муж

Рассвет , мутно просвечивая,  пробивался сквозь моросящий дождь летнего утра, как через пропыленный  тюль. Не  останавливаясь, и не превращаясь в дождь моросит мелкий, колкий дождичек  и моросит. Стены пятиэтажки на одной из улиц Ругачево стали равномерно темно-серыми вместо обычных -серых. Но, женщина не уходила, она стояла, не двигаясь на балконе третьего этажа,  одетая в ночную рубашку с наброшенным на её полные плечи плащем.  Она пристально смотрела вдаль, ожидая кого-то. Она смотрела на ту улочку, что  выходила на дворик и детскую площадку, а тянулась сюда от самого вокзала.
Она устала кого-то ждать, и окаменела от этой усталости, от пережитого,  застыв на месте. Но пристально смотрела, словно это сейчас было самым главным делом в её жизни.
Но и она почувствовала, что засыпает стоя, и , положив голову на скрещенные на перилах руки, почувствовала, что задрёмывает.
 Но, услышав сквозь морок сна и шелест моросящего дождя шорох шагов, она встрепенулась. Выпрямилась , всматриваясь еще пристальнее. И обрадовалась , увидев кого-то вдали.
Сверху ей был виден только черный зонт, большой черный зонт. Но  она сразу узнала того , невидимого ей, идущего под зонтом человека и  тихо заплакала.

Михаил, лет 58-ми мужчина изрядно потрепанный жизнью, шел не торопясь, останавливаясь, словно в сомнениях , задумываясь о чем-то. Он останавливался и оглядывался назад.  Подойдя подлиже к дому , он приподнял зонт и посмотел на окна и балкон верхнего этажа. Увидев женщину на балконе, Михаил  замер. И они пристально смотрели  друг на друга.
И тут женщина, как включенная сирена начала поносить этого мужчину. Точно бездонную бочку брани изливала она на его, теперь уже опущенный, черный зонт, под которым он пытался скрыться и от неё, от камнепада её брани и моросящего дождя. Из её яростного  монолога становится ясно, что это её муж.

  - Явился, бестыжие твои глаза!
Что?!!! Нагастролировался,  урод??? теперь домой???!!!
Видно не приняли тебя там!
 Дождь , как-то вдруг остановился. И Михаил , который относся к этому потоку ругани, как к стихии природы, не отвечая своей жене Нине, сложил зонт. Подошел к скамейке у подъезда. Достал газеты из портфеля и, растелив их, сел.
Задумался, взглянул на окна пятиэтажки. Кое-где, не смотря на раннее время, уже зажглись огни. В основном это были окна кухонь.  И отметив это про себя , он достал из портфеля  пластиковую бутылочку кефира и  спокойно под ругань жены стал медленно и задумчиво пить его. Словно её ругань часть звуков природы. Ему было так дорого, все пережитое недавно, что , точно в детсве красивую бабочку , не хотелось ему выпускать , смешивать с повседневностью то драгоценное, что согревал он в глубине своего сердца. Он ,стоящий в луже у дома , в котором он прожил четверть века, был здесь, но не тут.

Весна.Он солдат в советской армии. Готовится к демобилизации, клеет альбом дембеля, и вот он получает письмо от любимой девушки, живущей в Нижнем Ломове под Псковом. Уже все решено  для обоих.
Он, после демобилизации выйдет на ее станции «Нижний Ломов». Она будет его там встречать , ждать на перроне.
И начнется их новая жизнь. Они считают дни, разделяющие их, радуясь , что с каждым днем, их становится все мельше.
И вот он едет в вагоне. Вот свой он достал дембельный альбом и показывает за чаем своим попутчикам. Это семья –хорошая , не молодая семья –жена женщина лет сорока и ее муж под пятьдесят, Их дочка – милая толстушка…семья. Показывает попутчикам фото своей девушки. Те отмечают, что сразу видно, что девушка хорошая. Поздравляют с хорошим выбором…Но , проходящая мимо проводница объявляет, что : «Подъезжаем к Нижнему Ломову!»
И михаил быстро собрался и, попрощзавшись с попутчиками, пошел к тамбуру. Но – вот он с рюкзаком стоит в тамбуре. Поезд подъезжает к станции Нижний Ломов. На перроне было , как-то пустынно. И он вскоре, еще проезжая вдоль перрона, Михаил увидел Зою.   Она -20 летняя девушка, в голубом платье в синий горошек, с букетом ромашек стояла на станции, как они и договаривались. Она напряженно всматривалась в мелькающие вагоны, прижимая к себе  букет ромашек. Вагон Михаила проехал дальше и Зоя продолжала так же  всматриваться в те , мелькающие напротив перрона, вагоны. Наконец, движение поезда стало замедляться и вагон остановился. Двери вагона открылись, но Михаил , сам того от сбя не ожидая, не вышел из вагона. Он не вышел из вагона… Двери закрылись, и поезд поехал дальше. Он  вдруг понял , что эта жизнь с нею, как что-то окончательное. А он вдруг ощутил, что не готов ставить точку в своей мужской биографии. Не готов. И потому, с его стороны честнее будет ехать дальше. Почему-то вспомнились прописи, мучительные прописи в первом классе. Когда  его первая учительница Раиса Семеновна, крепко сжимая его кулачек в своей  натруженной мускулистой руке, выводила по тетрадному листу, словно резцом по мрамору: « Миша любит маму!»  А плавные, воздушные линии не получались, а Раиса Семеновна  нависла пугающей и беспощадной тьмой, и все в нем сопротивлялось тому, что , как бы криво не выводил он первые в своей жизни  «М, ааа, у»-маму он не станет от этого любить меньше. Да, нужно по прописям. Правильно по прописям, но не хочется. И они пугают своей расчерченностью –эти  красивые прописи.  Он отчетливо ощутил, что сейчас -это странная точка выбора в его жизни, и если не последовать ей, то можно выпрыгнуть из жестких линеек прописей….что не готов он к плавному, твердому и легкому нажиму. А только измучает хорошую , добрую Зою.
Дверь вагона закрылась. И он стоял, так же прислонившись к стене вагона. Состав тронулся. Глядя на уплывающую , маленькую, тонкую Зою с ромашками, он точно, окаменев смотрел на неё прощаясь. Попутчики, озадаченные его поведением, расспрашивали: что к чему…Но в задумчивости ответил, что-то невразумительное.
Это мгновение своего странного покоя, вошло в него , как вростает в дерево кусок железной ограды и поселилось  занозой в его памяти навсегда.
 Потом…Встреча с Ниной на танцах . Свидания. Женитьба. Рождение дочери. Свадьба дочери. Потом другая свадьба дочери…потом еще свадьба дочери. Раздраженная Нина. Михаил вдруг осознал, что он, словно, лишний в доме.  Нина грубовая, стала груба с ним. Зять живет в доме и тоже погоняет Михаила. Но как-то и это притерлось, обжилось и почти не жало. Живут тесно и тускло. Однажды они затеяли ремонт. И , как и водится, выбрасывали все захламляющее жизненное пространство . И , снуя от помойки до дома и обратно с большущими пластиковыми тюками, Михаил  вдруг обнаружил, что мешок оказался бракованным и склейка шва на боку лопнула. Все содержимое вывалилось  прямо у контейнера. То, что он увидел среди брахла «на выброс» словно вытолкнуло его из дурного сна. Выбрасывая его старые, с точки зрения зятя , ненужные вещи туда же положил и его дембельный альбом. Михаил подобрал среди его выброшенных вещей фотоальбом. Пролистнул. И листая , увидел фото Зои. И ее заткнутое письмо между фотографий, последнее письмо, в котором они договариваются о встрече на станции. Михаилом овладело беспокойство, несбывшееся стало звать его всё настойчивее. Он пишет Зое письмо. Она отвечает, что по-прежнему ждет его. Завязывается переписка. Он получает от Зои письма. Она всё простила и по-прежнему ждет его. И в результате он решается и едет в Нижний Ломов. Идет туда с большим букетом ромашек , где был ее дом, по адресу на конверте. Но на этом месте  нет дома, а высится  современный,  многоэтажный дом. Здесь другая жизнь. Он озадачен. Пытается найти почтовое отделение по штампу на конверте. Но и тут странности- уже лет тридцать , как больше нет такого  почтового отделения.
Михаил усталый и  опечаленный приходит на станцию, где он последний раз видел Зою. И вдруг он видит Зою. Это та же прекрасная девушка, напряженно всматривающаяся в лица выходящих из вагона, только что подъехавшего поезда. Она ждет, встречает…Михаил бросился к ней с радостным криком:
    -Зоя…Зоинька! Ты меня ждешь?
Та самая, ничуть не изменившаяся Зоя, с неожиданно обиженным и настороженным лицом ответила ему:
    -Что Вам надо?!Как Вам не стыдно,Вы мне в отцы годитесь, а пристаете. Имя мое откуда-то узнали….странно.
Тут Михаил рассмотрел , что ее ромашки  не букет, а какой-то веник почерневший из увядших ромашек. А он и купил именно такой, кокай она тогда прижимала к себе , стоя на перроне в ожидании их встречи. И он протянул ей эти свежие , чудесные ромашки, почти прошептав:
Зоинька, твои ромашки увяли.
   -Вот возьми.Ты не узнаешь меня? Я Миша, твой Миша.
Всматриваясь в него, Зоя , задумалась и ответила:
    -Странно…Человека, которого я встречаю,  тоже зовут Миша. Но..Вы , извините, я занята…

Михаил  , понимая, что все без надежно , и разобраться со всем  этим не реально. Замер , любуясь  этой  милой девушкой. Подошел поезд. И вагон остановился как раз напротив.  Он повернулся и вошел в вагон. И так же, как тогда-прощаясь смотрел и смотрел на Зою. Оттуда из вагона отъезжающего поезда.
Как и тогда, покорно отузжающего от перрона Нижнего Ломова.

Михаил , замерев , до мелочей вспоминал эту странную историю . И , как в детстве летом , не желая выходить на берег из теплой речной воды, он мысленно все цеплялся за милые сердцу детали. Он вспоминал Зою. Её молодые изяшные руки, держащие увядщие стебли старого букета. Как ветерок, шатающийся по станции , взметал её
вьющиеся , тонкие светло русые волосы. То же платье, и взгляд светло серых задумчивых глаз. Но словно сквозь эу реальность доносилась все громче брань его жены Нины. Все так же, стоящей на балконе. Соседи выходили из подъезда на работу. Кивком голову приветствуя его возвращение в Ругачёв. Стараясь, сохраняя нейтралитет, делая вид , что не слышать Нининой брани в его адрес, спешили на работу.
Михаил сел на скамейку перед домом  и пребывая в той же задумчивости , достал из старого кейса, модного в забытые
Теперь времена бутылку с кефиром  и булку. Выпил кефир, закусывая булкой. Закрыв глаза, задремал и тихо замер на скамейке.
Когда он проснулся, это была уже глубокая ночь. Вдруг голос Нины словно потеплел. Она произнесла:
  -Ну, хватит меня перед соседями позорить. Иди домой.
Михаил , складывая зонтик, вздохнул и пошел домой.