Снег
По самые цветастые шаровары окунался в снег огромный наш бесшабашный петух, но шёл бесстрашно, высоко поднимая жёлтые, скрученные от холода в пергаментную трубку, лапки. Как только солнце чуть обогревало землю, он выходил на многочасовую перекличку с приятелем-соседом. Сначала, захлёбываясь в голосе, пронзительно кричал, то ли жалуясь, то ли переполненный восторгом птичьего бытия, наш питомец. Далее наступала пауза осмысления и несколько минут тишины. Затем раздавался голос с чужого двора. Так же громко-победно, так же истошно-нахально. В один голос – никогда. Соло одинокого самца посередине гаремного изобилия. Петушиное отчаяние, перемешанное с восторгом, в белом снежном пейзаже.
За нашим философом-активистом, робко сбившись в кучу, как девчонки на сельских танцах, толпились пассивные куры-дуры. Они мешали мне пройти, чтобы освободить дорогу, приходилось легонько их пинать. Куры никак не реагировали, все жизненные их силы ушли на изумление и оторопь перед открывшимся новым снежным знанием. Я заваривала им мелай, (кукурузную муку в крутом кипятке), поила тёплой водой. Куры с удовольствием ели горячие обеды и вопреки сложным погодным условиям дарили в день по два-три яйца.
Снег ограничил нашу и без того лишённую альтернатив жизнь совсем крошечным пространством. Лес недоступен, там снежный покров ещё выше, в село ходить - лень, хотя вдруг невыносимо захотелось мандарин. Люблю прокусить дольку, почувствовать, как она брызжет соком и тает во рту. Мандарин – не просто яркий фрукт-экзот, для меня он символ новогодних радостей. Но чтобы были не испанские, хочу обязательно грузинских, потому что впервые увидела мандариновые деревья, увешанные плодами, именно там, в Грузии.
В Тбилиси у меня был приятель по имени Авто, но это только на первый взгляд звучит несколько странно. На самом деле его звали Автандил Ревазович Шеншиашвили. Вполне достойно и по-грузински пышно-великолепно. Мы познакомились с ним на проспекте Шота Руставели у знаменитого кафе, где толпился люд, желающий перекусить. Тут кормили настоящими жаркими, хрустящими, наполненными сырной начинкой, хачапури. Ели их за толстыми мраморными, круглыми, как солнце, и прохладными столешницами. Запивали сельтерской водой, которую наливали из стеклянных, конусом, сосудов с изящными краниками внизу. Общаться с незнакомым, навязчиво-настойчивым грузином, я категорически отказывалась, но чем больше давала незнакомцу это понять, тем сильней он распалялся и преследовал меня, как охотник дичь. Пришлось на ходу переориентироваться, проблему принять, как данность и с пользой для себя использовать. Подозрительно русый, голубоглазый, начинающий лысеть грузин, тут же был почти полностью обезврежен и превращён из потенциального любовника в гида.
Мы встречались в условленном месте, я, как полководец, разворачивала карту города, и мы начинали штурм музеев и выставочных залов. Авто моя стратегия раздражала, он, кричал, топал ногами, шипел, взрывался гранатой. Парень претендовал на другое и большее, а тут – галоп без передышки и минимум перспектив, но бедняга не сдавался. Он жарким утюгом прилипал ко мне в общественном транспорте, в скверах и парках, и даже на горе Мтацмтнда, где я застыла в скорбном молчании у могил Александра Грибоедова и Нино Чавчавадзе. Мне постоянно приходилось быть начеку, как только отвлекалась, сосредотачивалась на чём-то серьёзном и важном, руки Авто моментально душили мою свободу, а рот восторженно вопил: «Ой, цацуля, как нам будет хорошо!» Ухаживания с элементами, вероятно, мне нравились. Авто бурлил, как тбилисские фонтаны, краем глаза успевал замечать других девушек и тут же комментировал: «Смотри, какая пошла в красных штанах, глаз за ней сам бежит».
Наконец, он смирился, подарил мне книгу о Пиросмани и даже повёл в настоящий грузинский театр над Курой. В зале жарко дышал мне в ухо, стараясь переводить диалоги актёров. Смысл текстов меня интересовал мало, нравилось вслушиваться в звуки незнакомой гортанной речи.
День моего отъезда совпал с каким-то праздником. Был выходной и мы пошли в парк. Играл духовой оркестр, прогуливались молодые грузинские семьи с детьми. Авто расчувствовался, пообещал мне совместное крепкое семейное счастье, троих детей и много-много радости.
Через много-много лет я поняла, почему не забыла имя, отчество и фамилию этого сумасшедшего: он создал миф о моей исключительности, осыпал конфетти комплиментов и моя благодарная память отдаёт ему должное. Четыре дня в Тбилиси я чувствовала себя роскошной, сочной и яркой, как местный мандарин. Зачем среди снегов и безмолвия возник этот мираж? Не знаю, может, оранжевая, кем-то брошенная корочка на снегу, навеяла?
Снегопад, наконец, стих. Пришли сильные морозы и ясно-голубые солнечные дни. Горы уже не дымились туманами, серый цвет отступил. Холодный воздух стал прозрачным, колючим, звенящим. В селе понемногу приходили в себя от зимних праздников. Уже визжали бензопилы, буксовали, пыхтели грузовики, легко неслись по укатанной снежной глади сани. Везли сено, навоз, дрова. Нехитрые сельские будни наполнилась ранним предчувствием весны.
Утром в нашем деревянном домике прохладно. Я просыпаюсь в окружении котов, кутаюсь в одеяло, долго смотрю на контуры гор в окне. Вставать не хочется. Мидянка давно ушёл в темноту. Если не выйдет на маршрут наш единственный сельский автобус, ему доведётся топать в школу четыре километра через холодный лес. От неутешительных прогнозов стынет кровь. Ночами наш дом потрескивает от морозов.
Пора. Время кормить животных и «класти ватричку», если проще – просто растопить печь. Дрова весело трещат, наполняют дом теплом и жизнью. Хитрые, зимне-жирные коты укладываются поближе, носами к огню. Я осторожно хожу по скользким тропинкам, от сарая к дому, из дома в сарай, колдую у плиты. Где-то там, «на материке», деловито бежит по улицам люд, кипят политические страсти, оттягивается бомонд, пиарится разный люд. Где-то там прошла почти вся моя жизнь, вписанная в простой маршрут, из пункта А в пункт Б, разделённый пешеходным мостом над речкой Уж.
У нас - штиль, размеренный, понятный ритм, сосредоточенный на быте, но зато есть время подумать и вспомнить. Прошлое нельзя присыпать ровной снежной гладью, скрыть брутальное, лишнее, ненужное. Оно живёт, громоздится сугробами. Я откидываю, как снег, воспоминание за воспоминанием, расчищаю дорогу к себе. Подходит к концу то, что принято называть жизнью, наступит час и моя дорожка сольётся с белой бесконечностью. Я иду по своей тропинке, несу, как хворост в охапке, ненужный груз страстей, проблем и обстоятельств. Нести тяжко, бросить - невозможно.
Солнце клонится к закату, уходит ещё один день, как две капли воды похожий на предыдущий. Скоро придёт с работы муж, я накормлю его обедом, и долгий зимний вечер мы будем коротать вдвоём.
1.02.2012
Свидетельство о публикации №212020401233
Пані Людмило, Ваш стиль прозоро-густий,
майстерно пишете )
Василина Иванина 08.12.2012 21:16 Заявить о нарушении