Близнецы

3 июля. 1900 год.

-Уф, наконец-то,- Левадный отер лицо кружевным, шелковым платком жены. Свои по обыкновению кончились к середине недели, а поскольку ни жена, а уж тем более он, дипломированный выпускник гарвардского университета, стирать их не собирались, приходилось подворовывать из супружних запасов.
Бисерины стремительно образовывались на морщинистом лбу и градинами стекали по лицу и шее. Белая, насквозь промокшая тряпица не справлялась со своими прямыми обязанностями, а по сему большую часть влаги принимал на себя чистейший ворот медицинского халата, за какие то несколько часов успевший отсыреть и состариться до неузнаваемости.
Доктор устало сел на так, кстати, подставленный акушеркой стул. Ноги безбожно ныли, а расшатанные суставы не как не хотели вставать на место должным образом. Левадный благодарно кивнул моложавой помощнице, с содроганием поняв, что еще пара секунд и рухнул бы прямо на пол. И не мудрено, он уже не в том возрасте, не тот, что раньше и седьмые роды на дню явный перебор. Да еще такие. И заменить, увы, некому, потому как дипломированного врача со стажем теперь днем с огнем не сыщешь. Молодежь нынче все капиталы зарабатывать стремиться, бумагами спекулируют, крутят махинации… как их там … спекулянты, во и слово то, какое выдумали. А то, что бы людей на свет божий извлекать, помогать так сказать длить род человеческий, так некого, не прибыльно. А честь, благородство профессии? Левадный с досадой махнул рукой. Кто-то услужливый истолковав жест по своему, поднес ему чашечку кофе. Та же девушка-акушерка, похоже, решила от него не отходить. Молоденькая, лет семнадцать, вовсю строит глазки и выпячивает наиболее благородные части тела, пытается понравиться. Что ж, мы не против. Доктор похлопал себя по бедру. Нам бы только отдохнуть и животик подтянуть, может, что и смогем. А? Ответа не последовало, ни в какой форме. Левадный горько ухмыльнулся и, пригладив седину, прищуром посмотрел на акушерочку. Хоть пощупать.
У операционного стола раздался резкий младенческий крик. Сейчас врачи должны накладывать последние швы на женщину. Бедняга, не каждая такое вытерпит. Тяжелейшие роды. Двойня, а как в последствии выяснилось сиамские близнецы. Пришлось делать кесарево сечение. Мало, что это, так еще и медсестры начали, как заговоренные терять сознание, одна за другой. Да, что греха таить, сам то и дело прикладывался к нашатырю, на том и держался. Бесовские роды, ей богу. Благо, вроде все. Теперь и домой можно… хм, а действительно, чего тянуть.
Левадный поднялся, на мгновение, задержав дыхание, что бы не закряхтеть и решительно направился в гардеробную. У порога задержался. Потянул не за ту веревочку, развязывая бант на сменном тапке, в результате получил узел и довольно тугой. Пока возился, упрел и заработал колик в боку. Присел отдохнуть. Рохлей в глазах подчиненных выглядеть не хотелось, посему сделал вид, что сосредоточенно о чем-то вспоминает, как вдруг услышал:
 -Невероятно. Эт… этого не может быть!- и через секунду.– Доктор, доктор, вы еще здесь?
Горланил Сталев, молодой и очень умелый врач, исключение из всеобщего докторского правила денежной молодежи. Левадный буквально души в нем не чаял, всячески поощрял и подбадривал молодое начинание, не давая угаснуть робкому огоньку энтузиазма. Возможно, в другой ситуации со спокойной совестью ушел бы домой, справедливо возложив заботы на плечи подчиненных, но молодой, бойкий голос, вновь разбудил в нем орлиный дух, и гордо выпятив грудь, для чего пришлось до стука свести лопатки, Левадный прошествовал в операционную.
Сталев встретил, чуть ли не у порога. В глазах восторг и страх, как будто катался на змее Горыныче. Руки трясутся, от тела жар, как от печи. Задеревенелым пальцем указал на середину помещения, где над медицинским столом уже столпились все эскулапы:
-Он… они раз… раздельнополые,- сумел выговорить Сталев, и с нездоровым любопытством вбуравился взглядом в доктора, видно наблюдая за реакцией.
Левадный с пониманием кивнул и приложил ладони ко лбу молодого врача, талантливого, но явно перетрудившегося. Того бил озноб.
-Конечно, ты прав мальчик мой. Боровой, типичный мужик, а Аннушку при всем желании нельзя спутать…
-Да нет же,- Сталев зашелся в приступе смеха.- Вы не так меня поняли. Я, имел в виду сиамцев.
-А что сиамцы?- спросил Левадный, медленно улавливая мысль.
-Они раздельнополы доктор. Мальчик и девочка,- теперь Сталев говорил на полном серьезе.- Или так, или мы все сошли с ума.
-О, черт, капельницу! Анна, быстрее, черт бы вас побрал. Маша, Люда, бинты, анти-шоковое. Не спать, не спать!- Боровой никогда не отличался интеллигентностью, но именно его голос «взрывал» помещение в экстренных ситуациях, подчиняя всех без исключения единому ритму.
Левадный опрометью бросился к столу, на ходу содрав с вешалки запасной халат с заложенным в карманы комплектом перчаток.
-Ситуация,- спросил, бегло осматривая наметенным взглядом поле будущих операционных баталий.
Ответил кто-то из младших:
 -Мальчик… ах да, вы же не знаете.
-Знаю, дальше.
-Он при смерти. Сиамцы оказались почти индивидуумами, лишь небольшой кожный срост на боку. Решили разделить, а тут…
-Понятно. Причина?
-Шок.
-В таком возрасте?
-Невероятно, но факт. Сердечный приступ, мощнейший, наступил сразу после разделения.
-Мы теряем его, теряем. Ох!- Борового сильно качнуло в бок. Чудом устоял.
По полу загрохотало, опрокинув поднос со склянками, Анна без сознания рухнула у стола, рукой задев капельницу. Тонкая игла покинула свое вместилище. Маленькое тельце мальчишки дернулось, девочка пронзительно завизжала. Глаза и уши заложило, сознание медленно меркло. Левадный из последних сил пытался дотянуться до нашатыря, краем глаз наблюдая за оседающими белыми халатами. В последний момент понял, что не успевает, перекрестился и осел.

-Около шести тысяч лет назад, в то время в Египте правил Эхнатон, произошел любопытнейший случай,- Левадный начал говорить совершенно неожиданно. Еще секунду назад в бессознательном состоянии возлежал в медицинских покоях, а тут… Доктор даже не знал один ли он в комнате. Слова сами полились из уст. Хотелось высказаться, поделиться неожиданно пришедшей на ум догадкой, хотя бы с самим собой, в слух, что бы лучше запомнить. Но ему ответили. Милейшим, хоть и слегка охрипшим голосом:
-Слушаю вас доктор?
-Родная моя и что ж ты от меня не отходишь?
-Й- й- а,- девушка смутилась, руки ее задрожали и как раз не вовремя. Поднесенный Левадному чай со сливками, выплеснулся из наполненной до краев чашки на тощий докторский живот.
-А- а- ай,- от неожиданности доктор закричал и вдарил рукой по воздуху. Попал по чашке. Хрупкий сосуд вылетел из нежных девичьих рук, проделав путь до полок со склянками. Через секунду осколков на полу явно прибавилось.
На шум сбежался весь соседний персонал. Анна окончательно растерялась и заревела. Шумиха в коридоре усилилась еще больше, так как собрался, похоже, весь этаж. Все обсуждали и спрашивали друг у друга о курьезном инциденте, то и дело, протискиваясь к двери и с озабоченнейшим видом разглядывая облитого доктора и заплаканную акушерку. Не вытерпев, Левадный сорвался и совсем не интеллигентно и даже весьма грубо послал всех вон, после чего, достав из-под подушки пачку снотворного, проглотил пару таблеток. 
Проснувшись в очередной раз, доктор, прежде всего, прислушался. После минуты чрезвычайного напряжения уловил шум выдыхаемого дыма. Курить в помещении вопреки всем медицинским правилам решался только Боровой. Старый, добрый приятель. Левадный улыбнулся и шумно зевнул. Тут же слуха коснулся лязг посылаемого толчком ноги в путь передвижного столика.
-Чай, печенье, ветчина,- произнес Боровой, как только столик пришвартовался к докторской кровати.
Живот Левадного протяжно заурчал, а рот наполнился обильной слюной, полной готовых к бою ферментов. Правая рука сама нашла чашку с чаем, обожженный живот заныл. Тут же одернулась, взяла кофе, перенесла в левую руку и молнией ринулась за бутербродом.
-Ну, так что там с Эхнатоном? У него тоже была сестра?- Боровой наконец развернулся в сторону Левадного, не стыдясь, по хомяковски набивающего рот закусками.- Кстати, приятного вам аппетита.
-Спасибо дружище, ик… уф, большой зараза.
-Кто большой,- не понял Боровой.
-Кусок, в горле застрял, не пролазает. Ну да ничего, сейчас мы его кофейком,- на время замолчал.- Оп па, порядок. И не смотрите так дружище. Врач как зверь, ест редко, но много.
-Да нет, я не с того. Просто жду ответа, на сформулированный мною в начале сей беседы вопрос.
Левадный закатил глаза, воспроизводя цепь событий:
-Ах, да,- прокашлялся и продолжил уже спокойным, уверенным голосом.- Нет ничего, с Эхнатоном ничего такого, ни сестры, ни брата. Просто время тогда было не спокойное. Вы же знаете, отказался от всех богов, кроме солнца. Все с ног на голов поставил, порушил незыблемые каноны тысячелетий. Отсюда бунты, возмущение власть имущих и раб содержащих, чиновничий произвол, не соблюдение лжефараоновских законов.
-Короче, то еще времечко,- подытожил Боровой.
-Ну да. Так вот, в одной нубийской провинции жил чиновник Яхму… Яхме…
-Безымянный в общем.
-Ну, да. Была у него сестра, близняшка, вылитая копия, красавица, как и он. Только один общий недостаток, срост на боку. Так и жили, не разлей вода, правили вместе, горя не знали. Пока не пришел к власти вышеупомянутый фараон.
-Эхнатон.
-Ну, да. Тут то и выявились различия в политической ориентации,- Левадный ухмыльнулся, и мечтательно глядя в потолок, развалился не кровати. Рассказ захлестнул его с головой. События воспринимались как дела минувшей молодости.- Чиновник, как истинный приверженец отвергнутого бога Сета взбунтовался, наотрез отказавшись принять новую власть. Сестра же, чувствуя мощь нового правителя, склонялась к союзу с еретиком. Через неделю она умерла – «отравилась» выпитым вином.
Близнецов в срочном порядке разделили. Усопшую со всеми почестями похоронили в гробнице, но жрецы, как отступницу отказались ее бальзамировать, засунули в саркофаг всю как есть.- Последнее слово напомнило о недоеденном печенье. Палату наполнил звучный хруст.
-И, что дальше?- не выдержав паузы, спросил Боровой.
-Дальше, я допью чай, будь он неладен.
-Тьфу, на ваш чай любезный друг! Что было с сестрой.            
-А… хм,- Левадный на мгновение смутился своего непонимания.- С сестрой? Она ожила.
-Как?- Боровой поперхнулся дымом.
Довольный, что утер другу нос, Левадный продолжил с удвоенным энтузиазмом:
-Обыкновенно. Вскочила с носилок по пути в гробницу. Не растерявшийся жрец, стукнул ее по голове жезлом, раскроив череп. В таком состоянии связали цепями и быстро уложили в двойной саркофаг. Гробницу наглухо замуровали.
Новоиспеченный властитель правил без горя и забот всего пару дней, а потом начал чахнуть, притом в буквальном смысле, увядая на глазах. Все связали недуг со смертью сестры, а точнее, ее проклятием, якобы произнесенном при восстании с носилок. Жрецы, а по совместительству лекари, тут же принялись выхаживать своего покровителя. И травы и настойки и заговоренные наложницы-смертницы, ничего не помогало. Пока не отважились служители небес привести вельможу в свою скотобойню, что в народе храм жертвоприношений, и не дали поучаствовать в действе. Тут то он и воспрял.
Никто не знает, был ли тому причиной пережитый от увиденных страстей шок, или действительно боги снизошли пред светлы очи властителя, но факт остается фактом, жизнь вновь наполнила потоком пустеющий сосуд. Не надолго правда, видать трещина все же место имела. И месяца не прошло, как костлявая снова похлопала по плечу. Ну, вельможа не будь дураком, колеса изобретать не стал. Намекнул жрецам. Намек поняли. Трое суток не вылезали из храма, воздавая кровавые почести богам, всем подряд. Жрецы уже и счет жертвам потеряли и обряды у них закончились, а вельможе все мало и мало. Благо особой вычурности не требовал, лишь бы орали погромче.
Когда наконец закончили и свет увидел вельможу вновь, того наверное и мать бы родная не узнала. Здоровый, розовощекий, окрепший и мужественный словно бог. Силы не меряно, работает за троих. За неделю всех разбойников вымел, у соседей кусок земли отхватил, да еще и к храму пристройку воздвигнуть решил. Народ радуется, не хозяин, а золото. А, что со странностью, так лучше это, чем тиран подколодный. Жрецы тоже не в обиде. Хоть и боятся стали до поросячьего визга, не каждый день видишь, как человек смеется и в ладоши хлопает там, где заикой оставаться положено. Но страх дело второе и даже десятое, особенно когда тебя не трогают, а даже наоборот, новым храмом радуют.
Тут бы и сказке конец, да появился тот, о ком и думать забыли.
-Сестра выбралась?- выпучив глаза, спросил заинтригованный историей Боровой.
-Рад бы тебя обрадовать, да не могу,- Левадный виновато развел руки.- Все намного прозаичнее. Фараон. Кто накапал на мозги престарелому реформатору, приверженцы ли сестры, или отвергнутые братом, в сущности, не важно. Прокатился фараон, как Мамай по Руси. Мечом, бр- р- р,- доктор помотал головой вытрясая ошибку.- То есть хопешем и скребком. Первым резали повинных и подвернувшихся под руку, вторым соскабливали со стен изображение Сета и компании.
Вельможа погиб героически, в генеральном и единственном сражении, как подобает мужчине. В первой же атаке фараоновы лучники нашпиговали его стрелами как ежа. Остальные почти тут же и сдались, предпочтя смерть каждого десятого, смерти каждого первого, хм. Труп вельможи в тот же вечер прибили к воротам храма ненавистного фараону Сета, нацепив на башку маску осла с оборванными ушами и оскаленной пастью из которой торчала стрела победившего властителя. Тут-то и начинается самое интересное.
-А…,- Боровой, хотевший уже поблагодарить за интересную историю, расплылся счастливой улыбкой.- Слушаю, слушаю. Да вы меня просто удивляете.
-Да, в тот, то бишь следующий день, удивились все. События начались с утра, когда фараоновы жрецы решили вскрыть сестрину могилу и хоть и с опозданием, но все же мумифицировать ее заново, по всем языческим правилам. Где-то в то же время, жутко мучавшийся с похмелья солдат решил сходить по нужде за угол храма. По дороге он заметил, что вельможа-предатель уже не висит, а стало быть, его сняли, что бы ни смердел по округе под жарким египетским солнцем. Дескать, поиграли, и хватит. Мысли эти были ошибочны, но вполне естественны, вряд ли кто-то мог помыслить о чем-то другом. Но именно это что-то и ждало парня за углом, в виде медленно, конвульсивно, но явно самостоятельно ползущего в сторону противоположную городу убиенного, о чем свидетельствовал десяток наконечников стрел торчащих из спины насквозь пронзенного вельможи. На пронзительный вопль солдата, сбежался весь бомонд. Долго никто не решался подойти к существу. До вечера шли за ползущим, наблюдая, пока тот не соизволил остановить ход и не начал разлагаться, да так шустро, что процесс был виден не вооруженным глазом,- Левадный отер со лба пот и, допив остатки кофе с взвесью, продолжил.- К тому времени жрецы разобрали таки стенку в гробнице, проделав изрядных размеров брешь. Процесс затянулся надолго по той простой причине, что рабы отказывались работать, напрочь, даже под угрозой смерти. Причиной тому были непрестанные скребущие звуки, доносившиеся с противоположной стороны усыпальницы, что для рабов, не слишком просвещенных в загробных делах, означало с того света. Пришлось работникам небес, превратиться на время в тружеников кирки и лопаты. Проклиная во всю мышей, невесть откуда взявшихся и нечеловеческого ужаса бугры на ладонях, в простонародье мозоли, запятнавшие благородную кожу, жрецы добрались таки до пещерного нутра. Главный жрец торжественно вышиб последний камень, который не менее торжественно рухнул к его ногам, вместе с «мышью», ободранной, костлявой, с обломанными о камни ногтями и памятным шрамом вдоль черепа, успевшим затянуться, но не оволоситься.
Впоследствии, сопоставив все факты и разобрав по косточкам события, жрецы пришли к выводу, что умерли мертвецы, хм, в один день, не далее как перед заходом солнца. До сих пор, оставались живыми. Потому как близнецы сиамские в действительности есть одно тело и одна душа и покуда жив один, будет жить и другой, всегда, ибо питают они друг друга силой без на то знания и хотения.
-А- а- а,- Боровой вскочил со стула и быстро прошелся по комнате, пальцем тыча в потолок.- Вот почему братишка так плохо себя чувствовал, чертовка забирала половину сил. Так?
-Более или менее.
-Гениально! Ну, а ожил, потому что отобрал часть накопленных ранее сил у сестры. К вечеру они, то бишь силы закончились у обоих…
-После чего оба…, обе…, обои благополучно отошли в мир иной. Истории конец,- подытожил Левадный не желавший отдавать концовку своего рассказа другому.
На время замолчали. Боровой по новой набивал опустевшую трубку, а Левадный менял пациентскую личину на докторскую. Переодел полосатую пижаму на костюм. Стоя у зеркала тщательно разгладил складки на рубашке, присобачил галстук, мимоходом спросил:
-А, как там наши чумные?
-А, что?
-Не сочти меня сумасшедшим, понимаю легенды легендами, мясо отдельно, а рыба отдельно, но, я хотел бы проверить тело мальчика на предмет жизненных симптомов. Не хочется, что бы ожил в могиле.
Боровой поперхнулся дымом и закашлялся:
-Бог ты мой,- сказал.
-Эй, эй, не стоит так сразу. Будем надеяться, что этого не произойдет.
-Да, не произойдет,- он горько ухмыльнулся.- Мой дорогой, любящий снотворное друг. Уже произошло.

6 сентября. 1903 год.

Хоронили поутру. Тихо, неприметно. Родные, друзья, близкие соседи, из тех, кто знал. Лишь тоскливые песни ранних петухов, да взгляд восходящего солнца провожали процессию к недалекому кладбищу. Мужики несли гроб: два брата, родной и двоюродный, сосед – друг семьи и вдовец. Рядом жены,  еще одна соседская пара и одинокая женщина, не из местных, шла поосторонь от других.
На кладбище мужики взялись за лопаты. Могилу сотворили рядом с материнским надгробием. Аккуратно опустили гроб с усопшей, перекрестились, постояли молча, с мыслями добрыми и светлыми. Потные, грязные от работы щеки вдовца омыли слезы. Женщина, та, что не из местных, неприметно подошла, отерла лицо платком. Деревенские бабы хмуро посмотрели, зубы мужчин скрипнули, но промолчали. Нечего событие и без того печальное омрачать скабрезами и язвами. Каждому слову, своя полка.
Вдовец первым взялся закапывать, за ним споро остальные. Чувствовали себя неловко, а работа, как известно, мыслям простора не дает. Женщины подходили по очереди, аккуратно кидали по жмени земли, целуя и нашептывая сырницу, взмачивая слезой.
Далее были поминки в доме вдовца. Пообедали в тишине, поохали, поплакались, вспомнили пару событий и как-то, все и затухло. Вроде до дня не дошло, не то, что до вечерних посиделок, а как вечность промелькнула. Вдовец все больше молчал и косился в стакан, да и остальные видели, что застолье, обычно естественно идущие хотя бы до вечера, стоит стойнем, заставляя чувствовать себя бездушными дураками, лишними, как корова на балу.
Мужики, что из соседей, видя такое дело, опрокинув по последней, решились уйти под предлогом трудовых будней. Бабы убрали со стола лишнюю посуду, да сели в кружок, посплетничать. Позвали и незнакомку, отказалась. То и дело бросали на нее косые неприязненные взгляды. Женщина делала вид, что не замечает, однако от вдовца отошла.
Крик раздался неожиданно. Пронзительный, режущий слух, заставлял морщиться, как от зубной боли. Голосил ребенок. Бабы вскочили с мест, незнакомка молнией кинулась в соседнюю, завешанную толстым пологом комнату, задела скатерть, пара тарелок звякнула о пол. Остальные за ней было бросились, но вдовец остановил. Нечего, дескать, толпиться, малышку только испугаете, да и здоровье себе попортите. Матрены начали возмущаться, но встретив суровый мужской взгляд, отступились.
Кричать дитя вскоре перестал. Мгновенно наступила тишина. Вдовец тут же приник к пологу:
-Ира,- позвал, голос хриплый, дрожит.- Все хорошо, или… мне зайти?
Ответа не последовало, но через секунду полог отошел в сторону. Появилась Ира: «Господи, как же это тяжело»,- вышептала, и повисла на вдовце.
Женщины разом ахнули, прикрывая рты и хватаясь с левой стороны за грудь, но не от возмущения, как бы сделали минуту назад. О своей неприязни к «шустрой девке» все разом забыли, как только эту девку увидели. Бледная, худая и влажная, как подземный червь. С синюшными мешками под белками глаз, отчего то совсем не белыми, а цвета малины.
-Господи, что с ней,- запричитала одна.
-Это все ребенок,- ответили ей.
-Ребенок?
-Как, ребенок?
-Как мать свою три года мучил, так и девку сейчас,- Клара, в прошлом подруга усопшей, забывшись, перешла с шепота на голос.- Бесовский ребенок.
-Верно, бесовский.
-Видать за брата мстит.
-Верно, за брата.
-Какого брата?
-Что в младенчестве помер,- опять Клара.
-Зря их отделили, не к добру.
-Всех погубит.
-Сатаненок.
-Молчать!- вдовец не выдержал открытых сплетен, сорвался.- Прочь все из до…- Поперхнулся, сглотнул горький комок, добавил уже спокойнее,- из дома. Выйдите.
-Спокойнее милый,- Ирина приоткрыла створки губ. По-прежнему поддерживаемая вдовцом, не в силах стоять, она шумно дышала. Слова выходили с хрипом и натугой, словно раскаленные угли.- Не кричи. Они же правы, все так.
-Так, да не так,- вдовец унял дрожь.- Никто не имеет право в моем доме, о моих детях, такое. Слышите?- развернулся, полыхнул огненным взором, но в комнате никого не было, только дверь скрипела под сквозняком.
Вдовец перенес Иру на диван:
-Подожди, я сейчас,- скрылся на кухне. Как мог скоро заварил чай из трав, восстанавливающий, по бабушкиному рецепту. Перелил несколько раз из кружки в кружку, что бы немного остудить и обратно в комнату. Ира спала. Осторожно приподнял ее за плечи, нежно поцеловал веки, губы. Она ответила на поцелуй,- ты должна выпить.- Сказал
-Мерзкий запах,- Ирина сморщила носик.
-И вкус тоже, можешь поверить,- вдовец поднес к ее рту кружку с варевом. Отвертеться девушке не удалось.
-Ты мучаешь меня,- сказала.
-Я люблю тебя, пей. Ну пей же… вот так, вот, не от- во- ра- чи- вай- ся. За маму, за папу, еще чуть. Молодец.
-Фу, гадость!- Ирина с силой оттолкнула от себя пустую кружку.- Ты, сам то пробовал?
-Хм, я не помню.
-Такое, ты запомнил бы точно. Мерзавец.
Не смотря на возмущение, черты ее лица потеплели, смягчились. Бывшая боль в глазах исчезла, значит, варево подействовало. Губ коснулась улыбка человека отдыхающего после тяжелого трудового дня, знающего, что никто не потревожит.
Вдовец нежно гладил ее волосы, щеки, щекотал шею. Ира щурилась, как кошка.
-Сединки,- вдовец торопливо прикрыл промелькнувший меж пальцев старческий волос.- Бедная девочка.
-Ты что-то сказал?
-Я люблю тебя.
-Подлиза,- Ира игриво стрельнула изумрудами глаз.
В груди вдовца вдруг стало больно и неуютно. Стыд нахлынул волной. В один миг возненавидел себя.
«Как быстро забываешь плохое, моя девочка,- подумал.- Живешь не днем, мигом. Еще пять минут назад испытывала муки у колыбели дитя, а сейчас смотришь весело и жизнерадостно. Не понимаешь, не хочешь понимать, как все может для тебя закончиться,- в голове всплыл образ умирающей жены.- И я не могу отторгнуть».
-Наверное, ты ангел.
-Почему?- смеется.
-Глупая и наивная, смеешься, когда надо плакать. Что дал я тебе за это время? Боль?
-Любовь.
-И много боли.
-Боль уходит, а любовь, это навсегда.
-Эта боль уходит только со смертью,- вдовец сильно скрипнул зубами, стирая их в крошку, но слов не воротишь. Тело обдало волной ее страха.
-Зачем напоминаешь о моей карме.
-Карме? Ты все решила за нас? За меня? Я могу тебя бросить, ради твоего же блага.
Но глаза вдовца говорили об обратном. Она увидела, поняла:
-Не сможешь,- уверенным голосом.
-Да, не смогу. Но бросишь ты.
-Никогда.
-Но другого выбора, у тебя, нет.
-Зато есть у тебя.
-Какой?
-Н, нет, ничего,- Ира отвернулась к стене.
-Какой выбор? Не молчи, Ира.
-Я не могу просить тебя. Даже ради нас.
-О чем? Попроси меня,- умоляюще. У вдовца проснулась надежда. Ради Ирины, был готов на все.- Проси.
-Нет, я не могу просить тебя, избавиться от причины моих страданий.
-Ох,- вдовец отшатнулся от дивана. Несколько раз обошел комнату и сел на корточки, в углу.
Ира молчала, уткнувшись в стенку. Боялась, что сказала лишнее, от того чувствовала себя неловко. Оставалось ждать его слов.
-А я ведь и не думал об этом, глупый дурак,- маска горечи не сходила с лица.- Представляешь, даже мыслей не было, отдать дочку.
-Я не просила…
-Я подумаю, сейчас я подумаю,- вдовец обхватил голову и замолчал.
А  она вдруг представила себе это трехлетнее тельце, маленькое, беззащитное, в приюте. Первый приступ и испуг врачей, и, что за этим испугом последует. Скорее всего, девочка «неожиданно» умрет от удушения. И во всем будет виновата она, Ира, подсказавшая любимому такой страшный путь к беззаботной совместной жизни. И в этот миг, она перестала бояться девочки.  Напротив, Ира испугалась ее потерять.
-Нет, прости, но все же, нет. Каким бы правильным это не казалось, но девочка, доченька, единственное, что осталось от прошлого. Она одна, память о моей покойной жене, которую мы сегодня хоронили. Ведь ты же помнишь, какой замечательной женщиной она была и… мы, предали ее земле, и, наверное, хватит на сегодня потерь. Я не хочу терять еще и дочь. Может потом, со временем, я и смогу принять другое решение, которое поможет тебя удержать, потому, что тебя терять тоже не хочу, но, не сейчас,- вдовец говорил быстро, сбивчиво, от волнения глядя в пол. Боялся встретиться с Ириниными глазами и узреть в них отчуждение или слезы.
Он не видел, что Ира улыбнулась, как грудь ее опала, выпуская сдерживаемый спазмами напряжения воздух. Только ушей коснулось шлепанье босых ног по полу и буднично веселый  голос, который сказал, что идет готовить кашу, малышку через час кормить, и, от чего то назвал его старым дурнем рассевшимся на холодном полу, где из все щелей сквозняки, который потом жалуется и недоумевает, что это под вечер спину ломит и из носа бежит в три ручья. В ответ, он машинально заметил босоногому голосу, что, дескать, сами то, господа хорошие без носочков бегаете и прежде, чем других поучать, неплохо бы за собой последить. В ответ Ира заметила – она только на цыпочках и только по коврику. А вдовец, что может и по коврику, да только следы от пальцев остались, почему-то на полу. Ира обиделась, ноги у нее, не такие грязные, что бы следы оставлять и нечего клеветать, если ничего другого придумать не в состоянии. Вдовец, примиряясь, согласился, что грязные вовсе не ноги, а пол и не плохо бы его мыть почаще. На это получил целую тираду о том, что не давеча, от них ушли гости, а какие гости, таков и пол и приглашала гостей отнюдь не она, а милый хозяин. Хозяин тут же согласился, что он милый, а молодая хозяйка и вовсе лучшая на свете. Ира рассмеялась. На миг в доме стало уютнее и теплее. Солнечные лучи тянулись к девушке, как к чему-то родному. Ирина чувствовала это, ощущая себя взрослой и мудрой, перед любимым, таким сейчас растерянным, не уверенным в себе.
-Знаешь, а ты прав. Ты всегда прав,- сказала уверенно, потому, что знала – мужчина, должен считать себя сильным, а иначе он ломается, как ребенок. И добавила.- За тобой, как за каменной стеной.
Он ничего не ответил, но Ира услышала скрип половиц под тяжестью встающего тела и шаги в сторону двери. Спросила наигранно строго:
-Далеко собрался?
-Во двор, дров наколю на вечер. Камин растопим. А, то и вправду сквозит, простудишься еще.    
-Я чулочки могу одеть.
-Хочешь лишить меня удовольствия, лицезреть твои королевские ножки? Хитрая. Лучше помучаюсь с сырыми поленьями. Я же твоя крепость.
-Стена. Крепкая, каменная, проверенная временем стена. А я, внутри нее, воздушный замок.
-Так уж и воздушный? На ощупь очень даже наоборот.
-Как это, наоборот?
-Э, запамятовал что-то. Надо бы освежить вечерком, у камина, ты будешь таять в моих объятиях.
Ира рассмеялась от удовольствия, ощущая привлекательность своего пока еще молодого, крепкого тела, нежный, ласковый зуд в тех местах, где предвкушала его ласки.
Вдруг носа коснулся резкий горелый запах.
«Каша, как могла забыть?» Девушка ухватила крышку. Молочная пена взгромоздилась пышной шапкой, оседая в кастрюлю и частично на плиту, с шипением распространяя запах горелого зерна.
-Чем это запахло?- полюбопытствовал вдовец
-Все ты, со своими объятиями. У меня сбежало молоко!
-Надеюсь не к соседям. Эти вряд ли отдадут, и снега зимой не выпросишь,- рассмеялся собственной шутке.
-И снега зимой не выпросишь,- передразнила Ира.- Так ты дрова рубишь, языком? Между прочим, уже темнеет.
-Я уже бегу.
Ухнула закрытая с размаху дверь. Крыльцо заскрипело половицами, двумя из четырех. Явно прыгал через ступеньки. Как довольный жизнью ребенок. Ира улыбнулась, радуясь, что смогла сделать своего мужчину счастливым.

Во дворе было еще темно, когда Ира открыла глаза. Лишь тонкая, как нить полоса света сочилась сквозь линию горизонта. День только начинал ткать свое полотно. Камин пока не остыл, храня весь жар и страсть этой ночи, как она не остыла от поцелуев любимого. Тело стонало и горело от синяков оставленных в те мгновения, когда его руки были чересчур усердны. Но и она не осталась в долгу, украсив спину вдовца своими коготками.
Настроение было благостное, хотелось осчастливить весь мир. Девушка потянулась, рука гребнем прошлась по спутанным волосам. Рядом похрапывала ее любовь. Ира поскребла его волосатую грудь, не забыв пару раз ущипнуть и поцеловала за ухом. Он пробурчал что-то вроде: «Позавтракаю попозже»,- и, натянув одеяло на голову, засопел.
«Ну и ладно. Не хочешь моей ласки, не надо. В конце концов, ты не один в ней нуждаешься»,- с этими словами Ира направилась в соседнюю, завешанную толстым пологом комнату.
Внутри царили тепло и уют. Для девочки специально выбрали самую защищенную от сквозняков комнату. Деревянная резная кроватка с перилами, стоя у окна наблюдала прекрасный вид недалекого леса. Любительница природы, маленькая Наташа неизменно просыпалась в благостном настроении, видя каждое утро зеленые мясистые кроны, играющие красками под лучами восходящего солнца. Девчонка никогда не сидела дома более четверти дня, предпочитая свежий воздух, жилым домашним ароматам.
Ира улыбнулась, вспомнив ее, копошащуюся на четвереньках в саду, по пояс в жухлых листьях, вынюхивающую среди кореньев и веток, что-то одно ей ведомое. Наташа всегда отвечала, что ищет голос. Смешная и милая, ее нельзя было не любить.
Что бы ни шуметь, Ира сняла у входа тапочки. На цыпочках подошла ближе к кроватке. Огляделась. Приземистый шкафчик с одеждой под серым слоем пыли, кажется еще меньше. Поставила на заметку сегодня же исправить оплошность. В углу валяется груда игрушек. Тряпичные, деревянные, самодельные или подаренные, большей частью, когда ребенку не было и года. Девочка редко играла в них, а если и брала с собой на улицу, то часто теряла, поэтому новых приобретений взрослые больше не делали. Последней потерей стала зеленоглазая кукла, с прямыми волосами до плеч, аккуратным носиком и пухлыми губками – точная копия самой Наташи. Куклу выстругал отец, о очень огорчился потере. Однако поиски успехом не увенчались.
Что не когда не покрывалось пылью не испытывая недостатка во внимании, так это привешенные к потолку веревочные качели. Наташа проводила на них большую часть своего домашнего времени. Как только попадала в комнату, сразу просилась на них. Могла часами качаться, пока не падала вниз от головокружения и тошноты. Благо ничего серьезного не случалось. Но береженого бог бережет, вот и приходилось бегать, проверять, каждую минуту. Ира вспомнила, как раз, Михаил снял качели, пока дочка гуляла. Тут же тело передернуло судорогой, поспешно отогнала мысль. Наташа всегда разговаривала на качелях с голосом, наверное, тем, который искала в саду. То что-то бормотала, то замолкала, как будто слушая, хмурилась, улыбалась, вновь говорила. А тут, зашла, осмотрелась внимательно по сторонам:  «Голос? Голоса… нет?»,- и в рев, да такой, что хоть на стену лезь от жалости. Пришлось качели на место вернуть.
-И в кого ты такая, а?- тихонько спросила.- Любишь мучить тетю Иру. Наверное, в батьку. Тот тоже меня по ночам мучает.
Наташа что-то пробормотала во сне. Ира прочитала по губам:
-Ма- ма. Маму вспоминаешь? Это добрый сон. Спи,- нагнувшись, поправила сползшее с ног девочки одеяло.
Вдруг, услышала над ухом дрожащий детский голос:
-Мама?
Сердце учащенно забилось, еле сумела ответить:
-Н, нет милая, это не мама. Спи моя ясная,- поцеловала лоб, нежно коснулась щеки. Та нервно дергалась.
-Мама?!
-Нет Ташенька, это я, любушка. Папина любушка. Ну, видишь?- подставила лицо лунному свету, улыбнулась, как всегда. Девочка умолкла, вгляделась. Ира аккуратно прикрыла ее.- Спи девочка моя, спи,- аккуратно отстранилась.
-Ма- а- а- ма!- цепкие детские пальчики тисками ухватились за взрослую руку.
Иру прошиб озноб. Ноги сделались ватными. Пытаясь удержаться, ухватилась за перила кроватки:
-Отпусти, Таша… Я же, не мама. Ох!- живот как иглами пронзило, тысячей, и от каждой судорога по телу. Что бы ни закричать, привычно закусила нижнюю губу.
-Мам…- девочка смолкла также неожиданно, как и проснулась. Пальчики разжались, рука упала на грудь.
Ира облегченно вздохнула. Отойдя на шаг и не в силах стоять, уселась на пол.
«Три года продержалась мамка твоя, а я сколько выдержу? Ох, не хочу, не хочу так больше. Поговорю с Мишей, снова. Поймет, не поймет? Нет, не поймет, к чертям разговоры. Я же люблю его и девочку,- улыбнулась сквозь слезы».
-Она одна у меня, почти дочка. Никому не отдам,- сказала решительно и зло, в никуда, в черноту, во все темное и злое, что могло помешать ее счастью.

3 сентября. 1905 год.

-М- м- м, какие шикарные запахи. Решила порадовать нас чем-то особенным? С чего бы?- Михаил подошел сзади и, обняв за талию любимую жену, поцеловал в теплую щеку. Жена обернулась ответить на поцелуй. Пользуясь этим, Михаил ухватил со стола кусок вареного мяса, приготовленный для салата.
-Ну, Миша, как ты мог забыть?- Ирина с укоризной посмотрела на мужа.
Муж сосредоточенно нахмурил брови, вспоминая. Даже, отвел руки за спину, что бы казаться более сосредоточенным, а заодно пряча от зорких глаз жены, законно добытое мясо:
-Не годовщина, та была два месяца тому, и не день твоего рождения, его то, я помню. И уж не мой, точно. Совершенно не чувствую себя постаревшим на год.
-Миша, письмо, на прошлой неделе. Ты же сам его мне принес.
-Ах, да. Твой доктор. Он приезжает сегодня?
-«К среде обещаюсь быть»,- процитировала Ира строку из письма.- И вообще, он, прежде всего мой брат, а, лишь затем доктор. Мы не виделись с тех пор, как я уехала из города. Так хочется встретить его, пообщаться. Устрою праздничный ужин.
-Получается, вы не виделись два года. Долгий срок.
-Он писал мне несколько раз. Ты помнишь?
-А- а, письма от родственников?
-Мне писал только Вадим. И с нашим бракосочетанием поздравил только он,- Ирина поникла, ресницы опустились, пряча грусть в глазах. Неприятно было вспоминать, что родственники не простили ей уезда из города, где для Иры было заготовлено спокойное будущее, включая жениха и работу. Два плановых ребенка и спокойная старость. А Ира не захотела, своенравная была. Да еще Михаил.
Ира дружила с его женой. Часто встречалась с Михаилом в больнице, где та лежала. Сдружились, поддерживая друг друга, в общем горе. А потом, когда жена умерла, не смогли расстаться. Привыкли быть вместе за три года.
Ира ведь и жила у него, помогая по просьбе увядающей подруги с девочкой и по хозяйству – за сорок лет своей жизни, Михаил так и не научился готовить. С переездом обратно в город все временила, несмотря на гневные письма родителей. Когда же в один из осенних вечеров, пришедшее письмо сообщило, что жениха своего она потеряла, а вместе с тем и родительскую веру и любовь к ней, единственной, но такой неблагодарной дочери, все встало на свои места. Ирина поняла, что Михаил, ее судьба.
-Ну, что за выражение лица?- голос Миши встал на пути грустных мыслей, не давая им дорогу.- Разве так встречают приезд любимого брата? Что он подумает обо мне, никчемном муже, если увидит тебя в таком настроении?
Ира улыбнулась, но печаль не покинула взгляда.
-Что за грустинка залетела в мои любимые изумрудные глазки? Дай, я заберу ее,- Михаил коснулся поцелуем Ирининых век.- Смотри, я даже верну мясо, которое случайно взял со стола.
Девушка задохнулась от возмущения и вместо бранных слов, ударила мужа по рукам. Михаил вытерпел, позволил ударить еще раз. Но на третьем шлепке, быстро убрал руки, заставляя промахнуться, и тут же заключил супругу в объятия.
Кухню заполнил звонкий девичий смех. Ира укусила мужа за губу:
-Старый, хитрый лис. Всегда меня смешишь. Не даешь толком себя поругать.
-Конечно, я же тебя знаю и нагло этим пользуюсь,- Михаил плеснул в чашку чаю и, отпив глоток, уселся за стол. Ирина подала ему миску привычной утренней каши, на сей раз гречневой. После, стола коснулись хлебная горбушка и пиала с медом. Он заученным движением придвинул завтрак и взялся за ложку, не спеша набирая кашу с краев, где она быстрее остывала.- А, где наша девочка?- спросил,- неужто еще не встала?
-Как же, от нее дождешься. С первыми петухами не ногах. Попросилась гулять, я, отпустила. Ташу не удержишь.
-Уж мне ли не знать,- Михаил окинул взглядом заоконный вид.- Но в саду ее кажется, нет.
-Наверное, ушла за двор. Последнее время, ее тянет играть с другими ребятами.
-В ее возрасте, это нормально. Дети должны общаться друг с другом. Не все же ей по саду лазить. Пусть порезвиться со сверстниками, глядишь, с кем и подружиться.
Ира вздрогнула, отвела взгляд. Брови Михаила сошлись на переносице. Внимательно посмотрел на жену:
-Ты считаешь, это невозможно. Верно?
-Мишенька, сам посуди. Наташа только на той недели познакомилась с другими детьми. Сколько раз она играла в их кампании, кажется, два? Всего два раза, а уже успела разбить камнем голову сынишке четы Скворцовых. Какой был скандал.
-Может это случайность. У детей, всякое бывает.
-Случайность? Да она совсем не выглядела растерянной и виноватой. А, помнишь, что сказала?
Михаил наморщил лоб:
-Кажется, что это для голоса, что он попросил.
-Вот, а ты говоришь, случайно. И… даже, если будет возможность, мне кажется, дружить Наташа, все равно не с кем не будет. У нее уже есть друг детства. Этот самый голос. Вот уж друг, так друг. Все время при ней, со своими советами. То няньку замучай, то ребенку камнем в голову кинь. Кажется, ему доставляют удовольствие чужие страдания. Словно бес вселился в нашу девочку и использует, для своих пакостей. Так, ей никогда не стать нормальным человеком.
-Но ведь ничего не поделать. Мы же водили ее в церковь, не подействовало. Крещеная, а все та же. А к докторам не поведу. Этим только дай ухватиться, не отпустят, пока до истины не докопаются. Измучают всю, а то, чего доброго, отправят в лазарет, для ненормальных.
-Да я  и не прошу. Успокойся,- Ирина нежно погладила разгоряченного мужа по колючей щеке. Сунула в руку бутерброд.- Но, вот я подумала, делать то, что-то надо. Не все же так жить. Переговорю с братом. Он посмотрит, подскажет, как быть, поможет советом.
-Ира, не обижайся. Я верю, твой брат хороший человек. Но, он, доктор. Он сразу растрезвонит своим коллегам…
-Нет, нет. Я с ним поговорю. Вадим любит меня, поэтому послушает. Я уверена. К тому же, он присутствовал на родах. Правда, тогда еще в качестве стажера. Но кое что о ребенке знать должен.
-Не знаю, он давал клятву. И профессионализм может пересилить.
-Миша, я уверена.
-К тому же, он молод. Впереди карьера.
-Миша, я уверена,- настойчивее.
Михаил посмотрел в глаза жены. Они и вправду лучились уверенностью в своей правоте, так и светились, заманивая в радужные сети. Насупился немного и сдался:
-Ну, как знаешь,- проворчал.- В конце концов, твой брат, тебе виднее.
Счастливая Ира прыгнула ему на шею.
-Ну, полно, полно,- Михаил с трудом отстранил прилипшую супругу, чмокнул в лоб.- Занимайся стряпней, а я пойду, поищу нашу проказницу. Как бы опять чего не натворила.

Таша, как ее называла ласково няня, а по настоящему Наташа, завернула за край углового дома и в нерешительности остановилась. Впереди, на небольшой поляне, где часто паслись гуси и всякая другая дворовая живность, сейчас весело резвилась ребятня. Двое стояли по краям, с помощью туго набитой опилками тряпки пытаясь выбить остальных, что с шумом и смехом бегали по поляне, стараясь увернуться, прячась за спины товарищей, отпихивая друг друга на самые обстреливаемые участки. Зрелище было настолько заразительным, что ноги сами понесли Ташу вперед, на поляну, под броски мяча, от которого так весело убегать, особенно когда слышишь, как воздух свистит над головой в волоске от косичек, но все-таки мимо. По лицу расплывалась азартная улыбка, девочка ускорила шаг, но вдруг, «споткнулась», застыла на месте, одергивая тело назад. Среди ребят бегал мальчик с забинтованной головой. Даже отсюда была видна выпуклость от шишки, чуть выше правого глаза.
В нутре зашевелился голос, напоминая о себе. Задергался, прося идти вперед. Таша прикрыла трепещущие веки, направив взор внутрь себя, к нему. В такие минуты, девочка чувствовала голос особенно ярко, воспринимая как частичку себя, внутреннее «Я», пытающееся заполнить ее всю, до кончиков пальцев. Приятно-трепетное чувство, как будто в нее вливалось не нечто новое, а возвращалось старое, давно знакомое и родное. И одновременно, чувство волнительное и даже, пугающее, своей предопределенностью. Потому что голос всегда просил платы, за то мимолетное счастье, которое дарил, заставляя забирать это счастье у других. А, если не получал чего хотел, обижался на свою подругу Наташу и забирал частичку ее самой. Как было недавно, когда не дала забрать счастье у няни, так как узнала – няня от этого болеет и может уйти от них с папой на небо. Папины слова: «Будешь мучить няню, няня умрет и уйдет от нас на небо. Навсегда. Не забирай ее, прошу»,- девочка запомнила навсегда. И когда приходил голос, убегала из дома, предпочитая отдавать ему частичку себя, что тут же заполнялась пустотой и ночными кошмарами, в которых голос плакал, а мама была мертва. Это настолько пугало и истощало, что Наташа быстро не выдержала и начала искать себе замену, по-прежнему избегая няни. И первой такой жертвой стал ее сверстник, один из новых товарищей.
Наташа вспомнила, как кидала камень, просто ради забавы, метясь в доску забора. Но рука бросила сильнее, чем должна была бросить рука пятилетней девочки, и камень перелетел через изгородь, прямо в голову мальчику, что собирал вишню с дерева у забора. Мальчишка рухнул как подкошенный, обхватив голову руками. Она кинулась помочь, но тот испуганно отшатнулся, заревел. В нее тараном врезался поток его чувств. Смесь страха и боли. Пробил, растекся по жилам, до нутра, где теплился голодный голос. Тот благодарно потерся изнутри, как получивший сметаны кот, пощекотал и, сжавшись в умиротворенный комок, затих. И так Таше сразу стало хорошо, от сознания того, что не будет этой ночью кошмаров, что затянулись пустоты в теле, и она заулыбалась. Так и стояла, не замечая ни брани, каких то незнакомых взрослых, ни настороженных взглядов сверстников, ничего. Она была счастлива.
Эти мысли промелькнувшие в голове девочки, заставили ее опять двинуться вперед. Голос внутри воспрянул, разросся. Он всегда понимал ее состояние, мысли, как и она его. Таша чувствовала, что и голос вспомнил те счастливые моменты и хочет повторение, и готова была потакать и исполнять, ведь взамен он давал ей гораздо большее. Голос давал ей себя.
Девочка резво вбежала в шумящую толпу. Некоторые хмуро покосились, отодвинулись в стороны, припоминая недавнюю вредину. Но тут в одного из зазевавшихся угодил мяч. Детвора с визгом разбежалась в стороны уже вся во внимании, следя за новым броском. Про Ташу тут же забыли. И даже мальчик с забинтованной головой, сразу же отошедший от нее на самый край поляны, поддался общему настрою игры и веселья, вернувшись обратно в круг.
Таша тут же втянулась в общий процесс, забыв, зачем она вообще пришла. Волна азарта и щенячьего восторга захлестнула с головой, заставляя, носиться по поляне, с постоянным ощущением мурашек на спине в том месте, куда ожидала удара. Девочка смеялась и оглушительно визжала, когда мяч попадал в соседа, а ее обходил стороной. Пряталась за другими, если видела, что целью выбрали ее, и сама отталкивала тех, кто пытался спрятаться за нею. И в том, что кто-то споткнулся о ее ногу виновата, по сути, не была. Но так случилось, что, разворачиваясь, задела носком бегущего мимо. Это оказалась Настюша – кудрявая, русоволосая девочка, немногим старше нее. Настюша бежала быстро и поэтому, споткнувшись, подлетела высоко в воздух, кувыркнулась, нелепо взмахнув руками, и упала на траву, ударившись боком и правой рукой. Воздух от удара с сипом вылетел из детской груди, а в руке что-то хрустнуло. Тут же по локтю начало расплываться синюшное, как чернильная клякса пятно, ширясь и набухая. Настя пыталась закричать, но воздуха в груди не хватало, дыхание никак не желало восстанавливаться. Из глаз брызнули слезные градины, ноги колотили по земле.
Голос внутри Таши подался вперед, заставив сделать несколько шагов на встречу Насте, а потом еще и еще. Таша чувствовала благостное урчание своего друга, похожее на урчание соседского кота жрущего рыбу, довольного и наглого, и, ее саму начал одолевать восторг, дурная радость, как будто вместе с голосом, в ней воскресала давно потерянная частичка ее самой. Правый бок отозвался на позывы сердца сладостным зудом и Таша начала понимать, что только в подобные моменты ощущает себя по настоящему единой и полноценной.
Неожиданно кто-то за спиной подхватил ее на руки, прижал лицом к груди. «И что же тебе так не везет?»,- сказал. Таша узнала папин голос. Сразу успокоилась. Напрягшееся было тело, обмякло в руках отца. Тяжелая, грубая и одновременно такая нежная ладонь коснулась головы, погладила.
Голос внутри затих, благодарный и сытый. Девочка не заметила, как задремала. Уже сквозь пелену слышала чужие злые голоса и спокойную уверенную речь отца. Подумала о том, как здорово, что он есть, что всегда рядом, такой любящий и добрый. Хотела сказать «спасибо», но губы не слушались и вместо сладких слов, Таша сладко зевнула, запуская в рот сонную фею. Веки тут же потяжелели, закрывая глаза и солнечный свет, и Таша уснула.
Начался обычный в таких случаях переполох. Кто-то бросился искать местного лекаря-самоучку, какой есть в каждом некрупном селе. Бабульки глядя в небеса, шептали молитвы богу, что бы уберег пострадавшую малышку. Даже начали собирать телегу в город, за доктором. Зеваки отвели Михаила в сторону, от греха подальше. Мало ли, что учудят убитые горем родители, или какой вспыльчивый родственник.
Мимо поляны прогрохотало – снаряженная за доктором двойка отъезжала со двора. Вдогонку желали счастливого пути и скорого возвращения. Все село махало вслед. Сразу и не заметили незнакомого молодого человека, лет тридцати на вид. Он сноровисто протиснулся к месту трагедии, упал на колени, на ходу выкладывая какие-то инструменты, и одновременно внимательным взглядом осматривая тело пострадавшей.
-Мне нужна горячая вода,- громко и отчетливо произнес незнакомец.- И еще хотелось бы знать, как давно она получила раны.
-А, вы собственно, кто?- спрашивал отец Насти, явно опешивший от такой неожиданности.
-Сталев, Вадим Александрович. Я, доктор. Так, когда случилась травма?
-Какой еще доктор?
-Милый, не все ли равно. Он хочет помочь,- мать Насти отстранила взволнованного мужа. Повернулась к Сталеву.- Вас, наверное, бог послал.
-Я не позволю трогать нашу девочку каждому встречному!- отец не унимался.
-Все в порядке. Он, мой брат,- на поляну выбежала запыхавшаяся Ирина.- И, он, хирург.
-Это твоя дура покалечила мою малышку,- Настин отец, взбешенный, а верно и подпитый, рванулся к Ире. Жена еле удержала, не давая наделать глупостей.
-Только тронь ее, и будешь лечить свою дочку сам!- слова Вадима охладили людей, привели в чувство. Кто-то бросился помогать оттащить впавшего в священную ярость отца, но тот и сам замер, потупился.- И еще, продолжил Вадим уже спокойнее,- я, просил горячей воды. Кто-нибудь  потрудился исполнить?
В общей суматохе, Ира не сразу нашла мужа. Тот как-то весь сгорбился, спрятался в тень. Наташа спала у него на руках, вроде бы невредимая. Ира облегченно вздохнула:
-Отнеси ее домой и уложи, пусть спит. И еще, надо выплатить на лечение…
-Я все понимаю, можешь не волноваться. А, ты?
-Подожду, пока здесь все утрясется, и подойду, с братом.
 -Вовремя он.
-Да.
Супруги не сговариваясь, обняли друг друга, ища поддержки в самом любимом и понимающем для себя человеке.
Пообедать у них не получилось. Хлопоты заняли до вечера. Вадим долгое время колдовал над маленькой Настей, даже больше чем следовало, стараясь исполнить все в наилучшем виде, что бы не к чему было придраться. Михаил передал конверт, где должно было хватить как на лечение, так и на завоевание прежней благосклонности всеми уважаемой четы. Так что садились уже за праздничный ужин. Хотя по началу вся праздничность заключалась только во внешнем виде стола, что и вправду был накрыт Ириной с душой, да добром вине, хранящимся для особого случая. Все быстро согласились, что такой случай как раз настал.
Постепенно  согрелись, разговорились, по комнате поплыли воспоминания. Когда заговорили о личном, Михаил счел нужным удалиться. К тому же, он действительно утомился и был не прочь вздремнуть.
Вадим медленно взболтал в бутылке остатки вина, разлил, себе и сестре. Чокнулись:
-За твое здоровье,- сказал.
-Да уж, не помешало бы,- Ира поморщилась
-Ты ведь за этим меня позвала, верно?- Вадим внимательно посмотрел на сестру. Провел пальцем у левого глаза девушки.- Морщинки, еле заметные. Ты всегда выглядела очень молодо и свежо. И сейчас красавица, каких поискать, но, эти морщинки.
-Ты прав. И морщинки, это лишь крупица того, что во мне не так. Даже не представляешь, как я… постарела.
Вадим зло сжал бокал, остановился, лишь почувствовав предел. В глазах читалась горечь и страстное желание помочь. Внимательно посмотрел в глаза сестры, ловя зрачки, что бы понять, если будет обманывать:
-Это, муж? Михаил неадекватен в поведении как супруг?
-Что ты…- Ира даже запнулась от неожиданности, не зная, что сказать.- Ты, совершенно неправильно думаешь.
-Хм, н –да,- Вадим смутился. Так неудачно ошибиться.- Прости. Просто ты тянула с разговором до его ухода, вот и подумал, что разговор связан с родным тебе человеком.
-Ничего, не извиняйся. Тем более, ты в какой-то мере оказался прав,- Ирина горько усмехнулась.- Это действительно родной мне и Мише человек. Человечек.
-Дочка, Наташа, я, правильно понял?
Ира неуверенно кивнула. Брат взял ее за руку, погладил холодные пальцы, ладонь, заодно незаметно проверил пульс. Ира волновалась. Решил сам продолжить разговор:
-Воспитание ребенка дается тебе так тяжело?
-Если бы воспитание, была бы только рада. Такое удовольствие нянчить ее, чему-то учить. Жаль, это бывает так редко. Таша растет очень самостоятельной, нечасто удается общаться с ней, как с дочкой, скорее как с…- Ирины губы плотно сжались. От волнения шумно задышала, и сердце, будто услышав, гулко забилось в такт, вздымая грудь.
-Как с кем, Ира? Сестренка?- Вадим напрягся, готовясь ловить каждое слово. Руки машинально делали сестре расслабляющий массаж. Она отдернулась, словно не хотела успокаиваться. Пальцами впилась в столешницу.
-Как с… ты веришь в бога?
-Я верю в науку и свои руки.
-Тогда объясни мне по науке, как случается, что милая, добрая девочка, вдруг превращается в жестокую тварь,- Ира сорвалась, закричала, но шепотом. От чего голос стал зловещим, змеиным.- А, глядя ей в глаза, видишь звериный голод, и силы начинают таять как снег весной. Объясни мне по науке, что за паразит сидит в моей любушке, заставляя творить зло. С кем разговаривает по десять часов в сутки, закрывшись в комнате, кого слушается?- Ирина внимательно посмотрела в глаза брата. Вадим и не подозревал, что они могут быть настолько взрослыми и мудрыми.- Нет, Вадим, наукой дьявола не объяснишь. И, я, уже не думаю, что правильным было начинать этот разговор.
-Но, ты начала, значит, на что-то надеялась?- Вадим разозлился. Он не любил слушать «нет», он все мог.- На каждого дьявола, есть своя пилюля. И ты, тоже так считаешь, иначе бы не рассказала.
-Я надеялась, что-нибудь знаешь. Ведь помогал ей родиться.
-Я?
-Ну конечно, Вадим. Я это совершенно точно помню, потому что сама была там, в приемной. Рожала моя подруга. Пять лет назад это было.
-Пять лет…- Вадим задумался.- Я тогда был стажером, много воды утекло, но один осадок остался навсегда. Был один странный случай, с близнецами.
-У Наташи был брат, но он родился мертвым.
Вадим кивнул сам себе. Теперь все совпадало:
-Точнее умер при родах,- Врач сглотнул тяжелый, холодный комок, заполнивший горло.
 Он вспомнил те мгновения, когда падал на пол, зажимая уши руками, а затем и коленями, спасаясь от внутреннего крика, как сознание разрывалось на клочья и растворялось. Содрогнулся, с изумлением глядя на сестру:
-Ты терпишь столько лет то, чего мне хватило испытать единожды, что бы бояться теперь всю жизнь. Ты сумасшедшая.
-Я, мать, которая любит свое дитя,- Ира улыбнулась, тепло и ласково, как умела, мгновенно забывая все плохое.
-Наташа не твоя дочь…- Вадим осекся, но взял себя в руки, закончил.- Прости за жестокие слова, но, ты для меня важнее.
-Ты не понимаешь, брат,- Ира ничуть не оскорбилась. Она погрузилась в свои мечты, умела в них жить. Этим, наверное, и спасалась.- Это, внутреннее. Я ощущаю ее своей дочкой. Я срослась с этим чувством и назад, в реальный мир, меня, не вытянуть.
-Но, как могла молчать все эти годы о таком? Разве я чужой, разве недруг? Я помог бы и тебе и девочке. У меня много друзей и все, великолепные врачи. Наташу бы осмотрели, обследовали, если надо, провели операцию.
-Вот-вот, этого Миша и не хотел,- спохватилась, добавила.- И я тоже не хотела. Знаю вас. Только дай дотянуться до чего необычного. Затаскаете по больницам, измучаете всю. Или в клинику определите, для ненормальных. Ведь так, доктор Сталев?- Ира ухмыльнулась. Вопрос был чисто риторическим. Лицо брата говорило само за себя.
-Зато твоя судьба, была бы другой.
-Да другой, без Миши. Зато со старым, бога –а –атым банкиром, который поддерживает живот на двух ремнях, а подбородок прячет под ворот рубашки. Ты видел этот ворот, шире, чем моя талия.
-Да почему без Миши? Почему «другой», сразу значит без Миши?
-Потому, что Михаил любит детей, жаждет, грезит дочкой. Это для него и есть семья. Зачем ему семьЯ, без ребенка?
-Но взамен ты…- Вадим осекся. Сконфуженный взгляд упал в пол. Рука потянулась к пустой бутылке, подняла, поставила обратно.
-Ну, договаривай. Что бы я дала ему взамен? Ну, что, брат? Что бы дала взамен прежнего ребенка мужу, бесплодная жена?
-Не терзай мне сердце. Я забылся. Я же ради тебя, что скажешь, о чем попросишь. Не надо, вот так.
-Я не хотела, прости. Просто ты должен понять, других детей у нас не будет, никогда. Таша единственная, кто связывает нас по жизни, и я не отдам этот маленький узелок. Не дам его развязать, распустить нашу семью.
Встав со стула, Вадим подошел к сестре сзади и нежно обнял:
-Я не думал, что все так сложно. Не ожидал этой хрупкости отношений. Можешь не волноваться, ваш узелок никогда не развяжется, и даже больше. Вадим,- Он взял ладонь сестры, сжал в кулачок и постучал себя по голове.- Вот этот бестолковый чурбан Вадим, сделает все, что бы узелок, стал только туже,- возбужденный и радостный прошелся по комнате.- Завтра же в город. Подниму архивы и старика Левадного подниму с постели, если понадобится. Да хоть черта подниму, но до истины докопаюсь. И обо всем, что узнаю, тебе, только тебе. Ну, как?
-Иногда ты бываешь таким циником, а иногда совсем наоборот, как вот сейчас, и я не знаю, где ты настоящий.
-Сейчас. Вот он я, настоящий Вадим. И я докажу,- накинул на плечи плащ.
Через секунду Ира услышала торопливое шуршание в прихожей:
-Братец, ты что делаешь?- заглянула в дверной проем, но в темноте ничего не увидела.
-К черту. К черту утро сестренка.
-Но сейчас же ночь, как ты поед…- Ира не договорила. Хлопнувшая дверь возвестила, что делать это бессмысленно.
«Дурачина, совсем не изменился,- подумала.- Все равно ведь выедет за село и остановиться на обочине до утра, спать. А с рассветом тронется в путь, только уже голодный и озябший. К чему?- покачала головой осуждающе, махнула обреченно рукой. Дескать, все вы мужики такие, сначала делаете, а потом думаете».
Из спальни донеслось неспокойное шебуршание – Миша ворочался и бурчал. Не мог заснуть без любимого существа под боком. Вздохнула, и здесь без нее никак. Пришлось идти спать.
«Брат, у меня, есть брат,- Наташа отступила от полога спиной вперед, машинально уселась на качели – ноги почти касались пола. В груди разрасталось блаженное тепло.- Ты слышишь? Ты не голос, ты, мой брат!- ответный позыв из груди. Девочка замерла, ловя ощущения. Вытянулась вперед всем телом,- где ты! Где ты! Хочу увидеть. Хочу! Хочу!»
Ответный позыв усилился до головокружения и тошноты. Руки отцепилась от веревочных опор. Таша вылетела с качелей, шлепнувшись на пол. Сзади тихонько стукнуло деревянным по затылку, привело в чувство, вернуло в реальный мир. Но видела Таша его теперь, в ином свете.
Девочка проснулась раньше солнца, а вышла во двор вместе с ним. Ноги сами понесли ее в сад, как только подумала о брате. Таша не знала, почему так произошло. Наверное, потому, что здесь брат казался ближе.
В полумраке деревья виделись сказочными и таинственными. Они приближались под шорох листьев, или Наташа приближалась к ним. Каждое казалось живым, непохожим на остальные. Где-то здесь жил ее брат. Таше хотелось так думать, и она думала. Девочка ощущала жизнь в каждом сантиметре сада, и ею обуял восторг. Ведь частью этой жизни был ее брат. Может быть сейчас, касаясь этой травы, этих ветвей вокруг, она касается его. А может быть, брат, в дереве рядом, или в том, что справа, или еще дальше.
Постепенно восторг сменялся растерянностью. Сад такой большей, а она такая маленькая и беспомощная, незнающая, что делать и куда идти. Таша обернулась вокруг. Деревья окружали повсюду и все живые, родные. Как она найдет? Как? Ответа не было. Сад молчал, и брат молчал, как всегда.
По настоящему в ярких красках приходил, только когда хотел и просил есть. И Наташа велась на зов брата, но вел он не в сад. Зов всегда вел к людям. Сначала няня, многие, бесчисленные разы. Пока отец не рассказал, и не узнала, как няне от этого плохо. Потом мальчик у забора и вот, вчера, девочка Настя. Таша сильно зажмурилась, по щекам потекли горькие слезы. Перед глазами стояла искаженная страхом маска. Не лицо, а именно маска чистого страха. Замотала головой, прогоняя образ, не соглашаясь. Ее не надо бояться. Нет! Она просто хочет играть и дружить. Бегать от быстрого мяча, собирать ягоды с кустов за забором и много чего еще. Это брат не хочет, что бы она дружила. Он хочет только есть, и общаться со своей сестрой. И она хочет общаться с ним. Но ведь так жаждется еще и увидеть, коснуться, и больше никогда не отпускать. Но сад такой большой, а она такая маленькая.
Сердце защемило, Наташа не выдержала, закричала: «Где ты, где ты –ы –ы? Я буду искать, слышишь? Каждый день. Но и ты ищи меня. Тогда мы встретимся, и уже не расстанемся»,- последние слова понравились. Девочка растянула губы в подобие улыбки и не спеша, побрела в глубь сада. Ее вело сердце.

Проснувшись, Ира была приятно удивлена. Привычная утренняя головная боль отсутствовала. Тело полно сил и совсем не чувствует себя разбитым. Видать сказывается действие лекарств оставленных братом.
Ира с улыбкой вскочила с постели – мир не качался перед глазами и назойливые мушки не пятнали взор. Накинула на плечи  шерстяной плед, вышла принюхиваясь. Когда встала, Миши рядом не было, должно быть решил порадовать ее ранним завтраком.
По пути на кухню заглянула в дочкину комнату, та пустовала, как обычно. Ира вздохнула, на лице появилась маска горечи.
«Лекарства оставленные братом,- ухмыльнулась в ответ наивным мыслям». Она чувствует себя лучше потому, что совсем перестала видеть Ташеньку. Дочка специально избегает ее. Дочка. Слово кольнуло сердце. Что она, Ира, дала Таше как мать, что оставила в ней своего? А, даст, оставит, если не будет видеть? Она совсем не хочет такого благополучия.
«Миша, милый. Зачем только произносил те роковые слова, что встали стеной между мной и дочкой? Любит, защищает, но, лучше ба как раньше,- Ира мотнула головой, прогоняя мысли. Что теперь судить». Одна надежда, Вадим что-нибудь придумает, найдет выход. Хоть какой, лишь бы придумал. На все согласиться, если дочка вернется к ней.
Когда Ира зашла на кухню, Михаил стоял у окна, облокотившись о стену. Окно смотрело в сад.
-Ты рано поднялся,- Ира огляделась, никакого завтрака не было. Но это не огорчило, напротив, сегодня был один из немногих дней, когда тело не страдало, и Ирина с удовольствием принялась за готовку сама.
-Третий день из сада не вылезает, ты заметила? С утра до ночи в нем. Я специально встал с петухами. Думал застать, дать чего поесть, а то ведь не завтракает.
-Зато ужинает за троих,- Ира заулыбалась, вспомнив Ташу, уплетающую за обе щеки. Это были те немногие моменты, когда могла наблюдать дочку в семейной обстановке.
-У ребенка должен быть режим, с нормальным завтраком и обедом, а не одним ужином, пусть и большим.
-Да, конечно, ты прав,- Ира поставила на стол тарелку с бутербродами, украдкой посмотрела на мужа. Тот закусил губу, пальцы нервно барабанили по стене, явно волновался. Женщина сразу почувствовала себя неуютно. Заговорила успокаивающе.- Но ведь и раньше такое было. Вспомни, сколько времени она провела в саду, чуть ли не полжизни.
Михаил кивнул, соглашаясь:
-Просто Таша наконец начала с кем-то общаться, выбралась из кокона, и сразу столько неудач. Мне больно наблюдать, как дочка вновь замыкается в себе, возвращаясь обратно в сад. Боюсь, что Наташа просто скрывается там от людей. Сельские ее боятся, и она начинает испытывать к ним тоже.
Михаила затрясло. Ира крепко обняла его за руку:
-Но главное, Наташа с нами, никуда не делась и здорова. И это, хорошо,- Ира еще сильнее прижалась к супругу, забирая часть его боли себе.- Я вижу, как ты переживаешь и волнуешься, но потерпи немного. Вот приедет Вадим, и мы обязательно найдем выход.
Михаил покачал головой:
-Не знаю любимая, так ли это.
-Конечно так, вот увидишь.
-Не знаю лапушка, не знаю. Почему-то во мне нет той уверенности, что наполняет тебя,- Михаил подошел к столу и взял бутерброд.- Может быть, это плохо, но мне вообще сегодня плохо. Не знаю, как объяснить. Гложет вот здесь,- он потер грудь.- И кусок в горло не лезет,- бросил хлеб обратно. Потоптался на месте, не зная, что делать. Подошел к жене, поцеловал в лоб и быстро вышел.
Ирина так и осталась стоять, немного ошарашенная. Редко видела Михаила таким, сострадающим открыто. Болит отцовская грудь, болит. Видать и мужское сердце способно плакать. Только вот к чему, неужто беда? А может, просто наболело за многие годы. Боль выхода требует. У мужчин так тоже бывает, только редко. Это она вечерком поплачет и вроде, легче становится. А мужчины слез не льют, терпят. За них потом сердце плачет, кровью. Глупые, губят сердечко. И ради чего? Сильными хотят казаться. Те же мальчишки, только бородатые. Правда за это и любит Мишу. За силу, надежность, а не умение плакать. Так, что нечего ворчать. Пусть поболит сердечко, успокоится. Только бы не беда.
Сегодня зов брата был сильным. Таша тут же вскочила с кровати, через окно на улицу и в сад. Как делала эти три дня, когда искала его. Грудь переполняла бурлящая радость. Она чувствовала, почти видела брата и просто не могла не найти. Надо только идти на зов.
Таша буквально летела, босая, по холодной расе, почти ничего не видя, отдавшись чувствам. В сад! Быстрее в сад, к брату. Внезапно чувство усилилось, растеклось по телу, заполняя нутро. Брат заполнил всю, до кончиков пальцев, затрепетал.
«Ты здесь!»- Таша рухнула на колени, с глаз спала пелена. Не одного дерева вокруг. Это был не сад. Зов привел на улицу. Перед Ташей стояла напуганная от неожиданности женщина, к которой тянуло. Зов был направлен на нее. Таша ничего не понимала. На месте ярких эмоций восторга образовалась пустота.
Женщина стояла в нерешительности, перед явно нездоровой девочкой с полумертвым взглядом. Наконец, после секундных колебаний, побежать звать на помощь или, помочь самой, решилась на второе. Бережно приподняла:
-Дочка, ты чья?- спросила.
Женщина была напугана и волновалась. Таши коснулись бережные дрожащие руки. Брат рванул навстречу, как голодный зверь. Девочкина рука сама нащупала камень и быстро ударила. Женщина с воплем отскочила. Липкий страх выступил на поверхность, потянулся к Таше своими щупальцами, подчиняясь, зову брата. Тот жадно ухватился, заурчал, втягивая, не упуская не кусочка.
Женщина пыталась отступить, но ноги не слушались. Она словно увязла в трясине, окунувшись с головой, не в силах не пошевелится, не закричать, не отвести взгляд от блаженно улыбающегося лица девочки, на котором так неестественно смотрелись полные горечи глаза. Тело растворялось в трясине, теряя силы. Сознание расплывалось. Женщина не заметила момента, когда упала, потому что не чувствовала земли. Последней мыслью было, что умирает. Почему-то казалось, что смерть должна выглядеть так.
Ташей овладело опустошение. Ей ничего не хотелось, в голове не было ни одной мысли, и сытому теперь брату, тоже было ничего не нужно. Он опять спрятался в свою нору, до следующей охоты.
Девочка сидела на мокрой от росы земле. Было холодно и неуютно, но подняться не могла. После того как уходил, брат оставлял свое удовлетворение ей, и Таша, тоже внутренне засыпала. Тело не желало шевелиться и слушаться сознания хозяйки.
Только после того, как выглянувшее солнце начало назойливо лезть в глаза, девочка очнулась. Поежилась, робко огляделась по сторонам. Обычно, после случаев с братом, она просыпалась в объятиях отца или дома, в кроватке, тепле и уюте. А сейчас было холодно и одиноко.
Справа  раздались протяжные стоны. Женщина, опираясь на дрожащие руки, пыталась подняться. Таша робко подошла, женщина повернула голову… и тут же вскочила, словно подброшенная невидимой рукой:
-Ты, ты, о господи!- судорожно перекрестилась и начала делать конвульсивные шаги назад, по мере того, как Таша пыталась подойти.- Ты, та девочка-бесенок, что замучила свою мать и еще прорву людей. Не подходи ко мне. Не подходи!
Таша открыла рот, хотела объяснить, что ее не надо бояться, но губы не слушались и вместо ясных слов, выходил жалкий лепет. Женщина отходила все дальше и дальше, и Таша перестала делать шаги ей на встречу. Каждый отступ женщины назад, отзывался болью в груди маленькой девочки. Каждое слово «не подходи», заставляло сердце вздрагивать. Таша, просто не выдержала. Развернулась и пошла, в противоположную женщине сторону. На ближайшем повороте свернула, так как спиной продолжала ощущать взгляд, прожигающий насквозь. Ей было безразлично, куда идти. Только бы подальше от людей, их неприязни, отчуждения и непонимания.
Впереди, по дороге показалась группа ребят, гонящих пастись стадо гусей. Ребята весело переговаривались, иногда щипали птиц за перья, а затем весело разбегались от шипящего страшилища. Зрелище заворожило Ташу. Девочка бессознательно заулыбалась, подчиняясь общему настрою. Стояла и внимательно наблюдала за процессией. Там продолжали веселиться и вдруг, Таша поняла, что ребята, не замечают ее, и, наверное, поэтому еще смеются. Но они подходят все ближе и скоро, наверняка ее заметят и узнают. И будет ли тогда им весело, или испугаются и убегут, как та женщина? Таша подумала, что не хочет этого знать. Не хочет, что бы от нее убегали.
Тут же сгорбилась, прячась в полумраке, и посеменила обратно. Сзади раздавались гусиные гогот и крики. Таше казалось, что смеются над ней, ее страхами. Глаза щипало, а лицо горело. Все расплывалось. Она брела в этом тумане, оступаясь и падая. Бросалась в сторону от любого силуэта, протискиваясь между домами.
Народу на улицах становилось все больше и больше, и Таше приходилось все дальше уходить от главных улиц. Очень скоро, ровные дорожки крыш и заборов, сменились отдельными ветхими домиками. Здесь, на окраинах, доживали свой век престарелые холостяки, не имеющие родни. А многие дома и вовсе пустовали, ветшая на глазах, без хозяйского тепла и ухода.
В округе было пусто, скрываться не от кого. Таша впервые остановилась. Только теперь почувствовала, насколько устала. Ноги ныли и не хотели стоять прямо. Девочка поддалась их желанию, села. Некогда еще не была так далеко от дома. Окраины оставались для Ташы загадкой, и вот сейчас, увидела их воочию, первый раз, но показалось, что жила здесь вечно. Запустение, сквозившее в каждом доме, дереве, ягодном кусте, забитом сорняками, напоминало Таше себя саму, одинокую и забытую, как все здесь.
У не далекого покосившегося забора зашевелилась трава. Там явно было что-то живое. Таша, теперь уже привычно, отодвинулась в сторону, наметив в качестве укрытия  раскидистый кустарник. Но спрятаться не успела. Из-под тени высоких стеблей, вылезла мохнатая, вислоухая мордочка щенка. Тот потерянно оглядывался по сторонам и скулил. Замерев, Таша во все глаза глядела на малыша. Казалось, смотрит на себя со стороны. Не заметила, как оказалась рядом с мохнатым комочком. Щенок не убегал, напротив, тыкался мокрым носом в руку, жался телом.
-Та, такой же, как и я. Тоже, одинок,- Таша прижала щенка к себе и тихонько заскулила ему в такт.- Ты, будешь моим другом, ведь правда? Будешь со мной дружить?
В ответ щенок во всю пасть зевнул и, зарывшись мордочкой в Ташу, затих.
«Как хорошо! Ты, не убегаешь от меня». Таша решилась робко дотронуться до щенка пальцами, погладила нежную шерстку. Тот не вздрогнул, дышал спокойно и расслаблено и Таша, тоже успокоилась. Из уст полились мечтательные слова:
-Не убегаешь. Я познакомлю тебя с братом, скажу, что бы не трогал, что ты, мой друг. Он не любит, когда я дружу с ребятами. Но, ведь ты не ребенок, ты собачка. С тобой дружить можно.
Собака бросилась совершенно неожиданно, появившись, казалось из неоткуда. Вылетела серым клыкастым смерчем, отбросив девочку в сторону. Подмяла щенка под себя. Зарычала, брызжа слюной. Ошарашенная Таша, в царапинах и пыли, еще ничего не понимая, протянула к щенку руки:
-Это, мой друг,- объяснила.
Собака осклабилась, издав угрожающий рык, защищая своего ребенка. Таша отшатнулась, села. Прося, посмотрела в собачьи глаза. Увидела лишь злобу и решимость драться.
«Даже собаки меня боятся. Даже, добрые собачки». Отпустившая было боль одинокого сердца, нахлынула с новой силой, заставив пошатнуться. Не удержалась, рухнула на бок. Взгляд скользнул по стене заброшенного дома, замер на забитом крест на крест окне. Оттуда, меж досок, на Ташу смотрела пустота.
Поднявшись, девочка направилась к дому, как загипнотизированная глядя в темный зев. Там она никого не увидит, никого не встретит. Подобрала с земли отвалившуюся от забора частоколину и приставила к окну, так же, как папа подставлял лестницу, когда лазил на чердак. Покарабкалась, не чувствуя боли от заноз и обтертых до крови коленей. Щели между досок были не очень большими, но маленькая Таша легко протиснулась внутрь. Тьма поглотила ее, секунду подержала в своих объятиях и с силой швырнула о деревянный пол.
Удар выбил из девочки остатки сил и воли. Казалось, тело распалось на сотни осколков, и только ноющая боль в колене и правой руке, не давали в это поверить. Таша захныкала, кое-как перевернулась на спину. Потолок терялся в полумраке и казался бесконечно высоким. Стены тоже укрылись от Ташиного взора темной пеленой, и девочка не знала, лежит она в большущем зале, или маленькой каморке. Одна единственная дорожка света, начинающая свой путь от окна, того самого, что впустило Ташу в дом, решалась нарушить уютную темноту этого места.
Этот свет показался Таше до того неуместным, а лоскуток голубого неба настолько ярко-омерзительным, что девочка отвернулась. Прижалась щекой к еще хранящим тепло доскам, погладила шершавую поверхность старого дерева: «Ты теперь мой дом, мой друг, навсегда»,- сказала проникновенно.
Дом не ответил, не закричал, не затрясся в ужасе. Таша расслабилась. Веки начали тяжелеть: «Не отдавай меня никому, и не пускай никого к себе. Хорошо?»
Девочка не дождалась ответа, сон пришел первым. Но была уверенна, дом ответил «да».

Михаил появился к ночи. Ирина, сидевшая весь вечер у окна наедине с закопченной лампой, уже успела порядком наволноваться и навыдумывать всякого. Даже были мысли, что муж задержался, потому, что нашел дочку. И не возвращается в дом так долго, потому как нашел ее неживой. Мысль холодными мурашками пробежала по телу. Ира внутренне напряглась, ожидая момента, когда Михаил разденется, пройдет на кухню, сядет за стол. Она слышала неторопливые шаги, нерешительные и виноватые, скрип табуретки под грузным телом, и боялась поднять глаза, увидеть в муже подтверждение своим догадкам. Тело не выдержало напряжения, ответило дрожью в мышцах.
-Ничего,- Михаил, наконец, нарушил тишину.- Я опять вернулся не с чем. Прости.
«Жива! Моя малышка, жива,- Ира облегченно выдохнула полный нервной дрожи воздух. Тут же захлестнуло отчаяние последних шести дней.- Но, по-прежнему не с нами. Неведомо где».
Сегодня, осознавать это, было особенно горько. Причиной служило очередное письмо от Вадима, в котором говорил, что нашел ответ и выезжает вслед за посланием. Так что будет в гостях через день, после получения любимой сестрой Ириной и уважаемым мужем ее Михаилом сих строк. 
Нашел ответ! И в такой момент, Таша исчезла. В момент, когда жизнь могла наладиться, она может разрушиться. Ира откинула голову назад, удерживая слезы. Заметила, с каким беспокойством смотрит на нее муж. Молча подвинула ему письмо. Михаил придвинул лампу поближе, развернул сложенный вчетверо лист. Глаза забегали по строчкам.
-Завтра, с восходом солнца, опять отправлюсь на поиски,- Михаил отложил прочитанное письмо, поднялся. В каждом движении чувствовалась усталость.- Я буду очень стараться, что бы вечером, моя любимая супруга вышла встречать брата с дочкой под руку. Так и будет Ира, ты, веришь?- в упор посмотрел на жену, улыбнулся обнадеживающе, как только мог.
Ира слабо кивнула, уголки губ приподнялись. Михаил припал к ним в жадном поцелуе, заставляя шевелиться, жить. Дождался, пока Ира ответит на ласку, только тогда разомкнул уста.
-Спасибо,- сказала Ира.
-Ты произнесешь это завтра, когда я приведу Ташеньку,- Михаил бережно обнял жену за плечи, приподнял.- А сейчас, пойдем спать, что бы счастливое завтра, наступило скорее.
Ирина дала отвести себя в спальню, уложить в постель. Не заметила, в какое мгновение ее невзгоды испарились. Слова мужа, их интонация, заставили поверить, что завтра и вправду все будет хорошо. Миша никогда ее не обманывал.      

Сегодня шел седьмой день ее добровольного заточения. Таша сильно исхудала и стала похожа на нарядно одетый скелетик. Руки были избиты в кровь и покрыты пухлыми синяками от непрестанных попыток выбить дверь, а некогда красивые ногти, Таша давно оставила в стене, в бесплодных попытках докарабкаться до окна. Девочка даже не могла позвать на помощь – распухший язык заполнил весь рот, мешая звукам выходить наружу.
А как все хорошо начиналось. Успокаивающий полумрак, не таящий в себе ничего. Бесконечно далекие звуки, не смеющие окликнуть. Наташа и не подозревала, что будет получать столько положительных эмоций, от простого осознания, что за углом никто не ждет. Так было в первый день, и во второй. Девочка наслаждалась своей свободой в заточении, забыв о еде и питье. Забитые нервы распустили свои корешки, ловя запахи, звуки, образы, без боязни. На какие-то дни, слово «страх» потеряло для Ташы смысл, и это было подлинным счастьем.
А на третий день, все изменилось. Брат выбрался из норы, окликнул робко, напоминая о своем голоде. Таша попыталась не обращать внимания, ища укрытия во сне. Но брат, звал все настойчивее. Он и не думал уходить, напротив, разрастался, завладевая слабеющей сестрой.
Попытки загнать себя в сон удавались все реже. Если Таша и засыпала, то ненадолго. Сон, не приносил отдыха, а только выматывал. В забвении брат неизменно завладевал ее телом и ходил по дому в поисках выхода. Где бы Таша не закрывала глаза, пробуждение всегда заставало у окна, смотрящую на звезды или солнце. Брат звал к людям.
На утро четвертого дня, зов неожиданно отступил. Видно и брату иногда хотелось спать. Но на место его голода, тут же пришел голод собственный. Полдня Таша корчилась от спазмов в пустом желудке. Пить хотелось на столько, что пыталась высасывать влагу из воздуха, усаживаясь в темных, сырых углах комнат и шумно дыша широко открытым ртом. Теперь, Таша понимала голодного брата, и мысли покинуть дом стали посещать и ее голову. Поэтому, когда на пятый день брат вернулся и вновь позвал Ташу выйти за стены голодного дома, девочка не сопротивлялась.
Но воспротивился дом. Он не захотел выпускать новую хозяйку, не желая вновь становиться одиноким. Ветхая покосившаяся дверь оказалась для хрупкой девочки непреодолимой скалой, а казавшееся таким близким окно, по звездному недосягаемым.
Все попытки выйти, оканчивались разбитыми в синь руками и обломками ногтей в бороздах на стене. Если вконец обессиленная Таша падала в изнеможении на мокрый от пота пол, отправляясь в небытие, брат, обезумевший от голода и чувства близкой свободы, поднимал ее во сне, и девочка-лунатик, теряя остатки сил, вновь брела на штурм оконного проема. Когда витающее во сне сознание возвращалось, измочаленное тело обычно лежало лицом вверх, глядя на лоскуток свободы в оконном проеме.
Такой ее застало утро седьмого дня. Брат впервые коснулся мягко и нежно, будто прощаясь. Глаза непроизвольно наполнились слезами. Брат уходил, а Таша не могла сказать «прощай», не могла  даже пошевелить пальцем. Может, просто не было сил, а может прощаться, еще не стоило.
Первым делом, Михаил опросил мальчишек, выводящих ранним утром на погул животину. Вчера попросил ребят осмотреть окрестности своих домов, поспрашивать родителей, не видели ли чего необычного, и сейчас пожинал плоды своих усилий. По большей части никто ничего путного не узнал, а кто-то вообще забыл о полученном задании. Лишь двое ребят не решались говорить, и только заполучив в цепкие пальцы по леденцу, рассказали, как гуляли у заброшенных домов, куда родители ходить не разрешают, и слышали в одном жуткие скребущие звуки, словно зверь рвется наружу. Решив, что это ожил почивший хозяин, убежали. Больше в те места ходить не решаются. Над трусливыми тут же засмеялись, дескать, глупые, кошки испугались, а на мертвецов пеняют. И Михаил бы тоже рассмеялся, если бы сердце не забилось гулко и часто, а ноги сами не понесли в места, где дочку искать и не думал.
Вадим Александрович Сталев прибыл к полудню. Ирина видела в окно подъезжающий ко двору экипаж. Как обычно возбужденный, полный жизни Вадим заметил сестру, рука взлетела в приветственном жесте. На лице играла ободряющая улыбка, ведь он нашел выход. Ира отвернулась, не в силах улыбнуться в ответ. Сейчас брат зайдет в дом, полный решимости наладить все за пару часов. Он так старается помочь. А Миши все нет, да и неизвестно, с чем вернется.
В прихожей раздалась сапожная дробь. Вадим влетел в кухню. Обняв Ирину за плечи, звонко чмокнул:
-Здравствуй любимая сестренка. Я мчался как ветер, потому что очень соскучился.
Сталев уселся напротив сестры. Переводя дух, осмотрелся:
-Ты одна?- спросил. Ира кивнула.- Это хорошо, что мужа сейчас нет. Дело очень щекотливое, я не знаю Михаила как человека, не могу поручиться за его реакцию. Поэтому, сначала решил поговорить с тобой. Согласна?
«Брат так возбужден, пусть выговориться,- решила Ира.- А там уже и расскажу, как дела обстоят. Может и Миша вернется с…- оборвала фразу, что бы не сглазить».
-Согласна?- прозвучал повторный вопрос.
-Да, конечно, братец. Делай, как считаешь нужным.
Вадим испустил глубокий вздох, продолжил:
-Петлять не буду, сразу, быка за рога. Об одном прошу: не сомневайся, верь мне, как господу. Все, что скажу, правда. Я опросил всех участников той операции, которых сумел найти. Внимательно изучил наблюдения, заключения и записи, провел необходимые параллели и свел их в логические выводы. И, в общем, получается, что дефект Наташи вовсе не дефект, а закономерность. Другими словами, то, что сейчас с ней происходит, вполне объяснимо и исправимо,- расстегнул ворот рубашки. Говорить стало легче. Слова полились живее.- Ты наверное знаешь, что сиамские близнецы, несмотря на их дифференцированную автономность, то есть, способность существовать независимо друг от друга, имеют множество не совсем понятных связей, на так называемом духовном уровне. Часто, находясь в удалении, они испытывают в одно и тоже время одинаковые эмоции, или одновременно заболевают, и даже, как выяснилось, способны поддерживать друг в друге жизнь. Понимаешь? Они, как два сосуда полных воды и соединенных трубкой. Если в одном из них появляется трещина и вода начинает его покидать, второй делиться своим запасом. Поэтому вода в треснутом сосуде закончится только тогда, когда она иссякнет и в целом. Они высохнут одновременно. Понимаешь?
-Да, брат, да. Но, к чему все это?
Губы Вадима сжались, было видно, как не хочется ему говорить:
-Есть вещи, о которых мы, врачи, не любим распространяться. Но, я обещал тебе, и сдержу слово. Та злополучная операция окончилась не совсем так, как записано в журнале. Но правда выяснилась слишком поздно. Все показатели тела мальчика после разделения свидетельствовали, что он мертв. Клиника ясная, никаких ошибок быть не могло. Мы не сомневались, что отдаем в руки горюющих родителей, сверток с мертвым ребенком.
Ира поперхнулась, глаза наполнились тревогой:
-А, р- разве, нет?
-Да Ира, так и было. В мальчике не было жизни, и будь на его месте, не дай бог конечно, обычный ребенок, он бы мертвым и остался. Но мальчик и Наташа являются сиамскими близнецами, теми самыми сосудами,- Вадим подвинул к себе две чашки, пустую и Ирину, с чаем.- И Таша, помогла ему ожить. Вот так,- перелил часть чая из полной чашки в порожнюю.
-Ты, говоришь невероятные вещи, доктор Сталев.
-Да, знаю, но все так. Я уверен.
-Мне нужно подумать.
-Нечего думать, Ира. Наташин брат жив. Он лежит в земле и требует жрать, заставляя сестренку добывать для себя пропитание. Вполне естественно, что Таша не может кормить брата физической пищей, не зная, где он и кто такой. Но быть энергетическим вампиром ей никто не запрещает. Тебе знакомо это понятие сестренка? Человек, который питается энергией в готовом виде, высасывая ее, из людей. Чем Таша и занимается, а затем отдает добытое брату.
Ирина замотала головой, зажав уши:
-Подожди, подожди. Я не успеваю за твоей мыслью, и совсем запуталась. Скажи, что предлагаешь?
-Вижу только один выход. Именно из-за его жестокости и некоторой бесчеловечности, особенно по отношению к Михаилу и решил поговорить сначала с тобой,- Вадим собрался с духом, продолжил.- Понимаешь, что бы Наташа стала нормальной девочкой, она должна перестать пить энергию из людей. Что бы перестала пить энергию, нужно избавиться от потребителя этой самой энергии. Другими словами…- замялся, не решаясь произнести роковые слова.
-Ну, договаривай. Что за привычка обрывать предложения,- Иринины нервы потихоньку капитулировали.
-Другими словами, необходимо уничтожить тело мальчика.
-Так и знала, что это скажешь!- Ира не скрывала возмущения.
-Так и знала? А что, по-твоему, я еще мог сказать? Как будто был огромный выбор.
-Был. Например, у Таши бы «нашелся» братик, а у нас с Мишей, появилась двойня,- Иринино лицо против воли осветила улыбка.
Вадиму даже стало неловко произносить следующую фразу. Но сестра витала в облаках, когда не следовало:
-Братик? И как ты его себе представляешь? Розовощекий карапуз с пушистой головкой и обворожительной улыбкой? Так?
Глаза Иры говорили «да», она так и думает. Вадим до боли сжал кулаки. Ну, совсем не хотелось говорить правды. Да видать без нее никуда:
-Ира, сестренка, мальчик пять лет пролежал в земле. Без воды, еды  и воздуха, в окружении пластов земли. Ты не думала, каким он стал за это время? А я,  скажу. В лучшем случае, это урод, покрытый коростой вперемешку с червивыми поедами, с кривыми костями, что росли куда угодно, только не в длину. Добавь к этому атрофированные мышцы и не на что ни способные органы, смешавшиеся в кучу. Слепой, беззубый….
-Хватит! Прекрати.
-Его жизнь будет короткой и кошмарной. Такой организм не жизнеспособен. Так не лучше ли прекратить страдания мальчика сразу, дав долгожданный покой и ему и Наташе и всем нам.
Ира отвернулась от брата, не в силах не опровергнуть его слов. Не согласиться.
-Говорить всего этого Михаилу, как отцу, думаю, не стоит,- Вадим продолжил речь, посчитав, что спор им выигран.- Ему можно сказать, что мальчик мертв, но по медицинским правилам его нужно, допустим, сжечь. Что по медицинским правилам, это обязательная норма захоронения сиамских близнецов во избежание эксцессов. Дескать, Наташа чувствует брата, переживает. Отсюда все вытекающие последствия. А неправильное захоронение пять лет назад, следствие некомпетентности отдельных личностей.
Напоминание о муже вернуло Иру к реальности. Ведь Вадим еще ничего не знает:
-В любом случае, твои решения могут остаться мечтами,- со стыдом выговорила.
-Как это, мечтами?
-Прости. Наверное, сказать следовало сразу. Но ты вошел такой возбужденный и говорил, ни переставая. В общем, все может остаться мечтой, потому что Таша пропала, семь дней тому. И мы не можем ее найти.
-Как, пропала?- выдавил ошарашенный Вадим, такого даже не предполагал.
-Мы не знаем. Миша непрестанно на поисках, поэтому и отсутствует сейчас. Мы не теряем надежды, но неделя подходит к концу, а результатов никаких, и я уже не знаю, что думать.
-Плохо, очень плохо, - Вадим нервно взъерошил волосы.- Семь дней для ребенка большой срок. Если твой муж ее не найдет, боюсь, откапывать никого не придется, за ненадобностью.
Ирина стремительно развернулась, на глазах набухали слезные пленки. С гневом и обидой смотрела на брата:
-Ты жесток. В то время, когда мне нужна поддержка, говоришь такие вещи.
-Я, реалист, и эти вещи, наша действительность. Если тебе не по душе слушать…- Вадим осекся. Сестра плакала. Стала стыдно за себя. В мгновение душа заполнилась нежностью. Руки заключили Ирину в объятия, с болью ощущал ее дрожь.
-Я не хочу такую реальность братец. Она похожа на мои кошмарные сны. Если кошмары станут реальностью, я сойду с ума. Хочу, что бы все стало, как раньше – е – е.
Уткнувшись брату в плечо, Ирина ревела, как маленькая девочка. Крупные слезы обжигали шею Вадима, заставляя морщиться от внутренней боли. Никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным. Он ненавидел бездействовать и ждать, но ничего кроме как ждать не оставалось.
На окраине села, Михаил позволил себе перейти на шаг. Сердце отчаянно ухало, дыхание выходило из груди с хрипом. Под властью желания поскорее найти дочку забыл обо всем, в том числе и о возрасте, и о шалившем с недавнего времени сердце. Ну да ничего, для доченьки Ташеньки здоровья не жалко. К тому же, почти пришел. Оставалось пройти один поворот, а там, за огородами, увидит окраины.
Заброшенные, ветхие домики, вплотную подступивший молодой порослью лес, начинающий потихоньку отвоевывать свои прежние владения, буйство трав, среди которых не сразу заметишь редкие огороды малочисленных староселов, да одинокие, беспризорные псы, не пожелавшие переселяться ближе к людям, оставаясь верны своим сгинувшим хозяевам. Увиденный пейзаж навеял на Михаила тоску. Казалось, попал в другой мир, старый и умирающий, тревожить который неприлично и грубо. Но нарушить покой пришлось. Отец искал свою дочь.
Поначалу даже взяла оторопь. В какую сторону идти, с какого дома начинать поиск? Да как вообще их обыскивать. Не будешь же у первого попавшегося вышибать дверь и шарить по комнатам. Людей в округе, конечно, живет немного, но они есть, и не слепцы. Вряд ли не заметят акт мародерства. А это, позор на всю жизнь, а то и тюрьма. В заключение Михаилу попадать совсем не хотелось, но дочку найти, желал больше свободы. Посему, утопая по колено в мокрой траве, побрел вперед.
Выламывать двери все же не решился. Вместо этого ходил, внимательно высматривая щели и трещины, через которые в дом могла пробраться маленькая девочка. Не находил таковых, перебирался к новому старому дому. Опять обыскивал на предмет зазоров, вновь оставался ни с чем, и брел к следующему старичку. Первый, третий, шестой, и ничего. Утренняя надежда на грани уверенности начинала сменяться привычным страхом неудачи. К предпоследнему, двенадцатому дому шел обреченно, как на виселицу. Росток надежды уже не мог пробить корку депрессии вновь разросшейся у Михаила, и, когда взгляд случайно зацепил валявшийся на траве клочок Наташиного платья, больной на сердце отец, чуть не отдал концы.
Хаотичный поиск новых следов заставил вернуться к предыдущему, уже осмотренному дому. Стена, два окна забитых крест на крест. На земле груды битой черепицы вперемешку с досками развалившегося забора. Еще раз обшарил округу, вглядываясь в каждый клочок земли. Наградой стали несколько ниточек зацепившихся за валявшуюся под окном штакетину. Михаил не сомневался, что дочка в этом доме. Но, как забралась в настолько высокое окно? Неважно, что зря гадать. Лучше спросит у нее самой. Только бы не ошибся.
Отец подтащил к окну деревянную чурку, поднявшись, заглянул внутрь. Свет слабый, но достаточный, чтобы увидеть, в комнате никого нет. Быстрее, пока не растаяла надежда, перебежал ко второму. Перст окрестил грудь. Молящим взором окинул комнату. Она здесь! Его девочка нашлась!
Михаил метнулся к двери. Хотел как можно быстрее, но ноги от волнения дрожали, и получилось хуже, чем, если бы двигался шагом. Огляделся. Вроде никого невидно. Да и плевать, пусть хоть все село смотрит. Дверь легко поддалась. От толчка плечом слетела с петель. Михаил не стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте, побрел на ощупь. С третьей попытки угодил в нужную комнату. Через секунду Наташа покоилась на руках отца, крохотная и любимая.
Дорогу назад Михаил особо не помнил. Витал в облаках, с дурацкой улыбкой вспоминая все счастливые моменты их жизни. Таких оказалось немало. Вот они с дочкой обедают, а вот, ужинают. Наташа так смешно чавкает, как свиненок.
Из воспоминаний вырывал страх, что, уронил дитя. Веса исхудавшей дочери почти не ощущал. Но нет, каждый раз находил свое сокровище в колыбели рук. Отец не смел, потерять ребенка, второй раз.
Ташу разбудил внутренний голос. Ушедший, с которым мысленно уже попрощалась брат ожил, требуя того же от сестры. Значит, еще жива.  Девочка не чувствовала пола и казалось, парила в воздухе. Попытка пошевелиться не увенчалась успехом. Затекшие веки также не желали разлепляться, но сквозь кожу бил свет, значит, за окном царит день.
«Очнись, очнись,- стучало в голове желание брата». Зачем? Она больше не хочет кидаться на стены в попытках выбраться. Бедное тельце слишком слабо, что бы что-то делать и лучше поспит. Таша искренне желала этого, но брат не давал. Терзался, орал, бросался из стороны в сторону, будто на встречу жертве. Неужто, ее нашли? Девочка предприняла очередную попытку разомкнуть веки, на этот раз удачную. Взору открылось небо. Не лоскуток синевы в оконном проеме, а настоящее, бескрайнее. А еще, чей то волосатый подбородок и ухо под русыми прядями. Ее несли, и брат метался из стороны в сторону на окружающих людей. Нашли. Наверное, Таша должна была испытать радость, но слабость не давала.
-Ира, Ира, посмотри, кто к нам пришел,- над головой раздался смеющийся голос, такой знакомый. Папа.
Девочку перевернули, ухватив подмышками. Теперь вместо неба видела свой дом, крыльцо, на ступенях любимая няня. Женщина источала мощную волну боли, переживаний, страха, вперемешку с чем-то добрым. Все эмоции тянулись к дочке. С протянутыми руками няня бросилась на встречу. В нутре Таши дико заклокотало, брат вытянул щупальца, готовясь ухватить добычу. Молниеносно пришло понимание того, что сейчас произойдет. Только не няня! Только не няня!
Девочку подхватили нежные руки, прижали к теплой груди. Брат атаковал. Ташины попытки воспротивиться ни к чему не привели. Тело жадно впитывало все то, что с эмоциями отдавала няня. Поток шел настолько мощный, что сознание девочки на время вышибло из тела. Им полновластно завладел голодный брат.
Вадим едва успел подхватить рухнувшую в беспамятстве сестру. Даже в этом состоянии не выпускала из объятий свою любимую Ташеньку. Тело терзали болевые судороги, а все равно улыбалась. Доктор отыскал взглядом Михаила:
-Убери, убери от нее дочку!- прокричал явно растерявшемуся отцу семейства. Тот спохватился, насильно отодрал сухенькое, словно тряпичное тельце от жены, прижал к груди.- А теперь, давай-ка в дом, пока зрителей не набежало,- с сестрой на руках вошел в дверь. Отец с дочерью последовали за ними.
Сидя у горящего камина, мужчины молча смотрели на огонь. Говорить не о чем. Все решили. Ожидали только, когда проснется Ирина. Вадим дал сестре какие-то лекарства. К вечеру, то есть уже очень скоро должна будет прийти в себя.
Михаил не стал артачится, когда услышал рассказ Сталева и сразу согласился с планом доктора. Конечно, было больно и страшно неуютно от того, что предстояло сделать этой ночью, но он в должной мере умел контролировать чувства и понимал, что перезахоронение тела сына, пусть даже таким варварским способом, как сожжение, меньшее из зол. В конце концов, дети его. Значит, грешить и страдать за них должно ему, а не Ирине.
-Скоро начнет смеркаться,- Вадим беспокойным взглядом окинул окно.- Надо бы начинать собираться, потихоньку.
-Не беспокойся. Я найду могилу сына и в темноте,- Михаил кочергой пошевелил горящие дрова, подняв снопы искр. С прищуром покосился на собеседника.
Отца раздражало желание доктора поскорее разделаться с телом сына, будто речь шла о домашнем животном, но разумом понимал, что вызвано это переживанием за Ирину. За сестру Сталев глотку перегрызет.
На минуту оба замолчали. Вадим беспокойно елозил по стулу, время от времени оглядываясь по сторонам. Поведение выдавало, как сложно дается ему бездействие. Михаил глубоко вздохнул. Действительно, чего тянуть. Неизбежное не отсрочишь. Нехотя поднялся:
-Ладно. Думаю, действительно пора. Пойду возьму лопаты, нарублю хвороста, для костра. А ты разбуди Ирину. Думаю, она достаточно отдохнула. Пусть присмотрит за Ташей в наше отсутствие.- Развернулся по направлению к выходу.
-Михаил,- окликнул Вадим.- Спасибо тебе, за то, что такой сильный. Моей сестре повезло с супругом.
Михаил обернулся, глаза мужчин встретились. Неприязни не было. Они понимали друг друга.
-Тебе спасибо, что помог,- ответил Михаил.
Сталев кивнул, принимая благодарность. Проводил хозяина до порога, одновременно собираясь с мыслями, и отправился к сестре. Ирина уже не спала. Вадим подошел и нежно коснулся устами ее виска:
-Как ты?- потрогал лоб, проверил пульс. Вроде все в порядке.
-Мне уже хорошо,- Ирина приподнялась на локтях, разминая затекшую шею.- А. как там дочка?
-Спит, эки младенец. Ей много лучше, чем я ожидал. Видать братец поделился тем, что отнял недавно у тебя,- брови Вадима сошлись на переносице, челюсти скрипнули.- У, стервец. Ну да ничего, недолго тебе осталось.
Ирина с беспокойством посмотрела на брата:
-Когда же ты решил, это сделать?
-Сейчас.
-Сейчас?!
-Да. Михаил согласился. Его даже не пришлось уговаривать. Сейчас во дворе собирает все необходимое. Я сказал, что будем перезахоранивать тело, то есть солгал и тебе следует помнить об этом в дальнейшем, что бы ненароком не проговориться. Понятно?- Вадим пристально посмотрел сестре в глаза.
-Да. Но это, так ужасно.
-Ужасно Иришка, так и есть. Но назад дороги нет, да и ненужно идти назад. Лучше пережить этот последний в вашей жизни кошмар и наконец-то зажить счастливо. Разве не так?
От Ирины донесся тяжелый вздох. Брат ободряюще улыбался, и ей ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Он счастливо подмигнул:
-Ну, вот видишь, ты уже улыбаешься. А завтра утром, будешь смеяться, на пару с дочерью. Бьюсь об заклад, вы давно не веселились вместе. Кстати, будет лучше принести ее сейчас к тебе. Думаю, Таша может, что ни будь почувствовать, не дай бог броситься за нами. Я принесу ее.
Вадим направился, было в детскую, но сестра остановила:
-Не стоит, разбудишь еще. Я сама заберу свою девочку. Уж на это, сил хватит.
Брат развел руками, дескать, как знаешь, обнял сестру на прощание и удалился в сторону двери. Михаил уже ждал, с лопатой и вязанкой хвороста. Вадим взвалил дрова на плечи, и отправились в путь. По дороге попробовал еще раз попросить прощение за халатность врачей, что привела к этой дурацкой ситуации, но Михаил только отмахнулся и ускорил шаг. Остаток пути молчали.
Оказалось ребенка похоронили в саду. Там, под сенью старой раскидистой яблони, Михаил остановился. Дрожащей рукой вогнал в землю лопату.  Вадим видел, как тяжело дается несчастному отцу эта процедура, предложил замениться. Михаил ответил «нет» и так посмотрел на молодого доктора, что тот больше не настаивал.
Чем глубже погружалась лопата, тем осторожнее становился Михаил. Брал землю аккуратно, понемногу, что бы не дай бог не проткнуть истлевшее за года дерево гроба. Когда начало смеркаться, а Сталев потихоньку жалеть, что не захватил второй лопаты, отец отошел от могилы сына:
-Все, я закончил,- произнес.
Вадим удовлетворенно кивнул. Вместе, как могли осторожно, вытащили погнивший, местами до дыр футляр. Уложив на заранее расстеленный холст, плотно закутали. Пока Михаил прощался с телом, прося у бога прощение за грех, Вадим, что бы не мешать, взялся за лопату. Закидал яму землей, притоптал, закрыл ковром из листьев.
Михаил поднялся, держа сверток на руках:
-Ну, пошли, что ли?
-Я думаю захоронить недалеко от деревни. Когда ехал, видел пустырь…
-Нет,- Михаил не дал Вадиму договорить.- Позволь мне самому решать, где хоронить сына… второй раз.
-Хорошо,- Сталев пожал плечами.- Куда идем?
-Недалеко отсюда, думаю, к темноте успеем вернуться, да и не успеем, дорогу я знаю, в лесу, там, где его пересекает речка и делает дугу, намывая галечную косу, есть пещерка, небольшая, видно вымытая водой. Мы с первой женой любили бывать там, ребенка в ней же зачали, думаю, и похоронить его в тех местах.
Пока добирались, доктор, несший хворост успел порядком устать. Тело сопрело, несмотря на вечернюю прохладу. Даже в сгустившемся сумраке, Михаил ни разу не остановился вспомнить дорогу или осмотреться. Шагал молча, погруженный в думы и Вадим не мешал ему.
Место и вправду оказалось таким, как на словах. Лесная речка, на изгибе успела намыть песчано-каменистую косу, что так необычно смотрелась среди деревьев, и даже вымыла небольшую пещерку, похожую на медвежью берлогу. Вода вымыла оттуда мягкие породы, но потолок и стены держались, укрепленные древесными корнями. Пейзаж показался Вадиму очень красивым, настраивающим на любовный лад.
Внутри пещеры оказалось довольно сыро, что радовало. Ничего лишнего загореться и устроить пожар не могло. Вадим разложил хворост. Взятого хватало с лихвой. Вроде все готово, можно начинать:
-Пора, Михаил.
Сидящая у входа сгорбленная фигура, вздрогнула. Сталеву даже стало неловко, что потревожил. Возможно, следовало подождать еще немного. Видел, как плечи Михаила тяжело поднялись и опустились. Отец кивнул сам себе, с чем-то соглашаясь, и поднялся. Вадим принял из его рук сверток, аккуратно, словно драгоценность, уложил в хворост.
Отец прочитал за сына молитву. Посидели с минуту молча, и Михаил зажег огонь.
Таша вздрогнула и проснулась. Что-то в окружающем мире стремительно менялось, и не в лучшую сторону. Зрачки бешено забегали по сторонам, выискивая причину беспокойства, и не находили. А оно все нарастало.
-Проснулась доченька, хочешь чего ни будь? Няня все сделает, только скажи.
Уютная, теплая комната. Добрая, любимая няня. Но почему ей все хуже и хуже, и никак не удается успокоиться? В груди потеплело, Ташу охватила паника. Тело напряглось и пружиной бросилось вперед. Нянины руки удержали, нежно, но крепко прижали к постели. Девочка закричала, так, как не кричала никогда.
Кожу обожгло. Вокруг стремительно разрасталось пламя. Огляделась, но все оставалось по-прежнему. Белоснежная постель, без намека на огонь. А кожа уже превращается  в угли, лопается, выпуская кровавую сыворотку. Таша вновь рванулась вперед, от огня, заверещала. Ира, не в силах удержать ее руками, навалилась всем телом:
-Потерпи девочка моя! Это освобождение, освобождение!- сказала.
Но Таша уже не слушала. Металась в агонии, не хотела гореть. Рукой попыталась сбить пламя с боков, где жгло особенно сильно, но огня не нашла. Пальцы ощупали абсолютно невредимое  тело.
И тут в нутро ворвался брат, заметался из угла в угол, будто ища укрытие, а потом, не найдя его замер и завыл. И Таша услышала, что тоже кричит, а через секунду поняла, что горит не она, а он! Ее брат. И боль чувствует братскую. И к крику, вызванному болью, прибавился другой, скорой потери самого родного и близкого для Таши существа. Ее второго «Я».
Их совместная агония длилась долго. Десятки раз брат умирал в бушующем пламени, и всякий раз находил спасение в сестре. Цепляясь за жизнь, Таша вытягивала и брата. Разделяя с ним каждую крупицу боли, делилась каждой частицей жизни. Они умирали вместе, одновременно, единым организмом, никогда, не будучи так близки как сейчас, на пороге смерти.
К тому времени, как жаркое пламя, сожрав причитающееся ему угасло, спрятавшись в красноте углей, их сознания были далеки от измученных тел. Но сердца последних еще бились, служа маяком для парящих душ.

-И что бы с Наташиной головы волоса не упало, понятно? Прошу, постарайся, проследи. Для меня это очень важно. Сестра, когда девочка впала в кому, чуть руки на себя не наложила от горя. Мужа своего любимого хотела бросить, а меня и вовсе… никогда от сестры в свой адрес такого не слышал. Обвиняла нас, надо признать, не безосновательно. Еле уговорил отдать Наташу на лечение, пообещал вернуть здоровой и невредимой. Я, должен выполнить это обещание. Потери сестры не вынесу,- Вадим Александрович Сталев в упор смотрел на собеседника.
-До этого был спокоен, а сейчас заколебался. Такую ответственность за судьбу твоей семьи принять не готов.
-Понимаю. Но относись как профессионал. Вспомни, когда попросил прооперировать свою мать, ссылаясь, что доверяешь мне, больше чем другим, я не отказал. Хотя жутко боялся неудачи. Отбросив лишние мысли, я просто делал свою работу. Не видел твою мать, но видел пациента.
-Да и я не отказываю, но пойми. У меня не курорт, а психиатрическая клиника, здесь всякое бывает. Я конечно случайностей не допускаю, все-таки опыт многих лет сказывается, но не лучше ли положить девочку, в обычный лазарет? Помню, сказал, что ребенок не совсем обычный, возможны отклонения, но подробностей, так и не выдал.
-И не выдам. Слово чести давал. Просто посмотри, как она на людей воздействует. Если ничего не заметишь, через неделю у тебя, ее заберу. Получиться, что ошибался и потребность в разъяснениях отпадет сама собой. А обнаружишь отклонения, сразу меня извещай. Вместе решим, как быть, как лечить.
-Что бы лечить, нужно знать подробности.
-Если лечить понадобится, расскажу тебе все. Сейчас же просто понаблюдай.
-Хорошо, сделаю, но гарантий не даю.
-Гарантируй,- Сталев не отрываясь, изучал зрачки собеседника, заставляя следовать своей воле. Отказывать глаза в глаза всегда тяжелее.
-Ты, Вадим, как бельмо на глазу.
Молодой доктор заулыбался. Угрюмый Кирилл Васильевич не зря носил кличку «язва». Худой, сутулый, с вечно больным взглядом на кислой мине. Чем-то всегда недовольный, а если и радовался, тут же загонял себя в привычное состояние апатии, где был как рыба в воде. Если Угрюмый начал язвить, значит, устал спорить и на все согласен.
-Спасибо, ты так меня выручил,- Вадим хлопнул приятеля психиатра по плечу.
Тот сморщился, как от зубной боли. Отошел на пару шагов:
-Иди Сталев, что как маленький.
Вадим не стал надоедать. Угрюмый относился к тем, кто не любит похвалы, особенно заранее. Он хвалил себя сам, когда считал нужным.
Шагая по выбеленным до синевы коридорам психиатрической клиники к выходу, Сталев чувствовал, как на душе становиться легче. Сегодня, Таша вышла из комы. За одно это, можно было отдать пол жизни, той, которая связана с Ириной. Сестра, сама находящаяся с того злополучного дня в подобии комы душевной, наконец-то оживет. А через неделю расцветет окончательно.

Белый потолок, белые стены, белые люди вокруг. Все они незнакомы, и никто не знает, где няня.
-Какая няня,- говорят.- Мы твоя няня, твоя семья,- улыбаются, отходят. Спокойные и доброжелательные, будто ничего не произошло, будто, так было всегда.
Таша лежит на кровати, мягкой и тоже белой. Вокруг множество таких же. Никто не кричит, не ругается и не спрашивает маму. Люди в белом мягко ходят мимо, кого-то уводят, кого-то возвращают. Легкие одинаковые улыбки не сходят с лиц.
-Как я сюда попала?- спросила проходящую мимо женщину.
Та обернулась. Долго смотрела, внимательно, добро, как няня, только без боли и страха. Таше даже стало не ловко за свой вопрос. Действительно ли попала в это место?
-Ты проснулась,- ответила женщина в белом.- Ты, дома, а мы, твоя семья, братья и сестры. Забыла?- игривая улыбка коснулась губ.
Таша потупилась, чувствуя стыд. Облачно-мягкая ладонь погладила ее по голове и уплыла в сторону, вслед за женщиной. А как же няня, папа? Страхи и страдания, одиночество и отчужденность, вся ее жизнь? Девочка попыталась вспомнить, но не смогла. Образы прошлого расплывались цветными пятнами, а страхи растворялись в царившей теплоте, не успевая оформиться. Чем дальше, тем безликие становились воспоминания. Прошлая жизнь начала казаться сном, ярким, но сознание запоминает такой, лишь первые мгновения.
Весь первый день Таша просто лежала, находясь между сном и явью. Воспоминания о прошлом, размытые и безликие, но живые, они были. Это же место, реальное сейчас, не оставило в памяти ничего. И девочка просто ждала чего-то яркого, что заставило бы поверить в реальность больше, чем белые стены вокруг.
Ночью Таша не смыкала глаз в ожидании. Когда веки начали слипаться, а надежда превратилась в смирение, вернулся Он. Все мысли о прошлом тут же замелькали ярчайшими красками. Вспомнила до мельчайших подробностей каждое событие, связанное с пришедшим ярким, и событиями оказалась вся жизнь. Ведь пришел брат.
Таша напряглась, улавливая отклик. Брат знакомо набросился псом, требуя пищи. Сестра заулыбалась привычным  для себя ощущениям, но не ринулась сразу на поиски. Знала, брат подождет до утра. С рассветом, все станет как прежде, и безразлично, какие вокруг стены и люди. Брат с ней, а значит, прошлый мир остался.
Но проспать до утра не удалось. Состояние покоя нарушил непривычный холод в ногах. Озноб заставил проснуться. Открыв глаза, Таша обнаружила себя на ногах, рядом с кроватью. Брат не стал дожидаться утра, как того хотела сестра, решив выйти на охоту сам.
Больше девочка заснуть не решилась, но и лежать терзаемая чужим голодом, не могла. Минуты ожидания превращались в часы. Наконец сдавшись, Таша последовала недавнему примеру брата. Медленно шагая меж железных кроватных рядов, Таша время от времени вставала на цыпочки, высматривая жертву. Сердце гулко билось, а вспотевшие ноги оставляли мокрые следы. От волнения, то и дело забывала дышать, нагоняя пробелы частыми хрипами. Шла ее первая сознательная охота. Девочка точно знала, что не гуляет и не ищет с кем поиграть, от того чувствовала себя неуютно.
Таша не знала, сколько времени прошло, а сколько бы еще ходила в нерешительности, если бы не всплеск внутри, когда брат «прыгнул». Она, стоявшая в это время перед очередной кроватью, сразу ухватила лежащее там тело, стремясь напугать. Облокотившись о постель для сохранения равновесия, с зажмуренными глазами ждала, когда начнется то, к чему так и не привыкла. Но ничего не происходило.  «Страшный таран» не прошиб грудь, а брат не порадовал слух сытым урчанием.
Уже не имея неуверенности первого раза, Таша бросалась о кровати к кровати, хватая спящих, и не получала отклика. Как куклы, они оставались, неподвижны, или отворачивались, будто Таша назойливая муха. Ее, не боялись.
Скоро выбившись из сил от отчаяния и «укусов» брата, девочка наткнулась на пустую кровать, наверное, свою. Сил оставалось так мало, что идти дальше не смогла. Мягкая постель стала непреодолимой преградой.
Даже с головой укутавшуюся в толстое одеяло Ташу, не покидал морозный озноб. Спарившееся тело исходило седьмым потом, влажную простынь можно было выжимать, а девочка не чувствовала тепла. Страх, что не сможет накормить брата, леденил душу. Неужели, здесь все такие, не боятся, не грустят, не думают о страшном? Как ей тогда быть? Дом полный людей, и одновременно пустой. Неужели не сможет накормить брата?
Вспомнился его голод. Семь дней кошмара. Тут же отогнала мысли, но те вернулись  с новыми подробностями. Ногти, ребра, ноги заныли, вспомнив прошлые раны. Ташина голова нырнула под подушку, ища спасения в слепоте и глухоте, но нашла лишь воспоминания о комнате, темной и глухой. Лишь тонкий лучик света из далекого окна, как здесь, стоит приподнять одеяло. Но за окном был отец, няня, а здесь ничего, только куклы. Как ей быть, как?
Девочка металась по кровати, как зверь в клетке, не находя спасения ни внутри железных прутьев, ни за их пределами. Как зверь не находит покоя ни в клетке, ни в окружающем ее чуждом городе.
«Нужно бежать. Бежать отсюда,- прокралась мысль.- Куда угодно, только от кукол и белых стен».
Влетевшее в голову решение немного успокоило. Таша затихла. На место страхов опять вернулась усталость. Глаза решили, что им пора спать, и закрылись. Хозяйка последовала их примеру.
До утра девочку преследовали кошмары. То и дело ловила себя на мысли, что идет вдоль кроватей, точнее идет брат в ее теле. Просыпалась в липком поту, пытаясь развернуться, идти обратно, но все оказывалось сном. Таша по-прежнему лежала в постели. Тогда покрепче хватаясь за простыню, засыпала. И вновь наплывало чувство чужого голода, что ноет хуже больного зуба.
Таша выла во сне, до сини в пальцах сжимая окружающие белые лоскуты. Зубы жевали подушку, подчиняясь голодному бреду девочки, когда представляла, как смыкает челюсти не чьем то горле. А жертва в страхе сучит руками, хрипит. Лишь бы брату было хорошо. Но подушка, не горло и не боится зубов, не утоляет голода. А тот все сильнее, с каждой минутой. Видать брату очень плохо, раз так требует.
Медсестра, проводящая утреннюю проверку палат, на предмет, все ли не месте, сразу обратила внимание на беспокойного пациента. Больной метался по кровати, вцепившись в простыню и подушку, явно бредя.
Приглядевшись, медсестра заметила, что больная, девочка, та самая за которой просил присматривать Кирилл Васильевич. Утреннюю дрему, как рукой сняло, только представила, что будет, случись с пациенткой несчастье. Напуганная, нервно шаря по карманам в поисках лекарств, хоть каких, бросилась к кровати.
Из голодного бреда Ташу вытянул чей-то голос: «Проснись, проснись! Не смотри кошмары»,- говорил он. Мягкое и теплое гладило по лицу.
Таша не поняла сразу, почему внутри заклокотало, потянулось вперед щупальцами то, что знала как брата. А через секунду сама уловила идущий от голоса страх. Желанный и направленный на нее!
Скрюченные подобно когтям хищника пальцы, вцепились в нежную плоть руки, что гладила по щеке. Рука вздрогнула, а за ней и весь тот человек, которому конечность принадлежала. Страх расширился до нужных пределов. Брат атаковал. Женщина пронзительно пискнула и пала ниц, прямо на Ташу. Щупальца окутали ее всю, не пропуская ни частички липкого ужаса.
За какие-то минуты, Наташа вновь полюбила жизнь. Окружающее место показалось лучшим на свете. Тяжести женщины не чувствовала, ведь как может тяготить вес подарков? Но эйфория длилась не так долго, как того хотелось близнецам. Единственный восклик медсестры был услышан. Пара дюжих санитаров, появились в палате раньше, чем брат насытился. Наполовину иссушенную женщину оттащили в сторону. Щупальца брата лопались как струны, пытаясь удержаться за не выпитую до конца жертву. Но тщетно. И Таша помочь не могла. Ее единственную попытку вновь дотянуться до медсестры, пресекли санитары. Матерясь оттащили буйную обратно на кровать. Распяли, не давая пошевелить ни рукой, ни ногой.
-Успокоительный укол в палату тридцать седьмую, срочно!- прозвучало далеко.
И близко, над ухом:
-Скоро тебе не захочется так резвиться.
Рядом загоготало. Оттуда, где тисками сжимало ноги:
-Бойкая девчонка. Жалко, маленькая. А то бы я ее по-другому успокоил, своим шприцем. Ха- ха.
-У, кабелина,- выплывшая из-за горизонта медсестра отвесила веселому санитару подзатыльник, и провела перед носом шприцом.- Сейчас вколю тебе вот это, будешь знать, как на пациенток заглядываться.
Медбрат ухмыльнулся, но рот прикрыл.
-Ты давай коли, до ночи, что ли ее держать?- не выдержал второй Ташин мучитель.
Тут же под кожу влезло что-то острое. Рука отозвалась томной болью. Онемела. Через секунду Таша уже не чувствовала конечность. Боль ушла, оставив за собой пустоту, и, поплыла дольше по телу. Заломило ребра и позвоночник. Легкие сжались от болевого спазма, и девочка не могла протолкнуть в них воздух. А когда боль ушла еще ниже, не знала, дышит или нет. Онемевшие легкие не давали сигналов. Спазм в животе заставил тело скрючиться в улитку. Последним, что ощутила, была дергающая боль в ногтях, как будто отрывали щипцами. По онемевшему лицу прокатились горючие слезы.
Вскоре после того, как затихла последняя боль, начало проходить онемение. Сначала, в руках, горячих и влажных. Ожило тело, возвестив о себе хриплым дыханием и частой дробью сердца. Когда отпустило перенапряженный живот, к горлу подкатила тошнота, а залеженные ноги отозвались острыми коликами.
Положение тело оставалось до того неудобным и неестественным, что девочка решила его изменить, несмотря на страх. Лучше бы она этого не делала! Малейшее движение вызвало новую боль. Та покатилась волнами от правого колена, которое хотела разогнуть. Наташа сразу замерла. Болевая волна добежала до пятки и бедра. Там осыпалась тучей брызг по животу и пальцам. Брызги обжигали кипятком.
Больше шевелиться не решалась. Так и лежала на боку, глядя в одну точку перед собой, на железную кровать – близнеца ее собственной. Скоро тело на ней зашевелилось, село. По шуму вокруг девочка поняла, что проснулись и другие. В палате появились белохалатные. Собрали всех в группу и колонной по двое повели, как Таша услышала: «На завтрак».
Очень на долго осталась одна. Левый бок, на котором лежала, немилосердно терзало коликами, но это было гораздо лучше боли. Голодный желудок урчал. Таша утомилась. Движения желала даже больше, чем пищи. Бег казался наиприятнейшей вещью на свете. Не было ничего лучше постоянного движения, только краткие перерывы на еду, да и те лишние. Кушать можно и на ходу.
Скоро нервы перестали выдерживать струнного напряжения. Лопались, выплескивая мириады эмоций. И Таше становилось наплевать на боль. Желание шевелиться пересиливало. Только разум, холодный и расчетливый, закаленный в страданиях сдерживал в последний миг от совершения глупости. Девочка по прежнему оставалась статуей, вопреки сердцу, выпуская накопившееся в слезах. Постельное белье насквозь пропиталось горючей влагой.
В своем положении Наташа не видела двери, и появившаяся рядом женщина в белом стала полной неожиданностью. Очень захотелось попросить прощения, сказать, что больше не будет никого мучить, только бы ей разрешили пошевелиться. Но боялась открыть рот, вызвать боль в голове. За девочку говорил молящий взор, но видит ли его медсестра?
-Что, еще лежишь?- медсестра окинула девочку наметанным взором. Ничего серьезного не случилось. Типичная картина, видела сотни раз. Потормошила за плечо.- Все уже, отмирай. Боль ушла.
Пациентка напряглась под ее рукой, задеревенев. Только бы не сдвинули с места. Не поверила, боялась боли. Женщина устало выдохнула, не вечно же с больной возиться. Впереди дел невпроворот. Грубо ухватила за локоть, рывком посадила. Девочка закричала, видать по привычке. Медсестра хлестко ударила по щеке. От шока больная заткнулась.
-Ну, видишь, боли нет,- подергала за руку.- Боль ушла. Так что вставай, пойдем ужинать.
Засопротивлявшаяся было Таша, услышав о еде, сразу утратила весь гонор. Дала вывести себя в утоптанный коридор. Медсестра указала на колонну людей, в таких же, как у Таши полосатых пижамах:
-Следуй за ними,- сказала.- Там столовая. Тебя накормят и отведут обратно.
Девочка послушно затопала в означенном направлении, радуясь каждому шагу. Она ходит, и скоро будет есть!
Вечером Ташу и остальных в полосатых пижамах, отвели обратно в комнату с кроватями. Заставили лечь. Тройка медсестер споро обежала палату. У некоторых коек останавливались, наверное, делали уколы, и бежали дальше. Ташу обошли стороной, лишь бегло пощупали пульс. После, девочка окончательно успокоилась. Легкая дрема завладела телом.
Когда помещение окутал полумрак, медсестры удалились. Заснувшая было Таша, уловила шорох. Справа, слева, скрипели пружины. С удивлением наблюдала, как темные силуэты срываются с кроватей и прячутся под чужие. В основном, силуэты длинноволосые, наверное, девушки. Таша разволновалась, поначалу хотела  спрятаться тоже, но остальные люди не подавали признаков волнения, продолжая лежать. Помаленьку вернулась в прежнее состояние спокойствия, этому помог и подкравшийся сон.
В час темноты покой палаты нарушили вновь. Вошли двое. По хриплым голосам и гоготу, Таша узнала недавних санитаров. Грубо отесанные фигуры передвигались от кровати к кровати в только одной им ведомой последовательности. Ходили долго. Поначалу тихие голоса, становились все более раздраженными и слышными. Когда начали заглядывать под кровати, Таша догадалась, что ищут спрятавшихся.
Вскоре усилия санитаров вознаградились. Из-под железного каркаса кого-то вытащили. Зародившийся писк мгновенно прервался. Девушку отвели к выходу и усадили. После, поиск продолжился. Вторую отловили гораздо скорее. Длинноволосую сразу смяли в охапку, не давая шанса подать голос, или вырваться.
-Вот, дуры, поумнели,- санитар отвесил одной из узниц подзатыльника, и вытолкнул в коридор.- Сколько времени на вас потратили. Теперь придется пользовать в ускоренном темпе.
Напарник говорившего заржал и толкнул вперед вторую:
-Слышишь? В ускоренном. Так что шевели ногами, не строй из себя хромую,- ущипнул девушку ниже талии. Та взвизгнула, побежала.- У, хитрая. Когда приспичит и мозги работают.
Грубые голоса постепенно стихли вдали. Не найденные пациентки, начали возвращаться на свои места. Наверное, больше визитов не предвиделось. «Куда их увели, зачем?»,- спрашивала Таша себя, и не находила ответа. Только чувствовала – уведенным девушкам причинят зло. Под белыми, чистыми халатами, скрывается темная плоть. Она будет бояться белого и светлого. За ним не видно правды.

-Всем проснуться, скорее, скорее,- знакомый властный голос, вернул Ташу в мир.
Девочка не помнила, как заснула, но воспаленные глаза и гудящая голова говорили, что недавно. Организм совсем не выспался. Как не хотелось поваляться, а встать себя заставила. Злить белохалатников боялась до поросячьего визга.
Неяркий солнечный свет проходил сквозь зарешеченные окна, говоря о наступлении утра. Всех, без лишних слов построили по двое и вывели в коридорный сумрак. Путь лежал в уже знакомую Таше столовую. Не спеша, просыпающимся организмом, завладевало чувство голода, и девочка была рада, что идут именно туда.
Ей помогли взобраться на высокую скамейку, явно не рассчитанную на маленьких девочек. На уровне глаз возникла деревянная миска, откуда в нос лез запах непонятной каши. На ощупь, ухватив со стола ложку, принялась есть. С аппетитом поглощала ложку за ложкой. Каша успела остыть, поэтому ела быстро. Но как странно, по мере наполнения желудка, голод не проходил. Каша совсем не насыщала и Таша перестала жевать, чувствуя отвращение к пахучей жиже.
От нечего делать, завертела головой. Полосатые пижамы монотонно работали ложками, не испытывая никаких проблем. Совершенно случайно, взгляд зацепился за глотающий кадык соседа. Тут же захотелось схватить выпирающий хрящ зубами. Наташа сглотнула слюну, по направлению к урчащему желудку. Насильно повернула голову к тарелке, от вида каши затошнило. Глаза продолжали коситься на чужой кадык, упорно обходя посуду стороной.
Девочку терзал совершенно чужой голод, и она вдруг поняла, почему не насыщается. Есть хотела не Таша, а брат. Это голос просит ухватиться за сочный бугорок на шее. В отчаянии стиснула кулачки. Нельзя, нельзя! Слишком много вокруг белых халатов. Может быть ночью? Надо только немного потерпеть.
После завтрака последовала уличная прогулка. Таша не помнила, когда в последний раз дышала свежим воздухом и очень обрадовалась событию. Несмотря на обилие желтых листьев на деревьях и поверх увядающей травы, дни стояли теплые. Блеклое осеннее солнце грело нежно. Высоко над головой, ветер качал верхушки стволов, оставляя в покое нижние ветви. Высокие стены, ограждающие территорию больницы, не давали седому проказнику тревожить покой гуляющих.
Место для прогулок оказалось довольно обширным. Скоро Таша поняла, что ходить можно везде, где нет преград в виде внешней стены или внутренних заборов. Полосатые пижамы, поначалу сгрудившиеся в центре парка, постепенно разбрелись по территории, заняв многочисленные скамейки, или просто шатаясь по дорожкам, проложенным под сенью деревьев. Белохалатники не обращали на гуляющих ровным счетом никакого внимания. По началу большое их количество, скоро превратилось в пару медсестер усевшихся в беседке за типичным для них занятием – сплетнями.
Таша, с детства много времени проводившая в саду, быстро освоилась. Страх перед белыми халатами увел ее в дальний, укромный закуток парка, где деревья стояли так, что закрывали место от взгляда из беседки. Здесь наконец-то решилась отпустить на волю, терзаемого голодом брата. Тот по хозяйски огляделся и не долго думая направился к ближайшей лавочке, с единственным забредшим в эту часть парка человеком в полосатой пижаме.
Увидь Таша сейчас себя со стороны, наверное, испугалась бы, настолько свирепо и хищно выглядела. Кое-как выковыряла впечатанный в тропинку камень, подошла, и с силой ударила по полосатой сутулой спине. Спина не издала ни звука, вопреки ожиданиям близнецов. Лишь дернулась, встала на ноги и отошла от скамейки.
«Ты не видел меня, поэтому не испугался!- родилась в голове отчаянная мысль». Таша обежала человека, и, заглянув тому в глаза, снова ударила, что есть силы, в бедро. Ничего. Стеклянный взор смотрит мимо девочки, в даль. Припадая на ногу, полосатый отошел еще в сторону.
Неужели все будет как тогда, ночью? Что, если люди в пижамах не испытывают страха? Таша отказывалась верить. Ведь тогда брат не сможет утолить голода, а это предел самого ужасного, что могла придумать.
«Я хочу, есть!- пронесся по душе отчаянный крик». Тяжелый взгляд убийцы обежал окрестности.
«Хочу, хочу»,- вторил крику брат, и покрепче сжав камень, побежал вперед – Ташины ноги слушались беспрекословно.
На беседку и медсестер стало наплевать. Что могут сделать две дуры, против их голода? Пусть только приблизятся, высосу насмерть. И плевать, что будет дальше. Ей сейчас хуже всех.
Шесть скамеек полумесяцем обрамляют толстокорых братьев - великанов. Их резные листья падают непрерывным дождем, создавая желто-красный ковер вокруг, будто помечая свою территорию. Все шесть скамеек заняты. На каждой по две – три пижамы облепленные листьями. Вот, где раздолье!
Братский «укус» настиг первого. «Укус» камнем в колено. Там даже хрустнуло. Это очень больно, ты стонешь, но почему не обращаешь внимания на меня, Ташу? Рука вспорхнула ударить вновь, девочка остановила волевым усилием. Незачем бить куклу еще раз, лучше попробовать нового. Прошлась вдоль скамеек, как мясник перед стадом, выбирая кого сегодня резать на застолье. Но уж больно все заморенные и костлявые, ни на йоту не отличаются от уже опробованных. Бушевавшая ярость спала в область ступора. Остро ощутила бессмысленность того, что сделала. Устыдившись, отбросила серый с алым булыжник.
Тишина, тишина, везде тишина. Пугающая и пустая, как нигде во вселенной. Все эти смешки, бормотания, шорохи, фразы, о том о сем, ни о чем, создавали тишину. Тишину разума.
Никакой возможности обратить на себя внимание, заставить видеть. Ведь ей никогда не приходилось прикладывать усилий, что бы насытиться. Наоборот, жертвы сами лезли в руки. А здесь, ничего, сколько не старайся, а только хуже делается. И уже ни в чем нет уверенности, кроме одного. Бежать отсюда. Но куда? Где выход?
Таша завертелась волчком. Широко распахнутые глаза оглядывали все вокруг, в поисках спасительного просвета. Но монолитная стена, говорила молчаливое «нет» пытливому взору. Он отскакивал от серой поверхности, как мячик, раз, за разом возвращаясь обратно ни с чем. Пока не наткнулся на дерево, ничем не отличимое от остальных, прикрытых желто-зеленым нарядом  хозяев парка. Но взгляд зацепился, покарабкался вверх, до мохнатой кроны, и только теперь Таша заметила, что дерево растет вплотную к стене, своей верхушкой выглядывая на ту сторону мира. Как будто специально так посаженное, оно  словно приглашало воспользоваться своей бугристой корой, гибкими ветками. Шершавое и теплое на ощупь – девочка и не заметила, как очутилась рядом, оно могло быть только другом.
Пальцы сами находили зазоры в коре, хватались за многочисленные «руки» великана, так удобно растопырившие пальцы-сучки. Босые ступни – скользкие тапочки пришлось скинуть, намертво сцеплялись с древесной кожей и не скользили.
Взглядом, поедая верхушку, Таша не замечала ничего вокруг. Всем естеством была уже на свободе, и только немощное тело почему-то отказывалось вырастить крылья и воспарить за всемогущим сознанием.
-Куда это ты собралась? А ну, слезай,- чей-то голос взорвался над ухом, заставив вернуться с небес на землю.
Верхушка пугающе удалилась, оказавшись совсем не такой близкой, а дорвавшееся до сознания тело возвестило, что очень устало и болит.
-Снимай ее, чего смотришь,- голос за спиной, отдаленный.
-Цепкая малышка,- насмешливо, совсем рядом.- Иди к дяде санитару.
Ташу отодрали от ствола и понесли в сторону приземистого, до отвращения белого здания больницы. Всю дорогу, рядом, постоянно верещали голоса: «Буйная! Так и знали, что захочет сбежать, поэтому и дали гулять свободно, где захочет. Хорошо дерево не спилили, начальство одумалось. «Провокатор» еще послужит на благо клиники. А этой, полный курс инъекций, что бы знала, как своевольничать. Такая маленькая и такая противная!»
Опустошение. Друг оказался врагом, свобода – ложью. Даже брат, чувствую, как плохо сестре, на время отстал. Нервное истощение вылилось в дикую усталость, отключившую тело. Поэтому, когда болючая иголка влезла под кожу, Таша не испытала того ужаса, что в прошлый раз. Шевелиться нельзя, да и не хочется.

Палату наполнил привычный вечерний звон колокольчика, мерно колыхающегося в руках медсестры. Та что-то прокричала в палату, но слов за звоном было не разобрать. И так ясно, звали на ужин. Значит можно отмирать.
Таша пошевелила конечностями, привыкая ко вновь обретенному телу, и тяжело поднялась с кровати. Из-под одеяла вырвался воняющий потом жар.
Пока шла строиться в походную колонну, разогнала застоявшуюся кровь. Тело отозвалось мучительными коликами. Особенно досталось лицу, где от спазмов дергался правый глаз, а онемевшая челюсть не давала открыть рот. Все точь-в-точь как вчера, когда ее поймали, как ночью, когда воткнули болючую иголку еще раз, «что бы не пыталась бежать, а спала, как все нормальные ненормальные». А как тут сбежишь, если на всех окнах густые решетки, делящие дневную комнату темно-светлыми полосами. Выходит, зря ее мучили ночью. И сегодня днем, пока все гуляли в парке, статуей лежала под толстым одеялом, изнывая от жары и невозможности скинуть полог. Сантиметровое расстояние между ним и рукой, разделяла безграничная боль. Девочка очень жалела себя, но привычных слез не было. Нежный росток засох и окаменел.
Сейчас, в хвосте колонны, топала на ужин, и ее уже заранее тошнило. Мало, что в столовой аромат еды витал вперемешку с запахами лекарств, так еще белохалатники то и дело сновали мимо столов, возбуждая брата. Сглатывая слюну, Таша буквально пожирала медсестер взглядом. Те даже оборачивались, с обеспокоенными лицами оглядываясь вокруг.
Этот ужин не стал исключением. Первые ложки каши, истощенный желудок чуть не выбросил обратно. Что бы сдержаться, девочка скрючилась, подтянув колени вверх, а пальцами зажав живот. Шумно задышала.
Патрулирующая соседний ряд медсестра, увидела, подошла:
-Что случилось малышка?- по-матерински спросила.
Ташу заколотило от близкого присутствия того, в чем нуждался брат. «Отойди, пожалуйста»,- говорила она мысленно. Но вслух произнести не могла – онемевшая челюсть мешала.
Тогда, вместо слов, вцепилась покрепче в ложку и стол. Начала быстро, с громким чавканьем есть, как все. Не дождавшись ответа, медсестра вернулась к своему прежнему занятию. Еще некоторое время Таша продолжала машинально работать ложкой. Пока не заметила, что стучит по пустой миске. Она закончила есть самая первая.
После ужина всех развели по палатам. Начинались предсонные будни. Медсестры, как муравьи, сновали туда сюда, делая уколы, пичкая лекарствами. Иногда, если требовалось кого-то отвести на процедуры, вызывали санитаров.
Обойденные вниманием белохалатников полосатые, бесцельно ходили вдоль окон, пользуясь последней возможностью размяться перед сном. Таша также избежала издевательств над своим телом, но не обольщалась. Видела  взгляды обращенные на себя, сопровождаемые короткими фразами. Сердце защемило в тревоге и жалости к хозяйке, которую будут мучить, просто позже, чем других. Когда стемнеет, что бы лекарства хватило до утра.
Темнело сегодня пугающе быстро. Гораздо скорее, чем хотелось Таше. Вот уже скомандовали ко сну. Удалилась смотрящая медсестра. Пройдет совсем мало времени, и войдут двое санитаров. Тыкнут ее болючей иголкой, и удалятся, забрав с собой по девушке. А Таша останется наедине с кошмарной ночью, в постоянной боязни задремать и потерять контроль над замершим телом. А она так любит ворочаться во сне!
Палата, как по команде ожила. Длинноволосые силуэты соскакивали со своих мест и исчезали во тьме кроватных рядов.
«Я, тоже спрячусь,- подумала Таша». И, еще не успев испугаться своего поступка – ведь обязательно найдут и накажут, нырнула под кровать.
Может, осознав весь риск содеянного, девочка бы одумалась и залезла обратно, под одеяло. Но секунда в секунду в дверном проеме появились громоздкие фигуры в белом. Даже в полной темноте их накрахмаленные халаты отдавали снежно-лунной белизной, выделяясь на общем фоне разных оттенков черного.
-Вон они, девки, лови, пока не спрятались,- донесся до Таши грубый возбужденный голос. Ему вторил гогот.
Потом слышала топот, испуганные вскрики, шумное дыхание, шарканье ног. Сердце бухало о ребра и отскакивало куда-то в бездну. От страха Ташу парализовало. Все время, пока санитары ловили не успевших спрятаться, лежала под кроватью, не шевелясь. Боялась, что услышат и найдут.
От двери доносились голоса:
-Что же вы дуры спрятаться не успели, а? Теперь, пойдете с нами. Ну что Гриша, поковыляли?
На сердце отлегло. Они, уходят.
-А укол, забыл? Нужно уколоть чумную.
Гришин ответ подбросил девочку в воздух. Они непременно заглянут под кровать! Нужно ползти, ползти. Как сложно управлять дрожащим телом.
Только голова и половина туловища скрылись под соседней койкой, а над головой похлопали по подушке:
-Ее нет,- сказал тот, кого звали Григорием.
-Как, нет?- второй санитар тоже прощупал постель.- Спряталась дура. Загляни под кровать.
На миг замолчали. Слышалось только кряхтение Григория:
-Нет там никого.
-У –у –у,- белохалатник в ярости топнул.
-Слушай, а мы ведь, не обязаны ее ловить?- спросил Григорий полу утвердительно.
Санитары одновременно рассмеялись.
-Вколем, вон соседке. Она ничуть не лучше, только притворяется тихоней. Знаем мы вас, дур.
Таша услышала шаги по направлению к той кровати, под которую успела переползти. Лицо исказила дикая гримаса. В нос попала пыль, сдерживалась, что бы не чихнуть. Над головой началась возня. Пыль посыпалась дождем. Пришлось закрыть глаза.
На верху снова заговорили:
-Вот так, теперь можно идти,- сказал один.
-Эх, если узнают, несдобровать.
-Не узнают. К шести утра очухается. Никто не заподозрит. Так что пошли. Нас ждут великие дела. Да, дуры? Что молчите?
Палату заполнил тупой гогот. Второй раз Таша услышала его уже из коридора. Значит, ушли. Апчхи! Не сдержалась.
Наверх вылезать не хотела. Страх, что все-таки не ушли, а караулят, был силен. Но брат заставил. Почему-то ему очень хотелось выбраться.
Хватаясь руками за кровать, начала выкарабкиваться. Под пальцами ощутила холодное железо кроватного остова, потом матрас, простыня, что-то мягкое. Вопль потряс настолько, что заложило уши. Мягкое! Она нечаянно задела руку уколотой санитарами девушки, пошевелила. А ведь шевелиться, нельзя!
Таша разжала пальцы, ухватилась за кровать в другом месте. Опять мягкое. Вновь отчаянный крик, еще громче. Жалость полоснула по душе.
«Да что же я делаю!- подумала в отчаянии». И вцепилась в страдалицу обеими руками. Только сейчас заметила, как бурлит нутро. Закричала:
-Брат, не надо, брат. Это ничего тебе не даст,- сомкнув челюсти, с силой оттолкнулась, пока еще подконтрольными ногами. С радостью ощутила, что отлетает достаточно далеко. Позвоночник впечатался в пол. Что-то красное затмило взор. Было больно, но радостно.
Когда пелена начала сползать с глаз, Таша поднялась. Жалость к той, что пострадала из-за нее два раза, заставила подойти, но не так близко, что бы брат сумел дотянуться. Хотелось увидеть, что все в порядке, и со спокойной совестью лечь спать.
В блеклом свете луны различила два блика стеклянных глаз, не мигая глядящих куда-то в даль. В них не было ожидаемого страха, лишь спокойствие, присущее, разве что деревьям.
«Спокойной ночи»,- сказала Таша. Глаза не отреагировали. Так и смотрели в только им ведомую глубь.
В ожидании ответа, девочка залезла в свою постель.
«Наверное, ты обиделась, поэтому не разговариваешь со мной,- подумала Таша засыпая».
Тело овеяло могильным холодом – откуда-то взялся сквозняк. Что бы согреться, замоталась в одеяло, как в кокон. Сон, наконец, завладел ее измученным телом, расширяя свои владения. Но соседнюю койку, он обошел стороной, там засыпать было уже некому.
Кирилл Васильевич Угрюмый терпеливо дождался, пока санитарка закроет дверь, и только тогда с наслаждением зевнул. Руки машинально протерли глаза, сдирая сонную пленку. Конечно, он мог провести пробуждающие процедуры и при подчиненной, но старался этого не делать. Как любой начальник, Угрюмый являлся примером для подчиненных, и доктор честно старался быть примером достойным подражания. Ведь, если все будут стремиться быть похожими на него, мир однозначно станет лучше.
С самого утра Угрюмый старался ввести себя в серьезное состояние, загнав подальше легкую ленцу, вызванную монотонностью и рутиной будней. Восемь лет на одной должности притупляли чувство страха, что что-то может пойти не так, да и желание сгрузить побольше обязанностей на подчиненных, оставив своей прерогативой слова «да» и «нет», давно победило.
Но сегодня намечался особенный день. Сегодня он сдает эксклюзивного пациента, а значит, сделать предстоит немного больше чем обычно. Вот и настрой должен быть соответствующим. Сталев не простит, если заподозрит, что Угрюмый не провел с Наташей ни часу за всю неделю, ведь операцию молодой хирург провел блестяще и Надежда Ивановна Угрюмая по-прежнему живет и здравствует.
Последний раз зевнув, доктор напряг мышцы, выдавливая остатки сна, и уселся в рабочее кресло, в самой неудобной для себя позе. Это положение тела не давало возможности расслабиться, и отдохнуть, а посему, оставалось только работать. Угрюмый сам придумал эту хитрость, что бы хоть как-то обуздать безразмерную человеческую лень.
Пальцы открыли папку за номером Н –ным, Наталья Михайловна такая-то, предоставив хозяину возможность окунуться в магию буквенных символов, за которыми скрывалась вся недельная судьба пациентки. Несмотря на развитое скоро чтение, глаза Угрюмого не бегали, а ходили по строчкам. Он должен запомнить все, до мельчайших подробностей, как будто занимался обследованиями сам.
Нападение на санитарку, в первую же ночь… ого! Показания пострадавшей… ничего себе. Не очень похоже на правду, больше на бредни испуганной девчонки. Сколько там лет санитарке? Ага, всего шестнадцать. Ну, тогда понятно. Далее попытка побега по дереву «Провокатору»… хорошо, что не спилили. Поймана, предприняты необходимые меры,… Общие признаки поведенческой деятельности напоминают психопатию. Некоторые признаки и явления нуждаются в дополнительных исследованиях и анализе. Возможны: параноидальный бред, раздвоение личности… угу, хороший букет.
Доктор захлопнул папку – в коридоре отчетливо послышались шаги. Сейчас он увидит пациентку своими глазами. Стук в уже открываемую дверь.
Миловидное личико произнесло:
-Можно вводить, Кирилл Васильевич?
-Да, пожалуйста, и можете быть свободны.
Глаза санитарки испуганно округлись:
-Вы же, знакомы с делом?- в голосе отчетливо слышались забота и волнение.
Угрюмый выдохнул раздраженно:
-Боже мой, вводите девочку и отправляйтесь по делам. Заботу оставьте для пациентов.- Угрюмый редко грубил, но сейчас  уязвили его самолюбие. Пусть и не совсем нормальная, но это, всего лишь девочка. На своем веку он повидал гораздо более опасных типов, и переломил всех.
Но когда санитарка торопливо вводила Наташу, все же внутренне напрягся, готовясь к неожиданностям. Сердце ускорило бег, правда, ненадолго. До того момента, как увидел девочку. Перед Угрюмым предстало нечто бледно-синюшное и абсолютно безликое. Выделялись только глаза. По классификации доктора определяемые, как глаза затравленного зверя. Он видел такие, у загнанных в угол волков. И этого существа, должен был испугаться? Да малышку явно обработали по полному курсу, не считаясь с возрастом. Гневными очами окинул дверь, но санитарка уже ушла, на свое счастье.
Господи! И это он должен отдать сегодня Сталеву? Ой-ей-ей! Нужно что-то делать. Угрюмый вскочил с места, и, взяв девочку под руку, провел к столу. Усадил напротив себя. Внимательно осмотрел тело на предмет синяков. Сердце часто ухало. Только бы не найти. С каждой секундой, взгляд становился все более безнадежным. Синяков не было, но даже без них девочка походила на труп, только который не пинали ногами, а задушили, или утопили.
-Боже, что с тобой сделали,- произнес. Руки налили из графина стакан воды. Доктор кинул туда пару таблеток, тщательно размешал, после чего прозрачная жидкость стала мутной.- На выпей,- протянул стакан сидящей напротив, но та не отреагировала.
Сегодня истощение достигло своего предела. Брат, болючая иголка, брат, иголка, брат… Таша, даже рукой пошевелить не могла, не то, что взять стакан из пальцев этого направленного на нее сгустка страха. Собственно стакан беспокоил ее меньше всего. Бесновавшийся от близкого присутствия еды брат, сводил с ума. До жертвы один прыжок, но как его сделать, если даже не может взять дурацкий стакан.
-Да возьми же ты стакан, черт побери!- Угрюмый сорвался, самообладание начинало покидать. Уже вполне вероятной стала казаться мысль, что девочка умрет. Вот прямо сейчас, на стуле. А Сталев придет с минуты на минуту.
Доктор второпях выбрался из кресла, чуть не опрокинув последнее, и скакнул к Наташе:
-Ну же, сделай глоток,- произнес утвердительно-ласково, как говорил со всеми безнадежными.
Стакан упирался, чуть ли ни в губы. Уже не надо прыгать. Сгусток страха сам пришел к ней. Неистовое существо брата, разрослось до предела. Взор девочки затуманился, и уже не видела, как правой рукой ухватилась за стакан, а левой, скрюченной в орлиную лапу, за руку этот стакан держащую.
Доктор даже не успел вскрикнуть. Шокирующий удар моментально лишил чувств. Ноги подкосились, и он упал на колени, теперь уже снизу вверх глядя на эту девочку, казавшуюся такой беззащитной. Из глаз уходила затравленность, теперь на Угрюмого смотрел хищник, наступивший на горло жертве. Последнее, что запечатлел мозг – боль в правой руке, которая в импульсивном порыве сжаться в кулак, раздавила граненый стакан. Мозг машинально отметил, что рука проткнута насквозь, и что хозяина это совершенно не беспокоит.
Так хорошо, Таша не чувствовала себя давно. Даже не помнила когда, наверное, в прошлой жизни, которая кажется сном. Брат в очередной раз подарил ни с чем не сравнимые минуты блаженства, и при этом Ташу не посетило привычное чувство вины. Ведь счастье отняли у противного белохалатника, которого совсем не жалко.
Что-то грузное, коснувшееся колен, и необычная тяжесть в руке, заставили выйти из состояния розового сна. Девочка нехотя открыла глаза. Комок страха, теперь принявший образ мужчины, полусидел на скрюченных ногах, уронив голову Таше на бедра. Его левая рука плотно обхватила ножку стула, а правую держала Таша. Девочка тут же разжала задеревеневшие пальцы, с удовольствием ощутив прежнюю легкость в конечности.
С обретение сытости, проснулись прежние чувства, и, прежде всего любопытство. Взгляд обежал комнату. Без интереса скользил по скучной мебели, серым в желтый узор стенам, пока не наткнулся на обрамленный голубым квадрат. Оттуда на Ташу смотрело зарево восходящего солнца, окрашивающего макушки деревьев. Под лучами света великаны сбрасывали серо-синие одеяния, заменяя их на более привычные зеленые цвета.
Девочка и не поняла сразу, что смотрит в окно, просто не зарешеченное. Настолько привыкла к железным прутьям, что целостное изображение шокировало. Неописуемая красота ласкала взор, но насладиться ею мешало какое-то беспокойство. Оно не было вызвано страхом, просто в мозгу вертелась застарелая мысль, и не находила выхода. Таша потерла зудящую голову, пытаясь прогнать негодницу, но мысль продолжала пробиваться к сознанию. А когда достигла цели и оформилась в слова, девочку подбросило со стула.
Побег! Ведь окно, без решеток. Можно попытаться снова. Таша подбежала к окну, но на подоконник взобраться не смогла, слишком высоко. Вернулась за стулом, на котором сидела, дернула. Никакого эффекта – рука белохалатника по-прежнему сжимала одну из ножек, и никак не хотела отпускать. Девочка не смогла разжать побелевшие пальцы. Одно прикосновение к холодной, влажной плоти, чуть не выкинуло наружу вчерашний ужин.
Нервно огляделась. Табурет у двери, будто специально для нее. Кое-как дотащила тяжелое седалище до окна. Радостная, взобралась на подоконник, и ахнула. Второй этаж! Какой далекой и твердой видеться отсюда земля. Ведь обязательно разобьется. Но как хочется на волю.
Сомнения и желания боролись в Ташиной душе, пока в коридоре не послышались шаги, переросшие в стук в дверь. Если ее сейчас поймают, то обязательно накажут! Знакомый страх перед болью, пересилил призрачную боязнь разбиться, и со словами: «Брат, я иду к тебе»,- Таша бросилась на стекло.
Короткий незаметный полет в неизвестность, удар о твердое. Очнулась уже на ногах. В груди клокотало, адреналин мощно пер в кровь. Брат не даст разбиться, он ждет меня! Радостная мысль прибавила сил. На каких-то запредельных резервах и первобытной интуиции, добралась до уже знакомого дерева. Возможно, Таша избрала бы другой путь спасения, если бы знала. А искать, не было времени.
Наверх карабкалась как могла быстро, не жалея сил. Еще ярки были воспоминания о неудачной попытке, и о том, что за этим последовало. Лишь, когда глаза вместо каменной стены увидели бескрайнее и необъятное, непроизвольно замерла. От ликования захлопала в ладоши, от чего чуть не свалилась. Испуганная, торопливо перебралась на стену. Уже знакомая высь, теперь не так пугала. Девочка перевалилась за край ограды, и, сцепив зубы в ожидании удара, отпустила руки.
Пока летела, протерла телом всю стену, зато притормозила движение и отделалась лишь отбитыми пятками. Облокотилась о прохладный камень, отдавая лишний жар, дыхание вновь стало ровным. Теперь в путь, не разбирая дороги, только подальше отсюда.
Сначала шел луг, пахучий и казалось необъятный. Таша бежала в шелковистой траве, иногда лишь касаясь стеблей ступнями, иногда утопая по колено. Мчалась без оглядки, стараясь не переходить на шаг, а уж тем более, не останавливаться.
Постепенно перестало хватать дыхания. Таша буквально поедала воздух, часто и мощно, а все равно было мало. В один момент, вообще перестала замечать, как дышит, тогда решила остановиться. Таша еще никогда не бегала так много и быстро, и каково было разочарование, когда, оглянувшись, увидела ненавистные стены. Пусть далекие, но все еще различимые. Казалось, они следят за беглянкой, указывая, где искать, ловить и наказывать. Девочке до жути захотелось спрятаться от каменного взора, и она решила сменить путь в сторону невысоких деревьев. Ранее невидимое редколесье, стало новой Ташиной целью. К тому же, брат не противился тому, что свернула, а значит, поступила правильно.
Под сенью деревьев почувствовала себя гораздо уверенней. И хотя дорогу то и дело перегораживали заросли засыхающего, от чего колючего, кустарника, идти было комфортно.
Скоро стена скрылась за деревянным разлапистым частоколом. Ноги решили, что им можно передохнуть. Двигаясь прогулочным шагом, Таша любовалась окружающим миром. Кустарник рябил красными и синими ягодами, которые горохом усеивали ветки. Перезрелые плоды осыпались при малейшем прикосновении, и как не хотелось попробовать, Таша не решалась. Что-то внутри говорило «нельзя». Девочка не помнила, откуда такие мысли, но уже поняла, что их лучше слушаться. А вот насчет орехов, никаких предостережений не всплыло. Кусты лещины с радостью предлагали зрелые плоды. Сорвав несколько, Таша с сожалением вскоре выкинула. Зубы не могли расколоть орехового панциря, а камней вокруг не нашла. Правда не очень расстроилась, голод пока не терзал нежный животик.
Постепенно Таша перестала различать отдельные ягоды и листья, а скоро, и кусты. Все вокруг слилось в сплошной разноцветный ковер. Сказывалась длинная дорога, утомившая тело, да и солнце, как оказалось уже слезало с небесного купола. Природа переставала стрекотать и жужжать, готовясь ко сну, но девочка не собиралась следовать ее примеру. Брат ждал и звал.
Первый раз за все время, он звал именно к себе, а не на охоту за пищей. Таше казалось, что, остановившись, разочарует брата, и опять потеряет из виду. Поэтому продолжала идти, несмотря на сумрак и гудящие ноги.
С появлением на небе луны, ощутимо похолодало. Единожды остановившись, девочка до дрожи закоченела. Это стало очередным стимулом не прекращать движения.
Постепенно, задремала. Выставленные вперед для ощупывания веток руки, обвисли, а ноги шаркали, загребая ступнями листья. Наконец, оступившись, Таша упала. Сил подниматься не было. Так и заснула в куче листьев с болящей коленкой.
Наутро проснулась в овраге. Оказывается, сюда она рухнула в потемках. Девочка лежала на боку, утопая в листьях. Их довольно много намело в углубление. Хватило накрыться чуть ли не с головой, от того, и не замерзла.
Таша легко вылезла по пологому склону, огляделась. Ни еды, ни воды, рядом не было, поэтому решила просто двигаться дальше, как делала вчера.
День не отметился чем-то необычным. По-прежнему следовала намеченным курсом, среди редких деревьев. Справа мелькали голубые просветы – оттуда она пришла, там, начинался лес. Слева наоборот, царил полумрак от деревьев, что становились все толще и стояли чаще.
По пути оборвала про запас несколько ореховых кустов. Плоды засунула за ворот пижамной рубахи, которую заправила в такие же полосатые штаны. То и дело приходилось проверять, не выпала ли добыча. Дыры, густо усеивающие одежду, прекрасно для этого подходили.
За полдень, наткнулась на ручей, что было очень кстати. Наконец-то смогла напиться и поесть – камни-окатыши, густо усеивающие дно, с радостью продемонстрировали свое умение колоть орехи. Ручей перешла за три шага. Пришлось намочить ноги. Но прохлада только взбодрила, и подвигла на дальнейшее путешествие к самой важной в жизни цели.
Прошедший незаметно день, также незаметно ретировался, уступив место вечеру, как оказалось богатому на сюрпризы. 
Таша, умиротворенная нежными лесными звуками, сразу обратила внимание на грубо вклинившийся в идиллию конский топот. Такой она уже слышала, много раз. Любопытство тут же взлетело на максимум, и девочка не смогла с ним совладать.
Придвинувшись как можно ближе к кромке леса, Таша разглядела бегущую мимо, хорошо утоптанную дорогу, а, проползя на карачках еще несколько метров, различила первые дома поселка. Что-то внутри перевернулась, и девочка упала на спину.
Тот дом, что справа, не имеет створок на окнах, а у левого на крыше, красивый резной петушок, раскрашенный в красное с желтым. Таша не успела рассмотреть этого сейчас. Просто знала, потому что много раз видела раньше. Перед ней предстало прошлое, которое белохалатники называли сном, и которое таким не являлось.
В смятении отползла обратно в чащу. Всю дорогу в голове мелькали картинки, заставляющие то улыбаться, то пугаться. За минуты промелькнула вся жизнь, и отрицательного в ней оказалось гораздо больше. Она мучила, ее мучили. Ее боялись и  не понимали, Таша испытывала тоже в ответ. Картинки радости умирали под напором негативного, не успевая оформиться.
А была ли у нее эта радость? Ташины губы задрожали: «Нет»,- произнесла с сожалением. Откуда-то накатили слезы. Поднявшись, бросилась бежать дальше в лес.
В один момент соленое залило глотку. Закашлявшись, девочка упала на колени. Отерла глаза. Вокруг темно и глухо. Так далеко в лес, еще не заходила. Боязнь заблудиться, заставила остаться на месте. Внимание сразу привлекло огромное дерево. Выделяясь на фоне остальных, оно, наверное, было отцом этого леса. Толстые корни, не помещаясь в земле, выпирали на поверхность. Среди них набилось множество листьев – отличная постель для маленькой несчастной девочки. Зарывшись в груду красно-желтых лоскутков, Таша быстро уснула.
Мудрое, доброе дерево забрало всю усталость, наделив спящее тело жизненной силой. Но вот, оградить от беспокойных мыслей, не могло. Эти мысли и выдавили девочку из сна.
Сквозь очертания высоких крон глядело темно-синее небо, пока еще расцвеченное желтыми точками звезд. Сон больше не шел, нужно было что-то делать. На ум приходило только одно. Таша поднялась, ощутив приятную легкость в ногах. Ее ждал путь.
Как неудивительно, но мрачный лесной лабиринт не вызывал в прохождении никаких трудностей. Казалось лесной отец, приютивший Ташу, наказал своим детям пропускать ее. Легкие как никогда ноги, несли быстрее мысли. Даже замерла в один момент, испугавшись, что движется не туда. Ведь о зове брата, с радости, совсем забыла. Но скоро успокоилась. Зов никуда не делся, просто стал настолько близким, что Таша улавливала его инстинктивно. Это значило только одно, брат, рядом!
Окрыленная, неслась, не замечая ничего вокруг, уже думала, как встретятся, что скажет. Душа трепетала словно птица, которой открыли клетку после многих лет заточения. Когда к привычным звукам леса прибавилось заливное журчание, присущее быстрым ручьям, волнение достигло апогея. Не в силах поддерживать прежнюю скорость в дрожащих ногах, Таша перешла на шаг. Мелькающая действительность вновь приняла форму картинки, и девочке она понравилась. Извилистая речная лента изгибалась вокруг пологого склона, намыв вокруг целые россыпи мелких камушков. Здесь же, в особенно крутой стенке склона, Таша заметила пещерку, со всех сторон закрытую торчащими наружу корнями тех деревьев, что росли выше.
Взор затмило, а сердце забилось часто-часто. Таша замотала головой, не веря, что нашла брата. Наконец-то.
Шаги вперед давались с трудом. Казалось, к ее безмерному волнению, прибавилось и волнение брата.  Где-то под сердцем забилось второе, так же часто и гулко. Взор то и дело раздваивался, а шумы леса, сменялись пещерной тишиной. И только когда Таша перешагнула заветный порог, чужие чувства покинули.
Первое, что увидела – глаза, такие же, как у нее изумрудные, полные боли. Сразу, все, что казалось родным и любимым до этого момента, превратилось в тень. Глаза затмевали весь мир. Лишь через несколько минут решилась различить то, что было за ними. Распластанное розовое тельце легко различалось в окружающем черно-сером пятне.
Со словами: «Брат, я тебя нашла!»,- Таша бросилась вперед. Колени впечатались в землю. Девочка жадно смотрела на лежащего перед ней, и не могла наглядеться. Он был прекрасен! Хотя и так не похож на нее.
От восторга разучилась говорить, всю захлестнули эмоции. Дрожащая рука обводила контуры его тела. Девочка боялась дотронуться, не веря в свое счастье, вдруг это призрак, который развеется от единственного прикосновения.
За все время, брат не издал ни звука, но в заплывших глазах появились слезы, а губы раздвинулись в стороны, наверное, в улыбке.
День тянулся бесконечно счастливым сном. Понимали друг друга без слов. Первое, что ощутила Таша – острое желание брата ходить, как она. Сколько времени прошло, пока подняла его на ноги и, оперев о себя, вывела из пещеры, не считала. Зачем считать счастливые мгновения?
Поначалу не хотевшие даже стоять нижние конечности брата, постепенно научились держать тело, а затем и двигаться. Брат учился поразительно быстро.
Короткий отдых, сидя у входа. Таша любовалась то движущимся к закату солнцем, то братом, и всякий раз натыкалась на взгляд изумрудных глаз. Почти физически ощущала, как сильно он боится потерять сестру – ни на секунду не отпускает пальцы от ее запястья.
Поход до речушки. Несмотря на троекратно большее расстояние, чем уже прошли, этот путь преодолели гораздо быстрее. Брат учился поразительно быстро.
Таша напилась сама, и помогла напиться брату. Поначалу он не хотел или не мог принимать воду. Но в один момент, поперхнулся, сделав случайный глоток. С того момента без проблем делал и остальные.
Когда ушла жажда, вакантное место занял голод. Благо, у Таши за пазухой оставался небольшой запас орехов, а камней вокруг, валяется много. Девочка съедала один плод сама, а второй засовывала в рот брату. Он пытался жевать, подражая сестре, нелепо открывая и закрывая рот. То и дело орехи вываливались на землю. Таша терпеливо подбирала и засовывала их обратно, дожидаясь, пока брат случайно не раскусит плод, или не проглотит целиком, после чего, радуясь, давала ему новый.
Так за семейными буднями незаметно подкрался вечер. Утомленные за день работы близнецы, разом захотели спать. Нужно было успеть восстановить затраченные за день силы и эмоции. Неблизкий, если учесть, что каждый шаг давался как десять, путь до пещеры, проковыляли уже кое-как.
После холодного леса и одиночества, было так приятно лежать в теплой пещере, слыша возле уха шумное сопение брата. Наверное, первый раз в жизни, Таша засыпала со спокойным сердцем.
Грезы являлись настолько безмятежные, что проспала дольше, чем обычно, поэтому, когда веки освободили глаза, увидела не тусклую зарю, а нежный свет позднего утра.
Брат, на славу вчера находившийся, если учесть, что до этого вообще никогда не двигался, спал мертвым сном. Таша заметила, что его кожа поменяла оттенок с розового на тускло-бронзовый, а мышцы ощутимо набухли. К тому же за вчерашний день умудрился обломать все свои исполинские ногти, и теперь не так походил на зверя. Умиленной сестре сразу захотелось его порадовать. Но, чем? Идею подал урчащий желудок. Она нарвет к завтраку много орехов!
Где искать лесные лакомства, думала недолго. В памяти всплыло, что продиралась через заросли орешника, когда бежала к брату. Значит, надо вернуться немного назад. А перепутает место, не беда. В лесу наверняка есть еще кусты, что ни будь да попадется. Заблудиться Таша не боялась, зов брата служит лучше всякого маяка.
Как оказалось позже, память не подвела. Быстро и без страха двигаясь по ставшему родным лесу, девочка скоро наткнулась на развесистые кусты. Их резные ладони с готовностью демонстрировали всем желающим крупные твердокожие плоды, будто говоря: «Берите, нам не жалко». Отказываться от предложения Таша не стала.
К некоторому сожалению ближние ветки демонстрировали пустые гнезда или червивые плоды – видать Таша являлась не единственной любительницей орехов. Пришлось лезть глубоко в колючие ветки. Найдя удобное положение для тела, принялась собирать завтрак. Выбирать старалась плоды самые крупные и красивые, любовалась каждой удачной находкой.
Когда собирать вокруг стало нечего, решила перейти к следующей группе кустов. Ветки вокруг трещали, шелестели листьями. Таше даже послышались в этих лесных звуках, человеческие голоса. Хоть и показалось невероятным, но решила остановиться. Теперь ветки не издавали звуков, а людская речь повторилась снова! Тело окоченело против воли, мышцы сковал паралич.
 Не в силах пошевелиться, Таша навострила уши. Слов не разобрала, слишком невнятно говорили незнакомцы, а вот тембр и интонация показались очень знакомыми. Словно слушала говорившего совсем недавно. Не слышала, а именно слушала. Этот голос недавно обращался к ней. Услужливое сознание тут же подало картинку человека: комок страха, превратившийся в скрюченное тело, ухватившееся за ножку стула. Тот же нервно-возбужденный голос. Сомнений не было, рядом находился тот самый доктор. Белохалатники ищут ее! Не забыли!
По нутру растекся холодок – почуяв Ташино беспокойство, заволновался и брат. Его близость дала девочки силы двигаться. Выбравшись из кустов на противоположную от голосов сторону, бросилась на зов родного и любимого.  Мысленно поблагодарила лес, за то, что спрятал, хитрым способом заставив залезть вглубь кустов.
Брат уже ждал у входа, каким-то образом выбрался сам. Но Таша даже не смогла порадоваться, страх перебарывал все чувства. Взяла вторую половинку за руку:
-Понимаешь, нам сейчас нужно отсюда уйти, на время,- начала было говорить, но осеклась. Увидела, что не стоит. Брат уже поднимался. Он всю жизнь понимал сестру без слов.
Лихорадочный поиск убежища, к счастью, не занял много времени. В приятной близости от пещеры торчало множество корней, вызволенных водой из земляного нутра. Переплетаясь в змеиный клубок, они создавали нерукотворную клетку, в которую хоть и с трудом, но мог протиснуться маленький ребенок. Природа в очередной раз защищала Наташу.
Близнецы успели как раз вовремя. Только разместились поудобнее в импровизированном голове, забравшись в самую тень, как над головой раздалась речь людей. На этот раз девочка четко расслышала, о чем говорят:
-Долго нам еще брести, Сталев?- спросил знакомый голос белохалатника.
-Не нудите, Кирилл Васильевич, сколько надо, столько пройдем. А вообще, пещера в двух шагах от вас, под этим склоном,- сказал тот, кого назвали Сталевым. В голосе слышалось раздражение.
На некоторое время диалог прекратился. Сверху донеслось шебуршание скатывающихся под подошвами камней. Перед Ташиным взором, как из кошмара, появились двое. Доктор, и еще один мужчина, показавшийся знакомым. Они осмотрелись вокруг. Перепуганная девочка плотно закрыла глаза, побоявшись, что могут почувствовать взгляд. Уши опять уловили слова:
-Вот она, пещера, пойду, загляну. А вы, Кирилл Васильевич, готовьтесь ловить, если что.
-Да уж я не провороню,- судорожно сглотнув, ответил Сталеву доктор.- Такой экземпляр грешно упускать.
Несколько секунд, Таша слышала только уханье своего сердца. После, донеслось приглушенное, наверное, из пещеры:
-Черт, здесь никого нет. Но не расстраивайтесь Кирилл Васильевич, на полу отчетливые следы недавнего пребывания человека.
-Да, да, верю. Вон, у речки целая груда ореховых скорлупок, а рядом, два плоских камня, один на другом. Спущусь поближе…
Мимо корней протопало по направлению к воде. Там голос доктора возобновился:
-На камнях следы ореховой мякоти. Насколько знаю, так умеют только обезьяны и люди. А поскольку обезьян у нас нет…
Мимо Таши протопала очередная пара ног. Она же заговорила голосом Сталева:
-Вы правы доктор, это, следы деятельности человека. Должно быть Наташа не нашла брата и двинулась дальше, вдоль реки.
-Или утопилось,- Мерзкое хихиканье, на такое способны только белохалатники!
-Дай бог, что нет,- плеск от движения ног по дну – должно быть Сталев вошел в воду.- Готовьте своих людей и собак Кирилл Васильевич, по моим расчетам далеко она не ушла. Завтра с утра начнем поиски.
-Зачем же с утра? Начнем прямо сегодня, часа через три. У меня уже все готово. А до утра, знаете ли, всякое может случиться. Девочке всего пять лет,… а уже такие способности.
Больше слов Таша не слышала. Люди забрались обратно по склону и вроде как ушли. Некоторое время не решалась выбраться из убежища, но в голове все отчетливее проявлялась мысль, что надо бежать отсюда, далеко-далеко, так же, как бежала из больницы. Только на этот раз с ней будет брат и добрый лес, и побег обязательно получиться.
Но для начала, необходимо выбраться из-под корней. Это оказалось куда сложнее, чем в них забраться. Ранее радовавший маленький размер зазоров между растительными прутьями, теперь сильно мешал. Будь Таша одна, покинула бы клетку гораздо скорее, но, будучи близнецом, ощутила всю несамостоятельность брата. Приходилось карабкаться и протискиваться за двоих, поэтому и клетку преодолевала в два раза дольше. Никакого дискомфорта на этот счет не было. Таша воспринимала себя и брата единым целым. А как может половинка выбраться из неволи, не захватив с собой вторую?
В путь двинулись уже порядком уставшие, и хотя совершали бегство, делали это отнюдь не бегом. Бег еще не был знаком брату, а значит и близнецам. И, тем не менее, шаг за шагом, метр за метром, отдалялись от своего первого дома. Что бы не спотыкаться о лесные преграды, решили идти по берегу. Камней вдоль реки намыло гораздо больше, чем песка, поэтому ноги не вязли.
Когда солнце достигло середины между самым верхом и землей, брат упал. Таша подумала, что споткнулся, приподняла, даже более легкое, чем у нее тело. Мальчик взвыл, руками стиснув живот, повалился на землю. Таша не понимала, что происходит, стало очень страшно. Не зная, как поступить, просто стояла и смотрела на родное и любимое, которое с криками каталось по земле, то, сжимаясь в клубок, то, выгибаясь в дугу. Пальцы мяли живот, вдавливаясь глубоко в кожу. Там что-то урчало и ухало.
Таша ощутила тягучую боль, что сейчас терзала живот брата. Из глаз брызнули слезы жалости, колени впечатались в землю рядом. Влажными от пота руками ухватилась за агонизирующее тело, пытаясь остановить. Каждая клеточка ладоней взорвалась болью, которую сумела отобрать. Брат замер, выдав вздох облегчения, но через секунду выгнулся стонущей струной.
Барьер терпения маленькой девочки переполнился:
-Да, что с тобой!- закричала. Истеричный голос на последней ноте перерос в рев. Наташа не знала, что брат пожинает плоды первого за жизнь завтрака – пять лет без пищи не прошли даром, и это неведение сводило с ума.
За собственной истерикой не сразу заметила, что малыш затих. Замерев в позе младенца, он полными любви глазами смотрел на сестру. Ручейки слез на Ташиных щеках моментально превратились в высыхающие дорожки. Эмоции вылились в затяжной крик радости, и со словами: «Брат, ты жив!»,- девочка бросилась обнимать любимую шею.
В ответ на ласку брат затрясся, как земля под камнепадом. Наташа отстранилась, в недоумении глядя на мелко дрожащее тело, будто сдерживающее порыв разогнуться, сведенные в монолит челюсти, глаза, выпучившие на обозрение сеть красных нитей.
«Брату не стало лучше – он, просто терпит,- кувалдой обрушилось понимание.- Не хочет, что бы я плакала».
В ответ на мысли сестры, мальчик слегка раздвинул губы в улыбке, но через них вырвался стон. Таша вспомнила, как сама терпела, чтобы не причинять боль другим. Это осознание вызвало новый всплеск жалости:
-Не надо так, лучше покричи. Я не буду плакать,- сказала умоляюще.
Брат не послушал, только сильнее сжал челюсти, а зачатки бровей сомкнулись на уже морщинистой переносице.
«Няня страдает из-за Таши, значит, Таша должна убежать,- вернулась застарелая мысль. От нее отпочковалась другая.- Брат страдает из-за Таши, значит…»
Тело подскочило вслед за ногами. Таша посеменила в лес, приговаривая, что она недалеко, до ближайшего дерева. А там подождет, пока брат не станет прежним.
Ожидание оказалось совсем нелегким. Брат действительно отдался боли, не сдерживая себя. То и дело девочка вскакивала с места, в порыве бежать на помощь, и только пугающе мудрое сознание удерживало от ошибки.
«Своей любовью и лаской, ты сделаешь только хуже,- говорило оно.- Брат вновь начнет сдерживать себя, а терпеть такую боль, невозможно».
Таша подчинялась. Сидела, вдавив спину в кору дерева. Всеми силами старалась забрать часть его боли, и пару раз тело свело нечеловеческой силы судорогами. Девочка улыбалась сквозь слезы от осознания, что смогла облегчить страдания второй половинки.
Когда всякие звуки, издаваемые братом, прекратились, сломя голову ринулась к реке. Истощенный близнец спал. В другое время Таша бы порадовалась этому, но сейчас им нужно было идти. Не решившись будить измученного малыша, просто взвалила его, себе на плечи. Через пару тяжелых шагов в груди забурлила ярость возмущенного брата. Щуплое тело за спиной ожило. Дальше, близнецы шагали нога в ногу.
По мере движения, окружающая природа, начала неуловимо меняться. Неизменно сопровождавшая близнецов река, ускорила бег, и как показалось Таше, несколько расширилась. Отполированные водой валуны, встречались все дальше от берега, а песка под ногами заметно прибавилось. Иногда в сыпучих зернах увязали ноги, от чего тратились драгоценные капли сил.
Брат по-прежнему шел вровень с Ташей, самостоятельно преодолевая все препятствия. Любые попытки помощи со стороны сестры, пресекал на корню, тут же стараясь задать высокий темп. Такое упорство брата помогало близнецам быстро преодолевать дорогу. Никаких заминок и остановок, Таша даже успокоилась. В сознании девочки начал оформляться хрустальный замок ее мечты – дальнейшая жизнь с братом. Башенка за башенкой замок рос, принимая очертания красивой манящей сказки. Уже на закате солнца, когда Таша начала подумывать о предстоящем ночлеге, замок потряс удар. Сказка разлетелась на тысячи осколков. Это случилось, когда брат упал во второй раз.
Не было никаких криков и корч, только шумное дыхание и пульсация в перегруженных ногах. Загнанные мышцы дергались в агонии, подобно умирающим лошадям.
На этот раз Таша  не стала сдерживать брата своим присутствием и сразу же тихонько удалилась в лесные массивы. Природа вокруг жила, не зная забот. Под ногами пиликали неутомимые кузнечики, над головой слышались вечерние птичьи трели, а где-то в отдалении заливисто лаяла собака. Собака! Давний знакомый, паралич, прилип к позвоночнику. Их уже нагнали!
Таша в беспомощности окинула взглядом лес, небо. Алый диск почти коснулся горизонта, скоро стемнеет. Нужно продержаться совсем немного и спасительная ночь укроет. Девочка прижалась к ближайшему стволу, губы коснулись шершавой, как язык кошки, поверхности. Прошептала: «Лес, милый, помоги, не дай догнать. Ты, мой друг». Не дожидаясь ответа, отстранилась. Ноги побежали в направлении реки.
Брат встретил Ташу на четвереньках. Как только показалась из-за деревьев, по-звериному начал двигаться вперед. Сестра нагнала через несколько метров, подхватила за талию. На этот раз, сопротивляться помощи брат не стал. Припадая на правую ногу, старался двигаться также быстро, как раньше, не обращая внимания на боль. Возникающие в мышцах судороги, мозжил кулаком. Взгляд застыл на солнечном диске.
Собачий лай, пока еще призрачно-туманный, упорно врывался в окружающую близнецов действительность. Ощущение мира вокруг, менялось. Таша сразу и не поняла, что не так. Только когда вгляделась в сумрак, увидела, как неожиданно уменьшилось количество деревьев вокруг, и, что лес остался только справа и сзади, там, откуда лаяли собаки. А перед взором теперь расстилалось гладкое, величественно-спокойное и бесконечное. Подсвечиваемая солнцем водная гладь растекалась во все стороны, не имея границ и берегов. Та синяя ленточка, что сопутствовала близнецам всю дорогу, безвольно исчезала в этом великом, ниточкой теряясь на фоне бескрайнего полотна.
Завороженные близнецы на время забыли обо всем. Лишь когда вода коснулась ног, очнулись. Собачий лай звучал, казалось, над ухом. Теперь, к нему прибавилась человеческая речь:
-Кирилл Васильевич, Вадим Александрович, вон они, у берега,- кричал кто-то.- Шарик выследил, молодец!
Но Таша даже не обернулась на голоса. Солнечный диск опускался все ниже, растворяясь в бескрайнем. След тянулся от горизонта, до берега, к ногам близнецов. И чем меньше оставалось от алого круга, тем шире и ярче становилась солнечная дорога – путь в другой мир, светлый, и очень добрый, ведь туда, уходит солнце. Близнецы, не сговариваясь, шагнули вперед. Еще шаг, еще. Там их никто не достанет, никто не найдет!
Тела все глубже погружались в жидкий, и отчего-то холодный огонь. Алый свет окончательно затмил взор, прежний мир таял, превращаясь в скопище ярких пятен. Оттуда еще долетало эхо слов:
-Стойте! Да стойте же! Никто вас не тронет. Ташенька, мы отведем тебя к папе. Папа, ты помнишь?
Папа. Что-то знакомое воскресло в груди, и умерло, когда оборвалась последняя нить со старым миром. Жидкий огонь завладел всеми чувствами, заполнив рот, нос, уши. Близнецы уходили в страну своей мечты.