Dort Oben рабочее название. Наброски

Предисловие.

То, что вы сейчас прочитаете, назвать мемуарами можно с большой натяжкой. Рукопись, под которой подписался полковник, барон Иван Карлович Левенштерн, представляет собой скорее монолог, а если быть более точными - эдакий table talk. Не вдаваясь в угрюмое описание в стиле "что я видел", этот безусловно неординарный свидетель "золотого века", герой 1812 года, декабрист, философ и просто интересная личность смелыми и яркими штрихами описывает время, в которое ему довелось жить, людей, которых знал (а многие из них - персонажи вполне исторические, вершившие судьбы России), высказываемые им идеи небезынтересны, а наблюдения неожиданны, но точны. Так что манускрипт под названием "Observations de ma vie" ("Наблюдения моей жизни"), случайно найденный в одной из разоренных революцией лифляндских усадеб, по праву можно назвать ценным источником для историков царствования Александра Первого и его младшего брата, а также войны 1812 года, декабристского движения. К сожалению, об авторе известно немногое, и то в основном - из данного документа. Иван Карлович (Иоганн Вальтер) Левенштерн, конечно, упоминается в хрониках войны и в некоторых, к слову, гораздо более пресных и скучных мемуарах его более знаменитых современников, но подробности теряются в их страницах. А жаль, ведь, судя по всему, личностью этот скромный полковник в отставке был яркой и, в некоторой степени, выдающейся даже на фоне дворянства того времени. Впрочем, занять приличествующую своему интеллекту и знаниям позицию барону помешали не столько внешние, сколько внутренние обстоятельства - Иван Карлович, по его собственным словам, "с некоторых пор занял позицию наблюдателя, созерцателя, а не деятеля и вершителя..."
Рукопись Левенштерна ценна и тем, что разрушает многие сложившиеся стереотипы касательно некоторых исторических персонажей и событий. Так, будучи родственником графа А.Х. Бенкендорфа, будущего шефа жандармов, и пройдя с ним бок о бок почти все наполеоновские войны, полковник описывает его далеко не в тех однозначно тендендиозных красках, которыми о нем рассказывали враждебно настроенные современники. Впрочем, дифирамбов в адрес Бенкендорфа (так же, как и других героев повествования) Левенштерн не допускает. Войну 1812 года и атмосферу 1800-х Иван Карлович тоже описывает небанально, не так, как мы привыкли видеть в учебниках и "проверенных и одобренных" монографиях. Мы приводим некоторые выдержки из "Наблюдений моей жизни", написанной в основном на французском (за исключением отдельных фрагментов на немецком языке). Надеемся, они покажутся вам интересными и любопытными.
Редакция.

Краткая биографическая справка: Левенштерн, Иван Карлович (1785-1858), полковник, кавалер орденов св. Георгия 3 и 4 степеней, св. Владимира 3 степени, св. Анны 4 степени, прусского Pour le Merite и "Железного креста". Родился под Либавой, полчил вначале домашнее образование, затем учился в Петершулле (Рига), пансионе аббата Николя (СПб), на медицинских факультетах Дерптского и Гейдельбергского университетов. Доктор медицины (специализация - хирургия). Начал военную службу в Конногвардейском полку (1801) корнетом, спустя два года, получив звание поручика, взял длительный отпуск по болезни и в это время уехал на учебу в Дерптский университет. В 1806 году, получив степень магистра медицины, восстановился в гвардии, отправился на театр военных действий в Пруссию, отличился в сражениях под Фридландом, Прейсиш-Эйлау, был награжден орденом св. Анны. В 1809 году отправляется получать докторскую степень в Гейдельберг. В 1811 году участвует в русско-турецкой войне, получает орден св. Георгия за храбрость в сражении под Рущуком. В 1812 году входит в летучий отряд генерала Винценгероде, из ротмистров получает повышение в полковники за отвагу при сражении под Полоцком, является фактически "правой рукой" непосредственного главы партизанского отряда генерал-майора А.Х. Бенкендорфа. Затем, в 1813 году, получает под свое начало драгунское подразделение. Отличился в сражениях за Люнебург Берлин, Потсдам. Во время "битвы народов" под Лейпцигом его полк попал в окружение, две трети бойцов погибли, сам Левенштерн был тяжело ранен, получил св. Георгия 3 степени и св. Владимира. После выздоровления командует двумя уланскими эскадронами и казачьим полком в битве при Фершампенуазе. В 1814-1816 гг. пребывает в составе оккупационного корпуса в Париже. В 1817 г. под его началом - Апшеронский гусарский полк, в 1818 г. - Белгородский драгунский. Был членом нескольких масонских лож, в том числе Les Amis Reunis, "Соединенных славян" и ложи Изиды. Предположительно в 1822 г. вступил в Южное общество декабристов по рекомендации С.Г. Волконского, но активной роли в деятельности общества не играл, в собраниях почти не участвовал. Тем не менее, в 1825 г., будучи в Петербурге, был арестован и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Благодаря содействию А.Х. Бенкендорфа был оправдан. Однако данное происшествие сказалось на карьере полковника, и он в 1827 г. подал в отставку и уехал в свое прибалтийское поместье. Там занимался теоретической и практической медициной, заслужив репутацию "барона-лекаря" среди местных крестьян, писал публицистические статьи, литературную критику, а также художественную прозу. Скончался в 1858 г., не оставив наследников. Некоторые из его произведений были напечатаны в "Северной Пчеле" Булгарина в разделе фельетонов под псевдонимом "Le Captain d'Evidence".


Я не хочу в подробностях останавливаться на детских воспоминаниях, упомяну только, что несмотря на свое полу-сиротство, от одиночества и заброшенности не страдал. Меня и Эрику, младшую сестру, окружала шумная и веселая ватага кузенов и кузин, и Бенкендорфов, и Левенштернов, не считая латышских ребятишек. Впрочем, я довольно рано бросил игры и засел за книги, чем повергал в недоумение своих более беззаботных и легкомысленных родственников и товарищей. Мне всегда было интересно, как все устроено изнутри - от игрушек и механизмов до тел живых существ, впрочем, я слишком любил беззащитных зверюшек, чтобы поддвергать их иссечению. Позже начал интересоваться алгеброй и арифметикой, влет решал задачки, над которыми безуспешно бились мои кузины, особенно Дотти. Добрался я и до отцовского шкафа со временем. "Энциклопедия" Дидро не увлекла меня так, как моего товарища Юргена фон Бриггена, больше понравился точный, как хирургический скальпель, Декарт, который надолго сделался моим кумиром.
Однако я даже не рассматривал перспективу стать кабинетным ученым или университетским профессором, а возможно, и сам напишу научный труд. О том, что военная карьера для меня неизбежна, я знал с самого раннего возраста.

Вкратце поясню о моих родителях и о том, кем нам точно приходятся Бенкендорфы. Левенштерны, по семейной версии, пришли завоевывать Лифляндию из нищей Вестфалии. Им принадлежало множество земель, в том числе, Асс, где мы с Эрикой родились и выросли. Сестра моего деда - та самая знаменитая Софья-Августина фон Левенштерн-Бенкендорф, "царица Ливонии", нянька цесаревичей Александра и Константина. Ее я вообще не помню - она умерла за два года до моего рождения. Портреты и воспоминания изображают ее властной женщиной с задатками настоящей ведьмы. В частности, ей было присуще умение не просто видеть, а просто предопределять будущее. Я материалист, поэтому считаю, что моя двоюродная бабушка как личность сильная и властная воздействовала на более слабую родню и давала некие установки, которые те каким-то образом неосознанно запоминали (впоследствии я часто встречался с такими "неосознанными воспоминаниями", определявшими судьбу) и воплощали в жизнь. Кажется, все мастерство так называемых "ведьм" на таких установках построено. Одним из людей, на которых баронесса фон Бенкендорф оказала однозначно роковое влияние, был мой родной отец, ее племянник, Вольдемар-Эдвард фон Левенштерн. Она приходилась ему не только теткой, но и крестной, была практически вместо матери и надавала ему столько установок-"пророчеств", что последствия их хватило и на мой с Эрикой век. Отец мой рос вместе с братьями Бенкендорфами, Христофором, Германном и Георгом, так как остался сиротой в довольно раннем возрасте.  Его братьев Андреаса и Рудольфа, которые были значительно младше его, воспитывали другие родственники, семейная связь прервалась, и с родней по линии дядей у меня только шапочное знакомство. Бенкендорфы были намного ближе.

Мой отец всегда хотел быть "правильным" остзейцем. Даже не остзейцем, а самым настоящим пруссаком. Когда Христофор Бенкендорф вошел в когорту "гатчинцев" покойного императора Павла, он с радостью последовал за ним, и занимался шагистикой, фрунтом, выпушками и петличками гораздо самозабвеннее, чем кузен. Отец всегда был натурой увлекающейся, любая идея могла его увлечь до самозабвения. Павел не чаял в нем души, ибо, надо признать, характером они были весьма схожи. Естественно, когда Павлу наконец-то досталась власть, наша семья (как и семья Бенкендорфов) возвысилась.

После того, как Христофор Бенкендорф женился на Анне Юлиане Шиллинг фон Канштадт, ближайшей наперстнице новой императрицы, мой отец нашел в своей родственнице отличного друга. Замкнутый и сухой кузен никогда ему не был близок, а образованная и впечатлительная девушка была для него лучшим поверенным. Нет, ничего большего - просто дружба, ибо на тот момент сердце ее было уже занято - и не мужем, а его младшим братом, лютеранским пастором Георгом. Впрочем, в то время он еще не был пастором, а был повесой-беспредельщиком, навроде своего будущего, тогда еще не родившегося племянника Александра. Интересно, что греховные чувства Анны-Юлианы к своему деверю вспыхнули в том же месте и в тот же час, когда завязался роман моего отца с матерью.

Свою мать я почти не помню и знаю о ее жизни только из третьих уст. Она была певицей в сводном хоре итальянской оперы, приехавшей в Ригу на гастроли. Звали ее Изабеллой-Луизой Джиотто, родом из бедной семьи судебного поверенного в Сиене, чем покорила она сердце моего отца, я так и не знаю, известно только, что для него это не было простым театральным приключением. Он стал верным поклонником скромной певички. Узнав, что она беременна, отец убедил ее оставить сцену, увез ее к себе в поместье и спешно, без помпы, женился. Спустя три месяца после этой свадьбы родился ваш покорный слуга. Следом за мною, через год - моя сестра Эрика. В ее родах мать умерла.

Как я уже сказал, мать я не помню, портретов не сохранилось, а воспоминаниями мой отец делился крайне неохотно. Но в моем подсознании остались некоторые обрывочные картины, полузабытые мелодии, звуки мелодичного романского языка, которому мне не составило никакого труда обучиться... Воспитывала нас с Эрикой няня-латышка, несколько туповатая молодая девушка, верящая во всякую чушь и любящая нас запугивать всевозможными ужасами. Потом мы стали тесно общаться с Бенкендорфами - как когда-то мой отец. Учился я практически вместе с Александром и Константином. Константин был романтичным, меланхоличным, избыточно серьезным и замкнутым юношей. "Страдания юного Вертера" потом стали его настольной книгой. Иногда он напоминал своей рассеянностью и некоторой замедленностью мою первую няню. Его старший брат был полной противоположностью. С ним я сошелся более близко, и наши отношения приняли совсем братский характер. Алекс с детства отличался довольно дерзким нравом, ненавидел книги и меня с Константином презрительно обзывал "ботаническими юношами", больше всего любил лошадей, драки, оружие и мечтал о том моменте, когда поступит в полк. Мне бы не обращать на его выпады и подначивания внимания, как его брат, воспринимавший Алексовы тычки и зуботрещины, дразнилки и дерзости как неизбежное зло и никогда на них не реагировавший, но во мне это пробуждало здоровую злость и гнев. Вскоре я, забросив "Энциклопедию", присоединился к Алексу в его забавах с ватагой смотревших ему в рот латышских мальчишек и сам начал мечтать о карьере кавалериста.