Наденька

   Наденька -  так, когда то очень давно, в детстве, звала меня мама. Прошла вся жизнь, а я все слышу:
-  Наденька…
   Моей маме было тридцать два года, когда она осталась вдовой, с тремя детьми на руках. Отец, вернувшись с войны, вскоре умер от банальной пневмонии. А с мамой осталась жить свекровь, так как деваться  ей было некуда, да и маме одной  не справиться с тремя маленькими детьми: старшему было пять лет, младшей – мне, всего пять месяцев, да еще Танюшке три года. Ни детского сада, ни яслей в деревне не было.

  Вот так и стали две женщины тащить  этот неподъемный груз. Бабушка  по дому и с детьми, а мама в  родном колхозе за палочки – трудодни работать. Без выходных, без праздников, чтобы больше этих трудодней заработать.  В конце года, если будет урожай, за эти палочки - трудодни получить зерна,а может подсолнечного масла,или гречневой крупы и пшена. А во дворе - корова кормилица, несколько овечек,и конечно,курочки. За всеми уход нужен. Вот и крутились две женщины с утра до поздней ночи, чтобы все хозяйство в порядке держать, чтобы перед людьми не было стыдно, чтобы дети одетые и  накормленные были.

  Помню себя совсем маленькой,как сижу у мамы на коленях и рассматриваю ее ладони. А сейчас смотрю на свои ладони, ладони шестидесятилетней женщины, ухоженные, с маникюром, только коричневые пятна выдают возраст их хозяйки. Сравниваю их с теми ладонями, ладонями совсем еще молодой женщины. И как же они далеки друг от друга. Мамины, в мозолях, обветренные,в глубоких морщинах от бесконечной стирки,от вил и лопат,навоза,от огородной земли. Ладони, которые не знали отдыха ни летом, ни зимой. Когда я падала и набивала себе очередную шишку, эти ладони гладили мое больное место, и мама приговаривала:
- Тише Наденька не плачь, я куплю тебе калач…
  Затем немного поддразнивала:
- Если будешь плакать, куплю тебе лапоть.
  Конечно, и в нашей семье были маленькие радости: в виде  арбуза, который все дружно ели, сидя на маленькой кухне, я сидела рядом с мамой и ждала, когда она очистит мой  кусок от семечек. А мама рассказывает нам детский стишок из букваря:
- Ах, какой у нас арбуз, замечательный на вкус.
Даже нос и щеки, все в арбузном соке…

  Были красивые детские книжки, которые мама обязательно покупала, когда была в районном или областном центре. Однажды она вернулась уже поздно из района, и я не дождалась ее, а утром  на своей руке увидела маленькие детские часики, у которых крутились стрелки. Таких не было ни у одной из моих подружек. Мама как могла, старалась скрасить нашу сиротскую жизнь.
  Так пролетели со дня смерти отца одиннадцать лет. И однажды в февральский день  бабушки не стало. На наших глазах она тихо ушла туда, к своему сыну, которого оплакивала все  одиннадцать лет. Наверное, её в этой жизни уже ничего не держало. Она помогла снохе поднять детей.

 Вечерами, в летние дни, когда все дела по дому переделаны, к маме приходила ее подружка, такая же вдова. Они сидели на завалинке, говорили о чем - то о своем,  вдовьем, иногда пели: « Вот кто - то с горочки спустился…». А я, завернувшись в старую фуфайку, лежала на траве у их ног и смотрела на звезды. Только в деревне можно увидеть такие яркие звезды. Мне казалось, что если я возьму  длинную палку, то смогу достать до самой яркой звезды.
 
  Но даже такое не затейливое счастье может, оказывается,  рухнуть в один миг.
 
  В августе этого же года, когда умерла бабушка, пьяный водитель на грузовике, из тех, кого раньше присылали из города в деревню на уборку урожая, сбил маму …
  Мы нашли ее в приемном покое больницы. Она лежала на диване, и я не могла поверить, что моя мамочка  не спит, а умерла. Подол ее розового платья в белый мелкий цветочек, свисал до пола, а она не обращала на это внимания. Мы  не ощущали еще всей  утраты, просто глядя на нее, стояли и плакали.

  На следующий день в доме стали готовиться к похоронам, на меня никто не обращал внимания, и я опять ушла туда, к больнице, в надежде,  что смогу увидеть ее, мою маму. Морга в сельской больнице не было и маму перенесли на ледник, в большой сарай. С районного центра приехал доктор, чтобы провести вскрытие. Кругом толпились любопытные сельчане, и местный участковый постоянно отодвигал их от двери, чтобы не загораживали свет.
 
  А я стояла на крыльце больницы, метрах в пятнадцати от этого сарая. Большие ворота были открыты, и веден был стол, на котором лежала моя мама. И ни кто из взрослых не замечал маленькой девочки, что смотрела на весь этот ужас.
 
  Я не знала, что делал с ней доктор, только слышала его слова, которые он говорил своему помощнику. Затем раздался противный визг пилы, и я не выдержала.
 
  Тихонько скуля, как потерянный щенок, побрела к дому. Пошел мелкий теплый дождь. Он смешивался с моими слезами, что ручьем катились из глаз, шелестел по траве и кустам.  А мне казалось, что это мама мне потихоньку нашептывает:
  - Тише, Наденька, не плачь…
 
  Но не было ее теплых, шершавых ладоней, что обняли бы меня за плечи, укрыли от дождя. Только теперь я поняла – мамочки моей никогда больше не будет. Она осталась там, на столе среди любопытных людей.

  Я росла среди родни, которую  никогда до этого не видела. Они не обижали меня, но никто больше и не обнял меня, не подшутил надо мной, когда я плакала:
 
- Тише Наденька, не плачь, я куплю тебе калач...
 
  Повзрослев, ушла своей дорогой, но всегда, когда надо делать серьезный выбор, или в минуты опасности, мне кажется что они, мои – мама, папа и бабушка стоят за моей спиной. Как ангелы хранители.