Животная душа

В древнейшем из языков, иврите, есть два слова – «нефеш» и «нешама», которые переводятся на русский язык, как «душа». После выяснений, я поняла, в чем же между ними разница. Оказалось, что «нефеш» – это животная душа, та, что оживляет наше животное тело, а «нешама» – это высшая душа, питающая наше духовное тело. Эти знания в дальнейшем помогли мне взглянуть на некоторые события моей жизни под новым углом …

Тобик и Лайка

Мы с мамой жили в пятиэтажном доме с большим двором, площадкой для игр и голубятней, которую построил и содержал хулиган и вожак местной шпаны, наш сосед Федяй. Сразу за двором шла полоса гаражей, а за ними – спуск к реке, длиной в пару километров, весь покрытый высокими деревьями. За речкой – деревня. Огромный мир для детворы! Осваивай – не хочу.
Как-то раз в деревне за рекой в одном доме случился пожар. Люди говорили, что все хозяева сгорели заживо, ничего не почувствовали – спали. У них во дворе жили две собаки. Первая – Лайка – породистая белая лайка, пушистая, хвост бубликом. А второй пес – овчарка, уши торчком и хвост пистолетом. В моем воображении он был – ну вылитый волк!
 В детстве я всю животину опекала да кормила. Котят бездомных вечно домой таскала, птиц раненых, одним словом, всех, кто попадался мне на глаза. Вот и этих двух осиротевших собак пригрела я в нашем дружном дворе. И соседи их полюбили. Все носили им косточки и всякие вкусности. А собаки в благодарность за любовь охраняли наш двор от пьянчужек, которые вечно шатались по двору на пути из пивнушки за реку.
Так все к ним привязались, что даже наш бандюган Федяй загородил пространство между длинными «куриными ногами» своей голубятни, соорудив тем самым утепленную, комфортную конуру нашим любимцам.
Мы  назвали собак Лайка и Тобик.
Они были прекрасной парой – любо дорого смотреть. Среди их щенков, которые появлялись два раза в год, всегда было два, а то и три беленьких. Щенки такие хорошенькие, и разбирали их быстро, иногда даже желающие спорили, кому они достанутся.
Какие смышленые это были собаки! Тобик встречал нас с друзьями из школы и вел домой. Если хорошо попросить, то мог помочь донести тяжеленный портфель. Зимой они катали нас на санках, и мы смеялись и бесились вместе, валяясь в снегу.
Тобич, так я называла его, был моим самым близким другом. Он всё всегда понимал, только ему я плакалась в жилетку, а он тщательно вылизывал мое мокрое от слез лицо, слушал и порыкивал, и я понимала, что пес журит меня за то, что так раскисла. Тогда я обещала ему скоро исправиться и не хныкать…
Они привыкли жить во дворе, и затащить их в свой дом было практически невозможно. Их, видимо, так воспитали, что место собаки не в доме, а во дворе, и работа ее – охранять. Одним словом, они прекрасно справлялись со своей службой и прожили в нашем дворе несколько лет.
Вся идиллия закончилась 22 января. (Эта дата стала во всей истории по-настоящему роковой, и к ней мы еще вернемся). Тем морозным вечером, когда совсем стемнело, я вышла проведать Лайку и побаловать вкусненьким. У нее тогда щенята были. В этот раз, почему-то, из четырех щенят ни один не был белым – все в Тобича пошли.
Подхожу к будке и вижу – кровь на снегу. Открыла дверцу, позвала тихонько: «Лайка, Лайка». Боялась напугать, а то ведь она щенят тогда кормила. Зову, а она лежит и не шелохнется. Тут я отважилась и вытащила ее. Она оказалась мертвой. К ее застывшему телу присосались голодные щенята. Я стояла и смотрела на белую мою Лайку, которая лежала на белом снегу, вся в крови.
Потом выяснилось, что она слишком упорно лаяла на пьяных мужиков, которые шли к речке. Они ее топором разрубили, она, видимо, до конуры к детям доползла, там и умерла.
Тобика нигде не было. Что делать с телом Лайки в такую темень, я не знала. Сгребла всех кутят в охапку и потащила домой. Нашла в кладовой коробку, постелила тряпку, погладила, успокоила, покормила… Всё это как во сне. Вскоре пришла мама, она что-то спрашивала, я что-то отвечала. Я всё слышала, как через толстый слой ваты, и почти не понимала, о чем она говорит. Потом она дала мне выпить валерьянки. Не помню, как забылась тяжелым сном.
Проснулась утром, и на меня сразу навалилась тяжесть осознания произошедшего. Соседи уже похоронили Лайку. Весь двор был в шоке от этой неслыханной жестокости. А Тобич вернулся ближе к утру и так долго сидел и выл возле конуры, что под ним растаял снег, и стало видно зеленую траву…
Он страдал и скучал, словно человек, еще очень долго. Каждый раз, когда я называла имя Лайки, он скулил, сводил вместе брови, и на глазах его появлялись самые настоящие человеческие слезы. Я видела, как сильно он ее любил, и еще, что он не хочет жить без нее. Он ничего не ел несколько дней. Мы долго беседовали с ним, я уговаривала его жить дальше, быть нашим другом, встречать из школы… Но он продолжал тосковать.
Щенята подросли, и их, как всегда, разобрали. А наш Тобик больше не был прежним – живым, игривым псом. Он стал всё чаще пропадать со двора. Иногда не появлялся по несколько дней. Потом приходил, худющий, весь в репьях.
Надо сказать, что тогда были времена, когда городские власти периодически давали распоряжение очистить город от бродячих собак. Отстреливали их обычно в дневное время среди недели, когда основная масса детей в школе.
У моей мамы была знакомая, которая регулярно сообщала нам о намечающихся «очистных мероприятиях», и мы прятали собак по домам. Лайка шла в дом к соседям довольно спокойно, а Тобича можно было затащить только к нам с мамой, ни в какое другое место он не шел. Так мы и берегли их несколько лет, и «чистка» обходила нас стороной.
Вторая беда случилась тоже 22 января, ровно через год после того, как убили нашу Лайку. Тобича не было уже несколько дней. Я болела страшной ангиной, и мама сидела со мной дома. В тот день мне стало чуть лучше, и она отпустила меня на полчаса – подышать свежим воздухом. Я, закутанная в шубу и пуховый платок, бесцельно слонялась по пустому, усыпанному свежим снегом двору. И вдруг увидела, что ко мне несется Тобик! Он был ужасно напуган, стал прятаться за меня, скулить. Я ничего не понимала, пока из-за угла дома не появился человек с ружьем в руках. Мне очень врезалось в память, что на ногах у него были унты – сапоги из собачьей шкуры. Тобич уткнулся мордой мне в ноги сзади, я схватила его и начала кричать, что это моя собака. Мужик поднял ружье и сказал мне, чтобы я отошла в сторону. Я не двигалась…
Сейчас я думаю, Тобич решил, что мне грозит опасность. Он вырвался из рук и побежал прочь, прыгая через сугробы… Дальше всё было словно в замедленной съемке. Прямо на взлете пуля пробила его грудь, и я увидела, как брызнула кровь. Мой Тобич рухнул замертво на снег, не издав ни единого звука…
Не помню, как оказалась дома. Должно быть, мама увидела из окна, что происходит, и затащила меня домой.
Я вся словно окаменела. Мама что-то говорила, пыталась меня утешить, но я ничего не слышала, только смотрела в окно на место, где весь снег был красным… Подойдя ближе, посмотрела вниз и увидела, что вдоль подъездов едет грузовик-живодерка. Он был битком набит трупами собак, сверху лежало застывшее на морозе тело моего друга Тобича. Этот грузовик увозил его от меня навсегда, а вместе с ним уезжало и мое беззаботное детство и моя вера в мир добрых людей…
Все соседи ужасно тосковали по ним и были так шокированы жестокостью, что эта история даже появилась в местной газете.
После случая с Тобичем у меня всё как отрубило. Я больше никогда не заводила собак, хоть и продолжаю их любить, больше никогда не привязывалась ни к одной из них.
Более двадцати лет прошло с тех пор, и я поделилась этой историей со своим другом. Мы сидели под ночным небом, я рассказывала, а он очень внимательно слушал. А когда закончила, он вдруг сказал: «Теперь я понимаю, почему о тебе всегда создается впечатление, будто ты всё время оторвана от этого мира, не особо стремишься к нему прикрепиться, словно в этих собаках Бог умертвил твою связь с животной душой, твою привязанность к телесному».

Судьба собачья

 Через некоторое время после истории с Тобиком и Лайкой со мной произошло еще одно знаковое событие, и оно тоже связано с судьбой собаки.
Это был период жизни, когда я, будучи подростком, внутренне томилась какой-то жаждой неведомой мне природы, выражавшейся в потребности жадно наблюдать за людьми, да и вообще просто «глазеть» по сторонам.
В городке, где я росла, в самом его центре, был симпатичный скверик, окруженный низкой изгородью, на которой можно было сидеть, как на жердочке. Напротив, как в телевизоре, открывалась вся живая изнанка торговой площади. Там можно было наблюдать множество ярких сцен – комедий, трагедий, драм, – в которых раскрывалась вся правда жизни. Там я и соприкоснулась с одной трагической «собачьей судьбой».
Под ступеньками старого хлебного магазина, что был на площади, жила весьма занятная псина. Она была простой бродячей собакой, категорически беспородной и настолько грязной, облезлой и жалкой, что вызывала смешанные чувства омерзения, жалости и раздражения.
И была у этой псины своеобразная манера поведения. Как только кто-то выходил из магазина, она тут же выскакивала из-под ступенек, бросалась лизать ноги, повизгивать, умоляюще смотреть в глаза, выпрашивая что-нибудь съедобное. У большинства людей она вызывала такую брезгливость, что они шарахались в сторону. Подкармливать ее почему-то никому не хотелось, а потому она была ужасно худая и всегда страшно голодная. У мужиков, которые заходили в этот магазин в основном за четвертушками хлеба на закусь, псина вызывала сначала веселье, а потом почему-то дикую, звериную злобу. Потому каждый второй из них самозабвенно пинал несчастную, чтобы поскорее избавиться от нее.
Эту картину я наблюдала каждый раз, когда приходила посидеть на свою «жердочку для глазения по сторонам». Меня поражала напористость этой странной собаки. Сколько бы ее ни пинали, она продолжала упорно делать одно и то же! Чем больше ее били, тем более жалкой и омерзительной она становилась, и чем более жалкой она становилась, тем меньше прохожим хотелось ее кормить. Такой вот замкнутый круг. Псина прихрамывала после побоев, подтаскивая за собой изуродованную заднюю лапу. Вся шерсть на боках облезла от нескончаемых ударов. Глядя на эти сцены изо дня в день, я чувствовала, как что-то внутри меня всё больше и больше сжималось, это была какая-то огромная металлическая спираль ледяной ярости. И вот однажды сила ее сжатия дошла до предела…
В этот день я пришла в сквер после школы и увидела, что с высоченных его деревьев спиливают нижние ветви. Вся земля вокруг была буквально завалена ими. В очередной раз, устроившись на своем посту, я стала свидетелем следующей сцены. Из магазина вышел изрядно выпивший мужик неопределенного возраста с синевато- красным, как это обычно и бывает у алкоголиков, лицом. Он был одет в длинный, грязный плащ цвета хаки, из кармана которого торчала початая бутылка водки. В руках он нес полбуханки черного хлеба. Отламывая его на ходу, мужик запихивал свежую мякоть в беззубый рот и кряхтел от удовольствия.
И вот, ведомая неумолимым своим собачьим роком, облезлая псина выскочила из-под ступенек и бросилась лизать его ноги в грязных сандалиях. Я зажмурила глаза и приготовилась услышать звуки пинков и истошный собачий визг. Ждать, конечно, долго не пришлось – через мгновение я их услышала, да еще вперемешку с отборным матом. То, что произошло потом, заставило мою внутреннюю пружину, напряженную до предела, выпростаться наружу и превратиться в яростный удар. Это был тот самый случай, когда я потеряла контроль...
Мужик, вытаращив красные глаза, старательно и остервенело пинал псину. Она громко визжала, но… не убегала…
В какой-то момент, он остановился, ощерился своим беззубым ртом, и вдруг, расстегнув ширинку обляпанных жиром и грязью штанов, начал поливать собаку желтой, обильной струей мочи…
На минуту мне показалось, что я сплю, что этого не может быть на самом деле, это, скорее, было похоже на страшный, отвратительный сон. Но потом, случилось самое поразительное: псина, избитая уже до полусмерти, снова подползла ближе и стала лизать мужику ноги, обрызганные мочой… Тут его глаза налились кровью, и я увидела, как он высоко занес ногу и со всей силы обрушил ее на «презренную тварь»… У меня в ушах зазвенело от ее истошного визга… Он топтал изуродованную тушку, вытаращив безумные глаза, и орал «сдохни, сука, сдохни…» Следующее, что я помню, это подергивающиеся ее лапы – мужик, похоже, серьезно повредил ей позвоночник. Вокруг начали собираться зеваки, и он, смачно сплюнув, поспешно удалился. А собака, истошно визжала от боли и дергалась. Казалось агонии и этому душераздирающему звуку не будет конца.
У меня внутри что-то словно взорвалось. Дальше всё было как во сне. Поле зрения вытянулось в длинный узкий тоннель. Я оглянулась и увидела рядом с собой толстые ветви деревьев, которые теперь аккуратно напиленные лежали небольшой горкой на траве. Встав на «одеревеневшие» ноги, я подошла и взяла здоровую палку. Мною словно управляла какая-то неведомая сила, неумолимой ее воле невозможно было сопротивляться. Я растолкала толпу улюлюкающих зевак, которые глазели на корчащуюся в судорогах, визжащую псину, и со всего маху обрушила удар нечеловеческой силы на ее хребет…Визг резко оборвался, и я услышала, как ахнула толпа, расступаясь в стороны. И вдруг я почувствовала невероятное, вселенское облегчение…
В городе потом еще очень долго ходили слухи об этом инциденте, а во сне я снова и снова видела ночной кошмар - эпизод умопомрачительного унижения под струей дымящейся мочи.
«Как могла собака так унижаться, так опозорить свой род, благородный и достойный род Тобиков и Лаек?!» – спрашивала я сама себя. Просыпаясь, каждый раз думала, что такое унижение хуже смерти и что ничто и никогда не заставит меня потерять достоинство и запятнать память моего друга Тобича, не издавшего ни звука, когда пуля прострелила его грудь…
Порой я вижу отголоски образа той псины в разных людях, вижу, как порождают они по отношению к себе бесконечные потоки злости и презрения, упорно не желая очеловечиваться, освобождаться, поднимать голову, вести себя достойно уважения. Они не понимают, что роль убогой жертвы вызывает в окружающем мире агрессию и неминуемо притягивает к ним узурпаторов, унижение, насилие и боль. Страх разрушает душу. Еще с детства я отметила, что людей, которые выбирают пассивную роль игрушки в руках «недоброй судьбы», вокруг очень много. Природа эту роль «не любит», и рано или поздно, возникнет сила, наносящая «страдальцу» удары, пока не заставит его взбунтоваться и подняться с колен, а если нет, она изрыгает его из чрева жизни, как никчемный элемент.
Спустя много лет, уже в Израиле, мой рав-учитель сказал, что весь мир, всё, что мы видим вокруг, существует только внутри нашего сознания, и единственная сила во вселенной, способная что-то изменить, – это сила намерения, она и пробуждает волю.
«В этой собаке ты вознамерилась искоренить, уничтожить то свойство внутри себя, которое так ярко видела в ней. Сила намерения оказалась столь неумолимой, что захватила всё твое существо. Но нет ничего лишнего в душе человека. Бывают периоды, когда необходимо временно прекратить влияние на нас тех или иных свойств. Но рано или поздно это свойство может вновь проявиться, и ты должна будешь осознанно «воскресить», прожить и понять, в чем его подлинное предназначение. Написано: «Через исправление самых темных мест, раскрывается и постигается самый большой Свет...»

Спустя несколько лет, тайна, хранимая образом «псины» в потаенных уголках моего сознания, наконец, раскрылась мне. Это было на одной из динамических групп , которые я проводила. В ней участвовал молодой человек, больной раком. Заболевание на серьезной стадии, врачи давали пятьдесят на пятьдесят, что он пойдет на поправку после химиотерапии. Он был очень изнуренным: худой, впалые щеки, выпавшие волосы, одежда мятая и бесформенная. Понурый и пассивный, весь его вид выражал жертвенность и смирение с судьбой.
Он долго пытался доказать мне, что уже принял смерть, что у него нет сил и желания бороться, что в его жизни нет смысла.
Я ответила, что это утверждение не логично, ведь если бы у него не было воли к жизни, он не сидел бы сейчас здесь на группе, а лежал дома или прыгал с крыши. Судя по всему, именно надежда и сомнения привели его сюда. Он ответил, что люди от него шарахаются, семьи у него нет, в результате болезни он потерял работу, он потерял всё. «Что же осталось, что меня удержит?» – спросил он.
Я ответила: «Жизнь, жизнь как таковая!». Он не понимал, о чем речь. «Пятьдесят процентов шансов – это очень много. Это значит, что Жизнь хочет дать тебе выбор». Но в его глазах по-прежнему был вопрос.
Порой действие говорит само за себя, оно сильнее слов. Доверившись интуиции, я выбрала из круга другого участника, именно того, кто был молод, сочился здоровьем, а еще испытывал сильный страх и брезгливость по отношению к больному. Взяв здоровяка за руку я сказала нашему доходяге: «Представь себе, вот он – это Жизнь и воплощение здоровья, он будет отбиваться от тебя, испытывать отвращение к тебе, но ты должен вцепиться в него и не отпускать, ни за что не отпускать, держать Жизнь со всей силой!»
И тут произошло чудо прямо на моих глазах, не успела я закончить фразу, как больной мертвой хваткой вцепился в ноги здоровяка и тот, объятый отвращением и ужасом, полностью потеряв контроль, стал яростно отбиваться. Он выкрикивал оскорбления, унижения, хлестал по щекам, отпихивался, орал «твое место на кладбище, падаль, уйди, уйди, ты мне противен…» И когда здоровяк, от страха «заразиться смертью», начал плевать доходяге в лицо, я вдруг увидела в том больном парне «псину» моего детства. «Псину», которая упорно боролась за жизнь. И в тот момент она «реабилитировалась» в моей душе.
Я увидела, как на бледном изможденном лице проступило выражение неумолимой воли и вселенского покоя, парень, не замечая плевков, сомкнул железную хватку на ногах здоровяка. Буквально на глазах его лицо порозовело и просветлело. Я видела, что никакая сила сейчас не способна оторвать его от Жизни! Да, он стоял на коленях, вцепившись в ноги, да ему плевали в лицо, но его дух парил высоко, высоко, под небесами. Выше унижений, выше боли, выше страха, выше гордыни! Он был в этот момент в мире полной свободы, в мире причин и выбора, и там, не смотря ни на что, он выбрал Жизнь…

С тех пор та «псина» обрела свое место в моей внутренней вселенной, я поняла, истинное предназначение свойства, которое она выражает. Спасибо этой нехитрой животной Душе за важный урок.
А того парня я встретила через несколько лет. Он шел с моря, на шортах мокрые пятна от плавок, волосы отросли и бахромой свисали вдоль лица. На плечах он нес кучерявого, смеющегося во весь голос карапуза, как две капли похожего на него…
Он прошел мимо, не узнав меня. Глядя ему в след с улыбкой, я подумала: «Как всё же хорошо, что он выбрал Жизнь, а она выбрала его…»