тяжело зашагал по коридору.
- Ирка! Давай, что ни будь пожрать!  - Раздался его грубый голос. – Тороплюсь.
Послышались торопливые шаги матери.
- Тише! Володя, тише! Не ори. Надя вернулась…
-Что? Ты совсем что ли ****улась?!
- Вчера вечером. Я сама не сразу поверила.
- Где же это интересно она шлялась пять лет?
-Володя, зачем ты так?! – Со слезами в голосе спросила мать. – Вот проснётся – поговоришь с ней.
- Некогда мне ждать! Дел по горло! Это у тебя никогда не бывает работы. Пусть сейчас выйдет и всё объяснит. Всё расскажет.
- Тогда вечером поговоришь с ней. Мне она тоже ничего не рассказывала.
- Я поздно вернусь. Интеллигентка вшивая уже спать уляжется!
- Володя, прошу тебя,  не говори так. – Со слезами проговорила мать.  – Я тоже ничего не знаю, но, по-моему она служит в армии.
- Ещё лучше! – Рассвирепел отец. – Портупея! Только этого не хватало. Зови её сейчас же!
Он быстро снял верхнюю одежду, обувь и прошёл в кухню.
Надя не заставила себя ждать. Она быстро вышла из комнаты и предстала перед отцом.
- Вояка херова! Явилась! – Заорал отец, как только девушка вошла в кухню.
- Здравствуй папа. – Спокойно сказала она.
-Рассказывай, где тебя черти пять лет носили? Как в Чечне оказалась? Каково в плену у чурок? Понравилось?
Надя молчала.
- Ну? Что молчишь? Нечего сказать? Конечно! Все нервы матери истрепала, шлюха. – Отец открыл бутылку и налил полную рюмку водки. – Сядь!
Надя села за стол.
- Пить будешь, вояка? – Отец поставил перед дочерью рюмку и до краёв наполнил её.
-Ты совсем рехнулся! – Мать резко смахнула рюмку со стола. Содержимое расплескалось по белой скатерти.
- Скройся в комнате! И чтоб я тебя не видел! Мы сейчас разговаривать будем!
- Я не уйду!
- Я сказал! Не нарывайся! – Отец ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжала и подпрыгнула посуда. 
Мать залилась слезами и молча удалилась.
Отец налил себе ещё одну рюмку и залпом выпил. Тут же, сходу, налил третью.
Надя молча наблюдала за отцом.
Он изменился. К несчастью, в худшую сторону. Алкоголь совсем погубил его. - Думала Надя. 
- Ну, давай же! Рассказывай!
- Что рассказывать… Ты же всё знаешь… Про плен…
- Ещё бы! Из «Новостей» узнал.
- Так что тебя ещё интересует?
- Где была остальное время! – Заорал отец.
- Год в плену… Затем… Затем… Тебя не заинтересует моя дальнейшая жизнь…
- Мать сказала, что ты служишь. Подстилка значит офицерская… – Сказал отец с мерзкой ухмылкой.
Девушка смотрела на отца, и взгляд её выражал некий синтез двух противоположностей: жалости и ненависти. Обида, душившая и жгущая душу и в тоже время странное чувство, которое позволило её держать себя в руках. В сильно сжатом кулаке. Она молчала.
Отец налил ещё рюмку и осушил залпом  как и первые три без закуски.
-Ну! Что ты всё время молчишь? Говори же! Раньше, я помню, ты была очень болтлива. Чем и погубила себя…
- Нам не о чем разговаривать, папа…- Вполголоса сказала Надя и вышла из-за стола.
- Ну и *** с тобой! – Крикнул ей вслед отец.
Ещё с пол часа с кухни доносился звон бьющегося стекла и многоэтажные маты. Затем послышались тяжёлые, очень громкие, нарочно громкие шаги. Сильный хлопок металлической дверью.
Через несколько минут комнату наполнили матерены шаги. Торопливые, нервные. Какие-то сборы и, наконец, такой же громкий хлопок дверью.


… Милый, родной дом. Он встретил её неласково. Может именно поэтому в него так не хотелось возвращаться. Она бы и не вернулась, если бы ни желание начать новую жизнь. Переписать повесть своей жизни с нового листа. А прошлое – забыть. Сжечь как ненужные замаранные бредовой писаниной листы. Но рукописи, как известно, не горят. Может именно поэтому прошлое не забывается. Оно снова и снова на протяжении пяти лет стучалось в двери её памяти. К этим воспоминаниям добавлялись всё новые и новые. И вся эта огромная армия мыслей, всё чаще и чаще с новым, сильным напором ломилась в мозг. И все эти пять лет Надя старалась покрепче запереть двери. Алкоголь помог ей почти полностью забыть чеченский плен. Впрочем, этому поспособствовало ранение в голову во время перестрелки. А спиртное уже помогало вынимать осколки воспоминаний и глушило физическую боль. Осколки как прошлого так и настоящего. Забылось всё… А забылось ли?...


…В трубке слышались длинные гудки. Надя снова и снова набирала заветный номер телефона.
Что с тобой, майор? Что с тобой?
Сердце вырывалось из груди, билось бешено. Душили слёзы. В висках стучало.
Надя быстро оделась, взяла сумку и выбежала из комнаты.
Ключи! Где же они?  Где? Ведь были же запасные. Надя рылась в настенном шкафчике, перебирая всякий хлам. Отыскав, наконец, ключи девушка вышла из квартиры, заперла дверь и бегом спустилась с лестницы. Уже в подъезде она встретилась с отцом.
Рано что-то он вернулся…
- Куда ты так торопишься, вояка? – грубо спросил отец, схватив Надю за руку
- Отпусти. Мне нужно ехать…
- Нужно ей! Могла бы вообще не приезжать!
- Отпусти. Я уеду и больше не вернусь…
Громкая, размашистая пощёчина обожгла лицо. Надя отшатнулась и едва удержалась на ногах. Отец грубо схватил её под руку и потащил домой.
Он втолкнул Надю в её комнату и зашёл за ней следом плотно закрыв за собой дверь.
- Сядь!
Она села на койку. Отец сел рядом. Оба молчали. Надя,  не мигая смотрела куда-то в тёмный угол комнаты. Глаза, наполненные толи ненавистью, толи обидой орошались слезами. Ей не хотелось демонстрировать свою слабость перед отцом, но слёзы предательски демаскировали её огрубевшую, застывшую душу. Она не утирала их. Она ощущала себя школьником, которого отец распекает за шалость. Может сейчас её терзало чувство вины, раскаяние… Вины перед кем? Перед отцом, который упрекал её за каждую копейку? Перед матерью, которая из-за любви к отцу и нередко поощряла его действия? Если бы она не вернулась, то наверняка бы никто  и не вспомнил о её существовании.  Мать до конца бы верила, что её дочь убита чеченскими боевиками и молилась у самодельного алтаря – это было бы для неё меньшим злом, чем возвращение дочери. А отец  сыпал бы в адрес дочери проклятия, называя её разными выразительными словами. Надя бы этого не слышала и ей самой было бы легче. Она бы жила и знала, что где-то есть её мать и отец, но они чужие ей. Что она словно сирота при живых родителях. Сейчас она упрекала себя только за то, что вернулась. Она наградила себя ещё одним грузом воспоминаний, который  так же будет стараться сбросить, заливая спиртным.
-Надя. – Вдруг мягко сказал отец.
Наде стало как-то не по себе. Она привыкла только к грубому тону, с которым всегда обращался к ней отец. Надя молча повернула голову и посмотрела на отца. В его пьяном взгляде просматривался едва уловимый мираж отцовской нежности. Даже лицо как-то изменилось.
- Доченька, мы давно перестали понимать друг друга…
Надино лицо скривилось в усмешке.
- Да папа, с тех пор как я окончила школу… С тех пор как начала кое-то понимать в этой жизни… С тех пор как…
- С тех пор как начала пытаться её изменить!
- Да!
- Ты ничего не изменишь! Ничего!
- Почему тогда ты не остановил меня раньше?
- Почему? Когда ты как Павка Корчагин – твой кумир, рвалась в бой; готова была на всё ради партии, члены которой равняли тебя с землёй и, наконец, предали, я пытался тебя остановить, но ты и слушать не хотела. Когда ты… Когда… Неправильную ты выбрала дорогу в жизни…  А сейчас поздно уже… Тебе будет трудно свернуть с этой дороги.
- А я не хочу… Не хочу с неё сворачивать. Мама мне ещё тогда советовала жить, так как живут остальные. Плыть по течению. Думать только о себе. Жить только сегодняшним днём…
- Мать была права – все так живут.
- Это не жизнь!
- А что, по-твоему, жизнь?
- Жить можно только тогда, когда видишь смысл в своём существовании, когда приносишь пользу! Когда знаешь, ради чего живешь! Когда… Жить только для себя – позор!
- Кому ты хочешь принести пользу? Этой стране, которую ты никогда не считала своей родиной? Этому народу? Что и кому ты хочешь доказать? Да и кому это нужно?!
- Мне… Понимаешь, папа, я доказала себе… Ты говорил мне, что я неприспособленна к жизни, что я ничего не могу, ничего не умею… Я хотела доказать обратное… Во время службы в  армии я окончательно разочаровалась  в системе. В чеченском плену я окончательно разочаровалась в жизни на гражданке. Там было всё ясно, всё обоснованно, всё объяснимо…  Сейчас же я разочаровалась во всём… В жизни вообще!
- Сопливая ещё, чтобы так говорить!
Надю задели слова отца.
- Не клеиться у нас что-то разговор, папа. Давай закончим его поскорее. А завтра… Завтра… - Надя хотела сказать, что утром она уедет, но не смогла.
- Что завтра?
- Ничего…


…Надя вошла в чрезвычайно популярный трактир в городе. С трудом найдя свободный столик она расположилась на «фирменном» деревянном стуле в тёмном углу, где было наиболее уютно. Вмиг возле столика оказалась официантка и учтиво подала меню.
- Водки… - Равнодушно сказала Надя, поймав на себе любопытно-удивлённый взгляд официантки.
- Что простите?
- Водки мне принесите! И не надо меня так рассматривать!
- Сколько?
- 250.
- Что ещё?
- Что ни будь…
Официантка начала перечислять заученные из меню блюда.
-Так что желаете?
Надя равнодушно ткнула неровным сломанным ногтем, указывая на какое-то блюдо.
- Это… И это…- Палец скользнул дальше.
Официантка записала и поспешно удалилась.
Надя закурила. Серой ниточкой дым струился к потолку, заполняя пространство удушливым запахом. Лампа, висевшая над столом раздражала, музыка давила на уши и Надя пожалела, что зашла сюда, а не выбрала более спокойное место. Но идти уже никуда не хотелось. Она придвинула вплотную к стене стул и, погрузилась в тень.
…Как крыса в подвале… Как крыса…
Время тянулось чертовски медленно. Надя не заметила как выкурила почти целую пачку сигарет. От чего закружилась голова и запершило в горле. Затушив последнюю сигарету Надя отодвинула пепельницу и откинулась на спинку жесткого стула.
Чтобы как-то скоротать время она стала наблюдать за происходящим вокруг.
Её внимание почему-то сразу привлекла компания за соседним столом. Стол был и без того большой, но компания, быстро приватизировала только что освободившийся стол. Когда столы были сдвинуты, компания удобно расселась. Их было семь человек. Они очень громко разговаривали, чем, конечно же, мешали присутствующим…
Официантка принесла заказ и пошла обслуживать компанию.
Чувство голода уже прошло. Надя налила из графина холодной водки и залпом выпила. Съев несколько кусочков мяса из большого блюда она снова закурила.
Снова обратила внимание на компанию. Их голоса были хорошо различимы и она из интереса стала прислушиваться…
-Ребята! Ребята! – Привлёк к себе внимание молодой человек лет двадцати пяти. – Послушайте меня!
- Да, Виталя, мы тебя слушаем! – Кокетливо выкрикнула пышногрудая брюнетка.
- Сегодня – 15 октября… Каждый год вот уже пять лет мы собираемся вместе в этом трактире… Почему именно в этот день? Вот кто мне скажет? А?
Молодые люди стали наперебой спорить.

…- Ребята! Ребята! – Виталик постучал вилкой по бокалу. – Ребята! Давайте сейчас каждый из нас, вслух, при всех помечтает. Помечтает о том, как он видит своё будущее.
- Отличная идея! – Захлопала в ладоши Рита. -  Виталик – ты гениален! Начинай!
- А почему я?
- Ты придумал ты и начинай! Пример покажи!
- Ладно. Значит так. – Виталик принял важную позу. – Я вижу себя в спортивной журналистике. Только в ней… Вот представьте – смотрите вы чемпионат мира по футболу или какое-либо другое спортивное состязание мирового масштаба, естественно. И слышите мою фамилию. Я – знаменитый спортивный комментатор!
- Ага! Как тот самый, который сказал: «***, там штанга»!  - Съязвил Серёжа. – Ты не помнишь его фамилию?
- Не помню… Да и не важно… Я буду круче!
Сокурсники дружно рассмеялись.
- Кто следующий?
- Ой, давайте я! Давайте я… Пока не забыла! – Заторопилась Рита. – Я вижу себя в мире моды. Я – редактор модного журнала. Знаю обо всех новинках, встречаюсь со знаменитыми кутюрье. И вообще я богата и знаменита…
- Э, постой! – Легонько толкнула подругу в плечо Света. – Ты что это чужые мечты крадёшь? Я тоже так хочу!
- Ты будешь моим замом?
- Почему это замом?
- Потому что у меня грудь больше! – Довольно серьёзно сказала Рита, любовно погладив свой пятый номер.
Света заметно обиделась.
- Давай,  Ольга, трави свою байку. Ты мастак в этом деле. Только, чур, с юмором.
- Я открою журнал типа «Крокодила» или тележурнал типа «Фитиля» и в первом же выпуске промою кости нашему институтскому начальству.   – Зло, серьёзно и совсем без юмора сказала Ольга.  – И вообще, не называйте меня «Ольга»! С первого курса вас об этом прошу. Я Оля, Оленька, Ольчик… Всем ясно?
- Да! – В один голос сказали ребята.
-Теперь ваша очередь  Сережа и Серёга.  – Предложил Виталя.
- Мы – богатые и знаменитые. – Начал Серёжа, почесав за ухом.
- Живём в Штатах и работаем в «Нью-Йорк таймс» или «Вашингтон пост». – Серьёзно заключил Серёга.
- Вот это наполеоновские планы!  - Протянул Виталий.
- А как ты думал, салага?  - Пошутил Сергей. – Не хуже чем у тебя.
Всё опять же громко засмеялись.
- Теперь мы перейдём к нашей «элите». – Вновь влез Виталя. – Наташа, как ты видишь себя в будущем?
Наташа кинула серьёзный взгляд из-под чёлки и громко произнесла:
- Я буду воспитывать ребёнка! Буду верной супругой и хорошей матерью.
- Коротко и ясно! Теперь ты, Макс! Наш дорогой староста!
- Моя любовь – автомобили. Я буду работать в этой теме. У нас огромное количество журналов для автомобилистов.
- Давайте выпьем за наши мечты! – предложил тост Виталик.
- Ещё не всё выступили. – Перебила его Рита. – Давайте предоставим слово нашему молчаливому комиссару, нашему партийному деятелю – Надежде.
Виталик смутился. Ему стало стыдно за то, что он преднамеренно не хотел давать девушке слово. Её недолюбливали за излишнюю строгость и прямолинейность. А так же за привычку «гнуть линию партии» и говорить как на митинге.
Выпускники устремили свой взгляд на скромно сидящую в углу стола Надю. Девушке не очень-то хотелось говорить что-то.
- Ах, да. Конечно же, Наденька! Прости, пожалуйста.
- Ничего страшного. Я не загадываю на будущее. – Скромно ответила она.
- Не обижай коллектив! – Крикнула Ольга. -  Ты не на семинаре по социальной лингвистике. Не бойся говорить. Ты будущий журналист!
- Минуточку! – Встрял снова Виталий. – Я скажу за нашего дорогого комиссара. Она ещё несколько лет поработает в своей газетёнке, а затем станет редактором, потом пробьётся в депутаты. Затем совершит революцию. И возглавит страну…
Виталий не договорил.
- Заткнись! – Грубо перебила его Наташа. – Думай, что говоришь!
Она бросила взгляд на Надю.
- Хоть раз дайте ей спокойно высказаться!
Надя поняла, что уйти от изложения своих планов не удастся. Не отвертеться. Тем более, что на неё смотрит весь курс. Она в сердцах проклинала Риту, которая так неудачно вспомнила про неё и Ольгу,  и Наташу. Однако, после нескольких минут замешательства она встала и тихо начала:
- Нет, Виталик, ты ошибаешься. Я никогда не стану депутатом и уж тем более не возглавлю страну. Насчёт революции… Такие вещи быстро не делаются… Вы конечно не это хотели от меня услышать. Вы думали, что я снова начну говорить вам про Ленина, Сталина, Партию и т.д. Я не  оправдаю ваши ожидания. Вы попросили меня сказать, я скажу. Моя мечта… Я опоздала на гражданскую войну, Великую Отечественную, опоздала в Афганистан… Но «горячих точек» много… Лучше умереть стоя чем жить на коленях…
Повисло долгое молчание после того как Надя закончила своё короткое выступление.
- Ты вроде меньше всех выпила… - С шуткой сказал Виталик, решив, что Надя «конкретно заливает».
Надя ушла. Никто не стал её останавливать.

…Компания принялась распивать спиртное всё так же громко рассуждая о 15 октября.
- Послушайте! – Громким грубым с хрипотцой голосом начал молодой человек с длинными волосами, забранными разноцветными резинками во французский хвост. – 15 октября… Помните в этот день 5 лет назад мы сидели за этим же столиком? Помните вот по тому самому экрану… – Молодой человек указал на плазменный монитор на стене, транслирующий популярные музыкальные клипы. -  Почему-то показывали новости? Помните?
Компания притихла – все внимательно слушали молодого человека.
- Помните в этот день ушла от нас наша подруга, наш «молчаливый комиссар», как мы её называли…
- Надя Арсенова… Она единственная из нас, кто остался верен своей мечте… Она поступила так как хотела… - Вставила девушка, посмотрев на друзей из-под чёлки.
- Мы не верили ей…
- Она была особенная…
- Лучшая из нас…
- Давайте выпьем за неё… Вечная ей память…
Все семеро встали и, не чокаясь выпили.


 …Город… Какой-то город… Населённый пункт… Дорога… До населённого пункта по этой самой дороге. Чертовски далеко…
Перемещаться только по знакомой местности, ни в коем случае не садиться в незнакомые автомобили, не вступать в разговор с незнакомыми, не говорить кто вы, откуда вы и с какой целью прибыли… Курс лекций по расследовательской журналистики «Поведение журналиста в «горячей точке»… Здесь не «горячая точка»…
Белая «Нива»… Грязная, запылённая… Останавливается у обочины, совсем рядом. Выходят двое. Бежать… Бежать! Б-е-ж-а-тьььь! Бессмысленно… Более глупой мысли в голову прийти не могло. Ускоряет шаг. Эти двое тоже. Бег. Быстрее… Быстрее…  Пыль… Трудно дышать… Будто что-то сжимает горло. Во рту пересохло… Плечи тянет тяжёлый рюкзак… Лёгкие удобные кроссовки как кандалы не дают сделать шаг. Ноги отказываются передвигаться. Замедляет шаги. Двое приближаются. Совсем близко.
Заламывают руки. Вяжут чем-то жёстким… Боль… Будто огнём обожгло запястья… Проволока…  Темнота… Удушливый запах гнилой муки от старой мешковины…
Даже ни малейшей попытки к сопротивлению… А ещё в ВДВ служила… Размазня! Слякоть ты сержант Арсёнова… Нет! Почему же… Мне нужно… Узнать изнутри… Прочувствовать… Нутром, кожей… Пусть мозг отчаянно сопротивляется… Какой материал получиться! Какой материал… Если жива останешься…  «Ни один материал, даже самый сенсационный, не стоит жизни журналиста…» А какая тут сенсация? Новая страница в дневнике.
Вот уже потрошат рюкзак. Фотоаппарат…  Блокноты… Тушёнка, хлеб… Деньги… Кажется ничего не заинтересовало… Нет! Нет! Блокноты забрали… Не видно ни черта, но это точно. Фотоаппарат, кажется, тоже…  Потащили к машине… Швырнули на заднее сидение. Эти двое рядом…
Документы… Нахрена взяла их с собой? Позже обыщут…
Машина тронулась и покатила по неровной ухабистой дороге…

…Надя выпила ещё… Третий тост… За всех, кто в Афгане. За всех, кто в Чечне.  За всех… Стоя. Плевать, что подумают.  Плевать на всех. Надя встала и выпила. Люди за ближайшими столиками посмотрели на девушку в камуфляже. Привлекла она внимание и компании молодых людей. Они все семеро посмотрели на неё. О чём-то тихо заговорили.
- Счёт, пожалуйста… - Обратилась Надя к проходившей мимо официантки.
Расплатившись, она надела куртку и пошла к выходу мимо шумной компании.
- Надя… - Донеслось до её слуха… Откуда-то издалека… Из прошлого. С другой стороны. – Надя…
Она оглянулась. Из-за стола встал длинноволосый молодой человек.
- Надя…  - Снова неуверенно повторил он.
- Не надо ворошить прошлое, Макс…  - Она произнесла его имя как-то по-своему, по-особенному. Протягивая звук «а». Как в просьбе.
Она улыбнулась и направилась дальше. Уже у дверей, сквозь шум и музыку она услышала многоголосое: НАДЯ!
Она оглянулась снова и отрицательно покачала головой.
Зачем вспоминать? Зачем ворошить прошлое? Кому от этого легче?..



…Домой она пришла поздно вечером. Её ждали.
-Где ты ходишь целый день? – Недовольно спросил отец. – Ушла, никого не предупредила, хотя у тебя это уже вошло в привычку!
Он скрылся в кухне.
Надя сбросила куртку и камуфляж, стянула тяжёлые грязные ботинки и прошла в ванную. Открыла кран с холодной водой и неловко подсунула под кран голову. Струи холодной воды затекли под тельняшку, обжигая спину и грудь. Стало гораздо лучше. Легкое опьянение уже окончательно прошло.
- Надя! – Послышался за дверью голос матери. – Что это значит, Надя?
- О чём ты, мама?
- Выйдешь и всё объяснишь!
Надя не сообразила сразу, что она должна объяснять.
Наверное мать нашла билеты… Что же… Скажу правду…
Надя вышла из ванной. Мокрые волосы беспорядочными прядями прилипли ко лбу. От мокрой одежды тело покрылось мурашками.
- Сядь! – Приказал отец, указывая на стул за обеденным столом. – Что это значит?
Надя бросила взгляд на паспорт и железнодорожный билет,  лежавшие на столе.
- Я завтра уезжаю…- равнодушно сказала Надя.
-Хорошо. А как ты это объяснишь? – Отец схватил со стола паспорт и раскрыл в том месте, где стояла отметка о семейном положении.  – Как ты это объяснишь, Надежда Грегорищенко?
- Грегоращенко… - Поправила Надя.  – Мне 27 лет… Не вы ли говорили мне, что для главное в жизни удачно выйти замуж?
- А ты удачно вышла? – Грозно спросил отец. – Расскажи – кто он.
Вместо ответа Надя взяла из рук отца паспорт и, отогнув на  заднем форзаце обложку, достала маленькую фотокарточку и подала её отцу.
- Вот мой муж – майор Грегоращенко, военврач. Выполнял свой интернациональный долг на территории Демократической республики Афганистан!  – С пафосом выпалила Надя.
Отец внимательно рассматривал фотографию с которой на него смотрело лицо красивого мужчины лет 45 – его ровесника. Погоны майора. На груди орден Красной Звезды, медаль Воину Интернационалисту и другие медали, которые он не знал.
- Да. А я вот не был там… - Со вздохом проговорил отец.  – А ведь мог… А ведь хотел…
Он тяжело вздохнул и передал фотографию матери.

…-Надежда! – Послышался за спиной голос.
Пациентка оглянулась.  Позади, в нескольких шагах от неё в просторном и светлом коридоре госпиталя стоял врач. Она видела его прежде. Она видела его глаза. Медицинская маска скрывает лицо, но не скрывает глаз. Эти особенные глаза. Они передают то, что не видно под маской. Они светятся особым огнём. От них исходит тепло. От них утихает боль. От них становиться спокойнее… Она вспомнила его глаза. Это единственное, что она видела, перед тем как провалиться в сон наркоза.
- Да. – Надя улыбнулась и сделала несколько шагов навстречу.
- Как вы себя чувствуете? – Спросил врач почему-то дрожащим голосом.
Надя заметила, что он волнуется. Он говорил не уверенно и спросил будто бы не то, что на самом деле хотел.
- Мне гораздо лучше… Уже нет необходимости меня здесь держать. Спасибо Вам огромное…  Я даже имени Вашего не знаю… - Смущённо призналась Надя.
- Игорь.
- А отчество?
-Неважно… Надя, мне с Вами поговорить надо… Давайте выйдем куда ни будь. Во двор… У меня к Вам разговор серьёзный…
- Что ж… Давайте…
Они вышли в большой госпитальный двор, укрытый приятной тенью огромных дубов, берёз и тополей, ещё не отошедший от прохладной летней ночи. Надя куталась в казённый госпитальный халат вовсе не от холода… Скорее от волнения… От странного, непонятного ей самой волнения. Майор  шёл рядом и тоже почему-то волновался. Он постоянно теребил рукав белоснежного халата и периодически нервно поправлял тёмно-зелёный форменный галстук. Наде было приятно вдыхать чистый утренний воздух, было приятно ощущать эту лёгкую прохладу. Она шла и ощущала невыносимую лёгкость… Свободу…
- Я хочу спросить Вас, Надя… - Вдруг начал врач. – Спросить…  - Он замялся, остановился.
Надя тоже остановилась.
- Что с Вами?
- Не беспокойтесь… Вы не возражаете, если я закурю?
- Пожалуйста…
Майор нервно достал сигарету, закурил, и глубоко затянувшись медленно пошёл дальше по асфальтовой дорожке госпитального парка. Молчал… Казалось он забыл обо всём.
- Игорь. – Неуверенно позвала Надя.
- Извините… Я хотел спросить у Вас… Давайте присядем.
Они присели на скамейку под развесистым дубом.
- В конце недели, я предполагаю,  мы Вас выпишем… Всё, что от нас зависело, мы сделали… Память Ваша со временем восстановиться и, возможно, полностью… Но Вам надо помочь в этом…
- Что Вы имеете ввиду?
- Вас привезли ночью. Из всех документов у Вас нашли военный билет. Удивительно, как Вам удалось сохранить его?! Никаких других документов не найдено. Вы помните, где Вы служили, в каком звании?
Надя попыталась  восстановить эпизоды какой-то уже будто чужой ей жизни. Но она будто открывала новую тетрадь с чистыми листами. Впереди только большой, белый, разлинованный плацдарм для новой жизни, для новых эпизодов…
- Я помню, что служила в ВДВ в звании сержанта… И…
Надя замолчала. Она просто не знала, что ещё ответить. Её будто спрашивали о чём-то неведомом.
- Вы не помните… Первое время Вы не помнили даже своего имени. Благодаря сохранившемуся военному билету, мы сумеем восстановить Вам паспорт. Кое-какую информацию мы тоже получим…
- Сколько я здесь нахожусь?
- Больше месяца. Контузия, осколочное ранение… Да и условия, в которых Вас содержали в плену сыграли свою роль. Вы что ни будь помните из этого периода?
Надя смотрела прямо перед собой стеклянно-пустыми глазами и казалось, что на белом листе стали проявляться строки… Отрывки фраз…
- Темнота… Сырость… Холод…
- Вы со временем вспомните… Всё вспомните…
- Зачем Вам это нужно? – Равнодушно спросила Надя.
- Я хочу помочь Вам. Помогать людям – это моя работа, это смысл моей жизни… Держать Вас в госпитале мы больше не имеем права… А идти Вам некуда…
- Что Вы хотите этим сказать?
- Извините, Наденька, не подумайте чего дурного, но… Я подумал, что Вы могли бы пожить у меня, пока не восстановите паспорт и другие документы…
- Я очень Вам благодарна за заботу, но удобно ли? Что скажут ваша жена, дети?
- Ничего никто не скажет… У меня нет семьи. – С ноткой смущения и горести произнёс врач.
- Простите… Но…
- Может я обидел Вас чем… Простите… Но через два дня Вы покинете стены госпиталя и…
- Это будут мои проблемы…
Надя не желала продолжать этот пустой, по её мнению разговор. Она встала со скамейки и по-прежнему кутаясь в халат уже хотела было уйти.
- Надя, постойте... – Окликнул её врач.
Она оглянулась. Врач стоял перед ней и она заметила, что он волнуется ещё сильнее.
- Я устала, с Вашего разрешения я хотела бы вернуться в палату…
- Да… Да, конечно…
Надя быстро пошла по широкой госпитальной аллее. Она торопилась поскорее оказаться в палате.
- Что же ты нарушаешь режим? – Спросила медсестра, когда Надя уже подошла к палате. – Ещё раз такое повториться…
Она видела как Надя прогуливалась по парку с человеком о котором она безнадёжно вздыхала не надеясь на взаимность.
- Игорь Алексеевич к тебе неравнодушен…
- В каком смысле?
- Зайди в палату, что мы стоим в дверях.  Каждую ночь дежурил возле койки.
-А…
- Когда тебя из реанимации перевели… Первую неделю… Он приходил вечером и уходил только утром перед обходом… Он держал тебя за руку всю ночь. Раньше он уходил домой, а с тех пор как тебя привезли он не уходит… Он же один, никто его нигде не ждёт. Из Афгана вернулся – от него жена ушла… С тех пор один… А вот как тебя увидел, так изменился… Влюбился наверное… - С насмешливой улыбкой проговорила медсестра.
- Да ладно Вам… Скажете тоже…
-Я серьёзно. Вот куда ты пойдешь, когда тебя выпишут?
- И вы о том же? – Смущённо спросила Надя.
- Он тебе говорил?
- Да.
- И ты что?
- Ничего…
-Вот глупая. Он же не замуж тебя завёт… Хотя кто знает… - Улыбнулась медсестра. – Соглашайся… Он мужик хороший. А врач какой…
А ведь  и майор и медсестра чертовски правы. Мне некуда идти… Без денег, без документов. Я никто… Я ничто… Кто я… Ни черта не помню… Какие-то отрывки, осколки, фрагменты… А он? Зачем я ему? Разве что удочерит… С улыбкой и в то же время с неким отвращением подумала Надя…

…-А он ничего… - Оценивающе сказала мать. – Только тебе всё равно не пара.
- Это почему же? – С вызовом парировала Надя.
- Стар слишком для тебя. В отцы тебе годиться.
- Он мне жизнь спас… Если бы не он, то не известно что бы со мной было…
- Так живёшь с ним из благодарности? Глупо и унизительно. – Нравоучительным тоном сказала мать.
- Нет, мама. Я люблю его.  Мне очень без него плохо. Я завтра уеду. Я вернусь к нему.
- Твоё, конечно, дело. Но мы хотим, чтобы ты была счастлива. – Грустно сказал отец.
- А я счастлива! СЧАСТЛИВА! Слышите?  Он меня любит и я его люблю, только он не верит… А он такой… Он особенный… Он… Впрочем, зачем я вам всё это рассказываю…
- Ты вообще ничего не рассказываешь… - С укором пробормотала мать. – Мы же ничего не знаем о тебе…
-Я и сама о себе ничего не знаю… - Надя встала из-за стола, собрав с него паспорт, билет и фотографию. – Пойду собирать вещи. Поезд завтра утром.
Она скрылась за дверью комнаты.
А какие собственно вещи-то собирать? Так – предлог, чтоб не задавали лишних вопросов.
Она легла на кровать, но уснуть так и не смогла… До утра.

… Надя не заметила как выкурила две пачки сигарет. В кухне было не продохнуть от табачного дыма. Из открытой форточки повеяло прохладой северного летнего утра. 
- Ты что в такую рань вскочила? – Заспанным голосом спросила мать. – А накурила-то…
- Сейчас выветриться… - Надя открыла створку окна.
- Давай с тобой поговорим, Наденька. Ты же мне так ничего и не рассказала… Ни мне ни отцу. Давай сейчас поговорим. Спокойно, за чашкой кофе.
Женщина засуетилась по кухне.
- Мама, послушай меня, я не хочу ничего рассказывать ни тебе ни отцу. Не хочу! Мне не пятнадцать лет. И не надо меня учить с кем мне спать, куда мне идти, что мне делать!?
-  Конечно, не надо! Ты сама прекрасно знаешь, что делаешь. Тебе работу хорошую предлагали! Ты же попёрлась в армию… Не пойму, откуда у тебя это?!
- Я отцу объясняла… Он не понял… Ты тоже вряд ли поймёшь…
- Ты одна такая умная… Куда уж  нам… Только не начинай про  военное братство, про долг, про…
- Хватит, мама! Что ты такое говоришь? Не смей! – Надя вскочила из-за стола.  – Что? Что ты от меня хочешь? Мы все «трёхсотые»… Кто в голову, кто в сердце, кто в душу! Как ты был прав, майор! – Надя зачем-то взяла со стола кухонный нож и швырнула. Лезвие молнией проскользнуло и воткнулось в дверь.
- Ты что! – Испуганно закричала мать.  – Ты совсем, что ли умом тронулась!
-  Я стала понимать… Очень многое понимать… - Немного успокоивший продолжила Надя.


…Провинциальный, построенный в лучших традициях советской архитектуры, вокзал. Не такой шумный как столичные, но не менее суетливый. Надя посмотрела на табло – поезд уже подали к перрону. Время ещё оставалось и она не спеша подошла к киоску купила свежие выпуски «НВО» и «Красной звезды», закинула на плёчо спортивную сумку и пошла к поезду.
Предпоследний вагон. Последний специальный, прицепной. В него уже началась посадка. Срочники, грузились в вагон под звуки команд, офицерского мата  и  последних наставлений родственников.
Надя с тоской посмотрела на них.

…- Ну знаете ли… Наряда на женские должности нет и не предвидится в ближайшее время. – Послышался недовольный женский голос на другом конце провода. – Мы ничем вам помочь не можем. – И короткие гудки.
- Добрый день.
- Добрый… Что вы хотели? – равнодушно спросил гражданский из дежурной части на сборном пункте.
- Я хотела бы узнать по поводу контрактной службы.
- Ваш паспорт…
Надя подала паспорт, дежурный переписал данные и возвращая документ не меняя равнодушного тона пробормотал:
-Третий этаж. Прямо через клуб. Первая дверь справа. Олег Олегович…
-Спасибо.
Вот она заветная дверь, за ней её будущее, за ней её мечта, за ней её надежда.
Надя постучала.
-Войдите.
Надя вошла.
- Здравствуйте.
-Что вы хотели?
- Я по поводу контрактной службы хотела бы узнать… - Робко ответила Надя.
- Идите в войсковые части. Спрашивайте. Если вы будете кому ни будь нужны, то они дадут вам отношение. Вы придёте к нам. Но я вам так скажу… Вы комиссию не пройдёте. – быстро и недовольно отрапортовал тучный лысый Олег Олегович.
- Постойте. Почему вы сделали такой вывод? – Обиженно спросила Надя.
-  Вы посмотрите на себя: девушка… Худенькая, маленькая… Наверняка и болезней целый букет… Разговор окончен… Всё! До свидания!
Вести диалог далее было бесполезно.
Не опускать руки! Только не опускать руки! Дорогу освоит идущий!
В телефоне длинные гудки и, наконец-то, знакомый голос.
- Здравствуй, Наденька!
- Здравствуйте Аркадий Степанович! Разрешите к вам с просьбой обратиться.
- Пожалуйста, обращайся!
- Вы говорили, что у вас один очень хороший знакомый в военкомате работает?
- Ты всё ещё не оставила идею о службе в армии?
- Вы же знаете, что это моя мечта… Но вот только не очень-то удачно обстоятельства складываются. В военкомате обматерили и вообще…
- Ты в какой обращалась?
- В областной.
- Давай мы с тобой вместе сходим к этому моему знакомому. Одной тебе туда соваться не надо, раз уж такая ситуация. Ты позвони мне завтра.
На следующее утро Надя вместе с подполковником отправились в горвоенкомат.
В дежурной части гражданский сотрудник как положено объявил о не приёмном дне. И не обращая внимания на то, что перед ним стоял старший офицер, выругался в грубой форме.
Подполковник решил не вступать в конфликт, а просто пройти мимо.
- Пошли. – Он взял Надю под руку, и они направились вверх по лестнице.
- Что вы себе позволяете? – Заорал дежурный. – Я вызову наряд!
- Вызывай, вызывай!
-Товарищ подполковник! – Раздался голос со второго этажа. – Здравия желаю!
- О! Николай Петрович! А мы как раз к Вам. Только вот нас не пускают!
- Пропустить! – Скомандовал полковник, грозно посмотрев на дежурного.
- Проходите, проходите. – Вежливо пригласил полковник.
- Наденька, - Шепнул на ухо подполковник. – Ты подожди пока здесь. Я всё улажу, а потом тебя приглашу, хорошо.
- Хорошо. – С улыбкой ответила Надя.
- Присядьте… - Указал полковник на стул.
Офицеры скрылись за дверью. Чёртовски долго их не было. О чём шла речь за дверью можно было только догадываться. 
Наконец вышел подполковник.
- Наденька, зайди. Поговоришь с Николаем Петровичем. А я скоро вернусь.
Подполковник ушёл.
Неуверенно Надя вошла в кабинет.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, Надя. Проходите. Мне о вас Аркадий Степанович всё рассказал. Из его рассказа я очень многое понял. Но скажите мне главное – зачем вам армия?
- Армия – это школа жизни. – Коротко ответила Надя. – Это…
Она волновалась. Мысли спутались. Полковник заметил её волнение.
- Ты по профессии кто?
- Журналист-международник…
- Да-а-а. Сложно будет подобрать что-то…
- Знаете, мне всё равно куда. Всё равно в какие войска. На любую должность… Лишь бы в армию…
- Ну… - Улыбнулся полковник. – Вижу Вы настроены серьёзно… - Давайте так. Я запишу все ваши данные и попробую, что ни будь сделать для Вас.
- Спасибо Вам огромное, товарищ полковник. Спасибо.
- Ну-ну… Рано ещё благодарить… - Улыбнулся полковник.
- Кстати как насчёт комиссии?
- Ой, а я не знаю. Туда же без направления не примут.
- Уладим.
Полковник проводил Надю до дежурной части.
- Я позвоню Вам, Надя, как только что-то узнаю.
- Я Вам очень благодарна. До свидания!
- Удачи!
Через почти три месяца Надя снова вернулась в горвоенкомат.
Снова зашла к полковнику. И пробыв там всего несколько минут вышла с долгожданными бумагами в руках.
Трудно было сдержать чувства. Слёзы радости брызнули из глаз, как только она вышла из кабинета.
Она стояла и плакала. Всхлипывая и размазывая по щекам слёзы.
- Что с Вами, девушка? – Участливо спросил молодой человек, прибывший сюда по повестке.
- У меня радость… - Сквозь слёзы прошептала Надя.
- А что плачешь тогда, если радость?
- Я в ВДВ служить буду! 
- Вот чудная. – Удивился парень. – Мне эта армия как кость в горле, а ты… Что, на гражданке совсем всё плохо? – Сочувственно спросил он.
- Не понять тебе. – Со вздохом ответила Надя и пошла к выходу.
- Странная какая-то… - Парень пожал плечами.

…- Тётя, тётя… Ты солдат? – Лепетал ребёнок лет пяти и дёргал Надю за край куртки.
- Ну, буду солдатом, если ты так хочешь. – Улыбнулась Надя, наклонившись к ребёнку.
- А у тебя, автомат есть? – Не унимался малыш.
- Да. Автомат у меня был.
- А где он сейчас?
- Сдала… А где твоя мама, а? Что ты тут один делаешь?
- Ма-ма-а-а-а! – закричал малыш и потянул Надю за собой.
- Ой, Ильнур! Зачем ты к тёте пристал?  - Отчитала ребёнка женщина в розовом хиджабе. – Извините, пожалуйста! – Обратилась она к Нади.  – Как только увидит людей в военной форме так сразу пристаёт…
- Ничего страшного. – Мягко ответила Надя. – Мы, кажется, попутчики – в одном вагоне…
-  Да. У нас последнее купе.
- О, какое совпадение и я тоже в последнем.
- Тётя поедет с нами? – Обрадовано спросил мальчик.
- Да, Ильнур, с нами…
Ребёнок запрыгал и забегал вокруг девушки в камуфляже.
Объявили посадку. Проводница открыла двери и люди потащили вещи к входу в вагон.
- Успеем… - Сказала Надя. – У вас много вещей?
- Да вот немало. – Женщина указала на две огромные сумки и чемодан.
- Ничего, затащим… - Успокоила Надя и, взяв самую большую сумку пошла к вагону.
Спустя несколько минут всё трое были уже на своих местах. Надя помогла женщине уложить сумки под сидение, а свою закинула на верхнюю полку.
- Давайте знакомиться, Надя.
- Эльнара, а это мой сын Ильнур…
- Очень приятно.
Эльнара… Знакомое имя… Откуда я знаю это имя…

…Подвал, в котором она провела несколько дней был что-то вроде карцера. Время пребывания в нем стекло. Уже привычные шаги за дверью. Те же самые бородатые люди. Надя уже даже не  могла подняться. Несколько дней без еды совсем лиши её сил. Трое мужиков просто подняли её за руки и поволокли вверх по лестнице. Яркий свет… Чистый воздух… Жизнь…
Они что-то говорили, орали. Снова потащили куда-то… Бросили в пыль на дороге.
Женский голос… Откуда тут женщина? Говорит тоже не по-русски. Кричит что-то, ругается. Надю снова потащили куда-то. Тащили по другому. Кто-то взял её за руки и волоком потащил по земле. Опустил. Снова потащил. Человеку было тяжело. Это женщина. Зачем эта женщина тащит меня куда-то?
Снова ругается. Снова тащит, снова бросает. Надя не может пошевелиться.  Помочь бы этой женщине. Удар от которого Надя потеряла сознание.
Тепло, сухо и мягко…
- Где я? – Слабым голосом спросила Надя.
- Лежи, нэ дёргайся. Я тэба с трудом датащила. У мэна паживёшь.
- Кто вы?
- Нэ твоё дэло… Тэбэ у них лучшэ, да?
- Почему вы помогаете мне? Я же русская.
- Русская, нэ русская… Мнэ нэт разницы. Они с табой такоэ сдэлают… Отайдэшь и мэнэ помогать будешь, да… Спи…
-Спасибо Вам…
- Спасыба, спасыба…
Женщина ушла и закрыла дверь.
В темноте Надя не могла рассмотреть помещение, где находиться. Да ей было уже всё равно, главное, что не в сыром подвале. 
Несколько дней Надя провела у этой женщины. Ей было за пятьдесят. Она была низкого роста, горбатая. Болтливая.  Заботливая. Она все эти несколько дней как могла ухаживала за девушкой. Вымыла её, выстирала её одежду. Кормила чем могла. По вечерам она сидела у кровати говорила что-то… Когда по-русски, а когда на родном, непонятном Нади языке. Надя прислушивалась к речи старой чеченки. Её голос был наполнен горем, скорбью и болью. Голос рыдал. 
Из отрывков русских фраз Надя поняла, что женщина эта одинока. Совершенно одинока: ни детей ни внуков, ни мужа. Всю жизнь прожила на окраине аула в старом глиняном доме. Нади было жаль эту женщину. Она хотела бы помочь ей, но помочь ей ничем не могла. Когда те же бородатые мужики ворвались в дом женщины и грубо ударили её. Надя хотела ответить за неё, но сил не было. Когда они вытащили Надю за порог дома, женщина набросилась на них, за что получила по лицу.
С тех пор Надя не встречала добрую старую чеченку. Не знала ничего о её судьбе…

…Нет. Ту звали Гульнора. Так откуда же это имя?
Хотя ладно… Мало ли… Может ещё где-то слышала.
Пассажирский поезд медленно полз от станции к станции, притормаживая, что называется «у каждого столба». Надя молча наблюдала за Ильнуром, который уже по притих и увлёчённо смотрел в окно. Эльнара тоже молчала. 
Надя расстелила на верхней полке постель и вышла покурить в тамбур.  В тамбуре было холодно, и Надя быстро глубокими затяжками выкурила сигарету. Вернулась на своё место и, устроившись на верхней полке тоже уставилась в окно.
Осенний северный пейзаж быстро надоел. Клонило ко сну. Надя достала газету. Читала только заголовки. Хотелось со скуки завязать разговор с попутчицей, но  не знала с чего начать. Так хорошо начатая беседа не затянулась надолго.
Надя  знала, что где-то в сумке должен был заваляться плеер. Он снова покопалась в сумке и неожиданно для себя обнаружила старый потрепанный ежедневник. На переднем форзаце было выведено чёрным маркером под трафарет: «Дневник».
Надя улыбнулась и начала листать то, про существование чего забыла.
Поезд притормаживал – приближались к какой-то большой станции. Можно выйти и подышать воздухом. Надя слезла с верхней полке и пристроилась рядом с Ильнуром. Мальчик оживился и запрыгал по койке.
- Тётя, дай книжку… - Протяжно запросил мальчик, облюбовав Надин ежедневник.
- Вот зачем тебе чужые вещи? У тебя полный рюкзак игрушек… - Строго сказала Эльнара.
- На, держи… - улыбнулась Надя, подавая мальчику дневник. 
Мальчик взял ежедневник и начал листать. Ему понравились сделанные Надей рисунки. Особенно эмблема ВДВ.
Поезд сильно дёрнулся и резко затормозил.
- Ладно. Пойду, подышу кислородом. – Улыбнулась Надя, доставая сигарету.
В проходе образовалась очередь. Пассажиры желающие погулять мешали тем, кто производил посадку в вагон. Ругань, возмущение…
Эльнара выглянула из-за перегородки, чтобы посмотреть.
- Ма-ма-а-а – Позвал Ильнур. – Смотри на картинке тётя и ты…
Мальчик подал женщине фотографию. Со старого с потёртыми краями цветного снимка смотрели две девчонки: одна в длинном красивом индийском сари бирюзового цвета, а вторая в армейских ботинках и  камуфляже. Они стояли обнявшись. В нижнем углу маркером небрежным почерком надпись: «Моей дорогой ханум»… 
Эльнара рассматривала снимок. Да. Он сделан на одной из репетиций ансамбля, в котором выступала Эльнара. Надя приходила туда смотреть на выступление подруги, но сама никогда даже не пыталась научиться танцевать лезгинку или индийские чрезвычайно красивые танцы. «Нет, дорогая моя ханум,  - говорила Эльнара подруге. – танцы – это не твоё. Ты не обижайся, но это правда. Движения у тебя  как у паралитика». Подруги дружно хохотали.
В тот вечер, они попросили сфотографировать их. После чего всего один раз встретились и разлетелись кто куда.
- Ильнурчик, сыночек, посиди-ка здесь, а я сейчас вернусь.
- Ты за тётей?
- Да. Сейчас вернусь. Сиди смирно.
Ильнур занялся дальнейшим рассматриванием «книжки», а Эльнара побежала по вагону.
Надя уже стояла на перроне и докуривала сигарету, наблюдая за пассажирами последнего вагона, некоторые из которых так же наблюдали за ней.
- Ханум, дорогая моя, ханум! – Эльнара бросилась на шею подруге.
- Почему вы меня так называете? – С недоумением спросила Надя.
- Надька, неужели, ты не помнишь, «ханум» - значит «красавица»... Мы так друг друга называли… Вот фото… Ильнур нашёл его в твоем ежедневнике… -  Эльнара показала фотографию.
Надя внимательно посмотрела на фото, потом на Эльнару.  На фото действительно она – Надя, а вот девушка… Похожа на её попутчицу. Сильно похожа.
- Неужели не помнишь?
- Нет… Не помню…
Эльнара с некой тенью обиды посмотрела на Надю. Отошла на несколько шагов.
Объявили об отправлении поезда.
Надя и Эльнара вошли в вагон.
- Тётя! – оживился Ильнур, успевший заскучать.  – Тебе мама картинку показала?
- Показала…
Надя подтянувшись на руках, залезла на верхнюю полку. Долго смотрела на фото, потом уснула…

…Что это? – Спросил редактор, внимательно прочитав несколько листов мелкого печатного текста.
- Как вы просили – материал на военно-патриотическую тему.-  С лёгкой иронией ответила Надя.
- Я спрашиваю что это: - Редактор начал читать вслух. -   «…Один из старшеклассников спросил меня: «Зачем Вам это нужно? Я, вот к примеру, взятку дам и откуплюсь от армии. Друг мой – Санька – тоже. Я же не совсем дурак, чтоб служить. «А, по-твоему, служат только дураки?» - Спросила я.  Молодой человек покраснел. Покраснел и его друг. «Служат только дураки! Выходит, что все присутствующие ветераны – тоже относятся к этому разряду? Так?» - Продолжила я.  На мероприятии, так называемом «уроке мужества», помимо ветеранов Великой Отечественной, присутствовали и  те, кого приглашать обычно не рекомендуют: ветераны-«афганцы» и совсем ещё молодые ребята, прошёдшие пламя Чечни. «Ты, пацан, сейчас плюнул им в лицо…»…
- Что Вас не устраивает, Николай Петрович? – Спросила Надя, когда редактор закончил чтение.
- Надя, я попросил Вас осветить мероприятие, а не принять в нём участие.
- Меня попросили выступить.
- Кто попросил?
- Они все меня знают. Все, кто присутствовал. Ученица из средних классов спросила про женщин на войне… Вот один из «афганцев» предложил мне выступить.
- А ты, конечно, не отказалась!
- Как видите, нет!
- Конечно! Захотелось выпендриться?! – Перешёл на крик редактор.
- Вы мне укажите на недостатки текста…
- Весь текст – один сплошной недостаток! Как и предыдущие! И как  Вы ещё умудрялись работать в информагентстве? Да из вас журналист – как из меня…
- Конечно! Вы – «акула пера», а остальные, так – отбросы. Вы уволили почти половину тех, кто работал здесь много лет, кто старше Вас, опытнее… Вы…
- Забыла, где находишься? Не нравиться – убирайся вон!
Надя уже хотела была уйти. Она развернулась и быстро пошла к выходу.
- Подумаешь служила, подумаешь… За ветеранов она радеет… Правду она ищет… Никому вы не нужны с вашей войной… - Тихо и зло проговорил редактор, надеясь, что журналистка не услышит.
Несмотря на то, что кабинет редактора был огромен, а сотрудники ютились в маленьких коморках и то по два-три человека в одной, акустика в кабинете была отличная. Да и голос у редактора был не тихий. И поэтому, слова, которые как ему показалось, он прошептал донеслись до слуха журналистки, находившейся почти у самой двери.
- Ты, гнида, следи за своими словами! – Сказала Надя в полголоса, отходя от двери и направляясь к столу редактора.  – Я могла бы сейчас уйти… Тихо и мирно уйти… Но нет! Сейчас ты оскорбил не меня. Ты оскорбил всех тех, кто защищал тебя, мразь… И всех тех, кто и сейчас несёт службу, чтобы тебе, падла, жилось и работалось  спокойно. Ты оскорбил живых, и что самое паскудное –  ты оскорбил павших. А за такое бьют морду. Просто не хочется мне об тебя руки марать.
Надя говорила злым сдавленным шёпотом,  наклонившись почти к самому лицу редактора. В её глазах горел тот уже привычный огонёк ненависти, который почему-то никто раньше не замечал. Кулаки, сжатые до побелевших костяшек пальцев в любой момент были готовы нанести удар по жирной, лоснившейся физиономии.
Молодую журналистку Надежду Арсёнову сотрудники редакции считали мягко говоря «не от мира сего». Их удивляло в ней всё: и неизменная форма одежды - камуфляж, и её стиль написания материалов и манера общаться. Все знали, что  с ней лучше по принципу: «нас не троньте -  мы не тронем»… Знали, что она не понимает юмора, не переносит подхалимов и лжецов. Им было чуждо то понимание термина «журналистика», которое вкладывала в него Надя. «Профессия журналиста в капиталистическом государстве сродни профессии проститутки». – Сказал Николай Островский в беседе с английским журналистом в 1936 году.  Если б видел советский классик во что превратилась журналистика спустя 70 лет…
Можно ли быть честным журналистом и при этом зарабатывать хорошие деньги? Этим вопросом Надя задавалась начиная с первого курса. Она очень рано узнала, что оказывается – нельзя… Свобода слова, так яро пропагандируемая и  в СМИ и правительством оказалась фальшью… Студентка журфака Арсёнова поняла это на своей первой производственной практике. У разочарования, наверное, самый горький вкус… Как у какого-то экзотического фрукта, таково привлекательного и аппетитного на вид.  Как у горького миндаля с приятным и манящим ароматом.  Ты видишь перед собой цель… Понимаешь, что это – твоя жизнь… В лепёшку расшибусь, а достигну… Добьюсь… Доберусь… Летишь, бежишь, идёшь, спотыкаешься и падаешь, продираешься сквозь дебри, разбивая в кровь ноги, руки, лицо… Душу… И на конечном этапе пути или у самой цели постигает то самое разочарование… Оно врезается в тело, разрывает душу… Больно ранит сердце… И ничего уже не интересно в жизни, ведь разочаровываешься в ней самой…
Прокремлёвские СМИ врут! Только наша печать – несёт правду! Мы выступаем за народ! За людей труда! За… и бесконечное множество таких  «за»… За это, за то, за нас, за вас, за всех… За ваших… За наших…  Как долго она верила… Как долго агитировала за… Говорила за… Писала за… Голосовала за… Жила за… Готова была на смерть за… Но вовремя остановилась… Почувствовав этот вкус… А потом появилась новая мечта… Новая цель… Новая жизнь… И снова…  И опять… По новой… За… Ради… Для… Во имя…
К ЧЁРТУ! К ЧЁРТУ ВСЁ! ТАКУЮ ЖУРНАЛИСТИКУ! ТАКУЮ ВЕРУ, ТАКУЮ ЖИЗНЬ!
…Николаю Петровичу было немногим за двадцать. Жирному, маленькому, невзрачному мужичку было немногим за двадцать. Кто бы мог подумать? Он выглядел лет на 15 старше своего реального возраста. Он ходил по редакции гордым павлином, выпячивался и всячески старался придать себе большую значимость. Он орал… Он оскорблял… Ему всё позволено… Богатый папик исполнит любой каприз любимого сыночка…
Однажды он захотел стать главным редактором, и получил сынок газету. И пошло-поехало… Редактора вон, пожилых - заслуженных сотрудников – вон… Потому что так захотелось Николаю Петровичу, которому папа купил диплом о высшем образовании по специальности журналистика. Сотрудники редакции всей душой ненавидели шефа. Но старались как-то приспособиться… Сотрудники знали, что в противном случае они пополнят армию безработных со всеми вытекающими…  Надя этого не понимала… Для неё приёмлемее было бы как в песне: «…быть голодным, но птицей на ветке, чем всего до отвала, но в клетке…»
Эту песню, одного белорусского музыкального коллектива Надя взяла гимном всей своей жизни наряду с девизом: «Самое дорогое у человека – это жизнь… Она даётся один раз и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы умирая смог сказать – вся жизнь и все силы были отданы самому дорогу – борьбе за освобождение человечества». Эти утопические, некогда возможно ставшие бы реальностью слова Надя всячески старалась претворить в жизнь, хотя прекрасно знала, что это невозможно. А ведь несколько лет назад она в это искренне верила. Верила в возможность их осуществления.
Кто не знает одиночества, тот не чувствует свободы кто-то сказал когда-то…
Это и было образом жизни сержанта Арсёновой после армии, но до того самого дня… И после него и сейчас…
…Город… Какой-то город… Населённый пункт… Дорога… До населённого пункта по этой самой дороге. Чертовски далеко…
Белая «Нива»… Грязная, запылённая… Останавливается у обочины, совсем рядом. Выходят двое… Снова этот сон.
Но я не сплю… Не сплю… НЕ СПЛЮ!!!...

…- С тобой всё в порядке? – Спросила Эльнара, легонько толкнув Надю в плечо.
- Что случилось?
- Ты спала больше суток и разговаривала во сне. Такие речи загибала… Я уж беспокоиться начала.
- Не обращай внимание… Это просто… Это…
- Ты слезла бы хоть… 
- Да… А то всё тело затекло. – С улыбкой согласилась Надя.
Она спустилась, размялась и пошла по вагону в тамбур. Быстро выкурила сигарету.
В вагоне-ресторане было пусто. Надя заняла наиболее удобное место за столиком.  Сделала заказ и в ожидании долго смотрела в окно. Пейзаж сменился – за окном забегали городские постройки,  поезд начал притормаживать.  Из кармана раздался сигнал мобильного, извещающий о появлении сигнала сети. Долго слишком долго её телефон молчит. Невыносимо долго.
Он не звонит… Почему он не звонит? Может так надо? Может он забыл про неё? Может она ему больше не нужна?  Но почему же так волнуется сердце? Она крутила телефон в руках не решаясь в очередной раз набрать знакомый, заветный номер. Длинные гудки и вместе с ними тяжёлые мысли.
Чёртова привычка не записывать телефонные номера!  Держать всё в памяти… В голове…  Это было возможно и необходимо… Но не сейчас… Не после контузии… В голове роились цифры, имена, фамилии и звания. Как нужна сейчас записная книжка! Маленькая, потрёпанная записная книжка с такой драгоценной информацией. Телефонная книга мобильного не располагала нужным её номером.
Она напрягала память в надёжде вспомнить. Это как на экзамене – если знаешь, то вспомнишь… А она знала. Она наизусть знала телефоны нужных ей людей. Почему сейчас они покинули пределы памяти?
Код города… Отлично… Последняя цифра… Кажется… А чёрт! Выбор не так и велик. Всего 9 комбинаций при учёте, что пять первых цифр известны. Она набирала и набирала телефон. Ошибалась… Коротко извинялась за беспокойство и  тут же набирала другую цифру. Наконец, на восьмёрке она услышала в трубке относительно знакомый голос жены полковника Никольского, вместе с которым майор несколько лет глотал афганскую пыль.
- Квартира Никольских. – Раздался приятный женский голос.
- Здравствуйте. Будьте добры пригласить к телефону Сергея Григорьевича.
- Его в данный момент нет дома. А кто его спрашивает? – С оттенком подозрения в голосе спросила жена полковника.
- Меня зовут Надежда -   я жена майора Грегоращенко.
- Игоря?
- Да. Я бы хотела…
- Знаете, Надежда, муж часто рассказывал мне о вас. Хоть мы и не знакомы, но…
- Извините. Когда я могу поговорить с Сергеем Григорьевичем?
- Он вернётся только вечером… Не знаю точно. Может в одиннадцать, а может и позже. Ему что-то передать?
- Нет! Нет! Спасибо. Я перезвоню вечером.
- Ну, тогда я передам, что Вы звонили. До свидания.
- До свидания.
В трубке послышались гудки.
Ждать до вечера… Мучаться от злых, чёрных мыслей… Это не выход, тем более, что нельзя упускать шанс, пока есть связь .Может жена полковника что-то знает… Она наверняка знает!
Надя снова набрала номер.
- Извините. Это снова жена…
- Я узнала Вас по голосу.
- Я, к сожалению, не знаю Вашего имени…
-  Марина…
- Очень приятно… Знаете, я тут подумала, что Вы тоже можете знать что с Игорем?
В трубке послышался глубокий вздох.
- Знаю… Наденька, мне Серёжа очень часто рассказывал про Вас. Он характеризовал Вас как очень хорошего человека… Как прекрасную жену… Любящую и заботливую… Вы молодая, красивая,  как я поняла из рассказов мужа…  Только я одного понять не могу, если Вы его не любили, то зачем было ломать всю эту комедию? – Почти кричала в трубку жена полковника.
- Извините, но я Вас не понимаю…
- Что Вы не понимаете?  Он места себе не находит! Я знаю его побольше вашего… Он столько пережил… Столько перенёс… А тут ещё Вы! Зачем Вы так? Мы же офицерские жёны… Мы их боевые подруги… Мы… Мы не имеем права… Мы часть их жизни… Вы поступили подло! Подло!
Женщина кричала в трубку… Выплёскивала поток мыслей и чувств, что накопились в душе жены офицера. Она обвиняла женщину с которой была лишь заочно знакома во всех грехах, которые только может совершить женщина, жена… Надя только молча выслушивала её. Да. Ей не приятно было слышать то, что говорила незнакомая  женщина. Её женское самолюбие было задето… Но разумом она понимала всю горькую правду этих слов. И от этого ей становилось больно. Она чувствовала себя предателем… Дезертиром, покинувшим поле боя… Трусом, который оставил в беде товарища… Последней сволочью. В эти минуты она ненавидела себя… Она даже почувствовала, что стала противна самой себе.
- Ну! Что же Вы молчите? Я не знаю, что у вас там произошло… Не моё дело… Но одно только скажу – с Игорем совсем плохо… Наверное, любит он Вас… Иначе стал бы так убиваться… Он никогда столько не пил… Даже увольнение со службы он перенёс не так болезненно… А! Да что я Вам всё это рассказываю! Разве Вы поймёте! Если хотите поговорить с мужем, то перезвоните вечером… До свидания!
- Вот именно, Вы ничего не знаете… До свидания…
Снова гудки в трубке… И снова неопределённость…
Надя тут же набрала номер майора, но женский голос сообщил, что «аппарат вызываемого абонента выключен или находиться вне зоне действия сети».
Что с тобой, майор? Где ты?
Официантка уже несла заказ, но Надя встала и, подойдя к ней положила деньги на поднос.
- А как же ваш заказ, девушка?
- Спасибо, я не голодна.
Официантка только пожала плечами.
- Ты где была так долго? В вагоне-ресторане? – Спросила Эльнара, когда Надя вернулась в купе.
Надя молча покачала головой.
- Вот странная. Ты раньше была совсем другой. Весёлой. Ты любила восточную кухню. Я бы накормила тебя, у меня с собой столько вкуснятины разной.
Надя не понимала почему эта странная женщина так к ней привязалась? Почему она думает, что может быть с ней знакома?
- Ты хотела научиться танцевать лезгинку. Мы пели песню вот эту, помнишь?
Эльнара запела на дагестанском.
Снова эта речь!
-Нет! Нет! НЕ-Е-Е-Т! – Надя закрыла ладонями уши, зажмурилась. – Перестань! Замолчи!
Эльнара престала петь.
- Что с тобой такое? Что происходит?
- Извини… - Надя тяжело опустилась на край койки.
- Может ты мне объяснишь? Мы же…
- Извини, Эльнара, я не помню… Я совсем тебя не помню. Эта фотография мне мало, о чём говорит. Врачи говорили, что память вернётся. Она возвращается, но какими-то фрагментами. Я вспоминаю только тогда, когда происходит что-то похожее, аналогичное. А так… Прости…
Эльнара присела рядом.
- Что с тобой произошло, ты можешь мне рассказать?
- Я вернулась домой, где все меня похоронили… Понимаешь? Для всех меня нет… А я вернулась…
- Ох, журналист, ты раньше любила говорить загадками… - Попыталась пошутить Эльнара, чтобы скрыть беспокойство. - Понимаю. Личная драма…
- Давай не будем об этом…
- Хорошо, хорошо, если не хочешь говорить, не надо.
Повисла тишина. Надя долго не отрываясь смотрела в окно. Эльнара пыталась уложить спать, уже дремлющего ребёнка, который все не хотел расставаться с «тетиной книжкой».
Надя вышла покурить. Вернулась и не обращая внимания на Эльнару залезла на своё место и отвернувшись к стене уснула.
Ильнур, наконец, уснул. И Эльнара со вздохом посмотрев на часы, стрелки которых уже перевалили за полночь. В вагоне давно уже погасили свет и Эльнара сняла хиджаб, расчесала роскошные чёрные волосы и собралась уже лечь спать, как заметив под подушкой сына «Днёвник». Она тихонько встала и убедившись, что Надя спит, взяла толстую коричневую в кожаном переплёте книжку.
Подло и паскудно читать чужие дневники… Подло и паскудно. Эльнара гладила книжку не решаясь раскрыть. Наконец, она раскрыла и пролистала несколько страниц. В полумраке вагона плохо было видно записи и Эльнара напрягала зрение, чтобы хоть что ни будь прочесть.
Здесь были и рисунки и стихи и любимые песни. Только тема этих рисунков, стихов и песен была одна: армия, война, оружие, Афган, Чечня… Стихи о любви… Неразделённой… Одиночестве и мечте.
«…Вот завтра снова в военкомат… Надеюсь, что всё получиться…»
«…Ура! Я уезжаю в часть! Друзья-товарищи, теперь обращайтесь ко мне не иначе как сержант Арсёнова!»
Этими фразами обрывались записи. Дальше пустота… Эльнара листала дневник снова и снова и с начала и с конца. Перечитывала стихи, записи. Ту самую фотографию она не нашла. Зато отыскала фото, которая Надя переложила из паспорта – фото майора Грегоращенко. Эльнара смотрела и терялась в догадках – кто же этот офицер. Может отец? Может командир? Ну нет… Бред какой-то… А может муж? О… Нет… Не может быть…
Глаза устали читать в темноте…  Было уже поздно, да и поезд приходит рано утром, через три часа проводница поднимет… Эльнара закрыла дневник и положила его на стол.
Незаметно уснула…

…Они расставались у поезда. Эльнаре ещё долго ехать в далёкий горный дагестанский аул. Её встретили родственники. А Надя была уже дома.  Пройти пару кварталов и дома.
- Ты приезжай ко мне, ханум! Приезжай, дорогой гостьей будешь! – Кричала Эльнара садясь в автомобиль.
- Я обязательно приеду! – Крикнула Надя, понимая, что никогда не вернётся туда…

…Шёл проливной осенний дождь. Холодный. Он стоял стеной. Надя не стала дожидаться автобуса. Надя вскинула на плечо сумку. Застегнула куртку и побежала. Грязные лужи хлюпали под армейскими ботинками, дождь хлестал в лицо, стекал холодными струями с волос, затекал за воротник, холодя спину. Ещё немного, ещё один квартал. Она бежала задыхаясь. Споткнулась, едва не упала. Едва удержалась на ногах. Бежала. Столкнулась с прохожим, сбила его с ног.
-Поаккуратнее, вояка! – Рявкнул мужчина в плаще с дипломатом.
Надя не ответила. Она даже не оглянулась.
Вот он дом. Этот дом. Эти окна на втором этаже, этот балкон.  Скорее. Она прибавила шаг, а у самого подъезда на секунду остановилась. Зачем-то оглянулась и шагнула в подъезд.  Четыре лестничных пролёта она словно миновала с молниеносной скоростью. Квартира с номером 79… Совсем близко… Мокрыми, дрожащими руками она достала из кармана куртки ключ. Вставила в замочную скважину и резко повернула.  Щелчок, дверь с характерным, знакомым скрипом открылась.
В нос ударил тяжёлый запах спиртного и табака. Душно. Темно. Тихо…
Почему так тихо? Надя тихо закрыла дверь, поставила на пол мокрую сумку и прошла в комнату. Комната, занавешенная тяжёлыми шторами, пустовала.
- Игорь! – Позвала Надя.
Ответа не было.
Она прошла в кухню.  Никого.
Тишина. Душный алкогольно-табачный запах.
- Игорь! Где ты?
Никто не ответил. Майора не было дома.
На работе. Он наверняка, на работе. – Думала Надя.
От мокрой одежды было холодно. Озноб бил всё тело. Она поспешила скинуть куртку, хлюпающие ботинки, камуфляж и тельник. Она почувствовала ужасную усталость и слабость. Кружилась голова. Она опустилась на кресло уютное и мягкое, его так любит майор. Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Провалилась в сон. Словно лишилась сознания. 

Вода! Основа всего живого… Самая сладкая из всех напитков… Самая желанная…
…Темнота… Сырость… Капает с крыши. Капли живительной влаги стекают по грязным, ужасно смердящим  бетонным стенам какого-то подвала. Набрать в ладони и напиться… Какая гадость! Лучше подохнуть от жажды чем пить это… Воды… Воды! Воды-ыыы!!! Уже больше суток… Где? Что? Зачем?
Скрип тяжёлой двери… Опять эта противная гортанная речь… Стоит прямо перед ней… Лица не видно… В руках что-то… Кружка… Вода! Неужели вода?! Наклоняется… Говорит что-то…  Вот она желанная мечта… Только протяни руку… Кто сказал, что простая, обыкновенная вода не  имеет запаха? Она обладает самым прекрасным в мире запахом... Запах воды… Как близко. Перед самым лицом… Хотя бы один глоточек… Руки тянуться к кружке, но она отодвигается всё дальше и дальше… Шаг сделать невыносимо трудно… Шаг… Один, второй… Навстречу воде… Ноги подвели… Грязная и вонючая вода прямо перед носом… Почти касаешься губами… Сверху на голову тонкой струйкой льётся вода из той самой кружки. Струйки скатываются в рот… Хоть пару капель… Хотя бы намочить губы… Рядом со звоном падает алюминиевая кружка… Кто-то гортанно-противно ржёт… Орёт что-то… Уходит… И снова тишина… Тьма и сырость…
Холод...


…Знакомый силуэт она увидела сквозь белую пелену перед глазами.  Родное, любимое лицо.
-Игорь…
- Надя, у тебя высокая температура. Простуда – результат прогулки под дождем. – Строго, по-отечески сказал майор.
- Я  торопилась… Я…
- Тише, тише… Потом расскажешь, тебе сейчас покой нужен.  – Майор провёл рукой по Надиному влажному лбу и волосам. 
- Нет. Я должна тебе сказать сейчас. Я тебя люблю! Люблю, понимаешь? Я дура, такая дура... Ушла... Я не имела права уходить! Я никогда теперь, никогда...
- Ты мне всё потом скажешь, я знаю, что ты хочешь мне сказать. Я знаю…
- Нет, товарищ майор, послушай меня, это очень важно… Я… У нас… У нас будет ребёнок.
- Какой срок? – После некоторой паузы спросил майор.
- Десять недель… - Неуверенно ответила Надя. Страшная мысль о возможности аборта вдруг потрясла её.
- Почему ты об этом раньше не сказала?
- Я боялась… Я думала ты будешь не рад… Я думала…
- Как ты могла такое подумать? Я не рад? Да я… Я счастлив! Ты даже не представляешь, как я счастлив!
Майор не обнял её, не поцеловал, а упал головой ей на грудь. Сквозь одеяло она чувствовала его горячее дыхание, она слышала как он плакал….

2011-2012