Сны старого человека

Блажен кто покинул сей мир в расцвете сил. Он не узнает старости. Очень плохая это пора в жизни человека. Когда уже ты не в силах что-либо изменить в своей жизни, от тебя уже ничего не зависит, тебя перестали приглашать на дружеские посиделки «с рюмочкой чая», спрашивать твоего совета, но ты еще жив, ощущаешь мир почти так же остро, как и десять лет назад. Но нет, ты уже чужой в этом мире, и тебе из всей богатой палитры жизни остались только сны.

Лишь в них ты по-прежнему полноправный член общества, еще к чему-то стремишься, чего-то добиваешься, с чем-то вступаешь в непримиримую борьбу. Жизнь не сразу обрывается смертью, она сначала уходит в мир грез.

Разные сны снятся разным людям. Старшеклассникам снятся экзамены, маленьким детям – сказочные герои, миллионеру снится роскошь, а бедному – труд и работа. Сновидения сапожника никогда не приснятся ювелиру, а сновидения старика – маленькому мальчику.

А вот наоборот – сколько хочешь. Ты запросто во сне можешь стать снова маленьким. Мне вот часто снится мама, как когда-то давно, и сейчас мы с ней ходим «по бабуры» ранней весной по еще не растаявшему в чаще снегу, отыскиваем робкие проталинки на просеках и опушках полянок. Мама молодая и красивая ловко подрезает первые весенние грибочки. Будет чудесная жареха в сметане, я остро чувствую ее вкус, бегаю по опушке от одной проталинки к другой и радостно кричу: «Мам, иди сюда, смотри как здесь много, всё усыпано!»…

А то снятся сны про учебу. Школьные мои годы не оставили никаких воспоминаний, пришлись они на пору послевоенную, тяжелую, вообще из тех времен только пересыльная тюрьма снится, в которую мы с мамой ходили, относили передачи нашей квартирантке-беженке двенадцатилетней Ниночке Второвой, посаженной на 12 лет за стакан патоки. И снова как тогда, много лет назад, стоим мы в очереди. Люди вокруг меня все такие огромные, шапка постоянно налезает мне на уши, а сверху на потолке раскачивается на ветру лампочка в темно-зеленом абажуре-тарелке: «Хрук-хрук»…

Снится как мы с отцом приходим с Октябрьской демонстрации замерзшие и голодные, а мама подает на стол свои знаменитые тройные пельмени, а папа вынимает из холодильника запотевший графинчик и мы выпиваем по рюмочке просто за хороший морозный солнечный день, а пельмени тают во рту, и аромат от них наполняет всю комнату от стены до большой русской печки, которой давно уже нет, так же как нет и мамы, и папы, а скоро не будет и меня, и этому сну будет уже некому сниться.

Вообще-то папа был мне не родной, своего родного я живым не видел, он ушел на фронт, когда мне было всего 20 дней, ушел и не вернулся, но он мне тоже снится. Снится всегда таким, каким он остался на большой настенной фотографии: в красивом старомодном костюме и с добрыми, широко открытыми глазами. Ему навсегда осталось 22 года.

И вот аспирантура в Москве снится часто. В снах этих я как и тогда хожу по абонементу на фортепьянные концерты Марии Гринберг в Большой зал и Зал имени Чайковского, с друзьями катаюсь на коньках в Парке Горького, или один-одинешенек в огромной лаборатории глубокой ночью работаю на старой, еще немецкой, разрывной машине. Всё мне кажется, что вот-вот и откроется мне тайна неравенства нулю граничного давления в зоне контакта отжимных валов. Тогда я это доказал математически, и процесс отжима этот факт подтверждал, но измерить это давление я так и не смог, не было тогда таких приборов, да и сейчас не знаю есть ли, вот и осталось это в моей памяти навсегда немым укором.

Снятся жаркие левады Херсона, где я любил загорать, лежа с книжкой на потном общежитейском полотенце. Снятся корабли на рейде в Торговом порту, безумно красивый парусник «Товарищ» и острый запах улицы Суворова с ее прекрасными экзотическими, как и всё в приморских городах, магазинами…

Но чаще всего снится моя любимая работа. Я хожу по огромному залу, уставленному столами и чертежными приборами-кульманами, и ищу свое место. Но на всех местах сидят люди, а моего места нет. Выхожу в коридор, и встречаю своих друзей, которых уже давно нет в живых. Мы радостно обнимаемся, делимся новостями, как будто не виделись всего ничего. Странное это ощущение: я осознаю, что человека этого уже нет, но ни чувства страха перед смертью, которой я так боялся в детстве, ни самого восприятия самого факта смерти этого человека нет. Мы общаемся как двое живых, да и как могло бы быть иначе, ведь мертвые не общаются и анекдотов про Брежнева не рассказывают.

Я как будто никуда не уходил, и институт наш по-прежнему жив, и директором у нас по-прежнему Алексей Иванович Коньков, и в моем отделе нелады с планом, и надо вот ехать в Госкомитет с корректировкой.

Я вновь и вновь переживаю то, что не дожил, не добрал тогда, в реальной жизни, пытаюсь открыть, изобрести то, что не смог изобрести тогда. И чувствую, что вот-вот изобрету, но ночь кончается, и часы на стенке кашляют. Через пять минут пробьют шесть, пора вставать.

Но чаще всего когда я просыпаюсь, я чувствую, что проснулся в моем номере в мюнхенской гостинице. Сейчас позвонит горничная и скажет, чтобы я не опоздал на завтрак. Но открываю глаза, и вижу вместо огромного телевизора книжную полку, и понимаю, что поездка на Кингзее мне не светит.

Старость – время раскаяния. Неужели есть люди настолько счастливые, что не совершили ни одного плохого поступка? Потому что к старости поступки эти воспринимаются как тяжелейшие преступления. Не верьте, что время лечит, - действительно «оно не лечит, а оно калечит, и всё проходит вместе с ним», как пел Высоцкий. И оставаясь наедине с собой, перебираешь все обиды, которые сделал другим, и пусть и невольные раны, нанесенные некогда самому себе. Но жизнь не вернуть назад, да и не надо.

Я, будучи молодым, часто мучил себя вопросом, что же такое мудрость, которой так славятся старики? Что же это такое, что молодому недоступно? Нет, поговорку «Если б молодость знала, если б старость могла» я понимал, но это была не мудрость, а всего лишь констатация разницы в физическом состоянии.

А мудрость, оказывается, состоит в том, что даже если бы можно было прожить жизнь сначала, там, в прошлом, ничего менять нельзя, иначе здесь, в настоящем, пропало бы что-то, что бесконечно тебе дорого. Потому, наверное, мудрость не дается молодому: она ему ни к чему.

Старайтесь, ребята, жить так, чтобы не было мучительно больно… нет, не за бесцельно прожитые годы, хотя и это важно, нет. – за вольные и невольные прегрешения свои. Не обижайте мать свою и дорогих вам людей, ибо каждая обида эта стократно ударит вас потом в сердце.

Будьте осмотрительны в отношениях с противоположным полом, ибо от них родятся дети. Многие соблазны приготовила нам природа, иные порой совсем непреодолимые, - у нее на нас свои планы, и нас у нее миллиарды, разве будет она думать о каждом? Но мы существа мыслящие, и должны непреодолимое преодолевать.

Вот все вспоминаю повесть Льва Толстого «Отец Сергий», в которой идет речь о бывшем гвардейском офицере, ушедшем в монахи и жившем уединенно. Слухи о бывшем красавце-офицере, принявшем постриг, доходят до компании отдыхавшей неподалеку от пещеры монаха. Красивая развратная женщина пытается соблазнить его, - и отец Сергий вынужден отрубить себе палец, чтобы не поддаться её чарам.

Жить нужно по правде, всегда помня, что нет ничего, за что не пришлось бы держать ответ перед своей совестью. Она – более безжалостный судья, чем все судьи мира.

И очень тяжело одиночество. Счастлив тот, кто встречает старость, окруженный детьми и внуками. Всегда имейте это в виду, милые мои юные друзья. Счастья вам!

Валентин Спицин.