Ангелы и Высоцкий

          Сидели, раз Ангелы в райских кущах и радовались. Пили чай из старого самовара и торт кушали.  Да и как им было не радоваться, если вчера у них была зарплата. А сегодня была суббота, законный выходной. Пили они чай, на арфе и гуслях играли, и песни весёлые пели. Да, слова были у тех песен весёлые, а мелодии, протяжные и тоскливые. Но не потому, что ангелы трезвые были. Потому, что фольклор у них такой, своеобразный. Ангелы, они почти как люди. Только живут на небесах, с крыльями и ушей у них нет. Вместо ушей, небольшие отверстия. Но они их внешнего вида не портят. Потому что не видны из-под белых и золотых кудрей. И песни они поют не только тогда, когда водки выпьют. Могут и без неё, когда их Творец об этом попросит. Любит он очень, это  хоровое пение. Радовались три Ангела зарплате и завидовали тем Ангелам, которые сейчас на сверхурочных или в командировке на грешной земле находились.  Понимали, что те там сейчас не с чаем и тортом своим зарплатам радуются. Там, внизу, это дозволялось. А здесь, ни-ни. Очень за это дело Творец серчал и гневался. Вот так пели они, кушали, мозоли на пальцах от гуслей и арф натирали, а всё что-то не то.
         Видят, идёт мимо них по аллее Высоцкий. Точно такой, как на старых земных фотографиях. Джинсы расклешенные. Рубашечка джинсовая. Курточка кожаная. Ботинки на высоком каблучке. Волосы длинные. Только привычных гитары в руках, и сигареты во рту, не хватает. И взгляд какой-то не его, отрешённый и безразличный. И ступает он плавно  и осторожно.  А ведь трезвый и не «под кайфом». Бросили Ангелы свои инструменты терзать и закричали: «Высоцкий! Высоцкий! Глядите, сам Высоцкий!» А самый старший среди них позвал: «Семёныч! Подходи! Тортика с нами покушай!» Остановился Высоцкий. Постоял.  Затем этой же плавной походкой к Ангелам подошёл и говорит: «Здорово, пацаны! По какому поводу гульбаните?» Ангелы, хором и наперебой, объяснили ему эту причину. «Зарплата? И вот так, с тортиком? - Изумился Высоцкий, и на миг из-под его густых бровей мелькнул привычный острый взгляд. Но тут же взгляд потух. И глаза потухли. И голос.  – Правильно, уважаю. От водки одни неприятности и болезни». Присел аккуратно на край скамейки. От чая не отказался, только попросил заварки побольше налить. А блюдечко с куском торта в сторону отодвинул. Сидит, в стакан дует, чай пьёт. А Ангелы переглядываются. Думают, о чём ещё Высоцкого спросить. Наконец, самый младший, с не закостеневшими мозгами, сказал: «Скажи, Высоцкий, а правда, будто тебе Чёрный Ангел с грешной земли водку таскает?» Спросил он это с двойным смыслом. Во-первых, из любопытства. Во-вторых, если Высоцкий «расколется», то обоих их Творцу «сдать".
         - Брехня, - мгновенно ответил Высоцкий, будто он ждал этого вопроса. – Все вы здесь правильные, как Уголовный Кодекс. Мне даже в ОВИР было проще. Даже с ребятами с Лубянки было попроще. Хотя, понимаю. С нами, со спецконтингентом, так и надо. Ни одной поблажки. Нам только дай волю, всё здесь замусорим и истопчем.
         - Что, сады сторожат? И стреляют без промаха в лоб? – с улыбкой спросил Ангел.
         - Нет, врать не буду, охраны не видно, - не понял этой его шутки Высоцкий. –Культурно очень. Скамеечки везде, урны, таблички «По газоном не ходить».  Но тоска, хоть волком вой. И гитару отняли. Да эта Ангелисса ваша толстожопая, когда сюда доставили, какой-то дрянью меня напичкала. Тварь очкастая. Простите, что ругаюсь. Жизнь свою земную помню. Роли в кино помню. Баб помню. Одним словом, всю шелуху. А стихи и песни – не помню.  Словно отрубило. – Пожаловался он. – И, вообще, за что меня сюда, в кущи? Чем заслужил? Врать не буду, жизнью праведной похвастать не могу. Выпивал, на иглу сел, сквернословил, женщин менял, друзей своих обижал.
         - Это не Ангелисса, это Херувимиха, - поправил его младший. – И был это Бальзам Райского Забвения. А почему ты здесь, это нам не ведомо. Об этом только Творец знает. Ты, Семёныч, об этом его спроси, - посоветовал пожилой Ангел
         - И спросил бы. Да видел его только раз. При поступлении. Но тогда, не до этого было. После смерти как чумной ходил, и пойло это ваше. Ну, бальзам. Пацаны, вы же все внизу бываете. Расскажите, как они там. Севка, Ванька Бортник, Любимов, Марина, сыновья?
         - Этого мы тебе не можем. Инструкции, - сказал самый молчаливый Ангел.
         - А почему здесь так тоскливо? Нет, компания вроде неплохая. Никулин, Папанов, Урбанский, Андрюха Миронов, Булат, Васька Шукшин. Но все мы тут как зомби. Четвёртый десяток годков минул как каждый день одно и то же. Одно развлечение, в Купели Очищения поплескаться…
         - Не скучные, а осенённые Благодатью Творца. А какие Никулин анекдоты рассказывает! Умора!                - восхитился молодой.
         - Это умора? Умора, когда я их первый раз слышал. А когда в пятидесятый слышу, охота ему в зубы съездить. Нет, вот ты, с проплешиной, скажи, почему я других здесь не вижу? – спросил Высоцкий и ткнул в грудь пожилого Ангела.
         - Кого тебе ещё не хватает? – спросил пожилой и надвинул на плешь прядь волос.
         - Почему других поэтов нет? Есенина, Пушкина, Блока? Что, или больше меня грешили? Где Толстой, Чехов, Булгаков? Сталина, почему не вижу? Очень мне охота с ним за прошлую жизнь потолковать! – с напором говорил Высоцкий. И врезал кулаком по столу. Да так, что самоварная крышка вверх подскочила.  Но смолк, и продолжил тихо и спокойно. – Что, неужели все в Преисподней? Тогда за что Он так меня? В наказание?
         - Ну почему все. Есенин и Пушкин здесь. Только ты на первом уровне, а они на втором. Да и пора тебе, Семёныч, от старого времени отвыкать. Это там у вас тридцать лет. А у нас, тридцать минут. Не горюй, привыкнешь. Они когда здесь поначалу оказались, тоже Творцу много хлопот доставляли. Не могли от вредных привычек отвыкнуть.  Было дело, и водку доставали, и хулиганили. Даже Революцию тут хотели устроить. Но образумила их Воля Творца. Теперь уже на втором уровне. Ходят там благостные, лицами просветлённые и улыбаются. Те, кто туда доступ имеют. нарадоваться на них не могут. А остальные, кто где. Кто в Преисподней, кто в Чистилище, кто «в расходе». А ты сразу сюда, хвала Творцу
         - Что, постоянно улыбаются? – спросил Высоцкий.
         - Постоянно, - хором сказали Ангелы и затрясли своими кудрявыми головами.
         - Нет, я такого не хочу. А как от вас в Ад попасть можно?
         - Можно. Но очень редко это случается. Хорошо Бальзам Райского Забвения ваши мозги прочищает. Да и милосердие нашего Творца бесконечно, - сказал младший.
         - Да, за последние века только Мишка Лермонтов и матрос Железняк до этого допрыгались. Ладно, этот, матрос. Но Лермонтов, приличный с виду человек, дворянин…
         - Ты мне поподробнее расскажи, как они этого заслужили, - спросил Высоцкий.
                В это время их на мгновенье накрыла тень. Все они посмотрели вверх. И увидели пролетевшего над ними Чёрного Ангела. «Повезло чёрному. – Проводив его взглядом, сказал молчаливый. – Только что с грешной земли. Попил теперь там водочки».
         - Ну, пацаны, пора мне! – встав с лавочки, сказал Высоцкий. Затем взял со стола пару кусочков торта и пояснил. – Вечером, за ужином, скушаю.
         - Высоцкий! Посиди! Не торопись! До ужина ещё не скоро!- сказал молодой.
         - Это, блин, не могу. Опаздываю. У меня сейчас Купель. По расписанию.
И хотя Высоцкий пошёл в сторону противоположную той, в которую пролетал Чёрный Ангел, бдительность Белых Ангелов ему усыпить не удалось. Один из них, молодой, не поленился, завис метрах в пяти от поверхности, и минут через пять доложил: «Ага, озирается. В кусты нырнул. Назад, пригнувшись, бегом припустил».
         - Вот и спёкся наш негр. Точно, к нему Семёныч лыжи навострил, - сказал пожилой и с проплешиной. – Да, непорядочек.
         - Он что, водки ему принёс? Надо к Творцу поспешить, - спустившись на скамейку, сказал молодой.
         - Не торопитесь, успеем, - сказал молчаливый.

Вот так сидели Ангелы, доедали торт, допивали чай и ждали. Через час дождались. Из той половины райских кущ, куда пролетел Чёрный Ангел и проскользнул Высоцкий, послышались слова песни. Сначала, тихие и неуверенные:

         «Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем, -
          Как бы так угадать,  чтоб не сам - чтобы в спину ножом…»

         - Ну. всё, пора к Творцу. Пока они бутылку пустую, не спрятали, - сказал старый.
         - Не спеши, дай послушать, - сказали молодой и молчаливый.
А хриплый надорванный голос набирал громкости и мощи:

         «…как ржанёт коренной! Я смерил его ласковым словом,
         да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл…»

         - Всё хватит. Узнает Творец – не поздоровится. Молодой, лети. Личные бонусы наберёшь, -  сказал плешивый. – Сами знаете, нарушение инструкции. Знали и не доложили.
         - Сидеть, - приказал молчаливый.
         - Нет, не полечу. Пошёл ты, вместе с бонусами, - ответил молодой.

         «…и апостол старик – он над стражей кричал-комиссарил-
         он  позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять…»

         - Правильно, - одобрил его молчаливый, - Что же мы, совести, что ли не имеем. Для человека это последняя радость. Песни свои вспомнил. И поёт. Смотри, плешивый, если Творцу его «сдашь», не обижайся. Я, гадом буду, тебе этого никогда не прощу.
         - А я чего, ничего. Только боязно, - ответил пожилой.

         «…всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
         мне – чтоб были друзья, да жена – чтобы пала на гроб…»

         Гремела песня над райскими кущами. С такой силой и мощью, словно звуки эти исходили не из обычной человеческой глотки, а из сотен многоваттных колонок. Дрожали, клонились, словно под напорами бури, яблони. И сыпались вниз, разбиваясь и брызгая сладким приторным соком, бледно-розовые райские яблоки…

         Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок.
         Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!
         Я тебе привезу – ты меня и из рая ждала!
                29.01.12