Арбалета и два мифа 8 глава

Свиток VIII. Турнир.

    Вспоминая эту историю, Арбалета невольно улыбалась. В дверь постучали, когда она была уже совсем готова. Констэ. И Аомета впервые рада его видеть. Она ловила себя на мысли, что боится преследования Дананжерса, она постоянно думала о нём, о его странном вчерашнем поведении. И это "вьющееся молоко" вокруг окна... Хотя, это же раньше была её комната, цветы вполне могли остаться с тех пор.
 -- Аомета, смотри, что я принёс. -- Констэ положил на стол несколько карнавальных масок. -- Выбирай.
 -- Зачем они? -- спросила она, но лишь для вида: он, сам того не зная, оказал ей услугу. Взяв в руки маску снежного барса, служанка принялась вертеть её и осматривать со всех сторон.
 -- Пошли, пошли, -- поторопил Констэ, на ходу надевая маску чёрного пуделя. "Странная маска, - подумала Арбалета, - почему-то пугающая". Тем не менее, она тайно смеялась, пряча лицо за грозным хищником.
    В коридоре никого не было кроме стражи (каждый страж отдал им честь). Зато тремя пролётами ниже было полно народа, все сновали туда-сюда как муравьи, суетились, но даже суету светское общество превращало в нечто торжественное и значимое.
 -- Уже можно слышать, глашатаи близко, -- пробормотала одна из дам, беленькими тонкими пальчиками поддерживая край своего подола, чтобы не споткнуться на лестнице. В окно вправду сочилась грозная музыка: турнир приближался!
 -- Сколько их сегодня? -- спросила другая.
 -- Шестеро благородных и ещё штук девять простолюдинов. Советую обратить внимание на сэра Мальфо, рыцаря Роррских Лесов.
 -- Сын Фаверги?!
 -- А кто-нибудь знает, кто тот новый рыцарь Сердитой Горы?
 -- Сердитая Гора - это Трайнвери, -- заметила первая, но больше не нашлась, что сообщить.
    Яркие как райские птички женщины и важные как индюки мужчины оборачивались вслед мчащимся мимо маскам. Констэ по пути успокоил: лица скрывают ещё несколько придворных, так что понять, кто из них эфроданимант, невозможно. Аомета в этом, правда, сомневалась, поэтому сочла своим долгом попросить Констэ поменьше раскрывать рот.
    У них были по-эфроданимантовски уютные места. Они сидели на возвышавшейся над лугом деревянной площадке, по всей длине которой располагались вырезанные из дерева стулья-троны. Россыпь самоцветов на них была такой мелкой, что издали её можно было принять за нити, сверкающие на солнце. Над площадкой слегка прогнулся развевающийся на лёгком ветру голубоватый навес, спасающий от палящего солнца. Констэ уселся прямо позади Аометы, пол левую руку от неё никто не садился - наверное, почётный зритель опаздывал. Справа же место заняла ещё одна девушка, в которой после некоторого раздумья можно было узнать Изильдин Нилис Ланбарт Гайнест, дочь Уэнсо Нилиса, ставшего во времена правления Чародея-Всех-Эпох Первым Воителем Двух Земель. Изильдин изменилась, она стала ещё красивее и высокомернее. Рядом с ней по другую сторону расположилась её подруга - Палория Солвени.
 -- Спорю на что хочешь, ты ставишь либо на сэра Норидана, либо на этого безымянного рыцаря Сердитой Горы, -- лукаво заметила Изильдин.
    Палория потупила глаза и ничего не ответила. Арбалета от души надеялась, что в этот момент сэр Эрлян занимал её благосклонные мысли.
 -- А ты сама-то на кого ставишь? -- улыбнувшись, поинтересовалась Палория, которую, как оказалось, позабавило такое самозабвенное легкомыслие подруги.
 -- О, на сэра Мальфо! Как он прекрасен, как дивно прекрасен! По-моему, никогда и ни у кого я не видела такого необыкновенного лица!..
 -- По-моему, у вас что-то с глазами, -- усмехнулась сидящая рядом дама в маске барса. -- Более отталкивающей физиономии нельзя найти во всех Двух Землях. Да и что может интересовать такого самовлюблённого...
 -- Как вы смеете! -- взвизгнула Изильдин. -- Деревенщина!
 -- О, это уж моё дело. Но между прочим, сударыня, я на вашем месте лучше ставила бы на рыцаря Сердитой Горы.
 -- Это почему? -- Изильдин свысока на неё посмотрела и надула алые губки, отчего стала ещё лучше. Маска пуделя скрыла заинтересованно взлетевшие брови Констэ, краем уха слушавшего разговор.
 -- Потому что... Взгляните на его копьё.
 -- Обшарпанное! Чудовищное копьё! Недостойное дворянина!
 -- Лёгкое в обращении, прочное, имеет увесистый наконечник, -- парировал «барс». -- Ваш же Мальфо коня брал, похоже, не для турнира, а для леди Палории. Он, вероятно, надеется на её заботу в том случае, если его вышибут из седла (а ведь его вышибут, он сам знает). На этой лошадке он мог бы спокойно прогуляться с дамой ясным вечером, не опасаясь за дикий нрав животного... Кстати, конь не очень-то ловок для галопа. Как Мальфо намерен выехать на нём? Рысцой что ли, подпрыгивая как пустая бочка по кварталу? Но, надо отдать должное, крапчатая масть и грациозный шаг очаруют любую даму... за исключением, может быть, небольшим.
    Она слышала, как Констэ негромко смеётся под маской, и была рада это слышать. Ничуть не меньше, впрочем, чем возмущённое фырканье Изильдин, тотчас принявшейся что-то нашёптывать своей подруге. Но сударыня Солвени, как с удовольствием отметила Арбалета, засмеялась, вовсе не найдя в замечании маски барса ничего возмутительного.
    Маска, не скрываясь, по-девчачьи беззаботно рассмеялась. Многие сидящие поблизости с любопытством обернулись. Какая-то пышная дама церемонно выдала тираду, как она поражена ловкостью прислужницы, которая разведала для своей госпожи-барса тонкости сражений. Арбалета снова засмеялась, и один молодой волшебник, внезапно возникнув прямо перед ними, слегка поклонился и сел рядом с ней, как раз слева. "Ваш смех как шум водопада", - шепнул он ей на ухо. Обольстительно улыбнувшись (при этом она грозно обнажила зубы), загадочная сударыня в Маске слегка ударила его прозрачным веером. Это лёгкое сопротивление молодые люди давно научились пропускать мимо, почитая его эдаким игривым приветствием, посему настырный чародей не стронулся с места. Турнир начинался.
    Глашатай широкими скачками выбежал на открытое пространство. Все захохотали, узнав в нём знаменитого неформального шута - Хакоринца Дансвека. Далеко не каждый смех был здесь вызван радостью снова видеть всеобщего любимца. Многие смеялись с издёвкой. Но, несмотря на это, Хакоринц лучезарно улыбался и улыбался сразу всем, будто в жизни его произошло что-то очень хорошее. Аомета одной из первой закричала ему приветствия.
 -- Господа! -- звонким как у мальчишки голосом вскричал Хакоринц. -- Слышал ли кто-нибудь из вас притчу о Псе и Волке?
    Зрители отрицательно зашумели, несколько озадаченные таким "нешутовским" вступлением.
 -- Волк убивал и ел, когда хотел, ему было всё подвластно. В нём жила сила. А Пёс владел другими сокровищами: умел смотреть преданным взглядом, не произнося ни слова, и был готов броситься на смерть за того, кого любит. Они не разлучались. Волк кормил Пса за то, что тот был его другом. И вот однажды громкоголосые птицы принесли весть, что должен состояться турнир, и все желающие могут участвовать в нём. Волк и Пёс должны были сражаться друг с другом. Долго не могли они одержать победы, хотя каждый был почти мёртв. Тогда они в последний раз сошлись, чтобы посмотреть друг другу в глаза. А потом в изнеможении легли рядом, не в силах держать глаза открытыми. Пёс подумал: "Долг мой исполнен, но друг мой погиб из-за меня. Что за глупый турнир! Зачем же мне тогда жить?" И сник навсегда. Волк подумал: "Когда Волки зовут друг друга Псами, они пытаются оскорбить друг друга. Жаль, что раньше я не понимал, что быть Псом - высочайшая честь. Но друг мой умер, и мне не за чем задерживаться". И испустил последний вздох.
    Все молчали. Констэ нахмурился под маской, взглянул на нижний ряд, на Аомету. Лица её он видеть не мог, зато видел, как руки служанки вцепились в подол платья (по случаю маскировки ей было позволено не одеваться в костюм прислужницы). Сидящий рядом с Аометой молодой господин, тоже надевший маску, попытался дружески поддержать соседку: чуть сжать её руку. Но тонкие длинные пальцы быстро царапнули его как кошачьи когти и ускользнули.
 -- Вы меня не разыгрываете? -- доверчиво, как ребёнок, спросил Хакоринц. -- Вы действительно не знаете такой притчи?
    Все снова зашумели, нетерпеливо веля ему подойти к сути.
 -- И это верно, -- покровительственно улыбаясь, согласился шут. -- Вы не могли её знать, потому что она только что взбрела мне в голову. Я никогда не лгу, поэтому все считают меня лжецом. Я привык говорить иносказательно, и никто не понимает, что я им сказал, поэтому все решили, будто я мудрец. Чтобы рассеять оба эти заблуждения, намекну: немало преданных Псов и высокородных Волков сейчас уставились на меня такими глазами, словно больше всего на свете хотят придушить бедного шута лишь за то, что он задерживает начало турнира.
    "Безумец! Зря сказал о "высокородных", - мелькнула мысль в голове Арбалеты. - Теперь последний тупица смекнёт, что эта притча о дворянстве и слугах. Но если хоть кто-то посмеет покуситься на жизнь Хакоринца... Этого не допустим мы!"
    Но зрители разразились новыми криками, преимущественно нетерпеливыми, но не грозными, а частично в них сквозили и одобряющие похвалы.
 -- Господа! Особенно те, кто имеет право тепло отзываться о Сером Плоскогорье! Смотрите!..
    Его возгласы потонули в громе труб и топоте лошадей. На площадку галопом выскакали двое всадников - рыцарь и оруженосец. Первый был не кто иной, как сэр Норидан, рыцарь Фокротского Холма. Его чёрный конь был облачён в золотые зигзагообразные доспехи, а на пернатом шлеме был изображён тот же герб, что и на щите: серебристый единорог, рассекающий рогом тьму. Добрая половина зрителей закричала неистовые приветствия, дамы сдержанно махали руками и прятали улыбки за цветными веерами. Описав торжественный круг, рыцарь и его оруженосец скрылись в той же тёмной арке, откуда и появились.
    Хакоринц Дансвек закричал опять, но Арбалета уже и так видела, кто мчится совсем с другой стороны. Это был Мальфо Фаверга, рыцарь Роррских Лесов. Забрало он поднял, и пришлось признать, что Изильдин права хотя бы в одном: внешность рыцаря оказалась самой завидной. Но Арбалета лишь фыркнула, когда он проезжал мимо, бросая на всех высокомерные взгляды, и подумала, что с сударыней Нилис они были бы очень подходящей парой.
    Третьим появился рыцарь Сердитой Горы. В нём нельзя было признать мятежника Ниангона, покрывшего себя славой в битве при Иторе. Это был не тот бесшабашный лучник из отряда Бурого Колчана, - это был настоящий герой средневековых романов. Он снял шлем, все прекрасно видели его серьёзное выражение. Волосы были ещё короче, чем обычно, и не яркого жёлтого цвета пшеницы на восходе солнца, а более тёмного, почти рыжего, как на закате. Борода Эрляна теперь вилась аккуратными полукружьями и на вид казалась очень мягкой. Единственное, что ещё напоминало прежнего лучника - большие, сверкающие как сапфиры глаза. И теперь он звался сэром Остаро (в память о погибшем в детстве брате, упавшем с коня). Арбалета была горда тем, что изменить Эрляну внешность помогала она сама.
    Изильдин принципиально отвернулась, желая отомстить маске барса. Палория спокойно наблюдала за происходящим. Интересно, Констэ уже знаком с сочинённой на Вулиан истории о рыцаре Сердитой Горы? Арбалета быстро обернулась, но эфроданимант лишь тепло улыбнулся в ответ.
    Вслед за Эрляном шла недолгая, но торжественная и величавая череда благородных и безродных рыцарей. Некоторых Арбалета знала, некоторых впервые видела, но большинство вызывало в ней невольное восхищение. Она знала, что до чьей-нибудь смерти дело не дойдёт, потому что это дружеская потеха. И тем приятнее предвкушать грядущее зрелище, зная, что ни один из них не исчезнет с лица земли. Сидящий рядом господин в маске снова заговорил: "Ромулле превосходный наездник. Жаль, что он всего лишь оруженосец".
 -- Кто это - Ромулле? -- спросила маска барса, не поворачиваясь (на сей раз голос собеседника показался ей знакомым и настораживающим).
 -- Тот, что выехал вслед за сэром Нориданом. Они оба прекрасные люди, я хорошо знаю их обоих, можете поверить.
 -- Меня гораздо больше заинтересовал рыцарь Сердитой Горы, -- проговорила Арбалета и приняла вид и тон томной придворной дамы. -- Заметили, как грозно он посмотрел на нас? Я до сих пор дрожу...
    Это, похоже, не слишком обрадовало разговорчивого господина, но сказать он ничего больше не успел, потому что Хакоринц Дансвек снова выскочил на площадку, пронзительно трубя в горн. В звуке, наполнившем собой воздух и землю у них под ногами, было что-то возбуждающее, требующее немедленного действия, стремления. И Арбалета охотно сама пустилась бы в бой, если бы не обязывающая личина Аометы.
 -- Господа! Турнир! -- прозвенел мальчишеский клич Хакоринца, и все пятнадцать рыцарей, словно обретя крылья, ворвались на простор.
    Каждый изъявлял желание драться с тем или иным противником непосредственно Хакоринцу, после чего шут-глашатай-дворянин приблизился к Констэ и негромко огласил ему их просьбы. Арбалета уже имела возможность поближе познакомиться с мастерством, оружием и нравом многих участников, поэтому понимала, что для Эрляна лучше всего будет сначала устранить достаточно лёгких противников: Зестора, Фаброло-Уэсса и Мальфо. Первый был слишком вспыльчив, чтобы долго выносить терпеливые и методичные парирования сэра Остаро. Второй был недостаточно быстр, чтобы вовремя уклоняться и наносить удары. Сэр Мальфо же был готов немного не к тому мероприятию, как маска барса уже объясняла сударыне Нилис. Этих противников следовало для начала столкнуть лбами друг с другом, а потом, если кто-то из них ещё будет способен держать в руках меч, Эрлян закончит начатое.
    Куда сложнее представлялась борьба с упомянутым сэром Нориданом. Было в нём что-то гнетущее, увесистое, властное. Он походил на мудрого молчаливого чёрного феникса в стальном оперении, готового в любой момент обрушиться на своего врага с высоты. Он явно умел и ждать, и найти нужный момент для атаки. Ничто не могло рассердить, запутать или напугать его. И он был единственным, чьё лицо Арбалета почти не сумела рассмотреть.
    Свои соображения по поводу порядка рыцарей Аомета сообщила Констэ ещё до начала турнира, поэтому сейчас оставалось лишь убедиться, что эфроданимант всё же последует её советам. Быть может, она не слишком хорошо смогла скрыть склонность к подобному планированию (когда она ещё была в Бора госпожой, а не служанкой, у неё была прекрасная возможность выучиться этому). Хакоринц поклонился Верховному Чародею-Всех-Эпох, улыбнулся и обошёл ещё нескольких людей в масках, чтобы никто не понял, кто из них настоящий эфроданимант. С маской барса они обменялись дружескими улыбками. После чего Хакоринц громко объявил, что первыми будут сражаться сэр Зестор и сэр Мальфо, всё, как и хотела Арбалета. Площадка опустела, остался один шут. Он снова протрубил в горн и тогда...
    Двое противников на вольном галопе вновь ворвались на всеобщее обозрение, описали два самодовольных полукружья и приступили к первому испытанию. Требовалось метнуть копьё как можно точнее в мягкий круг, напоминающий луну. Здесь роль играло всё: и сила рук (ибо круг стоял достаточно далеко), и зоркость глаза, и нечувствительность к давлению, потому что со всех сторон тут же понеслись крики. Оруженосцы не стеснялись ни выражений, ни эмоций, они вели себя примерно так же, как болельщики на матче. Благородные господа громко давали советы, взмахивали руками, когда случалось что-то важное, и не уставали комментировать происходящее для всех, сидящих поблизости. Дамы вели себя скромней всех, но тем живее пылали их глаза из-под вуалей и вееров.
    Арбалета видела, как Мальфо угодил "в яблочко", поэтому её веер подвергался жестокому испытанию на прочность: гибкие пальцы фехтовальщицы терзали его, а девушка этого даже не замечала. Зато это заметил навязчивый господин в маске, не устававший что-то бормотать ей на ухо.
 -- Знаете что, сударь, -- наконец, не удержалась сударыня-«барс», -- если вы так много можете об этом порассказать, то почему вы сами не среди рыцарей?
    И сударь в маске заткнулся. Арбалета могла тем временем радоваться хотя бы тому, что сэр Зестор угодил намного ниже центра круга. По очереди выходили со своими копьями остальные, пока не выяснилось, что рыцари Остаро, Норидан и Мальфо превзошли всех. 
    Теперь им предстояла лучная стрельба, и уж тут-то Арбалета оставалась спокойной: Эрлян был лучником по призванию. Здесь, правда, и счастливцев оказалось побольше, потому что лук куда практичнее и доступнее копья особенно для тех рыцарей, что вышли из простонародья. И всё же сэр Остаро был на высоте - его стрела пролетела так близко от подвешенного на нити яблока, что плод угрожающе закачался, и маленький кусочек упал наземь.
 -- Эфроданимант обязан засчитать это, как вы считаете? -- пылко произнесла сударыня в маске барса, обернувшись на маску пуделя. -- Он попал.
 -- Но яблоко по-прежнему висит над нами, -- возразил Констэ, стараясь изменить свой голос, и ему это удалось: никто и не подозревал, что сидит подле эфроданиманта.
 -- Не целиком, -- буркнула Аомета и отвернулась, даже со спины выглядя сердитой.
    Наконец подошёл черёд для её любимой части турнира - к сражениям на мечах, кинжалах либо шпагах. Хакоринц пробежался между парами, после чего вновь поднёс горн к губам. И они - сошлись!
    Эрлян очень удачно парировал и уворачивался, но его противник (сэр Зестор) был слишком быстр, чтобы нанести ему хоть одну рану. Он крутился как уж на сковороде, хитрил как мог, вытворял со шпагой чудеса, но пока его мастерство могло с тем же успехом упереться в каменную стену. Фаброло-Уэсс был слишком вял, он устал и пятился от Мальфо. Изильдин ликовала, не желая принимать во внимание, что если бы противник её героя ни с того ни с сего вдруг начал побеждать, то это было бы, мягко говоря, странно. Арбалета фыркнула, но этого никто не услышал: шум стоял похлеще, чем на базаре. Внимания же более всего заслуживал поединок сэра Норидана. Норидан был из них самым невозмутимым и непроницаемым. Стоя прямо, как скала, он владел какими-то своими, сочинёнными приёмами. Арбалете никак не удавалось заметить, как он поворачивает свой меч, что бешеный удар врага отдаётся одним лишь звоном в ушах. Если кто-нибудь из вас вздумает подражать манере рыцаря Фокротского Холма, то прежде всего вам следовало бы шевелиться как можно меньше, а в руках развить большую подвижность и силу. Норидан быстро сразил рыцаря, чьего имени Арбалета даже не могла вспомнить...
    Поединок затянулся. Фаброло-Уэсс давно лежал в лазарете, истекая кровью; Зестор, громко ругаясь, спорил с лекарями, пытающимися увести его с турнира. Но тут с другой стороны площади встал мнимый эфроданимант (конечно, нарочно, чтоб все по-прежнему заблуждались) и укорил Зестора в том, что он демонстрирует напрасное геройство. "Так тебе, самодовольный паук, - с каким-то злорадством пронеслось в голове Аометы при виде покорившегося рыцаря. - У самого бок распорот чуть не до мяса, а всё туда же. И потом, тебе ли тягаться с Эрляном?"
    Наконец, способными продолжать сражение остались лишь Норидан и Остаро. Арбалета сидела как на иголках, но она уже настолько привыкла к напряжению, что ничего не ощущала. Хотела она только одного и мысленно бормотала это про себя: "Выпад, ради Бога, выпад! Сделай то, чему научил тебя Вигар, то, что спасло нас от оборотня, забрёдшего в рощи Вулиан..."
    Надо к чести Констэ заметить, что он не переставал наблюдать за своей служанкой и очень хорошо видел, что с ней творится. Он, правда, пытался проникнуть к ней в мысли, но это ему не удалось. В который раз ощутив укол по тщеславию, он слегка наклонился вперёд и прошептал Аомете на ухо: "Сударыня, вам страшно?"
 -- Мне бывало гораздо страшнее, сударь, -- вздохнула она, поёжившись: Норидан нанёс глубокую рану Эрляну в ногу. Эрлян опустился на одно колено, и Норидан занёс меч высоко над головой. Это, казалось, неоспоримая победа, но ни один "эфроданимант" не успел произнести этого вслух: сэр Остаро неожиданно вскочил, и никто даже не сумел понять, как ему это удалось.
 -- Что случилось? -- встрепенулся господин в маске, сидящий рядом с Арбалетой.
 -- Есть у вас глаза? -- фыркнула она, но теперь в её голосе сквозили ноты ликования. -- Остаро только ввёл Норидана в заблуждение! И не его одного, клянусь... клянусь вам, сударь!
    Она хотела сказать "клянусь честью", но вовремя сообразила, что такая, больше мужская, чем женская, клятва может насторожить сидящих поблизости и в первую очередь Констэ. Но Констэ всё равно посуровел, услышав, что служанка так прозорливо заметила всё в тот же миг, когда это случилось. Она верно сказала: прикинувшись, будто раны его тяжело терзают, Остаро казался совершенно разбитым. А теперь с новыми силами бросился на уже уставшего рыцаря Фокротского Холма...
 -- Ну же! -- крикнула Аомета, невольно вскочив и поспешно садясь обратно, чтоб не привлечь внимание.
    И, словно услышав её, сэр Остаро обрушил на плечо Норидана удар такой силы, что тот вскричал от внезапной боли и оказался на земле. Лезвие Эрлянова меча коснулось закованной в доспехи вражьей шеи. Норидан не склонил головы, она у него вообще не шевелилась. Было похоже, что поверженный рыцарь пытается сквозь опущенное забрало посмотреть в глаза своему победившему врагу.
 -- Господа! -- вновь разнёсся пронзительный глас Хакоринца, выбегающего на площадку своим странным прыгающим манером. -- По-моему, двух мнений быть не может. Поплачьте, дамы, вздохните и рассмейтесь, потому что сэр Остаро, рыцарь Сердитой Горы, одержал победу в этом испытании!
    Ну? Можете представить, что тут началось? Рыцарь, о котором никто не мог бы рассказать много (вполовину не так много, как о любом другом), возвысился за какой-нибудь час до небес в одном из самых почитаемых состязаний! Арбалета не могла больше сидеть как "наседка в гнезде" (как сказал бы Магистр Линерон Созереми). Девушка стоя приветствовала своего героя, крича ему приветствия и размахивая руками, насколько позволял этикет придворной даме, которую она изображала. Сосед в маске оставался на месте и скупо жевал губы.
    Констэ и все его "копии" поднялись со своих мест и по очереди произнесли единодушные вердикты: если сэр Остаро сумеет одолеть всех противников в последнем бою - он одержит победу во всём турнире. А предстояло рыцарю всего ничего, только скинуть с лошади четырнадцать соперников при помощи копья и вольного галопа. Это сложно, Арбалета понимала хорошо, но её приподнятое настроение почему-то огорчало сидящего рядом господина. Тот придерживался куда менее радужных взглядов.
 -- Уверен, сэр Остаро ещё окажется обыкновенным удальцом, -- снисходительно заметил он, -- одним из тех, кто не знает, куда девать свою силу. Вы заметили, что вся его победа состояла в последнем ударе? Конечно, притвориться полумёртвым умно, но это напоминает защитный инстинкт диких животных, слишком слабых для боя или скорости.
 -- Что ж, мне этот инстинкт нравится, -- весело откликнулась девушка в маске барса. -- Неплохо было бы перенять кое-что от зверей. Вообще, если присмотреться, у них есть многое, чего не достаёт нам.
 -- Чего, например? -- сухо осведомился господин.
 -- Честности и простоты.
 -- Кровожадности и безжалостности. Отсутствия рассудка и никакой возвышенной цели, -- жёстко отпарировал собеседник.
 -- Люди занимаются тем же самым, только сложно и прикрыто. Я ж говорю – нам не хватает честности и простоты, хотя бы для наших низостей.
    С Аометой сегодня лучше было не спорить, но и она вспомнила исчезнувших былых Правителей Орланги, на которых констэры бросались без жалости, по-звериному… Но всё уже было готово для следующего этапа турнира.
    Норидан и Остаро сомнений не вызывали. Но кто ещё мог держать в руках копьё, мчаться навстречу славе, победе или поражению? Сэр Мальфо поспешно выбежал на заметно дрожащих ногах и отчаянно вскричал, что если ему не позволят выйти вновь, он будет вынужден сражаться со всеми, кто к нему приблизится, сочтя это общим оскорблением и вызовом. Фаброло-Уэсс подал голос: "Если мне посильнее стянут левое запястье, я тоже смогу вступить в бой". Дело в том, что он был ранен таким образом, что не мог правильно использовать щит. К четверым воякам присоединились двое безродных рыцарей.
    Когда все приготовления завершились, шестёрка разделилась на пары. На сей раз сэру Остаро выпало драться с Мальфо, и Аомета даже присвистнула. Вскоре случилось то, что маска барса предрекала Изильдин Нилис ещё до начала турнира. С грохотом и лязгом копьё Остаро вдарило по шлему Мальфо, и все зрители вскочили с мест. Пернатый головной убор, подскакивая и бешено вертясь, отлетел в сторону. Шлем был пробит насквозь точно посередине, но голова рыцаря, похоже, не пострадала. Аомета снова посмотрела на Палорию. Девушка закрылась вуалью, но так склонилась к перилам, что сомневаться не приходилось: она счастлива, что Мальфо потерял шлем.
 -- Вы... видели? -- прошептала Изильдин чуть слышно. -- Он же его чуть не убил... Это было ужасно...
 -- Он только исполнил то, зачем пришёл, -- отрубила Аомета. -- Мальфо не должен был заморачиваться на мишуру, на внешность коня, доспехов и вооружения. Он теперь, пожалуй, не сможет продолжать, да и не слишком он этого хотел.
    Поверженного рыцаря Роррских Лесов увели, почти унесли. Сэр Остаро принялся за одного из безродных. Их столкновение отдалось глухим стуком: Эрляна спас нагрудный панцирь, но копьё лишь проскользило по металлу, не сбросив рыцаря наземь. Пришёл черёд сэра Норидана. Арбалета снова всмотрелась в него и испытала некоторое смятение. Всей душой она болела за Эрляна, но этот таинственный хладнокровный боец в чёрных доспехах являлся, конечно, самым достойным. Так думала не одна Аомета. Палория прищурилась, чтобы лучше видеть, что произойдёт; губы её слегка шевелились, словно произнося имя. Арбалета опустила глаза, будто услышав беззвучный укор Эрляна: как смеешь? "Я хочу, чтобы победил ты, - подумала девушка виновато. - Разумеется, хочу. Разумеется, победишь только ты". Она этого правда хотела, но почти не сомневалась, что этому не бывать. Ведь никому не одолеть Норидана.
    Норидан тем временем сразил своего противника, Эрлян - своего. Арбалета улыбалась под маской. Эрлян покончил уже с двумя, третьего можно было не воспринимать всёрьёз, а сам он не получил ни ранения.
 -- Уверен, скоро его лицо станет гораздо хуже, чем было до сих пор.
 -- Значит, оно будет носить шрамы как символы мужества, -- проговорила Аомета, стараясь, чтобы голос её прозвучал как можно нежнее. Это подействовало, досадливый собеседник снова досадливо замолчал.
    Хакоринц Дансвек крикнул: "Вперёд!", и рыцари помчались навстречу друг другу. Первая попытка осталась бесплодной: оба умели уворачиваться. И тут у всех на глазах случилась странная вещь. Вместо того чтобы пришпорить коня во второй раз, сэр Норидан спустился на землю, делая сэру Остаро знаки, что хочет переговорить. Если бы на протяжении всего турнира Норидан не являл образец благородства, Аомета могла бы всерьёз испугаться: не хитроумный ли это шаг, чтобы тайком ранить или коснуться соперника отравленным предметом? Но нет, чутьё подсказывало ей, что нет.
    Эрлян, недоумевая, подошёл к рыцарю в чёрных доспехах, учтиво поклонился одной головой и проговорил: "Что вам угодно, сударь?" Весь дальнейший разговор происходил полушёпотом.
 -- Я знаю, вы единственный здесь, в ком нет корысти. Вы любите, а это превосходит любое мужество. Нужно быть очень отважным человеком, чтобы любить.
 -- Простите, я не очень хорошо понимаю, к чему вы клоните.
 -- Вы холодны со мной, и это правильно, но так вышло, что вам не пристало скупиться на доверие ко мне. Я знаю, кто вы, Эрлян.
    Услышав своё настоящее имя, отважный воин содрогнулся.
 -- Вижу, вы мне верите ещё меньше. Да, вы мятежник, мне это известно. Но мятежник и я. Я хочу помочь вам. Я хочу, чтобы Палория была вашей.
 -- Клянусь честью, сударь, вы гораздо больше похожи на чёрного дьявола-искусителя, чем на друга и мятежника.
 -- Ваше право так думать, хотя видит солнце, я этого не заслуживаю. Я прошу только поверить один раз. Сейчас я позволю вам поразить меня.
 -- Я не нуждаюсь в дозволениях, -- прервал его Эрлян, грозно оскалившись. -- Я принимаю вызовы с первого слова.
 -- Никогда не устану поражаться слепоте и безрассудству влюблённых, -- устало проговорил Норидан и вздохнул. -- Вы не можете узнать во мне Чёрного Феникса?
    Эрлян отшатнулся. Норидан кивнул.
 -- Вы узнали меня, этого довольно. Не страшитесь, сегодня я не стану насылать на вас чары. Если ваша судьба зависит только от меня, сударыня Солвени будет с вами. Вам нужна моя клятва?
 -- На нас смотрят тысячи глаз. Тем не менее, я был бы уверен в вас, если бы вы поклялись на моём мече, как полагается.
    И тогда на глазах изумлённых зрителей сэр Норидан опустился на одно колено перед сэром Остаро и поклялся на его мече в чём-то, о чём до поры никто не узнал.
    Турнир возобновился, но теперь все ждали его конца. Всем не терпелось узнать, что произошло между двумя рыцарями. А многие дамы шептались, за кого молится Палория. Арбалета всё думала, где же отец девушки-приза, и даже заподозрила, что настырный собеседник – это он и есть, но это было бы нелепо.
 -- Что с вами? -- участливо осведомился господин, почувствовав её пристальный взгляд сквозь маску.
 -- Мне показалось... -- пробормотала Аомета и вдруг вскочила и закричала: -- Слава сэру Остаро! Слава рыцарю Сердитой Горы! Всё свершилось! Ура победителю!..
    И все подхватили первые крики, всё зашумело. Аомета обернулась к Палории. Невеста скинула с себя вуаль резким движением; её прекрасные глаза блистали, но не от восторга. Неужели от слёз?
 -- СЛАВА!.. СЛАВА!..
    Господин в маске словно только что очнулся. Поднявшись на ноги, он закричал и поддержал рукоплескания, но как-то рассеянно. Он недоумённо косился то на Палорию, то на свою соседку, словно сверяя поддельную монету с подлинной. И вдруг на него что-то снизошло. Схватив Аомету за руку, он с волнением спросил:
 -- Ваше имя... Как вас зовут?
 -- Маррэн, -- резко отнимая руку, ответила девушка. Внезапная победа Эрляна взбудоражила её, она была ещё слишком счастлива, чтобы как следует рассердиться на вольность своего неотёсанного соседа.
 -- СЛАВА!.. СЛАВА!..
 -- Так вы не сударыня Солвени? -- проговорил странный господин.
 -- Вы что, ослепли? -- вмешался в разговор сидящий позади высокий человек в маске чёрного пуделя. -- Палория Солвени сидит так близко, а вы не смогли распознать, кто из них кто? Что за вздор, сударь!
 -- Господин... -- Голос незнакомца ещё дрожал от удивления и радости, но ответ прозвучал сдержанно и сухо. – Я имею право на ошибку. Не так сложно принять за "совершенство двора" (как называют дочь Орвера Солвени) сударыню, сидящую со мной. Какое право вы имеете вмешиваться в чужие дела?
 -- Я есть право, -- громко пророкотал человек в маске чёрного пуделя и сорвал её. -- И нет такого дела, которое не касалось бы меня.
    Сосед Аометы вздрогнул. Крики "Слава!" сразу же прекратились. Чародей-Всех-Эпох завершил безликую игру.
 -- Не судите его строго, сударь, -- вмешалась Аомета, которой (она ведь всё-таки была девушкой) польстил искренний и смелый тон незнакомца. – Из-за меня, ради меня не осуждайте его.
 -- Так и быть, -- усмехнулся Констэ. Было ясно, что выходка этого человека нисколько не задела его, только, может, позабавила. -- Забудем обо всём, вспомним о главном!
    Он обернулся к сэру Остаро и подошедшему к нему Хакоринцу Дансвеку.
 -- Достойнейший сэр, вы оказались лучшим, вы победитель. В вашу честь зажгутся все огни нашего дворца, и до утра торжество нас не покинет. Поспешим же! Двери Реальста раскрыты для всех гостей!
 -- Эфроданимант, а где ваша маска? -- задумчиво спросил Хакоринц, по-детски недоумённо улыбаясь. -- Наденьте её опять и вы сможете станцевать с какой-нибудь дамой, сразиться с каким-нибудь господином, не привязав к себе при этом длинного облезлого хвоста сплетен и прочей ненужной болтовни!
 -- О, безумнейший шут, -- мягко проронил Констэ, но глаза его угрожающе засверкали, и Арбалета не на шутку испугалась за жизнь отчаянного Дансвека.
    Толпа широкой бурной рекой направилась в Реальст. Сударыня Маррэн, улучив момент, затерялась в толпе, первой проникла в замок и стремглав бросилась в свою комнату прислужницы. Чувствовала она себя неважно. Это притворство вызывало отвращение. Она Арбалета Орлеонель, которая притворяется Аометой для Констэ, а неизвестной гостьей по фамилии Маррэн - для всех констэров.
 -- Ну и бре-ед, -- протянула она, устраиваясь на кровати и подбирая под себя ноги. -- Нужно быть мудрым и смелым как Хакоринц, чтобы не забыть, кто ты такой на самом деле. Хотелось бы мне, чтоб кто-нибудь иногда напоминал мне, кто я.
    Уткнувшись в подушку, она немного порычала, как бессильный, загнанный в западню, зверь. Потом решительно поднялась, сжала кулаки так, что костяшки пальцев побелели, и облачилась в одежду прислуги. Затем пинком открыла дверь, захлопнула её и стремительным шагом прибыла в бальную залу, где уже кружились пары. Мгновенно для Аометы нашлась работа: знакомые служанки сновали туда-сюда как беспокойные муравьи, и им явно не доставало помощи...
    Улучить минуту для разговора с Эрляном она не могла, но постоянно его видела. Он громко смеялся, беседуя с другими рыцарями, а глаза оставались грустными. Палория Солвени, заслышав его грохочущий как водопад смех, с болью отворачивалась и кусала алые губы. Арбалета сжималась всякий раз, как видела эту открытую неприязнь, но поделать ничего не могла. Теперь она немного жалела, что поспешила с перевоплощением, но не представляла, что могла бы сказать, чтоб как-то повлиять на ситуацию. Бедный Эрлян, как он, наверное, страдал! Измученный ранами, истощённый и растерзанный, отданный на заклевание констэрской льстивой, лживой, болтливой знати, теперь он лишился ещё и источника света, дающего ему силы перенести весь этот страшный сон, лишился внимания Палории...
    Занятая своими рассуждениями, Аомета не заметила, что снова оказалась неподалёку от Констэ. Эфроданимант вёл разговор с господином, до сих пор не потрудившимся снять свою дурацкую маску. Как же всё-таки ей был знаком этот голос... Почему?
 -- Нет, не оправдывайтесь, ваш поступок нельзя назвать опрометчивым, -- говорил Констэ. -- Ведь вы не знали, кто перед вами. Меня интересует другое. Что это вас так заинтересовала сударыня Маррэн?
 -- Разве не естественен интерес к разумному человеку?
 -- Даже если вы столь различны по сословию? -- с сарказмом спросил эфроданимант.
 -- Что вы имеете вви... О, теперь понимаю. -- Голос его дрогнул. -- Аомета Маррэн, ваша комнатная экзотика, о которой столько слухов. Это она. -- Мгновенье он казался смущённым, но вдруг снова заговорил: -- Но ведь это значит, я не ошибся, она заслуживает внимания дворянина. Ведь вы и сами это заметили.
    Констэ рассмеялся своим ледяным снисходительным смехом.
 -- Уж не думаешь ли ты, что Верховный Чародей-Всех-Эпох унизится до того, чтобы привязаться к служанке? Поверьте, мне просто приятно её общество.
    Арбалета улыбнулась. Её мысли и раньше занимало отношение Констэ к её персоне. "Он, конечно, не мнит меня такой уж умной, - думала она, угощая гостей вином. - Во всяком случае, не более умной, чем может быть служанка. Он даже не допускает, что я могу быть не глупее его самого. А то, что он часто расхваливает мой ум, так это просто привычка хвастаться, всё равно что говорящим попугаем. Он думает, я не пойму, что с помощью лести он хочет привязать меня к себе. Он ухаживает за мной, как за цветком в саду. Для того, наверное, и нужны фавориты. Должно же быть у Правителя какое-нибудь хобби. Только и хобби у него должно быть особенным, приличествующим лишь ему. А что может быть интересней, чем играючи управлять человеческими скромными жизнями? И чтобы они подстраивались под твоё настроение. Плохо тебе - изволь бренчать на лютне, распевать песни, танцевать, раскидывать пасьянсы... Хорошо - и у зверька пусть сегодня будет денёк форы. Зоопарк, а не дворец!"
    В рассуждениях она не ошибалась. Хотя Констэ, возможно, и сам не понимал, зачем ему Аомета, дружбой это назвать было нельзя. Он никогда не переставал быть властным и эгоистичным тираном, хотя из всех, с кем он общался лично, остаться им довольной и могла одна лишь Аомета. Но увы, Арбалета Орлеонель довольной быть никак не могла уже потому, что она помнила лица родителей лишь по портретам.
 -- Да что там, она ведь и сейчас среди нас, -- заметил Констэ. Глаза гостя под маской шустро забегали. "Интересно, когда он успел меня заметить?" - подумала Арбалета. А перед незнакомцем сновало не менее дюжины служанок в одинаковых белых платьях и беретах. Арбалета ощутила, как взгляд незнакомца скользит по её затылку.
 -- Кто же  из них ваша приятельница, эфроданимант? -- мягко спросил он.
    И вдруг снял маску, превращаясь... в Дананжерса. Так вот почему она не видела его целый день! Нэрси прищурился:
 -- Впрочем, можно было не спрашивать. Догадаться легко: та, что действует оригинальней всех - успевает и выпивкой угощать, и протанцевать известные ей па, и подслушать наш с вами разговор.
    Арбалета склонила голову ещё ниже, но не для того, чтобы остаться неузнанной, о нет. Теперь это было уже всё равно. Она отвернулась, чтобы Констэ не заметил недостойного гнева и отчаяния на лице Орлеонелей. Но Нэрси неожиданно отвернулся, напрочь забыв о своём желании познакомиться с приятельницей Чародея-Всех-Эпох.
*
    Освободилась она только к пяти утра. К счастью, ей удалось бегло обменяться рукопожатием с Альтнарио Вэн-Бэстореном, верным адъютантом, следующим всюду за своим покровителем.
 -- Ну ты звезда, -- усмехнулся юноша, -- Нэрси только о тебе и болтает.
 -- Надеюсь, ты ничего ему не сказал.
 -- Нет, конечно. Только то, что тебе нравятся светлые голубые глаза...
 -- Идиот! -- Она побледнела от ярости. -- Ты в своём уме? Какие к чёрту глаза? Что ты несёшь?
 -- А чего, пусть порадуется парень, -- фыркнул Альтнарио. -- Не думаю, что это принесёт тебе вред. А он на тебя здорово запал.
 -- Клянусь, не буду даже смотреть в сторону такого язвительного типа! -- рявкнула она, развернулась и пошла прочь. Она ещё не знала, что сулит ей его предостережение.
    Устало бредя по коридору, она мечтала, что этой ночью сможет отдохнуть и прийти в себя уже на Вулиан. Но куда там, добрести бы до своей комнаты... Вообще у слуг были большие общие комнаты, но Аомета удостоилась уединения "всемилостивейшей волею Чародея-Всех-Эпох". Ох уж эти проклятые гости, танцоры, певцы... Она не представляла, чем так разительно отличается бал констэров от бала свободных людей при былых Двух Землях, но точно знала, что одно её выматывает, а другое вдохновляет.
    Итак, Арбалета, напоминая неповоротливое привидение, брела к себе. И чуть не налетела на Нэрси Дананжерса. Что он здесь делал? Все гости покинули Реальст, даже Эрлян, с которым она так и не смогла переговорить. Как сыну Лета II удалось остаться?
    Больше всего на свете Арбалета хотела спать. Теперь ей казалось, что весь мир против неё. Что она такого натворила, что от неё требуется продолжение бездарной комедии?! Улизнуть невозможно. Оставалось лишь ждать.
    Нэрси схватил её за плечо и резко развернул к себе. Запираться смысла не было, он, несомненно, узнал её ещё в прошлый раз, на треклятом турнире. Да что турнир! Он сверлил её взглядом ещё на острове Серого Маяка. Нэрси Дананжерс... Кто бы мог подумать, что спустя столько лет он узнает её с первого взгляда, но не выдаст? И вообще он вёл себя так странно, что она уже ничего не понимала. А он... нужно было видеть его лицо, пронзённое потрясением и восторгом. Руки судорожно сжали её руки, а глаза впились в её глаза. Нэрси был белее утренней звезды, тяжёлое дыхание пугало.
 -- Арбалета...
 -- Чего вы хотите? -- тихо, но резко спросила она, взглядом давая понять, что говорить нужно как можно тише. Однако на Дананжерса ничто уже не могло произвести более сильного впечатления.
 -- Господи, это правда ты... -- прошептал он, непроизвольно сжав её руки с такой силой, что стало больно, и Арбалета высвободилась. Это и привело Нэрси в чувства. Благородный наследник отступил несколько шагов и заговорил почти спокойно. – Я знаю, кто вы, поэтому знаю, какой опасности вы подвергаетесь. Поэтому прошу… Нет, послушайте. -- Он протянул к ней руку. -- Я знаю, что не заслужил вашего доверия, но поверьте хотя бы в одно: лучшего друга вам не найти. Я готов помочь в вашем деле любым способом.
 -- С чего вы взяли, что у меня есть дело да ещё под самым носом Правителя?
    Она вложила в это слово столько неприязни, сколько накопилось за все эти годы.
 -- А как же иначе? Вы же, несмотря на положении, не скрылись в дальнем углу Земель?
 -- В углу? Я? -- прищурилась она. Он не находил нужного слова, и в глазах отразилось отчаяние, при виде которого должна разбиться вдребезги любая чёрствость. Однако в лице Арбалеты не дрогнула ни одна чёрточка.
 -- Я ошибся, я не считаю вас малодушной. Никто из мятежников не малодушен. Наверное, они часто желали мне смерти. Но я не хочу лишаться жизни сейчас. Сейчас, когда вы... -- многозначительно проговорил он, не завершив фразы. Впрочем, Арбалета, кажется, не слишком интересовалась, отчего жизнь Дананжерса внезапно стала так ценна. -- Словом, если вы желаете мне смерти, отправьте меня на смерть своей рукой, чтобы я умер ради вас... во имя ваших целей.
    Она засомневалась, и это уже был шаг.
 -- Поверьте, прошу вас. Я не боюсь умирать, хотя жизнь снова стала мне дорога с той минуты, как я вас увидел...
 -- О, Нэрси, -- проговорила она тихо. Голос её прозвучал в странном сочетании сожаления и благодарности, сомнения и недоверия. -- Нэрси... что с вами? Что с вашими глазами, Нэрси?
 -- С глазами? -- переспросил Дананжерс. Арбалета увидела ясно, как его глаза на миг вспыхнули оранжевым светом, как это случалось с Констэ, и как случилось с эфроданимантом тогда, в комнате Совещаний.
 -- Вы опасны мне, сударь, -- медленно произнесла она. -- Я не могу верить так легко. Изменять вашу память, угрожать - нет смысла, потому что если бы вы хотели выдать меня, вы бы уже это сделали. Я уверена только в том, что вы не сделаете мне зла, что же касается добра, то я не приму его от вас, что бы вы мне ни сказали.
    Какое-то время он молча смотрел ей в лицо снизу вверх. Она незаметно отдалялась, и черты её словно таяли в тени арки.
 -- Постойте, прошу вас, -- произнёс Нэрси, поднимаясь с колен. Он непроизвольно взмахнул руками, точно силясь поймать невесомую дымку. -- Заклинаю, не уходите! Я столько лет... я всегда... Не могу же я... не можете вы...
 -- Я могу всё, -- сурово произнесла она.
 -- Если бы так, если бы вы могли приказать собственному сердцу...
 -- Вы можете рассчитывать на мою дружбу, -- побледнела она.
 -- Вы холодны, хоть и добры, -- проговорил Нэрси. -- Долгие годы я думал о вас, о том, что не смог вас спасти. Я мнил вас мёртвой и ждал смерти как блага, так как здесь меня больше ничто не удерживало. И теперь, когда вы чудесным образом воскресаете, вы отталкиваете человека, готового ради вас на любое безумство. Понимаю: вы никогда никого не любили. Но я прошу мало, этим-то вы могли бы наградить меня, не задумываясь. Принятие моей помощи не затронет вашей чести. Вы возвращены на этот свет не с пустыми руками: вы принесли обязательство. Я хочу помочь, принять на себя опасность и трудности вашего замысла. По крайней мере, я бы знал, что так долго ждал не напрасно. А вы... не хотите понимать. Вы не верите мне, и я не знаю, что для этого требуется. Броситься с башни, принять яд? Чего вы потребуете, чтобы чувствовать себя в полной безопасности рядом со мной? Зажмите снова рукоять кинжала в руке, если так вам будет спокойнее. Поверьте, я умру, но не посмею причинить вам боль, приму любую пытку на себя, но не огорчу вас, не заставлю раскаиваться, что вы мне доверились. О, Арбалета, Арбалета, я люблю вас!
 -- Нэрси! Нэрси! -- закричала она, забыв об осторожности, потому что он бросился к ней, пытаясь поцеловать рукав белого одеяния прислужницы. -- Подымитесь, прошу вас. Я... я умоляю вас, Нэрси, не убивайтесь так страшно. Я... Вы, разумеется, можете оставаться моим другом, ведь вы всегда им были. Помните, как мы танцевали в Бора?
 -- Помню ли я? -- произнёс он тихо. -- Вы обожгли руку, когда я уронил свечку; это была свеча из белого воска, высокая и тонкая. Вы были принуждены находиться на этом приёме, а на меня сердились больше всех. Я ведь всё знал. И молчал, чтобы не быть навязчивым, из чего вы сделали вывод, что я не в силах связать два слова даже в своё оправдание... - Он не то смущённо, не то насмешливо улыбнулся и подытожил: - Впрочем, я плохо запомнил, что произошло в тот вечер.
 -- О Нэрси... -- прошептала она, уничтоженная. -- Если бы вы знали...
 -- Знаю. Всё предельно ясно, вы не находите?
 -- Нэрси... -- она добродушно посмотрела ему в глаза. -- Впервые за столько лет я чувствую себя в такой безопасности. Это правда, я почему-то не могу серьёзно думать о смерти, когда вы так смотрите на меня. Но очнитесь, мой добрый друг, иначе мы оба погибли! Это лишь утешение нам посреди бед и опасностей, которые нас окружили, это опасные иллюзии. Мы должны помнить, что ежесекундно подвергаемся разоблачению и... Нет, Нэрси, выслушайте меня! Всё серьёзнее, чем можно подумать сначала. Нас не так уж много, но мы можем ещё спасти Орлангу и Андэллу от тирании Констэ!
    Его глаза внезапно вспыхнули.
 -- Так это вы! -- страшным шёпотом произнёс он. -- Вот, что вы задумали! Чернокнижные рукописи... это вы выкрали их...
    Она в ужасе схватила его руки, чтобы заставить замолчать. Вздрогнувший от её стремительного прикосновения, Дананжерс смолк, поражённый самой древней и сокровенной магией, имя которой известно всем. Арбалета негромко прошептала, чуть нахмурившись:
 -- Это была я. Обещаю, что расскажу вам всё, что посмею, как только это станет безопасно.
 -- И вы клянётесь, что не прогоните меня, что я всегда буду первым, кого вы призовёте, если вам будет грозить опасность или потребуется помощь?
 -- От всего сердца даю такое обещание! -- улыбаясь, прошептала она, прикладывая палец к губам, чтобы напомнить о необходимой секретности.
 -- Ангел… -- тем же шёпотом вскричал Дананжерс, стремительно схватив и закружив её вокруг себя.
    Арбалета гневно вскрикнула. Нэрси не услышал этого яростного протеста. В то же мгновение магическая сила откинула его на несколько шагов. Молодой человек налетел на стену и медленно сполз на пол. Дрожа от негодования и страха, Арбалета не шевелилась. Прежде чем она успела что-либо предпринять, по голове её ударило что-то зеленоватое, и всё покрылось мглой.
 -- Тревога! -- закричала Эро-Авана, опуская ещё блестевшие от волшебства руки. -- Служанка напала на дворянина!..
    Впоследствии Арбалета не могла бы привести более нелепого завершения такой трогательной сцены согласия. В своём забытье она будто всего-навсего спала, с отчаянием рассматривая бессвязное сновидение. Когда же очнулась, обнаружила себя в комнате с алыми гобеленами и окнами на ярко-оранжевый закат. Над головой чуть покачивался полог, соприкасаясь в ветром, влетевшим в открытое окно. Подле сидел... сам Констэ и, не заметив ещё, что она не спит, с хищным видом разглядывал её лицо. Он вроде как большой ястреб, готовый заклевать бессильного воробья. Арбалета тяжело вздохнула, силясь приподняться, но Правитель прошептал: "Лежи, лежи". Пришлось повиноваться. Верховный Чародей сделал ей знак, чтобы слушала, и заговорил с обычной зловещей улыбкой.
 -- Дананжерс во всём признался. Ты, оказывается, даже храбрее, чем мне до сих пор казалось. А ведь я считал, что храбрее, чем ты есть, уже быть не может.
    Она ничего не понимала, но происходящее предвещало беду. Если мерзавка Эро видела и рассказала хоть половину из той дикой сцены, разыгравшейся в коридоре... Но терпение и молчание - лучшие слуги в данном деле.
 -- Как? Ты даже не похвастаешься мне? Чтобы вступить в борьбу с таким одарённым и могущественным противником, как Нэрси Дананжерс, нужно быть как минимум колдуном и дворянином, чтобы во всём быть ему равным, да и тогда смелость оставит каждого третьего. Ты же – не магическое дитя, девочка, служанка, бросила вызов этому самозванцу! И тебе нечего мне сказать?
    Она вновь промолчала, пронзённая внезапной догадкой. Живое воображение в подробностях обрисовало ей все мелочи произошедшего.
 -- Ну так я скажу за тебя, -- совсем обезоруженный такой «скромностью», сказал Констэ. -- Больше ни у кого не будет права отправить тебя чистить камин или убирать за свиньями. А эта девчонка, Новая Речка или как её там, уже отправлена на серебряные рудники, до конца жизни! Ну что, верно я угадал твои мысли, Аомета? Ведь ты, кажется, терпеть не могла этой грязной прислужницы, этой жалкой твари?
    Так значит, Эро рассказала всё, что успела услышать, и Дананжерс "признался", что это он крал чернокнижные записи, сжигал их? Он защитил её, Арбалету, взяв вину на себя? Более того - облачил её в дворянское сословие с головы до ног за то, что она якобы попыталась его остановить, и этим же самым он отправил Эро-Авану на рудники, которую обвинили в препятствии совершения Правосудия! И за это его связали цепями. Какая низость смотрела в гордое лицо самоотверженности, какая ненависть надсмеялась над благородством, чтобы оно в свою очередь одержало над ним верх уже скованное!
 -- Прошу вернуть мне мой титул, -- тихо и властно произнесла она.
 -- Твой титул?! Ты сошла с ума, какой титул, у тебя не было никаких прав, ты была ниже всех, твоё происхождение уступало самому жалкому мальчишке-свинопасу… У тебя не было ровным счётом ничего, что я мог бы теперь вернуть тебе обратно! -- В нём боролось изумление и негодование.
 -- Монарх вы мой, неужели не понимаете, что вы отнимаете у меня, преобразив в придворную даму? -- Она выдала всё, на что ещё осталась способна, и роль придала ей новых сил: с каждым словом всё шло лишь уверенней. -- До сих пор я пользовалась у вас успехом, можно сказать, мы подружились. Это было бы известно последнему конокраду самой глухой провинции вашей бескрайней империи, когда б не надёжная маска прислужницы. Никто, кроме Эро-Аваны, случайно застигшей нас в тот раз (помните, когда я играла вам "Селенте Регианэ"?), не знал о вашей снисходительности ко мне. Девчонка теперь на рудниках - прекрасно, отныне она безопасна. Но на что вы обрекли меня? Лишаете главной защиты, моего незаметного существования. Теперь, когда Дананжерс исчезнет из светского общества и появлюсь я, что станется с моей безопасностью, в которой я прежде и не думала усомниться? Я – прислуга, но в треугольном колпаке с прикреплённой к нему невесомой тканью (вечно я вижу этот атрибут на всякой важной даме)! Будет ясно, как день, что исчезновение Дананжерса - ваших рук дело, как и моё появление, ибо ничто не происходит без вашего ведома и вашей на то воли.
    Чародей вспыхнул. Сжав кулаки так, что захрустели суставы, он дико воззрился на свою Аомету. Ему было жаль тех восторженных слов, которые он только что так щедро и неосторожно распускал для этой комнатной собачки: кажется, она взбесилась.
 -- Лицемерка! Ты скрыла от меня половину того, что ты из себя представляешь. Тебе владеть бы какой-нибудь подзвёздной страной в полмира, а не прислуживать у моего трона. Небесные молнии, запечатлевшие в себе самую великую магию!
    Его неистовые проклятья и возгласы пошевелили тёмно-рыжие локоны на её челе, бледном и холодном, как мрамор. Арбалета осталась недвижима и горда в своём спокойствии.
 -- Твой ум и мужество заслуживают уважения, -- чуть тише проговорил Констэ. -- И всё же, вопреки своей воле (в жизни бы не поверил, что могу так сказать), я порву бумагу о твоём возвышении... Или нет, порви сама, ведь ты сама этого хотела.
    Арбалета протянула руку, на которую опустилась важная чуть желтоватая бумажка с двумя подписями и тремя печатями. Там не хватало лишь имени Аометы, написанного её собственной рукой. Не дрогнув, не задумываясь ни на миг, смуглая рука торопливо порвала документ длинными пальцами.
 -- Не пожалеешь?
 -- О чём жалеть, -- она равнодушно хмыкнула. -- О том, что вернула себе то, что чуть было так неосторожно не потеряла? Благодарю, эфроданимант, вы великодушны. Мне и вовсе не к лицу обвинять вас, просто... оставьте меня на время, я ещё слишком слаба.
 -- Я, признаться, ободрён такими словами, -- поднимаясь, произнёс Правитель былым уверенным голосом, -- ведь до сих пор мне казалось, что слабость - удел всех, кроме нас с тобой. И, знаешь, мне было бы даже неприятно видеть тебя придворной дамой: они такие скучные и ограниченные. И потом, разве осталось бы тогда что-нибудь от тех кратких часов, которые я провожу с тобой наедине, во время которых душа моя свободно дышит?
    Она бросила на него прощальную тёплую улыбку. Дверь закрылась. Арбалета вздохнула и... резво вскочила с кровати.
    Спускаясь по лестнице, она думала только о том, чтоб не опоздать. Что, если он уже мёртв? Стража её узнала (видимо, Констэ раззвонил о её "подвиге"). Сначала её не хотели пропускать, но она потребовала, чтобы ей дали взглянуть в глаза оскорбителю власти. И за ней захлопнулась скрипящая дверь темницы.
 -- Нэрси? -- робко позвала Арбалета, вслушиваясь в падающие со стен капли воды. В дальнем углу послышался какой-то шорох. -- Нэрси Дананжерс, это вы?..
 -- Вы не должны были приходить сюда, сударыня, -- чуть слышно откликнулся знакомый голос, в котором, тем не менее, скользила нежность и радость. -- Разве вы не поняли, что произошло?
 -- Поэтому я и здесь - поняла слишком хорошо. -- Она стремительно подбежала и с обняла его взлохмаченную голову. Цепи, которыми он был опутан, пронзительно звякнули. Теперь, оказавшись так близко, что можно было не сомневаться, их никто не услышит, она добавила: -- Я спасу тебя, как ты спас меня.
 -- Прошу вас, не стоит. Я не позволю вам рисковать ради меня, иначе окажется, что я оказался здесь напрасно.
 -- Слышать не желаю! Я легко могу вас вызволить, нельзя медлить...
 -- Скажите, -- он перешёл на доверительный шёпот, -- вы желаете отогнать от меня смерть только чтобы вернуть долг или...
 -- Я не хочу, чтобы вы умерли, Нэрси, только не вы. Не так уж много у меня настоящих друзей. К тому же... Нет, не опускайте глаз: мне сразу кажется, что я вас обидела. Вы удивительный человек, преданный друг, готовый на самопожертвование. Честное слово, в жизни не встречала такого самоотречения! Я привязана к вам не только долгом, но и безграничной симпатией. Я люблю и уважаю в вас вашу любовь и мужество. Нет, нет, я совсем не хочу вашей смерти, и долг тут играет лишь вторую роль.
    Он припал губами к её руке.
 -- Это всё, что я хотел знать, больше мне нечего от вас требовать. И теперь я скажу вам, что рисковать вам нет смысла: я и сам намеревался убежать.
    Арбалета страшно удивилась.
 -- Это замечательно, но что вы намерены делать? Вы знаете, как снять заклятья, которые сковывают темницу?
 -- Я намерен сбежать не из темницы, а с Холма Смерти. Там чары не устоявшиеся, недолговременные, наложенные всего на несколько часов, не закреплённые столетьями, я в силах сбросить.
    Они помолчали.
 -- И всё-таки, что вы задумали? -- проговорил он. Цепь, связывающая его руки, негромко звякнула; рука наследника Андэллы осторожно коснулась её руки. -- Я постоянно думаю, но никак не могу догадаться, что у вас на уме. Вы не намерены убить Констэ. Чтобы это сделать у вас было семь долгих лет. Так чего же вы хотите?
 -- Я... ищу кое-что, -- чуть слышно ответила она.
 -- Но это оружие? Магическое оружие, превосходящее его магию... У вас теперь есть его чернокнижные записи, о которых столько толков было среди народа и в любом рыцарском ордене, о которых сам Констэ бушевал по обеим Землях... Вот ваш секрет.
 -- А я думала, вы поняли, что убивать его я не хочу, -- сухо оборвала она его рассуждения.
 -- Это из-за того, что он в родстве с вами?
 -- Нет, не поэтому.
    В дверях показалась лохматая голова стражника в железном шлеме. Голова сообщила, что поздний час не благоприятствует честным чародеям для беседы с предателями. И Арбалета покинула темницу, бросив узнику прощальный взгляд. Сегодня она долго молилась за его спасение. Но зато ничто не смогло разбудить её до полудня.