Братья

Владимир считал себя счастливчиком. Во всем ему всегда везло, и в жизни вообще, и в мелочах в частности. К примеру, ему нужно уехать из Сочи в Москву, а билетов на поезд нет. Он просит кассира:
   - Посмотрите, пожалуйста. Вдруг, найдется один билетик.
   - Да что вы говорите? Откуда ему взяться?
   - А я счастливый. Вдруг да есть один. - Он улыбается. Расстояние между передними зубами — хоть еще один зуб вставляй. Брови щетинистые, торчат в разные стороны. Уши — больше  средних. В общем, красавцем Владимира никак не назовешь. Но улыбка  заразительная, жизнерадостность так и льется из него широким ручьем. Кассир несколько раз щелкает клавишами.
   - Надо же, и правда есть одно место, - слегка обескураженно говорит она. - Ума не приложу, откуда оно могло взяться.
   - Я же говорил, что я везучий, - радостно говорит Владимир. - Вот и результат.
Владимир жуткий хвастун. Но сам он себя таким не считает.
   - Я не хвалюсь, а  радуюсь, - уже не в первый раз объясняет он свое жизненное кредо.   
   - Хвалятся, это когда рассказывают то, чего нет. А я ведь не вру. Я правду рассказываю.
На что жена Нюся обычно возражает ему:
   - Если рассказывают о том, чего не было, это не хвалятся, а врут. А если рассказывают о том, что есть, но преувеличивают, то хвалятся.
   - А я разве преувеличиваю?
   - А разве нет? Ты в Интернете зачем наш дом разместил? Да еще пояснения дал, что скоро в нем колонны появятся. Ты видел, чтобы кто-то там свои дома помещал?
   - А у кого они еще есть из наших друзей?
Спор потихоньку затихал, и как всегда, каждый оставался при своем мнении.
     Владимир, конечно, понимал, что рассказывать о том, что ты сильно хорошо живешь, не совсем безопасно в наше нелегкое время. Мало ли случаев, когда ни за что ни про что людей убивали, а тут вон какой дом. Могут ведь подумать, что денег много. Но жизнерадостность у него сильнее страха, и Владимир живет не меняясь. Как-то его университетский друг, говоря о нем, заметил, что Господь дураков оберегает. Владимир нисколько не обижался на дурака, ему было важнее, что Господь его оберегает. А в каком качестве он его оберегает, уже не столь важно. Он себя дураком не считал. Напротив, считал себя умным человеком, каковым, собственно и являлся. И хоть не все в его жизни сложилось так, как хотелось, в общем, можно сказать, жизнь удалась. У него была большая квартира в Москве, дом в Подмосковье, небольшое предприятие по продаже канцелярских товаров со своим офисом и небольшим магазином. Но главное, у него была любящая и любимая жена, с которой они подружились в 16 лет, и с тех пор расставались только на два года, когда он служил в Армии, две дочери, которые были замужем за прекрасными парнями, двое внуков. Особой гордостью была внучка, которая училась на один пятерки. Кроме того, она любила шить и вышивать, хорошо играла в шашки — ежегодно занимала первые места в школе. А еще она завораживающе пела, и в школьном «Евровидении» заняла первое место.
     В своем доме в Подмосковье Владимир, помимо работы, занимался выращиванием газона. Он был не согласен с англичанами, что надо потратить сто лет, чтобы вырастить настоящий газон, и был настроен сделать это намного быстрее. Надо сказать, через три-четыре года газон был действительно вполне приличный. Но потом Владимир сделал пристройку к дому, газон при строительстве прилично попортили, и ему никак не удавалось его восстановить. К тому же выдалось засушливое лето, и газон пожелтел и пожух. Поливать траву, когда воды не всегда хватало для того, чтобы помыться, было не совсем красиво. Иногда хотелось бросить эту затею и засадить газон деревьями, потому что они требовали меньше ухода. Но Владимир доказывал другим и себе, что у русских газон может быть не хуже, чем у англичан. И с точки зрения людей несведущих газон действительно был отличным. Но Владимир-то знал, к чему он стремился, и от образца газон был далек. Пожалуй, это было едва ли не единственным его «горем», а в остальном, как выражается порою молодежь, у него  было «все пучком». Впрочем, не все. Был у него младший брат Анатолий, который переехал из Казахстана в Ростовскую область.
     Когда-то давно, когда Владимир только начинал строить свое благополучие в Москве, поступив в МГУ, его  младший брат жил в Казахстане. Женился на Елене прекрасной, которая, как выяснилось потом, вышла замуж беременной. Владимир даже погулял на той свадьбе, и был очень доволен выбором брата. По всему было видно, что девушка — что надо. И красива, и умна. Училась в вечернем институте. Но вот беременность. Через месяц или полтора она сообщила Толяну, что беременна от своего друга, который уехал на Север за большими деньгами.
     - Ты больше о беременности никому не говори, - сказал Анатолий. - И будем считать, что этого разговора не было. Родишь своего, «закажем» нашего.
     Но не всегда получается так, как хочется. То ли Елена раньше с кем-то поделилась своей «радостью», то ли потом не удержалась, что вышла замуж уже «заряженной», но молва по небольшому городу пошла, что Анатолий взял жену с грехом.
     Теперь уже трудно сказать, что было раньше, Толянов нагоняй за то, что не сдержалась, то ли письмо от убежавшего друга. Но Елена от Толяна ушла, родила дочку, а Толян в роддом за ней не поехал, и она уехала к своему «северянину», а Толян взял первую попавшуюся девушку из соседнего ПТУ.
     - Как же ты так выбирал? - Подсмеивались над ним двоюродные сестры. - Столько там девчат. Неужели не мог получше выбрать?
     Но какую выбрал, такую выбрал, решил Владимир, когда увидел ее в первый раз. Ему она вовсе не показалась некрасивой. И чего над Толяном потешались, подумал он. Вполне нормальная девушка. Не думал он тогда, что ее недостатки проявятся позднее. Впрочем, как судить. Для кого-то недостатки, а для кого-то достоинства.
Учась, а потом уже работая в Москве, Владимир через год-два получал сообщение, что у него родился очередной племянник.
 Да сколько же у него их уже народилось? - Спрашивал он у жены. - Вроде, было уже четыре.
 Было пять, а родился шестой, вернее шестая. - Озабоченно говорила жена.
     Владимир всегда поражался, что Нюся знала всех не только своих, но и его племянников и племянниц. Наверное, у нее это было профессиональным, она работала в детском саду воспитательницей, где запоминать надо было не пять-шесть, а пятнадцать-двадцать, а то и тридцать «племянников» и «племянниц». 
      Времена были нелегкие, Советский Союз доживал последние годы, и прокормить такую ораву было не так-то просто. Но одно дело прокормить, их ведь надо было еще и выучить.
   - Как вам удается их прокормить? - Спрашивал Владимир, когда они изредка встречались.
   - Две булки хлеба за раз съедаем, - с грустной улыбкой говорил брат. - А ведь один хлеб есть не будешь, надо еще что-то на стол поставить.
   - Да куда ж вы их столько наплодили? - Стыдливо спрашивал Владимир.  Ведь вы же взрослые люди, неужели не знаете, что этот процесс регулируемый?
   - Да что, браток, отрубить мне его что ли? - Кивал Толян в низ живота. - Я ведь даже не знаю, когда она беременна. Ты же видел, как она выглядит. Пузо, что беременна, что не беременна, размером с три арбуза. Так что я могу утром с ней чай пить, а на работу в ночную пойду и там узнаю, что у меня прибавление семейства.
      Владимир мечтал тогда о втором ребенке, которого жена категорически не хотела. Но шестеро ему казалось явным перебором.  Однако они уже были, и ими надо было заниматься. А они, как он понял, росли сами по себе. Толян в детстве не блистал в учебе, даже в пятом классе на второй год оставался. Так же росли и его дети. Из шестерых ни один не окончил среднюю школу. Только одна дочь после восьмого класса поступила в педучилище и там получила среднее образование.
      И вот прошли годы, все дети стали взрослыми. И все безграмотные. Нет, читать и писать они умели. Но как писать, вот в чем вопрос.  «Как до летели? Харашо?» - Пишет ему его любимая племянница. - «Можит, мне лутши позванить вам?»
      Такое ощущение, что все слова она пишет наоборот. Где надо писать «а», пишет «о», а где «о», пишет «а», где «е», там «и», где «и», там «е».  Вот бы почитать нашим реформатора русского языка, чтобы поняли, к чему они призывают. Поговаривали, что они мечтают сделать написание свободным, то есть писать можно будет слышится, так и пишется. А слышится у нас ой как по-разному.
      Впрочем, образование — удел не всеобщий. И хоть диковато, когда современный человек в одном слове делает три ошибки, все же это не главное. Главное. А собственно, что главное? Наверное, чтобы они профессию имели. А с этим тоже, мягко говоря, было тоже не все в порядке. Старшая дочь работает кассиром на бензозаправке. Вторая - в детском саду няней. Третья родила сначала одного, потом второго, потому не работает. А все сыновья и зятья работают «пистолетчкиками», то есть на заправке вставляют пистолеты в горловины автомобиля.
      От них Владимир узнал, что кроме этого они еще подметают территорию заправки, косят траву вокруг и выполняют другую черную работу. Владимир вырос в деревне. В детстве косил траву, окучивал картошку, поливал капусту — он знает, что такое физическая работа. Но с тех пор прошло много лет, он окончил университет, объездил весь мир, и жизнь, он думал, стала иной. Как оказалось, для него, но не для всех. Когда он впервые приехал к брату и увидел туалет во дворе, он не поверил, что так можно жить в двадцать первом веке. Он конечно не думал, что все живут, как он, в квартирах по 150 метров квадратных, но он не думал, что его родной брат живет так убого. И он начал по силе возможностей помогать. В первый год оплатил подключение газа.
      - Красота, браток. Хожу по дому в трусах. Тепло. Раньше-то выдувало все тепло.
       На следующий год купил холодильник. Потом стиральную машинку-автомат. Но человек не может радоваться тому, что у него все хорошо. Да и может ли быть все хорошо? В общем, жена Толяна хотела получать все больше и больше.
    - Палыч, у нас в курятнике потолок обвалился, - сообщает она весело ему по телефону.
    - В каком курятнике? У вас ведь курятника, вроде, нет.
    - А ты же наш дом курятником называл. Вот в нем и обвалился.
    Владимир иногда перебарщивал с шутками. Похоже, с курятником тоже был перебор. И вот по тону он понял, что уже не рада жена Толяна новому корыту-стиральной машине. Дурачина, мол, ты, простофиля. Нужна мне новая изба. А там дело дойдет и до того, что не хочет быть она черной крестьянкой, а хочет быть столбовою дворянкой. Благо, нынче с этим можно и без золотой рыбки управиться. Были б деньги.
А денег было уже не столько, сколько раньше. Бизнес у Владимира как-то затух, свободных денег было не много. А ведь надо было строительство дома закончить.
    - Извини браток, что не получается пока тебе посерьезнее помочь, - извиняется Владимир перед братом. - Держи вот на пластиковые окна. Будут тебе обо мне напоминать.
    - Да брось ты, Вова. У меня тут и так все о тебе напоминает.
    - Не получается сейчас дать больше, а вижу, что жена твоя не очень довольна моим приездом. Я же понимаю, что это из-за того, что нет прежней помощи.
    - Не думай ты об этом. У нее просто характер такой. Если пойдет черная полоса, то хоть ты ее золотом осыпь, все равно будет не довольна.
    - Я хотел землю купить у вас в деревне, чтобы на ней начать строительство. Думал, сыновья твои дом будут строить, делом будут заняты, зарплату получать будут. А потом дом продали бы, получили бы прибыль, и дополнительные деньги. А тут меня жена твоя спрашивает «Ты, вроде, дом хотел нам построить, так раздумал, похоже?»
    - Да не слушай ты ее. Она со своим братом пять лет не разговаривает, не могли квартиру умерших родителей поделить. Наверное, хочет, чтобы и мы с тобой так же жили.
      Они вспоминают родителей. Отец был таким же хвастуном, как Володя. Но строг был. Ремня братьям доставалось от него не раз. Однако времени прошло много. И даже ремень отцов сейчас кажется сладким и романтичным.
    - Юрка Сузрюков нам завидовал. Говорит, хорошо вам, дадут ремня, и свободны. А моя мама как начнет воспитывать, как начнет ныть и причитать, не переждешь.
     Братья сидят на берегу Дона с удочками и довольно часто вытаскивают рыбу.
    - Ну что, браток? Такого ты вытаскивал? - Толян держит в руках крупного карася, которых здесь почему-то называют гибридами.
    - Я таких мелких отпускаю, -  Владимир поднимает свою удочку. Там тоже крупная рыбина. - Вот таких мы берем. Не меньше.
    На душе у братьев радостно. От встречи, от общения. От того, что они вместе рыбачат и подначивают друг друга. Три года назад они похоронили старшего брата, и теперь их только двое. Есть, правда, еще старший брат по отцу, от первого брата. Но вырос он отдельно, и все же не такой брат, как браток. Есть, конечно, у них и дети, и внуки, но родня по детству они только двое.
    Встречаются они каждый год в июне. Переговорили уже все темы за эти годы. Но это не мешает им снова и снова возвращаться к тому, что уже было не раз обсуждено.
    - Представляешь, вижу сон, что встречаюсь с Насыровым. Ты же помнишь, как он в Армии говорил, «увижу тебя на гражданке, урою.» И вот вижу его, а он бежит навстречу, обнимает меня. Я говорю: «Ну что, Насыров, бить меня будешь или угощать?» А он мне: «Братан, Сергачев, как же рад я тебя видеть?»
     Владимир и Анатолий погодки, и служили вместе. Потому для них армия — еще одна общая тема для воспоминаний.
     - А как наш Летушко тебя гонобил помнишь?
     - Помню.  Он вообще-то нормальным парнем был. Но жадный, жуть. Помнишь, у нас не хватало на бутылку вина 20 копеек. Сколько ни просили, не дал. А пил всегда с нами.
     - Да. Интересно. Дослужился он до генерала или нет.
     - Едва ли. Он же среднее училище закончил. А вот Надеев мог дослужиться. Он еще при нас в высшее военное училище поступил.   
     По реке проходит баржа. Вода уходит, как в море при отливе. А потом возвращается и подкатывает прямо под ноги.
     - Раньше, когда нерест был, в колокола не звонили, рыбу берегли. - Говорит Анатолий. - А сейчас даже баржи не перестают ходить.
     - А разве нерест не закончился?
     - Закончился, но они ведь и в нерест ходили. Никому ничего не надо.
     Владимир не поддерживает этот разговор, чтобы не обострять тему. Владимир вообще не любит говорить о том, чего он изменить не может. На философскую тему, пожалуйста. А вот поговорить о том, какие плохие Путин и Медведев, он не любит. И дело не только в том, что он их уважает за трудолюбие, а в том, что нет смысла обсуждать то, что все равно не изменится. Что от того, что мы с ними не согласны? Им от этого не жарко и не холодно. А вот поговорить о детях, женах, внуках Владимир любит.
     - Вижу, не рада жена твоя моему приезду, - снова возвращается он к наболевшей теме. 
     - Да не обращай ты на нее внимания.  Я уже ей сказал, что если будет себя так вести, то одна будет старость встречать.
     - Ну, это ты зря.
     - А как еще ее приструнить? Другая бы не знала, как тебя угостить-приветить. А эта. Ты считал, сколько ты денег на нас потратил?
     - Нет конечно.
     - А я считал. Газ сто тысяч, холодильник и стиральная машинка еще двадцать пять, и "Жигуль" почти 200 тысяч. Теперь подели это все на семь тысяч, которые я получаю, и выйдет, что мне надо было четыре года не евши работать, чтобы купить все это.
     - Толя, да мне ведь особой благодарности  не надо. Но я ведь вижу, что Лена твоя недовольна, что я приехал. Если честно, я думаю, что лучше уж ты к нам приезжай, а я к вам больше ездить не буду.
     - Ну че ты ерунду мелешь? Я что ли не хозяин в доме? Что ты обращаешь внимание на ее капризы? Она и на меня может так же дуться. В общем, закроем эту тему. 
     - Да меня, знаешь, что огорчает? Люди из-за денег с ума посходили. На уме у всех только деньги. И разговоры только о деньгах. И ладно бы, поесть не на что было. Так нет, голодом никто не сидит. Все при машинах, обуты-одеты, а разговоры только о деньгах.
     - А что ты удивляешься? Богатые о деньгах не говорят, они их имеют. А бедные не имеют, но говорят.
     - Да меня бесит, что все кивают на Запад. Мол, вон как там люди живут. Я был в Германии, Греции, Испании. Далеко не все живут хорошо. Однажды в Германии был в квартире у женщины, которая работает в детском саду. Вместо шифоньера у нее были картонные ящики. Мы когда студентами были с Нюсей, в таких ящиках белье держали. А тут взрослая женщина, Германия, и такая бедность. Ты помнишь, как батя рассказывал о том, что он в голодные годы березовые пеньки ел. Поешь, говорит, а в туалет сходить не можешь. Он говорит, у них в деревне только у учителя часы были. Да что папа? Ты помнишь, как мы втроем идем по деревне, а Лялька Шадрина дала тебе карамельку, и мы ее на троих разделили? А домой пришли и похвалились, что мы конфетку ели. А сейчас. Неужели люди не видят, что у нас было и что стало? Надо ведь себя с собой сравнивать, а не с немцами. 
      - Ты же говорил, что не любишь о политике говорить.
      - А что, я разве о политике говорю? Я о том, что нынче увидят если, у кого деньги есть, так сон потеряют, лишь бы от этих денег себе урвать. Все спонсоров ищут. Ты мне скажи, вот наш родной дядя Ваня жил по тем меркам богато, он разве в подарок кому-нибудь деньги давал? Я женился, он нам дал двести рублей на кольца. Но ведь взаймы дал. А сейчас все норовят спонсорскую помощь получить. Ты только не подумай, что я про тебя говорю. Тебе я сам даю. Знаю, что ты бы никогда даже не намекнул. А дети? Ну они ведь молодые здоровые, почему они ждут, когда им дядюшка чего-нибудь подкинет?
      Владимир молчит. Ждет, что Толян скажет. Но он тоже молчит. Потом все же начинает:
      - Мои сваты говорят, а что твой богатый брат не проведет газ своей племяннице? А сами сначала прописали Олю к себе, а потом взяли и выписали снова ко мне. Я говорю: «Так вы же ее из дома выписали. И получается, что мой брат должен провести газ не племяннице, а вообще чужому дяде.»
      - И что они ответили?
      - Да я уж не помню. Да это и не важно. Я согласен с тобой, что все только о деньгах думают. Ты бы посидел у нас на работе, послушал, что там говорят. Они ведь всех такой грязью поливают, что хороших вообще нет. Мол, богатые никому своего не дадут.
      - Ну, ты бы им привел свой пример. Я же тебе помогаю.
      - А я приводил. Они говорят, что это за помощь? Подумаешь, "Жигули", холодильник да стиральную машину купил. Мол, такой крутой брат должен был тебя обеспечить, чтобы ты не сидел здесь с нами.
      - А откуда они знают, сколько я зарабатываю? Может, я ровно половину тебе отдаю. Ты что ли им рассказал?
      - Да ничего я им не рассказывал. Болтают, что в голову придет.
      Очередная баржа прерывает разговор. Волна от нее накатывает прямо под ноги, братья встают и отходят подальше от реки. Повернувшись, видят двух лошадей.
      - А ведь мы с тобой, брат, крестьяне. - Говорит Владимир. - Помнишь, как на лошадях на покос ездили?
      - Ну как не помнить? Конечно помню. Особенно, когда мы вдвоем скакали. Ты в седле впереди, а я сзади. Весь зад сбил, пока скакали.
      - Да, помню. И чего мне надо было? Ехали бы потихоньку, так нет, надо было выпендриться.
      - Уж выпендриться ты любил. Что было то было.
      - Да. Мне как-то дядя Женя Сузрюков сказал: «Не любил я тебя в детстве. Горластый ты был.» Представляешь, а ведь он никак своего отношения ко мне не показал. Я бы сроду не подумал, что ему досаждаю. Уж если Раиса Федоровна не сильно меня любила, так это и было заметно. А вот дядя Женя. Представляешь, я когда в последний раз приезжал в деревню, ему 78 лет было. Мы с ним на рыбалку пошли, там лужа была здоровая. Он перепрыгнул ее, оборачивается и спрашивает: «Перепрыгнешь, москвич? Разучился в городе через лужи прыгать небось?» Мне и действительно с трудом  удалось перепрыгнуть лужу. А ему — хоть бы хны.
      - А меня он на лошади учил ездить. Показал, как надо подпрыгивать, чтобы в такт с лошадью ехать. 
      - А я не забуду, как меня женщины материться заставляли.
      - Да вроде женщины у нас не матерились.
      - Я копны возил, а лошадь была старая, ленивая. Пока матом ее не обложишь, не едет. Я ее погоняю «но-но», а она ни тпру ни ну. Вот мне тетя Фрося Казанцева и говорит: «Скажи ей «мать твою» сразу пойдет.» И правда. Хочешь, чтобы она пошла, надо сматериться. 
      Братья смеются. Иногда кажется, будто детство вчера было, а иногда кажется, что очень давно. Они любят друг друга, но конечно никогда об этом не говорят. Это американцы в кино все время говорят «Я тебя люблю». У нас так не принято. Как один мужчина скажет другому, что любит его? Да и надо ли об этот говорить? Ведь и так все ясно. Разве могут братья не любить друг друга?   
         
Июнь 2011 года.