У каждого свой Мефистофель

Посвящается моей маме Логвиненко Марии Илларионовне.
15 ноября 2005г.- это мой подарок ей на день рождения.
Несуразный подарок.
Мамочка, прости меня и за подарок и за многое другое.

                Действующие лица:

         Сергей Ильич – 48 лет.----------------------------------- ( С. И. )
         Лилия Петровна – мама Сергея Ильича.--------------( Л. И. )
         Григорий Евсеевич – 48лет, бизнесмен.---------------( Г. Е. )
         Александр Сергеевич – за 80 лет, поэт.----------------( А. С.)
         Мефистофель – молодой человек лет 25.--------------( М. )
         Некто



На сцене угол комнаты квартиры Сергея Ильича. Действие происходит в сороковой день после смерти его мамы, Лилии Петровны. Сергей Ильич лежит на диване, а рядом с диваном стоят столик, два кресла и стул. На ближнем к дивану кресле сидит Мефистофель, он раздражён и полон презрения к собеседнику, речь его эмоциональна,
Но при этом он статичен, скуп на движения, жестикуляция почти отсутствует, это не значит, что он скрывает свои чувства, его лицо как раз в полной мере выражает их.

М. --  Жизнь – зеркало, отражающее твою сущность. Уж если ты бесхарактерное  дерьмо,
то почему с тобой должно происходить что-то хорошее? Ты дерьмо и жизнь твоя дерьмо.
С.И. – Ты хочешь мне внушить, что это правда?
М. – Ты  столь высокого мнения о себе, цены себе не сложишь, а посмотри на свою жизнь и ты поймёшь, что ты – чудовище.
С.И. – Почему уж сразу и чудовище? О себе я точно знаю одно, я – размазня.  А  то, что я
вижу вокруг себя, мне не нравится, совсем не нравится, а ты предлагаешь мне принять это за мою сущность? Так  не пойдёт, и не наезжай на меня, пожалуйста.
М. – Вот здорово, я ещё и наезжаю! Последовательности  никакой, ты сам, заметь, сам,
напросился на этот разговор, тебе я предлагал совсем другое. Быть может, бросим занудство это и пойдём шалить как во времена былые? Почему бы тебе не найти свою Гретхен, попробовать удачу в казино, я всё могу исполнить и жизнь твою таким наполнить.
С.И. – Отвяжись! – Резко обрывает Мефистофеля.
М.  – Ну, если я тебе не нужен, так значит, я могу исчезнуть? --  Насмешливо просит тот позволения, зная, что его не отпустят.
С.И.  – Нет уж, я тебя не звал, ты сам явился и начал мне морочить голову, что, дескать,
Мефистофель ты и … я тебе поверил. Так уж, будь добр, соответствовать тому, кем назвался.
М.  – Поверил?! Как же! Ничему ты не поверил, да ты не веришь ни во что.
С. И. – Вот здесь, пожалуй, прав ты. А во что, собственно говоря, верить?  В любовь? В дружбу? В ад? В  рай?
М.  – Ты искушённое дитя.
С. И. – Хорошее дитя, уж далеко за сорок. Ах да, конечно, я забыл, тебе миллионы лет.
А  выглядишь неплохо, скинхед какой-то, молокосос.
М.  – Сколько сарказма! Нам для веры всего-то не хватает – козлиной бородки, хромающей походки? Организовать?
С. И.  –Ладно,  не в этом  дело, форма давно перестала соответствовать содержанию,
это раньше ангельская улыбка, опущенные глазки, робкий голосок… сейчас это в арсенале любой проститутки, изобразит тебе невинность, не отличишь.
М.  – А хочется невинности и чистоты? Согласен, в нынешнее время – явление редкое, но не невозможное и если твоя душа мечтает о такой встрече, то почему не состояться ей.
С. И.  – А ты её организуешь.
М.  – Легко, я же говорил тебе, твоё желание любое я могу исполнить, но говорим с тобою целый час, а ты упорно валяешься на диване и пудришь мне мозги вздохами о любви, которая тебе-то ни к чему, уж если тебе и нужна женщина то именно проститутка. Не кривись, я предлагаю профессионала в своём деле, дешёвые уловки с невинностью она изображать не будет, она будет такой, какой захочешь ты. Скажи-ка: «Да». И она будет здесь сию минуту, мечта мужчин всех возрастов и все народов.
С. И.  – Услужливый какой, меня не интересует  всеобщая мечта, хватающая себя за сиськи-письки, извивающаяся змеёй, визжащая как кошка, плод тренировок перед зеркалами, порождение пресыщенности, скуки, пустоты и ухищрений визажиста.
М.  – Какое  познание истоков совершенства! Тебе-то что не всё равно? Здесь важен результат и ты его получишь, и заметь – бесплатно.
С. И.  – Ага, на дурняк. Люблю халяву, особенно когда её получаешь из рук твоих.
М.—А что тебя смущает, неужели я? Польщён! А то уж было начал думать, что ты меня не ставишь ни во что.
С. И.  – Ну почему же – искушение, зло оно ведь не сегодня  изобретено, давно уж стало повседневности приметой.
М.  – О, как ты осторожен! А помнится ещё вчера, ты щепетильностью такой не отличался и считал, что лучше пожалеть о том, что сделал, чем пожалеть о том, что от деяния отказался.
С. И.  – А  ты неплохо информирован… так значит, говоришь, что жизнь моя всего лишь отражение сущности моей и то, что происходит  со мной, всего лишь продолжение того, что происходит во мне? Так что же происходит во мне такого, что ты ко мне явился и столь грубо в искушение пустился?
М.  – Только не преувеличивай значение своей персоны, я здесь всего лишь потому, что в праведности своей ты усомнился. Я не берусь судить людей.  Я не сужу их и не прихожу без зова. Ты вызвал сам меня и, в общем-то, с похвальной целью, доказать себе, что ты всех лучше и если где-то, как-то, что-то, то в этом виноват, конечно, я. Но почему уж так и виноват? Ведь если бы сейчас ты глупо не упорствовал, то это время, что так бездарно мы потратили с тобой, намного лучше б провели.
С. И.  – Оказывается, что это я тебя побеспокоил? А у меня сложилось впечатление, что
это ты  вломился в жизнь мою, не помню, чтобы  жох я серу, пил кровь и убивал котят или другою пошлостью занимался, короче, я тебя не звал! Я не столь наивен, чтобы не знать, что позови тебя  хоть раз один, то ты придёшь как господин, и избавление от тебя не будет.
М.  – Ах, какие страсти! Но если уж  на то, пошло, то господин я не плохой, служить мне выгодно и очень. Котята, кровь, козлы  и чёрные собаки – всё это ваши враки, ну хочется народу мне в угоду закатить  спектакль, так почему не подыграть? Людей я не сужу, они вольны себя как могут, так и выражать.
С.И.  – Какой добренький, так что же ко мне припёрся?
М..  – Фу как грубо. Ты вторгся туда, куда не следовало бы лезть, не трогал ты меня, и я тебя не трогал, хотя ты пасся на моих лугах. Грех отменён, решил ты и во все тяжкие пустился, тебе я не мешал и даже помогал, довольны были мы друг другом. Давай-ка статус-кво возобновим, не трогал ты меня, и я тебя не трону.
С. И.  – Когда и где тебе я насолил?
М.  – В душе, дружок, в душе.
С. И.  – Ах вот как, значит, пока грешил я вседозволенностью, пока себе я позволял «пастись на твоих лугах», тебя и за хозяина не признавая, ты снисходительно мне это позволял, но стоило мне лишь грехи свои признать, как ты явился, боишься, что с крючков твоих сорвусь?
М.  – Да поступай, как хочешь! Я говорил, что не сужу, но и меня судить не надо.
С.И.  – Что-то здесь не то и где- то ты меня проставил. Так значит, жизнь как зеркало моей души, в ней моя сущность воплощается в реальность, но моя ли? Ведь в ней хозяин ты, не признанный, не званный, но хозяин и стоило лишь мне заняться собственной душою, как всполошился ты, боишься, что вышвырну тебя с незаконно захваченной территории, ведь договора с тобою мы не заключали. Вот почему пытаешься меня ты убедить, что мы с тобою родственные души и ты мне не враг, а друг, по дружески, готов мне услужить и все мои желания исполнить, всего лишь для того, чтоб  я оставил всё, как было. Манипулируешь ты мной, хотя при этом утверждаешь, что главный здесь  манипулятор я.
М.  – Ты усложняешь.
С. И.  – Может, до сей поры, я упрощал, теперь вот усложняю. Не думал, что в вашу я игру играю.  Самоуверенно считал себя хозяином своей жизни. – Немного помолчав, добавил со злой иронией.  – Пусть не себя, парламент, наконец.  А,  оказывается, я лишь слуга, наёмный пахарь, каких не мало, у тебя, но по какой-то там причине сподобился хозяина узреть и даже разговором удостоен с ним. Когда же ты меня нанял? Да, прогресс я вижу в вашем чёрном деле, в лоб грубо, некрасиво, так научились использовать подставу.
М.  – Разоблачил!  Бедненького  обманули и надули, а как же «я сам обманываться рад»?
С. И.  – Не нужен этот маскарад, у Пушкина это о  другом и по-другому. Ты же всё время стараешься  намекнуть, что, в сущности, я твой  и мне особо ерепениться не стоит. Восстание на потонувшем корабле. Мои грехи надёжно перетянули чашу и все сомнения ни для чего и незачем, Рубикон перейдён, и лодки сожжены и ничего мне не осталось как пасть в объятия твои. Но я тебе не верю и, учти, я не поверю никогда.
М.  – Чудак, в сорок восемь лет не меняются. Что так всполошился? Давай на чистоту – тебя пугают грешники в аду?
С. И.  – Пугают…  я не хочу гореть  в смоле, но ещё больше я не хочу кого-то жарить, иль поставлять туда кого-то.
М.  – Поздно, милый, поздно. Неплохо ты работал на меня. Жарить ты не жарил, но поставлять… клиентов ко мне немало ты поставил, в этом у тебя талант.
С. И.  – Я сошёл с ума! Достоевщина какая-то. Я никого для тебя не соблазнял и тем более тебе не поставлял.
М.  – Да, да я, помню, из братьев Карамазовых тебе больше нравился Иван.
С. И.  – Да, я считал и считаю, что он не виноват. Смердяковы всегда найдутся, таких полно, в душе у них давно созрело преступление, они беременеют им быстрее кошки, но при этом,  раздираемые желанием убить, они хотят найти себе оправдание. Вот для чего Смердяков и использовал Ивана, чтоб жертвой выглядеть в собственных глазах. А как же, бедненького соблазнили, толкнули. Да он бы всё равно убил.
М.  – Убил бы не убил…( но он не успевает договорить фразу, Сергей его резко перебивает).
С. И.  – Хватит! Не морочь мне голову  Иваном. Ты специально сеешь сомнений семена. Ты хочешь меня свести с ума.  Я  - грешен, но в отношении себя. Я – размазня, я позволял использовать себя, я часто жил по правилам чужим, в угоду им я предавал себя и, если уж на то пошло, я не Иван, но я  и не  Смердяков. Я слаб, я размазня, но я сильнее их. Им груза наших дней не выдержать и дня. Не верю в Бога я, не верю и в тебя.
М.-- Не  веришь и не верь. А вот по поводу греха… грешил ты не только в отношении себя.  Забыл? Могу напомнить.
С.  И. – Не надо мне напоминать.  Я не забыл.
М.  – Не надо так не надо. Ты прав, зачем тревожить то, что изменить нельзя.- ( И дальше меняя тон на шутливо-насмешливый). – Заметь, как мил и как покорен я.
   Но Сергей не обращает на его ёрничание внимание, он в прошлом.
С. И.  – Я сожалею. Я всегда об этом сожалею. Мне нет прощения.  – ( Говорит он медленно).
Мефистофель с  досадой: Ну, упади на колени, залейся слезами и об пол лоб разбей, глядишь – простят.
С. И.  – Мне не прощение, мне надо чтобы этого не было в моей жизни.
М.  – Плюнь и забудь, и все дела.
С. И.  – А ты поможешь. – ( Со злостью говорит ему Сергей ).
М.  – Не хочешь и не надо. – (Мефистофель помолчал, в упор,  разглядывая Сергея, потом спокойно добавил). – К чему сколько злости, хочешь, я посею в твоей душе покой? Уж если тебя это так мучает, то я от мук тебя избавлю… Открою я тебе секрет один, ты ни в чём не виноват, ты всего лишь в ловушку угодил, что  я тебе расставил.
С. И.  – Нахал! Можешь себя ставить столь угодно выше Бога, но ниже меня у тебя не получится, и не старайся.
С. И.  – Мир ограничен Богом и тобою. Добро и зло, а между ними я болтаюсь. Распят меж ними я.
М.  – У-у-у, как пафосно. Заметь, до сей поры в этом мире ты ощущал себя неплохо, как сыр в масле катался.
С. И.  – Неправда, тревогу я испытывал  всегда… быть может в детстве там, тогда да и то лишь потому, что детство идеализировать привыкли мы, так как напрочь забыли его страхи и тревоги. Запутал ты окончательно меня… Но если правда то, что говоришь ты…
во что верили всегда… сегодня сороковой день, как мама умерла, последний день, когда прощается её душа с земною жизнью и решается её дальнейшая судьба.
М.  –Ах эти пламенные комсомолки пятидесятых, с ними при жизни было нелегко, да и после смерти тоже.
С. И.  – (встревожено) – Ты хочешь, что мама, по каким-то вашим меркам попадает в ад?
М. – Вердикты выношу не я, но судья по тому, что есть, большая вероятность, что она моя клиентка.
С. И. – Какой-то бред, наверно  я сошел с ума и твоя рожа всего лишь галлюцинация.- Сергей срывается с дивана и пытается нанести удар в лицо Мефистофеля, но тот даже глазом не моргнул,  так, как удары до цели не достигают, Сергей разбивает косточки
пальцев правой руки до крови о невидимую стену. Это его удивляет и пугает, он  растерянно  смотрит на кровь на своей руке, дует на рану, садится на диван, потом берет
простынь, лежащую на постели, и приматывает нею руку.
М. – Вот так-то лучше, а то раз махался  тут, много себе позволяешь, у  тебя действительно с рассудком не в порядке, раз мог вообразить, что я позволю себя бить.
С.И. – Так, значит, существует Ад.
М. – Ну  наконец-то до тебя начало что-то доходить, а значит, мы с тобой сможем говорить по существу.
С.И. – Хорошо, допустим, я поверил.
М. – Хи-хи-хи-хи. – Полу заблеял полу захихикал Мефистофель. Сергей посмотрел на  него совершенно ошарашено, потом попытался засмеяться, но сразу же,  оборвал свой смех.
С.И. -  И этот блеющий смешок принадлежит тебе? Какие же тогда у тебя рога, копыта,
бараньи ли?
М. – Они тебе нужны?
С.И. – Да, нет.
М. – А, впрочем. Интересно чем это вдруг тебе так не понравился мой смех?
С.И. -  Стереотипы мышления одолели, клише-рога, копыта, запах серы и смех. Конечно
не такой.
М. – Забавно, а какой?
С.И. – Не  знаю… ха-ха-ха-ха –а-а. Вот где-то так.
М. – Ха - ха – хи – хи – хи – хи, рассмешил. Сергей, я вижу, с тобой придется проводить ликбез, твое представление обо мне устарело, как минимум, на тыщу лет, а всего лишь
потому, что ко мне ты относился как к сказочному персонажу и в собственном развитии
мне отказал. Сегодня я не тот, что был вчера, расписки кровью я не требую давно, ко мне
приходят сами, сознательно, я никого не охмуряю, люди, сами, видят в чем выгоду свою найти. Мы ж с тобой ладили неплохо, чего ты брыкаешься, что, может мало от меня ты
получал? Так я готов дать больше.
С.И. – Не пойму, какая ж тогда выгода твоя? Какое твое условие?
М. – Живи как жил.
С.И. -  И  это все?
 М. – Да, все  и если ты перестанешь мучить себя ненужными вопросами, тебе я помогу.
Определись с желанием, и я его исполню.
С.И. – Я ничего не понимаю, как  же я жил тогда, раз этой жизнью я устраивал тебя?
Какие дивиденды ты на мне имел?.. Я хочу увидеть человека, с которым ладишь ты,
Раз ты говоришь их много, так познакомь хотя б с одним.
М. – Да нет проблем, знакомься.-- И в это время резко раздвинулась стена и вытолкнула
из себя холеного господина, одетого с продуманной небрежностью, в которой как
бы случайно подчеркивалась и дороговизна облачения и вместе с тем показное пренебрежение хозяина к своему дорогому наряду. Мужчина несколько удивился, но
увидев Мефистофеля, сразу же успокоился.
М. – Это Григорий Евсеевич. Гриша, извини, что побеспокоил тебя, но вот Серей Ильич
хотел бы с тобой поговорить.
Г.Е. – Опять твои штучки. – Обратился он к Мефистофелю. – Ты же знаешь: мое время-деньги.
М. – В данное-то время  ты деньгами не занимался.
Г.Е – Но я как раз собрался  заняться не менее интересными вещами.
М. – Ладно, убедил, тебе потерю возмещу.
Г.Е. -  В какой валюте?
М. – Да в которой скажешь.
Г.Е. -  Тогда, пожалуй, в евро. Ну, раз я нужен…я готов ответить на любые ваши вопросы,
Сергей Ильич.
С.И. – У вас есть договор с ним?
Г.Е. – Нет, зачем здесь лишние бумажки. Свобода превыше всего, я – свободный  человек.
С.И. – А чем вы занимаетесь?
Г.Е. – Я – бизнесмен.
С.И. – Ну да, сейчас все бизнесмены.
Г.Е. – Сергей Ильич, нас только 10%, остальные-неудачники. У меня талант, я никогда,
ни разу в сделках крах не потерпел, у меня чутье, это врожденное качество, я деньги
делаю из ничего. Талант мой прорезался давно, еще в младших классах, всегда мог
сколотить копейку. Идеи приходили   ниоткуда. Вот как-то иду в школу, вижу котенок
бегает, забавненький такой, пушистик, я взял его, впихнул в портфель и в класс принес,
а потом во время перемен давал желающим его погладить, всего за пять копеек, очередь
выстраивалась. Что вы так смотрите на меня? На деньги я не жадный, потом после  занятий я весь класс повел в кино.
С.И. – Ну а котенок?
Г.Е. – Что, котенок?
С.И. – Что с ним?
Г.Е. -  Не помню, наверно кто-то взял его.
С.И. – Вы целый день мучили его.
Г.Е. -  Ах вот о чем вы, да ему было хорошо. Его ласкали, целовали, девчонки от восторга чуть ли не визжали, им лишь бы мягонькое  что-нибудь потискать.
С.И. – Вы, наверное, из тех, кто считает, что бекасы любят чтобы их убивали, нищие любят быть нищими, а рабочие - чтобы их эксплуатировали.
Г.Е. – Кто создан для чего, тот для того и пригодится, а по поводу рабочих, они на
меня должны молится, такого хозяина как я, еще нужно поискать.
С.И. – Все довольны вами как хозяином?
Г.Е. – Конечно, я недовольных не держу.
Во время этого разговора Мефистофель вышел с комнаты и вернулся, держа в руке банку
с пивом, и опять подсел на свое прежнее место.
Г.Е. –   Как бы случайно посмотрел на свои часы, что не осталось не замеченным Сергеем Ильичем.
С.И. – Извините, но я  еще вас задержу,  служа ему как вы ( но его перебивают).
Г.Е. – Да никому я не служу, имеет право на существование все на взаимовыгодных началах, я деловой человек, а не официант. Такие как вы неправильно понимают
устройство мира, по- вашему, богоугодна только нищета.
С.И. – Я так не считаю, ничто так не унижает и не угнетает человека как нищета.
Г.Е. – Вот потому каждый и хочет разбогатеть, чтобы возвыситься. Это мы, бизнесмены,
и есть Богом избранные люди, основа системы человеческого существования, мы тот вал,
на котором, вертится все это колесо. Взаимовыгодность – вот мой девиз, я делаю свой бизнес, удовлетворяя желания других, я кормлю, пою и развлекаю.
С.И. – Но ведь все это можно делать очень по-разному, какими критериями пользуетесь вы?
Г.Е. – Что тут мудрствовать особо, клиент доволен, я доволен – что еще надо для      
 процветания бизнеса?
С.И. – А если это довольство привело клиента к разорению?
Г.Е. – Разорившейся  клиент уже не клиент, почему он должен меня заботить и печалить?
Если бы я разорился, его это опечалило б здорово? Только обрадовало, почему я должен нести какие-то моральные издержки, если человек лох и не способен рассчитать последствия своих действий?
С.И. – Ну что ж, Григорий Евсеевич, спасибо за откровенные ответы.
Г.Е. -  Да не за что, мне вы понравились конкретно, я даже вам могу бесплатный дать совет, излишняя рефлексия в бизнесе ни к чему, деньги есть у всех, но не всем они их отдают, и чем больше у человека денег, тем труднее их у него изъять. Заметьте на добровольных, взаимовыгодных началах. Ну что ж прощайте, я пойду. – Г.Е. посмотрел
на  Мефистофеля, тот кивком головы указал ему на стену, которая в это время раздвинулась. Г.Е., не мешкая, исчезает в ней.
С.И. – Прощайте. – Сказал С.И., сидя на диване, он нагнул голову и закрыл лицо руками,
В этот момент Мефистофель открыл банку с пивом, раздался хлопок. Сергей среагировал на него, поднял голову и стал смотреть, как Мефистофель пьет пиво с банки. Перестав пить, тот икнул и поставил пиво на стол рядом с собой.
С.И. – А чего это ты утруждаешь себя хождением, да еще и лакаешь мое пиво?
М. – Захотелось пройтись. Попади мышь в твой холодильник, с голода умерла бы, одно пиво,  водка и килька в томате. Да и пиво-то дрянь, единственный плюс-холодное.
Живешь ты бедновато, компьютер собран из старья, кондиционера нет, ремонтик надо бы сделать.
С.И. -  Какой мы нежный, можно подумать, что в аду у вас кондиционеры.
М. – Я беспокоюсь о тебе.
С.И. -  Ты лакаешь мое пиво да еще его и хаешь, так, что ж ты, такой всемогущий,  пьёшь такую дрянь, а вдруг будет несварение желудка?
М. – Не будет, боль, несварения, я не знаю что это такое, это ваша прерогатива страдать
физически, я знаю скуку, неимовернейщую скуку, ну и неплохо разбираюсь в пиве.
Мне трудно понять, почему имея все шансы иметь самое лучшее, ты довольствуешься этим пойлом, я уж не говорю о кильке. Что твоя жизнь? От силы два-три десятка тысяч дней, большая часть, лучшая часть уже позади, ты мог бы их прожить и ярче и богаче, но над временем не властен даже я, вернуть тебе я ничего уж не могу, но остаток дней своих ты мог бы прожить по другому, все, что доступно для вас, я могу тебе дать: богатство, власть, известность, разве ты не этого хочешь?
С.И. – Не знаю, вроде бы этого. Ну, допустим, я их достиг, что хочу то покупаю, на «мерсе» езжу, мозги всем вправляю, "оракульствую" на ТВ, и какая цель у этого всего? Я ублажаю тело, чувства, душу, учу других как это надо делать. А надо ли? Я жил бесцельно делал что хотел, плевал на деньги, власть и прочее. И был бы счастлив я вполне, но деньги, власть и прочее не равнодушны ко мне, они похлеще чем ты, они признают только служение им, рабское служение.  Их власть жестока и никто не может избавиться или укрыться от их власти. Жизнь человека намертво с ними связана, замет - люди принимают законы, а потом им же следуют как чему-то высшему - раз высшему, так как считается, что
эти законы направлены на благо человека. Чушь, они направлены на благо денег и закрепляют человека в рабское положение к ним, деньги в человеческом мире
приравнены к кислороду: нет денег, и дышать не будешь, а все разговоры о человеке только дань, попытка навести тень на плетень, при плохой игре - хорошая мина, так как
человек хочет стоить больше чем деньги, да он и больше их во всех отношениях, но так получилось, что сведен к ним. Материальная составляющая жизни человека вытеснила
его душевную, да  в чем-то и духовную часть на периферию, и закрепила свою приоритетность законодательно. Ты, наверно, завидуешь деньгам, их власть над человеком больше чем твоя, тебе тоже приходится их учитывать, не так ли? Ты  не можешь действовать напрямую, тебе  приходиться действовать опосредствованно,  через
те же деньги и даже прямые поклонники твои требуют оплату наличными. И всем бы были деньги хороши для тебя, они аккумулируют власть над человеком, ты научился их
использовать, но их не покорил, так как в них как и в человеке есть двойственность: с одной стороны - они материальны, но с другой стороны деньги это образ, а это вещь не материальная, и даже индивидуальная, одной и той же суммой оплачиваются  разные желания, вот Григорию Евсеевичу нужны деньги, чтобы возвыситься, что он имеет ввиду под этим? Что для него это возвышение: власть, возможность свободно мыслить, что для него верх, что для него низ? Интересно бы было с ним на эту тему поговорить, но тяжело говорить с человеком, который, в сущности, презирает тебя, снисходит к тебе, да и то за
деньги.  Он так уверен, что то, чего он хочет достичь, ему надо, что это может быть смыслом жизни человека, что ему даже не приходит в голову в этом усомниться, а тем более обговаривать такие высокие материи с таким ничтожеством как я.
М. – Но, о, по крайней мере, знает, что он хочет, стремиться к этому, а значит, будет и иметь.
С.И. -  Чтобы потом сказать себе, что к этому не стоило стремиться.
М. – Ух как ты строг! А для тебя, что значит возвыситься, что низ для тебя, что верх?
Одно дело, дорогой мой, что-то защищать, что-то делать, и совсем другое обсуждать
чужие поступки, мотивы, ошибки, достижения. Выгодная позиция, конечно, легче проверять, чем делать, легче обсуждать чужие убеждения, чем иметь свои.
С.И. – Вот здесь ты прав и дело здесь несколько в том, что это легче, а дело в том, что это гораздо выгоднее. Проверять выгоднее, чем делать, комментировать, обсуждать чужие идеалы, желания, поступки выгоднее, чем их иметь.
М. – Так тебе и карты в руки, у тебя это очень хорошо получается, если ты и Солнцем займешься, то и на нем пятна найдешь.
С.И. – А я бы хотел иметь свои взгляды, свои идеалы, мне надоело комментировать чужие. Я бы хотел иметь что-то такое свое, за что бы я хотел умереть. Я не слишком дорого ценю свою жизнь, но, ни за богатство, ни за власть я умирать не хочу. А что остается, Родина? Ее приватизировали, народ - да, он расползается по всему миру и физическому и духовному. Сначала он это делал от безысходности, а теперь он это делает с полным пониманием всех нюансов этого процесса. Нужно продержаться пять лет за границей, выучить язык, получить гражданство и вот ты свободен и от Родины и от народа, нужно поверить в идеалы демократии и можно уже не быть приверженцем своего народа. Лично меня пугает такая свобода, хотя при этом и Родина меня печалит, и народ не радует. В глазах Родины я лишний рот, в глазах народа – неудачник, вызывающий брезглив - жалостливое чувство, еще немножко и сойду за юродивого.
 М. – Самоуничтожение, самобичевание, само жалость…
С.И. – Не знаю по поводу самоуничтожения и самобичевания, а вот жалости… мне себя
 не жалко, ни прошлого, ни настоящего, подозреваю, что и в будущем меня ничего хорошего не ждет. Я боюсь будущего, я боюсь себя старого, беззубого, маразматика,
беспомощного, замученного болячками, но даже такого мне себя не жалко.
М. – Тебя  тоже одолела скука.
С.И. – Мне не  скучно. Мне тягостно, беспокойно, неуверенно, тревожно, но мне не скучно. Забавно, что мы с тобой говорим почти как друзья, даже не вериться, что ты-
воплощения зла в духовном мире, в материальном мире я,  пожалуй, выгляжу злее тебя. А
 вообще - то я смотрю на тебя и не пойму, если ты Мефистофель, то почему ты так похож на человека?
М. – Ты несколько путаешь причину и следствие, не я похож на человека, а  люди по сущности  своей все больше приближаются ко мне.
С.И. – Обидчив, злопамятен, высокомерен, желчен, хвастлив, самоуверен и это далеко
не полный перечень твоих «достоинств».
М. – Моих? А может твоих?
С.И.  – Да, и моих. Согласен, тут твоя взяла.  Между нами, сколько общего, что мне не по себе, уж лучше б был бы ты  хвостат, рогат и серою вонял, тогда бы все было ясно и понятно.
М. – Хи – хи - -хи – хи, причина ведь не в этом, меня тебе не не обмануть, не обольщайся.
С.И. – А я и не пытаюсь… Пока не обмануть, но мы ведь делаем успехи, не так ли                « мудрый учитель»?
М. -  Хи –хи –хи – хи.
С.И. Чему смеешься? Нас презираешь, мы для тебя лишь средство, но, ни наш ли
развращенный ум, в своей изощренности, стремясь удовлетворить и развить низменную часть сущности своей, потеряв всякое представление о границах дозволенности,    
размыв их, уничтожив, рождает сатанизм, по-другому вседозволенность, для удовлетворения которой допускается перерождение человека и даже его самоуничтожение, уж не говоря о природе, о жучках и червячках, они вообще в счет не идут.
М. – Мне нравиться, как смело  ты ведешь такие рассуждения, стараясь меня представить как порождение человеческого ума. Не в моих интересах  рассеивать это заблуждение, оно мне понятно, ничтожность каждая  пытается возвыситься, значимей стать, хотя бы в своих глазах; тебя возмущает, что многие достигают этого за счет так называемого греха, но разве не грех  обнажает истинную сущность человека, да и разве грех то, что удовлетворяет да и состоит главной потребностью человека, так зачем насиловать себя, не лучше ль честным быть с собой?
С.И. – Сказать себе, что я свинья еще и захрюкать тебе на потеху?
М. – Ты сущности своей боишься.
С.И. – Да, боюсь, ничтожество свое признать боюсь, мне не за что зацепиться, не за что и не за кого. Я один, один как волк, мне жизнь не дорога, единственное, что мне осталось,
ждать, когда же смерть возьмет меня, хочу ли я жить - нет, хочу ли я умереть - нет.
Как не выносимо это прозябание, нет смысла в жизни, нет его и в смерти.
М. – Так в чем же дело? Крюк, петля – поступок сильного человека закончить жизнь так
и тогда, когда он считаем нужным для себя.
С.И. – О да! Но ты забыл, мы эту тему с тобой прошли уже давно, так рассуждал я в твои годы (я имею в ввиду тот возраст, на который выглядишь ты сейчас). Юность более категорична чем зрелость,  более  нацелена на позитив, более радикальна, но так как желаемое и действительное вещи, совпадающие весьма редко, то и подвержена разочарованиям, а значит сильным переживаниям, зрелый человек крайне редко испытывает разочарование, он в петлю лезет обычно по другому поводу. Я не повешусь,
можешь не стараться, я не боюсь себе признаться, что я слабый человек. Держался
вот держался и запил и тут же ты явился с набором милых предложений, пуститься в загул
или полезть в петлю. Мне не подходит ни то, ни другое. Может, есть третий вариант?
М. – Есть. С Григорием ты  возраста  ведь одного, но еще не вечер, у тебе задатки есть
и при желании достигнуть много сумеешь.
С.И. – Что остается человеку в вашем мире кроме «купи -  продайной деятельности»?
Приобретай и продавай, приобретай и продавай, что проще…купи  друга - продай друга,
купи женщину - продай женщину, купи носки - продай носки и превратись в этакого Григория, напыщенного, самоуверенного болвана, бездушную машину по срезанию
капусты.
М. – В тебе зависть, друг мой, говорит. Григорий как система, внутренне менее
всего противоречива, а значит более устойчива, всего лишь потому, что он правильно
пользуется жизнью, берет от жизни то, что может и с удовольствием это уплетает
и менять ее он не желает, ему всегда комфортно, он всегда доволен, ведь всегда блюдет
он выгоду свою.
С.И. – Да, я понял, он из тех, для кого понятие «достаточно» не существует, ему надо много и всего, он вечность будет жить, и все будет копить и вечно ему будет мало.
М. – Ты видишь лишь одну сторону. Да он копит, но он и тратит и, заметь. То и другое с удовольствием.
С.И. – Я это заметил, самодовольства ему не занимать.
М. – Ты слишком категоричен в своих суждениях.   
С. И. – Ах да, « не судите да не судимы будете», но помнится сказано это не тобой.
Я вот все думаю о твоих словах, о реальности как отражении сущности человека.
М.- Дались они тебе, меня завел ты, я и разозлился.
С.И. – Забавно, оказывается зло можно разозлить, не думал, что возможно и такое.
М. – Ты говорил тоном обладающего истиной в последней инстанции, а я такого не люблю, к тому же у тебя отвратительная привычка придираться к словам.
С.И. – Но я, припоминаю, откуда ты идею эту взял… чужое ты подгоняешь под себя,
Еще древние греки говорили «что вверху, то и внизу», чем утверждали, что мир
наш  - отраженье Бога, а не наше, и ему принадлежит. Отраженье это искаженное, но все
таки это отраженье Бога. Здорово ты меня раскрутил, я повелся.
М. – Ну, вот добрались мы до Бога, давай помоем косточки ему.
С.И. – Я не хочу говорить с тобой о Боге.
М. – Это почему?
С.И. – Хорошего от тебя о нём, я,  не услышу.   А плохого, сам смогу сказать
довольно много.
М. – Верю, верю. Чем-то ты мне нравишься, дружище.
С.И. – А мне вся эта галиматья не нравится все больше. Хорошо, я понял кто
устраивает тебя, а теперь я б хотел понять, кто тебе противен.
М. -  Что тебе сюда попа доставить?
 С.И. – Ладно, священников не будем трогать, но есть ведь кроме них те,
кто не нравиться тебе.
М. – Не люблю поэтов.
С.И. – Поэтов, почему? Они раздули славу о тебе, за что же они в немилость впали?
М. – Может я высказался несколько резко, но большинство поэтов не терплю.
С.И. – Ну что же, поэтов так поэтов. Так познакомь хоть бы с одним, нелюбимым.
М. – Достал меня ты, ну зачем тебе поэт, выслушивать банальных истин   
банальные перепевы?
 С.И. – Не знаю … но зачем-то нужен.
М. – Раз нужен, получи.
/Появляется старик с тяпкой в руках, он распрямляется и удивленно оглядывается по
сторонам, немного успокоившись, он обращается к Мефистофелю и Сергею/
А.С. – Здравствуйте, молодые люди, извините за вторжение, но я не понимаю сам, как оказался здесь.
М. – Привет старик.
С.И. – Здравствуйте, вы не волнуйтесь, присаживайтесь, пожалуйста, на кресло.
/Говорит  С.И., помогая старику расположиться в кресле./
 А.С.- Я ничего не понимаю, я был на даче, теперь тут.
М. – Да не тревожься, верну тебя на твою дачу.
А.С. – Позвольте, а кто вы, молодой человек?
М. – Мефистофель.
А.С. – Меня, наверно, хватил солнечный удар.
С.И. - /Присаживаясь на стул рядом с креслом старика/ - Вы уж меня извините,
но это по моей просьбе он побеспокоил вас и перенес сюда в мою квартиру.
А.С. – И чем же вызван ко мне столь бурный интерес?
С.И. – Мы говорили о поэтах, и он сказал, что вас не любит.
М. – Поэтов, или именно меня?
С.И. – Не всех поэтов, но большинство их он не любит, а вы как представитель большинства.
А.И. – Понятно, и как представитель большинства за большинство готов ответить.
Так чтобы вы хотели услышать от меня?
С. – Не знаю … может быть… что жизнь для вас?
А.С. – Извините, как вас зовут?
С.И. – Сергей.
А.С. – Меня - Александр Сергеевич, такое вот совпадение. Так вот о жизни,
я прожил длинную жизнь, вы во внуки мне годитесь, я пережил войну, я выстрадал
победу, теперь переживаю поражение. Тогда в далеком сорок пятом мне казалось, что люди изменятся, они будут другие, лучше  нас, но я ошибся, я не учел одной особенности
человеческой психики – забывать плохое, войну хорошим, сами понимаете, не назовешь и что бы  облегчить себе процесс забывания, мы все упростили, свели все к Гитлеру и Сталину и умыли руки. 
М. – Ну вот я же говорил тебе. Что дельного ты не услышишь ничего.
Просто странно, что он начал с Гитлера и Сталина, а не с революции или еще чего подальше.
А.С. – Молодой человек, то бишь, Мефистофель, дайте-ка мне договорить…
мои надежды не оправдались, люди не изменились, они так же беспечны, безответственны
и своими действиями приводят к власти над ними же новых Наполеонов и Гитлеров,
они не могут понять, что в жизни  мало, не делать зла, и даже мало творить добро, нужно
еще и защищать добро в себе и в других от посягательств, нужно бороться за возможность
воплотить добро в жизнь, чтобы такая возможность была у всех.
М. – «Вся жизнь-борьба», тебе это ничего не напоминает? /Обратился Мефистофель к Сергею/.
С.И. – Напоминает. Значит, по - вашему, жизнь это борьба, испытание на умение творить добро и защищать его. Я понимаю, в идеале это правильно, но в повседневности…
Или допустим даже по - другому… борьба это ярко, это зримо, но большая часть жизни не борьба. Или для вас она вся сводиться к борьбе?
 А.С. – Нет, конечно, я согласен, что повседневность требует от человека другого, я думал об этом и это вылилось в стихотворение, если вы не против, я прочту.
С.И. --  Пожалуйста.
 А.С. -      Жизнь – это труд 
                Духовный, душевный, физический.
                Всему у жизни мера-труд
                Любви, надежде, ненависти,
                А без него не будет ничего.
                Жизнь-это терпение
                Бесконечное как Вселенная.
                Жизнь это долг
                Перед прошлым, настоящим
                и будущим 
                Жизнь – это боль,
                Боль познания, боль потерь.
                Жизнь – это удар
                И она ж наказание,
                В ней проклятие и в ней благодать,
                От тебя уж зависит
                Чем она для тебя может стать.

М. – Я же говорил, что ничего нового.  Об этом сказано давно, и намного доходчивее и короче «терпение и труд-все перетрут».
С.И. –Со многим я согласен.
М. – А с банальностями вообще трудно спорить.
С.И. - / Игнорируя слова Мефистофеля/. – Вот по поводу того, что от меня так уж
много зависит… не думаю. Если рассматривать с позиции человеческих действий, то
правила жизни каждый создает лично для себя сам, естественно опираясь на мораль,
закон, обычай, веру, суеверия и т.д., здесь от человека кое-что зависит, может даже многое, в этом воплощается свобода его волеизъявления.  Здесь я согласен, но есть  объективные причины, не зависящие от одного маленького конкретного человека.
Мы не говорим  о детях. Те беззащитны и беспомощны, а в умелых руках вообще пластилин. Мы говорим о человеке как о личности в основе своей сформированной,
И что он может противопоставить обстоятельствам?
А.С. – Борьбу. Вот именно в таких случаях жизнь становится борьбой. Вы сказали, что борьба это ярко, зримо, я вас должен разочаровать: ярко в кино, а в жизни это страх, грязь, часто малодушие, часто проигрыш.
С.И. – Вот это я и имею ввиду. Допустим, в непреодолимой ситуации герой себя убивает,
можно сказать, что он в данном случае доказал, что его волеизъявление реализовалось
до конца, обстоятельства он не перегнул, но он поднялся выше их, а проще послал,
то есть, самоубийство это предел человеческого волеизъявления?
А.С. –   К сожалению, да,  но есть еще один предел- это убийство другого, вообще-то человек должен реализоваться между этими двумя пределами, но если самоубийство вызывает осуждение, то убийство во многих случаях приветствуется. Я прожил жизнь очень длинную, я убивал и был близок к самоубийству, я принял яд, но, не умер, была допущена ошибка, но не в этом дело, дело в том, что я переступил оба предела. Сказать, что сожалею? Это было бы неправдой. В той войне мог ли я не убивать? Мог, некоторые ведь отказывались по религиозным соображениям, я не обладал такой верой.  Для меня это было мучительно, но кто-то должен был остановить фашистов, если не я – то кто же? В том состоянии духа мог ли я не искуситься  самоубийством? Случайность, что я выжил в той войне, случайность, что не умер я от яда. Это стало частью меня и, что же говорить,
не самой лучшей. Хотел бы я, чтобы в моей жизни этого не было? Да хотел. Ведь тогда я был бы другим человеком. Мне кажется, что я был бы лучше и несомненно счастливее и вместе с тем я не завидую своим современникам, которые не прошли испытаний, выпавших мне. В этом и весь парадокс я бы должен испытывать зависть к тем, кого берегла судьба, холила и даже баловала, но я ее не испытываю. Мне жаль, что была эта жуткая война, что были обстоятельства, вырубившие во мне всякое желание жить, и смерть   предстала желанной, поймите, я  бы не хотел прожить ничью другую жизнь, я бы
хотел прожить свою, но без тех, как вы говорите, объективных обстоятельств. Я не верю,
что война была неизбежна, ее могло бы и не быть. Подумать только, могло бы не быть этого ужаса, этого страха, этих потерь, этого греха, но обстоятельства сложились так,
а не иначе, и в тех условиях, что тогда были, я другой себе судьбы  не хотел тогда да и
сейчас не хочу. Я был там и с теми, с кем хотел быть. Но тем не менее, вопреки тому, что я сейчас говорил, я хочу сказать следующее : мой опыт и мое понимание жизни говорит за
то, что человеческая жизнь должна быть прожита до конца в каких бы обстоятельствах она не проходила и прожита между тех двух пределов волеизъявления личности,  о которых я  говорил - это убийство и самоубийство.
М. – Святее самого римского папы, этакий проповедник, это вполне в духе этих поэтишек, такого тумана напустят, так закрутят, церковь отдыхает, потому что ни за что не отвечают, оракулы хреновы, им лишь бы потрепаться и собой полюбоваться, а дураки им верят, уж лучше б верили мне. Человеку дана жизнь, и он свободен прожить жизнь так, как хочется ему.
 А.С. – Извините, но так как хочется, не получится.
М. – Это у таких как ты, не получится. Неудачник - бумагомаратель. Ты тут так значительно вещал, что жизнь прожил, да еще и выводы далеко-идущие делаешь, а по какому праву? Уж если кто-то и имеет право других поучать, то человек, который чего-то достиг. А ты что? Твое бумагомарание никому не нужно, ты неудачник во всех отношениях. Твоя жена и сын погибли в войну. Ты, здоровый мужик, пришел с фронта, сколько одиноких женщин по тебе вздыхало, только не говори, что среди них никто не нравился тебе. Так нет же, страдальца позу принял ты.
А.С. – Не смейте говорить о том, о чем понятия вам не дано иметь.
М. – Куда уж нам! Да я десяток наведу примеров из твоей жизни, когда ты лоханулся,
Всем дается шанс и у тебя он был и не один, но под суетиться ты так и не сподобился. Кто ты, что ты? Поэтишка непризнанный никем, почти что нищий. И что ты можешь предложить другим опыт - неудачника и только.
А.С. - Хотя бы. Неудачи тоже нужно заработать.
С.И. – Хватит вам препираться, в конце-то концов,  я не спрашивал, как жить, я спрашивал, что жизнь для вас, ответ я получил.
М. – Вот и ладненько, значит, я могу убрать его из глаз, пусть продолжает полоть свои помидоры, это как раз по нему.
С.И. – Нет, еще немного. У меня еще к вам два вопроса, для меня это очень важно.
Давайте вернемся к нашему разговору, почему вы, признавая существование непреодолимых обстоятельств, все же по жизни фактически их нивелируете тем, что
ставите их как бы ниже воли человека?
А.С. – На обстоятельства слишком много списывают.  Давайте так, в поединках корысти и совести, труда и лени, справедливости и подлости, решают не обстоятельства, решает  человек, иначе в одних и тех же  обстоятельствах люди  принимали бы одинаковые решения, но обстоятельства один, а поступки людей и последствия у этих поступков разные, разве не так?
С.И. – Так - то оно  так, но вы опять все сводите к тому, что выбор делает человека и значит, от него все зависит.  Всё это химера, обман, существующий для того, чтобы раздавить человека непосильной ношей, дескать, ты за все в ответе. Но есть Рок, Судьба, разве за этим понятием не стоят именно непреодолимые обстоятельства? 
 А.С. – Давайте так, что формирует Рок или так называемые роковые обстоятельства?
Первое-время, второе-стихия, третье - суммарный вектор решений, поступков всех людей, живущих и умерших. Время неуловимо, упустишь - не нагонишь, время вообще очень серьезная категория. Посмотрите на Россию. Если она упустит время, Россия может
и останется, но русских как таковых может и не быть. Стихия-вещь тоже - очень определенная и очень доходчивая, но так ли она  независима от человека, разве многие
бедствия не результат его трудов?  Стихии очень часто уже последствия деятельности
человека, и заметьте, что на преодоление стихий, всегда идет больше средств и жертв,
чем та польза, на которую покусился человек, получая столь любезный ему гешефт.
Например, вырубаются леса, выкачивают из недр земли нефть, газ. Гешефт-то гешефт, но это может в один прекрасный  момент обернуться такой стихией, что отбросит человечество назад, а то и вообще, поставит на грань выживания, допустим, исчезнет вода
и если первый  конец света был  от потопа, то второй от безводья, от засухи.
С.И. – Ну за суммарный вектор человеческих поступков я сам могу рассказать.
Вы все сводите к большим величинам, а как же быть конкретному человеку, на которого
давят и время, и стихия, и то, что на куролесили предки, и то, что вытворяю современники,
как быть ему, как  ему выжить? Согласитесь, ведь что бы было будущее у человечества,
важно чтобы выжил конкретный человек сегодня,  а как ему не срубить дерево, если
ему нечем топить, а ему нужно не только согреться, но и прокормиться,   ребенка одеть, обуть, чему-то научить, не будет он думать о общем векторе человеческой повседневной деятельности, как определяющей будущее его внуков и правнуков. Он сегодня
выкручивается и грешит, как может, чтобы выжить, и все остальное его не колышет.
А.С. – Согласен, не колышет, но мы опять возвращаемся к  тому, с чего начали:
ежечасно человек делает свой личный выбор, направо пойти или налево пойти, по дороге
к храму пойти или по дороге на кладбище, а из таких вот решений и складываются обстоятельства настоящего и будущего, особенно это видно в переломные моменты,
от одного вроде бы ничего не зависит, а от всех зависит все, вот такой парадокс.
М. – А случай? Обыкновенный тривиальный случай: шел, поскользнулся, упал и умер, а то еще шел, поскользнулся упал, ударился головушкой об асфальтик и был умным Иваном, а стал Иванушкой дурачком?
С. – А ты и рад подножку подставить.
М. – Представить себе, что бывает и такое: и Аннушка масло и пролила, и я ногу не подставил, что слабо?
С. – Слабо.
М. – То- то же.
А.С. – Ну что ж, можно сказать, что есть еще и четвертый непреодолимый фактор
хрупкость человеческого существа, его узкий диапазон условий существования.
Он  всегда пытался его расширить, пока  за счет технических средств.  Генная инженерия
может  когда- нибудь, и будет изменять генотип человека,  но если же это будет
изменением каких-то ошибок в  генном коде возникших в результате мутаций то это одно,
ну а если это будет кардинальное вмешательство с проведением тех же мутаций, то
от человека камня на камне не останется.
С. – А почему не за счет усовершенствования самого человека, за счет его внутренних
резервов?
А.С. – Фашисты пытались, ни то что чужих, своих не жалели, но никакой новой породы
человека они не создали.
С. – Методы «модернизации человека», используемые фашистами отдавали мистицизмом и мракобесием средневековья, они пытались из природы человека выжать по максимуму.
А.С. – Вы не точно выражаетесь, да, по максимуму, по какому? Физическому, моральному, психологическому,  но человек не сводится только к этому . Разум, мудрость творчество, благородство, (естественно я имею ввиду не родословные притязания), и они
базируются не только на физиологии, морали и технологии, но и на том, что мы называем
душой, духом, совестью, Божественной благодатью, (хотя я и не понимаю, что это такое), но это не повод отрицать и такое проявление высшего в человеке.
С. – Вы говорите о вещах, которые не взвесишь, не промеряешь, не потрогаешь, не увидишь, то есть о вещах, о которых в любой момент можно сказать, что их нет. Много
найдется умников, которые всегда готовы доказать, что разум, мудрость, творчество и даже совесть это именно результат технологических, физических, социальных и моральных качеств индивидуума. Зачем далеко ходить, старина Фрейд лихо все объяснил
закомплексованностью человека и творчество, и любовь и подлость – все с наших комплексов.
А.С. – Теорий масса и каждая претендует на  окончательную истину. У Фрейда в основе творчества комплекс, а саентология  утверждает обратное, что только лишившись всех своих комплексов заработанных не только при жизни, а и в утробе матери человек становится совершенным. Творцом. И то и другое весьма спорно, но очень агрессивно, так что Сережа, на каждый довод есть антидовод и надо иметь очень крепкие мозги, чтобы все это  переварить.
С. – От такого варева котелок треснуть может.
А.С. – Чтобы не треснул котелок, выпустите пар по чаще.
С. – Да я так и делаю, периодически посылаю всех куда подальше. «Совершенный человек», если это и возможно, то только как вершина эволюции, деланный человек, даже
наделённый массой совершенств, все же деланный.
А.С. -   Видите ли, Сережа, давайте рассмотрим, кто будет делать этого «совершенного».
Определяется категория людей в этом участия принимать не будет, хотя бы потому, что человек для них создание Божье к тому же по образу и подобию Божьему, а следовательно, столь грубые вмешательства могут изменить сущность человека, а это посягательство на замысел Божий. Мне как-то приходилось работать на  заводике по производству нитроглицерина, это препарат для сердечников, но тогда я был здоров, а теперь сам без него не обхожусь. Делали его во времянках, так как реакция его получения плохо контролировалась и если она выходила из- под контроля то все сматывались в бомбоубежище, происходил взрыв, приличной мощности, цех  разносило в пух и прах,
его быстренько восстанавливали и клепали нитроглицерин дальше, до следующего взрыва. Я это к тому, что управляемость таким процессом как создание «совершенного» может оказаться не более контролируемым процессом, чем производство нитроглицерина. Заказ на создание «совершенного» может исходить от богатого концерна, частника , секты, претендующей на большую власть или государства.  Понятно, кто заказчик и понятно кто будет исполнитель, создать они могут только то, что способны представить, а это  уже рамки ограничения, подконтрольность. « Совершенный» будет  «совершенным»  в определенных рамках, он будет сделан по образу и подобию своих заказчиков и  своих
создателей, то-есть, той средней величины между ними до которой они доторгуются.
С. – Плачущий Терминатор» это будет «апофигеем»  этого достижения.
А.С. – Пожалуй, да и вот, допустим такого «совершенного» протестировали. Одобрили и ввели в массовое производство. Все стали быстрыми, сильными, информированными, долгосрочными в эксплуатации. Средний уровень человечества резко подскочил, за счет
  поднятия тех многих кто внизу, но где гарантия, что это не произойдет за счет опускания тех, кто вверху, а это ссудит горизонтальную линию до точки, было объемное существование человека, а станет плоским.
С. – Да оно и сейчас не очень объемное. Сила, ловкость, быстрота, сексуальность, красота…ну не совсем красота, а так называемая гламурность, а иначе красивость
(вот коту бантик это и есть красивость), а попроще, я называю это выпендрежем.
Так было всегда: кость в носу , мошки у фрейлин. В мою юность прически, «последний
шанс выйти замуж», но тогда к этому относились хоть с какой-то долей иронии, а теперь все так серьезно, чем  выпендрёжней  выпендрёжник, тем больше он достоин поклонения. Гламурность не  предполагает глубины, плоскость задана, в ней все и пляшут: певцы актеры, даже спортсмены, ведь наибольшей популярности достигает не самый результативный, а самый эксцентричный. Сколько было чемпионов мира по боксу, а запомнили все Тайсона из-за откушенного уха у соперника. Какая необходимость была откусывать ухо, причем тут бокс? Так что к вашим троим, смело можно добавить еще два: физическую хрупкость человека и подверженность его психической управляемости.
А.С. – Со второй формулировкой  я не согласен, психологическая обработка человека всегда велась: ритуальные танцы, жертвоприношение и многое другое призванное закрепить высокое положение того кто бьет в барабан, то есть, манипулирует окружающими. В данном случае мобильность психики человека оказывает ему подлую
услугу, но та же мобильность психики  позволяет человеку вырваться за красные флажки и на это способен даже самый ничтожный раб системы манипулирования, как только он позволит себе мыслить самостоятельно или хотя бы критично, задав себе элементарные вопросы: Кто? Зачем? Почему? Для чего? И за кого его в данном случае держат? И попытается на это ответить самостоятельно. Так что психическую лабильность,  воображение, способность свободно мыслить, я бы считал это более положительными качествами человека, чем отрицательными.
С. – Тут палка о двух концах. Человек сам себе может на воображать такого, что загонит
себя на тот свет без внешней манипуляции, Я бы все таки считал это пятым  пунктиком риска.
А.С. – Ну это чисто индивидуально можно видеть в этом угрозу, а можно и палочку-выручалочку.
М. – Я так вижу, что вы не намерены заканчивать это переливание из пустого в порожнее.
Может,  хватит?
С.И. – Нет, нет, Еще один вопрос. Если исходить из религиозных представлений, то человеческая душа подвергается испытаниям не для того, чтобы узнать страдания, свою
немощь, свое несовершенство, а для того чтобы измениться к лучшему и вернуться к Богу как к Отцу, как к источнику совершения и знания, ну где-то так, во всяком случае я так понял. После того как умерла мама, я о многом передумал, многое перечитал, но я
могу и ошибаться, так как варился в собственном соку, не станешь же с первым встречным говорить об этом.
А.С. – Боюсь, что вам с такого рода вопросам вернее было бы обратиться к священникам, я человек невоцерковленный, я верю в Бога, моя вера несовершенна, противоречива, но она моя, выстраданная мной и, честно говоря, она настолько хрупка, что я боюсь, что она не выдержит посредничества священника.
М. – Я могу внести ясность в твои сомнения, Александр Сергеевич, твоя вера очень
 смахивает на неверие и священник тебе пугает тем, что он откроет эту тайну Полишинеля. Ты из тех, кто в какие б крутые обстоятельства не попадал, при малейшей же возможности норовишь восстановить независимость своего разума и духа от условностей, стереотипов мышления и поведения, которыми связаны все вокруг и этим
ты ставишь себя выше всех, как будто за тобой какая-то высшая правда, а ее как раз
 и нет, одни сомнения. И вот этими сомнениями ты морочишь головы, обманываешь себя и других какими-то завиральными идеями о красоте, свободе, о справедливости
этим и другим, в общем-то, мусором засоряешь мозги себе  и другим. Тебе много было дано и куда это ушло - в гудок. Прежде чем вздыхать о мире, который мог бы быть,
может лучше присмотреться к существующему миропорядку, я уверяю и в нем можно далеко неплохо приспособиться. И не надо ничего менять, а то от этих изменений вам же хуже.
А.С. – Человек не может существовать без изменений и очень важно, чтобы эти
изменения  были в лучшую сторону, а не в худшую.
М. -  А ты считаешь, что человек получшел? Ты сам себе противоречишь, ты же говорил,
что даже война суть человека не изменила.
А.С. – Да, к сожалению, суть не изменилась, по крайней мере, настолько, чтобы это было
заметно. Я не пытаюсь выдавать желаемое за действительное, что есть, то есть.
Но мое общение с молодыми людьми вселяет в меня надежду, что у них больше желания,
больше возможностей прожить свою жизнь, изменяясь к лучшему самим и меняя все
вокруг.
М. – Хи-хи-хи-хи! И где ж это ты нашел этих молодых людей, не иначе как в детском саду. Ах, эти мне поэты, ах путаники!
А.С. – Я понимаю, что искушений сейчас больше, чем в мое время, но испытаний все-таки меньше, но даже их пройдут далеко не все, сопьются, скурвятся, снаркотятся.
Обстоятельства их сегодняшней жизни нельзя назвать роковыми, от личного выбора сейчас зависит больше чем в мою юность.
С.И. – Меня интересует несколько другое, когда душа утрачивает свое предопределение
Богу и становится предопределенной для ада, какой грех не смывается ни кровью, ни
покаянием, ни праведной жизнью, ни муками совести?
А.С. – Не знаю. Мой опыт говорит только одно – у каждого поступка есть последствия:
для ума; для души; для духа; ну и для тела. Мы совершаем поступок и туту же этот поступок что-то меняет в нас, нельзя убить человек, и не изменится, нельзя воровать и не измениться, нельзя солгать и не измениться.
С.И. – Я понимаю, о чем вы  говорите. Пока человек был безгрешен, он жил в Раю, он
согрешил и вылетел оттуда.
А.С. – Вы видите только одну сторону, связанную с материальным миром, а в духовном плане что произошло? Человек познал грех. Ну, это как чашка: была целая, разбилась, склеили. Сказать, что она разбитая чашка уже нельзя, но и целой ее назовешь условно, так как по сути своей она стала склеенной чашкой. Человек безгрешный и тот же человек,
познавший грех, по сути своей безгрешным уже быть не может, ну склеенным он уже, перешел в другое качество, и если его такого оставить в Раю, он быстренько с него ад сделает.
С.И. – Так что тогда голову ломать, грешному не стать безгрешным, следовательно, рая не
видать, чего и стараться?
М. – Сергей, ты прав.
С.И. – Может и прав, но согласиться с этим не могу, сразу же на душе такая безнадега.
А.С. – Но видите ли. Сергей, склеенная чашка держит воду так же, как и целая, то есть,
непосредственную функцию свою она выполняет, а если будем исходить  из того, что
ценность не в самой чаше, а в том, чем она наполнена. Будем исходить из того, что чашка сначала была с водой, разбилась, вода вытекла и, чтобы она была опять с водой,
ее нужно наполнить. Если продолжить аналогию дальше и считать чашку за человеческую душу, то чем была наполнена человеческая душа, что собой представляло то, что мы называем условно водой, точно сказать не можем. Но это что-то очень важное,
необходимое нашей душе, потому она и мучается.Чего же лишилась наша душа в результате грехопадения? Может быть любви? Трудно сказать, но проблема в  том,
что душа при возвращении к Богу должна принести то, что предназначено ему, не просто свою пустую  оболочку, или заполненную фантиками от конфет, пробками от
бутылок и использованными презервативами, а нечто большим.
М. – Уморил с этой чашкой, считают тебя «поехавшим» и правильно делают
С.И. - …Я понимаю, о чем вы…, но не все же наполняют свою душу любовью, добротой,
милосердием, бывает , что и самому неприятно видеть ее  содержание, какая-то вонючая мусорная свалка. Вы скажите, что мусорные свалки разбирают, расчищают,
перекапывают, засевают зеленой травкой, и так получается вполне сносная лужайка. Но ведь есть точка не возврата, все выжжено, загажено так, что рекультивации не подлежит,
Как определить эту точку?
А.С. – Я верю, в Бога милосердного и надеюсь на него, и только это дает мне надежду,
что все- таки можно найти пути возвращения к Богу, потому - что если рассматривать
человеческую душу с точки справедливости…./А.С. сделал выразительный жест рукой,
подчеркивающий всю безнадежность человеческих попыток обрести путь к Богу с этой точки отсчета./ - А вот универсальной точки возврата не существует, у каждого она своя,
один стёбнул у старухи кошелек и пропал, потому , что возгордился, возрадовался разрешая себе обворовывать других и дальше, на полном серьезе считая, что так им и надо пусть не хлопают глазами, а лучше смотрят за своими вещами, другой  убил эту старуху и какую работу должна провести его душа, чтобы встретив ее на том свете, он получил от
нее прощение.
С.И. – Жертва и плач примирились друг с другом? Палач раскаялся. Жертва его простила      
По-моему вы сваливаете на них неразрешимую задачу.
 А.С. – А кто сказал, что покаяние или прощение легко даются, их выстрадать надо.
С.И. – А воришка?
А.С. -  Заглушив в себе совесть, вырастив в себе завышенный комплекс самооценки, он будет уже беспрепятственно облегчать карманы своих ближних, все больше усовершенствуя свои таланты, тайно гордясь своими достижениями на этом поприще, даже не понимая, что он фактически совершает работу дьявола. Как он может это понять,
когда в своих глазах он герой, хотя он служил злу и плодит  зло, он пытается убедить себя, что он счастлив, и когда ему это удается, он становится предопределенным дьяволу, так как сам уже становится частью, а то и источником зла. У меня есть стихотворение…
М. – Ну вот образовался, что нашел свободные уши, теперь не остановишь.
А.С. - /обращаясь к С.И. / - Надо сказать, ваш Мефистофель, очень невежливый молодой человек.
С.И. – Почему это он мой?
А.С. –Потому, что мой Мефистофель был бы несколько другим. /Резко раздвигается стена
И А.С. исчезает в ней вместе с креслом. Сергей ошеломленно смотрит на место где только что стояло кресло, а потом на Мефистофеля./
С.И. – Ну кто так делает, действительно, за миллионы лет можно  было и вежливости научиться. Что сказать: «До свидания» человеку, с  которым разговаривал, такой уж непосильный труд?
М. – Уж не у людей ли ты предлагаешь мне вежливости научиться?
С.И. -/Заводясь/ - Вот здесь ты прав, насчет нас не обольщаюсь, давно уж замечено,
что вежливость людей - отмирающий атрибут. Тебе сочувствовать готов, с кем дело тебе приходиться иметь, с людьми, а были времена…
М. – Прекрати. Ты увлекся и ерничание твое здесь ни к чему. Все ваши  этикеты всего лишь маска, прикрывающая пустоту, алмазу подменой служит здесь стеклярус.  И эта маска вас от вас спасает, когда она с вас окончательно слетит, появитесь вы в  своём истинном обличье. Слушай, у меня есть предложение тебе, соглашайся, пока я не передумал. Я дам тебе способность видеть всех без маски, поверь, порою это так забавно.
С.И. – Не хочу.
М. – С чего же вдруг? Глупец, себя лишаешь ты преинтереснейших наблюдений и власти над  людьми.   
С.И. – Такая власть над ними мне не нужна.
М. – Какая – такая власть?
С.И. – Власть над слабостями, страхами людскими, их хитростями, их завистью, их злобой.
М.- Хи-хи-хи-хи!  А цену ты людишкам знаешь и все ж иллюзию питаешь,
Боишься с ней расстаться, боишься убедиться, что за маской кроме этого уж больше
ничего и нет.
С.И. – Да, я боюсь. Хочу верить, что есть люди чистые, добрые, любящие, а не притворяющиеся, как я. Себе я цену знаю, но я надеюсь, что у других  поболее цена.
М. – У-у, как запущена болезнь! Ты - трус, ты - трус-идеалист, ничтожнейшее  сочетание.
Такой дар тебе действительно ни к чему, не сможешь ты воспользоваться им.
С.И. – Боюсь другого, что соблазн будет слишком уж велик, и я не устою и даром сим воспользуюсь на полную катушку и попытаюсь жизнь свою строить на слабостях людских
и этим себя окончательно лишу надежды на дружбу, на любовь, на взаимопонимание.
М. – Что-то я не заметил, что б ты добился их и есть большая вероятность, что не добьешься никогда. Так может знание лучше, чем незнание?
С.И.  – Наверно…  но, пожалуй, это не для меня. Ты сказал, что есть большая вероятность, значит, существует и маленькая, пусть крошечная, но существует.
М. – Забавный экземпляр… нет, право, Сергей, меня ты развлекаешь. Сам удивляюсь,
зачем вожусь с тобой, меня ты не минешь, меня лишь раздражает, что ты не хочешь
принять очевидного, в данном случае, твое сопротивление забавно, больше ничего.
С.И. – Забавляйся раз тебе забавно… мне не очень,… но облегчать твою работу я тебе не
буду. А с Александром Сергеевичем мог бы так не поступать.
М. – Мне он надоел, а тебе, если жалко кресла так и скажи.
С.И. – Да не жалко мне кресла! – Сергей увидел стоящую рядом со столом тяпку. – Ну, вот и тяпка осталась, вот ее надо вернуть.
М. – Так что мне возвращать, кресло или тяпку?
С.И. – Тяпку. -/Тяпка исчезает/.  - Спасибо.
М. – Пожалуйста. Между прочим, она ему больше не понадобиться, его время вышло.
Он умрет сегодня в девять часов вечера.
С.И. – Это из-за нас с тобой. Да?
М. – Я же сказал. Что его время вышло, хватит с него и так зажился.
М. – Жаль. И что же его будет ждать там, на том  свете?
М. – Путник он большой, головная боль ходячая.
С.И. – Не такой уж он и грешник. Что воевал? Наверное, это грех, большой грех, но в той войне при тех обстоятельствах… не знаю, что касается меня, окажись я на его месте я бы
тоже воевал. Фашизм – это проявление самых омерзительных сторон человеческой сущности в отношении себе подобного. С фашистами я не общался, к счастью не доводилось, а вот с наркоманами, ворами, кидалами  разных мастей – приходилось. У них
у всех есть одна общая черта – независимо от социального статуса и интеллектуального
развития, всем им присуще безграничное высокомерие, завышенная самооценка, вот это Александр Сергеевич подметил правильно.
М. – Я не считаю, что завышенная самооценка хуже заниженной. Человек с завышенной привлекательнее, ярче, рисковее, разве не так?
С.И. –Так, но одно дело, когда он считает, что имеет право и все основания  победить на
Олимпиаде и пашет для этого как проклятый, и совсем другое, когда  замызганный наркоманишка распускает хвост и толкует о том, что только он один знает истинное
 счастье в этом мире, а в сущности, он мало чем отличается от подопытной крысы, которой раздражают центр удовольствия при нажатии ею педальки и будет она жать эту педальку забыв о сне и еде до полного своего окоченения. И все-таки меня беспокоит чувство вины, что по моей просьбе Александр Сергеевич оказался здесь. Может это ему жизнь укоротило. Жаль, что я раньше его не встречал… Если Рай существует то, мне кажется, он достоин Рая. Война есть война, но всю остальную жизнь он прожил тихо- мирно, тяпал свои помидоры, растил капусту и – жизнь праведника.
М. – Хи- хи –хи- хи.
С.И. – А что не правда? Я точно знаю, что в Библии написано, « по делам о человеке судить надо «, а такие у него дела – безобидный как одуванчик.
М. – А слово?
С.И. – Что слово? Разве слово-дело?
МИ. – А разве, нет? Ты думаешь, что можно болтать все что угодно и ни за что не
отвечать?
С.И. – Слова не палки, ими кости не поломаешь.
М. – Как сказать, может, не поломаешь, а до инфаркта или до инсульта довести плевое дело.
 С.И. – Да, так я и позволю какому-то хамоватому проходимцу довести меня
 до инсульта… Ладно, согласен, словом можно сделать больно, а если считать, что
дело это действие, в результате которого произошло какое-то изменение, хорошее
или плохое… а боль от слова? Боль есть боль от слова ли, от камня ли… Получается,
что слово все- таки дело, или не дело? Ладно, об этом я подумаю потом. А вот в
отношении  Александра Сергеевича, допустим слово-дело, но ведь ты сам говорил, что
он неудачник, что стихи его никогда не печатались, ну подумаешь кое-что из
написанного он кое-кому прочел, а если то, что написано им, пропадет, то можно сказать
что ничего и не было.
М. – Ты забыл одну вещь - рукописи не горят.
С.И. – Горят, еще как горят, знаю, сам  пробовал, так, что все это  -  красивая фраза, не более. Булгаков гений, но ошибся.
М. – То, что сгорело для людей, не сгорело для вечности, оно всегда в ней, оно в прожитом времени. Так что Булгаков не ошибся.
С.И. – Если человек сам уничтожил стихи ли, картину, кляузу на соседа. Ну не понравилось ему, ну раскаялся он, ну, в конце-то концов, ему стало стыдно за дело рук своих, воображения, ума, так что же он все равно за это должен отвечать?
М. – Дело есть дело, стыд есть стыд,  раскаяние есть раскаяние, одно другому не противоречит.
С.И. – Это что получается, в зеркале язык себе показал  и это во времени останется?
Ценный миг, нечего сказать! Глупость все это, глупость неимоверная, ты издеваешься надо мной. Скажи, что это все неправда.
М. – Неправда. Ты доволен?
С.И. – Нет!
М. – Ну на тебя не угодишь. Вообще-то вы, людишки привыкли проблемы устраивать на
пустом месте. Взять того же Александра Сергеевича, тебя, боитесь ведь исчезнуть бесследно, боитесь что поглотит вас ничто, а когда я говорю, что след в Вечности вы в любом случае оставите, раз уж вы в нее попали, вы в панике.
С.И. – Нужно было ему сказать, что у него осталось всего три часа, он может быть захотел
бы с кем – нибудь попрощаться.
М. – Хи –хи –хи –хи. Навряд ли, быстрее всего, он на крапал  бы еще какой- нибудь
стишочек. Ему лишь бы повод, а собственная смерть – чем не повод разродиться парой
тройкой заумных строк.
С.И. – Может быть он еще успеет увидеть мою маму, а я дурак, не сказал, как зовут ее,
не попросил его попросить ее простить меня. Господи ! О чем я говорю? Бред…
М. – Если хочешь с ней поговорить. То это можно организовать.
С.И. – Правда!? -/Сергей растерян и взволнован/.
/Мефистофель ничего не ответил, он только выразительно посмотрел на Сергея. В это время Раскрылась стена и появилась Лилия Петровна. Сергей, увидев ее, кинулся перед ней на колени/
С.И. – Мама, мамочка! - /Ему перехвалил горло спазм/
/Лилия Петровна осторожно и неуверенно провела руками по его голове по плечам/
Л.П. – Сыночек! Серёженька. Что ты так переживаешь. Не надо, я уже старая, я устала.
Ну, если бы я не умерла, я бы для тебе стала обузой.
С.И. – Мама, что ты говоришь. Что ты говоришь! Мне так тебя не хватает! Прости меня, я полный идиот, уже после похорон я нашел те вещи, что ты готовила на смерть и вспомнил
что ты говорила о них, но я – забыл… и этот платок, ты ведь у меня никогда в платке не
ходила. Я забыл, прости меня.
Л.П. – Ты  не забыл, ты просто растерялся, на тебя так много свалилось проблем, да и
не важно это все, а тот букет белых лилий, что сегодня ты принес на могилку, удивительно красив. Спасибо, я тронута.
М. – Хи- хи – хи – хи. -/засмеялся Мефистофель, который до этого внимательно за
ними наблюдал/ - Вот об этом непременно нужно было попросить прощения. /Лидия Петровна только сейчас заметила его и со страхом посмотрела на него, Сергей заметил этот страх/
С.И. – Мама, что  ты, не бойся, не обращай на него внимания.
Л.П. – Да как же не обращать, Сереженька, что он тут делает? - /Закончила она фразу почти шепотом./
С.И. – Да ничего он не делает, голову мне морочит. Мама, ну почему мы никогда не были
так близки как сейчас?
Л.П. – Мы были близки, но потом отдалились друг от друга, наверно в этом моя вина, но
любила я тебя всегда.
С.И. – Нет, это я виноват.
Л.П. –Я хочу, чтобы ты знал, я во многом раскаиваюсь, о многом сожалею, но то, что ты
у меня есть, я в этом не раскаюсь никогда.
 С.И. – Мама. Я бы хотел, чтобы это было так, но боюсь, я был плохим сыном.
Л.П. – Нет, нет, что ты, для меня ты лучше всех.
С.И. –Да уж… куда уж  лучше, я был законченным эгоистом, ты все хотела внука, а я….
Я жил в свое удовольствие. Это так хорошо, когда ни перед кем не отчитываешься
и ни за кого не отвечаешь.
Л.И. – Так не бывает, сынок, если ни перед кем-то, то перед собой уж точно придется
отчитаться  и кое за что придётся ответить.
С.И. – Мама, а что будет с тобой?
Л.П. – Я не знаю.  Я ничего не знаю.
С.И. –Может, я могу тебе чем-то помочь?
Л.П. – Я не знаю, боюсь, что лично мне ты ничем не можешь помочь, здесь уж каждый
отвечает за себя сам. Тебе нужна помощь, помоги себе сам. Это трудно, но это возможно.
С.И. – Мама. У меня на душе такой камень.
Л.П. – Я знаю, не дай ему утянуть тебя на дно.
С.И. –А ты…и раньше знала.
Л.П. – Нет. К сожалению, нет, а должна была знать. Я была плохой матерью, прости.
С.И. –Мам, не говори так, не надо. Знаешь; о чем я жалею, что не попытался создать
семью и не наградил тебя хоть одним внуком.
М. – А мог бы наградить и даже не одним,  а троими.
/Зависла напряженная тишина./
С.И. – Мама. Это правда?
Л.П. – Да, правда. - /Как –то механически подтвердила та./
С.И. – И кто бы у меня был?
Л.П. – Зачем тебе об этом знать ?
С.И. – Мам, раз я знаю, что их могло быть трое, то почему уж мне нельзя узнать, кем бы
были мои дети?
Л.П. – У  тебя была бы дочь и два сына.
С.И. – Откуда ты это знаешь?
Л.П. – Мы, мертвые, о живых много больше знаем, чем они о себе..
С.И. – А что еще обо мне ты знаешь?
Л.П. – Видишь ли, Сережа, как в жизни, так и после смерти, за все приходиться платить.
С.И. – Прости меня. Мой эгоизм лезет из меня во все щели, не надо ничего говорить.
Л.П. – Да. За все приходится платить. - /Медленно проговорила Л.П./ - У тебя было бы трое детей, -- /а потом торопливо добавила/ - но у тебя есть только один ребенок, у тебя есть сын, найди его, спаси его! - /Выкрикнув эту фразу Л.П. с ужасом уставилась на Мефистофеля./
М. – Айя-я-я-я, Лилия Петро-о-овна. - /Мрачно сказал тот и сразу ж Л.П. резко исчезла в стене только и успев выкрикнуть. / -Сереж!
/Тот растерянно протягивает руки к стене./
С.И. –Мама? – А потом вдруг резко подхватывается.
С.И. – Ах ты, гад!- Он кидается на Мефистофеля, но тут же падает, прямо лицом на пол, раскинув руки, сбитый сильнейшим невидимым ударом.
 Мефистофель потягивается в кресле/
М. – Бездарно потраченное время. Вот скука. /Он подымается с кресла, подходит к Сергею, потом небрежно пинает его руку/
М. – Дитя греха, ты без греха не сможешь, меня ты не минёшь, но мне ты попадёшь и уж
тогда, я все свое возьму сполна.
 /Подходит дальше и исчезает в раскрывшейся стене. Сергей потихоньку приходит в себя, приподымается, напряженно осматривает комнату смотрит на банку пива на журнальном столике, на место, где стояло исчезнувшее кресло, а потом ложится на пол, сжимается в клубок, обхватив голову руками и плачет./
С.И. – Мама, мамочка, прости меня.
     Занавес закрывается, но не сам, одну его половину закрывает Некто, он подтягивает ее , когда же занавес закрывается полностью, Некто откидывает часть занавеса и
придерживает его рукой. Пока все актеры, играющие в спектакле, кроме Мефистофеля, выйдут и станут по его правую руку. Некто отпускает занавес, но в это время он сам  раздвигается и не спеша выходит Мефистофель и становится слева  от Некто. Некто смотрит налево, потом направо, потом обращается к зрителям:
- Где бы мы ни были, что бы с нами не происходило с дня нашего рождения и до последнего вздоха, за правым нашим плечом стоит ангел, за левым – искуситель.
Какой он, ловец человеческих душ -  маленький злобный карлик, огромный тупой гоблин. истерический упрямый ребенок, а может, змей, нашептывающий льстивые речи, соблазняющий свернуть налево, где весело, клёво, развлекательно, естественно за это все
заплатить надо,  счет выставят в конце, цена может оказаться непомерной. Так какой он, искуситель за нашим левым плечом, хватит ли вам смелости взглянуть ему в лицо, или дальше будем делать вид, что там никого нет. Это уж каждый решает за себя.
    Ну что ж спектакль наш окончен
    Мы благодарны вам всем очень
     Что вы пришли, что нашу вы игру смотрели
     Вам наш поклон.
     /Все актеры кланяются./
     И наши пожелания
     Любить друг друга
     И беречь друг друга.
     И чтобы не случилось
     В радости и с счастье / Все актеры кроме Мефистофеля/
     Держитесь правой стороны. /Машут рукой на прощанье и уходят направо.
     Мефистофель же говорит:
     - Левой, левой, - и уходит налево, маня всех за собой.
     - Хи –хи –хи –хи.