***

                Игорь Васильев              Андрей Семёнов               




                ПРИЗРАЧНЫЙ КРУГ
   
                (дилогия)   







                Часть 1
                Откровение Петра




ПРОЛОГ
Призрачна тишина во Вселенной, как и спокойствие реки- обманчиво.  Суровые скалы, царапая вершинами небесную глазурь, отражались в воде, ласкающей берег с одной стороны и горизонт с другой. Здесь, река сбрасывала гранитные одежды и, становясь  частью океана, теряла независимость, но обретала покой. Она  трогала гладкие камни и с удивлением ощупывала странное животное с маленькой головой, длинной шеей и массивным туловищем.
Удивительны создания Творца. Удивительны и прекрасны. Прекрасны и непредсказуемы.
Поцеловав скалы, вода прикасалась к крыльям мохнатого ветра и вместе с ним начинала мечтать о небе. Ветер же, свободный и гордый, отталкивался от неё, взлетал ввысь и  стремясь сокрушить скалы, в тысячный раз падал на прибрежный песок окровавленным... Прямо под ноги дюжине лохматых существ, что стояли полукругом на остатках застывшей лавы. Они были несуетливы. Каждое из существ, сжимало в своей волосатой руке дубину из каменного дерева с отверстием с одного конца и чёрным квадратом посередине. Лица, поросшие шерстью, были суровы..., а в тёмных зрачках глаз, рядом с ненавистью плескался разум...
Одно из них подняло палку на уровень плеча, замерло на несколько длинных мгновений и загнутым ногтем нажало на чёрный квадрат. Ультразвук,  убивающий всё живое на своём пути, вырвался из оружия и помчался к своей цели. Тело динозавра метнулось над водой, в предсмертной судороге и рухнуло на бок. Водные круги сомкнулись над ним и, ничего больше не нарушало спокойствие и тишину.
- Мы- Властелины этого мира!- Подняв лицо к небу, воскликнуло волосатое существо, потрясая оружием. – Каждый, кто встанет на пути Йоки- будет уничтожен. Смерть неразумным тварям!!!
- Смерть!...- Вслед за вожаком, прокричала лохматая стая разумных.
«Смерть.... смерть..... смерть....»- многократно размножило равнодушное эхо.
И снова тишина наполнила мир...Удивительный и прекрасный...Прекрасный и непредсказуемый...
Изумительны создания Творца....

ГЛАВА 1

«Боже, чем я провинился перед тобой? Избавь меня от дьявольских наваждений. Спаси и сохрани разум. Боже, не позволь лукавому завладеть помыслами моими... «Отче наш, иже еси на Небеси. Да святится имя Твоё, да придёт царствие Твоё...»
- Что, опять пригрезилось? – Приподнялась на локте Настя. Сонным взглядом окинула супруга, стоящего на коленях перед иконами и повернулась на другой бок.- Опять чего приснилось, спрашиваю?
Пётр дочитал молитву до конца, перекрестился и начал по новой. Трижды произнеся «Отче Наш...», он наконец-то испытывал приятное успокоение. Ночные наваждения оставляли его, мир становился привычным и понятным
-Искушает... зараза!!!- Поднимаясь с колен, ответил жене  Пётр. – Как же всё это надоело, спасу нет.
- Ох уж эти мне сны... – проворчала супруга. – Я сосну ещё... часок... рано вставать... подоишь Маруську, раз поднялся опять?
- Спи. Подою, не волнуйся. – Пётр, как был в трусах и майке, стараясь не скрипеть половицами, прошёл на кухню. Черпнул ковшиком воды из ведра и налил в чайник. Спичкой поджёг газовую камфорку.  Поставил на неё чайник и, пока тот закипал, бездумно смотрел в окно. Солнышко поднималось, не торопясь. Куда ему спешить? Оно и миллионы лет назад, точно так же... Тьфу ты! Опять?!
Будучи всю жизнь набожным, истинно верующим человеком, Пётр никак не мог понять, почему в последнее время ему снятся такие... противные сны. Самое жуткое было то, что сон сегодняшний был продолжением вчерашнего, словно сериал «Семнадцать мгновений весны». Третью неделю подряд, каждую ночь назойливая чертовщина наполняла его сновидения. Какие динозавры? Зачем это ему? Что за непонятные обезьяны трёхметрового роста, стреляющие тонкими звуками? Вулканы, огненные лавы, поедающие друг друга чудовища... да Пётр никогда рисунков таких не видел. Бог создал вселенную за шесть дней и никаких энтих страстей в Библии не описано. И значит. присылает наваждения враг рода человеческого, чьё имя порядочный христианин не произносит. Нашёл лазейку, совратитель окаянный, слабость Петрову нащупал, вот и ломится в душу через видения проклятущие. А всё оттого, что восемь лет они с Настёной в браке законном. Венчаны по всем правилам, а детишек Бог не дал. Вот искуситель и пытается рассудка лишить, чтоб сделал Пётр что-либо непотребное. И заполучит душу бессмертную в своё пользование... Но не бывать этому. Есть и у Петра заступники. Справится он с напастью нечистого...
- Петь... Петька! – Ворвался в его раздумья сердитый голос супруги.
- Ну, чё? – Спросил он.
- Чайник же свистит! Опять задумался?! Выключи, дай поспать чутка.- Выдала Настёна и сердито заворочалась.
- Вот ить! – Чайник действительно парил как локомотив и при этом противно посвистывал. А Пётр и не слышал. –Всё, всё. Досыпай...
Он бросил три чайных пакетика в железную кружку, залил кипятком  и. добавив кусочек сахару, опять посмотрел в окно.
Скоро заморозки. Коров со дворов уже не выпасают. Так что не надо вставать ни свет ни заря, чтоб доить Маруську. Но привыкаешь за лето. И ты и скотина... вон, уже мычит. И ведь нормальное существо, хоть и с рогами. А не такое, что размером с дом... Позавчера вообще привиделось - рогов больше чем сам. Идёт- качается во все стороны. А лохматые, те что с ружьями – за ним по пятам. И пусть бы себе кровожадничали, пусть... Пётр –то здесь причём, Господи...  ну сказал разок Маруське сгоряча, что попросит соседа её прирезать, если  хвостом бить будет во время дойки... . Сгоряча ить сорвалось. Больно хлыстется, прям по лицу. И что ж тяперича ему год не спать?!!! Ох, боженька, всеведующий, прости раба твоего грешного. Ни тронем мы коровёнку – кормилица она наша. Вот сейчас оденемся, да подоим... не мукай там... придут троглогрызы из снов, перекусят пополам -  намукаешся.... О, господи! «Отче наш! Иже еси на Небеси...».
Он и не расслышал, как поднялась Настёна. Уже одетая, так громыхнула подойником, что Пётр вздрогнул. Оказывается всё время, он простоял, глядя в окно. Солнышко немного разогнало сумерки, по дороге прошли две доярки с фермы...
- Насть, Настён... да я сам бы...- виновато пробормотал Пётр.
- Неладное с тобой последнее время, Петруш...- Жена сердилась, конечно. но и переживала, малость. Чувствовала.- Иди уж, топи свои баки. Подою... Маруська измычалась вся... Чай то допей... Совсем ты плох стал Петруш. Могет к фельдшеру сходишь сегодня?
Пётр задумался.
- Ни, Настён. Фельдшера тут не помощники. Я на Михайлов день в город поеду, если отпустишь. Митрополит, слышь, приезжает...
- Слышала я, как же... бабы вчера только и толковали о нарядах в каких в церкву пойдут... клуши ряженные...- супруга резко поджала губы, что всегда было признаком нехорошим. Злилась она сильно. Или на подруг, что наряды обсуждали, а у неё ничего нового уж с пол-года не куплено. Или на мужа, что дурью мается, вместо того чтоб... здесь вариантов много, лучше не перечислять. Всех не упомнишь.
- Вот. Паду ему в ноги. Если повезёт- прогонит он эти сны бесовские. – Пётр перекрестился. - И всё хорошо будет, Настён. Не переживай.
-Ох, Петька, Петька... даж не знаю, что лучше- когда пьёт мужик, как у Гальки... да и Машкин ... у всех пьют, сволочи, аль когда так как ты ... Я картошки наготовила вчера- возьми в свою кочегарку... да чай с булкой пей... Эх горе ты моё...- положив в подойник корку чёрного хлеба, Настёна вышла во двор. Маруська приветствовала её одобрительным мычаньем.
Чай уже подостыл. Пётр долил из чайника, отломил ломоть батона и задёрнул занавеску на окне. Всё! Хватит! Совсем жизни не стало. Думы думаются, а дело не делается. Нельзя так. Сейчас на работу. Теперь надо будет по ночам топить. Сторожу помочь. А спать днём будет. Вот сейчас Кольку, что в у него в котельной от жёнки прячется, прогонит домой, а сам спать завалится.... днём его бесы не достанут.
На улице было прохладно. На лужицах обозначился хрупкий ледок. Почерневшая крапива была покрыта лёгким белым инеем. Пётр, скукожившись, ругая себя за то, что не надел на голову ушанку, быстрым шагом прошёлся до фермы. Правый сапог слегка подтекал – надо сегодня проклеить.... Скоро валенки доставать с печи надоть. А галоши собирался купить ещё по весне. Да так и забыл... Эх. Голова, головушка... О чём ты мыслишь последнее время? Лады, поеду на Михайлов день в город- привезу и себе и Настёне... Эх. А спать-то хочетси... как теплом кочегарки пахнуло, так глазки и слипаться начались...
Он подошёл к своей родной котельной – маленькой, уютной, привычной и открыл дверь. Включил свет и. не раздеваясь уселся на лежанку, покрытую старыми тулупами. Газет в углу был ворох, дрова сухие давно припасены, а воды в котёл он вчера поднабрал. Всё хорошо... привычно, обыденно, славно. Вот токо чутка посидит и сразу растопит... пять минут... глазки сами закрывались.... и перед взором вырастали чужие далёкие страшные горы, об которые бились сердитые волны...

...Стрэг любил приходить на это место. Недалеко от третьих ворот Гор- Города, достаточно высоко, чтобы безмозглые Великаны, могли добраться и в то же время никто из народа Йоки,  не появлялся здесь, без особой надобности. В своё время, как говорили старики,  юные а-джи занимались на этом месте  всякими глупостями.  Это называлось - школа... Может быть по этому до сих пор на маленькой площадке, защищённой от посторонних взглядов, приятно быть одному и думать... . Правда –«думать» среди мыслящих Йоки в последнее время было плохим тоном. А в его семье - чуть ли не преступлением.
Стрэг  был  сыном Вожака Охотников. Но вместо того, чтоб чистить ружьё отцу, или тренироваться в стрельбе он предпочитал строить и думать. И лучше всего – в одиночестве. Громадные облака плыли над его головой, свежий бриз трогал волосы, но Стрэг ничего не замечал. Он выбрал из разноцветных камушков черный, и положил на самый верх желтой пирамидки. Мальчик так увлекся творением, что не услышал приближающихся шагов.
— Ты опять строишь? —Спросил, обросший седой шерстью Крэл рассматривая творение мальчика.
Стрэг, не поднимая глаз, молча наклонил голову.
       — Отец так и не разрешил тебе разговаривать с а-Джи? – Старик взглянул мальчику в глаза. Во взоре учёного не было насмешки или иронии. Только понимание.
Стрэг опять кивнул.
— Это не страшно... Главное, чтобы он не запретил думать. Или создавать.  Учёный выпрямился и посмотрел на облака. - Ты умный мальчик,  постарайся остаться таким. Быть умным - не преступление. Просто поверь...
Крэл ,склонив голову,  улыбнулся и медленным шагом направился к своей пещере.
Он был очень стар. Поговаривали, что его отец придумал ультразвуковое ружье. Но это, конечно, неправда. Самые дряхлые старики не помнили, когда раздался первый выстрел. Вообще задумываться об этом давно перестали, — есть и хорошо. А не станет, — Йоки придумают что-нибудь еще, без зазнавшихся  а-Джи. Надо же! Эти мыслители, которые ни разу не принесли в племя кусок мяса, учат Охотников кого надо убивать, а кого нет. Их, не устраивает, что погибают мерзкие гигантские ящерицы. Мало их, понимаете ли, осталось... а зачем вообще нужны безмозглые уроды? Как можно их жалеть?! Может, кого-нибудь из «ученых» динозавр задевал своим хвостом? Перекусывал пополам? А у Стрэга погиб старший брат. И дядя остался одиноким. Его жена пошла на берег и не вернулась. Так что пользы от ящеров никакой— один вред. И как тут ни размышляй, а отец правильно делает. Всех  чудовищ давно пора уничтожить. И нечего тут думать...
Стрэг взял большой камень, похожий на осколок Светила Дающего Жизнь, и с размаху бросил в пирамиду, после чего, поднялся к воротам, гор-Города...

Закрыв вход в пещеру парализующими лучами, Крэл подошел к углу, где висела шкура саблезубого тигра. Этот хищник умер своей смертью. И было это давно. Шкура была изъедена, в больших дырах, но ещё могла послужить. Приподняв ее, старец окунулся в полумрак потайного хода, соединяющего жилище а-Джи с Главной Пещерой Собраний. Такие ходы были у всех ученых. Специальные устройства, пропускали только хозяина. И, если бы, Крэлу пришлось скрываться от погони,  самый надежный способ, — воспользоваться тоннелем. Преследователи в него не проникнут.
В конце хода Крэл отогнул край шкуры и, наклонившись, вошел в просторный грот. Там, на ворсистых ковриках сидели верховные а-Джи. Глаза у всех были закрыты, губы сомкнуты. Крэл опустился на свой коврик, сосредоточился, и смежил веки. Светящаяся точка над его бровями шевельнулась, покачиваясь, справа налево и, отделившись от тела, слилась с мыслящими облачками присутствующих.
— Приветствуем тебя, Крэл. – прошелестело в пещере
— Приветствую всех. Счастья и покоя. – Ответствовал вновь прибывший.
— Какие новости принес ты нам, брат?- Засветился вопрос зелёным мерцанием.
— Плохие. Уничтожен еще один большой древний зверь... Я мысленно соединялся с нашим крылатым другом. Он огорчен. Он говорит, что Йоки уже приблизились к пропасти Забвения и готовы шагнуть туда...
Молчание долго висело под сводами пещеры.
— Что еще говорил мудрый птеродактиль? – Беззвучные слова нарушили уютную тишину, спустя время
— То же, что и всегда. – Ответствовал тот, кого спрашивали. - Высшему Облаку не нужны создания, нарушающие Гармонию планеты. Все должно идти своим чередом и установленным порядком. Разум может быть отнят так же, как и дан... Ему можно верить. Крылатый друг — один из немногих, кто остался способен размышлять. Из некогда великой и разумной цивилизации. Одной из первых. Посмотрите в глаза остальным. Они бессмысленны и пусты. Это ожидает и наше племя. Любое разрушение не остается безнаказанным... Так сказал птеродактиль.
Облачное сияние, мерцая волнистыми всполохами, разделилось на несколько светящихся шаров, которые, покружив возле друг друга, соединились вновь.
— Крэл, ты единственный из нас, кто еще выходит под палящие лучи Светила. Собери всех младших а-Джи и скажи, что время приближается. Мы должны покинуть племя и навсегда уйти к Великому Облаку. Пусть они подготавливают Книги Знаний, которые мы оставим в пещере. Если Йоки захотят и... смогут, они найдут Книги. Если нет... Великое Облако для своего пополнения создаст новую цивилизацию. Может быть, следующий опыт окажется более совершенным. Покоя тебе, брат.
— Покоя всем!.. - Светящийся шарик отделился от остальных, и, скользя в сумраке пещеры, приблизился к неподвижному телу. Сияние уменьшилось, постепенно растворилось над головой Крэла и, наконец, исчезло совсем. Веки дрогнули, и а-Джи, неуверенно поднялся. Несколько раз, глубоко вдохнув сыроватый воздух, Крэл сделал робкий шаг, второй и вскоре вышел из грота...

ГЛАВА 2
На Михайлов день ударили крепкие морозы. Сухие, трескучие, без снега и ветра. Земля покрылась инеем и последние листья, которые ещё оставались на деревьях, осторожно пускались в свой недолгий путь, гонимые ветром по сахарно-слюдяным деревенским холмам.
      Пётр ещё с вечера договорился с дедом Анисимом, чтобы тот протопил котёл – старый чугунный «Универсал». А утром запряг в новую телегу гнедую Зорьку, и отправился в район, нахлёстывая кобылу. И  в  минуты, когда неслась она без понуканий, поглаживал письмо, написанное отцом Фёдором к митрополиту.
      В Лысогорск повозка прибыла к началу обедни. Возле церкви стояли легковушки, мотоциклы, телеги, народ из окрестных сёл и деревень. Народу было много и стоял он плотно – Пётр еле протиснулся к ограде.
      - Слышь, Иван, - обратилась молодка к своему мужику слева от Петра. – Говорят, будто обедня сегодня необычная…
      - Да ну! – возражал Иван.
      - Чего да ну! Алексий  важное что-то говорить будет!..
      - На Михайлов день? Важное?! – засомневался мужчина. – Брось. Отпоёт по псалтырю и делу конец.
      - У, леший, - женщина снизила тон, - стал бы он по-простому к нам – то приезжать. И бабка Хавронья вчерась божилась, что владыка ездит по деревням специально важное говорить…
       Пётр попытался вклиниться между ними.
      - Куда прёшь?! Не видишь, народ стоит. – Оскалился Иван.
      - Письмо у меня к митрополиту. Важное очень – надобно отдать. – Просящим тоном произнёс Пётр, показывая бумагу.
      Супруги недоверчиво посмотрели на Петра, но вперёд пропустили.
      - Эй, народ, пропусти человека! Дело у него… - Крикнул Иван.
      Толпа  притихла, слегка расступилась, освобождая проход. Пётр, смущаясь от устремлённых на него взглядов, бочком протиснулся в церковь, сжимая липкой рукой треух и им же от волнения крестясь.
      Митрополита он увидел сразу. Алексий отдал псалтырь, сказал «аминь». Хор тут же вторил ему и спёртом воздухе маленькой церквушки воцарилась тишина, нарушаемая редким кашлем и потрескиванием свечей.
      Алексий повернулся к народу лицом. Было видно Петру как капельки пота струились из – под клобука на грозные, мохнатые брови. Длинная, раздвоенная борода подрагивала. В глазах митрополита – властных, повелевающих, промелькнула некая вселенская тоска, скорбь, с одновременно блеснувшей надеждой. Впрочем, это было мимолётно и немногие из присутствующих заметили это.
      - Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Благословляю вас, пришедших в сие тяжкое время услышать слово Божие…
      Народ подался вперёд. Подобного, насколько хватало человеческой памяти, слышать в этих стенах не доводилось никому. Бабки, стоявшие ближе всех, затаили дыхание, подались вперёд, вслушиваясь в слова.
      - …Благословляю алчущих и плачущих, нуждающихся и ищущих святости…Близится Суд божий. Настанет время, когда восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам… И многие лжепророки восстанут и прельстят многих, и по причине беззакония во многих охладеет любовь. Претерпевший же до конца спасётся. И  проповедовано будет сие Евангелие царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придёт конец…
      Послышался плач и стоны. Замелькали руки в крестных знамениях, глухо застучали колени о деревянный пол, и стали сгибаться спины в низких поклонах.
      - …Так возвещает нам сын Божий Иисус Христос, Господь наш. Так возвестил он об нашем времени всем народам. И сбывается изречённое. Мир погряз в жажде денег и власти… - Митрополит перевёл дух. – Святые отцы благословили меня, чтобы пошёл я ко всем истинно верующим и предупредил их о близком конце света, дети мои. Позаботьтесь о душах своих. Спасайте себя от геены огненной, ибо сказано: кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня. Сберёгший душу свою потеряет всё, а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её...
      Митрополит говорил ещё что-то трогательное и душевное – то, чего не говорил никогда. Может быть хранил в душе, не вынося на слух людской доселе. И речь его об Апокалипсисе, идущая из глубины, возымела небывалое воздействие на сердца и умы прихожан.
      «Господи, да чего же это я, - думал в тот момент Пётр, одновременно воспринимая слова митрополита , - озабочен только самим собой? Он ведь о нас, о всех заботится. Разве может спаситель бросить меня в беде? Сам я должен с этой напастью справиться, истинно сам…»
      Пётр, ощутил душевное спокойствие. И, подняв глаза на митрополита, он уже знал, что будет делать дальше.
      Засунув письмо в карман, Пётр смахнул слезу и стал молиться вполголоса,  отчётливо выговаривая слова.
Пётр плохо помнил, как доехал обратно. Зорька шла сама, без понуканий. А ближе к дому даже побежала рысцой. Пётр снял хомут, закатил телегу под навес, поставил Зорьку в стойло и кажется, кинул ей охапку свежего сена. Но проделывал всё это, не переставая читать молитвы.  Весь день состояние спокойствия и приятной расслабленности не покидало его. Он пил чай, читая молитву, чистил котёл, распевая псалмы и спать лёг, только после того, как двенадцать раз прочитал «Отче наш». Каждому воздаётся по его вере. И наваждения просто обязаны покинуть его. Пётр был полностью в этом уверен, засыпая. Он знал, что так и будет. Верил до самого конца... До самого последнего момента, пока чужие страшные, очень далёкие скалы не выросли перед его взором.

…Сигнальные трубки замелькали, созывая на сход всех — от немощных стариков до грудных детей. Такое случалось не часто.  Важные вопросы  решались вождями Охотников и кем-нибудь из а-Джи. Правда, ученые не всегда приглашались на Совет. Но вот, чтобы сами а-Джи созвали на сход народ Йоки... случилось впервые. Поэтому пришли (из простого любопытства) все, кроме Отверженных, охранников и небольшого отряда Охотников.
Йоки собирались на площади. Тех, кто не мог передвигаться, поднимали на воздушных подушках и медленно, со всеми предосторожностями, тащили к  месту собрания.
Стрэг пришел на площадь со своей подружкой, огненно-рыжей Тэру, девчонкой младше его цикла на полтора, но очень задиристой и драчливой. Ребята с трудом продвигались вперед, уворачиваясь от подзатыльников и щелчков, наступая на чьи-то ноги, не очень-то вслушиваясь в "пожелания", посылаемые им вслед.
— Тэру, — спросил Стрэг, когда они пробились в первый ряд, — ты слышала, что а-Джи собрали народ и в других Гор-Городах?
— Кто тебе это сказал? — губы девочки презрительно искривились.
Она сама любила сообщать новости, подслушанные у взрослых.
— Плешивый Дор сегодня утром приходил к отцу.- Сказал мальчик. - Я слышал, о чем они говорили.
— Плешивый еще ни разу не говорил правды! В прошлом году он обещал поймать детеныша морской черепахи, но так и не сделал. Старый противный обманщик! Как ты можешь ему верить?..
— Моему отцу не врут. — Стрэг высоко поднял голову.
— Ну, разве что твоему отцу, — неохотно согласилась Тэру. —  Зачем им это?
— Отец сказал, что все они сошли с ума и их пора выгнать из племени...
— Может быть. Мне мама тоже так говорила... — Тэру пожала плечами, как бы показывая, что и она кое в чем разбирается. — Смотри-ка, твой отец хочет что-то сказать Крэлу.
Высокий, мускулистый Йоки отделился от толпы Охотников и, подойдя к а-Джи, произнес несколько гортанных слов. Крэл едва достигал его плеча, но он даже не взглянул на Охотника. Отец Стрэга поднял свое ружье и направил его прямо в грудь ученого. Крэл не шелохнулся. Йоки затихли, ожидая, что будет дальше. Охотник, вопреки голосу своей крови, опустил грозное оружие и, развернувшись, направился к своему отряду, что-то бормоча под нос.
Стрэг застонал от возмущения и собственного бессилия: на виду у всех этот седой зазнайка опозорил его отца! Охотники никогда не поднимают оружия ради пустой угрозы. Они могут уступить (хотя такого никто не помнил) только сильнейшему. Но отец поднял его и... опустил. Это унижение, которое запомнят надолго.
Внезапно а-Джи поднял руку, призывая к тишине. Волна возмущения, перекатываясь, постепенно затихала. Йоки отчетливо расслышали то, что говорил им а-Джи. Хотя ученый не раскрывал рта, все понимали, что он мысленно произносил.
— Йоки! Я приветствую тебя, могучее и разумное племя от имени всех а-Джи. Знайте, в эту минуту, в каждом Гор-Городе, все Йоки слышат это приветствие... Мы вместе прожили долгую и трудную жизнь. Наши предки взошли на эту гору, спасаясь от опасности, но, развивая полученный свыше дар, сами сделались смертью для всего окружающего. И, к великому сожалению, я должен произнести слова, которые говорить больно и страшно... Мы, а-Джи, покидаем вас, Йоки. Мы уходим к Мыслящему Облаку, оставляя вашу судьбу в ваших руках. Мои братья попросили объяснить вам устройство этого мира, и что вы сами в нем значите. Но я не стану этого делать. Простите, Йоки.
Племя замерло.
— Запомните, Йоки, то, что я вам сейчас скажу. Мы — третья разумная цивилизация на этой планете. Какой была первая,— не знаю. Она вся, без остатка, стала Мыслящим Облаком. Вторая — великая цивилизация птеродактилей. Они были самыми могущественными и сильными созданиями до той поры, пока сознательно не нарушили равновесие Жизни. Мудрые и милосердные ушли пополнять Мыслящее Облако. Что стало с остальными, — вы видите сами. Они зловонны и кровожадны. Они глупы... Йоки, если вы не одумаетесь, то такая же участь ждет и ваше племя! Наше племя... — поправился он, произнеся эти слова вслух, без телепатической передачи.
В это мгновение, словно сбросив неимоверно тяжелый груз, Йоки закричали, засвистели, кто-то потянулся за камнями.
— Сами вы птеродактили зловонные! – Кричали совершенные.
— Вы уже безумны и глупы! – Вопили разумные
— Подумаешь, напугали! Без вас жили все это время и дальше проживем. Уходите, куда хотите! Меньше нахлебников будет! – Хохотали смелые.
— Это вы без нас передохнете!!! – Ликовали живые.
Крэл медленно поднял руку, и она засветилась фиолетовым цветом. Все снова стихли.
— Йоки! Мы оставим вам свои знания, без них вы пропадете. Если захотите... и сможете их взять, — возьмите. Разум, дающий силу, может быть отобран так же, как и дан. Помните это, Йоки. И прощайте.
Существо, только что бывшее лохматым и телесным, поднялось над землей и, теряя привычные очертания, превратилось в светящуюся сине-золотую пирамиду. Она поднялась над толпой и, ослепительно сияя золотистым светом, уплотнилась до размеров маленького шарика, который совершил круг над площадью и исчез. Это был последний а-Джи, которого видели Йоки.
Йоки несколько минут стояли в оцепенении, не понимая, чему стали свидетелями. Напуганные и подавленные, они теснее прижались друг к другу. Некоторые ожидали неизбежного конца.
На то место, где недавно стоял Крэл, вышел отец Стрэга. Все взгляды устремились на охотника.
— Йоки, — обратился к окружающим отец Стрэга. — Великое и могучее племя! А-Джи давно отделились от нас. Они медленно сходили с ума в своих пещерах, прячась от дневного света, и, в конце концов, решили покончить жизнь самоубийством. А наш народ никогда не любил тех, кто уходит из жизни добровольно. Мы жили без них и теперь проживем. Мы заживем лучше, чем раньше. Мы могучее племя, Йоки?!
— Да а... — нестройно выкрикнуло несколько голосов.
— Мы непобедимое и дружное племя?! – Он поднял над головой своё ружьё.
— Да-а-а! — Выдохнули почти все стоящие на Площади.
— Мы цари этого мира, и мы никому не позволим встать над нами?!- вожак Охотников погрозил ружьём небу.
— Да-а-а! — Заревела толпа во весь голос.
— Мы останемся сильнейшими, чтобы не произошло! Потому что мы — Йоки!!!
 — Да-а-а-а!.. — Затряслись горы от неистового рева толпы.
Йоки замахали кулаками, затопали ногами и зарычали. Стрэг, чувствуя, как сливается с толпой, тоже топал ногами, размахивал руками и кричал до посинения, не вслушиваясь, и, конечно же, не вдумываясь.
— Да-а-а-а-а!..

ГЛАВА 3
.
Пошли пятые сутки, как Пётр объявил непримиримую войну видениям. Всё это время он не спал.  Сказать, что забвение совсем не овладевало им – это погрешить против истины. Бывало, что истопник проваливался в полудрёму, но ни разу за это время чёртовы наваждения, не проникали в его разум. Пётр ходил, будто спал на ходу, вызывая усмешки соседей и недовольство начальства, но это его мало трогало. Необходимо было продержаться... сколько? Этого не знал никто. Просто выдержать, как терпел свои мытарства Иов. И всё будет хорошо.
Слегка подволакивая ноги, изредка пошатываясь, Пётр подходил к своему дому. Снежок выпал -  на загляденье. Мягкий  искрящийся, лежал он белым ковром с голубыми прожилками на картофельных полях и солнечные лучики игриво купались в этом чистом океане. Перед самым домом, Пётр набрал полные пригоршни снега и, растёр по лицу. В этот раз не почувствовал его свежести... тело слишком устало. Голова даже не болела – она привычно ныла, требуя отдыха. И покоя... «Отче наш, уже иси на Небеси...»
 Супруга во дворе ругала Маруську. Пётр вошёл в дом. С трудом снял фуфайку, закинул ушанку на печку и, сняв сапоги, обул тапочки. Он медленно прошёл на кухню и сел за стол, рядом с окном. Настёна, уже заварила крепкого чаю. Он стоял на столе в железной кружке, накрытый крышкой. Недавно протопленная печка пыхала теплом и, чтоб окончательно не разморило, Пётр сделал несколько глотков тёплого чая. Вкуса он уже не чувствовал. Язык припух. Во рту постоянно ощущалась горечь. Кофе Пётр не любил. Чай был как-то роднее...
Довольная собой кошка мурка притащила мышонка и играла с ним. Полки возвышались до самого потолка. Словно горы тянулись к облакам... Оскал у мурки был точно таким же, как у огромного ящера с маленькими лапками и такими страшными зубами, что... О, Господи! Пётр допил чай и, стал глядеть в окно..
Вошла Настя. Прикрикнула на кошку, пошевелила кочергой в печке. Вздохнула. Налила мужу свежего чаю, и ни о чём не спрашивая, пошла в комнату. Пётр смотрел в окно. Снег был чистый, хрустящий... белый... очень-очень белый...
.От сумрачного леса, по хрустящему белому снегу, прямо к дому  шли мальчик и девочка лет пятнадцати. Их набедренные повязки нещадно трепал холодный ветер, длинные волосы, словно конские гривы, опутывали их лица. Шерсть на теле была серой и заметно выделялась на фоне б е л о г о  снега. Юноша держал в руке посох.
— Вот они!!! — закричал Петр, узнав героев своего последнего сна.
— Господи Иисусе, кто "они"?! — Настя от неожиданности выронила чугунок.
— Они пришли за мной! — хрипел он, тыча в стекло пальцем.  В воображении Петра девушка исчезла, а юноша на глазах начал расти, горбиться, покрываться густой тёмной шерстью... и он приближался.
— Идешь, Иуда?! Ну, давай, я здесь! — Белки его глаз налились кровью, дыхание участилось, а на губах выступила пена.
Настя всплеснула руками и в испуге выбежала из дому. К счастью в эту минуту, из-за поворота на совхозных санях появился Матвей Иванович. С ним сидели директор совхоза в белой дубленке и Яков, ветеринар.
— Чего это она? — потянул Матвея Ивановича за рукав директор.
— Петька, поди, рехнулся, не спит уже с неделю. Всё с чертями борется, словно «белочку» схватил. – Иваныч выдохнул в сторону. Но перегарчиком всё равно попахивало.-  Недаром говорят, что религия – это опиум. Лучше бы пил, как все нормальные мужики. Вот беда бабе-то.
Короче, когда разобрались что к чему, прошло минут десять, за которые, как говорил впоследствии фельдшер, Петр мог окончательно тронуться. Зайдя в дом, они увидели кричащего Петра, рвавшего, на груди рубаху, отчего пуговицы со свистом разлетались по сторонам. Познания Матвея Ивановича в психиатрии сводились к нулю, поэтому, он отослал директора за машиной, ветеринара — в медпункт, за чемоданчиком, а сам, с помощью Анастасии стал отпаивать Петра валерьянкой. Петр валерьянку пить не хотел, поносил всех и вся матерными словами. Грозился покарать окаянных, отпилить рога и копыта, и отправить на живодерню. Вовремя подоспел ветеринар. Матвей Иванович вкатил внутримышечно два кубика димедрола и, забрав вещички, наскоро собранные Настей, потащил поникшего мужика в подъехавший директорский "УАЗ-ик".
Петр, развалившись на заднем сиденье, меркнувшим взглядом посмотрел на небо, и увидел, как оно потемнело. Из-за леса выскочила полная луна. Два смеющихся черта, виляя хвостами, покатили ее обратно за лес, и наступила темнота
Светило Дающее Жизнь нежно прикасалось своими лучами ко всему живущему на планете. Оно расправляло каждый лепесток и насыщало собой листву и хвою деревьев. Стрэг любил наблюдать за восходом Светила. Темный обруч позволял ему вглядываться в звезду, когда она, еще не получив полной власти над всем сущим, медленно поднималась над горами, отгоняя сумрачные тени. Скалы убаюкивали на своих вершинах задумчивые облака. А из нор, пещер, гнезд и с ветвей взлетала, выползала, выходила во всем разнообразии пробудившаяся жизнь. Иногда Стрэг чувствовал свое единство с тем, что его окружало: с цветком, пьющим кристальную росу, с застывшим ветром, с небом, опускающимся до основания гор. Это были волшебные мгновения, и тем страшнее становилась реальность, когда они проходили.
Семьдесят три раза он перечеркивал дату своего рождения на листе Жизни. Пора юности уже миновала, и несколько циклов назад Стрэг вступил в срединный путь, когда мужчина обязан доказать, что он приносит своему племени пользу. Если же этого не происходило, то племя отказывалось от него, и мужчина становился Отверженным — тем, кто никому не нужен. Он терял право голоса, право жить со всеми, право выбирать жену и даже право быть выбранным женой.
Стрэг был Отверженным.
Как это произошло — Стрэг, и сам не смог бы ответить. Он рос сильным, смелым юношей. В шутливой борьбе побеждал соперников, но не мог заставить себя причинить боль по настоящему. Стрэг не мог добить раненого зверя ударом дубины, пронзить стрелой с ядовитым наконечником, трехметрового летающего ящера, перерубить огненным мечом жирного питона. Понять этого племя не сумело и, решив, что Стрэг слабоумен и труслив, его отправили в зону Отверженных, за Бродячими Камнями. И, как остальных изгоев, за работу, которую он делал, в меру кормили и поили.
Но природа, обделив Стрэга злобой и ненавистью, наградила иным качеством: способностью изобретать. Это давно не ценилось в племени свободных Йоки, но давало некоторые преимущества здесь, в распадке Большой Скалы. Стрэг трудился в пещере, где создавали (или пытались создать) новое оружие, помогавшее Охотникам — самой почитаемой среди Йоки касте. Именно он, будучи совсем юным, (тогда Стрэгу только-только исполнилось пятьдесят циклов), создал оружие, которое, воздействуя на дюймовый цилиндр сжатым в трубке воздухом посылало его на расстояние в сто шагов. Отец, еще живой, но не ходивший на охоту (одно из последних древних животных  в предсмертных судорогах зацепил своим хвостом позвоночник Охотника), не очень-то обрадовался изобретению сына.
— Запомни, Стрэг, — сказал он, — нашему племени необходимо новое оружие — старые запасы истощаются. Но нам не нужны новые а-Джи. Как следует, запомни это, сын.
Стрэг запомнил. Но еще сильнее запали в память страшные слова об исчезновении Йоки, как разумной расы, которые произнес старый ученый, перед тем как исчезнуть. И как он, сопливый мальчишка, кричал вместе со всеми, радуясь единению Йоки. Где сейчас это единение? Немного прошло времени с тех пор, но все изменилось. Охотники управляют всем, и больше смотрят, чтобы кто-нибудь не выделился из однородной массы послушных Йоки. Зона Отверженных с каждым циклом расширяется все больше и больше. Йоки боятся говорить о недозволенном.
Стрэг поднялся, снял обруч, поклонился Светилу, как делал это ежедневно, и сказал:
— Дай мне твоего спокойствия, твоей силы, о Великая Звезда. Научи меня терпению. Я рад, что снова могу напиться живительной влаги твоих лучей. Царствуй над миром до конца своего пути. И да сбудется все, что должно сбыться в твоих владениях...

В лаборатории Черного Озена царили тишина и покой. Не считая Стрэга, здесь работали еще два помощника, ушедшие собирать руду на скалу Печали. Когда Стрэг вошел, Озен просматривал свои записи.
— Ну, как, Светило взошло над горами? — Спросил он, подняв голову и напуская на себя важный вид.
— Да... мастер — не обращая внимания на иронию,  ответил Стрег,
— Ну и хорошо! А что у тебя с лицом-то?
Стрэг пропустил насмешку мимо ушей.
— Я хочу достать из пещеры Знания а-Джи.
— Что??! — удивление и испуг смешались в этом возгласе. —Что ты сейчас сказал?!
— Я хочу достать Знания а-Джи, — Невозмутимо повторил Стрэг.
— А жить ты хочешь? — шепотом произнес Озен.
— Да. – Так же, чуть слышно ответил юноша
—  Чтобы я больше не слышал от тебя подобных глупостей. Сам знаешь, что даже упоминание о них приводит к нам, в зону! Их пещера давно завалена камнями и охраняется стражей. Йоки забыли о существовании а-Джи. Понимаешь? Их не было, и все! — крикнул Озен, что случалось крайне редко.
Его губы сжались, а глаза не мигая, смотрели на Стрэга.
— Мастер, — Стрэг приблизился вплотную к собеседнику и тихо заговорил, — ты уже давно меня знаешь. А я тебя. Скажи честно, —  разве сам не хочешь... того же?..
— Я... — мастер запнулся и опустил глаза. — Я... Если нас кто-нибудь услышит...
— Мастер, мы одни. Ты можешь хотя бы самому себе признаться, что все наши изобретения, не более чем жалкие пародии на то, что может быть, скрыто там, у них. Что единственная наша возможность не раствориться в безумии — это снова обрести утраченные знания... Мастер, мы должны спасти свой народ.
С минуту они смотрели друг на друга, и первым нарушил молчание Озен:
— Ты помнишь, что случилось с Йоки из Северного Гор-Города, когда он попытался проникнуть в пещеру Верховных а-Джи?
— Я видел, как ихтиозавр перекусил его пополам, — отозвался Стрэг. — Это была страшная казнь...
— И ты не боишься умереть такой же смертью? – Спросил наставник.
— Я боюсь умереть умалишенным, мастер. – Ответил Стрэг. - Я боюсь, что сам скоро начну перегрызать позвоночники.
— Нам будут нужны помощники...
Озен спокойно, как, само собой, разумеется, произнес "нам", и Стрэг с благодарностью отметил это.
— Я доверяю нашим ребятам, мастер.
— Я, наверное, тоже... – Озен задумался. - Можно попробовать, но если не получится...
— Должно получиться. – Юноша сжал губы
— Тем более что древних животных почти не осталось. Так, мелочь пузатая, — попытался пошутить Озэн.
Они помолчали, думая над тем, как переменится их судьба, если удача им улыбнется.
— Ладно, иди, Стрэг, — сказал мастер, — мне необходимо поразмыслить над этим.
Стрэг повернулся к выходу, но Озен окликнул его:
— А как ты узнал, что я тоже... ну... думал...
— Иногда я могу читать чужие мысли, — ответил Стрэг и быстро вышел из лаборатории...


    ГЛАВА 4

Петр открыл глаза и страдальчески  посмотрел на врача.
— Пить... — простонал Петр.
Тридцатилетний терапевт районной поликлиники, встрепенулся, взглянул на Петра поверх очков.
— Надежда, принеси воды больному, — доктор подошел к кушетке, взял Петра за запястье и смерил пульс. — Как самочувствие?
Чувствовал себя Петр отвратительно. Тело сделалось рыхлым и непослушным, голова гудела, ей не хотелось ни шевелить, ни тем более приподнимать. Об этом он и хотел сказать, но сил не было, и Петр расслабленно махнул рукой.
Потом его напоили, сделали укол и ненадолго оставили одного. Обрывки сна, не вызывая особого беспокойства, теснились в голове. Ему почему-то казалось, что сейчас в проходе между кроватями возникнет Алексей Иванович со своей знаменитой беззубой улыбкой, а Яков Акакиевич из-за плеча фельдшера подмигнет и скажет: все, мол, хватит, поехали домой. Однако вместо него появилась высокая статная дама в строгом зеленом пальто, небрежно наброшенном на шелковый белый халат. Ее сопровождал очкарик, и что-то быстро говорил, пересыпая речь латинскими названиями.
— Сколько говорите? — дама бросила на него властный взгляд.
— Почти сутки, — снизил голос терапевт, — я только заступил, как его привезли, а проснулся пациент, когда я договаривался с вами...
Женщина резко кивнула головой и присела к Петру, сбросив на кушетку пальто. Взгляд ее холодных глаз вонзился в пациента.
— Суицидных попыток не было?
— Пограничное расстройство, Эльза Владимировна, бред преследования... — тихо вставил терапевт.
Дама перевела на него взгляд. Врач осекся и отступил. Она внимательно осмотрела руки Петра.
— Что делали?
— Фельдшер — вчера два димедрола и сегодня пять глюкозы, — отчеканил очкарик.
Эльза неодобрительно хмыкнула, приподняла веки Петра.
— Ну, как, лечиться будем? — весело спросила она.
Петр, ничего не понимая, хлопал глазами. "При чем здесь болезнь? Лукавый одолевает его душу, а они что-то придумывают!"
— Да мне, вообще-то, на работу надо... — просипел он, приподнимаясь на локтях, — здоров я, как бык, а если и занемог, то Настя травами отпоит...
Тело повиновалось с трудом, хотя Петру удалось присесть. Приемная закружилась и стала приплясывать. Петр снова лег.
— А говоришь "здоров". Какой же ты здоровый, если встать не можешь... Ребята! — Эльза махнула рукой.
Вошли два человека под потолок ростом в светло-лимонных халатах.
— Помогите подняться больному и пройти в машину, — приказала Эльза Владимировна и удалилась с очкариком.
А Петр тем временем начал догадываться,  какого рода больным его зачислили и, слабо воспротивился.
— Мужики, да я же ничего... нормальный.
"Мужики" взяли Петра под руки и легко, как пушинку, подняли, повели к выходу. Он попытался сопротивляться, но тут же понял, что бесполезно. Тогда стал увещевать санитаров:
— Да я же с Сатаной борюсь. Почти одолел проклятого! Ну, как же я теперь буду!? Настя как же... она ждать будет!
Петр почему-то думал, что это прозвучало убедительно, и, воодушевившись, продолжил:
— Мужики, поймите меня правильно. Какой вам резон возиться, лекарства переводить, деньги на меня тратить, отпустили бы...
— Вот мы и поможем тебе. — Пробасил шедший справа.
В машине Петр тихо спросил:
— А куда везете-то хоть?
Сидевший рядом с ним санитар, многозначительно переглянулся с водителем:
— В санаторий Беловежский, знаешь такой?
Петр отрицательно покачал головой.
— А Библия у вас там есть?
— Есть, конечно. – Кивнул санитар.
А человек за рулем добавил:
— У нас там даже бог есть.
Но Петр уже не слышал его слов. Он растянулся на брезентовых носилках, зевнул, чувствуя наступающую слабость, и задремал. Его мысль спокойно текла, изредка вздрагивая на дорожных ухабах, и приостанавливалась, когда машина притормаживала. Петр очнулся, когда они въехали за высокие раздвигающиеся ворота и оказались у белого кирпичного домика в два этажа, с высокой крышей и резными наличниками.
Новоиспеченному больному помогли пройти в просторный кабинет, где, раздев догола, осмотрели, ощупали, показали книжку с мозаичными рисунками и, вконец запутав вопросами, отвели в душевую.
Потом Петру выдали коричневые байковые штаны, длинную куртку с мягкой подкладкой и проводили в палату. Двое обитателей, прервали разговор, и вышли — подходило время предобеденной прогулки.
Санитар Василий,  показал ему койку, и несколько мгновений размышлял: стоит ли привязывать пациента? Но Петр повернулся лицом к стене и, поджав ноги, сразу же заснул. Санитары махнули рукой и вышли.

Никто из работавших здесь не называл псих лечебницу иначе, как санаторий. И не зря. Находилась она в центре заказника, далеко от шумных и грязных городов. Больные поступали крайне редко, — Петр за последний год был единственным.
Чистый воздух, хорошее питание и внимательный уход делали пребывание здесь почти отдыхом.
Три человека в больнице были буйными и их содержали в отдельной палате, в пристройке.
Никто не знал, на  чьи деньги существует это таинственное заведение, из каких фондов выдается зарплата, кто оплачивает питание и лекарства.
Эльза Владимировна и еще шесть человек обслуживающего персонала жили поблизости и на работу ходили пешком. А остальные, включая дворника, в соседнем корпусе, который со временем превратился в жилой дом. Среди больных ходили шутки, что, мол, к нам, в первом, примыкают и те, что во втором.
Всего этого Петр не пока не знал. Он вообще находился слишком далеко не только от "санатория", но и от привычного для остальных мира.

Соседи Петра, давние жильцы "санатория", не спеша, вошли в палату. Первый посмотрел на спящего, накрыл ему ноги одеялом и уселся на свою кровать.
— Присаживайтесь коллега, после обеда отдых необходим.
Другой вошедший, кивнул и опустился грузное тело в мягкое кресло.
— Продолжим? — спросил он.
Первый, располагающим жестом развел  руки.
—Давайте, попробуем.  Под перемещением подразумевают изменение положения объекта в Пространстве и во Времени.  Но, мы с вами условились, что не может это происходить и во Времени и в Пространстве одновременно... Это не логично уже потому, что пространство само по себе является накопителем Времени. Оно — макет, заготовка. Оно — такая же энергия, как и все остальное, — и заполнено такими же волнами. Соответственно: если мы научимся пронзать Время, сливаясь с его энергией, то перемещения в пространстве не будут иметь никакого значения. Все сейчас помешались, — он покрутил указательным пальцем у виска и присвистнул, — на том, как обогнать солнечный луч. Но ведь это – скорость сытой улитки, когда можно за мгновение переместиться в любой закоулок Вселенной, зная, какая там энергетическая плотность Времени и формулу соединения психической субстанции с ним?.. На разработку этой теории у меня ушло несколько лет, и без ложной гордости могу сообщить, что самое величайшее открытие, когда-либо сделанное человечеством, уже свершившийся факт.
Он скрестил руки на груди и задрал подбородок, отчего стал похож на маленького взлохмаченного цыпленка, рассматривающего жирного червяка.
— Да, да! — Встрепенулся толстяк. — Вы, конечно, правы, это открытие имеет некоторое значение для человечества, но позвольте мне спросить, как вы собираетесь отделить психическую субстанцию от телесной материи?
Худой несколько раз качнул головой из стороны в сторону.
— А вот это уже ваше дело, коллега. Вы занимаетесь биологией, и, насколько я понял, у вас есть кое-какие гипотезы.
— Гипотезы?! Да это ваше, так называемое открытие — гипотеза! Фантазия больного воображения! —Толстяк заколыхался, всеми складками тела, словно пудинг. — А то, что я мог бы дать миру — строго проверенный и научно установленный факт...
— Кто ж это его научно установил и строго проверил? Ваши открытия разбирала какая-нибудь высокая комиссия?
— Конечно, иначе, почему же я здесь, — Сидящий на кресле, распахнул объятья, как бы прижимая к своему любящему сердцу палату.
— Я догадываюсь, к какому заключению пришла комиссия. - Кивнул головой худенький.
— К тому же, что и ваша, уважаемый звездочет. – Грустно улыбнулся его оппонент.
— Вы знаете, меня трудно обидеть, так что можете не стараться... Но мы несколько отвлеклись от темы нашего диспута. С вашего позволения, продолжим. Итак, в чем же ваше открытие, и каким образом вы его проверили, но, ради Бога, не проглатывайте слова и не слишком торопитесь — вас и так трудно понять...
— Что ж, охотно повторю. Вы очень к месту употребили выражение "ради Бога", поэтому начнем именно с этого...
— Ну, зачем? —Первый поджал губы. — У нас нормальный научный разговор, а вы опять про раздвоение сознания с параноидальным синдромом в ярко выраженной форме.
— А вот здесь вы, как всегда, глубоко заблуждаетесь. – Второй поудобней расположился в кресле. - Я понимаю, что вы воспитывались в атеистической среде, как, впрочем, и я. Но, в конце концов, вы установили, что психическая субстанция может соединяться со Временем, а отрицаете, что существуют некие Высшие силы, способные создавать биологических существ. Забудьте, дорогой, все то, что говорилось и до сих пор говорится о Боге, и помните только одно: есть Нечто, что распоряжается психической субстанцией, которая, отделяясь от тела, должна с чем-то слиться. Христианское ли понятие рая и ада, буддистская пирамида Высших и Низших миров, индуистское понятие астрала — все это вполне завершенные структуры, дающие представление о мире, где материи, как таковой, не существует. Это нормальный энергетический мир.  Вы согласны, что такое – возможно?
- Материя есть везде. Но не будем о терминах... я согласен... –Первый величественно кивнул.
- Хорошо. Теперь, давайте рассмотрим вопрос о Боге. У всех людей существует упомянутая психическая субстанция. У всех, осмелюсь повторить еще раз, — толстяк поднял вверх указательный палец. — Если материя, из которой состоит наше тело, не исчезает, а просто видоизменяется, превращаясь после разложения в жизнедающую энергию для червячков, в газ и саму землю, ну, перегной и прочее, которая опять-таки переходит в растения, травы, или иные формы жизни, то, что же происходит с психической субстанций?! Попробуйте ответить на мой вопрос, уважаемый коллега.
— После кончины каждого индивидуума она... просто самоуничтожается.
— Коллега! Энергия "уничтожается"?!- Второй развёл руками
— Да, черт возьми, вы правы. Но куда же она девается? —Тощий поправил очки.
— Сейчас я вам скажу нечто... Не торопитесь с выводом, сначала подумайте... Психическая энергия или, как я ее называю, Разумная, уходит именно туда, откуда пришла. — Он выдержал паузу, ожидая реакции, но астроном молчал. — Она в небольшом количестве была "вколочена" в наш мозг. Совершенствуясь и размножаясь, мы увеличиваем ее массу и качество. Это основная задача человечества.
— Хорошо, но причем здесь Бог? – Не понял Первый. - То, что вы сказали, вполне возможно, но я не вижу связи.
— Как?! —Толстяк аж подпрыгнул, из- за чего кресло угрожающе заскрипело.  — Но ведь я вам и говорю именно о Боге! Бог "засеял" нас разумом, и к Богу он же вернется.
— Чушь! — Первый хихикнул. — Бог создал звезды, небо, Вселенную и человека, готового человека, уже разумного. А вы говорите, что он только "засеял". Вы, оказывается, плохо читали Библию, уважаемый религовед.
— Это вы плохо читали, уважаемый атеист-любитель. Бог создал из не-человека Человека, понимаете ли вы это! А, дав разум, он дал слова: Вселенная, Звезды, Небо. То есть это не процесс творения, это процесс обучения не-человека. Когда первый гуманоид наконец-то понял, где он находится, то Бог назвал его Человеком, и сказал: "плодитесь и размножайтесь", мол, теперь вы уже можете пополнять Меня. И потрудитесь над собой во славу Мою. Надо понимать значение того, что вы читаете, а не зазубривать, как семинарист.
— Постойте, постойте, вы хотите сказать... —Тощий сжал рукой подбородок. — Знаете, это интересная трактовка, очень интересная. То есть, сначала обучение, введение подопытного в мир уже давно готовый и построенный, а потом — давай, Вася, я все это сделал для тебя. Благодаря мне, ты все можешь познать и почувствовать. Действуй, мужик, а я подожду. Я терпеливый. Хорошо, но где связь между вашим "научно установленным фактом" и так называемым Творцом?
— В том, что мы можем свободно покидать бренное тело и передвигаться на любые расстояния, после чего —возвращаться назад,  или переселяться в незанятое тело. И я это свободно делаю.
— Как? —Первый заерзал. — Погодите, коллега, вы все-таки не сумасшедший?
Второй долго и внимательно смотрел на собеседника.
— Вы знаете, у меня есть некоторые опасения за вашу психику, но моя, смею вас заверить, в абсолютном порядке.
— Да, да, конечно, — тощий засуетился, — согласен. Но вы- то понимаете, что если это действительно не плод больного воображения, то мы сможем испытать на себе мое открытие.
— Я — да, вы скорее, нет.
— Но почему?! – Воскликнул Первый.
— Потому что для высвобождения Разумной энергии из тела нужно, чтобы оба полушария вашего мозга работали без господства одного над другим. Необходимо раскрытие "третьего глаза", и выйти на Разумную энергию, или как ее назвал великий Вернадский — ноосферу, но избежать слияния с ней...
— Я согласен, упорно заниматься, — умоляюще сложил руки тощий. — Буду самым послушным и исполнительным учеником! Лишь бы это привело к возможности проверить мои расчеты.
— Пожалуй, можно попробовать, благо во времени мы не ограничены... Сколько там? —толстяк взглянул на часы. — До полдника успеем. Начнем с самой простой медитации.
— А что это такое? – Не понял Первый. – Слово знакомое, но вы понимаете – «специалист подобен шлюзу...».
— Это то, чем занимается наш новый, но кажется очень больной сосед.
— Да он же спит! – Улыбнулся тощий.
— Ошибаетесь, коллега, любой сон — подсознательная медитация, а вам нужно сознательно уйти из тела, но не в чужое, а, скажем, подняться в занебесную высь. Но для начала — основы правильного дыхания и расслабления.
— Я готов, —Первый выпятил вперед грудь и положил ладони на колени.
— Нет, не так, — сгримасничал толстяк, — это мне простительно такое положение. А вы садитесь на пол, скрестите ноги, да не жеманничайте и не кряхтите так усердно. Носом вдыхаем, а ртом выдыхаем... Нежнее, нежнее. Пропускайте потоки, пропускайте. Итак...


Светило Дающее Жизнь нежно прикасалось своими лучами ко всему живущему на планете. Оно расправляло каждый лепесток и насыщало собой листву и хвою деревьев. Стрэг любил наблюдать за восходом Светила. Темный обруч позволял ему вглядываться в звезду, когда она, еще не получив полной власти над всем сущим, медленно поднималась над горами, отгоняя сумрачные тени. Скалы убаюкивали на своих вершинах задумчивые облака. А из нор, пещер, гнезд и с ветвей взлетала, выползала, выходила во всем разнообразии пробудившаяся жизнь. Иногда Стрэг чувствовал свое единство с тем, что его окружало: с цветком, пьющим кристальную росу, с застывшим ветром, с небом, опускающимся до основания гор. Это были волшебные мгновения, и тем страшнее становилась реальность, когда они проходили.
Семьдесят три раза он перечеркивал дату своего рождения на листе Жизни. Пора юности уже миновала, и несколько циклов назад Стрэг вступил в срединный путь, когда мужчина обязан доказать, что он приносит своему племени пользу. Если же этого не происходило, то племя отказывалось от него, и мужчина становился Отверженным — тем, кто никому не нужен. Он терял право голоса, право жить со всеми, право выбирать жену и даже право быть выбранным женой.
Стрэг был Отверженным.
Как это произошло — Стрэг, и сам не смог бы ответить. Он рос сильным, смелым юношей. В шутливой борьбе побеждал соперников, но не мог заставить себя причинить боль другому... А если  такое случалось, очень мучился и страдал. Стрэг не мог добить раненого зверя ударом дубины, пронзить стрелой с ядовитым наконечником, трехметрового летающего ящера, перерубить огненным мечом жирного питона. Понять этого племя не сумело и, решив, что Стрэг слабоумен и труслив, его отправили в зону Отверженных, за Бродячими Камнями. И, как остальных изгоев, за работу, которую он делал, в меру кормили и поили.
Но природа, обделив Стрэга злобой и ненавистью, наградила иным качеством: способностью изобретать. Это давно не ценилось в племени свободных Йоки, но давало некоторые преимущества здесь, в распадке Большой Скалы. Стрэг трудился в пещере, где создавали (или пытались создать) новое оружие, помогавшее Охотникам — самой почитаемой среди Йоки касте. Именно он, будучи совсем юным, (тогда Стрэгу только-только исполнилось пятьдесят циклов), создал оружие, которое, воздействуя на дюймовый цилиндр сжатым в трубке воздухом посылало его на расстояние в сто шагов. Отец, еще живой, но не ходивший на охоту (одно из последних древних животных  в предсмертных судорогах зацепил своим хвостом позвоночник Охотника), не очень-то обрадовался изобретению сына.
— Запомни, Стрэг, — сказал он, — нашему племени необходимо новое оружие — старые запасы истощаются. Но нам не нужны новые а-Джи. Как следует, запомни это, сын.
Стрэг запомнил. Но еще сильнее запали в память страшные слова об исчезновении Йоки, как разумной расы, которые произнес старый ученый, перед тем как исчезнуть. И как он, сопливый мальчишка, кричал вместе со всеми, радуясь единению Йоки. Где сейчас это единение? Немного прошло времени с тех пор, но все изменилось. Охотники управляют всем, и больше смотрят, чтобы кто-нибудь не выделился из однородной массы послушных Йоки. Зона Отверженных с каждым циклом расширяется все больше и больше. Йоки боятся говорить о недозволенном.
Стрэг поднялся, снял обруч, поклонился Светилу, как делал это ежедневно, и сказал:
— Дай мне твоего спокойствия, твоей силы, о Великая Звезда. Научи меня терпению. Я рад, что снова могу напиться живительной влаги твоих лучей. Царствуй над миром до конца своего пути. И да сбудется все, что должно сбыться в твоих владениях...

В лаборатории Черного Озена царили тишина и покой. Не считая Стрэга, здесь работали еще два помощника, ушедшие собирать руду на скалу Печали. Когда Стрэг вошел, Озен просматривал свои записи.
— Ну, как, Светило взошло над горами? — спросил он, подняв голову и напуская на себя важный вид.
— Да... мастер — не обращая внимания на иронию, рассеянно ответил Стрег,
— Ну и хорошо! А что у тебя с лицом-то?
Стрэг пропустил насмешку мимо ушей.
— Я хочу достать из пещеры Знания а-Джи.
— Что??! — удивление, испуг, и непонимание смешались в вопросе. — Повтори, что ты сказал?!
— Я хочу достать Знания а-Джи, — невозмутимо повторил Стрэг.
— А жить ты хочешь? — шепотом произнес Озен.
— Да.
— Так вот чтобы я больше не слышал от тебя подобных глупостей. Сам знаешь, что даже упоминание о них приводит к нам, в зону! Их пещера давно завалена камнями и охраняется стражей. Йоки забыли о существовании а-Джи. Понимаешь? Их не было, и все! — крикнул Озен, что случалось крайне редко.
Его губы сжались, а глаза не мигая, смотрели на Стрэга.
— Мастер, — Стрэг приблизился вплотную к собеседнику и тихо заговорил, — ты уже давно меня знаешь. А я тебя. Скажи честно, —  разве сам не хочешь... того же?..
— Я... — мастер запнулся и опустил глаза. — Я... Если нас кто-нибудь услышит...
— Мастер, мы одни. Ты можешь хотя бы самому себе признаться, что все наши изобретения, не более чем жалкие пародии на то, что может быть, скрыто там, у них. Что единственная наша возможность не раствориться в безумии — это снова обрести утраченные знания... Мастер, мы должны спасти свой народ.
С минуту они смотрели друг на друга, и первым нарушил молчание Озен:
— Ты помнишь, что случилось с Йоки из Северного Гор-Города, когда он попытался проникнуть в пещеру Верховных а-Джи? – Спросил он.
— Я видел, как ихтиозавр перекусил его пополам, — отозвался Стрэг. — Это была страшная казнь...
— И ты не боишься умереть такой же смертью? – Уточнил наставник
— Я боюсь умереть умалишенным, мастер. – Ответил ученик. Я боюсь, что сам скоро начну перегрызать позвоночники.
— Нам будут нужны помощники.
Озен спокойно, как, само собой, разумеется, произнес "нам", и Стрэг с благодарностью отметил это.
— Я доверяю нашим ребятам, мастер. – Ученик смотрел прямо в глаза наставнику.
— Я, наверное, тоже... – Стрэг не отвёл взгляда. - Можно попробовать, но если не получится...
— Должно получиться, мастер.
— Тем более что древних животных почти не осталось. Так, мелочь пузатая, — попытался пошутить Озэн.
Они помолчали, думая над тем, как переменится их судьба, если удача им улыбнется.
— Ладно, иди, Стрэг, — сказал мастер, — мне необходимо поразмыслить над этим.
Стрэг повернулся к выходу, но Озен окликнул его:
— А как ты узнал, что я тоже... ну... думал...
— Иногда я могу читать чужие мысли, — ответил Стрэг и быстро вышел из лаборатории...




ГЛАВА 5
Проснувшись, Петр долго лежал с закрытыми глазами. Как ни странно, не хотелось, есть, хотя в желудке было пусто. Он перебирал в памяти отрывки сна. Через какое-то время Петр стал вслушиваться в тихую беседу соседей. Получалось, что-то вроде игры: он пытался представить то один образ, то другой: переключаясь с говорившего на слушавшего. Голос, что был ближе к нему, бархатистый, мягкий, принадлежал мужчине, разбиравшимся в растениях. Многие слова были непонятны, но «придурочный учёный совет», «глупые кандидатские, которыми можно застелить все сортиры нашей родины»  и иные  слова, которые Пётр не запомнил, выдавали в нём человека образованного. Скрипучий, чуть дребезжащий голос, раздававшийся от двери, отвечал не менее замысловато. Правда в его речи чаще звучали слова про энергию, материю, телескоп и совсем странное «Хабл». Пётр окрестил его астрономом.  Он долго вслушивался в их разговор. Продолжаться это могло до бесконечности, если бы не несколько фраз, заставивших Петра открыть глаза. Он пристально смотрел на соседей, и сравнивал с героями своих снов.
— Но вы понимаете, эти видения настолько реальны, что я не берусь описать их. Это очень напоминает именно "контакт", как его преподносят в газетах. Я надеюсь, что вы слышали о модных нынче "контактах с инопланетянами". – Проскрипел тот, кого Пётр обозвал астрономом. Это был сухопарый, можно сказать тощий мужчина лет сорока пяти – пятидесяти. Синяя пижама была ему велика. Хлипкая бородка на лице и большие очки в толстой чёрной оправе довершали портрет сумасшедшего учёного, как нельзя более точно. Один тапочек болтался на его сухонькой ноге, другой лежал глубоко под кроватью.
— Конечно. Но давайте не будем искать оправдания своему невежеству, как это делают многие. – Сосед напротив, был прямой противоположностью астронома. Пижама на теле биолога трещала по швам. Жирное тело не могло полностью поместиться в узкое пространство больничной одежды. Брюхо вываливалось, пуговицы на пижаме были не застёгнуты.  Мясистый нос выделялся на его лице, пухлые губы возвышались над тройным подбородком. Зато шевелюра не подвела. Пышные светлые волосы, в которых почти не заметно было седины, украшали голову биолога. - Это не контакт с кем-то вне вас. Это встреча представителя хомо сапиенс с будущим, заложенным, опять-таки, в вас. И не отвлекайтесь, Бога ради, на различные образы и видения. Опытные в этом вопросе монахи чань-буддизма, называют их "чертовым миром". Вы должны пройти сквозь эти видения и почувствовать свое полное слияние со всем, что вас окружает: Вселенной,  Солнцем,  Луной, лесом, цветком, горшком, наконец... Да, да! Поймите, что в сатори не существует грубого разделения на низшее и высшее. Все Едино и создано из Единого. До тех пор пока вы не научитесь беспристрастно относиться к мыслям, протекающим сквозь вас, к образам окружающим вас, к терминам, которыми вы наделили предметы. Пока вы не поймете, что не существует ни времени, ни пространства, ни энергии, ни материи, ни нашего соседа, ни меня, ни вас, в конце концов... Я не смогу сказать, что мы приблизились к нашей цели. И...
— Я существую. — Петр, не мигая, смотрел на говорившего.
— Что? — Толстяк все еще обращался к астроному. — Вы, кажется, перебили меня, когда я пытался...
— Это не я! — Вздёрнул вверх свои ручонки тощий..
— Я существую, — повторил Петр.
Биолог, наконец, обратил внимание на Петра и удивленно поднял бровь.
— Мы очень рады, но, простите за бестактность, я говорю о существовании на  ином уровне, нежели наша бренная жизнь.
— Вы а-Джи?- Пётр смотрел, не мигая.
— Простите, кто?- Не понял сосед
— Вы ученые?  -  переспросил Пётр
— Да... и не просто ученые, а в нынешнем своём качестве, можно сказать, первооткрыватели полета мысли без тела, — вступил в разговор астроном.
— Это вы о Мыслящем Облаке, что ли? — Петр посмотрел в окно. — Так это давно известно. Сеет мысль, выращивает мысль, пополняется мыслью... Вы точно а-Джи. Смотрите, голубь на подоконнике, в перышках! — радостно воскликнул он.
Биолог ошарашено смотрел на Петра, не замечая громкого мычания астронома, который пытался что-то произнести, но не мог.
— Простите, вы кто по профессии? — спросил толстяк, первым пришедший в себя.
Петр оторвал взгляд от птицы и посмотрел на ученых:
— Я? Истопник. На коровнике работаю. А вы?
— Я — биолог, мой уважаемый коллега — астроном. Но откуда...
— Угадал, значит?! — Петр почему-то обрадовался. — А у вас есть карандаш и бумага?
— Да, конечно. – Сосед полез под подушку.
— Дайте, пожалуйста. – Попросил истопник.
— Конечно. — Биолог протянул ему тетрадь и химический карандаш. – Только пожалуйста, поаккуратнее. Здесь заточить карандаш, некоторым образом, проблематично...
Через несколько минут Петр показал ему несколько рисунков.
— Скажите, такие твари когда-либо выползали из Ада на свет Божий?
— О, вы неплохо рисуете. — Биолог поцокал языком. — Посмотрите, коллега, — он обратился к астроному, — наш товарищ увлекается палеонтологией.
— Что такое пале... поле... логия? — спросил Петр.
— Ну, как же! – толстяк резко посмотрел на истопника, определяя – не придуряется ли тот. - Наука о вымерших животных. Вот это — бронтозавр, это — птеродактиль.
— Как вы сказали?! — вскрикнул Петр.
— Птеродактиль... — пожал плечами биолог.
— О Господи! — Петр опустился на колени и, зашептал молитву.
— Что с ним? — полюбопытствовал астроном.
Биолог повертел пальцем у виска и подмигнул. Но вдруг его рука опустилась, и он более внимательно посмотрел на рисунок.
— А вот этого я не знаю... Очень хорошо нарисовано, изумительно приспособлен для мезозоя, но это... — он заинтересовался волосатым двуногим существом. — Это не приматы. Осмысленный взгляд... Челюсть не очень выдвинута, высокий лоб... Я бы сказал... Прошу прощенья, — обратился он к Петру, когда тот перебрался на свою постель и лег, устремив взгляд в потолок. — Вы часто смотрите телевизор?
— Я? Некогда мне смотреть...
— Ну, а в кино ходите? – допытывался биолог.
— И в кино не хожу... у нас нет, а в город- не наездишься... да и зачем?
— Чем же вы занимаетесь, в конце концов! — Удивился биолог. — Где вы могли увидеть Йети?
— Кого? — Петр насторожился.
— Йети — снежного человека. Правда, на вашем рисунке нет характерной сутулости, и какое-то человеческое выражение лица. И почему у него в лапах какой-то предмет?
— В руках... — перебил Петр.
— Что, простите? – Не понял толстяк
— В руках у него предмет. – Вздохнул истопник. - В руках...  ружьё это ихнее. Звуком пуляет. Я не знаю вашего снежного человека, а на рисунке — Йоки, представители третьей Разумной цивилизации... О, Господи, за что мне все это!
— Уважаемый, но откуда вы все это берете. – Спросил сосед. - Такие выводы, от работника коровника, слышать более чем странно.
— Оттуда. — Петр кивнул на тетрадку.
— Откуда оттуда? – биолог начал терять терпение. – Вы не могли бы объяснятся чётче?!
— Я сам только что оттуда. Полет мысли без тела, как вы говорите. Ну и глупые же вы, а-Джи. — Петр отвернулся к стене и снова задремал.
— Скоро ужин, уважаемый, не засыпайте, — Теперь астроном подмигнул биологу, покрутил пальцем у виска и пожал плечами.
Но его собеседник не обратил никакого внимания на коллегу.



Начальник охраны, в сопровождении двух воинов, вооруженных парализующими трубками, как всегда без стука, вошел в лабораторию. Оглядев Отверженных, он подошел к столу, с чертежами и, смел все листы, на каменный пол.
— Где Озен? — пренебрежительно процедил он, обращаясь к щуплому, но необычайно высокому Кризу.
— Я сейчас позову, — Криз поклонился и вышел в соседнюю комнату.
— Эй, скажи, чтоб поторопился, я не намерен долго вдыхать смрад вашей норы! — Охранник сел на стол и, знаком разрешил расслабиться своим воинам.
Озэн появился через пару минут и, неодобрительно покосившись на начальника стражи, отрешенно принялся собирать чертежи, разлетевшиеся по углам.
— Ты когда научишься здороваться, вонючий ублюдок! — Охранник пнул ногой мастера.
Озэн медленно выпрямился, расправил плечи и, презрительно посмотрел на него сверху вниз.
— Когда ты был мальчишкой и при виде обыкновенного ракоскорпиона делал небольшое озеро себе под ноги, я часто драл тебя за загривок. Может быть, от этого он стал у тебя таким плешивым. Жаль, правда, что твои мозги уже тогда находились в том месте, которое расположилось на моем рабочем столе.
Воины вскочили и направили на мастера оружие. Они ждали команды, но начальник все еще хватал ртом воздух, не находя оскорблений или угроз, способных выразить его чувства.
— Ты сегодня сказал очень много, — наконец-то выдохнул он, встав перед мастером. — Даже слишком много для того, чтобы прожить еще несколько дней. Но я знаю, почему твоя неслыханная наглость так велика. Верховный вождь послал меня попросить вас, — с сарказмом произнес он, — ускорить работу над звуковым щитом. Ты думаешь, что Верховный заступится за тебя?! — Начальник охраны обошел Озэна. — Ты ошибаешься. Через неделю собирается совет, и там ты обязан представить свое изобретение. А если нет, — он поднял свою трубку и парализующий луч вонзился в правую ступню Озэна. — Это моя первая просьба, живой мертвец. Скоро ты услышишь вторую... и последнюю.
На прощание, окинув высокомерным взглядом всех Отверженных, начальник стражи вышел из пещеры.
Когда вход закрылся за последним охранником, помощники бросились к лежащему на полу мастеру.
— Зачем вы это сделали? — спросил Розг, самый младший из отверженных. — Вам больно?
— Больно? А почему мне должно быть больно? — улыбаясь одними глазами, произнес Озэн.
— Но... Но ведь он выстрелил. Этот луч разрушает материю и на большем расстоянии. Мастер... Вы можете стоять?
— Конечно, — Озэн уже был на ногах и чесал свою широкую грудь. — Думаешь, я совсем сошел с ума, чтоб просто так дать себя покалечить?
— Но... мастер...
— Успокойся мальчик. Мне необходимо было кое-что проверить. И я это сделал.
— Что "это"? — ученики обступили наставника.
— Я проверял экранирующую защиту. Вот, смотрите. — Йоки раздвинул шерсть на груди.
Там у самой кожи висело маленькое квадратное устройство, от которого по всему телу отходили тонкие провода.
— Этот прибор создает невидимое поле, благодаря чему я защищен барьером, не пропускающим энергетические лучи средней силы. У меня нет оружия, но, разозлив толстозадого, я проверил защиту... Какой же у него был самодовольный вид, когда он уходил! — Озэн прошелся, по-утиному переваливаясь с боку на бок и виляя задом, очень точно копируя походку начальника охраны.
Молодые Йоки облегченно рассмеялись, и только Стрэг внимательно и несколько напряженно посмотрел на мастера.
— А ты уверен, что те лучи... в пещере, средней силы? — тихо спросил он.
— Да. — Мастер стал серьезным. — Брат моего отца, ты знаешь, он был одним из младших а-Джи, говорил, что лучи никогда не выключались. Даже тогда, когда Крэл проходил сквозь них. Это означает, что они настроены на температуру и плотность тела. Лучи большей энергии невозможно настроить на Йоки. Они в любом случае разрушают материю. Я думаю, они средней или даже несколько меньшей силы.
— Но как мы пробьем стену в пещеру Крэла? Ведь твое устройство не может ничего разрушить!
— А мы не пойдем в эту пещеру. — Озэн, наклонив голову, внимательно рассматривал трещину на стене.
— Но тогда мы не попадем к Знаниям а-Джи. Если только другим способом... Ты знаешь?..
— Знаю, — перебил Озэн. — Ты, наверное, этого не помнишь... А вот мой дядя рассказывал, что Крэл был не главным а-Джи, а одним из шести. Остальные, задолго до твоего рождения, перестали выходить на свет из своих пещер. И еще он говорил, что пещера каждого Верховного а-Джи, соединялась с главной одинаковыми тоннелями. Охотники завалили камнями дом Крэла, а другие находятся намного выше — они, скорее всего, открыты. Об этом мало кто помнит, а если и помнит, то не придает значения. Да и кому нужны пещеры, покинутые сумасшедшими учеными... Я знаю, где одна из них.
— Когда пойдем, мастер? — глаза Розга загорелись.
— Ты же слышал, через неделю за нами придут. А через восемь дней я стану покойником. Значит, к этому времени нас уже здесь быть не должно.
— Когда? — шепнул Стрэг, пожирая наставника горящим взглядом.
— Ну... – Задумался Озен. - Надо кое-что доделать, кое-что продумать и, если мы постараемся, то...
— Когда??? – голос Стрэга задрожал
— Через три дня...

Петр, на мгновение, вынырнув из сна, мутным взором обвел склонившихся над ним санитаров. Они спрашивали что-то, показывая, на поднос с едой и горячим чаем, но Петр промычал в ответ невразумительную фразу и, отключился снова, успев почувствовать легкий, безболезненный укол в руку.

Парализующие лучи окружали Долину Отверженных. Редко кто из зверей подходил к ним снаружи и никогда изнутри. Поэтому, охранник по имени Пурк, заметив передвигающуюся тень, обрадовался возможности поразвлечься.
— Эй, Тон! — Он толкнул напарника, — смотри, сюда кто-то ползет.
— Где? – Уточнил тот, выскальзывая из дрёмы.
— Вон, за большим камнем, видишь? – показал пальцем первый.
— Показалось со сна, — пробормотал Тон, вглядываясь в чернильную темноту. — В Долине никого из животных не осталось.
— Да ты что! — изумился Пурк. — А Отверженные?
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Тон, но вдруг напрягся, — Подожди, кажется, я тоже что-то видел.
— Точно, — охранник поднял трубку, — ползет! А вон еще что-то!
— Где? — Тон тоже поднял оружие. — Темно, ничего не разобрать.
— Еще один! – Выкрикнул Пург
Луна, на секунду выглянула из-за рыхлой тучи, высветив четырех ящеров, медленно передвигавшихся на коротеньких лапках.
— Да это же ядовитый кривоног! — Воскликнул охранник.
— Кем бы он ни был, это неплохая мишень. – Ухмыльнулся Тон. - Кто уложит больше, тот спит до утра, идет?
— Принято! – Прицелился Пург. - Мой — справа.
— Мой — дальний.
Семья кривоногов, изредка останавливаясь и шипя, упорно приближалась к своей смерти. Первый из них внезапно замер, лег на землю и, коротко свистнув, юркнул за камень.
В то же мгновение луч из трубки пронзил воздух и увяз в валуне.
— Тебе не придется сегодня спать. - Пург, несколько секунд постоял, вглядываясь в темноту, и опять опустил трубку. — Паршивые твари! Все попрятались, ничего не видно.
— Смотри внимательно. — Тон выстрелил. — Неужели опять промазал?
— Ползет! Глупый ящер, — Охранник выстрелил, но не причинил вреда гиганту. — Клянусь, я попал в него!
— Что-то не вижу, что бы он лег брюхом кверху. Ага, еще один... – Обрадовался Тон.
Лучи вылетали друг за другом, но ящеры продолжали двигаться, выбирая защищенные от выстрелов места. Затем они спокойно перебежали сквозь лучевое заграждение Долины и скрылись во мраке.
Луна осветила зону Отверженных, ущелье, и опять спряталась за плотной занавесью облаков. А охранники стояли и молчали. Потом Тон повернулся к напарнику и пробормотал:
— Знаешь, по-моему, мы ничего не видели.
— Нам даже ничего не показалось, — согласился Пург.
— Пойдем, подзарядим трубки. – Предложил Тон.
— Пойдем. -  Не стал возражать его напарник.
И они ушли в сторону холмов. А кривоноги, волоча хвосты, отмеряли расстояние, изредка останавливаясь, чтобы после короткого отдыха снова продолжить путь. Они добрались до Гор-Города и скинули надоевшие шкуры.
— Нам лучше подождать до утра, мастер, — шепотом произнес Криз, потирая ссадины на лохматых коленях.
— Чтобы доставить удовольствие Охотникам поймать нас?  Покачал головой Озен. - Нет, до восхода Светила мы должны укрыться в пещере а-Джи.
— Ты говорил, что знаешь тропу, ведущую к вершине, но в такой темноте мы нарвемся на заставу или сломаем себе шею, падая вниз. – Криза слегка покачивало.
— Не скули! Стрэг, ты пойдешь сразу за мной, если почувствуешь опасность, прикоснись к моему плечу. Остальные за ним, — и Озэн, осторожно нащупывая ступней дорогу, двинулся вперед.
Дважды Стрэг ощущал присутствие чужой мысли, и отряд искал обходной путь. Им приходилось долго ждать на уступах хотя бы слабого проблеска Луны, чтобы мастер мог определить, куда идти дальше. Только к рассвету, когда Светило уже пронзало тучи своей животворящей энергией, Отверженные достигли одной из пещер.
— Стрэг, ты что-нибудь чувствуешь? — спросил Мастер.
— Подожди, дай сосредоточиться... — Стрэг отдышался и замер, выпрямив спину и подняв голову. — Нет. Пещера пуста.
— Тогда тихо и быстро за мной. — Озэн исчез в бывшем доме одного из а-Джи.
Здесь давно никто не жил. Ветер, единственный хозяин жилища, что-то неодобрительно просвистел, да несколько мелких тварей замерли, не зная, что ожидать от незнакомцев. Шкура тигра клочьями свисала в углу пещеры, почти не прикрывая наготу подземного хода.
— Может, немного отдохнем, мастер? — предложил Розг, вместе с Кризом, устало привалившись к холодной каменной стене.
— Здесь опасно, нас могут выследить. Давайте попробуем пройти, может, удастся попасть в центральную пещеру и узнать, не зря ли мы рисковали. Во всяком случае, умрем сами, без помощи Охотников... Не расслабляйтесь, юноши. — Мастер окунулся в темноту хода.
Шаг за шагом он продвигался вперед, пока не очутился под сводами широкого грота. — Все нормально, можете идти! — крикнул он помощникам. — Наша защита действует!
Когда Криз, замыкающий отряд, присоединился к ожидающим его Йоки, все, впервые за последние дни, облегченно вздохнули. Стрэг подошел к мастеру и, крепко обняв его, зашептал:
— А я ведь до конца так и не верил... Ведь получилось, мастер... Мы пришли сюда... Пришли...
— Успокойся, мальчик, успокойся. Конечно, мы пришли, как могло быть иначе. Мы потомки а-Джи. Я — почти кровный, ты — по духу, как и Криз, как и Розг. Мы обязаны были дойти. Как же иначе... — голос мастера дрожал. — Все хорошо, мальчик, нам осталось посмотреть, не зря ли мы проделали этот путь...
Своды пещеры фосфоресцировали синими отблесками, создавая приятный полумрак. Посредине ее угадывалось что-то овальное и массивное.
— Мастер, мы здесь не одни. — Стрэг напрягся.
— Ты что-нибудь чувствуешь? - Криз прижался к стенке.
— Да. – Подтвердил юноша
— Что? - Спросил Мастер.
— Не знаю. – Стрэг внимательно прислушивался. - Но мы не одни.
Криз подошел к "предмету" и осмотрел его.
— Не бойтесь. – Он махнул рукой. -  Здесь мертвый птеродактиль.
— Не может быть! — в голосе Озэна чувствовалось неподдельное изумление. — Как он мог попасть сюда?
— Не знаю, но, похоже, он умер недавно. – пожал плечами Криз. - Наверное, от старости... О! Тварь лежит на каком-то камне, давайте-ка ее сбросим.
— Нет!!! — Стены многократно усилили крик Стрэга.
— Что ты, мальчик, — Озэн смотрел на помощника, — что случилось?
— Его нельзя трогать, он живой! – Стрэг сильно волновался.
— Но птеродактиль даже не дышит. Что с тобой? — Криз хотел пнуть ногой животное, но Стрэг встал между ними.
— Его нельзя трогать, — повторил он.
Йоки переглянулись, и Озэн осторожно обхватил Стрэга за плечи.
— Спокойно, спокойно, мальчик. Мы не будем никого трогать. Сначала отдохнем. Мы все устали, очень устали...
— Смотрите! — Розг показывал пальцем вверх.
С потолка пещеры, разбивая полусумрак, плавно скользя по воздуху, спускалась маленькая светящаяся точка. Она покружилась над головами Йоки и замерла около мертвого птеродактиля. Там она растаяла. Птеродактиль шевельнул крылом, клюв, наполненный острыми зубами, приоткрылся и, о Светило! раздался вкрадчивый тихий голос:
— Я рад, что все-таки дождался вас, потомки а-Джи.
— Что это?! Кто говорит?! — испугались Йоки.
— Это говорю я. — Птеродактиль поднял голову и неуверенно встал на лапы. — Я — последний из разумных птеродактилей. Я долго вас ждал. Об этом попросил меня Крэл, перед тем как уйти к Мыслящему Облаку... Подо мной хранятся истинные Знания вашей цивилизации. Они не должны бесследно исчезнуть. Возьмите их...
— Как? — в один голос воскликнули Озэн и Стрэг.
— Приложите ваши ладони сюда, — он скосил глазом на квадратный камень черного цвета. — Знания сами вольются в вас.
Йоки опустились на колени и, сдерживая биение сердец, вытянули руки перед собой...
НЕСУЩЕСТВУЮЩЕЕ ВРЕМЯ ОБВОЛАКИВАЛО ТЕЛО ФИОЛЕТОВОЙ ГЛУБИНОЙ ВСЕЛЕННОЙ. КАЖДАЯ КЛЕТОЧКА РАЗУМА ВПИТЫВАЛА МУДРОСТЬ И ЗНАНИЕ, И НИЧЕГО В МИРЕ НЕ БЫЛО РЕАЛЬНЕЕ ЭТОГО. ЕЩЕ НЕРОЖДЕННЫЕ ЗВЕЗДЫ УМИРАЛИ "ЧЕРНЫМИ ДЫРАМИ", ЗАХЛЕБНУВШИСЬ В ХАОСЕ БЕЗУМНЫХ ЭНЕРГИЙ, И СРАЗУ РАСПУСКАЛИСЬ БУТОНАМИ МИМОЛЕТНОЙ ЖИЗНИ, ЗАТЕРЯННОЙ СРЕДИ СУХОГО ХВОЩА И ИСПОЛИНСКИХ ДЕРЕВЬЕВ. ВСПЛЕСКИ ВЧЕРАШНЕГО ПРИБОЯ ОБРУШИВАЛИСЬ НА БЕРЕГ И БЕЛОЙ ПЕНОЙ ВПИТЫВАЛИСЬ В ПЕСОК. В КРУГОВОРОТЕ ПРИЧУДЛИВЫХ ВИДЕНИЙ СЛЫШАЛСЯ ГОЛОС, СПОКОЙНЫЙ И МЕЛОДИЧНЫЙ, НЕЖНЫЙ И ОШЕЛОМЛЯЮЩИЙ, ЛЕГКИЙ И РАЗЪЯСНЯЮЩИЙ, НЕ ОСУЖДАЮЩИЙ НИКОГО И НИЧЕГО. И ГОЛОС ЗАПОЛНЯЛ СОБОЙ БЕСКОНЕЧНОСТЬ, НО БЕСКОНЕЧНОСТЬ НЕ МОГЛА ВМЕСТИТЬ ЕГО. ВСЕ БЫЛО ВОЗМОЖНО И РЕАЛЬНО, И НИЧЕГО НЕ БЫЛО РЕАЛЬНО И ВОЗМОЖНО. ТОЛЬКО ГОЛОС... ОДИН ТОЛЬКО ГОЛОС...
Очнувшись, Стрэг увидел сидящего с закрытыми глазами Криза. Розг монотонно повторял какие-то слова. И только Озэн, как всегда, думающий о других, доставал из нагрудной сумки овощные лепешки. Птеродактиль, внимательно следивший за Стрэгом, вперевалку подошел к камню и положил на него лапу.
— Камень пустой, — через несколько мгновений сказал он. — Вы взяли из него все... Что теперь будете делать, носители Знания?
— Скорее всего, уйдем в болота, — сказал Озэн. — Я слышал, что там живут Йоки, не пускающие в свои владения Охотников... А что будешь делать ты, мудрый птеродактиль?
— Не знаю, — птеродактиль задумался. — Полечу с вами. Должен же кто-нибудь охранять вас, раз мы не нужны Мыслящему Облаку... — добавил печально крылатый ящер.
— И неужели ничего нельзя исправить? — спросил Криз.
— Нет. – Прошептал птеродактиль.
— И наш народ скоро перестанет быть разумным? – Стрэг не хотел этому верить
— Да.-  Подтвердил ящер.
— А что будет с нами? – Спросил Озен
— Вы носители Знания, и сами можете выбирать свой путь. – голос Птеродактиля был грустным и немного усталым. - Как и я. И вы не исчезнете со своим народом, как я не исчез со своим. Правда, не знаю, к лучшему это или к худшему.
— К лучшему, к лучшему, — невозмутимо произнес Озэн. — Давайте-ка, подкрепимся, завтра ночью у нас опять долгая дорога.



ГЛАВА 6

Петр проснулся задолго до завтрака. Открыв глаза, он всматривался в морозные узоры на стекле. Впервые за последнее время он не стал молиться. Сны приносили теперь радость, которой, честно говоря, не хватало в монотонном ритме жизни лечебницы.
По сути, его жизнь заключалась в приеме пищи, лекарств и соблюдении процедур, вызывавших сонливость и размытые, навязчивые воспоминания о родных и близких.  Еще были разговоры с соседями. Биолог, настойчиво интересовался видениями Петра. Прибегая к психологическим уловкам, он вытянул о снах все. Петр не охотно шел на эти разговоры, но втайне наблюдал за учеными. И однажды любопытство взяло вверх: во время одного из сеансов медитации (становившихся более частыми и продолжительными) он потрогал астронома за холодную руку, в которой почти не ощущалось биение жизни. Петр догадывался, что дело, затеянное астрономом и биологом, очень важное. И в глубине души чувствовал свою приобщенность. А поскольку поступки соседей по палате были сродни его снам, то называл ученых не иначе как а-Джи.
Биолог требовал объяснения, но Петр сказать ничего не мог и обижался, что его не понимают. Вот и сейчас, собираясь рассказать о сновидении, чтобы как-нибудь разобраться в нем самому,  Петр приподнялся и посмотрел на экспериментаторов. Но определить: спят они или пребывают в медитации не рискнул.
К завтраку ученые пришли самые последние и были слегка возбуждены. После процедур и прогулки на свежем воздухе, когда все трое расположились на кроватях, биолог спросил Петра, видел ли тот сон, и если видел, то не будет ли любезен поведать о нем, не упуская, естественно, ни единой подробности. Петр охотно рассказал. Астроном участия в этом не принимал, но изредка перебрасывался многозначительными взглядами с коллегой.
— Хорошо, хорошо. Только вы не волнуйтесь. Я согласен с вашими доводами о нашей схожести с а-Джи. Но откуда, скажите, все это взялось? Ведь вы даже понятия не имеете о медитации, не говоря уже о многом другом, например, о палеонтологии, о Йети... Пичкаете собственными, не совсем удачными названиями, и хотите, чтобы я поверил?!
Петр в очередной раз обиделся и, махнув на ученых рукой, принял излюбленную позу: отвернулся к стене, поджав ноги.
День прошел спокойно. Вечером, пожелав соседям спокойной ночи, он лег спать. Но странно, новых видений не последовало, а спал он неспокойно, урывками. В минуты пробуждений Петр видел загадочные лица беседующих ученых, освещенные сиянием полной Луны.
— Поразительно, коллега! — шептал биолог, колыхаясь всем своим телом. — Признаться, вы самый упорный и послушный ученик из всех, что у меня были. Вы первый, кто понял идею до конца. Ну, рассказывайте, рассказывайте все обстоятельно, я вас пойму!..
Петр снова провалился в темноту. А когда проснулся, то говорил астроном.
— Вы понимаете, я действительно...
— Ну же, ну!-  Подбадривал единомышленника толстяк
— Действительно был частицей Единого. Более того, я осознавал и понимал это не просто зрением, слухом и чувствами, а, говоря вашими словами: на уровне психической субстанции. Я не знаю, может это не верно?.. – Шершавый голос тощего иногда поднимался до повизгивания.
Петр улавливая фразы, силился что-то сказать, но не хватало сил, и далеко за полночь крепкий сон все же победил  его.
В это время, астроном ерзая на кровати и потирая от нетерпения руки, говорил:
— Наконец-то пришла пора проверить всю гениальность моих идей, коллега! Представляете, цель, можно сказать, всей жизни лежит у ног и ее остается взять! Тепленькой !..- мы обязательно с вами станем настоящей действующей частью Вселенной, а не её отходами, как сейчас.
Биолог с грустью смотрел на Петра.
— Жаль с соседом расставаться, верите? Вот ни с кем не жаль, а его хотелось бы взять с собой. Видно — бьется что-то в мужике, рвется наружу, а...
— Да бросьте, коллега, свою сентиментальность, — перебил астроном, -  мы на пороге новой жизни, а вы пытаетесь извлечь пользу из бреда сумасшедшего! Давайте двинемся в путь, я хочу туда, ввысь, — он дрожал от нетерпения.
Биолог молча кивал головой, но взгляд его по-прежнему был прикован к соседу.
— Что ж, — толстяк помассировал виски, — избежим прощаний. Нас действительно ждет новая жизнь. Начнем, коллега, — биолог расслабленно откинулся на кровати. — Увидимся там. — Он многозначительно посмотрел на потолок и закрыл глаза.
— Да. Именно там, — подтвердил астроном. — Там... — пробормотал он, мечтательно улыбаясь...


Утром Петра разбудил луч солнца! Он, не спеша, встал с постели, подошел к астроному, застывшему в кресле, и несильно потряс за плечо. Астроном покачнулся и, перевалившись через подлокотник, упал головой вниз. Петр вздрогнул от глухого удара. Переведя взгляд на биолога, Петр заметил неестественный цвет лица и странную неподвижность тела. Уже понимая, что это никакая не медитация, громко закричал, опускаясь на колени и неистово крестясь дрожащей рукой.
Василий с помощником появились мгновенно, словно стояли за дверью. Один тут же умчался за Эльзой Владимировной, а второй деловито пытался нащупывать пульс.
Заведующая отреагировала спокойно. Железным голосом отдавала распоряжения, наблюдая за поведением Петра, в конце концов, ее больше интересовало здоровье живых, нежели отошедших в мир иной.
— Что с ними? — дрожащим голосом спросил Петр, сидя на кровати.
— Внезапная остановка сердца, причем у обоих сразу. Случай редкий в медицине, но случается, случается...
Петр смотрел на окостеневшую руку биолога, неуклюже торчавшую из-под больничного савана.
— А вот вам бы неплохо в другую палату переселиться. Страшно, наверное, одному будет.
— Нет! — вскрикнул Петр. — Не хочу я никуда переселяться.
—Хорошо, хорошо, — согласилась Эльза. — Это можно и отложить. Времени у нас много...
Петр прояснившимся взором посмотрел на заведующую.
— Они не умерли...
— Что? — она как будто не расслышала.
— Они не умерли... — от напряжения Петр хрипел. — Не умерли, понимаете. Они ушли, туда... — он махнул рукой в сторону окна. — Полет мысли во время этой, ну... ме... ме... тации, короче. А вы "остановка сердца".
Эльза, ожидала подобного поворота событий. Она принялась успокаивать пациента, но Петр уловил фальшь и разнервничался:
— В сумасшедший дом упекли, эх вы! Вот накажет вас Мыслящее Облако... — он осекся от неожиданного щелчка в голове, втянул ее в плечи, сжался, и беззвучно всхлипывая, заплакал.
Санитары вынесли тела и ждали указаний. Эльза, осторожно поглаживая Петра по седеющим волосам, говорила с Василием:
— Завтрак в палату, пронаблюдать за приемом... Нет, не надо, все равно не будет. Успокоится — двойную снотворного сделаешь. И на режим почасовой проверки...
Петр слышал, как все ушли.  Встал, умылся, попил водички и снова лег, закинув руки за голову. Что-то беспокоило его, что-то не так повернулось в нем, он ощущал легкое жжение между бровями.
Неожиданно по глазам полоснула молния, и он ощутил, что попал под своды пещеры. Петр улыбнулся — все знакомо и привычно. Родная стихия, словно волна теплой воды, поглотила его, навевая приятную грусть, отвагу, жажду жизни и света. Паря в пространстве, Петр выкрикнул. Эхо прокатилось по пещере, поток ветра хлынул через тоннель, в конце которого светило яркое небо.
Петр ринулся в проход и через секунду летел над сочно-зеленой равниной. Он был воздухом, птицей, стрелой, пущенной из лука. Он был всем и ничем. Вихрь мыслей теснился в голове, ему не хватало места, и он выплеснулся плотным, густым потоком.
Вот и озеро, сталью дамасского клинка сверкает среди грязно-серых топей болот. Вот и скалы, заляпанные на вершинах шапками облаков. Все было доступно чувствам Петра. Стоило ему небольшим усилием воли сконцентрироваться на чем-то, и он мгновенно превращался в это. И это не беспокоило, скорее, подтверждало догадки о Пространстве и Времени, которые и были самим Петром. Но красота пейзажа сменилась лиловыми сумерками пещеры. Проход, через который он стремился к свету, исчез, и вместо него появился другой тоннель. Петр хотел, кинуться к нему, но споткнулся и упал, уткнувшись в подушку.
На весь оставшийся день галлюцинация захватила его, распаляя воображение, ибо существовал дух недосказанности и чего-то потрясающе важного.
После ужина Петр принялся обдумывать: находился ли он во сне или сна не было, а видение... Петр попробовал сосредоточиться и припомнить слова и мысли, которые происходили с ним во время видения. Ничего путного не вышло, хотя, он давно живет событиями своих снов. Они стали центром существования, вокруг которого вращалось все остальное.
Увидев в дверях физиономию ухмыляющегося Василия, Петр демонстративно отвернулся к стене и... уснул.

Чистая, прозрачная гладь озера создавала иллюзию бесконечной гармонии и покоя. Хвои, растущие по берегам, скрывали от взора все находящееся за этой гладью. И трудно было поверить, что на много дней пути вокруг лежали сонные болота и почти непроходимая трясина. Непроходимая для Йоки, не знающего пути. Любое, случайно попавшее сюда создание, будет проглочено этим монстром — болотом, или гигантскими крокодилами. А может змеи, с плавниками, не покрытыми чешуей, утащат в свое логово — на забаву "маленьким" деткам. Или...
Но если путник все-таки доберется до озера, то найдет здесь столько покоя, сколько понадобится его исстрадавшему телу и утомленной душе.
Йоки обжили это место много Полных Кругов Жизненного Цикла назад. Рыбы хватало. Вот и жили в любви и мире. В сплоченности и согласии. Забредет крокодил,— защищаются, а сами не нападают: зачем? Может быть, поэтому Озэн и сказал, когда они появились перед пораженными озерниками, что именно здесь теперь их дом.
Озерники приняли беглецов, и не слишком совали свой нос в дела бывших Отверженных. Они даже радовались, что четверо здоровых сильных мужчин, (или не мужчин? Втайне они, считали их сверхъестественными существами), пополнили племя. А когда изобретатели поставили по краям деревни магнитные ловушки и звуковые барьеры, то восторгу озерников не было предела. Теперь можно было спокойно отпускать детей на прогулку. Женщины без опаски ходили за водой к источникам. И жизнь у обладателей Знания наладилась ровная. Забывать они стали о родном племени, ан нет! Племя само о них вспомнило. И не просто вспомнило, а вцепилось в своих детей заблудших, и отпускать не собиралось.
Надо же! Именно охотники из их Гор-Города выловили на краю болот трех озерников. Никогда бы этого не случилось, да двое старших спали, а младший, которого охранять поставили, увлекся чем-то и в трясину попал. Закричал, естественно, но раньше товарищей подоспели Охотники. Помогли, так сказать. А потом, за милой беседой (Охотники умели беседовать, Стрэг это помнил), узнали о чужаках, умеющих то появляться, то исчезать. Ну, а кто эти четверо — догадаться уже было не трудно...
Стрэг поднял небольшой камешек и кинул в озеро. Камень, плавно описал дугу и опустился в воду. Когда круги сомкнулись, Стрэг почувствовал свечение, обозначающее, что к нему кто-то подходит. Оно было мягким, ненавязчивым.
— Подходи, Винг, — произнес он ,не оборачиваясь. — Ты хочешь что-то спросить...
— Да, Мастер. — Молодой озерник, как и все остальные, называл любого из четверых только так. — Я хотел бы попросить у тебя кое-что.
— Проси. — Стрэг наклонил голову. — Но сначала сядь.
Винг присел рядом, но не стал спрашивать сразу. Стрэг не торопил.
— Прилетел ваш птеродактиль, с ним разговаривал Мастер Озэн, — сообщил Винг. — Потом Озэн собрал всех старейшин и сказал, что Охотники находятся в трех днях пути. У них большой отряд и несколько летающих платформ, несущих оружие. Потом Озэн сказал, что вам необходимо уходить. Мастер звал и озерников, потому что Охотники наверняка думают, будто мы вас прячем и перебьют всех. Горные Йоки любят убивать... — с грустью добавил он.
— Я знаю, о чем ты говоришь. Я слышал, как ваши старейшины отказались уйти с нами. — Стрэг созерцал зеркальную чистоту воды.
— Но ведь тебя не было там!
— Я был там... мысленно, если тебе это что-то говорит... Думаю, старейшины допускают ошибку. Но и мы чувствуем свою вину перед вами. Мы не можем вас защитить, поскольку, защищаясь придется и убивать. А мы не хотим убивать. Ведь всем вам осталось не очень много... — Стрэг не договорил, понимая, что может обидеть Винга.
— Мастер, все озерники не могут и не хотят уходить. Но у меня есть просьба...
— Говори...
— Нас двенадцать: шестеро юношей и шестеро девушек. Мы просим разрешения пойти с вами. — быстро произнес Винг.
Стрэг молчал. Он предполагал подобное, но не подал виду. Необходимо было соблюдать ритуал.
— Хорошо ли лишать деревню шестерых юношей, когда предстоит смертельная битва?
— Мы спросили разрешения у Совета старейшин. Они дали согласие. Если будет сражение, то озерники погибнут. Не в этот раз, так в следующий. Если же его не будет, то обойдутся и без нас.
— Для чего вы хотите уйти с нами?. – Тихо спросил Стрэг
— Мастер, я хочу стать таким же, как ты. – Ответил озёрник. -Чтобы никто не мог обидеть мое племя...
— И это все? –Уточнил Стрэг. - Получив Знание, ты начнешь убивать, чтобы не быть убитым?
— Нет, Мастер. – Винг покачал головой. - Получив Знание, я смогу предотвратить убийство.
— Если все так просто, то почему же мы не сделали этого? — Стрэг пристально смотрел на Винга. — Как ты думаешь?
— Я думаю... — Винг замялся. — Я думаю, что вы... что вы немного равнодушны к тем, кто не обладает Знанием...
— И ты хочешь стать добрее нас? – Грустно усмехнулся Стрэг.
— Да, Мастер. – Подтвердил озёрник. - Прости.
—Ты ошибаешься в том, что мы равнодушны. – Сказал Стрэг. - Но прав, что хочешь стать добрее. Пойдем, мне надо кое-что решить с Озэном и птеродактилем.
— Да, Мастер... – Винг замялся. - Старейшины просили вас еще об одном.
— Говори. — Стрэг задержался.
— Выберите и для себя девушек из нашего племени.
— Зачем? — теперь Стрэг действительно удивился.
— Старейшины думают, что ваши дети будут совсем другими Йоки, чем мы или Охотники. По-настоящему добрые и сильные. Это важно для нас.
— Старейшины думают о судьбе цивилизации? — Стрэг наклонил голову.
— Да, Мастер. Не все слова, что ты говорил, унес ветер. Некоторые остались в наших сердцах. И от этого становится больно... Вы можете уменьшить эту боль...
— Хорошо, Винг. – Согласился Стрэг. - Мы посоветуемся. А теперь пойдем, времени мало...

Птеродактиль реял над небольшим отрядом Йоки, высматривая опасность. Два пульсирующих белесыми искрами силуэта плавно перемещались по обе стороны отряда, вышедшего несколько дней назад из топких болот и приближающегося к скалам.
Озэн шагал впереди, Стрэг замыкал шествие, а на привалах Криз и Розг, обретая свои тела, присоединялись к остальным. Птеродактиль, поохотившись, обычно усаживался неподалеку и дремал, почти не вступая в контакт. Он только сказал: место, куда идут, это лучшее, что он может предложить. Кто хочет — пусть сам себе ищет жилье. Поскольку Обладающие Знанием решили взять с собой совершенно ненужных им озерников, то он, доведя до места, расстанется со всеми. Любые попытки проникнуть в его мысли перекрывались резким красным свечением. Мастера решили, что все это очень странно.
Иногда птеродактиль куда-то исчезал, а возвращаясь, не произносил ни слова, только взлетал и радостно выписывал круги в вышине.
Когда перед путешественниками выросли величественные и грозные скалы, закрывшие весь горизонт, они увидели ущелье, в котором предстояло им жить. Птеродактиль спустился вниз и, отозвав мастеров, обратился к ним с самой длинной речью, которую когда-либо произносил.
— Послушайте, что скажет вам старый, много видевший на своем Круге птеродактиль. Мы не долго были вместе, но я привязался к вам за этот миг Вечности. Я недаром привел вас сюда, к скалам. Никогда не ступала здесь нога Йоки из Гор-Городов, и никто из вашей цивилизации, по крайней мере, за несколько последних Полных Жизненных Циклов. Скалы с той стороны омываются мировым океаном, а отсюда защищены непроходимыми болотами. Здесь нет даже древних гигантов, так что если вы опять потеряете Знание, то вам некого будет ненавидеть и уничтожать...
Мастерам показалось, что птеродактиль усмехнулся собственной шутке.
— А теперь я хочу сообщить две новости. Первая, может быть, самая важная за всю мою долгую жизнь... Именно здесь родина моих предков, здесь я обрел своих братьев.
— Ты встретил разумных птеродактилей?! — Йоки были ошеломлены.
— Да! – Ящер  взмахнул крыльями.
— Но когда? - Спросил Озэн
— Давно. – Птеродактил сердито щёлкнул клювом. - Когда мысленно улетал осматривать выход из болота... для вас, на всякий случай. Но не перебивайте больше. Я ухожу к ним. Вы не можете понять моей радости, ибо никогда не были одиноки. Благодаря вашим а-Джи я не потерял разум и не превратился в глупое летающее животное, как остальные... там. Но есть еще одна новость. За большим перевалом, у моря, в стороне, где поднимается Светило, живут похожие на вас существа. Их мозг настроен на прием мыслящей энергии. Настроен слабо, еле уловимо, но со временем сигнал разовьется, а это значит, что вы сможете стать свидетелями их развития. Это очень важно... А пока живите и постарайтесь не исчезнуть вместе со всеми. Я оставляю вас.
— Постой, — Озэн подошел к птеродактилю и обнял его за шею. — Прилетай почаще. Ты здорово помог нам. Спасибо.
— Не за что. – ответил он. - Надеюсь, что видимся не в последний раз, а в память о тех а-Джи, я буду называть вас Джи. Просто Джи...
— А как звать тебя? — Стрэг погладил перепончатое крыло.
— Птеродактили никогда не называют своего имени другим. Но вы можете знать. Меня зовут Драк. Это означает — Сила. А теперь прощайте.
— Прощай, крылатый друг...
— Прощай...
Долго еще смотрели мастера в сторону, где в лучах заходящего Светила растворилась черная точка.


ГЛАВА 7
Золотистое свечение тоннеля потускнело. Петр почувствовал страх: жуткий и липкий. Холод смерти прикоснулся к нему, взгляд ее заставил съежиться и умолкнуть плачущую душу. Сверхъестественным усилием воли Петр поднял вверх руки и, падая, начал рвать неподвижность тьмы. Боль миллиардами иголок впивалась в плоть и разрушала ее.
И когда глаза с потрескавшимися зрачками вот-вот должны были вырваться из глазниц, перед ними возникла узкая полоска света. Петр ударился в это место, тем последним, что оставалось — своей сутью. И, осознавая, что все телесное разрушилось в пыль, он наконец-то обрел свободу.
Сознание... Единственное, что сохранилось после прохождения тоннеля. Воспарив, Петр представил себе человеческое тело, легкое и прозрачное, и оно немедленно возникло в воздухе. Точка переместилась к телу и вошла в него через отверстие в центре лба. Он приподнялся над каменным полом и огляделся. Посреди пещеры лежал черный камень, тот самый, на котором долгие годы покоился птеродактиль. С правой стороны камня Петр заметил трещину и сразу осознал, как он сюда попал. Мысль о том, что он оказался действующим лицом своих же галлюцинаций, его не беспокоила.
Пронзив своды пещеры, он вылетел на свободу. Поднявшись к облакам, Петр заметил, то для чего он прибыл сюда — Разум, который засеивался в  подходящее для развития  тело, и собирался, когда приходило время сбора урожая. Разум, противопоставляющий себя необъятности и стремящийся с нею слиться.
Петр мысленно устремился к ущелью, такому знакомому по предыдущим снам, и тут же оказался над ним. Он чувствовал энергетические вихри, и все, что он понимал и ощущал, проходило сквозь его прозрачное тело. Наверное, так воспринимает хрупкая ранимая душа флюиды, излучаемые мозгом.
Петр видел, как Йоки, сидящие на траве и внимающие Голосу, внезапно исчезли. На краю пропасти стоял одинокий Йоки. Он двинулся вперед, но не упал вниз, а продолжал идти прямо по воздуху. Невдалеке другой неожиданно раздвоился, его красный двойник с похотливым взглядом создал желтого с аурой печали. Третья копия, наполненная зеленым свечением, олицетворяющая спокойствие, породила синюю, сосредоточенную на Возвышенном. А когда возникло фиолетовое излучение, то двойники пропали, и все началось сначала.
На другом краю скал могучий вихрь поднял в поднебесье каменный обломок утеса и с шумом бросил в океан. Падая, многотонная глыба рассыпалась на мелкие частицы; около самой воды ураганный ветер подхватил их. Они застыли, образуя замысловатые узоры, и, направленные могучей силой, вновь разделились...
Маленький мальчик, стоя на вершине скалы, забавлялся, притягивая облака и сгущая их в тучи. Он поднимался в высь сияющим лучом и, превращаясь в ветер, отгонял тучи к океану, заставляя проливаться их бешеным водяным потоком. А когда в небе появился огромный птеродактиль, изрыгающий пламя из зубастой пасти, то ветерок догнал его и обратился в маленького Йоки. Он весело смеялся, крепко держась за чешую на спине чудовища. Ящер, повернув голову, тоже улыбнулся мальчику, а потом исчез, и Йоки, падая в океан, продолжал смеяться.
Солнце прикоснулось к горизонту, собираясь покинуть эту сторону планеты. Петр увидел, что все Йоки, живущие в ущелье, собрались на ровной площадке и, сложив вместе ладони рук, застыли в молчании. Они стояли до тех пор, пока не исчез последний луч Светила Дающего Жизнь, и небо пронзилось светом звезд. Тогда Обладающие Знанием, все так же молча, разошлись по своим жилищам отдыхать и накапливать энергию к следующему дню.
Все это Петр воспринимал без удивления. Его сознание расширилось, и происходящее  спокойно заняло в нем предназначенное место. Он подумал, что уже все увидел и понял, как вдруг его потянуло вверх. Это произошло против ЕГО воли, потому что воля здесь, не имела никакого значения.
Петр почувствовал себя игрушкой, которую подбрасывает ребенок, и начинает пеленать, обращаясь, как с живой. Петр проскочил заоблачную дымку, ворвавшись в космическую безграничность.
Он прошел сквозь энергию, окруженный причудливыми образами, сообщающимися между собой на Божественном уровне. И, сопровождаемый лучом, углубился в пустоту Вселенной.
Оставляя позади себя звезды и целые скопления созвездий, он замечал, как от некоторых из них исходят точно такие же лучи, направленные к только им известной точке. Петр пронзал Галактики и Метагалактики, и чем ближе он приближался к центру Вселенной, тем медленнее становился поток энергии и усиливалось свечение.
Петр увидел огромный потрескавшийся будильник, в котором вместо стрелок были удлиненные Метагалактики, а цифры заменялись огромными "черными дырами", каждая из которых стремилась втянуть стрелки в свое чрево. Стрелки извивались и вместо себя вталкивали в ненасытные утробы цифр все, что попадалось на пути. Зачарованный этой картиной, Петр застыл, позабыв обо всем, и не заметил, как оказался возле большой стрелки. Она подхватила Петра и резко бросила его в ближайшую "черную дыру", всосавшую одновременно несколько планет и одну маленькую звездочку. Стрелка, воспользовавшись этим, проскочила дальше.
Петра втянуло, расплющило, разорвало на куски, соединило с каким-то Разумным творением иного мира, прибавило несколько щупалец и выплюнуло в пустоту. Петр закрыл от ужаса глаза, а когда открыл,  то оказался в палате. Все было хорошо и спокойно. За окном тополь раскачивал голыми ветками, маленький воробей стучал клювом о раму. Но что-то было не так. Петр осмотрелся и... увидел. На кровати, в его пижаме, спал старый будильник с облупившимся корпусом. А сам он висел на стене вверх ногами и, равномерно покачивалась из стороны в сторону, выстукивал такое привычное: "тик-так, тик-так, тик-так...
Петр проснулся и поймал себя, на радостной улыбке. "Это сон, — подумал он, оглядывая свои большие, с вздувшимися венами руки. — Это опять только сон...
Впервые за целый месяц лечения Петр захотел горячего душистого чая, такого, какой он пил дома. Великолепный, бодрящий напиток из напитков. Молодцевато спрыгнув с койки, Петр присел раз десять, удивляясь легкости тела. Насвистывая, Петр умылся, тщательно заправил постель и выглянул в коридор, хитро прищурив глаз. За столом восседал взлохмаченный Василий, склонившись над фолиантом неимоверной толщины.
Петр подсел сбоку, потянул вниз бороду, крякнул. Василий оторвал взгляд от книги.
— Ты чего вылез? — посмотрел он на часы. — Рано еще... Иди спать.
— Да я... того... — Петр потер переносицу. — Чайку бы горячего. Хочется... Давно не пил.
— Чайку? — изумился Василий.
Санитар достал из стола стеклянную банку, пачку заварки и кипятильник.
— Сходи воды принеси, — попросил Василий. — На кухню не ходи, там еще закрыто.
Петр кивнул и умчался за водой...
Заварили чай, разлили в легкие пластиковые стаканчики.
— А ты чего читаешь? — отхлебывая, спросил Петр.
Подобревший Василий бережно погладил книгу.
— Учусь я... — тихо сообщил он. — В медицинском институте, заочно.
Петр  кивнул в знак одобрения.
— Хорошее дело, хорошее. А будешь кем?
— Известно, кем... Людей лечить буду. От болезней всяких, лекарства придумывать новые. Чтобы все болезни сразу отходили от человека... — похоже Василий оседлал любимого конька .
— Вон снова какой-то вирус обнаружили, не слышал?
Петр мотнул головой.
— Даже описали симптомы. Вызывает безумство... — Василий осекся, поняв, что сказал лишнее. — В общем, по телевизору показывали.
Петр отставил пустой стаканчик.
— Я телевизоров не смотрю, — заявил он.
— А чего? — удивился Василий. — Между прочим, успокаивает хорошо. У нас цветной стоит, на втором этаже, за библиотекой. Четыре программы. Рекомендую настоятельно, — и, понизив голос, — Эльза Владимировна очень любит, если телевизор смотрят...
Петр придвинулся поближе.
— А он и сейчас показывает? Ну, посмотреть там чего можно?
Василий захлопнул книгу, выключил лампу.
— Пойдем...
Петр двинулся за ним, крайне заинтересованный. Дома на телевизионные страсти не хватало времени, да и со слов Настены, смотреть там вовсе нечего. Хотя сама она часами просиживала около телевизора и иногда пересказывала наиболее важные (с женской точки зрения) передачи, события и кое-какие фильмы.
Так, на середине жизненного пути в существование Петра ворвалось телевидение: новостями, художественными фильмами и научными передачами. В последних Петр, (вспоминая двух соседей по палате) пытался найти что-нибудь, что слышал от ученых. Иногда кто-нибудь настойчиво навязывал свою трактовку той или иной главы из Библии. Например, один мужичок из секты твердил о своей миссии на Земле, ниспосланной ему Всевышним, но болтал такую несусветицу, что Петру приходилось переключать телевизор на другой канал.
Во время ночных дежурств Василия, Петр приходил на вахту, и они подолгу беседовали. Петр рассказывал о сновидениях, не забывая упоминать, что они вот уже месяц как не посещают его. А тот поведал про свою жизнь, правда, скуповато: его расположенность к Петру заключалась в том, что пациент выздоравливал. Может, не настолько быстро, как хотелось, но разговоры, этому способствовали. Дошло до того, что Василий стал поручать мелкие обязанности Петру, которые тот выполнял с полной ответственностью, — соскучился человек по работе.
Став почитателем "голубого экрана", он вновь испытал пустоту в груди. Но это была не та безысходность, преследовавшая его после первых, непонятных сновидений, а тревога и необъяснимое чувство опасности.
А началось все с прискорбного известия о митрополите, который приезжал в Лысогорск. Совершая церковную миссию в Оптину Пустынь, владыка и сопровождавшие его духовные лица погибли самым странным образом. Подробности были опущены, но сообщалось, что произошло это сразу же после молебна.
В тот же день вечерние новости известили о таинственном исчезновении тибетских монахов. Правда, Петр, опечаленный смертью митрополита, невнимательно слушал сообщение, однако, из более подробного репортажа с места событий стало ясно, что люди эти играли определенную роль в духовном развитии человечества. И надо же, пропали, все до единого. Выдвигалось множество гипотез — от похищения до ухода в специально подготовленные пещеры под землей, но ни одна из них не подтвердилась.
В течение трех недель каждый информационный выпуск почти наполовину состоял из репортажей со всех уголков мира о вооруженных конфликтах.
В иной день диктор сообщал о сотнях, тысячах раненых и убитых, что очень расстраивало Петра. Одно время он пытался переключиться на чтение книг, но «телевизионка», будто искусительница, манила к себе. И Петр снова проскакивал мимо библиотеки, устраиваясь в излюбленном кресле напротив экрана.
А сообщения становились все более невероятными, и выходили под общим названием "Сенсация дня" в каждом выпуске новостей.
...в Южной Америке, в результате чудовищной силы землетрясения, произошел гигантский разлом земной поверхности от Атлантики до Тихого океана. Материк разделился на две части. Количество жертв катастрофы и наводнения уточняется. Ущерб оценить невозможно.
...ООН не прекращает работу круглые сутки. Создаются специальные комитеты спасения. Комментарии специалистов, в лучшем случае, сводились к одному: мол, не паникуйте, сохраняйте спокойствие, катаклизмы в природе были, есть и будут.
На фоне этого почти никем незамеченной прошла информация, что митрополит и не умирал вовсе, а куда-то уехал со всеми старцами из Оптиной Пустыни. Однако, и эту версию опровергли, придумали новую, еще более запутав Петра.
Дальше события развивались, словно в кошмарном сне. Да что там сон!
...на Австралию обрушилось невиданной мощи цунами. Невероятно, но волна сформировалась в непосредственной близости от материка, за короткое время, и предсказать катастрофу никто не успел. Разрушив кромку побережья, волна смыла все на своем пути, преодолела Индийский океан, и уже слабенькой полутораметровой волной достигла восточного побережья Африки. Корабли морских сил США, включая авианосец, крейсеры сопровождения и миноносцы, патрулировавшие в этой части океана, исчезли. Ядерное и химическое оружие эскадры отравило по меньшей мере третью часть океана.
Подобного человечество не знало.
Затем последовали сообщения из островных и прибрежных стран, их население охватила паника, которой сопутствовали убийства, грабежи, мародерство...
А тут еще повысилась солнечная активность: на землю обрушилась невиданная доселе засуха.
Стало страшно. И ничем происходящее объяснить было невозможно.
Телевизор работал круглосуточно, и для того чтобы смотреть его постоянно, — нужно было быть очень хладнокровным человеком.
Петр стал именно таким. Он как бы участвовал в событиях, но одновременно находился в отрешенности.
В самой лечебнице некоторые больные стали попросту буйными. Одной палаты не хватало. Выделили вторую, рядом. Но вскоре и она переполнилась. Все внимание персонала было приковано к ним. А легкие больные переводились на щадящий режим лечения. К слову, Эльза Владимировна нашла состояние Петра удовлетворительным и готовила пациента к выписке.
Во вторник, 23 марта диктор появился на экране в солнцезащитных очках и стал гундосить о вирусе, про который уже упоминал Василий.
А именно: в районе стран Персидского залива был обнаружен некий вирус, (английское название Петр не понял, но по-русски звучало как вирус, вызывающий «саморазрушение начала человеческой активности») с инкубационным периодом в сто пятьдесят дней, следствием которого, по многочисленным наблюдениям, являлась зеркальная лепра. Этот вирус намного страшнее СПИДа, вызывающего всего-то подавление иммунной системы, поскольку человек зараженный (а передавался он пристальным взглядом), не то чтобы сходил с ума, но мог запросто убить, искалечить самым садистским образом любого, в том числе и себя. Это походило, скорее, на полное уничтожение инстинкта самосохранения и вообще всякого страха перед чем-либо. В качестве защиты рекомендовали носить темные очки, избегать всяческих контактов с людьми с пристальным взглядом. Но, по правде говоря, эти советы напоминали совет кролику, который, увидев льва, должен перейти на другую сторону улицы. Эпидемия вируса распространялась "с быстротой взгляда". И неизвестно, что может ее остановить.
В мире воцарился хаос...
Вечером поступило много новых больных. Никто, кроме персонала, не видел, что это за больные. Но просочились слухи об опасности прибывших. Все они были в смирительных рубашках и с черными повязками на глазах. Остальное можно было только домысливать. Новеньких разместили во втором блоке, а к двери поставили дежурного в черных очках.
Ритм отлаженной жизни нарушился. Петр полез было за разъяснениями к Василию, но тот, пребывая в возбужденном состоянии, отмахнулся и сказал, что тебя, мол, вообще, пора отсюда ногой под зад. Закаленный кошмарными снами кочегар не обиделся и удалился в «телевизионку ». Однако, с экрана неслась такая ахинея, что слушать ее вообще стало невозможно. Собравшись прогуляться, Петр направился к двери, где его перехватила Эльза Владимировна, любезно предложившая проследовать за ней.
Через некоторое время Петр топал по рыхлому мокрому снегу в сторону районного центра, неся под мышкой справку о пройденном курсе лечения. Любуясь весенним солнцем, он неторопливо отмерял километры, с каждым шагом отдаляясь от пережитых тревог и беспокойства, приближаясь к обновленной, если не сказать новой, жизни. И пока надеялся, что несмотря ни на что жизнь эта принесет еще много радостного и хорошего. Пока...




ГЛАВА 8

В субботу, после бани, Петр с Анастасией ждали гостей. Выздоровление мужа Настя расценивала, как Божью милость и, пройдясь по всем домашним загашникам, накрыла стол отменно. В центре среди разносолов — капусты с морковью, огурчиков, яблок, помидоров, сельдерея — возвышались две литровые бутылки первача, заморенного лавровым листом, и наливки: вишневая, малиновая, смородиновая.
Пришло человек пятнадцать и подходили еще — этих не считали, просто раздвигались, освобождая места, да подставляли лафитнички с тарелками.
В начале, как и полагается, разговор шел о хозяевах, — хвалили. Второй темой была болезнь Петра, — поругивали. Спрашивали все по очереди, выпытывая подробности  жизни Петра в "санатории". Петр, едва пригубивший наливку, смущался, и рассказывал о нелегкой доле, выпавшей врачам лечащим душевнобольных. Более всего превозносил он Василия, и все поняли, что Эльза Владимировна далеко не самая важная персона. Петр горячился, доказывая обратное, но гости уже преодолели первую стадию опьянения и требовали музыки.
Достали гармонь с колокольчиками (редкий экземпляр). Бабы затянули плясовые частушки. Петр, обидевшись, выпил один за одним, несколько стопарей первачка, закусывая моченой "антоновкой", и уставился на Матвея Ивановича.
— Вот скажи мне, Матвей, — обратился он к фельдшеру, — ты в Бога веришь?
— Чего? — не понял тот.
— В Бога, говорю, веришь? – Переспросил кочегар.
— Ну конечно, верю. – Отмахнулся Матвеич. -Тебе-то чего.
— А как ты в него веришь? — Петр сжал его руку.
— Как, как. Верю, и все!.. – Рассердился фельдшер. - Слушай, Петь, ты бы спросил у попа нашего, а? Он, так сказать, лицо духовное и все тебе расскажет...
Петр отпустил фельдшера, вздохнул и одним глотком осушил рюмку с наливкой. Подсел, вернувшийся с перекура, Яков Акакиевич. Обнял, дыша табаком и щекоча усами ухо Петра.
— Ну ты че, Петь, загрустил-то! Нельзя нам теперича грустить, — он отстранился и взялся за бутыль с малиновкой, но передумал, разлил беленькой. — Давай за выздоровление!
— Давай, — согласился Петр.
Выпили, закусили салатом.
— Хороший у тебя самогон Настенька делает, — чавкая, заключил ветеринар.
— Ага... — отозвался Петр. — Слышь, Акакич, ты телевизор смотришь?
— Не-а, — добродушно пробасил Яков Акакиевич. — Некогда. Да и вообще со скотом что-то непонятное творится, холера ему в бок. Эпидемия какая-то, вроде чумы, сегодня, вона, снова две телки взбесились, пришлось того... — он крякнул.
— И давно это? — насторожился Петр.
— Чего давно? – Не понял Яков.
— Бесятся, давно, эти?... – Пётр указал  в сторону скотного двора.
— Ага... – кивнул Акакич.
Ветеринар хотел еще что-то сказать, но тут подскочила Мария Тимофеевна, и потянула танцевать.
Петр поискал глазами отца Николая. Попа нигде не было, очевидно, уже ушел. Не пристало батюшке при народе много пить. И хозяин дома еще опрокинул стаканчик, занюхивая. Хмельные мысли посетили отяжелевшую голову. "Вот и напился", — облегченно подумал Петр, словно всю жизнь мечтал об этом. А гости все плясали, чуть не проламывая половицы. Пили и закусывали, кто как хочет — гулянка достигла своей вершины.
Петр краем глаза заметил, что сбоку подходит Настя, держа в руках чугунок.
— Напился что ли уже?! — возбужденно шепнула она, поставив посудину на край стола.
— Да нет, Настен, что ты! — ответил супруг. Взгляд он на жене сосредоточить так и не смог.
— Чего нет-то? Иди — подыши свежим воздухом.
Петр кивнул, попытался встать, но у него ничего не получилось.
— И правда напился... — улыбнулся он. — Настен, помоги, а. Спать уложи. Устал я сегодня, устал.
Он уткнулся в ее живот, крепко закрыв глаза.
— Петр, не дури, — Настя обняла мужа, поглядывая на гостей. — Слышишь, айда уложу, что ли... Петь, не засыпай. — Она потрясла мужа за плечо.
— Встаю, встаю... Встаю и иду спать...
С помощью мужиков Петра отнесли в спальню, раздели и уложили. Настя, заботливо поправляя одеяло, погладила мужа по голове и нечаянно наткнулась на седую прядь. Она вздохнула, вспомнив молодого Петра, и необъяснимая жалость то ли к себе, то ли к супругу, охватила ее. Отмахнувшись от наваждения, Настя выключила свет, но еще раз оглянулась на мужа, будто хотела навечно запечатлеть в памяти...

Утро выдалось ясное, чистое. Солнце, выкатившись из-за горизонта, подтапливало съежившийся на крышах снег. Оголенная земля парила и уже подсыхала. Вдалеке тревожно кричали грачи. Петр, включил телевизор и снова нырнул под одеяло. Слегка кружилась голова, сушило горло, слабая тошнота волнами подкатывала изнутри.
Экран оставался темным. Петр поднялся и в сомнении топтался рядом: то ли поваляться еще, то ли заняться хозяйством. Неожиданно из кухни раздался пронзительный визг Насти:
— А-а-а!!! Крыса!!
Петр, забежав в жаркое, пропитанное запахом чеснока и куриного бульона помещение, наткнулся на Настю, округлившимися глазами смотревшую под тумбочку, где находилась раковина с умывальником.
— Там... — показывала она пальцем.
Петр схватил кочергу и зашурудил под тумбочкой, разгоняя по сторонам ошметки пыли и мусора. Мурка, выгнув дугой спину и прижав уши, свирепо урчала.
— Да нет там никого, — сказал Петр, поднимаясь с колен.
— Как нет?! — дрожащим голосом возразила Настя. — Вот такая проскочила, — она показала, каких размеров была крыса, — еле пролезла...
— Откуда выскочила-то? — недоверчиво спросил супруг, не понимая, как вообще может существовать такая крыса.
— Из-за печки, вон оттуда... Как хрюкнет... –   Настёна поджала губы
— Ага... — улыбнулся Петр, заглядывая за печь. — Может, она мычала, а не хрюкала?
Дыра действительно была. Большая дыра, можно сказать, огромная — в три кулака.
— Да... И, правда, нора... — Петр почесал голову, прикидывая, чем можно заделать лазейку. — Плохо дело, если крысы завелись...
— Петь, бузины надо. — Настя тронула мужа за плечо. — Если крысы завелись, их бузиной отпугивают. Разложишь веточки по углам, — они и уйдут. Не по ним запах...
— Бузины? — переспросил Петр. — Где ж ее сейчас взять? Рано еще, сухая вся она, соку не набрала... Может, спросить у кого?
— Да ты что! — вскрикнула Настя. — Растрезвонят по всей округе, — крысы завелись! Сходи, наломай хоть какой-нибудь, все пахнуть будет.
Петру не хотелось никуда ходить, даже хорошая погода не соблазняла.
— Настя,  давай завтра. Сейчас дырку заделаю, а завтра схожу. Сколько хочешь принесу!
— "Давай завтра"! — передразнила Настя. — А они ночью еще нор понаделают, перегрызут все, что можно и тобой в придачу закусят. Побойся Бога, сходи! — резко повысила она голос.
Петр отступил на шаг назад: за всю их семейную жизнь, не случалось, чтобы на него кричала жена.
— Чего встал-то! Собирайся живее! Ой, лихо ты лихо, крысы его не беспокоят, надо же!
Петр и обидеться не успел, как Настя села на стул и заплакала. Прямо хоть из дома беги...
— Настен, схожу я сейчас... — бормотнул Петр, одевая старый ватник на голое тело. — Ну не плачь, велика беда что ли, я мигом... — и выскочил за дверь.
Впопыхах вместо топора он взял ржавую лопату. Истерика жены испугала Петра, выбила из равновесия. Углубившись в сосняк, Петр, сам не зная зачем, принялся ожесточенно копать на бугорке. Где-то в глубине него отдавалась эхом фраза Насти: "бузины надо... бузины надо", но он упрямо копал здесь, со скрипом вонзая лопату, нажимая на нее ногой в резиновой галоше. Пот ручьями заливал лицо, струился по спине, капал в свежевырытую яму. И когда бессознательная ярость стала утихать, лопата наткнулась на сосуд необычной формы. Петр остановился, только сейчас обратив внимание на участившееся дыхание. Он наклонился и принялся рассматривать предмет. Лопата так и осталась косо торчать в бесформенном углублении, где виднелись обрубленные корешки.
"Приди всадник, имеющий лук", — произнес Петр вслух. Откуда взялись эти слова, объяснить было невозможно. Они просто появились в сознании. Пальцы сложились в фигуру, которую он видел на иконах в церкви, где Иисус Христос благословлял смотревших на Него, и которой католики до сих пор осеняют себя крестным знамением. Руки потянулись к сосуду, пройдя сквозь стенки, проникли вглубь. И сосуд оплавился, словно его окунули в тысячеградусное пламя,  стекая на землю прозрачными каплями. Перед лицом Петра возник столб света, переливавшийся неземными оттенками. Постепенно он превратился в нечто, напоминающее тех созданий, кои совсем недавно являлись к Петру в кошмарных снах. Петр опустился на колени и воскликнул: "Боже! Боже!! Избавь меня"...
Но его прервал голос.
— Ты исполнил это, человек! Как же долго я ждал!
Фигура пошатнулась, раздулась до необъятных размеров и ярким смерчем взметнулась в небеса.
Петр закрыл глаза, а когда открыл, то перед ним, скрестив ноги, восседал волосатый Йоки, и блаженно улыбался.
— Кто ты? — прошептал Петр, боясь, что безумие снова овладеет им.
— Я? Я — джинн. — Спокойно ответило существо.
— Кто???
— Джинн, — собеседник зевнул. — Я являлся тебе во снах как а-Джи...
— Но ведь сны — это сны! — воскликнул Петр. — Такого не бывает в  реальности!..
— Ты знаешь, что такое реальность?.. — улыбка сошла с лица джинна.
Петр замялся.
— Не произноси слов, значения которых ты не понимаешь.
— Реальность — это я, Солнце, цветы, деревья... Это все то, что привычно...
— А я? — перебил джинн. — Я привычен? А если нет, то, значит, не существую? — улыбка вновь коснулась его лица.
— Да... То есть... Я не знаю.
— Вот видишь. Мы вернулись к началу, — джинну, видимо, доставляло удовольствие разговаривать с кем-то, кроме себя. — Я, например, думаю, что я более реален, чем дом или плоть. Всего этого скоро не будет, — он махнул рукой, — а я останусь. Значит, я больше, нежели реальность.
— Я не понимаю... — Петр, вдруг почувствовал сухость в горле. — Слушай, пойду-ка я домой. Пить хочется... и вообще.
— Зачем куда-то идти? — лукаво прищурился джинн и протянул ему пластиковую бутылку. — На, попробуй.
Петр взял бутылку из руки джинна, и отвернул пробку. Жидкость с шипением выплеснулась наружу. Петр, испугавшись появления еще одного джинна, отбросил посудину в сторону. Но какая-то сила остановила, и слегка подтолкнула бутылку ему в руки. При этом не пролилось ни капли.
— Не бойся, пей.
Петр попробовал, сплюнул, сморщившись, словно от полыни. "Кока-кола" была отставлена в сторону.
— Мне бы квасу... И побольше...
— Как скажешь, приятель. Открывай рот пошире.
Над скотником возникла огромная деревянная бочка, и коричневый поток обрушился на голову незадачливого просителя. Он не успел сделать и двух глотков, как оказался мокрым с головы до ног.
— Хватит!!! — завопил Петр, пытаясь уклониться от льющегося кваса.
— Хорошо, — спокойно отреагировал джинн, — но ты сам просил побольше.
Петр вытерся рукавом,  откинул назад липкие, волосы.
— Ты что, правда все можешь?
Джинн моргнул.
— И желания исполнять можешь?
Джинн выдержал паузу и улыбнулся:
— Сказочек начитался и думаешь, что твои три желания исполню?
— Ну...
— Давай без "ну", приятель. Это не ты освободил меня, а я заставил себя освободить. Я тебя использовал. Вот и все.
— Зачем? — надежда на три желания улетучилась.
— Зачем я захотел освободиться?.. Ты хочешь увидеть еще один сон?
Петр невольно отпрянул.
— Лучше расскажи так.
— Хорошо, — согласился джинн. — Расслабься и приготовься слушать... Меня зовут Винг...
Петр подался вперед, пристально вглядываясь в лицо джинна. И он узнал его. Узнал озерника из своего сна.
— Миллионы лет назад я, молодой Йоки, ушел с Обладающими Знанием. Используя потоки энергии, мы обрели могущество и бессмертие. Наблюдая за развитием вашей цивилизации, мы забавлялись, и учились на нелепых ошибках, совершаемых людьми. И всегда ждали: Мыслящее Облако поймет, что мы не потеряны для него. Время от времени некоторые из нас помогали вашей цивилизации. Они наивно полагали, что эта помощь спасет вас. И опять ждали, опять надеялись, что Мыслящее Облако призовет нас. Но тысячелетия сгорали в костре времени, словно сухие щепки, а того, на что мы надеялись, не происходило. И мы разделились. Мудрые птеродактили, потерявшие свою мудрость, избавились от Знания. Они стали обыкновенными драконами, известными тебе по легендам. А первые Обладатели Знания, во главе с Озэном выбрали путь разрушения. Я и несколько других джиннов не захотели этого. Каждый делал то, что ему нравилось. В конце концов, произошло страшное, — мы стали враждовать между собой, используя Знание. Мыслящее Облако не позволило долго нарушать равновесие энергетических потоков. Ведь ваша цивилизация уже давала зеленые побеги. Оно открыло какому-то маленькому царьку из слабых человечков мощное Заклятье, способное нас парализовывать... Джиннов нельзя уничтожить, как нельзя уничтожить солнечный свет, но можно опутать Заклятьем. И вот этот царек,— кажется, Соломон — начал нас отыскивать и запечатывать в сосуды. Сковывал заклинанием, закапывал, замуровывал, топил в морских глубинах... И только антизаклинанием можно было нас освободить. Его узнал другой человечек, которому Мыслящее Облако показало, каким образом закончит путь развития ваша цивилизация. Такая же жестокая, как и наша. Человечек записал его в одной из своих книжек, а ты прочитал. Ты знал антизаклинанье, хотя и не догадывался об этом. Потому я и выбрал тебя и подготовил к своему освобождению... Ты удовлетворен?
— Ты... Тысяча и одна ночь... — поразился Петр.
— Тысяча и одна тьма! — воскликнул джинн. — Тьма вашего нежелания воспринимать то, что очевидно каждому, кто не возомнил себя выше всех остальных. Вы поклоняетесь Богу, а сами не верите тому, во что поклоняетесь! Он вас устраивает тем, что возвышает над остальными. Моя цивилизация погибла из-за этого... И ваша... погибнет тоже.
— Когда? — Петр не хотел верить тому, что услышал, но понимал, — это и есть истина. Независимо от того, хочет он этого или нет.
— Скоро, очень скоро. Разве ты не чувствуешь?
— Чувствую! — закричал Петр. — Чувствую! Чувствую! Но надо же что-то делать! Что я могу сделать?!
— Успокойся. Ты ничего не можешь...
— А ты?!
— И я тоже... Хотя тебя спасти, пожалуй, смогу.
— Не надо меня — всех! Пойми, все, о чем ты говоришь... Это же конец!
— А ты уверен, что сам не хочешь этого конца? И притом, что такое конец? Ты опять заговорил о какой-то несуществующей реальности... Успокойся.
И Петр успокоился. Ему стало безразлично, что будет с этим миром. Безысходность сменилась неподдельным интересом. Жаждой познания и осмысления.
— Что ты можешь сделать для меня? — спросил он, усаживаясь на край ямы.
— Ты все-таки решил поиграть в три желания? — усмехнулся джинн. — Хорошо... Я спасу тебя во время праздника смерти. Будет нелегко даже мне, но я спасу тебя. Мыслящее Облако дает своим детям самим выбрать путь ухода из этого мира. Не знаю почему, но вы выбрали наиболее жестокий и страшный. Вы — цивилизация мазохистов.
— А как ты спасешь меня? — полюбопытствовал Петр.
— Не задавай вопросов, человек, ответы на которые ты не поймешь. К тому же у меня есть другие дела, — джинн начал исчезать.
— Подожди, Винг, не пропадай! — Петр протянул руки. — Позволь еще два вопроса!
— Давай, только коротко.
— Что случилось с теми двумя, ну с которыми я был в палате? — выпалил скороговоркой Петр.
— С вашими местными а-Джи? — джинн рассмеялся. — Они глупы до гениальности. Залезли в такие глубины, которые даже я пытаюсь обходить стороной. Нельзя шутить со Вселенной не будучи полностью уверенным в своей правоте. Сейчас они представляют собой всего лишь два бесцветных сгустка энергии. Это духи, которые служат нам, джиннам, когда мы этого захотим. Они достаточно свободны и слишком ограничены в своей свободе. Болтаются, как в проруби... сам знаешь, что.
— Значит, мечта астронома так и не сбылась. — Петр почесал голову. — Жаль...
— Давай второй вопрос. Мне некогда.
— Прости, джинн. Я понял все сны, кроме последнего.
— Тебе не понравился тоннель, через который не может пройти тело?
— Мне не понравились часы, которые меня проглотили, — в свою очередь усмехнулся Петр.
— Какие еще часы? — насторожился джинн.
— Как "какие"? Те, у которых стрелки из миллиардов звезд.
— Ну-ка, расскажи об этом.
Петр задумался. Можно ли описать такое словами. Он попробовал, но...
— Достаточно, — остановил его джинн. — Я увидел. Это не мое.
— А чье же? Озэна?
— Нет. Это не могло дать тебе даже Мыслящее Облако. Ты каким-то образом сам проник во Вселенную. Я не могу сейчас объяснить. Но зато я понял, что обязательно должен спасти тебя. Это предначертано.
— Почему?
— Очевидно, ты — часть Вселенной. Но пока советую не размышлять об этом. Думай о чем-нибудь другом. Только не сходи с ума... До встречи. — И джинн исчез.
— До встречи, — ответил Петр, но уже пустоте.
Он медленно поднялся, посмотрел на яму и, подхватив лопату, поплелся к дому. Почти у самого огорода вспомнил, что не несет бузины.
Петр прислонил инструмент к изгороди и, вздохнув, отправился обратно. Странные чувства, странные мысли посетили его. И все вокруг показалось странным — отжившим и ненужным.
Бузину Петр принес домой в обед. По избе лениво блуждала отъевшаяся Мурка. Она приветливо встретила хозяина, потершись боком о ноги, мяукнула. Петр, бросив охапку в сенях, неторопливо разделся. Потом вскипятил самовар, заварил чай, включил телевизор. Все каналы безмолвствовали.
Маялся Петр до вечера, ходил, думал, пока не пришла Настя, какая-то далекая и недоступная. Обреченная... Петр даже испугался простоте мысли. Однако страх скользнул и исчез: может быть, это было понимание.
Всю неделю, или больше, Петр отмерял время восходом и заходом солнца. Он чувствовал все возрастающую стену отчуждения между собой и Настей. Жена, если что-то и подозревала, то не обращала особого внимания. Забот было много,и если Петр помогал в чем-то, — радовалась: отходит человек.
А Петр выжидал. Иногда тихо беседовал сам с собой. Настя, приходя с работы, рассказывала, что опять того-то и того-то увезли в район — болезнь какую-то нашли, сроки сева поджимают, а народу вообще мало осталось, за скотом смотреть некому, а овец нынче прибавилось, и даже старая кобылица у Воронцовых пузатая ходит. Еще рассказывала о бешеных мотоциклистах из соседней деревни, гонявших по проселочной дороге по ночам... Петр делал вид, будто слушает, а сам абсолютно опустошенный, пропускал  слова мимо ушей, с каждым днем все больше  отрешаясь от мирского, повседневного.
Как-то поздним вечером он вышел на крыльцо и, усевшись возле перил, зачарованно посмотрел на звезды,  вспомнив слова астронома: "Мы все свиньи, коллега, но некоторые из нас иногда смотрят на звезды". Легкий морозец приятно холодил пятки. Пахло свежестью. И вдруг Петр почувствовал, как тело, разрывается на миллиарды частиц, как тогда, при прохождении тоннеля. Сознание помутилось, но в мозгу успела высветиться мысль: "Джинн пришел", и этот мир исчез. Безвозвратно. Навсегда.
А джинн деловито запаковывал в каменный саркофаг энергетический сгусток Петра, голубоватыми молниями сверкающий в его руках. Потом долго колдовал над ящиком, запечатывая микроскопические щели, и вихрем умчался к океану, чтобы опустить саркофаг на дно. Сохранив представителя этой цивилизации, джинн невесомо воспарил над поверхностью воды, а перед рассветом, спиральным потоком вонзился в разверзнувшиеся небеса.

ГЛАВА 9
Безмолвие, поглощающее любой звук, окутало планету тройным кольцом забвения. Винг поправил колчан за спиной и, пытаясь вырваться из первого кольца, всадил острия шпор в белые бока коня. Жеребец встал на дыбы. Оставляя за собой капельки крови, разросшиеся в причудливые фигуры, обдирая кожу об обломки мраморного тумана, прорвался ко второму кольцу. Оно скрывалось за толстым слоем грозовых облаков. Спотыкаясь об оранжевые молнии, всадник упрямо пробивался к Земле, но все труднее становилась дорога. И, когда впереди вырос гром, окруженный многотонными шаровыми молниями, конь встал.
Винг дотронулся до венца на голове и огляделся в поисках пути. Гром, медленно расползаясь, окружил его плотной сферой. И джинн понял, что пришло время разрушить безмолвие. Он вытащил стрелу, откованную из трех стихий и закаленную в огне Светила Дающего Жизнь несколько тысяч лет назад на Олимпе его учениками. Натянул до предела тетиву лука, видя, как трепещут сплетения энергий в ее основе, и выпустил сверкающую линию в шаровую молнию. Она покраснела, накалилась, покрылась коралловыми трещинами. Шар заполнил собой почти все пространство.
Винг достал второю стрелу и послал ее вслед за первой. Гром, звучащий в течение нескольких веков, обрушился на Землю вместе с триллионами осколков шаровой молнии, разрушая до основания горы и выплескивая океаны. Вместо молнии образовался проход к третьему, расплавленному отзвуками взрыва, кольцу. Под ним, еле передвигаясь, бродили существа, не поднимающие взора. Беспамятство и безмолвие владело этим миром тысячелетие, потому что ТОТ, КТО ПРАВИЛ МИРОМ эту тысячу лет, ОСТАНОВИЛ ВРЕМЯ. И даже Мыслящее Облако не могло помешать Ему, пока не будут разрушены кольца безмолвия.
Винг понимал, что сейчас решается судьба будущей битвы, и ему необходимо прорвать последнее кольцо.
Четыре змеи с четырех сторон света, извиваясь и высовывая раздвоенные языки, окружили всадника, имеющего лук, и, ухватив друг друга за хвосты, сжимали страшное кольцо. Тысячи и тысячи призраков, бледных, полупрозрачных, искривляя пространство, прикрывали их от стрел Винга. Когда призраки вплотную приблизились к всаднику, джинн вытащил два меча, и взлетев вверх, обрушился на ближайшую змею, раскидав, духов прошлого. Змея, не успела выплюнуть хвост другой, и голова ее, отрубленная сильным ударом меча, подлетела вверх. Из поверженного тела полилась темнота, и Винг понял, что совершил первую ошибку. В этой темноте ему ни за что не прорваться сквозь последнее кольцо.
И всадник, отбросив в сторону мечи, сорвал с груди лук. Положив на тетиву стразу три стрелы, выпустил их в середину образованного змеями круга. Венец засветился ярче, разбрасывая фиолетовые искры. Джинн отбросил, ставший бесполезным лук и, сойдя с коня, прошептал ему несколько слов. Потом обнял, потрепал за гриву и, отойдя на несколько шагов, выставил обе руки вперед. Бока коня начали округляться, набухать, и он взорвался, превратившись в огненный шар, который подкатился к змеиной плоти, и заткнул собой темноту. Тогда Винг, подняв руки вверх, подлетел и ударился о черное кольцо. Он воспарял и падал, подскакивал и опускался, пока, наконец, тьма по краям не посветлела. И, соединившись с шаром, затыкающим тело змеи, он взорвался, прорывая последнее кольцо тонкими горящими мушками. Тут же громовые раскаты потрясли небо, и небесный свет вслед за ними разлился по планете.
Начиналась битва, в которой Винг мог уже не участвовать. Но когда в красном воинстве ТОГО, КТО ПРАВИЛ МИРОМ ТЫСЯЧУ ЛЕТ он увидел Озэна, то понял, что битва неизбежна. И присоединился к Свету.
Свет, льющийся с небес, и Дым, поднимающийся из бездны, стояли плотной стеной друг против друга. Они ждали, в каком обличье предстанет противник — энергетическом или материальном. Свет выплеснул толстый луч, но, ударившись о мрак, рассыпался искрами. Дым расхохотался, и воинство врага приняло материальный облик.
В центре, злобно кусая друг друга, железные драконы раскрывали огненные пасти, прикрывая трон Повелителя. С правого фланга миллиарды животных с телом коня, крыльями и ногами саранчи и человеческими лицами, выставляли вперед ядовитые скорпионьи хвосты. Монстрами командовал Апполион, восседающий на извергающем огонь Драке. А слева, семиголовый зверь, предводитель черных ангелов, щерил кошачьи пасти, и смертоносная пена стекала с его клыков.
Винг обнаружил, что стоит впереди одного из отрядов Света. К нему подлетел воин на рыжем коне, возглавляющий конницу правого фланга, и плашмя ударил мечом по его плечу.
— Ты, самый Несовершенный, возглавишь белых джиннов. Уничтожь черных ангелов. Среди них ваши враги, посмотри, — он указал на Озэна, Стрэга и еще несколько десятков Обладающих Знанием. — А с этими ящерицами да кузнечиками мы разберемся сами. — И гигантский всадник, громко хохоча, в мгновение ока оказался во главе своего воинства.
На самом краю Света возвышался всадник на вороном коне, со светящимся копьем, и щитом, достающим от Земли до облаков. За ним на жеребцах, изрыгающих серу, разъедающую металл, сидели ангелы, которые не могли происходить только от света. Серые доспехи их фосфоресцировали, и на каждом щите было изображение полной Луны. Лунное воинство, отражающее Солнечный свет. Лунные волки. На лицах мрачного братства не было и намека на пощаду.
А напротив красного дракона рыцарь на коне, окруженный зверьми и шестикрылыми Ангелами, молча смотрел на противника. И когда он привстал, открыл рот и огромный меч, показался из горла, озарив,  белым пламенем, воинство. Это было сигналом к битве.
Железные драконы, взмахнув пылающими хвостами, первыми отделились от противника и, пожирая пространство, ринулись на Свет. Вслед за ними, гремя крыльями, заглушая все звуки, потоком смерти, взлетела саранча.
Всадник на вороном коне опустил копье, и Лунные братья с кличем: "Тот с нами!" — ринулись им на встречу. Предводитель левого фланга Света, суровый брахман, подняв меч и выкрикнув Слово, всадил шпоры в бока своего рыжего, и сфинксы за его спиной угрожающе расправили крылья. Звери с головами львов и телами змеи бросились в бой.
Отряд Винга ожидал команды. Джинны в золоченых доспехах держали в руках солнечные мечи. Духи прошлого, наделенные силой на время сражения и Ангелы, сотворенные Светом к этому часу, ждали клича. Винг поднял меч и, ударив им по щиту, показал на отряд Озэна и Черных Ангелов. Его воины сверкнули оружием, и два отряда — от Света и Тьмы — сошлись в страшной битве.
Винг мчался впереди отряда, пришпоривая коня, но конь сам рвался в бой не меньше, чем его хозяин. Белым кентавром вломились они в гущу отряда черных Ангелов. Разрубая на части, отрезая крылья и головы врагов, прокладывали себе дорогу к Озэну. Его бывший учитель, так же крушил и сметал все на своем пути, прорываясь к Вингу, но их мечи никак не могли встретиться. Как только противники приближались друг к другу, Светлое и Черное воинства тут же разделяли их.
Все смешалось в переплетении черно-белых красок.
В тысячный раз, опустив грозный меч на врага, Винг почувствовал, что стоит, в черном круге, один на один с Озэном, без коня и щита, без боевых доспехов. И только блистающий меч освещает окружающее пространство.
— Вот мы и встретились, ученик, — рассмеялся Озэн, сжимая оружие. — Ты хотел именно этого?
— Да, Черный джинн. И я убью тебя. — Он взмахнул мечом, целясь в голову учителя.
— Почему? — Озэн отклонился в сторону и парировал удар.
Оружие чуть не выпало из рук Винга, ему пришлось наклониться вперед и открыть спину. Озэн плашмя огрел ученика по спине. Винг упал.
— Вставай! Быстро вставай и двигайся, иначе ты умрешь! — Озэн отскочил в сторону, глядя на поднимающегося Винга.
— Почему ты не убил меня? — удивленно спросил он, но меч Озэна просвистел над головой, и Вингу пришлось защищаться.
— В этом есть смысл?
— Но ведь мы враги!
— Глупый! Ты всегда был несмышленышем, озерник. Но двигайся, двигайся, а то твоя глупость не увидит рассвета.
— Чего ты хочешь, Озэн? — Винг неуверенно поднял меч.
— Я хочу растянуть удовольствие, и убить тебя медленно, — Озэн захохотал, — постарайся опередить меня, если сможешь.
Злоба захлестнула Винга. С диким воплем бросился он на учителя. Озерник взлетал, вихрем падал сверху, но меч ни разу не задел Озэна. Черный джинн вертелся волчком, не останавливаясь, размахивал оружием, описывая круги, изредка отвлекаясь, чтобы посмотреть куда-то в черноту.
Винг начал уставать. Его удары стали неуверенными и вялыми. Заметив это, Озэн усмехнулся и перешел в наступление. Он закружился вокруг своего ученика, и тому ничего не оставалось, кроме как тоже кружиться, выставив клинок вперед. Озэн наносил удары, но не в полную силу. И Винг мог их отбивать. Пока мог. Силы покидали их. Озэн часто оглядывался и, внезапно остановившись, отбросил меч в сторону. Ученик сделал выпад и пронзил учителя. Но Озэн стоял неподвижно. Выдернув меч, Винг заметил светящуюся точку над головой джинна, и тоже вышел из тела.
Две яркие точки закружились рядом, и Винг услышал голос:
— Смотри, ученик, и запоминай. Может быть, хотя бы сейчас ты сможешь что-то понять.
Винг увидел, что на месте главного побоища, из недр темноты вышла прекрасная, нагая женщина. Покачивая пышными белыми бедрами, томно оглядываясь, она направилась к Свету.
Из глубины сияния выехал прозрачный, бледный наездник на кляче с выпирающими ребрами. Конь еле-еле волочил ноги, но везде, где они ступали, исчезали и Свет и Тьма. Только бледная полоса, оставалась за ними.
Наездник спешился и, отпустив коня, пошатываясь от усталости, пошел к женщине. Она остановилась, провела ладонью по груди, прикоснулась к соску и скользнула руками вниз, похотливо поглядывая на приближающегося рыцаря.
Он подошел, внимательно и грустно смотря на нее, и медленно снял кирасу. Ни сияние, ни дым, ничто не мешало им. Все замерло.
Женщина легла, в блаженстве закрыла глаза, и протянула к рыцарю руки. Тот разделся и, скучающе осмотревшись по сторонам, лег на мягкое соблазнительное тело. Женщина издала первый стон.
Винг не желая смотреть на это, вошел в свое тело. Светящаяся точка еще несколько минут парила над телом Озэна, а потом тоже исчезла. Открыв глаза, Озэн сразу же сел, зажимая рану ладонью.
— Ты все-таки убил меня, ученик, — улыбнулся он.
— Что это было... Учитель?
— Жизнь соблазнила Смерть. Теперь, когда они встанут, людей уже не будет. Потом родится ребенок, и все начнется заново.
— Но зачем? Я не понимаю!
— Я же говорил, что ты глуп. Но это не страшно. Главное, что ты добр... Мы решили уйти из этого мира, Ученик. И поэтому помогали развивать похоть этой Жизни. Кроме нашего Мыслящего Облака, существует много иных. Разные дороги, но цель одна, понимаешь?
— Нет...
— Как ты думаешь, — Озэн встал, глядя Вингу в глаза, — против чего ты сражался?
— Против Тьмы, Зла...
— Но и я сражался против Тьмы. Для меня все ваше воинство было черным, понимаешь? Просто ты выбрал одну сторону, а я другую. Ты не нужен Мыслящему Облаку, потому что не можешь его пополнить, а я нужен своему, потому что могу это сделать. А все остальное — видения, трупы, драконы, рыцари... все это так... воображение, хотя вполне осязаемое. Главное движение... Тот, кто останавливается, выходит за этот круговорот и исчезает навсегда... Реально, лишь женщина и рыцарь... Но для тебя теперь — только их ребенок. Служи ему.
— А что будет с вами, учитель?
— Ты убьешь нас!
— Что?!!
Винг заметил, что они не одни. Множество джиннов без доспехов, в обычном образе Йоки, стояли перед ним. И все смотрели на него грустными и ласковыми глазами. Разумными.
— Мы все решили уйти из этого мира, — еще раз сказал Озэн. — Давно, когда птеродактили, как ты считаешь, отказались от Знания. Они тоже ушли в свой мир. Мы должны были порвать все нити с этим Мыслящим Облаком, и мы их порвали. Ты должен завершить дело, Ученик. Убей нас.
— Но... Я не могу так.. Я считал вас врагами! Я не знал! Возьмите меня с собой... Учитель, Стрэг, простите! Возьмите и меня...
— А кто останется здесь? — Озэн нахмурился. — Кто будет помогать следующим цивилизациям? Ты был лучшим учеником, Винг... Найди себе замену и проложи свой путь. А сейчас возьми меч и сделай, о чем мы тебя просим.
Озэн поднял оружие и вложил в руку ученика.
— Значит вы оставляете меня, а сами уходите. И я должен опять служить Бледному Рыцарю. Ты знал это с самого начала, учитель?
— Не с самого, но знал... Тем более, что ты остаешься не один.
— Что я должен сделать?
— Вырежи каждому из нас сердце.
— Мне страшно, учитель.
— Начни с меня. Забудь все и сделай это. Иначе ты все равно убьешь нас. Мы не можем здесь оставаться. Делай... — и Озэн сам бросился на меч.
Винг резко дернул меч вверх, и пылающее сердце упало на черноту круга. И погасло. Навсегда.
Один за другим подходили к нему джинны, и одно за другим падали вниз их сердца, чертя немыслимые огненные виражи. А когда меч, уже не сияющий, а багрово-красный, вывалился из его рук, то никого не было рядом. Ни трупов, ни сердец, ни Тьмы, ни Света.
Обугленная и потрескавшаяся Земля слепо смотрела в космос, и белесая дымка, в которой робко, нежно искрились разноцветные звездочки, окружала ее изможденное тело. И Винг, переступая ногами, не думая ни о чем, пошел куда-то, надеясь услышать первый плач новорожденного.


ЭПИЛОГ

Шаг за шагом, Петр медленно передвигался вперед. Изредка по щиколотку проваливаясь в рыхлую землю, обходил бугорки, обросшие лиловым, с пряным запахом, мхом (один раз он уже наступил на такой , и бугорок, раскрыв хищную пасть, заглотил ногу по колено, и не отпускал, пока Петр не оббил его сучковатым посохом). Вскоре он вышел на твердую протоптанную тропинку.
Небо переливалось разноцветным сиянием: бирюзовые вертикальные восьмерки и бесформенные кляксы красного пульсировали зелеными и нежно янтарными бликами. В зените, за полыханием в неторопливом буйстве красок, за нагромождением небесных всполохов, еле-еле угадывался диск Солнца...
Петр вспомнил, что в прежней, туманно-далекой жизни, такое случается на Севере... Тупая боль опять сдавила сердце, и снова пришлось невероятным усилием воли сжимать ее в маленький постанывающий комочек. Он понял, что это за боль — эхо того подлого и липкого чувства, которое называется жалостью к себе. Она притягивала и впитывала все остальные чувства, но не могла ответить на один единственный вопрос: что ему теперь делать. Много и других вопросов, но все они,  так или иначе сводились к первому. Петр надеялся, что это, может быть, только сон, и он проснется дома, рядом с Настей и, помолившись Богу, пойдет в родную котельную. Или, в крайнем случае, окажется в сумасшедшем доме, где за окном тополь мечтает о настоящих крыльях. Но это не сон. Он знал. Не чувствовал, не предполагал, не думал, — знал. И чтобы не позволить жалости снова сцепить свои клешни, Петр с усиленным вниманием начал изучать окрестности. Тропа, выползая из рыхлой земли, прямой линией разделяла голубое поле и, проскользнув меж двух холмов, пряталась от взора. Ни одного высокого дерева, ни одного кустарника, достававшего Петру хотя бы до плеч, не было видно до самого горизонта, окутанного мерцанием красок. Иногда под ногами прошмыгивала ящерица, перебирая четырьмя парами ног, или жук величиной с кулак, грозно шевеля остроконечными рожками, переходил дорогу. Летающие твари отдаленно напоминали стрекоз. Они проносились небольшими стаями, огибая гигантские паутины с полуметровыми серебристыми пауками, следящими за своими ловушками из середины хитроумно сплетенных сетей. Петр знал, что ему понадобятся годы, чтобы привыкнуть ко всему. И привыкнуть необходимо, особенно тогда, когда Разум покинул планету. Разум... задумавшись, Петр не заметил, что кто-то давно и пристально наблюдает за ним. Нечто серое, шевеля длинными усами, стояло неподалеку и ожидало, когда он приблизиться. Жирная крыса! Каким-то чудом выжившая в этом хаосе, она смотрела на него разумными глазами, ощупывала взглядом, оценивала и, что-то пропищав, внезапно встала на мощные задние лапы, затем, подойдя к окаменевшему Петру, положила передние ему на колени. Вытянувшись, она, возможно, достала бы до пояса. Таких крупных крыс Петр не видел никогда. "Очевидно, это последствия какой-то мутации... сколько же я провалялся в этом гробу?"
— Ну что ты хочешь, тварь? — осипшим голосом спросил он, сжав свой посох. — Думаешь, я гожусь тебе на ужин? Уходи! Пошла вон!! — уже изрядно нервничая, выкрикнул Петр. Крыса отскочила в сторону, приняла обычное, горизонтальное положение, опять что-то пропищала и, не торопясь побежала в сторону холмов, изредка останавливаясь, как бы приглашая следовать за ней. Он пошел следом, перебарывая врожденное отвращение и забыв об осторожности. По дороге крысы попадались чаще. Некоторые из них двигались небольшими группами, волоча блестящие камни. Другие тащили за собой нагруженные повозки. Все это было более чем странно. Но то, что увидел он за холмом, повергло его в полное оцепенение. Петр не мог поверить глазам, а когда понял, что это не галлюцинация, упал на колени, стукнулся головой о землю и заплакал, всхлипывая, размазывая грязь по лицу и бороде, совершенно никого не стесняясь. Да и кого ему было здесь стесняться, ЕМУ, осколку давно забытого прошлого, следу всполоха, исчезнувшего и, может быть, никогда не существовавшего для всех этих... этих...
       На искусственной возвышенности располагался Золотой Город. Сразу невозможно было понять в переливающемся сиянии, которым полыхало небо, был ли он сделан из золота или только покрыт желтым металлом. Сплошная стена правильным четырехугольником окружала его. На одинаковом расстоянии чернели, где узкие, а где достаточно широкие, входы, охраняемые упитанными зверьками. И не жалость, а уже безысходное отчаяние рвало на куски сердце и душу Петра. "Нет смысла жить дальше, нет!.. Почему?? Ну почему я не погиб вместе со своей цивилизацией?! Зачем я здесь? Кому это надо, кому?!.."
— Тебе... В первую очередь. — Голос был знакомый и от этого необычайно приятный. — Расслабься Петя. Умереть всегда успеешь, не торопись. - Джинн висел в трех метрах от земли, равнодушно осматривая Золотой Город.
— Ты где пропадал! Почему ты оставил меня?!
— Хватит истерик, — джинн стал серьезным. — У меня и так проблем хватало. Давай собирайся, приводи себя в порядок, и пошли.
— Куда? — Петр смотрел на джинна, и видел, как тот будто бы постарел что ли, какая-то печать обособленности сквозила во взгляде, решимость, вперемешку с озабоченностью.
— Куда я скажу, человек. Помни, нас ждут, — уже мягче произнес он.
— Подожди! Скажи, хоть, сколько я спал...
— Не знаю. Может быть, год. Может — сто тысячелетий. Какое это имеет значение? Теперь, наверное, все не имеет значения.
"Ну и пусть. Тем более что и мне, скорее всего, немного осталось", — подумал Петр.
— А вот здесь ты ошибаешься. И когда мы придем, ты убедишься, — джинн опустился на землю и зашагал рядом с Петром. — Посмотри, как все-таки хорошо кругом.
— Кто нас ждет там? — Петру не давали покоя собственные думы.
— О, это достаточно интересная коллекция... Есть несколько Йоки, птеродактили — настоящие, не драконы, есть и люди к твоей, надеюсь, великой радости. Ты не единственный, кого мы сохранили.
— Но зачем? — Петр оживился, любопытство разжигало в нем интерес.
— Не знаю, но думаю, — так будет лучше. Я ведь и сам, своего рода экземпляр...
— А ты научишь меня Знанию? — с надеждой, словно хватаясь за последнюю проплывающую соломинку, спросил Петр.
— Может быть. Все может быть на этом свете, человек, — сказал джинн таким тоном, будто обучение уже началось. — Давай прибавим шагу?
— Давай, — охотно согласился Петр, и они пошли в свое Будущее. И, последний раз оглянувшись, Петр тихо произнес слова, смысла которых он не помнил, но они сами выпрыгнули из потайного уголка памяти:
— Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми нами. Аминь.



                Конец первой части.








                Часть вторая
                Пожиратели мыслей
"Итоги, с которыми сталкиваешься в психотерапевтической практике, можно свести к четырем основным разновидностям плохого сценария: одиночество, бродяжничество, сумасшествие, смерть."

Эрик Берн. "Люди, которые играют в игры"

"...И пришла Мать в наш мир, неся на руках плачущего ребенка. Чистое поле послужило им приютом, где Она стала кормить его грудью.
А когда ребенок успокоился,  Мать увидела фиджи, выползающих из своих укрытий. И Она обратилась к ним:
"Дети, постройте Моему Сыну колыбель, и Я подарю вам  мир".
Фиджи нашли красивый камень и сообща построили большую колыбель. Ребенок лег в нее и уснул.
Мать взглянула на спящего Сына, улыбнулась и сказала: "Слушайте, фиджи. Я оставляю этого ребенка. Это больше, чем мир". И Она ушла.
А когда Ее Сын Венете подрос, то  посмотрел на маленький народец и одарил его Мыслью, в знак признательности за уютную постель, ставшую Золотым Городом."

"Кобита-Сутра"\


Глава 1

— Они пожирают наши мысли. — Кирси смотрела в глаза джинну, нервно покусывая кончик напудренного хвоста.
— Что же это такое! — произнес Петр  тоном, каким бабушки в  его время поругивали любимых внучат. — Кирси, ты всегда отличалась от..., — он чуть было не сказал "крыс", но вовремя спохватился, — представителей своего народа культурой, а тут... «пожирают». Хамство, какое-то. Надо говорить — кушают. Или едят.
— Ты еще можешь шутить?! — Кирси подпрыгнула от возмущения. — Я говорю о постигшей нас беде, а ты... — белая ведьмочка, не найдя слов, гневно пискнула.
— Вот, опять! — Петр развел руками. — Как волка не корми,  он все равно на луну воет... Какими бы «поедателями» глупых мыслишек они ни были, беда в вас самих. Не могу представить, кто посчитает за деликатес разум дичающих, озлобленных... — он снова чуть не ляпнул "крыс", — существ, хоть и стоявших раньше на высокой ступени интеллекта. В этом мире...
— Почему ты говоришь непонятные вещи и в мыслях произносишь  глупое слово — «крысы»? Я давно хотела спросить.
"Опять расслабился, — Петр чуть не ругнулся, и перешел на третий уровень защиты. — С ней нельзя мыслить не низшем уровне, хотя телепатов среди них — пальцев на  руках хватит, чтобы пересчитать.  "Небесные" да "тайные" не в счет, с ними джинны всегда себя контролируют... А какая цивилизация была раньше! Да недавно совсем... Тысячелетия три, четыре назад. Какие надежды подавали. Жалко..."
— Ты не ответил, джинн. — Кирси знала, что Петр питает  необъяснимую слабость к ней,  и иногда этим пользовалась.
— Когда я был просто человеком... Это было давно. У меня был дом... с огородом,  печкой,  женой — Анастасией... — Петр мечтательно закрыл глаза, окунаясь в сладкое прошлое. - Ты знаешь, как хорошо быть кем-то "просто"?!
— И что же?
— У  дома,  была крыша сверху и подвал снизу... — джинн опять замолчал.
— При чем здесь "крысы"?
— Крысы и жили у меня в подвале. Они прогрызали в досках дыры и ночью выбегали на кухню, урвать что-нибудь вкусненькое. С пола или со стола, если достанут. — Петр говорил медленно, полностью окунувшись в то время.
— А я здесь причем?
— Ты?.. Так ведь ты  крыса...
— Что?! — Кирси выпучила глаза и взвизгнула. — Я думала, ты мне друг, пришла за помощью, а ты... ты... высокомерный дурак, вот кто! Обойдемся  без джиннов, если мы для вас эти... — Кирси, как всякая женщина в подобном случае, заплакала, поливая напомаженные усики крупными солеными слезами.
— Подожди. Прости, пожалуйста. — Петр вернулся в настоящее и понял ошибку. — Конечно же, это не ты. Те существа были... немного похожи на ваш народ. В конце концов, от кого вы произошли? Почему не от них?
— Народ фиджи был создан Матерью из Небесного всполоха, упавшего на маленькое чистое озеро в ущелье Трех гор, чтобы построить колыбель для Венете.
— Это красивая сказка, — вздохнул Петр, — разве ты веришь в нее?
— То, что я сказала — не сказка. Так гласит священная Кобита-Сутра, а значит, истина.
— Ладно. — Петру надоел пустой разговор. — Только почему  — фиджи?
— Оно пошло от начальных звуков имен двух белых фиджи, первыми увидевшими Венете. От них мы  ведем свой род. Все царские династии начинаются либо с "фи", либо с "джи"...
— Давай оставим в покое ваших царьков, и ты без лишних эмоций расскажешь, что  взволновало прекрасную ведьмочку.
— О каком спокойствии ты говоришь? Не понимаю, как джинн может быть таким недалеким! Я тебе объясняю: появились странные существа, способные мгновенно — понимаешь, мгновенно! — превращать фиджи в лишенных разума животных. Я попыталась отыскать хоть какой-нибудь намек на рассудок у встретившихся с этими "пожирателями"...  не могу найти более точного слова, и не смогла. Ничего! Звериная агрессивность голодного хищника. Воины, говорят, что безумные не чувствуют боли и необычайно сильны. Прости, но мне страшно.
— А как выглядят эти «гурманы»?
— Кто видел их вблизи, уже не могут описать. В последнее время многие встречали ужасных монстров. У них пустые глаза и движения, как у механизмов. Однажды отряд охранников попытался схватить такое чудовище. Оно, не заметив, полтора десятка вооруженных фиджи спокойно прошло сквозь них и исчезло за холмами. И еще: все описания монстра размыты. Каждый видит его на свой манер. Странно все это. И страшно...
— Хорошо. Я посоветуюсь со своими, и мы, вам поможем. Чудище оно там, или нет, а обижать наших маленьких "интеллектуалов" мы не позволим. Так что не расстраивайся.
— Правда? — Кирси, с робкой надеждой посмотрела на джинна.
— Правда, правда. Можешь спокойно колдовать у себя в норе над любовными зельями, а этим мы займемся.
— Сейчас я мало колдую. Любви никому не хочется, я имею в виду чувственной любви. Знаешь, как фиджи относятся к тем, у кого белая шкурка? Хорошо,  еще не пытаются загрызть или отдать в гарем воинов. Никому мое умение  не нужно. Да и я тоже...
— Вот это действительно проблема, но  с ней должны разобраться сами. Не дело джиннов — наставлять на путь истинный грызущую  себя цивилизацию...
— Венете все видит с высоты  "Сияющей горы". Он когда-нибудь спустится и накажет виновных.
— Точно. Когда-нибудь спустится... Прости, мне пора. До встречи. Если буду очень нужен, постарайся дать знак. И береги себя.
— Хорошо, Петр. — Кирси слабо улыбнулась.
— И ладненько, —  джинн медленно растаял в воздухе, махнув на прощание рукой, силуэт которой некоторое время призрачно колыхался из стороны в сторону.
Как всегда перед Ходячим Лесом, Петр  задержался, позволяя  ментальности самостоятельно расширить проход в хитроумном сплетении материального и энергетического поля, созданного джиннами. Это защищало Дом от непрошеных посетителей. Не зная прохода и не настроившись на фиолетовые свечения, пройти к Дому было совершенно невозможно. Поскольку гигантские (для этого мира) деревья, касались друг  друга. Вращаясь на удлиненных корнях,  они могли стереть в порошок любое тело, если  по своей глупости окажется между двумя стволами. А легкий ветерок, постоянно блуждающий меж веток, играл на клавишах-листьях такую загробную музыку, что даже дикие пауки, известные крепостью нервов и извращенным упрямством, забывали, как плести паутину, и до конца жизни не могли высушить глаза от слез.
Многие столетия к Лесу не подходил ни один путник, а селения фиджи, некогда расположенные неподалеку, давным-давно опустели. Можно было, конечно, перенестись через Лес верхним путем, но это нарушало защитный купол, созданный тысячелетия назад, когда фиджи еще строили летающие фаэтоны и одомашнивали стрекоз. Определенное беспокойство  доставляли крылатые мыши. Но ветерок и здесь выручил жителей Дома. Нарушив гармонию ультразвука, от чего летучие бестии, потеряв ориентацию, падали замертво прямо под древесные жернова. Это было жестоко, на первый взгляд, но через несколько поколений мыши не мельтешили около Дома. Так что Лес, Дом и вся прилегающая местность безраздельно принадлежали только джиннам.
Проход расширился, и Петр вошел в огромную трещину многовекового дерева, которое, соединяясь с иными, служило безопасной тропой. Как только он переходил из одной трещины в другую, дерево  зарастало и, вращаясь, становилось на свое место.
Каждый джинн проходил Лес по-своему. Молодые просачивались узким лучиком меж деревьев, извиваясь, чтобы не повредить стволы. Птеродактили  находили проход у оснований толстых веток и прокладывали постоянные тропы, отгораживаясь фиолетовым свечением. Люди и Йоки постарше предпочитали трещины.
Когда Петр вышел из последнего, двадцать первого ствола, то оказался на ровной большой поляне, со всех сторон окруженной Лесом. Это был его Дом. Его и остальных разумных существ, переживших последний Апокалипсис.
Как всегда, все лишние звуки на поляне закручивались тонкими веревочками и исчезали в каменном преобразователе, откуда, черпалась энергия на  мелкие дела. Тишина была привычной и желанной. В дальнем углу поляны несколько птеродактилей поедали коричневое жилистое животное — помесь саранчи и ящерицы. Зрелище, конечно, омерзительное,  и сами едоки,  не испытывали большого удовольствия. Джинны накапливали чистую энергию всполохов, но перед долгой материализацией в теле фиджи или любом другом, приходилось принимать биологическую пищу.
— Приятного аппетита! — без тени улыбки (только в глубине зрачков игриво плясали искорки) пожелал Петр.
— Спасибо, брат, — так же серьезно ответил один из птеродактилей. — Присоединяйся.
— Что вы, что вы. Я смотрю, здесь и так немного для троих...
— Да ты не стесняйся, будь, как дома. Мы угощаем.
— Я  как-нибудь кусочком всполоха перебьюсь... А вы,  куда-то собираетесь или так, меню разнообразите?
— Ну их, этих озерников, — с напускным возмущением ответил один из крылатых джиннов и с неподдельным отвращением выплюнул из зубастой пасти почти перекушенную кость. —Разнюхают что-нибудь, а потом бегут к нам. — Он жалобно заскулил, передразнивая. — «Помогите,  разведайте, очень интересно, что-то новенькое». Сами не хотят эту дрянь жевать, вот нам и приходится.
Петр, конечно, знал, что возмущение крылатых братьев условно, и на самом деле они рады узнать это самое "новенькое". Загадки — то, ради чего джинны охотно покидают Дом, чтобы на Большом Совете,  было  над чем поразмыслить всем вместе.
— Анг позавчера вернулся, — сказал самый старший, — говорит, за Холодной равниной, в Сумеречных скалах, вождем летучих тварей стал какой-то мутант. Уши чуть меньше крыльев и сворачиваются в трубочку. Передние резцы — до ноздрей. Глаза красные. Днем видит, как ночью. И главное: их сонары разрушают мозг жертвы. Интеллект по сравнению с фиджи — всего на четверть ниже. Очень интересно. Попробуем разобраться.
— Что ж, удачи и веселой разведки. — Петр развернулся и отправился к своему домику, но вдруг его осенило. — Постой, ты говоришь мутант?
— Да. И мутация  неизвестная. Вампиры не отличаются такой сильной эхолокацией, а плотоядные и насекомоядные не настолько агрессивны. Как утверждает Анг, он там почти диктатуру установил. Окружился "зомби", и провинившихся карает смертью. Экземпляр...
— Братья, я тогда с вами. Сегодня одна ведьмочка загадку задала, не к этому ли царьку ниточка ведет... Как думаете, он может воздействовать на мозг фиджи?
— Вряд ли... Хотя неизвестно. Разобраться надобно.
— Меня берете?
— Мы тебе сразу сказали, присаживайся, кушай, а ты "кусочек всполоха, вам самим мало"... Фроон, оставь ему косточку!..
И птеродактили, давясь от пищи и хохота, подвинулась, давая Петру присоединиться к трапезе.








Глава 2

"... Венете спускался с Сияющей Горы и входил в мир. Он радовался, что его любимые фиджи живут дружно, и очищал их мысли легким прикосновением невидимых пальцев. Он просил фиджи не обижать других живущих: ни ползающих днем, ни летающих ночью. Все кругом ваше, дети Мои, — говорил он, — берегите то, что Я дал вам..."
"Кобита-Сутра"

"Еще несколько дней в этой зловонной пещере и я, никогда не смогу выйти из Дома, если, меня туда пустят. Птеродактилям что,  они никогда не отличались чистоплотностью, а каково мне? Гуано и трупам — столетия. Нет, пора,  сматываться..."
Петр висел вниз головой, на гладком потолке пещеры, среди тьмы-тьмущей смердящих тел. Здесь, под сводами Сумрачных скал, в нескольких километрах от главного входа, находились почти все представители древнейшего рода: кожаны, ушаны, расщепы, полунощники, но преобладали десмоды. С ярко-оранжевыми туловищами, черными крыльями и оранжевыми полосками вдоль пальцев, они сгрудились вокруг новоявленного вождя клана. За время пребывания в пещере, Петр, привык к запаху, но постоянно издаваемые ультразвуки невыносимо действовали на нервную систему. Можно, конечно, загородиться тройным барьером защиты (да и одного хватит), но тогда сам не сможешь издавать ультразвук, что, вызовет подозрение. Они, хоть и недостаточно разумные по сравнению с фиджи, но звериного чутья хватит, чтобы распознать чужака. Ни к чему это...
Петр переместился по своду пещеры, устроился поудобнее. "Как только разберусь с наблюдением, слетаю в Гималаи, поброжу по девственному снегу... Хоть одно место снежное осталось..." — подумал он и почувствовал легкое покалывание в голове —вожак заводил свою шарманку. Сначала прощупывал мозг каждого, по спирали, направляя мощные пучки ультразвука. Параллизовывал волю, но если находились те, кто сопротивлялся, тут же учинялась расправа. Зрелище ужасное и кровавое. Петр три раза становился свидетелем массовой казни, и каждый раз поражался: насколько все-таки сильно звериные эмоции могут владеть разумом. Пусть, даже, недостаточно развитым. После экзекуции, пройдясь еще раз по мозговым извилинам, вожак начинал выщелкивать нудные призвания о чистоте расы, о завоеваниях обширных колоний для новоявленных избранников и прочее. Песня старая, как мир. Причем вожак даже не утруждал себя мало - мальскими изменениями в частотных колебаниях: постоянно одно и то же. Болото, одним словом. Никакого прогресса не будет.
Вожак должен контролировать  другие виды, обитающие вне пещеры. И если поддающиеся десмоды-гиганты  одурманятся, то растительноядные и часть насекомоядных могут составить значительный противовес. Значит, борьба за существование и господство не выйдет за пределы вида и естественного развития цивилизации нарушить не сможет. Не вечно же он будет жить. Учитывая то, что время жизни рукокрылых удлинилось почти в три раза, делая поправку на неожиданные опасности, которые вожак волей-неволей берет на себя... да нет, данная мутация не представляет беды для фиджи...
Вожак дощелкивал последние призывы, после которых, все отправлялись на охоту. Вот и сейчас сигналы стали учащаться: одно за другим мощные разноцветные тела срывались вниз, замысловатыми зигзагами направляясь к выходу.
За столь короткое время, проведенное в общине, Петр заметил маленькую деталь в поведении мышей: несмотря на всеобщую развитость по сравнению с далекими предками, кое-что в их поведении не изменились. Возвращаясь домой, рукокрылые почти не пользовались сонарами, используя только слух и зрение. То есть так называемую "память возвращения". Но это еще можно понять. Странным было то, что вожак, мутант, супер-десмод с мордой обезьяны и ушами слона, тоже пользуется этой "памятью". И не подозревает, что в эти моменты уязвим. Или он настолько умен и хитер, что сознательно провоцирует нападение с целью обезвредить оппозиционеров, если таковые найдутьсяв клане.
Петр решил повременить с выводами, и вместе со всеми отправился на охоту, где главным желанием порхающих вампиров всегда было одно и то же: напиться как можно больше крови.
Пристроившись в хвост вожаку, Петр молниеносным импульсом вонзил в его спину пучок энергии, тут же сгущая вокруг себя кольцо защиты, и в свободном падении опустился почти до самого слоя гуано. Петр,  как  все, зигзагами направился к выходу, но проследил за реакцией мутанта. Обычную мышку такой пучок, толкнул бы далеко вперед, к тупому каменному выступу, но вожак, отбросил назад веерообразный заряд, после которого десяток тел просто расплющило, и продолжил движение вперед.
"Хитер диктатор, ой хитер," — подумал Петр облегченно, ибо все, что необходимо было узнать — узнал. Дальше за вожаком будут следить птеродактили, и если действия начнут выходить за привычные рамки, сообщат в экстренном порядке. Диктатор еще слишком долго будет наводить порядок в клане, а затем и в виде, и уже только потом (что имело малый шанс) примется за фиджи. Основания говорить о беде у Кирси не было. Перестраховалась ведьмочка...
Охотники носились над плоскогорьем, высматривая жертву. Сумерки сгущались в воздухе. Переход от дня к ночи Петр так никогда и не улавливал: подернутые дымкой всполохи слегка меркли и все. Солнце даже в достаточно "ясный" день едва угадывалось, а уж Луну он и забыл, когда видел в последний раз. Иногда, в тех же самых Гималаях, сохранивших, правда, одно название, он позволял отправляться в занебесные выси и любоваться прекрасными светилами...
Разведчики заметили жертву — леопардовой расцветки дикую кошку — безобидное растительноядное существо. Основным  кормом ей служили мшистые капканы, питающиеся, биологической пищей. Кошка, очевидно, хорошо пообедавшая, свернувшись клубком, лежала в полудреме на блеклой траве и сверху казалась высоким ворсистым ковриком — смимикрировала, сердешная. Несколько десмодов плавно опустились возле кошки и, мелко семеня, подобрались к ее позвоночнику. Один отрыгнул на шерсть вязкую жидкость, и она под воздействием ферментов осыпалась, обнажая круглую площадку синеватой кожи. Кошка даже не шелохнулась,— все действия летучих мышей происходили бесшумно и абсолютно безболезненно. Затем один из десмодов сделал небольшой надрез в подготовленном месте, одновременно слизывая первую появившуюся капельку крови. Его язык, свернутый трубочкой, проник в ранку, внося туда коагулирующие вещества: кровь после этого не сможет свернуться, и животное практически обречено. Может быть, оно и придет в сознание, но, вряд ли.
Петр содрогнулся, наблюдая, как первый откинулся от пищи, освобождая место вожаку, свернувшему уши в предчувствии наслаждения. Дождавшись пока тот приткнется, джинн неторопливо покинул летучих мышей. Отлетев на порядочное расстояние, он сформировал мыслеформу, настроив ее на разум птеродактилей: "Наблюдение закончил. Отбываю Домой. Всем счастливой работы". Проследив за направлением движения мыслеформы, мечтая о крепком чае, Петр взял курс на Ходячий Лес.
И вдруг, когда уже знакомые контуры обозначились у горизонта, Петр увидел НЕЧТО. То, с чем никогда не сталкивался ни в одной из своих жизней. Полупрозрачная студенистая масса ярко-красного искрящегося цвета, ужасной, не поддающейся описанию формы, двигалась волнообразными скачками. Несуразное туловище украшала еще более ужасная голова, оснащенная щупальцами, какими-то отростками разной длины, несимметричными клешнями и недоразвитым хоботом.
Сделав несколько виражей над загадочным детищем Матери-Природы, зачатым, очевидно, в минуты тяжелого расстройства, Петр ощупал существо со всех сторон ультразвуком и насторожился. Луч не отражался по прямой, а на микросекунду увязал в теле и, слегка изменив траекторию, возвращался значительно приглушенным. Создавалось впечатление, что пространственно-временные законы, привычные и практически никогда не нарушаемые, внутри самого чудовища были искажены.
"Опять загадка... — подумал Петр, — и, пожалуй, посерьезнее мутанта. Очень похоже на то, что так эмоционально описывала моя маленькая ведьмочка..."
— Чудо-Юдо, ты откуда? — серьезно спросил Петр, не отрывая взгляда от мутных глаз чудовища.
"Чудо-Юдо" продолжало упрямо двигаться вперед.
— Послушай, так в порядочном мире не поступают. Ты бы хоть здоровья мне пожелал что ли, если отвечать не хочешь. — Петр приподнялся над землей и парил около странника. — И, вообще, это не прилично. Я здесь заливаюсь соловьем перед тобой, бабочкой порхаю, а ты и ухом не ведешь... Некультурно.
Без ответа.
— Ну, пошутили, и хватит. Стоять! — Петр направил мысленный приказ путнику, а для театрального эффекта поднял одну руку вверх. — Стоять, я сказал!
К безграничному удивлению джинна, существо не замерло, а продолжало двигаться. Невероятно! Приказам джиннов повиновались все в этом мире, от камней, старательно скрывающих свою душу, до всполохов, окутывающих небо. Все, кто обладал хоть крупицей духовности, не говоря об умеющих мыслить, не могли противостоять воле джиннов. Впервые после Апокалипсиса, кто-то — не джинн! — ослушался приказа. Петр даже онемел на мгновение. Но только на мгновение.
"Может быть, это кто-то из наших, решил поразвлечься? Василий, например, в образ входит. Подслушал мой разговор с Кирси или птеродактилями и дурачится... Нет, его бы я сразу распознал. Винга бы не смог, но Винг еще медитирует. Блистает. На озерников тоже не похоже. Надо как следует прощупать защиту..."
Петр прорвал красное свечение и ударил по предполагаемому разуму монстра энергетической волной. Она, словно нож сквозь масло, прошла через существо и, ударившись в ближайшее дерево, разнесла его на щепки.
Петр замер. Такого он еще не встречал. И не слышал. Вполне реальный монстр не содержал в себе ничего материального и духовного. Он был создан из какой-то неизвестной материи. Ни отзвука мысли, ни осколочка души — не за что зацепиться. Только в самой глубине мозга чернела небольшая точка, соединенная таким же черным лучиком с кем-то извне. Чудовище двигалось точно по этому лучу. Это даже не зомби. Это... Это...
Неожиданно Петр разозлился. В самой ситуации было что-то ирреальное: ходит по запретному месту какое-то пугало, ничего не слушает, ничего не воспринимает, ни на что не реагирует. Делов-то, всего ничего — пройтись, и попавшихся навстречу джиннов попугать  да озадачить. Не пора ли его на место поставить?
— Ты меня не слышишь, не понимаешь, не останавливаешься, когда просят, только харю свою постоянно меняешь. Хотел я  по-хорошему, но, видно, ты так не любишь. Так что, пеняй на себя.
Петр пролетел над головой необщительного чудовища и резко ударился о землю, шагах в пяти, встав по направлению черного луча. Там, где он приземлился, образовалась овальная воронка метра три в диаметре. Когда омерзительное создание очутилось над ней, неуклюже скребя когтистыми лапами, по воздуху, Петр опутал его энергетической сетью и потянул, одновременно наполняя чудовище тяжестью. Буквально на мгновение луч, направляющий существо, сместился в сторону от точки, и монстр с ужасным воплем рухнул вниз. Петр обрушил на воронку тотчас же затвердевшую липкую жидкость, чем сковал тело упрямого странника. Над поверхностью земли лохматым, изуродованным кочаном торчала голова, а все так же ничего не выражавший в себе взгляд был направлен перпендикулярно лучу.
— Я же тебе говорил: старших нужно слушаться. А ты, как дитя малое. Или умственно больной. Хотя последним ты быть не можешь — нечему тебе болеть. А вот кем ты можешь быть — загадка. Говорить с тобой, естественно, бесполезно, но ведь не зря же ты путешествуешь. Давай подумаем вместе... Если ты не знаешь, куда направляешься, если я не знаю, куда ты идешь, значит должен быть третий, который знает. И куда, и откуда. Судя по твоему поведению, он не очень-то разоткровенничается. Попробуем подумать сами. Если ты двигаешься по лучу, значит, ты идешь туда, откуда он направлен. Логично? Логично. Однако, дальше места неровные, гористые, следовательно, луч тоже искажается и по прямой искать бессмысленно... А вот позади тебя — равнина, за ней лесок с речкой, чуть дальше поля и с пяток рвов с мостиками... А за рвами... За рвами Золотой Город наших умниц фиджи. И вышел ты, скорее всего, оттуда... Что ж ты там делал-то, симпатичный ты мой, а? Тоже загадка. Да только мы ее разгадаем, со временем, конечно. Что  теперь с тобой делать — ума не приложу.  Чувствую, лучше будет, если ты исчезнешь. Отделю-ка я твою мордашечку, от всего остального, поскольку бренное тело твое я уже земле предал. Оно у тебя не главное, даже голова — не главное. Мозгов нет, души нет, зачем тебе все остальное? А черная точечка, как я понимаю, значение имеет... Защита чересчур плотная. Что-нибудь придумаем...
С этими словами Петр поднял руки вверх и начертал в воздухе магический знак — пентаграмму, — предохраняющий от ответного удара могущественных и таинственных сил. Впервые за все те тысячелетия, которые он был джинном. Сама мысль, что приходится защищаться таким методом, была неприятной, но Петр хорошо помнил уроки Винга.  "Мы очень сильны, — говорил он, — но помните, что мир на нас не кончается. Может, мы и вершина эволюции на этой планете, но не вершина Вселенной. Всегда будьте готовы к неожиданностям". Начертив знак, Петр резко провел ребром ладони над головой монстра. Она дернулась, наклонилась вбок, и, разорвав связки шеи, медленно откатилась в сторону. Земля вокруг воронки задрожала, по застывшей жидкости пошли трещины, и внезапно из клыкастой пасти вырвался леденящий хохот. Глаза стали осмысленными, и красный свет хлынул из вспыхнувших зрачков. Демонический смех разорвал голову чудовища на мелкие кусочки, и черная точка медленно поднялась над ними. Бурлящие и клокочущие звуки  окружили ее и, сложились в три слова, которые темным эхом прокатились по равнине. Даже когда точка исчезла, и тишина опустилась на землю, слова еще долго звенели у Петра в ушах, пока накрепко не отложились где-то в подсознании.
"Ты мертвец, джинн!.."


Глава 3

"Не бойтесь гнева гор и вод, они равнодушны, вы можете избежать его. Не бойтесь гнева царей и сильнейших мира сего — вам дана мудрость, вы победите их. Бойтесь гнева Духов, Живущих под Куполом — не избежать, не победить их вы не в силах."
Из апокрифа "небесных"

Петр, не торопясь, прошел сквозь трещины и оказался Дома. Нигде не задерживаясь, он добрался до своего домика, расположенного в левом краю поляны, и, присев на крыльце, глубоко задумался. То, что произошло, требовало серьезного осмысления. Очевидно, убив чудовище, он нарушил чьи-то планы. Этот кто-то признает себя достаточно сильным, чтобы угрожать джинну... Фиджи не могли создать такого монстра, да и как он понял из разговора с Кирси, сами его боятся. Но что оно могло делать в Золотом Городе?.. Полуразумные, и совершенно безмозглые твари, тем более не в состоянии сотворить подобное. Значит... Значит, на планете появилась новая сила, равная или даже более могущественная, чем джинны. А это уже опасно. Навряд ли, инопланетные существа. У вселенной свои законы и в чужие дела редко кто вмешивается. Есть еще Черные джинны, исчезнувшие во времена Апокалипсиса, но Винг говорил, что они перешли на службу другому Мыслящему Облаку и с тех пор здесь не объявлялись. "Эх, если бы Винг был сейчас рядом! Я бы тысячу раз прокричал: «Приди всадник, имеющий лук!» Если бы это помогло... Не слишком ли затянулась его светящаяся медитация? Полтора тысячелетия... Интересно, каким он предстанет? Безусловно, камни лучше всех сохраняют память о прошлом, но чтобы впитать в себя воспоминания целой горы — такое могло прийти в голову только Вингу. Но на нет, и суда нет. Пожалуй, одному мне здесь не справиться. Надо двигать к озерникам, и созывать Совет. Это общее дело всех джиннов. Вот завтра с утра и займемся..."
Петр поднялся на ноги и, пройдя по скрипучим, собственноручно обструганным доскам, вошел в домик. Как всегда, когда открывалась дверь, загоралась лучина в самоваре, угли раскалялись, и закипала чистая родниковая вода. Петр не мог пить искусственно сотворенный чай, предпочитая взращенный и высушенный собственными руками.
Недалеко от входа, которым пользовался Петр, возвышался небольшой защитный купол. Когда озерники отдыхали, — уменьшались до размеров указательного пальца, что позволило им скопировать деревню, где они жили до прихода джиннов. Трава, окружавшая родничок, напоминала о гигантских плющах,  вызывали приятные воспоминания о зубастых крокодилах и прожорливых водяных змеях. Каждый джинн  изредка,  заболевал ностальгией, Петр гулял по горному снегу, птеродактили охотно изображали вампиров, а Василий, любил напустить на себя задумчивый вид, посмотреть в глаза собеседнику и изречь: "Психоз, батенька, психоз... Маниакальный. О-очень трудно излечивается".
Ностальгия. Когда у тебя позади тысячелетия обучения и столько же практики, когда ты давно не встречаешь задачи, достойной внимания и  уйма свободного времени, она становится неотъемлемой частью памяти. Может быть, из-за этого Винг ушел в свою трижды несуразную медитацию.
Однако на сей раз, задача попалась серьезная, и утром, оповестив всех в Доме, Петр направился на поляну, негласно определенную под место сборов. Он подождал, когда озерники рассядутся в излюбленных позах (поджатые колени, руки замкнуты в кольцо, слегка наклоненная голова), люди расправят складки одеяний, а птеродактили закроют зубастые пасти, и тихо рассказал о встрече с монстром. Затем,  для усиления эффекта, изложил собственные соображения. Джинны никогда не позволяли шутить на Совете, но многие, недоверчиво посматривали на Петра. Когда же он описал финальную сцену и произнес: "Ты мертвец, джинн!". Василий приподнялся и, подойдя к Петру, посмотрел ему в глаза.
— Петя, а у тебя случайно не психоз: мания преследования?
— Подожди, Вася. Я понимаю,  все кажется неправдоподобным, но это легко проверить. Предлагаю снять барьеры защиты и прикоснуться к моей оголенной памяти. Я снимаю первый. Случай, по-моему, слишком серьезный.
Снятие барьера защиты в окружении джиннов означало, что оголенный отдавал себя в руки любого, кто был закрыт. Между джиннами не было вражды, но и безграничной любви так же не существовало. Кому-то могло не нравиться, что их слишком много, а кому-то — равноправие Обладающих Знанием. Предложение Петра вызвало большее недоумение, чем сам рассказ.
— Ты не боишься лишиться и защиты и памяти? — Телепатировал один из пяти находящихся в Доме птеродактилей.
— Я не чувствую опасности от джиннов. Она идет извне. Если это действительно серьезно, то мы должны быть сплоченнее, чем когда-либо. Это причина, почему я сейчас откроюсь. Вы должны поверить... Есть кто-нибудь, кто боится?
Ни один из джиннов не опустил взора. Похоже, серьезность Петра всех убедила.
— Я открываюсь, смотрите!
Услужливая и покорная память скинула тонкое покрывало со своего тела, причудливыми образами вылепливая контуры встречи. Она чувствовала, как первый тонкий лучик вошел в нее, и, обойдя по окружности, медленно ушел за пределы, затем второй, третий, и вот уже целый фонтан лучей хлынул к ней и, покружив, удалился. Память робко потянула за кончик покрывала, завернулась в него и, успокоившись, легла на привычное место. Петр окружился барьером, и открыл глаза.
— Теперь вы  знаете так же, как я.
— Этих тварей нужно уничтожить. Всех. Никогда не видел ничего подобного, — произнес один из джиннов-людей.
— Мы согласны с человеком, — одобрили птеродактили.
— Не спеши, — Анг-озерник осмотрел собравшихся, — первое, что надо сделать — это найти их. Черный луч шел со стороны гор. Сходим в разведку и посмотрим, нет ли там  необычного, согласны?
— Кто пойдет в разведку? — спросил Василий.
— Я думаю, один-два птеродактиля, человек и озерник.
— Разбиться на две пары и пройтись ментальным полетом?! — встрепенулся самый молодой из птеродактилей, хотя, если бы спросили, сколько ему тысячелетий, то он ответил не сразу. — Я пойду.
— Если можно, и я. — Поднялся Василий.
— Хорошо. Одна пара есть, кто еще ? — спросил Анг.
Теперь встали все. Загадки — это то, ради чего джинны охотно выходят из Дома.
— Анг, если идешь ты, я присоединяюсь, — косолапя, выступил еще один птеродактиль — Алис.
— Выбор сделан, — посмотрел на них Петр, —  нет необходимости предупреждать вас об опасности?..
— Думаю, что нет, — улыбнулся Василий.
Петр внимательно посмотрел на него.
— Тем не менее. Загадка не в самих монстрах, а  тех, кто ими управляет. Луч, вот вопрос. Поэтому я выхожу с вами и остаюсь возле Дома. Связь — мыслеформами, сконцентрированными, на мне.
— Все будет нормально, — похлопал Петра по плечу Василий, — жаль Винга нет, он бы порадовался большой работе...
Петр улыбнулся и отправился вслед за ними.
...Второй час продолжалась разведка. Петр терпеливо сидел в позе «лотоса». Первой удалилась пара Василия, немного погодя — Анг и Алис. Петр смутно видел, как туманные диски, утолщенные в центре, снимают данные психического поля с пространства, останавливаются, формируют информацию, посылают к нему и двигаются дальше.
"Природа происхождения луча неземная, — приносил поток сообщения, — обладает защитой инопланетного свойства. Любое вторжение в ее зону вызывает нежелательные атмосферные колебания. Монстров в обследованной части не встретили. Двигаемся к предполагаемому источнику."
Несколько минут спустя то же самое пришло от Анга. Петр  продолжал следить за эфиром.
"Луч уходит за Синее Плоскогорье. Невероятно, но тот, кто его создал, умеет искривлять пространство! Похоже, мы не зря выбрались из Дома. На редкость удивительный случай... Двигаемся к предполагаемому источнику."
Анг был более эмоционален.
"Нас навестили жители другой планеты. Честно говоря, я стал сомневаться в необходимости их уничтожения. Предпочтительнее установить контакт. Это очень сильные существа, Петр, без консультации Винга нам не обойтись..."
"Беда!!! — пронзил мозг вопль птеродактиля из пары Василия. — Срочно возвращаюсь!"
У Петра, которого заколотило так, что заныли суставы, хватило сил послать мыслеформу Ангу, после чего он в изнеможении распластался на земле. Птеродактиль появился скоро. Он торопливо хлопал крыльями, отчего полет проходил ломаными виражами. Подлетев к Петру, птеродактиль взволнованно захрипел:
— Василий!..
— Что Василий? — тихо спросил Петр.
— Они... заточили Василия в сосуд...
— Как?! — воскликнул Петр.
— Я... не понял... Не успел понять... Мы остановились, Василий создавал мыслеформу, я, как полагается, контролировал ситуацию. Вдруг из ниоткуда... Петр, в прямом смысле из ниоткуда!!! — джинн дернул крыльями, как бы показывая это "ниоткуда". — Никакого уплотнения воздуха, никаких энергетических колебаний, ничего, понимаешь? Голубоватый смерч вокруг Василия, и через мгновение на этом месте остался лишь сосуд. Запечатанный грязной коричневой субстанцией... Я попробовал подойти к нему, вышел на физический уровень... да где там. От него отбрасывает...
Показались Анг и Алис. Озерник был спокоен.
— Ты  все знаешь? — после превращения спросил он у Петра.
Тот угрюмо кивнул головой.
Анг присел, массируя пальцами гривастую голову.
— Впечатление, что мы видим не сам сосуд, а его проекцию. Я попробовал отделить часть поля, на котором он лежит — бесполезно. Все проходит насквозь — зацепить невозможно...
— Ты отважный, Анг: такие эксперименты опасны. Тебя тоже может запечатать... Заклятье Соломона... Но кто мог?.. — Петр закрыл лицо руками.
— Дело не в отваге, Петр. Появилась серьезная проблема. Гораздо серьезнее, чем мы могли предполагать...
— Да... Это не копание в гуано рукокрылых. Уж лучше бы я оказался на месте Василия....
— Я попробую вызвать Винга, — предложил Анг.
Петр нетерпеливо отмахнулся.
— Ничего не получится. Я пытался. Там даже до первого барьера не добраться — высокочастотные возмущения. Что за этим — сложно представить. Винг есть Винг.
Анг задумчиво теребил отливающую матовым блеском густую бороду.
— И все равно его можно вызвать...
Петр вопросительно поднял бровь.
— Всем вместе.
— Слушай,  это мысль! Пойдем в Дом. Сейчас мы это и смодулируем...
Петр парил  в кольце над Сияющей Горой. На земле, справа от него,  — Анг, за ним Алис... Корона джиннов. И когда энергетические усилия замкнулись на Петре, то пространство вокруг медитирующего Винга раскалилось, разбрасывая искры и замысловатые флюиды, тут же превращаемые в новые виды энергии. И в головах джиннов, после того как они начали движение — одни вверх, а другие вниз и обратно, — была только одна мысль, многократно усиленная :
"Опасность... Опасность... Опасность..."


Глава 4

"И было завещано вам: не пачкайте Света истинного, который просвещает  приходящего в мир. Не навлекайте на себя гнева Сил, перед которыми не можете устоять бессмысленными деяниями своими. Но несите Свет Знания и разумения истинного, ибо за смертью вашей пребывает Жизнь, где нет места неправедным и творящим безумство."
Из апокрифа "небесных"


Сокрушение незыблемости, музыка дисгармонии, поэзия Хаоса — вот чем был выход Винга из медитации. Сияние переходило в мерцание, мерцание становилось искрением, и огненным потоком низвергалось с вершины горы. Клубы дыма поднимались в высь, и, создавая купол, рушились обратно на землю, закручивая воздух, в клокочущую спираль. Звуки, сталкиваясь, отражались в разбушевавшихся всполохах, и разбивали материю неба. Когда корона превратилась в ромбическую фигуру с рваными краями, то острый луч света вонзился в небеса. Впервые за долгие тысячелетия он разорвал переливы всполохов, и Светило Дающее Жизнь на краткую долю Вечности смогло увидеть Землю. Но луч, вернулся к своему источнику и, пройдя сквозь гору, взорвался миллиардом микроскопических осколков, закружившихся в хороводе. Когда они завертелись тысячами колец, создавая светящуюся воронку,  над ней, появились два немигающих глаза, сформировался рот, нос... и постепенно, перед джиннами, вырос Йоки гигантского роста. Трансформация заняла еще какое-то время. Тело сужалось, уменьшалось, и в конце концов приняло нормальный, но еще светящийся образ. Винг покачнулся, попытался поднять руку и, присел на камень. Под его массой валун покрылся трещинами, жалобно всхлипнул, и Винг упал на кучу мелкого щебня — все, что осталось от некогда могучей горы.
— Кто-то меня звал. И очень настойчиво. — Винг еще не освоился с голосом и поэтому телепатировал. — Мне осталось совсем недолго. Для того чтобы вызвать меня должны быть серьезные основания. Жду объяснений.
— Мы рады, что ты снова с нами, брат. — Анг поднял руку согнутую в локте, а правую прижал к сердцу: так всегда делали джинны, приветствуя друг друга.
— Мы рады, брат, — повторили приветствие люди и Йоки, а птеродактили несколько раз взмахнули крыльями.
— Не сердись. Произошло нечто слишком серьезное и важное. Нам объявили войну.
Винг удивленно поднял одну бровь и почесал лоб мохнатой рукой — после трансформации кожа зудела.
— Я еще не совсем понимаю, о чем ты говоришь, или...
— Винг, это серьезно... — вмешался Петр. — Исчез Василий, а я приговорен к смерти...
—Подождите... Вы имели право вызвать меня. Этого достаточно. Дайте освоиться и прийти в себя. К тому же я, проголодался. Пойдем домой. Надеюсь, там найдется кусочек мяса?
— Мяса?! — хором спросили джинны. — Зачем, Винг?
— Я хочу мяса.
— Хорошо, будет тебе кусочек. Вареный, или жареный?
— Сырой!
— Как скажешь, Винг...
И джинны, отправились в сторону Ходячего Леса.
Винг осмотрел весь Дом, похвалил джиннов за порядок и чистоту, потрогал Купол и вдоволь наплавался в маленьком озере со змеями и пиявками, наслаждаясь движениями. Он вышел на поляну Собрания, где джинны ожидали его. Винг присел, поджав колени, около смачного куска мяса дикой кошки и положил на него руки. Кровь, стекающая в блюдо, засветилась, запульсировала и испарилась. Облачко пара преобразовалось в шар и покрылось затейливым узором. Винг внимательно вгляделся в него, и, не найдя того, что искал,  взмахом руки распылил  блюдо и шар.
— Так делали самые первые разумные жители Земли, — пояснил он,— когда хотели узнать произошли ли изменения во время их долгого отсутствия. Кровь содержит генетическую память многих поколений. Я понял, что в фауне никаких опасных изменений не было. Флору  просмотрел, когда плавал... Слушаю вас, братья.
— Я расскажу? — Петр посмотрел на Анга. Тот утвердительно кивнул.
Винг слушал внимательно, не перебивая. Когда Петр описывал свой "диалог" с монстром, Винг улыбался, но во время рассказа о разведке напрягся и посмотрел на птеродактиля, сопровождавшего Василия. Петр замолчал, и на некоторое время над Советом застыла тишина. Потом Винг спросил у птеродактиля:
— Ты не пробовал кинуть в сосуд камень?
— Я растерялся, Винг. Пытался подлететь к нему, но не мог. А чем бы это помогло?
— Если временная проекция, то камень отскочит, не долетев. Если это Заклятье Соломона, которым завладели наши соперники в нашем времени,  камень попал бы в сосуд. Это же очень просто.
— Я не подумал об этом, Винг...
— Чем же вы здесь занимались, могущественные джинны? Жиром зарастали? Обыкновенные фиджи, лучше вас чувствует опасность. Неужели вы не ощущаете странных колебаний оттуда?! — он показал в сторону Синего Плоскогорья. — Эх, джинны...  Завтра мы выходим на поиск. Дома останутся по три джинна от птеродактилей, Йоки и людей. Две женщины и один мужчина. И ты, Анг, на всякий случай...
— Почему? — Анг приподнялся, в голосе проскользнули нотки обиды.
— Дом нельзя бросать без защиты. Враг может проходить во Времени. Так что будьте готовы ко всему. Убедительно?
— Да, Винг.
— Тогда отдыхайте и накапливайте силы. На рассвете, — он посмотрел через Купол, — выступаем. Проверьте защитный барьер.
— Мы будем готовы, Винг.
— До завтра...
Петр закончил медитацию за несколько минут до рассвета. Сходя с крыльца дома, он еще раз убедился, что готов к бою, и неторопливо пересек Дом, направляясь к выходу.
Винг сидел в излюбленной позе. Джинн подсел к нему и сразу почувствовал мощь и пульсирующую в нем силу.
— Ты серьезно готовился, — обронил Винг.
— Да и ты, я смотрю, настроен... — откликнулся Петр.
Винг ничего не ответил. Только что-то похожее на печаль, промелькнуло в глазах. Что-то непонятное...
Их было шестнадцать, когда вышли на ментальный полет. Винг широким пластом скользил над Черным лугом, контролируя каждую частицу пространства. Выше, снимая данные пси-поля, реяли диски Петра и двух птеродактилей. Справа и слева двумя четверками следовали озерники. Завершали эскорт два человека, озерник и птеродактиль.
Вскоре показалось место, где, как и несколько дней назад, лежал запечатанный сосуд. Винг приостановился, сделал необходимые вычисления, и джинны снова устремились вперед, навстречу призрачному сопернику.
Синее плоскогорье медленно приближалось, отражая темно-голубые всполохи, а местами их впитывая. Черный луч заходил в распадок и распылялся на концентрические круги, в которых чувствовались зловещие возмущения. И не нужно было никого предупреждать, что противник рядом — все джинны знали об этом и приготовились к битве.
Монстры нахлынули с трех сторон, пытаясь окружить джиннов. Джинны не сразу поняли, что это далеко не те безответные существа, одного из которых уничтожил Петр. Внешне они походили на первого — и свечением и уродливостью. Только сейчас  монстры двигались, осознано, разумно.
И кольцо сомкнулось...
Густая синяя дымка с желто-перламутровыми полусферическими каплями зыбко засочилась из концентрических кругов...
Два озерника с правого фланга, отсеченные черным лучом, пали коричневыми сосудами...
Винг, могучий и добрый Винг, закрученный в немыслимую спираль, затем раскрученный в другую сторону, сопротивлялся до последнего момента, но все же, окутанный призрачной синевой, канул в Ничто...
Диск одного из птеродактилей сплющился в поперечнике, трансформировался в физическую оболочку и с протяжным криком затянулся в сосуд, тут же упавший на заросшие травой бугорки...
Петр ощутил, что и его сейчас здесь не станет. Невероятным усилием воли он концентрировал энергию, сопротивлялся, посылал в монстров заряды, разрезал пространство, и, последнее, что мелькнуло в его напряженном разуме — ослепительное Солнце на небосклоне прошлой жизни...


Мерцанье всполохов, опадая мелкими перышками с крыльев ветра, купалось в белизне снега. Петр бессмысленным взором осматривал необычную палитру, и сознание медленно, возвращалось к нему. Казалось, что сейчас кто-нибудь добрый и ласковый погладит по голове, шепнет что-нибудь трогательное... Однако этого не случилось. Он лежал на вершине горы, недалеко от своей чайной зеленеющей плантации и подстилкой ему служил мягкий прохладный снег. На том месте, куда так хотел попасть в последний миг этой страшной битвы. Но каким образом он мог здесь очутиться,  кто помог вырваться из Заклятья, почти опутавшего его, — оставалось загадкой. Может быть, кто-то из джиннов бросился на выручку, но тогда спаситель,  погиб сам. Заточён на вечные времена. Может быть, Винг?..  Стоп! "Винг! Винга больше нет!!! Они смогли победить Винга..." Монстры оказались сильнее джиннов, и теперь, скорее всего, напали на Дом. А там слишком мало защитников, если монстры сделают еще одно невозможное, — прорвут Купол.
Петр быстро поднялся, готовый вновь ринуться в атаку, но почувствовал сильное головокружение и слабость во всем теле. Словно вся выучка и закалка джинна разом испарилась, и остался простой смертный человек.
"Я не смогу добраться до Дома ни ментальным полетом, ни физическими шагами... Слишком много энергии отобрала битва. Необходимо минимум два дня, а там..."
Джинн сжал кулаки от злости и собственного бессилия. Он несколько минут шумно вдыхал воздух, не находя  слов, чтобы выразить то, что думал об этих тварях, пока  озарение не снизошло в утомленное сознание, и Петр вознес руки к небу, громко воскликнув:
— Я разгадаю вашу тайну! Я обязательно разгадаю ее, слышите, вы! Ждите... Пожиратели!



Глава 5

"Великий и Всемогущий! Дай нам Знания, чтобы мы смогли постичь всю мелочность нашего тщеславия..."
Из апокрифа "небесных"


Тьма окружала идущего по тоннелю, и только желто-зеленое сияние, исходящее от мозаики пола, загадочно освещало путника.
"Небесные" считались одной из самых таинственных  сект, и потому жестоко преследовались и уничтожались без суда и следствия. Петр знал, что на определенных перекрестках лабиринта, всякий, кто шел по мозаике и весом тела вызывал свечение, попадал в ловушки. И под воздействием пси-лучей, вызывающих глубокую депрессию, немедленно пытался покончить с собой. Он также знал, что сектанты пользовались только узкими тропами, выдолбленными в стенах, и никогда не ступали на мозаику, поскольку первый же шаг отражался сигналом тревоги по всем пещерам, и "небесные" тут же начинали борьбу с противником.  Но  ловушки и пси-лучи были рассчитаны на фиджи, и, естественно, не могли остановить джинна. К тому же Петр хотел предупредить "небесных" о своем появлении, чтобы дать им возможность подготовиться. Слишком многое он стремился узнать и понять именно здесь.
Петр шел, не торопясь, чтобы дозорные успели сообщить настоятелям горной общины, что странное существо не похожее на фиджи и проходящее сквозь препятствия целым и невредимым, приближается к центральному залу. Перед последним поворотом он ощупал мента-лучом их мыслеформы, и послал несколько фантомных образов, отгоняющих чувство страха. Когда впереди засветился чашеобразный Главный Зал, где джинны не появлялись уже несколько столетий, и многие поколения "небесных" знали о них только по древним рукописям и легендам, Петр почувствовал хозяев. Усилив свечение вокруг себя, закутавшись в телепатический защитный барьер, он предстал перед наиболее мудрыми представителями цивилизации фиджи.
При его появлении, небесные, стоявшие полукругом, побросали незамысловатое оружие и с возгласом приветствия склонили усатые морды до самого пола. Три главных наставника, не разгибаясь, мелкими шажками подошли к джинну и остановились около него. Самый старый, и, похоже, Мудрейший, медленно поднял круглые глазки и, нараспев, произнес:
— Мы не верим ушам, услышавшим приближение твоих шагов. Мы не верим глазам, лицезреющим тебя. Но мы давно ждали твоего появления и безмерно счастливы приветствовать Духа, Живущего под Куполом. Располагай нашими знаниями и нашими жизнями, о посланец Венете. Если мы сможем оказать тебе хоть какую-нибудь ничтожную услугу, то наше существование в этом мире будет оправдано...
— Я так же счастлив приветствовать лучших из фиджи и умнейших из самых мудрых смертных. Я приму вашу услугу, но мне не нужны жизни, поскольку Знания дороже их... Я пришел спросить у вас совета.
— Что могут посоветовать несчастные и преследуемые неразумными собратьями сектанты, всесильному Духу Живущему под Куполом?! Ты льстишь нам, — еще ниже склонился Мудрейший.
— Мы далеко не всесильны и иногда не обладаем тем, чем должны обладать. А сейчас мне нужно узнать одно: что происходит с вашими братьями в Золотом Городе, и что творится в вашем мире. Развиваетесь вы или затухаете... Мы давно не встречались, мудрейшие...
Трое настоятелей переглянулись между собой и перекинулись несколькими мыслеформами на телепатическом уровне, закрытыми всего на один защитный барьер (это был их высший барьер защиты, но Петр не стал разубеждать фиджи: они и сами понимали, что вряд ли то, что считается непостижимым для учеников, является преградой для Духа). Мудрейший вновь обратился к Петру:
— Ты, как всегда — об этом упоминали летописи, — говоришь о самом главном. Позволь отвести тебя в келью и подобрать свитки, которые, может быть, будут достойны внимания Духа, Живущего по Куполом. В тишине, без посторонних глаз, ты быстрее сможешь понять происходящее. И, может быть, потом, сам позволишь задать тебе несколько вопросов.
— Конечно. Покажи, куда следовать.
— Я сам отведу тебя, могущественный Дух, а мои братья принесут все нужное. Мы бы осмелились просить гостя отобедать с нами, но по историям знаем, что вы питаетесь светом.
— Сейчас я бы выпил немного воды...
— Если Дух позволит, мы признаемся в одном деянии, совершенном нами без злого умысла. Недалеко отсюда растет странное растение, которое, по легендам, посадил один из Духов, чтобы оно утоляло жажду. Несколько столетий назад неопытный ученик "небесных" посмел откопать и пересадить кустик на наше поле. Мы ухаживаем за ним и преклоняемся ему. Если ты раскроешь секрет применения этого божественного, но недоступного простому смертному растения, мы приготовим его для тебя...
"Вот хитрецы. Все-таки нашли мой чай. Я еще ничего не узнал, а эти уже хотят раскрыть одну из своих загадочек..."
— Это мое растение, Мудрейший. Я расскажу, как его использовать и даже сейчас сотворю для вас чай. Только сначала вскипятите воду, а пока не будем отвлекаться...
— Мы пришли. Эта келья не будет тесной для тебя?
— Не волнуйся о пустяках, — с этими словами Петр уменьшился ровно вдвое.
— Великий Венете! — изумился Мудрейший и открыл дверь.
В углу кельи лежало несколько жестких подстилок, набитых шерстью дикой кошки. Стены, выложенные, как и тоннель, мозаикой, хорошо освещали каморку. Не успел Петр с сопровождающими войти, как четверо молодых "небесных" внесли несколько десятков свитков. Самые древние и наиболее драгоценные для сектантов принес отмеченный возрастом фиджи, очевидно, Хранитель рукописей. Еще двое учеников держали на толстой перекладине большой чан с кипящей водой.
— Мы доставили все, что может понадобиться Духу, Живущему под Куполом, — прошепелявил Хранитель.
— Благодарю вас, мудрейшие. — Петр вытянул руку, сделал несколько пассов: больше для последующих легенд, чем по необходимости, и из его раскрытой ладони прямо в чан посыпались сушеные листики настоящего гималайского чая. — Оставьте мне один бокал, а остальное возьмите себе, — с улыбкой произнес джинн, — и, если возможно, не тревожьте меня некоторое время.
— Просьба Духа священна для нас, — проговорил Мудрейший и сделал знак всем удалиться.
Когда дверь закрылась, Петр отхлебнул из бокала и взял в руки первый, самый древний свиток. Это была легенда о Флейте, слышанная джинном много раз, но сейчас он совершенно по-новому воспринимал все написанное. Для того чтобы победить "пожирателей", джинну необходимо было понять, что происходит в Золотом Городе и вообще среди фиджи. Поэтому он не пропустил ни одного слова из написанного.

ЛЕГЕНДА О ФЛЕЙТЕ
(Свиток изготовлен мастерами Вами, Куин, Раха и их учениками).

"Однажды, проходя между Землей и Небом, Венете остановился, очарованный звуками, издаваемыми Поющим Деревом, одиноко растущим на склоне горы. На дереве не было ни единого листочка, но ствол, семь раз пронзенный огненной молнией, пел песню пролетающего ветра и горной реки, скользящей меж его засыхающих корней. Внезапно кусок скалы рухнул вниз вместе с Деревом, и оно, обломав все сучья, беззвучно упало к ногам Венете. Бог наклонился, поднял низвергнутого музыканта и прислонил его к небесным всполохам, отчего семь отверстий в стволе засияли радужными цветами. От прикосновения рук Венете ствол превратился в прекрасную Флейту.
Венете долго играл на ней, и от божественной музыки замирали сердца слышавших ее фиджи. И облагораживались души их.
А когда пришла пора Венете покинуть любимых детей своих, дабы далее совершенствовать мир, то созвал он всех фиджи и приказал им пройти по внутренней стороне Флейты. И те, кто выходил из первого отверстия, становились красными фиджи и видели мир только в красном свете. Кто выходил из второго — видели окружающее в красном и оранжевом. Кто доходил до третьего — наполнялся желтым цветом, выходящие из четвертого — синим... Доходящие же до седьмого — обладали видением всех цветов, включая фиолетовый.
Венете приказал построить Храм посреди Золотого Города и перенес туда Флейту, наказав фиджи следить за тем, чтобы не погасло ни единого отверстия. Но прошла первая тысяча лет, и потух фиолетовый луч. И мало стало мудрых, слышащих немой голос Венете. Прошло еще две тысячи лет — погас синий луч. И перестали фиджи летать по небу. И Красные Очи выглянули из-за всполохов. А когда прошло еще три тысячи лет — исчез голубой луч. И красная династия тиранов через страдания и войны начала править некогда свободным народом.
Еще через две тысячи лет пропал зеленый луч. И разрушились храмы Венете. И преследовались стремящиеся к Знанию...
И тут заблистала Гора, давая знать, что Венете не покинул своих детей. Но была похищена Флейта из храма, разрушенного вандалами секты Красных Очей, и пропала неизвестно где..."

Когда Флейта стояла в Золотом Храме, Петр не раз видел ее, и все джинны были уверены, что это Винг создал очередную загадку для фиджи, предостерегая тем самым от неверных действий. Однако сам Винг начисто отрицал свою причастность к ней, и даже немало времени потратил (или только делал вид) на решение этой загадки, но потом как-то охладел и больше не вспоминал о ней. Очевидно, он все-таки что-то обнаружил, поскольку, слишком часто вспоминал Мыслящее Облако и советовал джиннам больше заниматься саморазвитием.
Во время пропажи Флейты у джиннов и так было достаточно проблем, чтобы вмешиваться еще и во внутренние дела этой цивилизации, а Винг давно "блистал". Как видно, джинны упустили что-то важное. И это "что-то" теперь со страшной силой ударило по ним самим.
"Скорее всего в затухании лучей символа фиджи существует скрытый смысл — это не просто красивое предостережение, — подумал Петр, — может быть, это намек на будущий своеобразный Апокалипсис? И если это так, то появление "пожирателей" и расцвет странной секты Красных Очей достаточно точно вписывается в него. Надо что-нибудь найти по ней..."
Петр отхлебнул из бокала и, опять наполнил его до краев. Он бегло просмотрел несколько свитков с описанием тайных знаний "небесных" и остановился на отмеченных символами, не позволяющим проникать в сознание читающего, словах. Свиток раскрывал историю создания секты "Красные Очи". В одно время она привлекла внимание джиннов из-за активности инквизиции и вмешательства в дела королевского двора. Ни одна цивилизация не могла похвастаться тем, что избежала чего-либо подобного, и их деятельность вполне вписывалась в общее развитие. Действие равно противодействию, так что ничего необычного джинны в этом не усмотрели. И, кажется, зря. На всякий случай Петр прошел светлой мыслеформой по свитку и приступил к чтению.
О-У-М.
(Свиток изготовлен мастерами Хомо и Омох).

“Когда погасло третье отверстие Флейты, в небе появились два пятна расположенных на одном расстоянии друг от друга. Но видели их только фиджи, не прошедшие через Флейту Венете: кто по собственному желанию, кого заставили, кто по незнанию, а кто и по неверию. И чем дольше вглядывались эти Фиджи в пятна, тем глубже в их сознание проникала мысль, что это очи могущественного божества, избравшего их слугами своими. Они научились различать красные оттенки и подчинять своей мысли других фиджи. Развивая это умение и скрывая его (что было практически невозможно среди разумных телепатов, и тем не менее было), секта постепенно, шаг за шагом, внушала наиболее приближенным к власти, что Флейта Венете перевернута и создана для проверки и отбора "чистых" фиджи, которые в конце концов должны будут править всеми остальными, наслаждаясь и блаженствуя. А поскольку Флейта перевернута, то лучшие и наиболее нужные Высшему Богу те, кто видит только красные оттенки и не засоряет разум размышлениями о Высших целях существования. Эта идея, благодаря таинственной силе внушения, была поддержана похотливыми "хозяевами" и агрессивными "бойцами" при помощи которых было совершено несколько дворцовых переворотов. Вскоре потомки прошедших красное отверстие заняли королевский трон. История переписывалась неоднократно, на ученых и творцов пошли гонения, целители и обладатели древних знаний карались смертью. А когда погасло четвертое отверстие Флейты, то Храм был разрушен. "Небесные", служившие там — изгнаны или казнены. Воздвигались красные храмы с жертвенниками, забывались науки, а на их место пришли агрессивно-похотливые зрелища. Но потом исчезли пятна на небе, и заискрилась Блистающая Гора, и вера во Флейту Венете и оклеветанную Кобиту-Сутра стала возвращаться к фиджи. Но что-то странное творилось в Золотом Городе, сосредоточившем красных и оранжевых фиджи. Непонятные существа выходили оттуда после праздников, и безумные появлялись в окрестностях, блуждая неприкаянными толпами. А сектанты "Красных Очей" вещали, что погаснет Гора, и это будет означать смерть Венете и торжество их Божества.
Да избави нас, могущественный Венете..."

Петр долго смотрел в глаза безумного фантома, который молчаливо уставился на свернутый свиток со странными значками, а потом, мысленно послав ему приказ материализоваться, со всего размаха, сжатым кулаком врезал двойнику прямо в переносицу: он покачнулся, но устоял. Петр дал еще одну команду и ударил сильней. Фантом завизжал, заскулил, и, кажется, даже заматерился, как бывало мужики в совхозе. Джинн бил вертящийся и воющий ни в чем не повинный "фантик", и остановился, когда агрессия, проникшая в него, несмотря на охраняющие значки, иссякла. Агрессия, направленная на самого себя. Он щелкнул пальцами, как факир, и его двойник распылился. Бокал, разбитый на множество осколков, заставил джинна прийти в себя.
"Эх, Петя, Петя... Все-то мы, джинны, умеем, все знаем. А вот то, что глупость и самоуверенность — это врожденное или приобретенное — не знаем. Когда человеком был, — курочек выращивал, коровок доил, богом для них был, хозяином! Но ведь и тогда знал, что петушок может в носик клюнуть, а бычка совхозного, уважать надо. И побаиваться не мешает... А джинном стал, так для хвостатеньких, тоже сверхсущество, но что, мол, они за свою жизнь узнать могут? Так, послушать, покивать на все их премудрости, благословить да отмахнуться. И отмахивались. Когда к ним озерник в последний раз приходил, ведь говорили "небесные", хвостом в грудь себя били, — почитайте, важно это, ан нет! Некогда, мол, лучше вы послушайте, ума-разума наберитесь и растите, плодитесь, совершенствуйтесь... А как бы эта писанина с тысчонку лет назад нам помогла?.. Хотя тогда ее еще не было. Ну хоть двести-триста. Ведь и пауков-скороходов мы изучали и стрекоз в транспорт превратить хотели, и мышей летучих обследовали, а чтоб от разумных крыс знания взять — нет, не догадались. Гордость допотопная, нас и погубила. Ведь все смеялись, когда озерник об этом рассказывал. И я тоже. Досмеялся. Что за "Красные Очи"? Думали, легенда, все всполохи осмотрели, — ничего не нашли. Духи Венете! Эх!.. Идиоты мы, вот кто."
Войдя в Главный Зал, джинн догадался, что "небесные" слишком серьезно отнеслись к его маленькой слабости. Очевидно, разливу чая из чана, предшествовала длительная церемония, возможно с проповедью, а сам ритуал раздачи настроил фиджи на сверхъестественное. Наиболее молодые (а в Зале собрались почти все "небесные"), сидели, сложив хвосты в магическую восьмерку, и ожидали, чуть ли не мгновенного просвещения. Старейшие, которым хватало лишь сильного желания, левитировали вниз головами, познавая до сих пор непознанное.
Никем не замеченный, Петр устроился в неосвещенном уголке и, сложив около себя свитки, оставив тело, попробовал ментальным лучом еще раз добраться до Дома. И опять ничего не получилось. Луч вернулся назад, и Петру ничего не оставалось, как просто наблюдать за "небесными". Через некоторое время Мудрейший опустился на свое место, и когда его глаза приобрели осмысленное выражение, Петр подошел к нему.
— Как прошла медитация?
Мудрейший посмотрел на джинна и послал телепатический сигнал наставникам.
— О великий Дух, Живущий под Куполом! Мы благодарим тебя за божественный нектар, открывающий врата в неведомое.
— Ладно, ладно, Мудрейший, — Петр слегка улыбнулся, — чай не открывает никаких врат. Он просто утоляет жажду. Но ученикам, — он показал на медитирующих фиджи, — вы можете это не объяснять... Я хочу поговорить с тобой, Мудрейший, и остальными наставниками. Пожалуйста, пригласи мудрых и опытных. Это важно.
Глава "небесных" кивнул и незаметно удалился сквозь небольшой отверстие в стене. Вслед за ним туда же проследовали еще трое фиджи, включая Хранителя. Петр подался за ними. В келье за Залом, куда попал джинн вместе с наставниками, он положил свитки на ковер и внимательно посмотрел на фиджи.
"Поймут ли его просветленные? Поверят ли? Легко обманывать тем, что ты всемогущ и всесилен. Многие захотят в это поверить и поклониться. Но как убедить их в обратном?! И это особенно нелегко, если знаешь, что не имеешь права никого заставлять или внушать. Любое приказание только испортит дело, с которым Петр хотел обратиться к фиджи."
— Мудрейшие и Светлейшие из народа фиджи. Никогда мы не обращались к вам за помощью, но сейчас я хочу вас попросить об одном одолжении.
"Небесные" недоуменно переглянулись, и Мудрейший, прижимая руку к сердцу, произнес:
— Дух, Живущий под Куполом, наши знания и наши души всегда открыты перед тобой. Мы ожидали тебя, чтобы Дух помог нам и объяснил, почему погасла Блистающая Гора, и что делать нам — верным слугам Венете...
— Мудрейшие, я раскрою тайну, которую совершенно необязательно знать непосвященным в таинство Знаний... Блистающая Гора — это один из самых опытных и могущественных Духов, наш брат Винг. Он находился в состоянии медитации, и Память камня перешла к нему. Когда пришло время, и он понадобился остальным Духам, мы вызвали Винга, — Гора перестала сверкать и исчезла...
Наставники в священном ужасе вскочили, и Хранитель с благоговейным трепетом в голосе спросил:
— Винг — это и есть Венете?
— Сядьте, пожалуйста, мудрейшие. Когда-то очень давно, сотни тысяч ваших жизней назад, Винг был таким же смертным, как и вы. Но знание, истинное Знание, сделало из него Духа. Мы очень древние, многое можем и многое знаем. Но мы не всемогущи. И Венете нет среди нас. Поверьте в это, фиджи.
Петр чувствовал, что сомнение и привычка безоговорочно верить Духам борются в душах наставников. Это ломало все их представление о мире и Гармонии, и вселяло в их сердца неуверенность. Петр заговорил снова:
— А теперь я хочу сказать главное. В нашем мире появился странный враг, неведомый даже нам. Судя по вашим свиткам, Золотой Город как-то связан с их появлением. А для того чтобы победить врага, его надо узнать. Я должен сам пойти и все выяснить. Но Духам необходима ваша помощь. Всех "небесных".
Наставники склонили головы и в один голос сказали:
— Приказывай!
— Я не могу вам приказывать. Я вам расскажу. Недавно мы, Духи, и неизвестные враги встретились на поле битвы. Может быть, ее отзвуки достигли ваших ушей?
Наставники дружно закивали.
— Мы уничтожили многих. Но враги узнали тайное Заклятье, которым можно опутать духа и запечатать в сосуд. Мы понесли не просто потери. Признаюсь, что с помощью этого Заклятья нас победили. Четырнадцать сосудов лежит на поле битвы. Ни один Дух не может подойти к нему и помочь собрату. Если бы нашлись фиджи, которые смогли бы услышать слова Антизаклятья, то они могли бы помочь освободиться заточенным Духам.
Наставники, не отрываясь, смотрели на Петра, только Хранитель свитков что-то шептал себе под усы, и когда Петр замолчал, пробормотал:
— Это суггесты...
— Кто?
— Своих Богов сектанты "Красных Очей" называют суггестами. Это они.
Мудрейший посмотрел на Хранителя, кивнул, потом опять повернулся к Петру.
— Скажи, Дух, а остался ли кто-нибудь под Куполом?
— Да. Я все время пытаюсь проникнуть в Дом, но там все то же Заклятье. Чтобы вернуться, мне надо избавиться от врагов, возможно, этих... суггестов. Один я, наверное, мало чего добьюсь.
— Дух, — наставник опять встал, — сегодня мы узнали то, на что другим фиджи не хватило бы и целой жизни. С вами ли Венете или нет, но вы несете Свет. И вы враги наших врагов. Если мы случайно услышим Заклятье,  то сможем донести его до ушей других, которые сообщат третьим, а третьи, наверняка, — четвертым, желающим прогуляться по отдаленным отсюда местам. И если они найдут что-то похожее на...
— Сосуд с узким горлышком... — прошептал Петр, посмотрев в потолок.
— На сосуд с узким горлышком, то обязательно...
— Потрут его руками...
— Потрут его руками и скажут...
—« Приди всадник, имеющий лук, сотворенный из чистого света...»
— «Приди всадник, имеющий лук, сотворенный из чистого света.» И все произнесенное в этом помещении, смешавшись с воздухом, растает в небытии. Это говорим мы — "небесные", и будет так по воле нашей. — И наставники, встав по углам, нараспев произнесли несколько мантр и, сдвигая руками звуки со всех сторон, сложили из них шар, завернули его в один из новых свитков и подожгли.
Огонь, лениво покусывая уголки лощеной бумаги, добрался до середины и, внезапно взорвавшись, разлетелся миллионом искр. Фиджи, стоявшие на коленях пока горел свиток, вскочили, кланяясь во все стороны света. Потом Мудрейший повернулся к Петру и громко сказал:
— Великий Дух, Живущий под Куполом, мы безмерно рады, что ты посетил наше скромное пристанище, дабы показать слабым и глупым фиджи, чего можно достичь, владея Знанием. С нетерпением юных все "небесные" ожидают, что ты покажешь им своё могущество.
— Конечно же, — согласился Петр, — пригласи всех на вершину горы, и я покажу, как сама собой в скале образуется пещера. Думаю, что еще одна помещение, соединенное лабиринтом с этим, "небесным" не помешает?
— Ты, как всегда, добр к нам, Великий Дух.
— Созывайте всех! — произнес на последок Петр и, сделав несколько шагов в сторону выхода, исчез на глазах изумленных наставников.
И тотчас же охрана заметила около скалы вихрь, а чуть позже услышала грохот и радостные крики "небесных".


                Глава 6

"Ты думаешь, что пришел туда, куда хотел?
Нет, это тебя привели сюда..."

Из последних сочинений "элитных"

Солнце, отмечая начало нового дня, осветило землю. Петр размеренной походкой двигался вдоль Кремля Золотого Города, направляясь к месту обитания "элитных". Зона проживания простых фиджи находилась ближе к окраинам, и все попытки "недостойных" проникнуть к Кремлю без надобности пресекались стражниками, если только эта надобность не имела смысла, как, например, исполнение желания особы из королевской династии. Словно в подтверждение этому навстречу джинну попались два солдафона с короткими зазубренными мечами, тянущие за хвост полуживого фиджи из ремесленников, шерсть которого висела клочьями. На теле несчастного виднелись следы от ударов плетеного хлыста, коими элита вооружалась дополнительно, скорее из увлечения модой, чем по необходимости.
— Давай-давай, не оглядывайся! — рявкнул стражник посторонившемуся Петру.
Петр приподнял хвост и юркнул за угол.
"Славное начало дня," — подумал он, сворачивая в низкую подворотню. Внутренний двор, просторный даже для человека, больше напоминал свалку, нежели место постоянных сборищ элиты. Петр находился сейчас перед входом в "Приют элитных". Возле трех ступенек, ведущих вниз в полуподвал, болталась вывеска, и остриженная наголо самка, в непристойной позе, хвостом как бы придерживала ее. Петр спустился к двери и дернул за шнурок колокольчика. За дверью вякнул звонок, послышалось шуршание, и в образовавшуюся щель просунулся розовый влажный нос.
Из помещения заструился "нежный" запашок, который, вместе с вонью внутреннего дворика "приюта", образовал такую ядерную смесь, что у Петра перехватило дух.
— Чего изволит многоуважаемый эл? — вывел из оцепенения джинна вкрадчивый голос из полуподвала.
— Я по рекомендации элфи Матиса к хозяйке, — лаконично ответил Петр, рассматривая в полумраке одноглазого слугу в полосатых коротких штанах с черным ремнем.
— А как ее зовут?
К незнакомым фиджи в любом месте Города относились недоверчиво — охранка знала свое дело, и любые поползновения в сторону власть имущих пресекала беспощадно. Поэтому везде прежде всего говорили сначала о рекомендации, желательно высокопоставленного фиджи. Рекомендация проверялась, и если обнаруживался подлог, виновника тут же сдавали в соответствующие места. Другое дело в бедных районах. Агентов было меньше, но поощрялись доносы, которые к тому же хорошо вознаграждались. Элита же требовала других подходов. Хотя здесь давно уже ни на кого не клеветали в открытую, и тайная служба работала больше для раскрытия внутренних интриг, опять же сплетаемых под боком династии. Что поделать — власть себя охраняла.
— Элла Лора.
Одноглазый пропустил Петра, осмотрел двор и, захлопнув дверь, проводил его в хозяйские покои.
Хозяйка возлежала на низкой кровати с балдахинами и самодовольно осматривала отражение своих бритых чресел на полированной пластине алюминия. Легкий полупрозрачный пеньюар лишь слегка скрывал женские прелести. Двери в ее комнату не было: только матерчатая ширма из двух половинок свободно свисала из-под свода. Слуга зашел за ширму и доложил.
— Пусть войдет, — полусонно пробормотала Лора.
Петр прошел мимо одноглазого, принял горизонтальное положение и предстал перед хозяйкой.
— Эл Джинн, по рекомендации, — Петр слегка наклонил голову и пошевелил посеребренными усами.
— Какой крупный! — воскликнула элла, откровенно разглядывая джинна. Она буквально раздевала его похотливым взглядом. - И что же привело тебя сюда? — похоже на "вы" обращались только к особам из династии.
— Развлечения, элла, развлечения... — Петр снова пошевелил усами.
— Кто может подтвердить рекомендацию? — спросила Лора, но скорее для очищения собственной совести — ей понравился этот эл, такой непохожий на остальных посетителей "Приюта элитных", и, все равно: есть у него рекомендация или нет, она своего не упустит...
— Элфи Матис и...
— Я тебе верю, —перебила хозяйка, — но ты пришел слишком рано... — ей просто не терпелось затащить его на кровать. — Завсегдатаи приходят ко второму хэшу...
Петр тут же раздобыл информацию в мозгу хозяйки о незнакомом ему слове. Оказалось, что это ни много ни мало, как наркотик, вырабатываемый из отборных сортов некой травы, правда, Лора, похоже, сама не знала, где та растет. Способ приготовления сводился к прозаическому кипячению с добавлением пряного. Употреблялся хэш в виде коктейля из отвара помета стрекоз и мшистой патоки в горячем виде... Далее Петр вникать не стал. Только отметил, на какие мозговые центры фиджи он влияет, а также выяснил природу происхождения запаха на точке и во дворе.
"Первый коктейль, он же хэш, принимают после пробуждения, затем в течение дня стимулируют более сильными концентрациями. Отработанный материал — во двор: зачем далеко ходить, везде запах, везде наркотики. С их точки зрения вполне логично, — подумал Петр. — И, похоже, она свой первый уже приняла..."
—Я не завсегдатай.
— Естественно! — Лора изобразила улыбку.
Хозяйка многозначительно потянулась, зевнула и, протянув тонкую лапку, взяла маленький молоток и ударила в гонг. Из-за шторок,  возник одноглазый.
— Гость у нас в первый раз... Сделай все в лучшем виде, — лениво процедила она сквозь зубы, — и подготовь мне все необходимое для выхода...
Слуга привел Петра в зал. Окон в нем не было,  — только несколько квадратных вентиляционных проемов зияли по углам потолка, через которые пробивался свет. Одноглазый фиджи шмыгал из угла в угол, зажигая масляные светильники. Справа, вдоль стены, на полметра возвышался помост, где в беспорядке валялись музыкальные инструменты: обтянутые кожей барабаны разных размеров, несколько труб, две волынки и нечто со струнами. Возле остальных стен, умело украшенных шкурами диких животных, лежали мягкие валики, около каждого находилась скатанная циновка. В центре, на каменном фундаменте, был водружен медный таз, тускло отражавший огни светильников, над ним висел раструб, уходящий под потолок. Фундамент окружал метровый в ширину бордюр, закрытый темно-зеленым плюшем. Одноглазый  расстелил циновки, и предложил Петру устраиваться поудобнее. К слову, ложе рассчитывалось на двоих, о чем слуга предупредил. Затем он исчез и вернулся с плошкой горячих углей и полотняным мешочком, привычно высыпал угли в таз, подул с присвистыванием, вызывая из пепельно-красных кусочков голубоватые язычки пламени, после чего неторопливо, горстями, стал бросать туда бледно-желтый порошок. Дым, поднимаясь по раструбу, выходил через отверстия вверху и, постепенно охлаждаясь, опускался мглистыми полосками до самого пола.
"Еще наркотики, — вздохнул про себя Петр, — с такой стимуляцией они себя просто заживо хоронят..." Не отключаясь полностью, чтобы в любой момент быть готовым к приходу гостей, он перешел в поверхностную медитацию.
К полудню в зале появилась хозяйка, самолично принесшая блюдо с чашками горячего хэша.
— Ну как, эл Джинн, ты себя чувствуешь? — томно осведомилась она, поставив одну из чашек на подставку, и устроилась рядом с Петром.
Джинн слегка испугался продолжения, но в это время донесся слабый звон входного колокольчика. Лора недовольно обернулась, поднялась.
— Доля хозяйки — самой встречать гостей, — оправдываясь, пропищала она, поправляя лапкой короткие усики.
Петр, воспользовавшись одиночеством, выскользнул из тела и,  поинтересовался, кто пришел. Примитивная кибитка, запряженная двумя пауками-скороходами, привезла сгорбленного фиджи в желтой накидке с красным широким поясом. Толстый обрубленный хвост украшали четыре рубиновых кольца. Лора помогла ему сойти и, поддерживая под дрожащую руку, свела вниз по ступенькам.
Через час народу в зале набралось основательно. Прибыло несколько архитекторов, которых, отмечали рубиновые кольца, причем, чем больше их было, тем выше котировался их обладатель. Следом за ними ввалились, распространяя резкие запахи духов, писатели, то ли с любовницами, то ли подругами для развлечений. Потом явились музыканты, под завязку накаченные алкоголем, вырабатываемым фиджи из древесины. Они всей толпой забрались на помост. Толкаясь начали разбирать инструменты, затеяли потасовку, после того как основательно намяли друг другу бока, успокоились и запели нечто ужасающее, даже отдаленно не напоминающее музыку, и тем не менее присутствующие оживились, кое-кто пытался танцевать, невысоко подпрыгивая и дрыгая ногами. Однако женщин явно не хватало, и Лора отправила посыльного в ближайший дом известных услуг, с которым давно был заключен прочный контракт на поставку.
Петр неторопливо, снимал информацию и анализировал ее. В это время прибыли последние завсегдатаи и все места оказались заняты. Слуга поставил к каждой циновки низкие табуретки, на которые расставил маленькие розетки с хэшем, бокалы высококачественного "Мшистого" (первый сорт), плошки с высушенными солеными насекомыми — особым деликатесом в "Приюте", — стимуляторы тела, хмельной табак и животное масло. Потом одноглазый добавил порошка в таз и накрыл его глиняным горшком с множеством длинных гибких ответвлений. Лора примостилась возле Петра, кокетливо обвив его правую ногу хвостом.
— Начинается, — сверкнула она глазами и отрыгнув, засунула в рот трубку кальяна.
В течение часа под завывание и грохот музыкантов раздавалось равномерное причмокивание, чавканье, бульканье, невнятное бормотание и всхлипывание. Петр, наблюдавший процедуру поглощения наркотиков, с интересом собирал данные то с одного гостя, то с другого, отмечая насколько все-таки устойчив организм разумных к подобного рода процедурам. Самым первым опьянел тщедушный старичок из элиты художников. Его сознание раздвоилось, и одна половина, выйдя из головы, витала рядом, лукаво наблюдая за своим носителем. Старичок откинулся на валик, благодушно ощерил резцы и медленно стал поднимать руки вверх, смотря на это действие с двух сторон одновременно. При этом его непомерно толстый язык вывалился наружу, а хвост нетерпеливо гладил лежащую рядом проститутку. Видимо заряд передался ей, и она тоже "поехала", судорожно глотнув несколько раз наркотического дыма, запустила руку в штаны напарника и ожесточенно ей заработала...
Музыканты по очереди прикладывались к хэшу и в конце концов звучание их инструментов стало таким монотонным и вялым, что целиком сливалось в волнообразный гул, который не развлекал, просто давил на психику. Лору, казалось, свалить было невозможно. Она делала глубокие затяжки, запивая  хэшем , и все поглядывала на Петра, ожидая, когда он попробует хоть что-нибудь из дурмана.
Где-то около музыкантов очнулся поэт, и громко выкрикивая слова, подбадривая себя жестами рук и ног, стал отрывисто читать  стихи:

Мне б на левом берегу
Взять бы фиджи. Угу-гу!
Да за левую ногу.
Посадив ее в мешок,
Истолочь бы в порошок,
Да на правый бережок
Не забросить бы, дружок!!

Аудиторию прорвало диким смехом, аплодисментами, а, кто мог, похлопывал хвостом по полу.
— Очень модный поэт, — мурлыкала Лора, — обычно, под него все приступают непосредственно к процессу, но мы немного повременим, правда? Для полноты ощущений.
Петр чуть было не спросил, к какому процессу они должны приступить. И тут он обратил внимание, что начиная с самого утра,  не видел здесь ни одного проблеска белого цвета: он просто отсутствовал — колебания красного света поглощали все.
Покачивающийся одноглазый внес в зал ровный лист, загрунтованный черным (наверное, сажей), прислонил его к стене так, чтобы отовсюду можно было его видеть.
Художники... — тихо шепнула Лора тоном, какой обычно вырабатывается в результате многодневных тренировок: томный и в то же время ничего не обозначающий, нейтральный, однако с некоторым вызовом.
Рисовали трое: первый верхнюю часть, второй — среднюю, а третий — нижнюю. Изображалась любовная игра двух самок, причем самым примитивным образом, но под воздействием стимуляторов,  мазня красным по черному представлялась чуть ли не голографией. Вдобавок от нервного напряжения посетителей "Приюта" трясло, отчего казалось, что рисунок движется.
— Финальная сцена, — объяснила Лора, когда художники откинулись от холста.
Со всех сторон доносились непонятные звуки, и какой-то полусумасшедший голос декламировал:
                Окружность креста,
                Крик куста,
                Кровь креола. 
Красна и чиста…
Недосказанность слова.
Мелодии плесень...
Плесканье печали
О нужности фраз,
Поразмыслив, вначале,
Отброшу слова
Их ничтожно звучанье
Трон трупа, пух перьев,
Огня трепетанье
Мне страшно, мне больно!..
Но я наслаждаюсь...
Я страхом живу, я ему поклоняюсь
Я им упиваюсь
Я им наполняюсь
Мне страшно...
Мне страшно...
Не плачу, не каюсь.

Петр внутренне содрогнулся. Уж на что полуразумны летучие мыши, но среди них он не чувствовал себя так подавленно. А здесь, среди разума... Как ни крути, но это сборище, кроме разврата и болотной похоти ничего не сможет вынести на этот свет. Ясно. Пожирателями здесь и не пахнет.
И вдруг,  Петр громко и чисто сказал:

Когда каменный дождь
Похоронит тебя под собой,
Не спеши отыскать свое имя
На звездах погасших.

Музыка стихла, и воцарилась неописуемо прекрасная тишина. Некая немая сцена в борделе, где каждый, словно играя в "замри-отомри", застыл в том положении, что пришлось на последнее слово. Несколько секунд спустя, раздался общий вздох разочарования, мол, мы думали ты новый, модный, а ты так, пофилософствовать вздумал, да только не туда пришел. И все продолжилось в обычном ритме.
Лора презрительно скривилась и отодвинулась от Петра.
— Фи! Какой некультурный. Весь кайф согнал, — она сокрушилась о потерянном вечере: такой партнер ей был не нужен. — Я, конечно, сожалею, но тебе лучше исчезнуть, — равнодушно добавила она.
Петр кивнул, приподнимаясь, но что-то вспомнив, наклонился к ней и спросил:
— Откуда у тебя деньги на все это, — он обвел взглядом зал, — ведь никто не платит...
Она удивленно вскинула голову, — он для нее уже просто не существовал и, отвернувшись, присоединилсь к молодой самке, неумело обслуживающей "элитного". Но она не знала, что Петр умеет читать мысли и, помимо воли ответила: "Красные Очи, болван, кто же еще".
Петр неторопливо прошел к выходу. И, поднявшись по ступенькам, тело фиджи Джинна медленно растворилось.
А веселье самого престижного среди "элитных" сборища продолжалось, и к концу его вряд ли кто помнил придурковатого гостя эллы Лоры.


Глава 7

"Если ты не хочешь служить нашему Богу, то зачем вообще нужен?..
Ибо, кто не с нами, тот против нас..."

Из проповедей настоятелей Храма "Красных Очей"

Фри-Кирн две тысячи пятьсот двадцать восьмой — по прозвищу Мохнатое Сердце, ведущий свой род от Кирна семьдесят пятого, прошедшего через отверстие флейты, проверял посты вверенного ему отряда стражников. Он с привычным ожесточением поругивал судьбу-злодейку, низвергнувшую его с должности начальника Королевской стражи до обычного командира шести десятков тупоголовых болванов, патрулирующих по Городу. И надо было именно ему дежурить в тот злосчастный вечер, когда насквозь провонявший мшистым напитком писклявый мажор с тонкими ушами выползал на шести конечностях (включая нос и хвост) из покоев старшей дочери Короля. Да еще начал кусаться и обзывать отвратительными ругательствами задержавших его стражников. Мохнатое Сердце всего-то отхлестал пьянчужку хвостом по обвисшим усам да окунул его пару раз в бочку с дерьмом... Кто мог подумать, что третий племянник восьмого Настоятеля Храма "Красных Очей" может выглядеть, как последний грабитель или слуга?! Хорошо, что не разжаловали в простые стражники — охранять клетки с хищным мхом или не отправили на тюремные нары, где хрюкают от обжорства "жирные".
Но тот, кто с самого детства был зачислен в гвардейский отряд и по закону Рода должен занимать высокий (для фиджи, прошедшего сквозь отверстие не выше оранжевого) пост, никогда не смирится с таким падением. У Фри-Кирна еще остались связи и знакомства, и если вдруг восьмой Настоятель когда-либо станет одиннадцатым, то...
Щелки глаз начальника отряда сузились, и жажда мести заискрилась в мутной красноте зрачков. Злоба, дошедшая до предела, искала себе выход, и Фри-Кирн уже представлял, как незаметно подойдет сзади к какому-нибудь дремлющему (а еще лучше — занимающемуся любовью с толстой, обязательно толстой, потаскушкой) и с разворота, перевернувшись через голову, обоими ногами врежет по...
Внезапно краешком глаза Фри-Кирн заметил свечение и почувствовал, как мысль, такая четкая и сладостная, тоненькой ниточкой потянулась ввысь, увлекая за собой все его сознание. Тело рухнуло на желтый тротуар и осталось лежать на нем без дыхания. Но сознание... продолжало существовать само по себе: тысячеметровой ленточкой оно взлетело прямо до всполохов, свернулось в оранжево-красный клубок и упало на дно  прозрачного сосуда.
— Прости, Фри-Кирн, но мне  нужно твое тело, — услышало сознание Голос.
— Что это? Зачем? Кто это?.. — в страхе вскрикнуло сознание.
— Не волнуйся. В нужный момент ты получишь его назад. А пока отдохни... Здесь тепло и уютно. До встречи, — и Голос стих.
— Ничего не понимаю, — спокойно и даже равнодушно подумало сознание. — Может быть, я уснул по дороге, или меня убили? Но если я могу существовать, значит, ничего страшного не произошло. Может быть, это дом древнего Венете. Или судилище Бога с красными очами? Все может быть... Но как здесь благостно...
— Прости, что снова тревожу, — опять раздался Голос, — но я прихвачу пару твоих мыслишек. Понимаешь, надо как-то вжиться в образ, привычки там всякие...
— И-и-и?.. — удивленно пискнуло сознание.
— Я так и думал, что ты не будешь возражать. Прощай! — и Голос исчез.
Тело Фри-Кирна несколько раз дернулось и рывком поднялось на ноги. Выпрямившись, насколько позволяла положенная по должности сутулость, Фри-Кирн огляделся по сторонам, и все той же походкой продолжил обход. Но привычная агрессивность исчезла, и внимательный наблюдатель мог бы заметить некоторые странности не присущие начальнику патрульного отряда. Только давно не было в Золотом Городе внимательных наблюдателей, которых заинтересовали бы такие мелочи, как перемена характера командира отряда.
А Фри-Кирн поверхностно, если не сказать небрежно, проверил посты. Не сделал замечание стражнику, когда увидел пустой сосуд из-под мшистого напитка третьего сорта. Затем, не задерживаясь, Мохнатое Сердце отправился в родовой Нор - особняк, где, отпустив слуг, заперся в просторной спальне. Рухнув на постель, он закрыл глаза, и расслабился. Фиолетовый двойник тела,  принял обличие Петра, что могло бы свести с ума любого, кто увидел это. Однако Фри-Кирн считал себя слишком молодым, чтобы обзаводиться вечно ноющей и недовольной женой.
Джинн сотворил бокальчик с горячим чаем, слегка подслащенным, что, как утверждали ученые ЕГО времени, способствовало умственной деятельности.
Петр не знал, с чего должен начать завтрашнее утро. То, что должность командира патрульных. Имелась маленькое зацепка. Знакомство Фри-Кирна с родственником одного из верховных представителей секты "Красные Очи". Это надо использовать, укрепив знакомство еще одной встречей. Наверняка, приближенные к руководителям секты, вроде дяди знакомого Фри-Кирна, обладают защитным барьером и смогут кое-что заподозрить, если Петр Мохнатое Сердце начнет действовать слишком открыто. Само по себе это не представляет серьезной угрозы, но если они имеют прямой выход на суггестов... Это  может быть опасно для Петра. "И не является ли то, что джинны прозевали быструю деградацию цивилизации, — подумал Петр, — прямым подтверждением, что суггесты, подсовывая в нужный момент "задачки", сумели провести Духов, Живущих под Куполом и создать  опорную базу для  необходимых им целей. Как связаны безмозглые монстры с монстрами, знающими похороненное под пластами Времени Заклятье на джиннов? Как связаны угасания отверстий Флейты Венете и появление суггестов? Что нужно могущественным и сильным, (это Петр испытал на себе), суггестам ,от потихоньку приближающейся к своему закату цивилизации?.. Приближающейся к закату... К закату... Появление сверхсуществ, не являющихся детьми Мыслящего Облака (если б было наоборот — джинны это почувствовали и насторожились), ни его побочным материалом (кто-кто, а сам "побочный материал" может об этом судить), именно в упадок этой мыслящей цивилизации... Здесь должна быть какая-то ниточка. Как-то все это взаимосвязано..."
Петр встал с пуфика, из крыльев стрекоз, и несколько раз прошелся по спальне. Потом снова наполнил бокал горячим "божественным" напитком. Его взгляд скользил по бурому потолку с бледными изображениями групповых совокуплений бритых фиджи, стенам, измалеванным портретами поверженных врагов рода Кирнов. Взгляд упал на постель и остановился на бездыханном теле начальника стражи. И тут...
Петр вскочил на ноги, озаренный догадкой. "Нить... Нить... Нить... — повторял он многократно, пока не успокоился и не смог продолжить рассуждения. —Конечно же... Что может быть нужно сверхмогущественным существам от загнивающей цивилизации?! Только то, что еще больше укрепит их могущество — тело! Если я смог вытащить сознание из фиджи, уцепившись за нить его мысли, и завладеть телом, то суггесты, очевидно, могут это не хуже меня. И те безмозглые монстры уходящие из Золотого Города, не что иное, как простая материальная оболочка, созданная для суггестов. Это их облик здесь, на НАШЕЙ планете.  Значит, они не могут материализовать энергию сами! Суггесты пользуются помощью антиразвивающейся цивилизации... Почему? Любой джинн может и должен уметь материализовываться. Это становится ясным, если ты... если ты принадлежишь этой Вселенной, этому Времени, и взращен этой же энергией. Вот... Суггесты не соответствуют, по крайней мере, одному из этих пунктов. А чему или кому они тогда принадлежат?.."
Даже для джинна, полученных за неполный час откровений, было многовато. Петр почувствовал опустошенность, словно его связь с чем-то необъятным, оборвалась. И джинн, безмерно уставший, внезапно уснул сном обычного человека. И нечто большое подняло его и положило рядом с телом Фри-Кирна. Но самое удивительное, — Петр увидел сон. Это было не прощупывание будущего и не оценка сложившейся ситуации. Это не было связано с реальностью, если джинны вообще могут быть связаны с понятием реальности детей Мыслящего Облака. Обыкновенный сон.
Снилось ему, что идет Петр к себе в коровник топить котел и слышит мычание телки Изауры, которая должна вот-вот, в первый раз, отелиться. Бросается Петр к ней и видит, что вместо теленочка лежит рядом с мамой, сморщенный, отвратительного вида пятирогий монстр и приветливо ему улыбается. Петр, испугавшись, крестится, падает на колени и читает молитву. А мерзкий новорожденный в такт качает головой и серьезно повторяет за ним слова. А потом ложится на бочок и... умирает. Петр хватает лопату, вытаскивает тело во двор и пытается закопать его в углу, возле забора. А когда опускает в яму отвратительное тело, оно хватает Петра за грудки и тесно прижимает к себе. И чувствует скотник, как обрушивается на его спину земля, а монстр растворяет ЕГО тело в себе. Проваливаются они сквозь землю, все дальше уходя в ее недра, и на другом конце планеты, со свистом рассекая воздух, навеки слившись воедино, вырываются в глубину космического пространства. Здесь монстр растворяется, превращается в пучок сизой энергии и щупальцами начинает обволакивать звезды, высасывая из них желтую кровь. А Петр, дрыгая руками и ногами, с нарастающим ужасом следит за происходящим. А монстр, огромный, разбухший, насытившись, поворачивается к скотнику и шепчет тихо-тихо: "Ты мертвец, джинн..." И смеется. Отвратительно громко смеется...
Колокольчик звякнул еще несколько раз, и разбудил Петра. Он лежал на кровати, а перед ним почтительно склонился один из  старых слуг.
— Ваша воинственность... Уже близится полдень, и я пытаюсь вас разбудить в течение десяти минут, — начал было оправдываться слуга.
— Сколько раз тебе говорить, старый идиот, что каждое утро нужно начинать с улыбки и пожелания здоровья!
— Вы ни разу не говорили этого, ваша оранжевость... — слуга  растерялся.
— Теперь говорю. Выйди и зайди снова. Хотя, постой. Зачем ты меня будил?
— Вам надлежит быть в три у тюремных нор, ваша воинственность. Через два дня состоятся гладиаторские бои...
— С какой стати?
— Вы запамятовали: назначен общий сбор городской стражи, ведь бои соизволят посетить королевские особы, а в городе полно безумных. Сегодня большая чистка.
— Никуда я не пойду. Проваливай.
— Но ваша оранжевость, это приказ министра порядка...
— Пусть "жирные" слопают этого министра вместе с его порядком... Хотя нет, ты прав. Неприятностей у меня и так хватает. Приготовь-ка завтрак, я скоро выйду.
— Все готово, ваша воинственность.
— Хорошо, иди.
Когда слуга вышел, Фри-Кирн потянулся, спустился на пол, едва заметно раздвоился и несколько секунд летал кругами, а потом стал обычным Фри-Кирном две тысячи пятьсот двадцать восьмым. Но Петр усиленно искал ответы на мучавшие его вопросы.
"В Золотом Городе каким-то образом создают материальные тела для суггестов. Это уже кое-что. Очевидно, это происходит в Храме "Красных Очей", и если настоятели связаны с таким серьезным делом, то, наверняка, имеют что-нибудь на случай появления таких, как я. Опасно. Необходимо подчинить себе мозг одного из настоятелей, и как следует его выпотрошить. Возможно, именно восьмого... По крайней мере, я уже владею полезной информацией. Вопрос в другом: откуда здесь могли появиться могущественные существа, не принадлежащие Вселенной? А что мы знаем о Вселенной? Все межпространственные контакты происходят на уровне Мыслящих Облаков, а мы — отщепенцы, неизвестно для какой цели существующие... Может, мы призваны искать другие Мыслящие Облака? Вот именно: а не иное ли это Мыслящее Облако, которое хочет потеснить наше? Тогда почему наше, не оказывает сопротивления? То могущественнее? Это что, поражение?! Вряд ли. Мыслящее Облако, насколько я понял Винга,  никогда не проявляет бессмысленной агрессии. А эти суггесты вытягивают сознание из бедных фиджи... Может быть, в этом уголке мироздания нарушена Гармония, и суггесты посланы, чтобы... О, великий Венете, что я болтаю!" — Петр вдруг вспомнил Винга, руководящего атакой на монстров, и устыдился попытке оправдать врага. Да, врага, кем бы они там ни были. Он вспомнил, что приговорен к смерти. Он должен уничтожить суггестов, и сделает это. Во чтобы то, ни стало.
"Итак, им нужны тела, которые сами суггесты создать не могут. Тела материализуются в Золотом Городе, — Петр подвел итоги своим рассуждениям. — Уничтожив место, где их производят, я смогу лишить врагов материала, а значит, новой силы и возможности передвижения по планете. Главное — определить, где их создают и из чего... Из чего? Нам для материализации необходима энергия, при сгущении которой получается "пустышка" — форма без содержания. Она наполняется качествами и эмоциями, какими мы ее сами и наделяем. А если представить, что мы можем воздействовать на чьи-то мысли, но не можем материализовать энергию. Как получить желаемое? Заставить тех, на кого мы воздействуем, создавать телесный образ, необходимый нам, из СВОЕЙ энергии. Выход энергии среди обыкновенных представителей любой цивилизации наиболее силен во время... во время... сильного эмоционального напряжения! Правильно!!! Соответственно, если представить, что во время службы в Храме, фиджи чувствует эмоциональное возбуждение. А при умелом руководстве, которое может исходить... от настоятелей, создается необходимый образ, то при усилении он может материализоваться. Вот она — разгадка! Скопление фиджи, заряженных на одну волну и... монстр готов. Но и во время публичных казней, скажем, ведьм или "небесных", убедив всех, что беды исходят от них, тоже возможно... очень даже возможно. Но первое — служба в Храме..."
Фри-Кирн спустился в гостиную к накрытому для него столу, неторопливо позавтракал и, не отдав обычных распоряжений, вышел на улицу.


Глава 8

"Иногда художники должны оставлять холст девственно чистым..."

Джинн Василий

Здание Храма "Красных Очей" заметно выделялось среди городских построек. Петр медленно прошелся вдоль Храма и, нос к носу столкнулся со своим, вернее, Фри-Кирна знакомым.
— Как успехи, служивый? — спросил безусый повеса в грязно-серой хламиде, обменявшись принятыми среди их касты приветствиями.
— Какие там успехи... — отмахнулся Петр, прикидывая, как лучше использовать встречу.
Тут же в голову пришел отличный план. "Для начала я воздействую на паренька таким образом, чтобы он почувствовал вину передо мной, совсем маленькую. Сделать это надо так тонко, чтобы связь между нами поддерживалась постоянно. Если кто-нибудь пожелает залезть в мой мозг, в лучшем случае увидит необъяснимую связь на уровне чувств. Здесь привязанность друг к другу не возбраняется. Суггесты, конечно, сразу меня обнаружат, правда, будь они здесь, я бы почувствовал. "
—  Ты ждешь кого-нибудь? — спросил повеса, заглядывая за спину Петра.
— Нет. А ты?
— Назначил встречу одной шкурке, но что-то не видно...
 Петр осторожно начал воздействие.
— Слушай, — оживился знакомый, — ты никуда не торопишься?
Петр неопределенно хмыкнул.
— Там сегодня, — юноша кивнул на Храм, — особое жертвоприношение перед предстоящими боями, где будет «сам»... Пойдем за компанию? — Безусый обнял Петра. — Клянусь левым красным оком, ты давно здесь не бывал!..
Петр изобразил короткое раздумье.
— А после зайдем в кабак, и дунем по бокальчику "Мшистого"!
— Ну, ты свой, вояка! — воскликнул знакомый, увлекая джинна в одну из шести дверей Храма.
Напротив каждого входа, сверкали мозаичные рубиновые глаза — главный символ веры фиджи. Свет отвесно падал из маленьких отверстий под потолком, дополняя тление бездымного порошка желтоватого цвета. Неожиданно Петр заметил в стене рядом с полом белое сверкание. Невероятно! Приглядевшись, он понял: это те самые двенадцать драгоценных камней, что лежали в основании стен Золотого Города и являлись основой его защиты. Вот, значит, куда они девались. Вытащили камушки.
Петр огляделся. Народ, расположившийся у стен, смотрел на массивный постамент, который пока пустовал. Над ним висел помост с высокими поручнями. Никаких признаков телепатии не наблюдалось. Неожиданно ударили в гонг. Через некоторое время звук повторился, и удары посыпались непрерывно, наполняя пространство Храма низким протяжным гулом. Из-за драпировки, в проход, двинулись две колонны стражников в блестящих кирасах с короткими мечами и, огибая постамент, перекрыли пять входов для простых фиджи. Следом, под тот же гул, вышел второй отряд и встал с внутренней стороны линии, лицом к жертвеннику. Последний отряд окружил постамент.
Петр с неподдельным интересом смотрел на зрелище, поражаясь организованности. Удары в гонг неожиданно прекратились, и в гнетущей тишине, появилось двадцать младших настоятелей секты, ведущих трех белых фиджи. Они размеренным шагом взошли на жертвенник и замерли там. Белые, одурманенные наркотиками, не могли твердо стоять на ногах, и их приходилось то и дело поднимать. Снова зазвучал гонг, и десять средних настоятелей показались в проходе, неся инструменты для умерщвления. Вообще, Петр замечал, что цивилизации гораздо быстрее создают предметы убийства, нежели что-то продлевающее жизнь. Двое держали в руках медные подносы, периодически соединяя их в ударе. И наконец Петр увидел тех, кто, безусловно, будет концентрировать энергетический выплеск. Три верховных настоятеля Храма, неторопливо спускались по лестнице на помост. И тут же по толпе прокатился вздох. Когда "красные" расположились наверху, служение началось. Бедным белым фиджи связали руки за спиной и, грубо толкая, поставили спинами друг к другу. Мрачно сверкнули обнаженные кривые ножи...
Вой гонга опять достиг предела и смолк. Один из настоятелей занес нож, и... Петр почувствовал, как верховные начали свою работу. Каждого по отдельности они, естественно, не могли прощупать — слишком много народу. Зато, выявляя необычные сигналы, будь то желтый или оранжево-желтый, жестко подавляли их и настраивали на общий выплеск. Добрались они и до Петра с его знакомым. Тому досталось с двух сторон: джинн тонко поддерживал связь, и настоятель, вовсю орудовал, в его голове. Бедняга просто взмок от такой борьбы, но ничего не мог поделать. В конце концов, Петр ослабил воздействие. Настоятель, добившись своего, проскочил дальше. Он даже не заметил Петра.
И вот уже пролилась первая кровь. Слова заклятий сыпались в пространство, сопровождаясь ударами гонга и надрезами кожи несчастных ножами. Самый пик наступил, когда наполненные кровью подносы, опрокинулись на головы народа, распространяя сладковато-терпкий запах. Петр чудовищным усилием воли держался, чтобы не воскликнуть: "О, Великий Венете, сделай что-нибудь, дабы прекратить это безумие!" Но одна эта мысль помогла бы обнаружить его. И тогда все пойдет прахом. За ним начнется охота не только со стороны "краснооких". Он открыл глаза. Возбужденная толпа неистовствовала: размахивала руками, кричала, плевалась и хрипела. И верхние, подливали масла в огонь. "Это они во всем виноваты!!! Они не признают наших законов и порядков! Так пусть же их возьмет к себе..." И Петр понял все.
Едва дождавшись окончания, сосредоточившись на собственной защите, чуть ли не в первых рядах он покинул Храм. Выйдя на волю, он позволил прорваться мыслям, которые в какой-то неуловимый момент собрались в логическую цепочку.
Материальные тела суггестов рождаются не здесь. Маловато выплесков. Это только прелюдия, первичное накопление. Все основное случится позже. Бои? Казни? Где это произойдет?..
Сворачивая в переулок, он вдруг обернулся, словно что-то подтолкнуло его. Может, покинутый знакомый вспомнил о кабаке?
По брусчатке, торопливо семеня к тюремным норам, двое патрульных тащили за хвост безжизненное тело Кирси. Четверо стражников в развевающихся широких накидках молчаливо следовали за ними.


Глава 9

"Сегодня мы не знаем, что будет с нами завтра,
но сегодня мы знаем, что было с нами вчера.
Но мы не всегда знаем, что было с нами позавчера."

Из изречения "небесных"

"Только Любовь. Только с Любовью. Только о любви и во имя Любви."

Из кодекса белых ведьм

Петр смотрел вслед процессии. Он понимал, что видит белую ведьмочку в последний раз, — в тюремных норах ее обезглавят, предварительно истерзав замечательное создание. Тряхнув головой, Фри-Кирн заспешил следом.
— Стоять всем! — крикнул он впереди идущим, приняв начальственную осанку.
Патрульные и стражники вздрогнули, остановились, но добычи не бросили.
— болваны! — скороговоркой выпалил он, вплотную подходя к страже.
Растерявшиеся патрульные отпустили хвост Кирси и встали в подобострастную позу, принимаемую по команде "смирно".
Фри-Кирн вытаращил глаза, обошел всех, заглядывая чуть ли не в рот. Внимательно осмотрел Кирси. Били ее не сильно. Так, для порядка.
— Откуда? — так же быстро спросил джинн, пощелкивая зубами. — Молчать!!! — тут же добавил он, видя, как низший по чину из команды собирается открыть рот. — Я у тебя спрашиваю... — он ткнул в перевязь первому патрульному.
— Ваша воинственность... Ваша оранжевость... это приказ Аль-Зарина, племянника восьмого настоятеля Храма...
Петр  уничтожил говорящего взглядом. Тот затрясся и присел: племянник был далеко, а Фри-Кирн — вот он, рядом.
— Ты у меня сейчас джигу исполнишь, в полный рост!! — рявкнул Петр.
Джига — своеобразный танец, служивший наказанием для стражи. Исполнялся он на цыпочках до тех пор, пока ноги не переставали что-либо чувствовать.
— Кто у тебя командир, безмозглый?! — командным тоном прорычал Петр.
— Фри-Кирн две тысячи пятьсот двадцать восьмой! — бойко ответил патрульный.
— А что сказано в приказе патрульной службы под первым, вторым и третьим пунктами?
Служивый натужно стал вспоминать. Огромным усилием воли он отыскал в памяти необходимое, и выдал дрожащим голосом:
— Патрульный королевской службы подчиняется в первую очередь Королю и особам, принадлежащим к его роду. Пункт второй. Министру порядка и особам, принадлежащим к его роду, а также начальнику королевской стражи. Пункт третий. Командиру отряда патрульных...
— Хватит! Где там указано про племянников настоятелей? — вкрадчивый тон командира окутал фиджи от ушей до хвоста. — Вот такой вам приказ. — Петр слегка помедлил, и, ухмыляясь, произнес: — Сейчас разыщите этого племянника и скажите, чтобы он засовывал свои приказы... Придумайте сами, куда... Ясно?!
— Но... Ваша оранжевость. Ее велели доставить к нему домой...
"Ага. Позабавиться захотел, красноокий", — подумал джинн.
— Я спрашиваю — ясно?!!
— Так точно! — гаркнули служивые.
— Исполняйте... А здесь я сам... разберусь, — уже спокойнее сказал Петр.
Стража поспешила скрыться с глаз грозного начальника.
"Хотя, скорее всего, племянник не станет ничего делать с ними. Наябедничает настоятелю, а он по своим связям начнет вычислять Фри-Кирна и, поймав, засадит в тюремные норы. На большее, не согласятся оранжевые. Оскорбление настоятеля (или его родичей) карается жестоко, но министр порядка не даст спокойно отрубить голову своему подчиненному. Они и без того зуб друг на друга точат... Значит, впереди светит тюрьма. Что ж, пока это входит в мои планы..." — думал Петр, осторожно поднимая Кирси и устраивая ее легкое тело у себя на плечах. Старый слуга, первым встретивший хозяина, затрясся от страха при виде необычного "воротника" на шее хозяина.
— Ваша оранжевость... — его облысевшие и морщинистые лапы с тупыми когтями нервно теребили передник. — Ваша оранжевость... Это, что же, в доме теперь ведьма будет?!
Фри-Кирн молча зыркнул на собравшихся к этому времени слуг и прошел в свои покои. Прислуга тихо перешептывалась.
— Эй! Как вас там?! — высунулась голова хозяина из спальни.
— Да, ваша оранжевость, — вытянулся старый слуга.
— Давай-ка, сообрази на стол чего-нибудь вкусненького и это... Как у нас с ванной?..
— А что с ванной? — всполошился слуга.
—Готова она или нет?
— Сейчас будет готова, — старик шикнул на кого-то, махнул хвостом: две служанки быстро удалились. — Обедать изволите у себя? — подобострастно полюбопытствовал он.
— Да. И на двоих, хотя не надо. Давай на одного. Я не голоден.
Челядь разбежалась исполнять волю хозяина, а Фри-Кирн, закрыл дверь на засов, и для верности придвинул к ней позолоченный сундук.
Он долго чародействовал над Кирси: восстанавливал поврежденные части затылочной кости, воздействовал на психику, уничтожая страх. Напоследок ввел Кирси в медитативный транс и, усевшись рядом, стал терпеливо ждать ее возвращения в реальность.
— Все готово, — поскреб в дверь слуга.
Петр воплотился в Фри-Кирна, отодвинул сундук и открыл дверь. Впустил слугу с подносом и еще троих, тащивших за ручки овальную деревянную ванну, наполненную горячей водой.
Указав жестами куда все поставить, Петр отпустил прислужников.
Кирси медленно приходила в сознание. До боли знакомый силуэт маячил перед глазами. "Я, наверное, умерла и стою на пути во врата Судилища. Сейчас сам Венете будет взвешивать мои плохие и хорошие поступки..."
—Как ты? — Петр задумчиво смотрел на ведьмочку.
— Где я? — прошептала Кирси, сжимая голову тоненькими ручками. — Я уже умерла?
—Нет, — Петр усмехнулся, — все в порядке. Ты жива и в безопасности.
— Ах, Петр! — она протянула к нему руки. — Я помню, со мной произошло что-то ужасное... Кажется, меня хотели убить... Да! Ты меня спас?..
—Ладно, ладно тебе, — он погладил ее по голове и, почувствовал какая приятная у Кирси шерстка.
— Как ты успел... Смог... — ведьмочка высвободилась из-под руки, встала, стесненно поправляя края одежды. — Ты знаешь, я не чувствую страха. Помню, что пришла в Город, вопреки своему обещанию не ходить сюда, помню, как искала тебя... не знаю, почему, но сердце, — она тронула грудь, — подсказывало мне... Потом я пряталась от какого-то отвратительного аристократа, от стражи... Но не из-за страха... — Кирси огляделась. — Где мы?!
— В доме начальника патрульных...
— Ты послан мне свыше, Петр... — ее взгляд упал на шкуру Фри-Кирна. — Ой, что это?
Петр потрогал свою "одежду".
— Мое временное прибежище в Золотом Городе, весьма необходимое.
Кирси заглянула в глаза джинну особенным, не привычным для фиджи, взглядом.
— Что я могу сделать для тебя?!
Петр невольно смутился.
— Ничего.
— Петр, миленький, — она скользнула к нему на колени. — Я обязана отблагодарить тебя. На что мне жизнь среди всего этого, если единственного... — ведьмочка пыталась подобрать слово, — единственному уважаемому я не могу подарить частицу нежности.
Кирси, в чем-то похожая на гейшу, вновь встала и, покусывая кончик хвоста, лихорадочно о чем-то думала.
— Ты можешь сейчас, прямо здесь стать этим... — она показала на тело Фри-Кирна.
— Конечно.
— Ну давай! — ее глаза сверкнули.
— Кирси, не дури, — Петр похолодел, — тебе необходимо принять ванну, подкрепиться и готовиться в дорогу. Я спрячу тебя в более надежном месте. Жилище Фри-Кирна не очень подходит для тебя. Сюда скоро придут...
— Петр, ну пожалуйста, — умоляющим тоном произнесла она.
Джинн махнул рукой.
— У тебя будет время увидеть это в спокойной обстановке...
Но Кирси не слышала его или не хотела слышать.
— Возьми меня, Петр, возьми... Я накопила столько любви и нежности, что ни один из ныне живущих смертных никогда не сможет познать подобного... Я обязана дать тебе любовь... Возьми меня...
Слова застряли в горле у джинна. Смутные воспоминания нахлынули на него, что-то теплое, ласковое затрепетало в груди.
— У нас ничего не получится, дорогая моя белая ведьмочка... — грустно произнес джинн. — Даже если я создам себе самое лучшее и совершенное тело фиджи... Я никогда не занимался... не в своем теле и не могу представить, как это будет происходить, что при этом буду чувствовать я... ты...
— Ну почему!!? — вскрикнула Кирси. — Почему ты не хочешь попробовать?
— Боюсь, что кроме стеснения и неудобства, мы ничего не сможем дать друг другу.
— Ты слишком разумный! — неожиданно заплакала она. — Ты не можешь на какое-то мгновение отрешиться от всего и просто взять мою любовь. Она не требует ничего, кроме того, чтобы ее взяли! Ох, какие мы разные!..
Петр подошел к ней, прижал к себе вздрагивающее хрупкое создание.
— Я знаю, Кирси, у тебя щедрое и доброе сердце. Я знаю, что ты можешь просто так дарить любовь, но... мы не созданы друг для друга. Мы связаны с тобой всего лишь разумом. Разве нельзя любить только разумом...
— Как ты можешь так говорить!!! — она отскочила от него, дрожащая, беззащитная. — Что ты понимаешь в этом?! Ты так погряз в своих задачах, что забыл даже, как надо разговаривать с матерями сущего!
Петр криво усмехнулся.
— Если б ты знала настоящую матерь сущего... Впрочем, это не имеет значения. Конечно же, ты права, прости меня, пожалуйста, — он сел, уставший, и подавленный непонятной силой Кирси.
Кирси, всхлипывая, свернулась клубком у него в ногах.
— Расскажи мне, как это было у вас, у людей, — тихо попросила она.
— У людей? — переспросил Петр, пристально вглядываясь в ее такие искренние, большие и чистые глаза. — Мне будет очень трудно все это переживать заново, прости...
Они замолчали, каждый по-своему воспринимая такой неожиданный поворот в отношениях представителей двух разумных цивилизаций, так похожих и... непохожих друг на друга.
— Скажи, Петр, — Кирси приподняла голову, — ты ведь всемогущий, почти, как Винг?
И он упустил из внимания то, что она упомянула Винга.
Джинн присел рядом.
— Я очень многое могу в этом мире.
— А скажи, можно оставить мой разум, мое сознание, а тело создать...  подобное вашим женщинам?
Слова, повисли в воздухе пушистыми снежинками. Завораживающие, притягательные в своей простоте.
— То есть... Как... Вообще... — Петр окончательно растерялся. — Это, конечно, возможно, но там... привычки, ощущения...
— Петр, — Кирси резко выпрямилась, закрывая ручкой его губы, — я знаю, на что иду. Я знаю... Я верю, что любовь разумных не может отличаться. Она имеет разные оттенки. И весь мой опыт, весь бесценный дар, вся моя интуиция, ведь все останется при мне, правда? Только другое тело, но какое это будет иметь значение для нас? Неужели, ты отвергаешь меня?! Сомневаешься?! Возьми меня, мое желание, весь трепет любви в моем сердце пусть будет нашей путеводной звездой...
— Да, Кирси, пусть будет по-твоему. — Петр не смог устоять перед напором маленькой белой ведьмочки.
Он поднял правую руку.
Петр чувствовал себя волшебником, магом, чародеем, творцом. Он по частицам лепил желание Кирси, сгущая энергию ее трепетного сознания. И он чувствовал, насколько мало его умение по сравнению с тем, ЧТО она имела в себе. Бесполезной ношей упала белая шкурка к его ногам, и полупрозрачный стройный силуэт качнулся в токах эктоплазматических волн. Ему было легко и просто формировать материю: практически все сделала Кирси силой своей любви...
Джинн не устал, нет, он разом потерял всю защиту, когда величественная и прекрасная женщина, совершенной красоты, медленно шагнула к нему, раскрыв бездонные голубые глаза.
— Теперь ты видишь, что может сделать Любовь? — тихо спросила женщина, опускаясь перед ним.
Петр не мог сказать ни слова. И только где-то в груди рвалось, билось и стонало сердце, наполненное прекрасным...
Они лежали на малиновом покрывале и блаженно молчали. Или молча блаженствовали. Время обычным ритмом двигалось сквозь них. Или они шли сквозь время.
Петр открыл глаза и хотел что-то спросить, но влажная, с приятным запахом ладонь запечатала рот.
— Обратно... Только осторожно, пожалуйста. У меня очень кружится голова...
И Петр, выплывая из сказочной эйфории, частица за частицей, переносил Кирси обратно. С тревожным, непонятным самому себе сожалением. Он боялся, что вдруг сейчас ожившая ведьмочка сверкнет глазами, взмахнет хвостом, и все окажется сном, галлюцинацией, сладкой иллюзией, несбыточными грезами разума. Но нет, Кирси загадочно улыбалась, завязывая на себе широкий пояс.
— Да... — барьеры один за другим восстанавливались в Петре, но что-то неизвестное, ускользнувшее в уроках Винга, собственном опыте, существовало теперь в нем. Близкое, родное. Такое притягательное и памятное, как... ЛЮБОВЬ
— Представляешь, женщина среди "небесных", в роли послушницы!
— О! Я буду прилежной ученицей, если ты иногда будешь посещать нас... — шутила Кирси.
Вдруг Петра невольно передернуло. Откуда она знает про "небесных", Винга? Почему она так спокойно относится ко всему???
Кирси смотрела на джинна.
— Я теперь все знаю, Петр. Ведь мы давно не виделись, и много  интересного произошло со времени нашей встречи...
— Но как? — Петр был потрясен.
— Знания.
— Но я добывал Знания опытом. Долгим опытом...
— А как их получили а-Джи? — Кирси лукаво прищурилась.
— А-Джи? Но ты же не а-Джи... Постой...
— Нет, — перебила Кирси, — мне их дал Винг.
Петр рассмеялся и, повернувшись к телу Фри-Кирна, приготовился к перевоплощению.
— Что??? — до него не сразу дошел смысл сказанного.
— Спокойно, мой хороший. — Кирси подошла к нему и погладила по голове. — Я сейчас все тебе расскажу. Это займет немного времени. Присядь... — В ночь перед вашей битвой Винг нашел меня. Не спрашивай, откуда он знал обо мне, — предупредила Кирси его вопрос, — возможно, он сделал это в тайне от тебя. Но ты помни, что Винг очень любил и уважал тебя. Не потому, что тогда, в ваш Апокалипсис был знак спасти тебя... Это что-то большее. Мне этого пока не понять... Винг  многое сумел предусмотреть. И он дал мне Знания. Я ведь белая. Мои предки умели не только летать. И у меня, как видишь, получилось. И теперь у тебя есть помощник среди нашей цивилизации, не просто помощник, а продолжатель твоего дела. Видишь, и здесь Винг успел все продумать...
— Но как же?.. — Петр хотел еще что-то спросить, но неожиданно все понял: недавние события обрели ясность. — Эх, Винг, поэтому они смогли тебя скрутить... Мог бы сказать мне...
— А зачем?
—  Я хоть как-нибудь смог бы подготовиться.
— Нет, — Кирси покачала головой, — подготовиться смогла я, а ты прошел еще один этап... Винг не мог допустить непредвиденных случайностей и, как я теперь понимаю, в вашей битве помог, из всех, именно тебе остаться здесь и продолжать свое дело. А я!.. У меня будет ребенок от тебя, теперь я знаю это точно...
Второй раз спросить "что?" у Петра не хватило духу. Он просто открыл рот.
— Кирси, милая! — Петр чуть не прослезился.
Он действительно поднялся еще на одну ступень вверх.
Через полчаса, пробираясь окольными путями, они вышли из Золотого Города, и направились к "небесным".
— Хочешь освободиться от материального, и немного полетать, — предложил Петр.
— Я... У меня плохо получается. Не хватает опыта, — посетовала Кирси, — ты знаешь, для того чтобы постигать необходимо время, много времени. Иначе, я не попалась бы так глупо...
Петр обошел Кирси с другой стороны.
— Это не сложно. Теперь времени у тебя будет в избытке. "Небесные" очень хорошие фиджи. Настоящие разумные, вот увидишь. Тебе понравится у них.
Кирси улыбнулась.
— У меня все равно нет выбора, но я верю тебе.
— Ох, плутовка!
— Плутовка? А что это означает?
Петр надолго задумался и серьезно пояснил:
— В моем времени любимых... представительниц противоположного пола было принято называть ласковыми именами.
— О! Мой дорогой плут, ты действительно смог взять любовь!
Джинн рассмеялся той серьезности с какой Кирси воспринимала его время.
— Да, я тоже хороший ученик...
Тоннель по-прежнему светился желто-зеленым цветом.
— Как здесь красиво, — шепнула Кирси.
Петр кивнул и сказал:
— Попробуй послать короткую мыслеформу о нашем приближении.
— Это необходимо?
— Конечно. Здесь не принято появляться без предупреждения.
Кирси сосредоточилась и... у нее получилось. У перекрестка она встрепенулась.
— Здесь что-то нехорошее, Петр, так неприятно...
— Ловушки, — отозвался джинн, — для непрошеных гостей.
К моменту их входа в Зал все уже были в сборе. Мудрейшие, согласно ритуалу, поклонились и поприветствовали джинна.
— Ты сегодня необычно предупредил нас, — сказал наставник.
— Это не я, — ответил Петр, в свою очередь приветствуя "небесных". — Я бы хотел поговорить конфиденциально. У меня есть для вас хорошие новости.
Наставник кивнул и они, направились вместе с еще несколькими мудрейшими и Кирси в келью за Залом. Теперь здесь стояли низкие скамейки с приборами для питья чая. Когда все расселись, наставник спросил:
— Дух имеет снисхождение сообщить нам хорошую новость?
— Да, — джинн отхлебнул чай, — как видите сегодня я пришел не один...
Мудрейшие склонили головы.
— Твой друг — наш друг.
— Это не мой друг, — Петр сделал паузу, — это намного больше. Кирси... — Мудрейшие вновь склонили головы, — очень многое имеет от Духов, Живущих под Куполом. У нее будет ребенок, — Петр погладил ее по руке, — который в будущем, возможно, сыграет важную роль в истории вашей цивилизации. На время своего отсутствия я доверяю вам заботу о ней.
— Это очень благородный и достойный Духа поступок, — поклонился Хранитель. — Мы оправдаем твое доверие и сделаем все возможное для твоего друга.
Петр посмотрел на улыбающуюся Кирси.
— Я думаю, она не доставит вам больших хлопот. Сам Винг давал ей Знания.
При слове Винг "небесные" радостно оживились.
— Это великая честь для нас, — заключил наставник. — Однако мы тоже имеем для тебя приятную новость. Разреши сообщить?
— Конечно.
— Помня наше соглашение, мы направили несколько толковых учеников к тому месту и, в скором времени следует ожидать результатов.
— Молодцы! — не удержался Петр.
— О, это самое малое, что мы можем выполнить для тебя.
— Что ж, благодарю за гостеприимство, но меня ждут в Золотом Городе. — Петр встал. — Кирси расскажет вам обо всем. Мира и Света! — джинн обвел всех взглядом.
— Позволь проводить тебя? — наставники встали.
— Не стоит, меня проводит Кирси, а с вами, я надеюсь, мы скоро увидимся...
— Ты будешь осторожным? — спросила она, когда они вышли в тоннель и остановились.
— Я всегда осторожен и благоразумен.
— Я... Мы... — она запнулась, смутилась. — Все будем ждать тебя.
— О, Венете, — полушутя - полусерьезно вздохнул Петр, — помоги мне в моих скромных начинаниях!
Кирси радостно улыбнулась.
— Я, наверное, буду по тебе скучать...
— У тебя не будет времени на это. "Небесные" хорошие и ненавязчивые учителя, поверь.
— Да...
— Береги себя... — Петр пошел по тоннелю.
— Береги себя... — словно эхо отозвалась Кирси.

— А вот и наш неуважаемый Фри-Кирн! — сказал суетливый племянник, находившийся в окружении пятнадцати стражников, увидев Петра. — Взять его!
Воины кинулись к Фри-Кирну.
— Стоять на месте! — рявкнул он.
Стража в недоумении остановилась, обнажив короткие мечи и опустив алебарды, поглядывая то на одного, то на другого.
— Как принадлежащий к древнему роду, я имею право на неприкосновенность, и ты прекрасно знаешь об этом.
— А мне плевать на твое право! — подпрыгнул нервный Аль-Зарин. — Ты, суконец, уже второй раз встаешь на моем пути. Пора бы понять, что такие штучки со мной не проходят!
— Я имею право, — отчеканил Фри-Кирн.
Племянник как-то скис.
— Куда ты ее дел?
— Проводил в Кремль. Но сначала вдоволь натешился, — не моргнув ответил Фри-Кирн и отстегнул перевязь с мечом.
— Ладно, отведите его в тюремные норы. Там разберемся.
— В какие, господин? — почтительно спросил старший команды.
— В ближайшие! — раздраженно бросил Аль-Зарин, — и предупредите там, что по приказу восьмого настоятеля.
Фри-Кирн бросил меч под ноги Аль-Зарину. Слуги, сгорбившиеся и несчастные, смотрели на хозяина, как бы сочувствуя, но на самом деле сожалея о потерянном заработке.
— Теперь у вас будет другой распорядитель, — сказал Фри-Кирн и принял горизонтальное положение.
В голове у Аль-Зарина на какое-то мгновение шевельнулась мысль, что Фри-Кирн не должен так себя вести: он обязан кусаться, истерически, неистово кричать, но... мысль проскользнула и исчезла. Конвой сомкнул кольцо, и кавалькада зашуршала вперед.


Глава 10

"Сильнейший, не выживает. Он дольше мучается."

Шутка надзирателя

Тускло фосфоресцирующие зрачки, вырванные из глазниц саламандр, едва освещали тюремный коридор. Тело Фри-Кирна, предварительно  обработанное ударами поднаторевших в своем деле специалистов, волочили за хвост по скользкому, "благоухающему" нечистотами полу, два стражника. А третий, лениво пережевывая траву, запах которой перебивал даже смрад коридора, изредка помогал сослуживцам, пиная по голове Фри-Кирна. Естественно, что любой нормальный фиджи должен был либо сразу окочуриться, либо несколько дней лежать без движений, зализывая раны. Но нормальный фиджи знал, что ожидает его в тюремной норе, и поэтому не растрачивал силы на бессмысленное сопротивление. Наоборот, надзиратели привыкли к покорности подопечных, и, как могли, вымещали на них лютую ненависть к окружающему миру. А возможность помять бока опальному начальнику королевской стражи — не мог пропустить ни один надзиратель: на теле Фри-Кирна не было и сантиметра живого места. Но все предварительные этапы тюремного заключения лишь детские шалости по сравнению с тем, что ожидает впереди. Учитывая слабое телосложение, и аристократическое происхождение, Фри-Кирн был обречен. Был бы обречен, если забыть, что в тщедушном теле фиджи находился джинн. А Петр, обеспокоенный только одним — ни в коем случае не выдать себя, безропотно разрешал попинать Фри-Кирна. Он даже анализировал состояние надзирателей до и после процесса избиения в спектре цветного излучения. Было забавно наблюдать, как ожидающие очереди малиново-бурые похотливые создания, наполнялись ярко-оранжевой агрессией по мере приближения к объекту. А сделав по четыре-пять ударов, желтели и, умиротворенные вытирали потные плешивые лбы. Выше желтого им не подняться. Слава Венете, что эти угрюмые твари никогда не опустятся ниже красного. Для такого действия нужен извращенный, но все-таки интеллект, а этим гориллам, точнее, крысам в самом прямом смысле, не дано и пародии на разум. Хм, "цивилизация"...
Тем временем "цивилизация" доволокла своего соплеменника до "Комнаты последнего приема пищи". Конечно, это большое расточительство — подкармливать почти мертвое тело, но традиции заведения неукоснительно выполнялись. В этом был определенный шик. Вот, мол, мы не какие-нибудь садисты, "мы заботимся даже о последних преступниках, совершивших злодеяние перед обществом". Эти слова, произносимые министром порядка с высоких трибун, вызывали слезы умиления у населения в период между просмотром похотливых представлений и гладиаторских боев. Забота же ограничивалась миской с полусырыми, очевидно, умершими от голода, речными пиявками, да небольшим кувшином "Мшистого" полуторагодичной выдержки, ровно на три глотка. "Комната последнего приема пищи" была еще знаменита тем, что будущие сокамерники могли впервые увидеться именно здесь. В тюремную нору всех запускали одновременно. Выходил оттуда только один — выживший. Он назывался "жирным" и становился кандидатом на гладиаторские бои. Для звания гладиатора "жирному" необходимо пройти еще одно испытание — победить противника, уже имеющего опыт борьбы. Такой вот путь предстояло пройти Петру, для выполнения своего замысла. Можно, конечно, сразу вселиться в какого-нибудь гладиатора, но тогда будет невозможно проследить шаг за шагом деградацию личности фиджи и увидеть самое дно их падения. Даже в такие минуты Петр оставался Духом, Живущим под Куполом.
Жри, оранжевый! — услышал новый заключенный ворчание надзирателя, и миска вплотную приблизилась к носу. — Жри, пока тебя самого не сожрали!
— Спасибо, — джинн затаился, а Фри-Кирн слабо улыбнулся.
— Что?! — надзиратель нахмурился и повернулся к напарнику. — Слышь, он улыбается.
Второй внимательно посмотрел на Фри-Кирна.
— Показалось тебе.
— Пауком буду, — ухмыльнулся первый.
— Вы знаете, очень вкусно. — Фри-Кирн посмотрел на обоих и снова улыбнулся.
— Видишь...
— Вижу, — второй задумался, а потом участливо спросил: — Может ему еще врезать?
— Не надо. Свихнулся немного, наверное, — неуверенно произнес первый. — Надо же было у служителя Храма девку уволочь, сволочь. Да еще белую ведьму.
— Говорят, он оранжевый от семьдесят пятого.
— Да хоть от третьего. Надо совсем из ума выжить, чтобы связываться с бесцветными.
— Тс-с-с... Они не любят, когда их так называют.
— А кто услышит? Эти что ли? — надзиратель обвел взглядом два десятка обнаженных фиджи. — Они уже никто. Падаль...
— Ладно, давай запускать. Эй, вы! — крикнул он младшим надзирателям. — Заталкивайте их в нору!
Одна из тринадцати дверей вокруг "Комнаты последнего приема пищи" открылась, и надзиратели, по одному, стали закидывать туда визжащих и кусающихся приговоренных. Нескольких безумных, имевших несчастье повстречать на своем пути суггеста, как и положено, закинули вместе с остальными — для затравки. Некоторые фиджи не сопротивлялись: они готовились к предстоящей борьбе. Когда надзиратель замахнулся, чтобы ударить Фри-Кирна по голове, тот внезапно увернулся и все с той же обезоруживающей улыбкой произнес:
— Не утруждайтесь, пожалуйста. Я как-нибудь сам, — и полностью распрямив сухощавое тело, спокойно вошел в дверь.
Вслед за ним закинули  остальных.
— Знаешь, — первый надзиратель подошел ко второму, — если этот дохляк, после такой обработки, может прямо держать спину, я не удивлюсь, когда именно он выйдет отсюда, — полушепотом сказал он.
— С ним в норе Хромой Огарок. Он положил не одну сотню, а в рукопашном, просто непобедим. Приходилось его связывать при обработке.
— А хорошо обработали?
— Не очень... На этих гладиаторских боях начальник тюрьмы хочет поставить на него. Маленький сюрприз.
— Все равно. Ставлю два к одному на оранжевого.
— Пять к одному на Огарка. И если позднее, чем через восемь часов — десять к одному.
— Принято.
И надзиратели, возбужденные от сделанных ставок, поспешно удалились. За ними последовали стражники, заключавшие пари между собой. Остались только двое, сторожить нору, впрочем, тоже поспорившие на щелбаны.
Если в конце коридора висел полусумрак, то в тесной тюремной норе невозможно было увидеть даже кончики собственных усов. Мокрые от пота тела, прижавшись к круглым стенам норы, затихли, выжидая кто первый НАЧНЕТ. Четверо безумных, почувствовав общее напряжение, взъерошили шерсть и, стоя посередине, заскулили, постепенно повышая тон. Петр (для которого темнота — не помеха) внимательно осмотрел сокамерников. Над всеми цветами доминировал оранжевый, оттенявшийся скорее страхом, нежели злобой. В нескольких местах пробивался оранжево-желтый — там готовились к настоящей борьбе за выживание. И лишь от одного исходило слегка замутненное, но все же желтое свечение. Огромный, с десятком шрамов по всему телу фиджи быстро приспособился к темноте и приближался к почти такому же рослому сокамернику. Очевидно, он знал, как надо себя вести в тюремной норе и, когда это НАЧНЕТСЯ, хотел в первую очередь покончить с главным конкурентом. Как он думал — главным.
Внезапно нижняя часть стены покрылась зеленоватой рябью. Петр вспомнил, что безумные не убегают из Города, а со всех окрестностей пробираются сюда, потому что зеленый — природный цвет — доводит их до бешенства. Именно это использовали начальники тюрем, когда для затравки подсаживали в каждую из нор лишившихся разума. Как всегда, это сработало.
Четверка бывших фиджи, с пеной у рта, стекающей по вытянутым, как струны, усам, бросилась на стены, сшибая с ног стоящих на пути заключенных. Истерически взвизгивая, последние метнулись в стороны, натыкаясь на тела, пуская в ход зубы и, у кого имелись, когти. Не прошло и нескольких секунд после появления зеленого свечения, а вся нора превратилась в клокочущую, визжащую, рычащую массу. Тело Фри-Кирна, за мгновение до атаки безумных, резко взметнулось к своду, и джинн сделал вид, будто цепляется когтями за стены, на случай если кто-то решит посмотреть через решетку. Это хоть и было нереально — допрыгнуть до потолка, — но не так вызывающе, каквисеть в воздухе. Он сразу заметил, как испускающий желтое свечение огромный фиджи, одним прыжком оказался рядом со своим главным соперником и острым когтями вонзился ему в глаза. Когда противник с воплем ярости и боли завертелся на месте, нападающий, улучив момент, остановил его мощным ударом в морду и впился зубами в шею. После чего накрылся трупом и, стал ждать окончания битвы. "Браво! —усмехнулся джинн, — зачем себя утруждать, если все сделают сами жертвы?"
"Может прекратить это самоистребление, — подумал Петр, наблюдая за происходящим. — Накрыть умиротворяющим куполом... Только что это даст? В соседних норах так же будут уничтожать друг друга. А если накрыть всю тюрьму, то в остальных, продолжится то же самое... Прозевали мы эту цивилизацию. Впрочем, как и свою. О, Венете, как мало надо разумным существам, чтобы превратиться в простых тварей. Ведь и оправдание этому есть — борьба за существование. Существование... Слово-то какое... скользкое. Как кровь... А виноваты вот такие "жирные", безумные, больные и здоровые, убийцы и жертвы только в одном — они слишком послушны тому механизму, который называется обществом. Власть имущие пересмотрят моральные ценности, а остальные, ликуя, их поддержат. И сами загрызут тех, кто будет против. А потом расплачиваются. Кто жизнью, кто разумом. Вот и вишу здесь, под потолком, и вывожу простое решение задачи, наблюдая за настоящим безумием. Как же — сверхсущество, отторгнутое Мыслящим Облаком. Хоть и не по своей воле, но если бы Винг тогда меня не спрятал, пополнил бы я это Облако?! Нет! И давно бы сгнил прах мой, а сознание... Кто знает, где было бы мое сознание. Может быть, вот в этих... Да и в нынешнем виде лучше мы их?  Я здесь для того, чтобы убить СВОИХ врагов. Для многих из них, суггесты — боги. И когда была битва, отличалась она от этой бойни? Битва злых духов с добрыми, и битва фиджи. И там и там ставка — жизнь... Хотя для нас все-таки была битва за Свет и Добро. За НАШУ планету, да и за этих фиджи тоже. А что получает победитель здесь? Возможность продолжить убийства на арене, под возбужденные вопли неуправляемой толпы. Существование... Продление своего шутовского "я". Вот и выживают в таких норах закоренелые убийцы, а те, кто хоть немного задумается, — обречены на смерть. Противно все это. По животному как-то. Просто по животному."
Визг, рычание и вопли внизу постепенно затихали. В живых осталось только трое совершенно истерзанных фиджи. И здесь, сбросив с себя мертвое тело, на середину норы вышел верзила. Он спокойно прошел к ближайшему врагу, остановился и проткнул ему горло острым когтем. Проделав то же с остальными беднягами, фиджи глубоко вздохнул и склонился над последним поверженным. Раздалось мерзкое чавканье.
Петр незаметно спустился вниз и подошел к нему сзади.
— Что ты делаешь? — шепотом спросил он.
— Ем, — пробормотал фиджи и, вдруг осознав, что в норе остался еще кто-то, резко отскочил в сторону и развернулся.
— Ты откуда взялся?! — выкрикнул он, выкатив глаза.
— С потолка. — Петр показал взглядом, откуда. — Ты зачем ешь себе подобного?
— А ты что не знаешь, сморчок, что гладиатора кормят убитыми им. Всех гладиаторов, — поняв, что перед ним противник, значительно уступающий в телосложении и силе, фиджи успокоился. — На свободе я уже много раз пил кровь своих жертв. Ничего страшного. Хочешь попробовать... Перед смертью?
— Чьей? — невинно удивился Петр.
— Твоей, конечно, дохлятик. Неужели ты думаешь, что сможешь победить Хромого Огарка?! — фиджи рассмеялся.
— Это не самое сложное в жизни. А вот скажи, зачем тебе выживать? Ведь все равно когда-нибудь убьют на арене...
—Посмотрим. — Огарка насторожило дохлячье спокойствие. — Жить в любом случае лучше, чем быть мертвым. К тому же живой может сбежать на волю, а мертвый уже никуда не убежит... Как ты спасся в этой заварухе?
— Запрыгнул на стену и отсиделся. Я тоже умирать не тороплюсь. Умный.
— Акробат значит, — Огарок чуть приблизился к Фри-Кирну. — Но ведь одному из нас все равно придется умереть. Как ты думаешь, кто это будет? — он приблизился еще немного.
— Конечно, ты! — Петр на секунду пожалел, что они все не перегрызли друг друга.
—Сейчас проверим, — глаза Огарка налились зловещим огнем, красным от наглости заморыша.
— Подожди. А ты не хотел бы перед смертью узнать, КОГО хочешь победить?
— И кого же? — Огарок приготовился к прыжку.
— Смотри. — Тело Фри-Кирна стало набухать, увеличиваться в размерах и вскоре заполнило половину норы. —Как думаешь, кто останется жить?
— К-кто т-ты? — залепетал, прерывающимся от страха голосом, Огарок.
— Твоя смерть... к сожалению.
— Н-нет! Нет!!! — заорал Огарок и в последнем приступе страха, изо всех сил бросился на противника, обнажив страшные желтые резцы.
Он хотел впиться в горло вставшему перед ним чудищу, но пролетел сквозь него, врезался в стену, и уже мертвым сполз по ней, оставляя кровавый след.
— Эх, Огарок, Огарок. Не видел никогда фантомов. Не знаешь, что такое зрительная иллюзия. Прости, что так получилось. Я не питал к тебе злобы... Какой же грязный мир, в котором мы с тобой... существуем. — Петр отошел в угол меньше всего забрызганный кровью и, раздумывая над ситуацией, стал ожидать, когда откроется дверь. Только для одного из двух десятков, вошедших...
По инструкции, строго соблюдаемой надзирателями, новоиспеченного "жирного" держали в норе с трупами не менее двенадцати часов (а обычно около двух суток), дабы он проникся ненавистью к окружающим, духом будущих битв на арене и приобрел привычку к поеданию побежденных. Но поскольку у вышестоящих начальников сомнений в том, что "жирным" станет Огарок, не существовало, то едва часы пропищали положенное время, как дверь открылась, и Фри-Кирн услышал команду: "На выход, "жирный"". Он, не торопясь, поднялся с холодного пола и вышел в "Комнату последнего приема пищи", делая вид, будто ее освещение необычайно яркое для его глаз. Наверно, так и вели себя все. Пряча голову под левую руку, он услышал удивленный ропот надзирателей.
— Я же тебе говорил... Молодец, хилятик!
— Не может быть! Победить Огарка?
— Давай, гони монету. Этот, видно, живучий. Если сломает гладиатора, то поставлю на него десять к одному.
— Тихо ты... Разорался... Придем в караулку, — отдам. А будешь кричать, — желающих много станет... Эй вы, чего стоите?! Сажайте на цепи и пошли. И если кто кому расскажет, — шкуру спущу, а потом в нору брошу и скажу, что так и было, ясно?!!
— Ясно! — дружно ответило несколько голосов.
Фри-Кирн почувствовал, как металлическая петля сжимает горло, а на каждую конечность вешают тяжелую цепь, даже к хвосту что-то привязали. Медленно, со всеми предосторожностями, видимо, "жирных" уважали больше, его провели по знакомым коридорам, затем по освещенным и широким проходам и вытолкнули на круглую площадку, усыпанную мелким песком. По краям, за алюминиевой сеткой, располагались десятка три удобных кресел, в которых сидели важные фиджи. Рядом с, растолстевшим до неприличия, стоял выигравший пари надзиратель и что-то нашептывал. Вид ожиревшего, был весьма недовольным.
— Ладно,  посмотрим... Снимите с него цепи и вызывайте гладиатора. Если проиграет новенький,— переведу в стражники. Если выиграет, — станешь... посмотрим сначала, что-то не нравится мне это...
Фри-Кирн, как и положено "жирному", пока с него снимали цепи, бросал хищные и одновременно затравленные взгляды по сторонам и даже попытался укусить за хвост одного из стражников, за что получил удар дубиной. Резко подпрыгнув, он развернулся в воздухе и перекусил ее у основания. Лицо толстого несколько просветлело, и он позволил себе улыбнуться, наблюдая с какой быстротой улепетывают стражники с арены. А тем временем Петр обдумывал, как поступить с гладиатором. "Мыслеформы уплотнять нельзя — слишком много зрителей... Наверняка, кто-то из сидящих принадлежит к "красным" — уж им-то раскрываться и вовсе не надо. Придется его своими руками..."
Все гладиаторы, выступающие на тюремных аренах, не имели личных хозяев и были непригодны для поединков в Колизее. Каждый, получивший серьезную травму, но при этом победивший и выживший, отбраковывался и поступал в полное распоряжение начальников тюрем. Если "жирный" выживал не случайно, то у него имелись шансы пройти и этот отборочный этап. Если случайно, то гладиатор не позволял уйти с арены живым. Противник Фри-Кирна — высокий и жилистый гладиатор с одним глазом и огромным рваным рубцом от плеча до ноги, уверенно двигался на всех четырех конечностях. Он оценивающе, взглянул на соперника, и искорка радостного удивления промелькнула в его глазе. Встретить такого тощего противника на тюремной арене — значит прожить еще несколько дней. До следующего поединка.
Решив не слишком затягивать бой, гладиатор, сразу бросился на Фри-Кирна. В два прыжка преодолев арену, он применил свой коронный прием — удар хвостом между глаз. Хвост с оглушительным щелчком врезался в песок как раз там, где только что стоял Фри-Кирн. Отточенная во многих схватках реакция спасла одноглазого от ответного удара ногами пролетающего над ним тела. Гладиатор, перевернувшись, поднял облачко песка, крутанув хвостом по арене, направляя его в лицо противника, а сам подался в сторону, выставил обе лапы с острыми когтями и рванулся вперед, целясь в сонную артерию противника. Фри-Кирн, повернувшись вполоборота, одним движением протер глаза о шерсть, и припав к арене, замер , и в момент, когда гладиатор оказался над ним, нанес резкий удар ему в живот. «Жилистый», подлетел вверх и, грохнулся спиной на песок. Он попытался подняться, когда когти Фри-Кирна вонзились в горло, и гладиатор, затих навеки. Раздались громкие удары хвостами по креслам, — публика выражала полное удовлетворение. Толстый фиджи улыбался. Надзиратель (теперь уже старший) сиял. Разгоряченный Фри-Кирн (Петр и правда здорово рассердился на зрителей) бросился на сетку и перекусил несколько прутьев. Это убедило начальника тюрьмы, что новый гладиатор просто обязан выйти на стадион. Под охраной телохранителей он подошел к самой сетке и, фамильярно похлопывая надзирателя по носу, изрек:
— Ну что ж, славненько. Вряд ли кто поставит на Фри-Кирна. А мы погреемся на этом немного. Как ты думаешь, Фри-Кирн, стоит на тебя ставить?
— Заходи ко мне, посмотрим.
— Перестань... Мы же с тобой не раз вместе выпивали. Не я тебя сюда упек. Чего ты сердишься? Да, бывший начальник Королевской стражи — гладиатор. Это звучит. А ну-ка, отойдите все, — сказал он телохранителям и надзирателям, а шепотом обратился к Фри-Кирну: — Слушай, я создам тебе вполне приличные условия. Не буду выставлять на торги, сам стану хозяином. Хотя это запрещено, ты знаешь. Дам хорошую пищу, "Мшистого", девочек. Мне позарез нужно чтобы ты завтра выиграл. Сам великий Красный со своей семьей будет на стадионе. У настоятелей Храма сильные бойцы, но ведь ты и без этого точишь на них зуб. И если победишь завтра, а я укажу на тебя министру порядка, который, будь уверен, доложит  Королю. Понимаешь? А я сделаю свои маленькие денежки. Все поставят на гладиаторов Храма, выигравших несколько раз, а я — на тебя. Хм... — начальник тюрьмы усмехнулся. — Я думал, что будет Огарок, но если ты его победил, Фри-Кирн... Никто бы не подумал, что в тебе столько силы... Выиграешь? Мне надо знать точно, по старой дружбе, а? — он едва заметно подмигнул.
— Я не собираюсь умирать!
— Вот видишь. И тебе хорошо и мне...
Толстый одобрительно посмотрел на рваную сетку и, обернувшись к публике, громко сказал:
— Уважаемые! Торгов сегодня не будет. Этот гладиатор поступает в распоряжение министра порядка!..
С отдаленного места привстал невзрачный фиджи и, одев повязку служителя Храма на голову, монотонно произнес:
— Великий настоятель будет недоволен вашим решением. Новый гладиатор обладает непонятной силой и ловкостью, несвойственной его телосложению... Он может понадобиться Храму для выяснения природы этих явлений.
— Простите, уважаемый А-Гры-Харм две тысячи тридцать шестой, я понимаю ваш интерес к новому гладиатору. Но в последнее время Храм забирает практически всех выдающихся бойцов под свою опеку, всегда находя для этого веские основания. В данный момент новый гладиатор находится в состоянии... гм... небольшого возбуждения, что сказывается на раскрытии резерва сил. Что же касается непонятной силы, то не стоит забывать, что в гладиаторских боях еще ни разу не выступал потомок оранжевых ниже сотого. А Фри-Кирн — бывший начальник Королевской стражи, гвардеец, потомок семьдесят пятого, что подтверждает состоятельность теорий, выдвинутых Храмом, об избранности Красных и оранжевых. И министерство порядка считает справедливым решение оставить бывшего начальника, по недоразумению ставшего гладиатором, под свою опеку и поручить ее непосредственно мне...
— Вы несколько забываетесь, уважаемый Сик-Торн тысяча сто двадцать второй, говоря о недоразумении. Фри-Кирн вмешался в дела Храма, а это преступление против всего народа фиджи.
— Конечно, конечно... И мы возьмем на себя труд позаботиться о том, чтобы он как следует исправил свою ошибку.
— Я доложу о нашем разговоре одному из верховных настоятелей...
— Как вам будет угодно. Я же, в свою очередь, доложу министру порядка, перед тем, как он пойдет на доклад к великой Красности... Я надеюсь, вы не хотите столкновения фанатиков и армии из-за такой мелочи?
— Мы оба погорячились, уважаемый Сик-Торн, — невзрачный снял повязку и сел на место.
Зрители, не шевелясь, наблюдали за словесной дуэлью двух давно враждующих организаций. Когда диалог закончился, сидящие толстосумы встали и, раскланиваясь направо и налево, направились к выходу. Подождав, когда все уйдут, поднялся храмовник и, бросив короткий оценивающий взгляд на Фри-Кирна, вышел. А начальник тюрьмы, напряженно улыбаясь, сделал знак увести гладиатора и быстро направился на доклад к министру, хорошо зная, что храмовники не прощают обид. Подстраховаться никогда не мешает.
По дороге он молил бога с Красными Очами да и древнего Венете тоже о том, чтобы на завтрашних боях победил его старый собутыльник и новый подопечный — Фри-Кирн две тысячи пятьсот двадцать восьмой, ведущий свой род от Кирна семьдесят пятого, прошедшего через Оранжевое отверстие исчезнувшей Флейты Венете.





                Глава 11

"То, чего вы боитесь, находится внутри вас.
Победив себя, вы очищаете мир вокруг..."

Из трактата "небесных"

"Да возвеличатся низкие духом. Да будет каждому по злобе его."

Завет Бога с Красными Очами

Стадион не смог вместить всех желающих. За много часов до  начала боев вокруг Золотого Города расположились сотни фиджи, пришедшие из окрестных поселений и даже из самых дальних захолустий, чтобы насладиться зрелищем. Колизей был оцеплен пятью рядами стражников. Между рядами возводились бревенчатые барьеры, дабы сдержать натиск толпы. По стенам Города расположились метатели камней, ибо, как всегда во время боев, убийцы, воры и насильники чувствовали себя вольготно. Стража вылавливала обнаглевших разбойников — потенциальных претендентов на звание "жирных" (так был пойман и Хромой Огарок).
Фиджи, пришедшие в Золотой Город на время боев, объединялись в сообщества для самозащиты, а толстосумы нанимали больше телохранителей, нежели обычно. На всех площадях были установлены рупоры, в которые изливались комментарии крикунов, смачно описывающих происходящее на стадионе. Ведь только двести тысяч счастливчиков имели возможность лицезреть кровавые схватки с трибун. За специальной таранонепробиваемой слюдой, около самой арены, возвышались маленькие, богато убранные трибуны — одна для королевского двора, другая принадлежала настоятелям Храма. Через трубу, соединяющую их, можно было говорить, не повышая голос, что в основном использовалось, чтобы делать ставки. Словом, с наступлением гладиаторских боев весь город бурлил и клокотал, готовый разразиться бесконтрольным выбросом энергии. Бесконтрольным, — на первый взгляд...
Фри-Кирн находился в отдельной клетке, позволяющей размять мышцы перед схваткой. В соседних  кувыркались, подпрыгивали и вертелись опытные бойцы, на которых невозможно было, смотреть без содрогания. Совершая в воздухе устрашающие кульбиты, они с шумом обрушивали свои мощные тела на пол, размазывая по арене воображаемого противника. А плевки, посылаемые соседям вместе с угрозами, пролетали почтительное расстояние.
На трибунах поднялся гвалт и визг, сопровождаемый ударами хвостов, — прибыл королевский двор и служители Храма. Распорядитель боев, заметив благосклонный кивок Короля, дал сигнал к параду гладиаторов, с которого начиналось каждое смертельное состязание. Волосатые пауки-тяжеловесы направляемые, ударами хлыстов, волочили за собой клетки. Совершив по арене полный круг, они, расположили гладиаторов по всей окружности, и исчезали в боковом выходе. С оркестрового помоста доносилось барабанное буханье. Несколько молоденьких обнаженных проституток выскочили на арену и, заводя зрителей, разыграли похотливое зрелище — смесь женской драки и насильственной любви, после чего, со сладострастным повизгиванием начали кривляться возле клеток. Внезапно стража, охраняющая клетки, бросилась на актрис, и те, кинулись к середине арены. Троим не удалось убежать. Стражники закрутили им руки, под одобрительные вопли зрителей поволокли к клеткам и через верхний люк закинули к гладиаторам, которых актрисы только что дразнили. Что произошло дальше — нетрудно догадаться. Как только их останки были выброшены за пределы арены, прозвучал сигнал к началу боев.
Трибуны затихли.
Дверца крайней от входа клетки открылась, и на арену медленно вышел первый гладиатор — знаменитый боец Храма по прозвищу Очаровашка. Он действительно "очаровывал" своим видом, если букет из омерзения, ужаса и равнодушного взгляда его красных зрачков можно назвать этим словом. Веревка с нанизанными ушами бывших противников плотно облегала поросшие густой шерстью складки на шее. С головы до кончика хвоста Очаровашка был измалеван зеленой краской неуловимой для зрения обычных фиджи, но прекрасно воспринимаемой безумными. Он уже давно не выступал в поединках, и его нельзя было назвать обычным гладиатором. Очаровашка победил в шестистах тридцати трех схватках, и  только в торжественных случаях выходил на арену. Это пробуждало в гладиаторах надежду на освобождение, — сам он уже полгода числился в личных телохранителях одного из верхних настоятелей Храма, и бился только с безумными. Судорожно взмахнув гибким хвостом с металлическим набалдашником на конце — единственным разрешенным оружием, — Очаровашка издал воинствующий вопль, так полюбившийся зрителям, половина которых пришла посмотреть именно на него, и тут  из загона выпустили десяток безумных.
Озираясь по сторонам, они начали обычную грызню между собой, но вдруг заметили, исходящее от Очаровашки, зеленое свечение. Тот спокойно стоял в центре арены. Безумные замерли и, наполнившись бешенством, бросились в сторону почетного гладиатора. Первый из них быстрее всех закончил свое существование, так и не добежав до круга, потому что гладиатор сам соизволил сделать прыжок навстречу. Второй так же не успел оценить опасности и распластался рядом с первым. Набалдашник описывал зигзаги, за которыми не мог уследить взгляд фиджи. Но вместе со зрителями за этим, не очень долгим боем, следил и Петр. Следил и... учился. Он был способным учеником и понял, что для достижения необходимых ему целей, Очаровашка подходил лучше всех. Оставалось убедить зрителей, что и он подходит для Очаровашки.
Когда последние тела безумных унесли за арену, Очаровашка, окинув презрительным взглядом притихших гладиаторов, спокойно прошел на свое место. Распорядитель через рупор объявил пары участников схваток. Петр выступал третьим от министерства порядка.
Всего на состязании было заявлено тринадцать пар. Начинали бои самые неопытные. Победители этого "отборочного тура" соревновались между собой, пока не оставался один — получающий прозвище. Он мог быть продан, но, естественно, цена возрастала неимоверно, да и хозяин не очень-то желал расставаться с тем, кто возможно, принесет немалые доходы; ведь проценты от ставок шли в его карман. Ставки делались на каждую схватку и отдельно — более высокие, на потенциального победителя боев. Хозяева не получивших прозвище надеялись на чудо, и иногда их надежды сбывались, но в последнее время все чаще побеждали гладиаторы Храма, что приносило немалый доход в казну настоятелей. Поэтому начальник северной тюрьмы всем сердцем желал победы Фри-Кирна, зная, что великая Красность, будучи ярым болельщиком боев, обязательно отметит хозяина. И Фри-Кирн, но по несколько другой причине, не хотел обманывать ожиданий своего хозяина.
Первые два боя не очень понравились зрителям. Гладиаторы слишком осторожничали, принюхивались друг к другу и закончили поединок сумбурной незрелищной возней. Свечение над стадионом, колыхавшееся во время выступления Очаровашки, потускнело, и недовольные выкрики то и дело раздавались с разных концов трибун.
Когда на трибуну вышел Фри-Кирн, выкрики стали громче и резче: от такого хилого гладиатора зрители, привыкшие к громадным и массивным бойцам, не ожидали достойного сопротивления. Тем более, увидев противника, раза в два превышающего бывшего начальника стражи по габаритам. Сопротивления действительно не было. Фри-Кирн подождал пока самоуверенный гладиатор подойдет поближе, и сделал едва заметный выпад в его сторону. Зрители ничего не успели понять, но голова гладиатора отделилась от тела, а Фри-Кирн, развернувшись, шел в сторону Очаровашки, спокойно расположившегося в своей показной клетке. Стражники, охраняющие арену, очнувшись, бросились наперерез, но Фри-Кирн, совершив фантастический прыжок через них, оказался возле клетки. Там он поднял хвост и плюнул прямо на Очаровашку, выказав этим величайшее презрение, каким только гладиаторы могли удостоить друг друга. Трибуны ахнули. Очаровашка широко открыл красные глаза и прошипел:
— Постарайся не сдохнуть раньше, чем я доберусь до тебя, сморчок!..
— Я еще потанцую на твоих косточках, засранец, — рассмеялся Фри-Кирн.
Трибуны, до которых кричальщики донесли этот диалог, забурлили, предчувствуя давно невиданное зрелище — выход любимца на бой с неизвестным гладиатором. Многие тут же принялись делать ставки и заключать пари, но не в пользу Фри-Кирна, которого, опутав сетью, водворили на место. Охрана вокруг него усилилась. Однако опытный глаз Петра заметил то, что и ожидал — над Колизеем заполыхал энергетический шатер, созданный эмоциями зрителей. И Петр уже не сомневался в том, что последует дальше.
По мере того как на арену выходили более опытные бойцы, плотность шатра увеличивалась. Красно-оранжевые переливы, словно антивсполохи, то потухали, то разгорались с новой силой.
Фри-Кирн еще дважды выходил на арену и каждый раз поражал зрителей быстротой, с которой разделывался с противником. Купол вырос до размеров Колизея. К нему тянулись нити, от столпившихся у рупоров фиджи,  наполняя  новой энергией. На трибунах вспыхивали схватки. И когда в живых, не считая Очаровашки, осталось трое подранков, Фри-Кирн предложил хозяину выставить его одного. Начальник тюрьмы несколько раз, бегавший на королевскую трибуну и возвращавшийся оттуда все более возбужденный, с горящим взглядом, бросился к распорядителю боев — вносить предложение. Трибуны ликовали. Но никто из них не задумывался (за исключением, пожалуй, настоятелей) зачем нужны такие зрелища. А это ЗАЧЕМ уже стало формироваться над трибунами. Лучи, змейками струились к центру, образуя подобие полого яйца. И только материализовавшиеся ГЛАЗА плавали в его пустоте. Ничего не выражающие, равнодушные, тупые. Фри-Кирн разозлившись на НИХ, и только на них, выждав время, отпущенное распорядителем на ставки, ринулся к противникам. Он разыграл прекрасное зрелище, в результате которого еще три тела унесли с арены. Но зрители желали, жаждали, молили бога с Красными Очами о продолжении. И их мольбы, сливаясь в поток, наполняли зародыш монстра. Наполняли их гибель и страх. И смерть их благоволила подобным желаниям.
Хозяин Фри-Кирна, в очередной раз прибежавший от королевской трибуны, бросился к клетке и, сглатывая слова, возбужденно кричал:
— Фри-Кирн, друг... брат... это твое счастье!.. Это миг нашей удачи!.. Твоей удачи!!! Сам... Сделал на тебя баснословную ставку! Если ты одолеешь Очаровашку, то твоим прозвищем будет — Тощий Палач... Храм поставил, конечно же, на Очаровашку. Но его Красность сказал мне, что у них с настоятелем заключена договоренность: если ты побеждаешь, то станешь королевским телохранителем, понимаешь? Ты будешь драться не просто за жизнь, не просто за мои деньги. За свою судьбу ты будешь драться, Фри-Кирн... Мы обязательно выпьем с тобой еще не один раз! Нам необходимо победить... Это целое состояние!..
— Если ты сейчас не отойдешь отсюда, то тебя унесут. Понял ты, хозяин?!
— Понял, понял, Фри-Кирн. Я все понял. Только надери эту паршивую задницу... — начальник тюремных нор, от возбуждения разобравший только суть сказанного, не обратил внимания на интонацию и поспешно бросился к распорядителю. Тот, выйдя на середину круга, мокрый от напряжения, заорал в рупор, и его слова повторили с Колизея во все стороны Золотого Города.
— Уважаемая публика! Новый победитель по прозвищу Тощий Палач вызывает на поединок личного телохранителя настоятеля Храма, всем известного Очаровашку!!! По специальному распоряжению верховного настоятеля Очаровашка принимает вызов... Делайте ставки, господа!!!
Атмосфера под всполохами накалялась.
Сознание, находившиеся внутри Фри-Кирна раздвоилось, и гладиатор, напряженный и сосредоточенный, приготовился к последнему поединку, а джинн, закутанный в тройной барьер защиты, поднялся над телом и неотрывно следил за формированием монстра. Противники, оценивая друг друга, плавно двигались по арене, проигрывая возможные комбинации.
Опытный Очаровашка  догадывался,  что перед ним не простой гладиатор и, опасаясь, не прогневал ли он чем-нибудь жрецов Храма. Они могли избавиться от него с наибольшей выгодой именно здесь, прямо на арене, и возвести нового кумира, предварительно наделив его таинственной силой. Получивший прозвище Тощий Палач, очень эффектно победил противников (в лучшие времена Очаровашка гордился бы такими победами) не получив даже царапины, и самоуверенность "храмовника" поколебалась. А нет ничего хуже перед поединком, чем колебания. Но как бы там ни было, какие бы силы не стояли за этим заморышем, Очаровашка не собирался проигрывать бой. И разозлив себя, метнулся вперед, подпрыгнул, один раз перевернулся, и набалдашник на хвосте тугой оплеухой вонзился в песок, слегка задев бок вовремя отскочившего Фри-Кирна...
Трибуны, напряженно ожидавшие завязки боя, в едином порыве выдохнули и всколыхнулись...
Сплющившееся по краям яйцо приняло форму лепешки и, впитывая волны энергии, поднимающиеся над стадионом, стало наполняться красно-оранжевыми всполохами...
Хвост Тощего Палача закрутился в узел вокруг хвоста Очаровашки, задержал полет набалдашника, и молниеносно лязгнувшие челюсти Фри-Кирна, оттяпали ровно половину оружия гладиатора...
Громовой раскат, вместивший в себя треск ломающихся кресел, крики, удары хвостов, взметнулся над Колизеем и, поглощенный бушевавшим над ним энергетическим полотном, влился в формирующуюся фигуру...
Она приняла очертания расплывшейся снежной бабы с прыгающими глазами в верхней части. Появились напоминающие бивни клыки и свернутые трубочкой бесцветные губы...
Взбешенный Очаровашка, поднявшись на ноги, всем телом рухнул на Фри-Кирна, подминая его под себя. Удар, который мог бы развалить бревенчатый забор, пришелся на позвоночник. Очаровашка, царапая спину Фри-Кирна, сжал шею, стараясь дотянуться до артерии... Крови... Он жаждал крови...
Монстр уже почти принял "нормальные" очертания: две тумбообразные ноги, вдвое короче, чем можно ожидать — руки, тощие и бледные. Застывшие зрачки наполнялись мутью...
Фри-Кирн, спрятав голову между рук, уперся носом в землю и рывком выпрямил заднюю часть туловища. Очаровашка скатился по спине джинна и оказался внизу. Кровь из обрубка хвоста заливала песок, что еще сильнее возбуждало толпу. Фри-Кирн взмахнул хвостом, и набалдашник опустился между ног Очаровашки. Он взвыл...
Вместе с ними взвыли трибуны...
Монстр, наполнившись высвобождающейся энергией зрителей, пошевелил ногами, руками и, сделал несколько шагов по дрожащему омуту страстей...
Собрав всю волю, Очаровашка поднялся на четыре конечности, но не удержался, и несколько раз перевернулся с боку на бок, через розовую пелену крови залившей глаза, следил за Фри-Кирном. Тот сделал прыжок в сторону и, перекувырнувшись, нанес удар по носу врага. Оружие Фри-Кирна опустилось прямо на его голову. Очаровашка подпрыгнул...
Пошатываясь, монстр шел от Колизея строго по прямой, вдоль которой стояли комментаторы, и эмоции слушателей создавали вполне приличную воздушную тропинку...
Петр, не желающий упускать монстра из вида, осознавал, что пора заканчивать представление...
Фри-Кирн подпрыгнул вместе с Очаровашкой высоко в воздух, там противники мертвой схваткой вцепились друг другу в горло — Очаровашка когтями, а Фри-Кирн зубами. Они вместе рухнули на влажный, красно-бурый песок арены, но только один из них был жив. Им был Тощий Палач...
Монстр, приближался к границе Города, где выплеск несколько затихал и прямо от стен образовывал пологий ступенчатый спуск за ее пределы. Когда Фри-Кирна оттащили от еще теплого тела поверженного, суггест уже двигался в сторону Синего Плоскогорья...
В тот же миг сознание настоящего Фри-Кирна услышало знакомое шуршание и голос:
— Ты прости, я там немного почудил. Зато ты теперь личный телохранитель вашего ненаглядного царька... Как там его?.. Я оставил тебе немного силы и несколько мыслишек, которые могут сгодиться в этой почетной должности. Надеюсь, ты на меня не в обиде?..
— Здесь хорошо... Я не хочу возвращаться в тело! Это противоестественно! Я требую и настаиваю на дальнейшем проживании вне тела!..
— Придется... У тебя свой путь, у меня свой... Прощай, мне надо торопиться...
Фри-Кирн пришел в сознание на оранжевом покрывале победителя. Трибуны скандировали два слова, и он, благодаря мыслям джинна понял, что теперь его зовут Тощий Палач...
Что-то не позволяло ему удивляться. Что-то спокойное, находящееся в нем самом...
Джинн, догнав тело суггеста, не стал пробовать новые приемы, а образовав яму, соблюдая очередность процедур, отсек голову. Не обращая внимания на второй раз услышанные слова:
— Ты мертвец, джинн!
Ведь впереди его ждала встреча с товарищами и много других дел, более важных, чем разговор с покойником. И поэтому, как только голова отлетела, джинн, направился к ущелью небесных.





                Глава 12         

"Ты можешь,  оставить все так, как  существует. Более того, ты не имеешь права нарушать Гармонию. Но  попробуй хотя бы понять :
действительно ли это Гармония..."

Из уроков Винга

"А они сами этого хотели..."

Фольклор фиджи

Недалеко от потайного хода к "небесным" Петр, опустился на землю и на несколько минут погрузился в самосозерцание. Только сейчас,  он осознал, насколько трудную работу  совершил.
Теперь, зная источник, суггестов можно распылять, не отходя от... Города. Далее — попробовать разблокировать Дом и сообща очистить планету от «гостей». И еще теплилась надежда, что Винг находится в каком-нибудь сосуде, откуда все же его удастся извлечь...
Пружинисто шагая по мозаике, Петр послал мыслеформу и, к своей великой радости, получил в ответ: от Кирси, от Анга, и еще от нескольких освобожденных!
Его встретили семь джиннов, включая Кирси. Она, в человеческом теле, радостно улыбалась Петру.
Джинн по очереди обнялся со всеми друзьями.
— Ты здорово выглядишь, — сообщил он Кирси.
— Мне  понравилось человеческое тело. В нем намного интереснее...
Далее были приветствия с "небесными", и после, по просьбе Петра, джиннов оставили одних.
— Приятно видеть вас, — сказал Петр.
— Еще бы, — улыбнулся Анг, — ты не представляешь, как темно и скучно сидеть взаперти.
— Да... — вздохнул Петр. - Но ближе к делу. Я нашел место, где рождаются суггесты, —  он вкратце, описал последние события, — ...теперь предстоит уничтожить Храм и Колизей, — подытожил джинн.
Все задумчиво молчали, а Кирси, которую, казалось, не волновали эти проблемы, любовалась Петром.
— Это ответственный шаг, Петр. Прямое вмешательство в жизнь цивилизации...
— Давайте обсудим... — спокойно произнес Петр. — Представьте, что мы откажемся от уничтожения родильных домов суггестов. С каждым выплеском злобной энергии, монстров становится больше и больше. Заметьте,  был не самый мощный выброс, поэтому родился один, но будут рождаться по двое, а то и трое. — Петр помолчал. — Даже если мы пробьемся к Дому и вместе найдем другое, более подходящее место... Это я говорю "даже если"... Что потом? Суггесты будут размножаться до тех пор, пока все фиджи в Золотом Городе не станут безумными и не превратятся в безликую массу. Суггесты лишатся единственной возможности материализовываться. Думаете, они оставят планету в покое, зная, что на ней есть мы??! А если мы не сможем пробиться к Дому, что, станет с нами... А Винг? А остальные, находящиеся в заточении...
— Да, да, — поспешно ответил Анг. — Ты прав, Петр.
— Это дело добровольное,  вы сами прекрасно  знаете. Если никто не захочет взяться за  работу, я сделаю ее в одиночку, — заключил Петр.
К нему подсела Кирси.
— Можно мне сказать? — робко спросила она. — Я, конечно, человек... то есть, ну... в общем, я смотрю на это со стороны своего народа... Так вот. Цивилизация стоит на грани гибели, и это, безусловно, ее вина и ее дело. Но сейчас речь идет о вас самих, включая тех, кто остался в Доме. Я считаю, что борьба будет длиться до бесконечности, если не предпринять решительных действий... Я буду помогать Петру.
Джинн ласково посмотрел на нее.
— Нет, Кирси. У тебя другие заботы. Мне понадобится помощь при разблокировке Дома...
— Я пойду с тобой в город, — встал Анг.
Петр тоже поднялся.
— Что ж, вдвоем мы справимся. Остальным необходимо накапливать силу для освобождения Дома.
— Насколько я понимаю, — подал голос один из двух птеродактилей, — штурм будет отличаться от той битвы?
— Да, — Петр утвердительно кивнул, — мы будем сражаться с монстрами своими фантомами.
— Двойниками?! — воскликнул Алис. — А что, это идея.
— Еще бы, — усмехнулся Петр, — опыт — хорошая вещь.
— Когда вас ждать? — спросила Кирси, провожая Петра и Анга к тоннелю.
— К вечернему затмению будем, если не возникнет непредвиденных осложнений.
— А какие могут быть осложнения? — с женской наивностью заглянула в глаза Петру Кирси.
— Разные, — сказал джинн. — В тебе говорит любопытство ученика.
— Конечно. Ты не отказываешься от роли учителя?
— Разберемся с делами, возьму ее на себя с полной ответственностью. А теперь возвращайся.
— И вы возвращайтесь, — она помахала рукой Петру и Ангу.

Храм пустовал. Двое ленивых стражников, наглотавшись "Мшистого", полулежали около деревьев. Неожиданно послышался гул, и стены вздрогнули.
— Эй, ты слышал? — первый стражник приподнялся.
— Чего слышал?
— Стены дрожат...
Второй пискляво расхохотался.
— У тебя внутри дрожит! — заливался он. — В следующий раз меньше пить будешь!
— Да нет же, послушай...
Волна прокатилась во второй раз, оставляя на мощных стенах маленькие трещины.
— Проклятье Венете!!! — закричал второй. — Удирай, дубина!
Первого подгонять не имело смысла: он резво подпрыгнул и дал деру вдоль Кремля.
Третья волна приподняла Храм от земли и... опустила обратно толстый пласт порошка желто-бурого цвета. Затем чья-то большая невидимая рука извлекла оттуда драгоценные камни,  что были украдены из основания Золотого Города, и перенесла их на законное место.
В это же время подобная участь постигла Колизей, где за неимением зрелищ тоже никого не было. Только вместо порошка на землю опустилось покрывало зеленой сочной травы, образовывая роскошную опушку с неиссякаемым родником холодной воды.
Весть о деяниях пробудившегося Венете со скоростью света облетела Золотой Город и его окрестности. Сектанты "Красных Очей" не на шутку испуганные разрушениями, покинули Город, направляясь в сторону Синего Плоскогорья. Там повстречав монстра, некоторые сошли с ума. Однако вскоре возник слух, что все это фальсификация. Просто "Красноокие" ушли собирать войско, дабы дать отпор предполагаемым разрушителям Храма и Колизея. К вечеру паника почти прекратилась, а настоятелей нашли в захолустной харчевне, где они действительно готовили какие-то планы, временно войдя в перемирие с министерством порядка.
Король спокойно отреагировал на случившееся, но повторное строительство разрушенных зданий отложил, списав ущерб на счет старости и ветхости построек, и удалился, в покои с любимыми потаскухами. Инцидент оказался исчерпан, за исключением того, что кое-кто из храмовников недоумевал, чувствуя непонятную силу, присутствующую в Золотом Городе.

Поздним вечером джинны собрались на совет в Зале, сочтя нужным присутствие Мудрейших из "небесных".
— ...вот так это и будет выглядеть, — закончил свою речь Петр. — Во всяком случае, мы имеем преимущество, и при ответном ударе суггесты смогут уничтожить только двойников-пустышек.
Остальные джинны одобрительно закивали,  некоторые предлагали кое-какие дополнения.
— Когда откроем Купол, те, кто находится внутри Дома, окажут нам помощь. Друзья успеют сориентироваться, — добавил Анг. — Но рассчитывать на это не стоит. Я помню, как быстро действует Заклятье...
— Сколько джиннов решают задачи? — вдруг спросил кто-то из озерников.
— Этого никто  не считал, —  подумав, ответил Петр. — Двое из птеродактилей,  у летучих мышей,  двое озерников ушли следить за дикими кошками. Больше я не замечал... А... Еще кто-то из людей, помню, хотел проанализировать и решить проблему размножения некоторых видов белковой растительности.
— Еще двое собирались к дальним озерам и в пески. Это давно было, — вставил Анг.
— Есть возможность вызвать их? — опять спросил озерник.
Петр призадумался.
— Возможность-то есть. Связаться с ними мыслеформами, — дело простое, однако, суггесты  перехватят.
— Кому-то придется немедленно отбыть к тем, кто находится ближе и вызвать их, — размышлял озерник. — Этим я и займусь. — Он встал, окинул взглядом присутствующих,  и удалился.
Через некоторое время разошлись и остальные — накапливать энергию к завтрашней,  последней битве, после которой, как хотелось думать, суггесты оставят Землю в покое.
В отдельной келье, предназначенной для хранения рукописей, расположилась Кирси. Когда всполохи сияли не так сильно, она сидела возле блюда с водой и, глядя в свое отражение, теребила волосы, поражаясь их шелковистости и мягкости. Её даже страшило, насколько хорошо чувствовала себя в ЭТОМ теле.
Она подумала о Петре и секундой позже поняла, что это его мыслеформа. Следом появился  сам хозяин.
— Ты еще не собираешься отдыхать? —спросил он.
—  Нет... — она помолчала. — Я не могу свыкнуться с мыслью, что стану матерью ребенка Духа, Живущего под Куполом. И это тело... Оно такое непонятное, но в нем так славно...
Петр наклонился и поцеловал Кирси в макушку.
— И еще меня все время тревожит странное предчувствие, как будто мой народ, там... — она слегка взмахнула рукой, — мне кажется, что с ним будет нечто... ну как это сказать... непонятное, неверное...
Петр присел рядом, погладил ее невесомую руку.
— Да, Кирси, да. К сожалению, твой народ переживет Апокалипсис...
Кирси взглянула на него, опустила глаза, кивнула, соглашаясь.
— Я понимаю, что это совершенно естественно для разума. Никто и ничто не умирает. Но все равно грустно...
— Я хочу пригласить тебя в одно место, где, после всего мы сможем воспитывать нашего ребенка. Ты согласна? — голос джинна дрогнул.
— Да, Петр, милый, конечно же.
Они выбрались наружу,  и пошли в горы.
— Здесь я поставил мощную защиту, — развел он по сторонам руками, показывая  чайную плантацию.
— Божественный напиток... — благоговейно шептала Кирси, идя вдоль рядов и трогая руками верхушки кустарников.
— На случай, если что-либо произойдет с нами завтра... Я советую вам, и, может быть... джиннам, перебираться сюда.
— А как проходить сквозь защиту? — ученик в Кирси не засыпал ни на минуту.
— Ты  будешь являться ключом, — лукаво прищурил глаза Петр.
— Это как?! — изумилась Кирси.
— Все очень просто. Я сейчас объясню. Из всех нас наиболее одаренной любовью оказалась ты. Твой опыт и познания в ней просто...  велики. И я подумал, а что если создать защиту, которая не будет пропускать никого не имеющего твоего образа. У меня получилось.
Кирси округлила глаза, прижала руки к розовым щекам и ахнула.
— Ты делаешь мне честь.
— Нет, — Петр покачал головой, — просто я пришел к выводу, что такая защита способна сберечь нас от любых недругов. И до тех пор, пока желающие войти не смогут открыть в себе эту частицу, ты будешь надежным хранителем этого Дома.
— Ах, Петр... — на глазах Кирси навернулись слезы благодарности и радости.
Потом, взявшись за руки, они долго бродили среди заснеженных уступов, вдыхая аромат горного воздуха и наслаждались единством с окружающим миром. И Петр, решившись на не совсем обдуманный поступок, показал ей звезды, играющие всем великолепием цветов,  непостижимым после привычного свечения всполохов, но таким знакомым и как будто родным.
Под утро, проводя Кирси к ее келье, Петр вернулся в Зал, чтобы сосредоточиться перед  боем. Он не сомневался в могуществе врага, и знал, что для него  битва могла стать последней.
Утренний караул "небесных", выставленный по привычке, увидел непонятную, но величественную картину. Семь монстров, еще более нелепых и страшных, чем настоящие, медленно плыли над землей, ведомые могущественными создателями. Как раз в этом и заключалось особенность  нынешней атаки джиннов. Безусловно, Духов можно отличить, но каким бы хитрым и ловким ни казался враг, увидев похожих на себя, он все равно растеряется. Этого-то и необходимо добиться джиннам — небольшого преимущества, пусть даже на мгновение.
Скользя по воздуху, они неторопливо достигли бывшего поселения первых фиджи, откуда смутно виднелись очертания Дома. Чуть левее и ниже в сторону от Золотого Города спешили ровной колонной пятнадцать суггестов.
И смутные догадки Петра, родившиеся в нем во время разрушения Храма, обрели сейчас под собой почву.
Суггесты, столкнувшись, помимо цивилизации фиджи с могущественными джиннами, и на себе испробовав их силу, потеряли место добычи тел. В итоге им придется все начинать сначала, но джинны не дадут  этого сделать. Устранить их суггесты не смогли, хотя и пытались, значит, убираясь восвояси, они решили отомстить. Сделать это просто. Сводить с ума  суггесты умели..
Петр предложил троим фантомам остаться здесь, чтобы остановить второй отряд врагов, а сам вместе с Ангом, Алисом и Вересом решил уничтожить монстров. Те ускорили движение и  уже кружили над Городом. Его защита, хотя и слабо (полное восстановление ее тоже требовало времени), но работала. Благодаря этому суггесты не могли сразу проникнуть внутрь и, предприняв пару попыток, стали, меняя цвет, парить над стенами. Те, кто первыми увидел их, посеяли панику и страх: громкими криками и визгами разнося энергию ужаса по округе. И в едином порыве отчаяния сотни и сотни обитателей Города рванули за его пределы, где заканчивалась защита, и навстречу им выступало БЕЗУМИЕ. Немногим пришло в голову закрыться в домах или ближайших строениях, но и у этих от страха помутился разум. Кто знает сколько уцелело разумных фиджи к тому моменту, когда четверка джиннов отвлекла внимание монстров и уничтожила их; кого заточив в воронки — эти были первые, а кого просто распылив, заставив метаться в поисках материального черные точки... Вокруг Золотого Города и, несколько слабее в нем, Хаос набирал силу.
Когда последний монстр пал,  джинны поспешно возвратились к братьям.
— Цивилизация фиджи больше не существует, — тихо сказал Петр, распыляя своего монстра-фантома. — Не существует...
И непонятно было, говорит ли он себе в укор или,  ностальгия, по своей цивилизации закралась в его душу. Так или иначе,  Петр вновь образовал фантом и, настроился на атаку.
В кольце монстров, барражирующих над Домом, насчитывалось не меньше сотни. Они вольготно передвигались в воздухе: кружились, кувыркались, исполняя замысловатые кульбиты. И Петру, глядевшему на это естественное для НИХ, но абсурдное для него представление, подумалось: во имя чего эти злобные разумные твари объявились на планете? Чью волю они исполняют, и не является ли погоня за энергией фиджи лишь поводом для появления на Земле? Даже в такой миг он пытался постичь суть врага, его отличительную особенность среди миров Вселенной. Даже в такой миг...
Заприметив двойников, суггесты остановили круговорот, и уставились, на невесть откуда взявшихся "сородичей". Семеро из них тотчас расплатились за свое любопытство: мелкой пылью скатившись на Купол и затем в чащу Ходящего Леса. Еще семеро превратились в черные шарики. Следующая партия поверженных закаменела в воронках, прежде чем остальные сообразили контратаковать фантомов.
Анг, расправившись с очередным суггестом, отдал на растерзание своего двойника, а сам, ни на йоту не поколебавшись, вскрыл одну из совершенных защит джиннов, созданную собственными руками много-много лет тому назад — Купол...
Кто-то невесомый, имеющий форму диска, воспарил над Домом, появившись из разорванного Купола, сразу же включаясь в битву...
Сам Петр, освободив своего фантома,  легко скользил вверх-вниз, превращаясь, то в диск, то в ромб, то в шар,  меняя направление и скорость, жалил противника беспощадным ультразвуком...
Из-под Купола появились все его обитатели, пополняя ряды джиннов.
В первый раз за всю жизнь Петр испытал на себе, как начинает действовать Заклятье. Не уследил, когда начался этот момент, и он оказался в кромешной темноте, стиснутый стенками сосуда — все произошло очень быстро. Время остановилось, и стало плавиться, как будто его поднесли к пламени, тускнело, сворачивалось, меркло, покрывалось серым нагаром...


Глава 13

"Нет пустоты во Вселенной. Есть что-то тобой не познанное."

Из непонятного

Белый круг, чем-то похожий на плот, плыл среди темно-фиолетовой пустоты, из ниоткуда в никуда. Не было ударов волн о покатые края, однако безводное течение несло его, оставляя сзади едва уловимый пенистый след. Тишина давила на барабанные перепонки сильнее, чем трескотня, в пещерах летучих мышей, и Петру захотелось закричать, завыть, затопать ногами — хоть как-нибудь нарушить безмолвие. Но звуки сливались в немой комок, застревая в горле, руки и ноги вязли в пластилиновом пространстве, которое не хотело меняться по прихоти неприятного истерического чужака. И тогда Петр, преодолевая чуть более десятка сантиметров при каждом шаге, направился к краю таинственной окружности, надеясь вырваться из ее плена. Едва он прошел несколько метров, как круг стал тускнеть, покрылся рябью, переходящей в струю лучиков, и, закутался в прозрачный купол отдаленно похожий на земное небо с перистыми облаками. Затем окружающее постепенно приняло  знакомые очертания. Петр не сразу сообразил, ЧТО напоминает ему бревенчатый дом с огородом за сараем и тын с кое-где отвалившимися колышками. А когда понял, то сразу же  бросился к СВОЕМУ человеческому дому, где он (Господи, какое это счастье!) прожил нормальную жизнь. Там его ждала Анастасия, настоящий самовар, огонь в печи...
Около самого крыльца, уже протянув руку, он остановился. И, вспомнив все, что произошло после его земной жизни, приказал видению исчезнуть, испариться, превратиться в пыль. Ибо самое страшное, что могло сейчас произойти — это разочарование. Но дом остался стоять на прежнем месте, и дверная ручка с торчащей у основания ржавой шляпкой гвоздя не сгинула в небытие.  Петр с удивлением понял, что он уже не джинн, а простой человек, не способный мгновенно изменить окружающее. Он испытал чувство, как если бы оказался голым на многолюдной площади. Чувство растерянности и беззащитности.
— Заходи, заходи, Петруха. Чего в дверях-то встал? — дверь открылась сама, и перед Петром возник старичок, в непотребного вида рубахе и залатанных штанах, пованивающих конским навозом и еловыми стружками. — Чаек-то давно поспел, а ты все ходишь вокруг да около, словно басурман, право слово. Давай заходи, говорю, — старичок распахнул дверь пошире, приглашая войти.
Петр молча прошел мимо странного хозяина, непонятно каким образом оказавшегося здесь и, отмерив четыре шага по сеням (даже половицы скрипели), вошел в горницу.
Да, это был его дом. Печка стояла на своем месте, и икона с зажженной лампадкой привычно покоилась в красном углу. Под иконой лежала толстая Библия в черном переплете. Кровать, аккуратно заправленная покрывалом, занимала отведенный ей закуток, подушки были взбиты: мягкие, большие — особая гордость Анастасии.
Петр закрыл глаза, надеясь, что сейчас приподнимет веки и окажется в каком-то другом, незнакомом месте, ибо понимал, что можно воссоздать копию, но нельзя вернуться туда, чего уже многие тысячелетия нет вообще. Но открыв глаза, Петр обнаружил, что все осталось на своем месте, разве только старик восседал теперь  за столом, да две чашки с душистым чаем стояли рядом.
— Ну что ты, Петруха, право слово, испугался. Не боись, ничего плохого сейчас не будет. Чаи гонять станем, да про жизнь потолкуем. Ничего, что я с тобой так по-простому?
— Кто вы? — вопрос прозвучал несуразно, глупо даже, но это единственное, что пришло в голову...
— Ты сначала чайку хлебни, а потом будешь свои вопросы задавать. Нам с тобой торопиться некуда. Как ты насчет блинчиков с вареньем?..
Петр сел, обеими руками взял чашку с горячим напитком, подул и вроде сам про себя пробормотал:
— Неплохо бы...
— Ну и ладненько. Угощайся.
На столе уже возвышалась стопка румяных блинов, а в стеклянной розетке, дразня обоняние, покоилось малиновое варенье из крупных ягод.
Петр взял блинчик, обмакнул его, сунул в рот и запил чаем. Немного подумал, повторил еще раз, потом еще и сам не заметил, как разошелся.
— Вкусно? — старичок ласково смотрел на него, подперев голову рукой.
— Да. Где я нахожусь? — Петр сытно откинулся на спинку стула и вдруг, громко отрыгнул.
— Ничего, ничего, не смущайся. Я привычный, — и старик улыбнулся, отчего Петру стало ужасно стыдно, — а находишься ты, как, наверное, и сам догадался уже, у меня в гостях. Люблю в гости приглашать.
— Неприлично, у незнакомого человека, долго засиживаться. Вы бы представились что ли. А еще лучше пойду я...
— Куда?
Действительно, идти было некуда.
— А насчет знакомства, ты меня и так знаешь.
— Кто же вы?
— Все...
— Все? Не понял.
— А чего тут понимать. Все это значит ВСЕ. Теперь понял?
— Нет, — честно признался Петр.
— Ну и бестолковый же ты, Петруха. Хорошо, вон, звездочку видишь?
Крыша стала прозрачной, и сквозь синий купол пробился свет одинокой маленькой звезды.
— Вижу.
— Так это я. — Потолок снова скрыл "небо". — Воздух, которым дышишь, чувствуешь? Тоже я. Планету свою задрипаную, помнишь? Опять я. Я — то, что вы называете Вселенной или Вечностью. Я Вечность этой вселенной или Вселенная этой вечности, как тебе будет угодно, — с этими словами старик протянул руку к блинчикам.
— Вы Мыслящее Облако, — догадался Петр.
— Фу ты, ну ты, фишки гнуты. Мыслящее Облако — это я, но я не Мыслящее Облако. Я — ВСЕ.
— Вы — Сумасшедший Бог? — теперь Петр всерьез испугался.
— То Облако, то Бог, да еще и сумасшедший. Нет, Петруха, слабовата у тебя фантазия. Я грешным делом думал,  получше. Вот ты же не Мыслящее Облако, а?
— Нет.
— Ну вот. Так ты — это тоже я, — перед Петром сидел его двойник и смачно отрыгивал. — Или жена твоя, Анастасия, это тоже я, — двойник исчез, а из кухни выбежала Настя, размахивая руками и вопя: "Вот такая крыса!"
— Хватит... — Петр закрыл глаза ладонями и закричал. — Пожалуйста, хватит! Я понял, понял...
— Ну, ну, Петруха, не тушуйся ты, — старик стоял рядом с ним и, словно плачущего малыша у которого отняли любимую игрушку, гладил по голове сухими шершавыми ладонями. — Все приходит, все уходит. Если бы ничего не менялось, то и жизни бы не было. А без жизни никак нельзя. Мне нельзя, понимаешь? Жизнь штука нужная, Петруха. А если мне нельзя, то и всем остальным, сколько бы там их ни было, тоже нельзя. Вот и получается для кого-то конец, а для кого-то начало. Больно вспоминать прошлое?
— Да. Чем дальше, тем больней. Не понимаю я чего-то, наверное...
— А ты у меня спроси, чего не понимаешь. Может, вместе и додумаемся, а? — старичок подмигнул левым глазом.
— Слишком много спрашивать придется.
— Так я не тороплюсь никуда. И ты, надеюсь, тоже. Не стоит торопиться, когда беседуешь с Вечностью. Вот там, на Земле-то вашей, где я твое тело оставил, эти суггесты торопятся. Им нужно. Они тебя хотят на кусочки разорвать, да ничего не получается. А времени все меньше и меньше. Так что посиди, отдохни, глядишь, и польза  будет...
— Кто победит? — быстро спросил Петр.
— А никто. Я, как всегда. Только я.
— То есть джинны погибнут?
— Петя, — старичок стал даже немного серьезнее, — давай договоримся сразу, как это вы говорите — на будущее. Ничего во мне не погибает. Все переходит. Ты это сам знаешь, не мальчик, джинн как никак, и энергию хоть и самую простенькую, сгущать умеешь. А если тебя интересует, перейдут ли джинны сейчас, то могу утешить — нет. Пока нет. Не созрели еще. Цивилизация-то разумная, эта, как их там, фиджи вроде, те перейдут. Кто в сырье, кто в Мыслящее Облачко. А джинны еще немного побесятся, поищут смысла жизни, а там посмотрим. А вообще-то, от вашей  планетки, отток маленький стал, наверное, закрывать пора.
— Как закрывать? — не понял Петр.
— Где-нибудь в другом месте сырье разбросать. Истрепали вы свою кормилицу, совсем истрепали. Все изменить хотите, под себя подстроить. А зачем? Ведь не можете без нее обойтись, а сверху обгадили, и снизу навоняли, даже мне тошно становиться. Как неразумные, право слово. До твоей цивилизации зверюшек бедных калечили да стреляли, как будто сами такими не были. Цари природы занюханные. Если бы разум у них не отнял, так и следующий посев некуда было бы пристроить. А твоя? Объясни ты мне, зачем вы на жестяных финтифлюшках в Космос полезли? Ну ладно, разок выглянули, посмотрели, поняли, что Земля не Вселенная, так делайте выводы. А вы высунулись, и давай гадить. Мало вам тела планетки несчастной, за другие взяться решили. Неужели сразу не понять, что нечего в Космосе грязными делать. Нет там ничего грязного. Преодолели страх, — дальше над собой работайте. Над собой! К чему вам механизмы всякие. Летать хотите? Не засоряйте тело, очищайте разум — будете! Но сами! И в Космос сами выйдите — через Мыслящее Облако. Все просто. Нет же, жестянки придумали, а себя не изменили. Покорители пространства... Хоть бы разобрались, что покорять удумали. А эти... фиджи. Ни одной звездочки еще не видели, от травы только оторвались, а уже друг дружку покалечили. Все детали выше пояса, кроме желудка уже в счет не берутся. Грязь, да и только. Вот и маюсь с вами, чищу, перемешиваю, сортирую. Умаялся. И без вас дел невпроворот. Думаешь, в других местах лучше? Ничуть. Чуть умнее станут — сразу гордости полные штаны. Придумали в Космосе воевать, планеты взрывать. А мне со всем этим, что делать прикажешь? Соберу веником в совочек и, пожалуйста, еще одна черная дырочка — прыщ на теле. Неприятно это, Петруха, ну да судьба у меня такая, — старик выразительно вздохнул, но в уголках губ и глаз играла усмешка.
— А то, что мы с суггестами воевали, это тоже грязь? — Петр смотрел прямо в глаза собеседнику.
— Нет, здесь дело иное, — хозяин вздохнул уже по-настоящему. — За этим я тебя и позвал. Суггесты — не я. Понимаешь, я ведь только эта Вечность, только эта Вселенная. Таких, как я, много. Иногда скучно становиться, одиноко как-то. Вот кого-нибудь похулиганить и тянет, знаешь, как у вас,  ребятишки, в снежки играют. Вот так и мы. Бросим в кого-нибудь снежком и смотрим, — увернется или нет. Самим-то в гости ходить нельзя, — потом не разберешься, где я, а где не я. А так пошутить можно. Только сосед у меня вредный попался. Все норовит побольнее кинуть,  так, чтобы синяк остался. Старый он уже, маразматик, честное слово. Надо бы наказать. Он этих суггестов из целой Галактики вылепил, и не жалко было, право слово. Так вот наказать бы его, чтобы вмятина навсегда осталась, да Свалку засорять не хочется; своих отходов по горло. Но вы молодцы, выдержали, так что я, можно сказать, увернулся. Теперь их обратно прогоню и дело с концом, пусть раны у себя зализывают. Но смотри, что получается. Для меня вроде и закончилось все, а для тебя...
— Что для меня?
— Для тебя-то только начинается, можно сказать. Суггесты думают, что все сами провернули, — и тоннель между Вечностями нашли, и сюда по своей воле пожаловали — тоже "покорители пространства". Оно и понятно, мы перед сырьем не раскрываемся, ни к чему это, некачественно будет. Все должны сами попробовать, испытать, свои шишки набить. Эти себе шишек с вашей, так сказать, помощью, набили — сюда грязные пришли, а отсюда совсем изгаженные уползут. Но вот и тебя прихватить хотят, так как наивно думают, что если бы не ты...
— А если бы не я?
— Другой бы все узнал и победил. Ты же понимаешь, что мне синяки ни к чему. Но раз ты, значит, ты. В кувшин тебя совать не желают, — других-то попрятали, а толку мало, все равно кто-нибудь откроет, — а наказать как-то надо. И оставят тебя, скорее всего на Свалке. Они так с Вингом поступили. Он паренек смышленый, мне бы и самому пригодился. Вот и думаю, я их желание в своих целях использовать. Закинут они тебя на Свалку, а ты там Винга разыщешь. У суггестов тогда силенок побольше было, так они его как следует запеленали, наверное, сразу и не распознаешь, и ко мне его обратно подбросишь.
— А сами-то вы его не можете вызволить?
— Конечно, не могу, Петруха. Там уже не я, понимаешь? Если я туда сунусь, то вся грязь, весь мусор, который там есть, сразу ко мне и прилипнет. Такая неразбериха начнется, что, как вы говорите, чертям страшно станет. Ведь все ужасы, которые вы напридумывали, да забыли, где? Там, родимые. Все то светлое, которое вы своим недоразвитым умишком испачкали, да так, что не вычистишь, где? Там же. И ты хочешь, чтобы я по своей воле все это обратно впустил? Вот уж спасибо. Я лучше еще чем-нибудь пожертвую, но пусть Свалка останется Свалкой.
— А Винг не может выбраться без чужой помощи?
— Я же тебе говорю, сильнее тогда суггесты были. Спрятали его, наверное, он и сам не разберет. Никак ему самому, это я точно знаю.
— Чем же я могу помочь, если Винг не может?
— Тяжело тебе будет, это точно. Но ты-то знаешь, где окажешься. Подготовиться сможешь, припомнишь кое-что. А по силам там все с нуля начинают. Там сначала все никто. Оболочки. Энергия здесь остается. Вот и подпитывают друг друга, растут. И ты вырастешь. А сделаешь все, как надо — оставлю тебя на Свалке мусор разгребать, да и советом помогу.
— Зачем это мне? — удивился Петр.
— Сразу ты, Петруха, не поймешь, но подсказку дам. Я сам со Свалки начинал, она на этом месте была. Разгреб, расчистил и, видишь, что получилось. Конечно, работенки еще много, но все-таки... И ты сможешь стать таким же, как я.
— Я — Вселенной?!
— А чего тут удивительного? Каждый может стать Вселенной, да не у каждого получается. У тебя получится. Да и я двойную выгоду поимею. И Винга назад получу и от соседа отодвинусь.
— А меня потерять, значит, не жалко, да? — Петру стало обидно.
— Жалко, Петруха, очень жалко. Но талантливых джиннов я могу вырастить, это не так сложно. Их и сейчас не мало. А вот того, кто мне Винга вернуть сможет и на Свалке не потеряться — таких, считай, один ты и есть.
— Почему это?
— Свалка-то почти вся из вашего, человеческого мусора и состоит. Фантазировали вы неплохо. А ты человеком набожным был. Светлое от темного, отличить сможешь. Это важно. Да и вообще от "мира сего", механического то есть, в тебе и при этой жизни немного было и сейчас почти нет. Это тоже плюс, так как на Свалке самое главное — не растеряться. И Винг тебе почти друг, не так ли?
— Так.
— Вот и постарайся. Да ты кушай блинчики-то, они, когда теплые — вкуснее.
Петр машинально протянул руку, но отдернул и спросил:
— А что для тебя важнее: Винга получить или от соседа отодвинуться?
— Если честно, то от соседа. Как он мне надоел, право слово. Ведь не в первый раз, засранец, такие пакости вытворяет. Один раз пришлось из-за него несколько планет погубить, негодник этакий. Но, Винг ,тоже нужен.
— А зачем? Мы же себя давно к отходам причислили.
— Глупенькие вы, право слово. Ну да это простительно... Я же вас не сам выращиваю, понимаешь? То, что я тебе говорил, про совочек-веничек — это так, преувеличение. Мне с готовой энергией забот хватает. У каждой цивилизации есть отец и мать. Они следят, ухаживают. Что нужно — в Мыслящее Облако, что необходимо — в новое зарождение и очищение. А вот папу и маму уже я создаю. Из таких, как вы.
— То есть мы, джинны, родители будущих земных цивилизаций?!
— Почему, — земных. Планет много. Да и я не маленький. Везде необходимо трудиться. А иначе зачем  вы нужны? — старичок рассмеялся. — Мусору место на Свалке. А планетку-то, вы истрепали, истрепали... Ну да тебя это не касается.
— Постой, как это не касается? Там мои друзья, мой дом, моя родина, наконец. Зачем ты морочишь нам голову, заставляя совершать кучу глупостей, вместо того, чтобы все объяснить. Ведь так проще, понятнее — поставить цель и ее достигать...
— А зачем проще, Петруха, зачем быстрее? Время — это тоже я, не забыл? А папы с мамами должны большую закалку пройти, чем те, что в Мыслящее Облако попадают. А как вы  железку закаливали? В огонь да в воду! Железкам тоже небось больно, только вы об этом не думали. Крепче будут — вот главное. И вы крепче будете. Вы тоже Мыслящее Облако, как то, о котором мы все время толкуем. Только первое нужно, чтобы Вселенную, то есть меня, наполнять, а второе, чьим зародышем вы, джинны, являетесь, чтобы новые Облака выращивать. Вот такие дела, Петруха.
— Погоди, а почему ты мне все это рассказываешь? Ведь, я еще сырье, по-твоему.
— А по-твоему?
— По-моему, я джинн, свободный и независимый. И пополнять всякие Вселенные, Облака и Вечности не собираюсь. Я хочу быть самим собой!
— Ишь ты, с гонором. Я же говорю: каждый может быть Вселенной, но не у каждого выходит. Хочешь, — будь. Для этого и Свалку тебе отдаю. Но сначала Винга найди. А зачем тебе говорю все это?.. Дите ты неразумное. Так я со многими, бывает, разговариваю. Только помнят они потом то, что я хочу, понимаешь?
— Я все забуду?
— Ну не все. Зачем на Свалке оказался, — вспомнишь. А пока отдохни, полежи. Здесь ведь хорошо, правда? Спокойненько. А когда проснешься, видно будет.
Петр почувствовал, что действительно мертвецки устал и, перед тем, как дойти до кровати, сонно глядя на старичка, спросил:
— А как хоть Свалка-то называется?.. Есть у нее название-то?
— А как же, конечно есть. ПРИЗРАЧНЫЙ КРУГ...
И Петр уснул спокойным человеческим сном. Он спал, убаюканный Вечностью, и Она качала его в своей колыбели. А когда проснулся, то снова ощутил полет — уже энергетического тела джинна, стиснутого со всех сторон.

"Очнулся?!" — зловещее колыхание искр, спереди и сзади, вырисовывалось в телепатический узор. Рано еще. Ну да недалеко осталось..."
— Где я? — Петр опять не понимал, где находится, и начисто забыл о гостеприимном хозяине.
— Скоро узнаешь, глупый джинн, скоро. Ты думал, что можно безнаказанно вмешиваться в дела фагов?
— Каких еще фагов?! — не понимал Петр.
— Суггесты для вас. А мы — ФАГИ!!! И мы еще вернемся на вашу планетку, но ты никогда не увидишь этого! Потому что оттуда, куда ты сейчас попадешь, еще никто не возвращался. Прощай, бывший могущественный джинн. Передавай привет своей пустой оболочке!..
Далее искры, сливаясь в один поток, удалились влево, а Петр почувствовал, как сильный вихрь, налетевший сбоку, закружил его, завертел, выворачивая наизнанку, ударяя о невидимые стены длинного, невероятного коридора-тоннеля, и бросил в темное отверстие. И непонятный густой туман пронзил всю суть Петра, наполняя собой. Это было самое последнее ощущение джинна с маленькой, третьей от Солнца, планеты под названием ЗЕМЛЯ.
Больше он уже ничего не чувствовал.

По земле, выжженной опадающими с неба всполохами, медленно передвигались двое: Бледный Всадник на кляче, каким-то чудом ковыляющей на худых подгибающихся конечностях, за которым стелилась неровная полоса смерти и, пышногрудая обнаженная Женщина с желтыми волосами, мягко вьющимися до самой земли. На ее  коралловых губах играла блаженная улыбка. Как всегда, ОНИ никуда не торопились, поскольку за пределами Времени была только Вечность, а Всадник и Женщина уже давно пребывали за его пределами.
Они остановились на берегу маленькой реки, едва находящей проходы между камнями, некогда скрытые могучим течением. Около уцелевшего дерева Всадник, спешился, стараясь не смотреть на сморщенный и высохший ствол. Женщина потянулась, подняв вверх руки, провела ладонями по волосам и, игриво улыбнувшись,  спросила своего спутника, показывая на омут:
— Не хочешь окунуться?
— Не стоит, — Всадник смотрел в сторону, — она умрет от моего прикосновения.
— Я оживлю ее.
— Тогда река будет наполовину живая, наполовину мертвая. А ее путь и так недалек. Ты лучше одна...
— Как знаешь, — Женщина осторожно вошла в воду.
Река почувствовав прилив сил, раздвинула берега и, впервые за последнее время покрылась рябью.
Пока Женщина, плескалась в прохладной воде, Всадник, задумчиво осматривал небо, и, еще оставшиеся всполохи тускнели под спокойным бесцветным взглядом. Он не заметил, как Женщина на цыпочках подошла сзади и плеснула на него пригоршню воды. Не долетев до Всадника, вода испарилась, и поднялась вверх маленьким белым облачком. Всадник посмотрел на облачко, и оно пропало.
— Ты сегодня угрюм. — Женщина, выжимая волосы, смотрела на спутника, улыбаясь. — Это был красивый мир. Мне нравилось небо, особенно седьмой уровень во время слияния двух светил— ночного и дневного. Искрящееся кольцо вокруг чернеющей пустоты...
— Ты по-детски романтична, когда придумываешь новое. Красивый, но не долговечный.
— Ты же знаешь, Сынок заболел едва родившись, а я ничем не могла помочь — между нами сразу встал временной барьер. Жаль, что все кончилось так быстро... — две слезинки появились в уголках глаз Женщины.
Река помутнела, и рыбешки, кое-как существовавшие в ней, всплыли на поверхность, захлебываясь от немого крика. Три ветки с треском отломились и рухнули на землю. Небо зарыдало дождем всполохов.
— Не расстраивайся. Побереги то, что осталось.
— Все, все, больше не буду, — Женщина опять улыбнулась, — но у меня предчувствие, что следующий ребенок, — она погладила себя по животу, — будет последним.
— Может быть, для нас с тобой, но не для этого мира. Если здесь прибраться, то постель станет пригодной для нового зачатия. Но я тоже устал.
— Значит ТОТ, КОМУ СЛУЖАТ РОДИТЕЛИ МИРОВ больше не нуждается в нас? И мы... как остальные, да?
— Смерть не может ожить, жизнь не может умереть. Мы перейдем на другую тропу, ведущую... туда, куда знает только ОН.
— А ты, там, на просторах бываешь с другими Женщинами?
— Нет. У каждой Женщины есть свой Всадник. Я — только твой.
— Спасибо... Куда ты сейчас пойдешь?
— Разве это важно... Здесь мне уже нечего делать. Пока... А ты?
— Пойду искать место для новой колыбели, — она опять погладила себя по животу.
— Тогда прощай. Будь осторожна и береги его.
— А ты не приходи раньше, чем будет нужно.
— Жаль, что нам редко бывает хорошо вместе.
— Но ради этого стоит жить...
Всадник неторопливо залез на свою клячу и дернул поводья. Там, где бледная полоса медленно приближалась к небу, гасли всполохи. А на Земле осталась улыбающаяся Женщина, единственная во всей Вселенной, которая хоть иногда была необходима ему, и которой так же необходим был он.
Но всадник ни разу не оглянулся.



                Книга вторая
                Призрачный круг
"Молол несусветную чушь, о пределах зрительного восприятия.
Городил ересь, круто замешанную на джиннах и привидениях."

ЭРИК ФРЕНК РАССЕЛ "Зловещий барьер"

Часть первая. Но (Сумерки)

...Но не согревает ее обманчивый свет ничего, кроме взора, страждущего быть обманутым. И блики, танцующие на остывших телах, не дадут им   тепла огненных крыльев, порхающей во Вселенной бабочки, безмятежной, как жизнь, легкой, как далекое созвездие, обманчивой, словно мир, над которым пролетает она, не замечая ничего, кроме собственного полета.
И я, никогда в жизни не поднимавшийся выше этого мира, в который раз, созерцая во взмахах мерцающих крыльев собственное бессилие — плачу.
Плачу... Плачу...

Глава 1

        Капли падали отвесно, ударялись о землю, и возвращались обратно,  словно заведенные.
Через некоторое время ритмичность изменилась, и капли заскользили хаотично. Словно прозрачные резиновые мячики скакали они, умудряясь не задевать Петра, мирно сидящего на ветке дерева.
Вскоре капельки стали подскакивать под острым углом,  зигзагами, а были и такие, что выписывали плавную, волнистую линию. Неожиданно Петя почувствовал мерзкий зуд, появляющийся то в голове, то в ногах, пробегающий сверху вниз. Он посмотрел вверх и заметил летящую дождинку, зажмурился, ожидая шлепка, но вместо этого начался зуд. Через несколько секунд, все повторилось, но уже снизу. "Они просачиваются сквозь меня!!!" — ошарашено подумал Петр.
Следующим открытием стало  дерево. На первый взгляд  обычное, с буро-зелеными листочками, но какое-то, неживое. Что, в общем,  вписывалось в  окружающий пейзаж.  Дождь,  тоже казался нереальным.
Петр,  удобнее устроился на ветке, и посмотрел на свои руки. От неожиданности он чуть не свалился вниз. Все тело имело странный полупрозрачный оттенок с  проступающими мраморными крапинками. Прислонившись плечом к стволу дерева, Петр ощупал себя. Он был  обмотан повязкой, которая  слабо пульсировала. И непонятно:   повязка  плотно замотана, или  является неотъемлемой частью тела. Оторвать ее  Петру не удалось.
Последняя капля дождя прочертила в Петре неясный след, и растворилась высоко над головой.
— Да что же это такое!!! — рявкнул Петр.
Тут же, словно любопытные зверьки, из каменной пещеры, вынырнули два существа и замерли, недоверчиво глядя на Петра.
Они были точно, как приведения. Полуневидимые, с отростками в виде рук и ног. Толстая шея начиналась анатомически правильно, но сразу же переходила в голову, где вместо волос сверкали спиралевидные искорки.
Призраки излучали любопытство, причем Петр воспринимал это от небольшого стержня в грудной клетке каждого, высотой сантиметров двадцать и диаметром около дюйма. Около него вращалась ослепительно-белая змейка света, как если бы энергия попала в замкнутый круг.
Некоторое время Петр наблюдал за привидениями
— Призраки?! — выкрикнул он. В ответ раздался протяжный звук, напоминающий конское ржание. Призраки, вульгарно виляя бедрами, проплыли рядом и исчезли за скалой.
— Гм... Правда, — призраки, — заключил Петр, отметив, что они обмотаны той же субстанцией, что и он.
Пытаясь посмотреть на свою грудь, Петр подался вперед, и сорвался с ветки. Но не упал, а остался висеть в воздухе.
Первую минуту Петр растерялся. Что нужно сделать, чтобы возвратиться на ветку? Но потом понял. Стоило только подумать, куда хочешь попасть, как, ты оказывался в желаемом месте.
Вернувшись на ветку, Петр внимательно осмотрелся. До самой дымки, куполом накрывающей все окружающее, возвышались холмы, напоминающие губку, со срезанными верхушками. Время от времени в норы, прорытые в холмах, просачивались призраки, исчезали на некоторое время и снова появлялись, направляясь по своим призрачным делам.
Правее от холмов, буро-малиновым ковром простиралась равнина, поросшая саксаулом и карликовой вишней. Отдельными участками разросся ягель и сфагнум, а кусты черной смородины с непомерно большими ягодами выглядели просто зловеще. То там, то тут вырисовывались силуэты камней, некоторые заросли лишайником и напоминали обрюзгших стариков, а другие, лежащие кучками, формой и цветом — дерьмо великана.
Между холмами и равниной в две колеи вилась дорога. Через одинаковые расстояния ее пересекала речушка, над которой были переброшены деревянные мостки. Можно было отыскать ее начало — родник, и конец —озеро без единой морщинки на поверхности.
На берегу озера, окруженного множеством пней, торчащих из рыхлой почвы, стоял покосившийся сруб с крышей из тростника и кирпичной трубой. Может, это и была галлюцинация, но Петру чудилось, будто из трубы идет сизый дымок, собирающийся в кольца около купола.
На пнях рядом с домом в разных позах восседали призраки. Некоторые вставали, описывали один-два круга в воздухе и, снова возвращались обратно. Петр сообразил, что способен различать призраков. Несмотря на схожесть, свечение в груди было не одинаковым. У одних оно, создавало иллюзию пламени, и движение энергии около стержня не было интенсивным, у других, наоборот, буквально брызгало искрами. Некоторые имели не стержень, а веретено, разделенное надвое; у них были не зеркальные глаза, а вполне человеческие, только цвет  различить, никак не удавалось. И лишь два раза мелькнул призрак с приплюснутым кольцом в груди, которое иногда выравнивалось. В эти секунды оно скручивалось веревкой и лучилось слабым протуберанцем.
Но более всего, здесь поражала Луна. Нельзя сказать, что это было настоящее ночное светило. Но не отметить мастерства, с которым она была сделана — тоже нельзя. Даже при минимуме света, сочившимся из-за полусферы, невозможно было удержаться от одобрительного восклицания.
И Петр воскликнул, одержимый накатывающей силой, заставляющей вспомнить до глупости простые вещи: как он мог забыть, что уже давным-давно обитает в Но, и знаком с каждым его жителем и каждой пядью призрачной земли!
Петр спорхнул с дерева, выписал воздушный пируэт, приземлился на дорогу и деловито принялся расхаживать взад-вперед. По мостику к нему приближался Флем, — призрак с интенсивной светимостью.
— Что, Петя, снова амнезия прошибает? — участливо спросил он.
Петр почесал голову, озадаченно посмотрел на призрака.
— Ага... И интересная штука получается, —  все впервые осознаешь. Абсолютно по-новому, — он взялся за подбородок, — словно что-то подталкивает все пережить вновь и прояснить какую-то тайну, понимаешь ?
— Не-а, — честно признался призрак, — ты всегда, какой-то замороченный. Будь проще...
Петр внимательно посмотрел в глазницы Флема, подбирая слова, но тот уже отошел.
Все призраки принялись расхаживать по кругу. Они подходили друг к другу, делали поклон, поворачивались и расходились, чтобы вновь  встретиться.
Петр лихорадочно вспоминал, что бы это значило. В Но,  существовал строгий порядок: даже в самом движении и расположении призраков. И вспомнил.
Это приближался Вой.

Сияние занебесной звезды причудливой палитрой бликов ложилось на гладь небосвода. Проникая, сквозь мембрану купола оно, сгущалось в плотный, усиленный Луной свет и рассыпалось на маленькие юркие сгустки. Смешиваясь с призрачными каплями они увлекали в хоровод всех обитателей Но, предвещая чудесное, ни с чем не сравнимое развлечение.
Листья дерева объединяли свое пение с фантомным дождем, и по всему Но раздавалось медитативное: "У-у-у-у". "Во-у-о-у", — откликалось эхо с небес, дополняя всеобщую какофонию. И в каком бы настроении не находились сейчас призраки,— все слетелись на этот чарующий вой, дабы принять участие в празднике чувствования тела.
Первый, второй, третий силуэты мелькнули в поднебесье белым по желтому. И вот уже все Но, от горизонта до горизонта наполнено белесыми телами, выписывающими виражи в воздухе. Как и все, Петр не мог оставаться на месте. Забыв о размышлениях, он бросился в круговорот, врезался в пролетающих призраков и, чувствуя слабое щекотание, рассмеялся. Он бился о небосвод, возвращался к земле и снова поднимался вверх. Один из призраков, наполненный желтоватым свечением, замер и медленно опустился с небес, оставляя за собой широкую бесцветную полосу.
"Наполнился... Наполнился..." — раздалось со всех сторон, и привидения с удвоенной  скоростью разлетелись по Но.
Когда в прошлый раз Петр пробовал наполниться, — у него ничего не получилось. Свет выходил через него, не создавая иллюзии тяжести, но сейчас... сейчас он во что бы то ни стало, почувствует свое тело и вспомнит, как был... был... человеком. Господи! Он был полновесным человеком и... не тяжелым, не материальным тоже был он.
Петр бросился вверх, вниз, опять вверх и, увеличивая скорость, совершил несколько кругов по Но. Когда пришло чувство насыщенности лунными бликами, Петр, как учил Жуан, строго по прямой взлетел вверх, силой воли перекрыв нижнюю часть тела. Свет задерживаясь у  основания , начал подниматься, утяжеляя тело. И когда Петр почувствовал шевеление волос на голове, и льющуюся по воображаемым артериям энергию, густую, как кровь, он с радостным воплем: «Получилось!", под силой СОБСТВЕННОЙ тяжести опустился на землю и в экстазе распластался по мху, сливаясь с ним в единое. "Наполнился... Я наполнился, как человек. Я был призрачным человеком целое мгновение. Целую вечность. И снова буду им... Сейчас же!.."
— Праздник!
— Праздник!!!
Кто-то спускался с небес и горланил матерные песни. Кто-то писал иероглифами по воздуху, вместо стила используя свое "тело", а один чудак, перекинув край одежды через плечо, размахивал руками и ораторствовал. Каждый сходил с ума по-своему.
Это было прекрасно и радостно. Незабываемо.
Еще пять раз, Петя опускался наполненным, восторгаясь своей тяжестью, а в последний раз, упал прямо на Флема, и внезапно почувствовал себя в его теле. Собственное же, увидел взлетающим.
— Стой, Флем! — закричал он, и снова очутился в себе. Флем обидчиво смотрел на него снизу.
— Так нечестно, Петя. Почему ты не меняешься телом?!
— Я испугался... Это от неожиданности.
— Неправда. В прошлый раз Жуан не смог поменяться с тобой. И Хулио тоже. И Пипка. Может быть, ты прикован к своей оболочке? Может, ты не призрак, а? Не призрак! Ха-ха-ха!!!
— Я призрак.
— Ну и черт с тобой. Пойду поменяюсь с кем-нибудь другим. Ла-ла-ля, пап-парап-па! — напевая, Флем исчез в хороводе привидений.
А лунные блики сгущались. Вой из равномерного, переходил в беснующийся, увеличивая всеобщую эйфорию. Присоединившись к хороводу, Петя заметил Ала, играющего вместе со всеми. Но он тоже не менялся телом, хотя это  являлось любимым развлечением призраков. Только при Вое они могли почувствовать свою волю и собственное "Я" в другой оболочке, возвратиться обратно, а потом поменяться со следующим.
Сейчас невозможно было понять, кто есть кто, и эти игры в прятки доставляли массу удовольствий. Один — в центре хоровода — выбирался водящим и угадывал, кто под чьим телом скрывается. Если удавалось правильно определить, то водивший присоединялся к хороводу, а проигравший становился на его место, предварительно вернувшись в свое тело. С Петей и  Алом никто не менялся.
Тем временем свет настолько пресытил Но, что, казалось, будто пристанище разбухло. "Наполненные", падая, сливались с воздухом и становились невидимыми. Небо покрылось малиновыми узорами, которые сгущались, создавая иллюзию трещин. Петя заметил, что Ал поглядывает вверх с беспокойством, а потом и вовсе отлетел от хоровода к посматривая в сторону своих насиженных мест. Некоторые, словно продолжая игру, пытались сплести колыбели из свечения.
Мягкие пружинистые шарики зеленого цвета стелились внизу, а сверху, синим покрывалом, ткалась усыпальница в виде люльки или симпатичного гробика — напоминание о самых важных событиях в прошлом — рождении и смерти. О чем еще могли вспоминать призраки, если их воля удерживала не только оболочку, но и память? Конечно, о смерти.
Незабываемые ощущения, когда ты думаешь, что все уже закончилось, и существование навечно прервано, зрение и способность мыслить потеряны окончательно. И вдруг отделяешься от этого трижды надоевшего тела, взмывая вверх, ведомый неслыханной мелодией, а тело, о котором были все помыслы и заботы, которое одолевало болячками, ранами, переломами, запорами и венерическими заболеваниями, доставляя массу хлопот, ограниченное притяжением и нуждающееся в пище, одежде... Это тело валяется в белых тапочках в усыпанном цветами (или проклятьями) гробу, сгниющем раньше, чем посеревшие кости. Приятно размышлять об этом, поднимаясь выше и выше, отрываясь от земли (как думается в то мгновение) навсегда.
Но вот ты проходишь первое небо, замедляешься на втором, а около врат в третье останавливаешься и ждешь СУДА. Об этом уже вспоминается с неохотой. Ты видишь, как наполняется чаша грехов, и ожидаешь ужасного, но и добрых дел оказывается немало. И когда кажется, что ворота верхнего неба вот-вот приветливо распахнутся перед тобой, оказывается: добра совершенно столько же, сколько и зла, и ты не нужен Верхним мирам, и низшие от тебя   отказываются. Ты, никому не нужный, возвращаешься обратно дематериализованным. В материальный мир. И пугаешься каждого темного или светлого силуэта, проносящегося над или под тобой, потому что кто только не населяет или не посещает прослойки этого мира... Призраки не очень любили вспоминать то время. А Петя не мог. Потому что не помнил. И сидя на излюбленной веточке, он отдыхал и предавался созерцанию.
Фантасмагория света,  становилась гармоничной, словно звучание оркестра после настройки инструментов.
Наиболее тяжелые цвета ложились около мха, а легкие покрывали небесную оболочку пристанища. Темные трещины на небе, словно приклеенные к куполу, были мертвы и неподвижны.
И тут подул ветер.
Обычный призрачный ветерок, изредка совершающий прогулки по Но и играющий с травкой и листьями дерева, привычный, незаметный, не имел ничего общего с ним. Это мог быть только наружный, плотный ветер, способный разметать камни и унести призраков. Он, разгребая цвета мохнатыми лапами, как голодный волк набросился на разомлевшую добычу и, заграбастав в охапку два десятка привидений, столкнул их друг с другом и опять расшвырял по Но. Серым хищником носился он за призраками, наполняя их оболочки хлопьями безумного света, и менял тела несчастных по несколько раз подряд. Обитатели пристанища теряли память и рассудок.
Петя метался вместе со всеми, отскакивая от горизонтов, и стремился где-нибудь спрятаться. Он увидел, что какое-то привидение, размахивая руками, пытается поднять отломившийся кусок скалы и подтащить к дальнему горизонту. Когда в очередной раз призрак размазался по мху, Петр узнал в нем Ала и понял, что тот задумал.
У слияния земли и неба, в правом углу (если, конечно, в Но были углы) зияла материальная трещина, откуда с остервенением врывался в Но плотный ветер. Петя внутренним чутьем осознал, что никто сейчас, кроме него самого не способен помочь Алу, а если трещину не заткнуть, то от пристанища ничего не останется.
Но как помочь Алу? Тот, прижимаясь к камню, каким-то чудом не отрывался от глыбы. Чудом?! Ал смог утяжелиться или прирасти к земле. Как?.. Надо схватить что-нибудь тяжелое. Ведь плотный ветер способен разметать только призрачное и фантомное, для обычных вещей он не страшен. А единственное, что материальное здесь — это мох.
Отскоблившись от неба, Петя, сосредоточив всю волю в руках, схватился за мох. Он срывал по маленькому росточку, и заталкивал в себя. Наполняясь, он видел, что Ал выбивается из сил, но сумел сдвинуть камень всего на пару шагов.
Переваливаясь, словно утка, Петя, медленно направился на помощь. Добравшись до Ала,  Петя потерял три мшинки и четверть свечения, но пока еще оставался тяжелым. Ал коротко выдохнул: "Помогай". И они дружно взялись за дело. Это оказалось легче, чем ему казалось: все-таки камень тоже был призрачным. Почти не останавливаясь, они докатили обломок до трещины. Ал, оставив Петю удерживать глыбу под порывами ветра, стал собирать мох и заделывать разлохмаченные края просвета. У главного призрака это получалось быстро и хорошо.  Чем быстрее уменьшалась трещина, тем тише завывал ветер. С последней горстью мха ветер стих.
— Еще несколько таких праздников, и здесь ничего не останется, — произнес Петя, освобождаясь от тяжести.
— И одного хватит... — Ал окинул взором пристанище.
— А что там, за горизонтом?
— Там? — Ал задумчиво посмотрел на привидение. — Скоро узнаешь, Петя... Я так думаю.


Глава 2

Призраки метались по всему Но, словно невидимая кисть чертила в воздухе витиеватые линии.  Петя заметил, что их движения лишены смысла.
Ал держал двух безвольных призраков, прижимая друг к другу. Потом одного оттолкнул к норам, поймал кувыркающегося рядом, и... стержень внутри призрака вспыхнул, а в глазах промелькнул разум.
— Давай помогай! — крикнул Ал Пете и принялся искать тело следующего.
Смутно представляя, чем он может помочь, Петя,  поймал, Жуана и долго, смотрел на него. Чем, потерянные призраки отличаются от настоящих? Внешне, никаких различий не было, исключая блуждающий, погасший взгляд. Только внутри  творилось что-то неладное: стержень сознания не светился, а еле-еле тлел.
Удивляясь, как ему удается тащить одного призрака, Петя ухватил другого. Приведение, будто только этого и ждало и прилипло к его руке. Рассеянно смотря то на одного, то на другого Петя сблизил их, и, о чудо, разряд электрического тока пробежал по нему, отдавшись где-то в ступнях. Но оба призрака стали неимоверно тяжелыми и вялыми. Прислонив одного к скале, Петя бросился на поиск следующего.
Эта попытка оказалась тщетной. Третий заход так же не принес успеха, как и многие остальные... Только с одиннадцатого раза Жуан затеплился и, оторвавшись от спасителя, удалился к озеру. Петр поспешил за ним.
— Жуан, ты чего? — он остановился в нескольких метрах от призрака. — Может, все-таки поможешь?
— Не-а, не могу.
— Почему?
— Это не в моей силе, — и немного подумав, добавил: — И не в моей власти.
— Да... Исчерпывающий ответ.
Жуан усмехнулся.
— Если ты можешь, — делай. А я должен находиться здесь. Это мое место.
—Как твое место? — не понял Петя. — По-моему, твое место в этих... как их... норах. Я там тебя чаще всего вижу.
Жуан опять усмехнулся.
— А зрение тебя не обманывает?
Петя опешил: то ли Жуан, благодаря плотному ветру спятил, то ли сказывается смена телами.
— Я бываю в разных местах. - Жуан встал, обошел вокруг пня, на котором сидел и посмотрел на озеро.— Чудак ты, честное слово... Неужели, ничего не знаешь о ПЕНТАГРАММЕ?
Петя действительно ничего не знал. Жуан блеснул глазницами, на секунду остановился и продолжил движение.
— Видишь ли... Петя, идея существования Но по сути проста, но в исполнении, сложна невероятно...
Петя наблюдал за призраком.
— Что-то ты, братец, ахинею несешь, — нетерпеливо сказал он.
— Почему? Я был когда-то весьма образованным человеком, а, слова образованных людей не всем понятны. Вернемся к теме. Не знаю всех тонкостей досконально — это целиком прерогатива Ала, но одно скажу наверняка: существует некая ПЕНТАГРАММА, согласно которой, каждый из призраков Но обязан, определенное время находиться в определенном месте...
— Кем? — перебил Петя.
— Не перебивай, что за плебейские манеры. Конечно же, Алом. Я смутно представляю внутренний механизм, но за счет этого нам удается существовать. Поэтому одно время я здесь, другое там... Это же элементарно...
Петя принял задумчивый вид.
— А что если этот распорядок нарушится? Ну, например, кто-нибудь из вас... нас не захочет находиться в каком-нибудь там месте. Что тогда будет?
Жуан с неподдельным изумлением посмотрел на Петю.
— Ты что! Можешь поверить, такого никогда не случиться, будь уверен.
— Но ведь случилось же! — воскликнул Петя. — Тебя самого пришлось вытаскивать непонятно откуда.
— Меня? — глаза Жуана потускнели. — Нет, братец... Здесь другая причина. Непонятная, но Ал разберется.
— В чем?..
— Слушай, Петя, ты слишком много задаешь вопросов. Призраки так не поступают, они просто действуют. А ты точно не призрак и окутан непонятно чем...
— А ты светишься непонятно чем.
— Я?! Где, покажи.
— Здесь, здесь и здесь. — Ткнул он пальцем.
Жуан придирчиво осмотрел себя.
— Врешь ты все. Призрак не может светиться.
— А я могу, да?
— Все, — Жуан нетерпеливо махнул, — все вопросы к Алу. Мне надоели твои выходки и шуточки... И со зрением у тебя, честное слово, не в порядке. И с восприятием.
— Скотина ты, Жуан, честное слово, — передразнил Петя. — Сам ты слепой, на фиг... — он повернулся к собеседнику спиной, и хотел было уйти, но вопрос Жуана остановил его.
— Скажи-ка, уважаемый «не-знающий-о-ПЕНТАГРАММЕ», почему ты  постоянно сидишь, как сыч, на ветке и зыркаешь во все стороны? А?? Склеротик ты, Петенька. Все забываешь напрочь, но поступаешь, как положено. В этом тебе не откажешь. Ха-ха-ха!
Петя выслушал, но не обернулся, а решительно заковылял к призраку, оставленному у скалы.
Ал трудился с завидным упорством и терпением, однако не торопился, не суетился, движения были соразмеренными: ни одно не тратилось впустую. Только сейчас, Петр понял, что так распоряжаться своей силой может только хозяин Но. "И ведь не потеет", — подумал Петя и сам себе рассмеялся, несколько раз повторив  "потеет".
— Отяжелел ты, пройдоха, — пробубнил он, подтягивая призрака.
Тот, пока Петр отсутствовал, помутнел, на груди  выступили пятна с синим отливом. Стержень-веретено расплылся, словно мягкая свечка, и остыл.
— Эй, — воскликнул Петя и затряс призрака, — ты чего... Ты... умер?
Его слова потонули в густой тишине. Осознавая всю нелепость ситуации, Петя потряс призрака, попытался приподнять, но, еще недавно субстанция, похожая на тело — двигающееся, говорящее, играющее, смеющееся, — начала растворяться, и через несколько минут Петя держал в руках холодный энергетический сгусток — расплавленное сознание и полупрозрачный гибкий жгут воли.
Обернувшись в поисках Ала, Петя увидел его с двумя призраками. Все трое стояли на мосту, вернее, стоял один Ал, а его подопечные медленно, но верно разлагались.
А Луна, лукаво улыбалась, тая в себе и красоту, и силу, и опасность.
— Конец! — Ал глядел на сгустки, покрывавшие его ладони. Он поднял глаза и заметил останки у Пети. — И у тебя...
— И у меня, — подтвердил Петр.
— Трое... — заключил Ал, — и еще трое за Но.
— Унес ветер? — спросил Петя, но ответа не дождался, итак ясно: шестерых призраков больше не существует. — Похоронить бы надо.
— Да. — Ал кивнул головой. — Пойдем к трещине.
Они сложили останки у горизонта, и Ал, слегка присыпал их мхом: образовался маленький холмик.
— Ты знаешь, какие-нибудь слова, полагающиеся в таких случаях? — тихо спросил он.
— Нет, не знаю, — чуть подумав, ответил Петя. — Не помню...
— Тогда пойдем в дом. Я хочу кое-что тебе рассказать.
— О Но?
— Не только. Но мой рассказ будет не менее интересен. Я так думаю...
Призраки буднично расхаживали, летали, копошились, словно и не было никакой катастрофы. Однако во всем Но, не было никого кто мог бы сказать, что все осталось по-прежнему.
А труба над соломенной крышей все так же призрачно дымила.

— Я думаю, ты  сам можешь поведать много интересного. – Начал рассказ Ал. - Пока  я расскажу о себе. Может быть, по ходу повествования ты захочешь что-то сказать. Не стесняйся, перебивай, это важно для восстановления твоей памяти.  Скоро мы окажемся в мире, где никто не пожалеет больного э... э... ничего не помнящего призрака. Это одна из причин нашего разговора. Другая же, — мне  необходимо собраться с мыслями. Ты не представляешь, как тяжело рушить отлаженный и продуманный мир в кои веки созданный тобой.  Оглядываясь назад, понимаю, что вся жизнь — это чередование правдоподобного и неестественного. Прошлое покрывается туманным занавесом, оставляя наиболее сильные впечатления, но я постараюсь сохранить объективность. Покопайся в своей памяти, напряги волю, и мы сможем кое-что вспомнить. Вместе... Начнем с того, что я был человеком...
— И я тоже, — Петя радостно захлопал глазами и даже взмахнул руками, — я это сам вспомнил во время Воя, когда наполнился.
— Вот видишь, уже что-то, хотя я почти не сомневался. Все обитатели Но — призраки людей с Земли. Ты  оттуда?
— Не помню, — Петя слегка задумался, — слово "земля" мне ни о чем не говорит. Я вспомнил, что был тяжелым и не только... тяжелым человеком.
— Тогда, скорее всего, с Земли. На других планетах призраки называют себе по-иному.
— Но мне кажется, что я не был раньше призраком, а услышал об этом только здесь.
— Последний призрак с Земли был выметен на Свалку давно и наивно предполагать, что ты из наших. Я уже отвык, что мир разнообразен.  Ты мог быть кем-то еще. И оказаться здесь не случайно. Может, позже мы выясним и это. А когда-то я был человеком. Я ступал тяжелыми ногами по настоящей, очень далекой отсюда планете и мнил себя центром мира. Я верил только собственному разуму, считая его величайшим богатством, самородком во Вселенной, уникальным и неповторимым. Старался ублажать все его прихоти при помощи собственного тела, купаясь в его иллюзорной Истине. Мои чувства и мысли, эмоции и желания, стаей свирепых и ненасытных стервятников терзали и плоть и душу, которую я, естественно, не считал бессмертной. И я здорово растерялся, когда впервые встретился с чем-то нематериальным, неосязаемым на ощупь, непонятным рациональному мышлению. Когда мой разум сдался, признавшись в собственном убожестве, я впервые произнес волшебную фразу: "Не понимаю". Это была первая настоящая истина, повлекшая за собой такую вереницу открытий и откровений, что вспомнить их все — достаточно тяжело...
Дело в том, что сам того не желая, я пропустил в материальный мир Святого Черного Духа. Они все называли себя "святыми", не взирая на цвет. Пытаясь исправить, как я тогда думал ошибку, я открыл двери миров для Белого Духа, естественно тоже Святого. Наблюдая за их грызней, я понял, что до конца жизни они будут меня использовать, и решился на суицид.
— Что это такое?
— Самоубийство, Петя. Добровольный, а точнее самовольный уход из жизни. Разум, который я возненавидел, сослужил последнюю службу, и перекрыл дорогу в человеческий мир этим двоим. Они догнали меня, когда я, расстроенный и ничего не понимающий, пробился сквозь толщину стен и вышел в более тонкий, эфирный мир. Первый урок того, что на том свете ничуть не лучше, чем на этом (если смотреть со стороны человека, разумеется) я получил именно от них. Разругавшись между собой, (им уже не перед кем было разыгрывать всепонимающих и всемогущих), раскидав в стороны пучки разноцветной энергии, они, выпустив пары, принялись за меня.
Я не знаю, что испытывает теннисный мячик, но, думаю, был похож на него в те минуты... или часы?.. Пообещав не оставлять меня ни на минуту, они разлетелись в разные стороны, а я направился, вверх, на СУД. Меня это даже устраивало, поскольку лишало свободы выбора. Ты знаешь, иногда свобода кажется чем-то лишним. Но так я думал только тогда.
И вот, слегка привыкнув к полноте окружающего мира, пропитанного мыслесферами и мыслеформами (я и представить себе не мог в своем человеческом существовании, сколько флюидов вполне осязаемых и конкретных испускает материальная жизнь, и сколько независимых созданий вьется вокруг планеты), я прошел плотное свечение, как мне потом объяснили мои будущие товарищи — Первое небо. За ним начиналось царство духов: эфирных и эфемерных существ. Порхающие разноцветные создания всевозможных форм и размеров, казалось бы, не замечали робко поднимающего новичка (хотя я был далеко не одинок) к яркой точке, пульсирующей в вышине. И мы, цепочкой, равномерно и спокойно, по одному, просачивались сквозь нее на Второе небо, где по непонятным  принципам  сортировались Голосом. Потом уже, после СУДА, мне объяснили, что здесь строго следят за соблюдением Закона и задевать кого-либо из только что осужденных — себе дороже. Но я этого не знал и по наивности думал, что все неприятности остались там, за Первым небом и поднялся за врата Третьего, где стал ждать своего часа. Ждать пришлось долго — возможно, у небесных судей не хватает времени, а может, просто потому, что им некуда торопиться. В общем, Бог им судья. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем какой-то старичок вышел из-за плотного свечения. Сладко позевывая, и улыбаясь, окинул нас хитрым взглядом и сказав, "Приступим-с", выставил перед собой медные весы. Он довольно быстро расправился с нами, отправив обратно вниз, едва бросив взгляд на равномерно стоящие чашечки весов. Наверное, это была просто показуха:  грешники и святые идут на Третье небо другими путями, а, может быть, и нет, потому что, когда он посмотрел на чаши, заполненные моими хорошими и плохими делами, то даже покачал головой и хмыкнул себе в обвислые усы: "Надо же как". Но тем не менее низвергнул и меня. Я оказался не нужен ни светлым ни темным силам... Вспоминая все это сейчас, я даже рад, но тогда — это была трагедия. Представь, что ты не можешь ни от кого защититься, а ведь любой, кто сильнее о-о-очень любят позабавиться над слабым. Когда, какой-нибудь Черный, накладывает на тебя заклятье, и ты несколько лет служишь тридцать седьмым ковриком для вытирания его вонючих копыт. А какая-нибудь Белая, считая, что облагораживает тебя, превращает в колючий цветочек и держит в спальне. Да еще требует, чтобы ты будил ее приятным голосом...
Можешь себе представить, через что я прошел, имея врагов и в Свете и во Тьме?! Когда им наскучило держать меня в виде прозрачной пленочки над выгребной ямой, и они отпускали меня "погулять", как я только не прятался, чтобы никогда больше не встретиться со своими "милыми" знакомыми. Но они всегда находили и придумывали очередную пакость... Мне кажется, что я их подружил между собой. Я скрывался на самых далеких островах среди скал или затаивался в топях джунглей, или присоединялся к рабам джиннов, но все напрасно... Однажды я несколько лет пролежал под поросшим мхом валуном где-то на краю земли, но паршивый скорпион все-таки выдал мое местонахождение. Болтливое насекомое, скажу я тебе. Но я не мог смириться с такой жизнью. Я слишком полюбил свободу и самозабвенно искал способ навсегда расстаться с порабощающими силами. И один старый призрак, витавший над той планеткой, чуть ли не с момента ее сотворения, рассказал мне, что есть выход (он назвал — лаз), в обход запрещенных небес в космос. Сам он никогда не бывал дальше Луны, да и там задерживался лишь на короткое время: за ним-то лично никто не охотился. Я упросил показать этот выход-лаз, взамен предложив несколько неизвестных ему хитростей, как скрываться от СИЛЬНЫХ. И мы отправились в путь...
По дороге он несколько раз останавливался, и что-то чертил, бормоча ахинею. А я все удивлялся, почему раньше никто не сказал мне о таком простом и легком пути. И только позже я понял, ЧТО именно рисовал старый призрак: магические пентаграммы.
Не зная их, нечего было и думать пускаться в путешествие. Я же, очевидно, понравился старичку (как потом выяснилось, тем, что при земной жизни сумел насолить и тем и другим), и он впервые решил кому-то помочь, понимая, что этот секрет все равно никто не узнает, — мне не было никакого резона возвращаться на Землю.
На Луне он познакомил меня с лунатиками — существами независимыми, но могущественными. Именно они научили старого призрака пентаграммам. Недаром Черные так любили полный лик ночного светила. Они чувствовали  постороннюю силу, мощь, нисходящую с лунным сиянием на Землю, не принадлежавшую их извечным Светлым врагам... Хотя были ли они врагами? Какое же Добро без Зла?.. Но это так... философия... На Луне я стал учиться. Лунатики, — открытые существа, если видят, что ты не представляешь опасности. А опасность — это когда несколько хотят победить. Неважно, чистые у них помыслы, грязные, но если они хотят применить силу против других, лунатики такой силы не дадут. Мне показалось, что в истории этого народа была великая трагедия. Как и в моей , — если такие параллели уместны. И это нас сблизило. Я был хорошим учеником. Я постигал, как сковать на веки противника, как распылить существо в чистую энергию не способную себя ни контролировать, ни собрать  обратно. Многое, очень многое я постиг в те счастливые лунные годы, но все, правда, теоретически. И когда я прошел начальный курс обучения, — поверь мне, это очень могущественные знания, — то мои учителя решили провести эксперимент. Они, сотворив незнакомую мне пентаграмму, наделили меня телесностью, реальной мощью существа, способного применить все, что я знал на практике, но в пределах заданными ими магических линий.
Я сразу почувствовал себя творцом, когда немедленно воспроизвел двенадцать Белых и тринадцать Черных и тут же их распылил. Мои учителя заволновались. Улучшив момент, они разрушили пентаграмму и сказали, что пока у меня не пройдет обида, они больше не позволят мне практиковаться. Но я все равно был безмерно счастлив...
Так текла моя беззаботная, (по сравнению с прошлой), жизнь. А потом случилось ЭТО, там, на Земле...
— Что? — Петя, завороженный, слушал, видел изумительные картины жизни и круговорот миров, совершенно непонятных и незнакомых ему. Или почти незнакомых, потому что в душе, зашевелилось, заворочалось что-то, требовательно вопрошая: "Ну вспомнишь ты наконец или нет? Время-то идет, не чувствуешь что ли? Вспоминай, вспоминай, ведь все к тому и идет, что оттуда ты, с Земли, родимой. И ключик уже показали тебе от памяти твоей чердачной... Ну же, напрягись..."
— Я и сам не понимаю. Только лунатики с грустью на меня посмотрели, словно прощаясь. Я подумал, что на Землю  отправить решили — не век же мне им надоедать,  а они руками машут, мол, Уборщик идет, Алик. И все. Понимай, как хочешь. А потом Земля привычные очертания потеряла, как будто ее кто взбаламутил. Старшие лунатики даже в путь собирались — посмотреть. Они всегда так делали. А оттуда взрывы, аж до Марса доносились. Я все на людей грешил, думал последнюю мировую устроили, ан нет, это так со всем человечеством кончали  с физическим и эфемерным. У людей религия была, мировоззрение особенное.  Если по одной книжке судить,— чистой воды катаклизм.
— А что такое книжка?
— Слова, написанные на чем-то. Так, например, мой рассказ можно написать... Видел, что во время Воя Лао делал?.. Мелкие частые движения правой рукой?.. Вот так и есть — слова, слова...
— А как она называлась?
— Ой, ты что, я и не вспомню! Сколько веков прошло...
—  Попробуй, Ал... Это важно.
Ал задумался, встал, походил, покачал головой и сел.
— Нет, не вспомню. Во-первых, их было много, ну об этом катаклизме, а я не особенно интересовался... В общем, смело человечество со всеми его мыслеформами в кучу, что куда рассортировало и тут действительно что-то большое и странное появилось — вжик, как метлой по мусору и в помойную яму. А яма эта называлась Свалкой...
— И где эта Свалка?
— Вот она, Петя! Вокруг нас! А как я здесь жил до того, как Но создал — история отдельная.
— Расскажи.
— Чуть позже. Ты пока посиди, подумай, а я слетаю, посмотрю как там трещина. Что-то не нравиться мне все это... Ты, главное, о себе вспоминай.
— Да я стараюсь.
— Ну и славненько, — и Ал улетел, оставив Петю в глубоком раздумье.

Глава 3

Беспокоило небо. Малиновые выпуклости, похоже, не собирались рассасываться и, каждый понимал, что еще одного натиска пристанище не выдержит.
Ал, вернувшись, огорченно махнул рукой и продолжил рассказ.
— Вспоминай, Петя, вспоминай. Потому что мир, в который мы попали... это приют для ненужных отбросов из всех закутков Вселенной — диких, жестоких и очень коварных. Сначала я имел преимущество над ними. Ведь любой, кто попадает сюда, оставляет  силу там, в прошлой жизни и продолжает существовать оболочкой, или, лучше сказать, памятью. Это в своем мире, постоянно питаемые энергией мысли, они были могущественны и всесильны. А, попав сюда, сделались призраками, но с прежними амбициями и замыслами... Представляешь, ходит жирное привидение с тремя головами и грозится тебя скушать с потрохами. И обещает не подавиться. Смешно даже. Я давно уж был призраком, а большинство из них — начинающие. Моих-то сил  хватало заковать кого-нибудь в пентаграмму неподвижности или, наоборот, танца и наблюдать. Торопиться мне, сам понимаешь, некуда. А он побесится, повоет, и в конце концов скулить начинает, верную дружбу предлагать и власть на двоих. Если бы я хотел, то был  сейчас каким-нибудь вельможей местным. Но зачем? Свалка она и есть Свалка. Представляешь, главный царь отбросов... Да-а-а... Но большинство, кто сюда был выметен, не представляли себя без власти. Здесь как?! Кто плотнее, — тот сильнее. И пошли уговоры да угрозы. Сначала объединились темные силы. У одного народа так называется, у другого этак. И вот разные  шайтаны слились с дьяволами и, естественно, уплотнились. Кто быстрее, тот и прав. Начали своих подданных вылавливать и в прямом смысле поглощать. Съел и сильнее... Съел и сильнее... Старый страх он более могуч, нежели  любовь. А много усилий  не надо, чтобы слабого поработить. Волю скомкать, унизить или наобещать, мол, вместе будем дела творить, всем обидчикам отомстим, мир покорим. И это ничего, что тебя почти не будет, в моем теле и сознании растворишься, — тебя и так почти нет. Ведь признайся,  всегда хотел стать главным? На моем месте себя представлял? Так вот возможность, не упускай свое счастье, а то ведь сам понимаешь. Добро  быстро забывается, а непокорность... Я все равно главным  буду, и если мне оболочку свою не отдашь, да волю хлипкую... О! Ты  не представляешь, что я с тобой сделаю!..
Ну и покорялись, конечно. Пока я своей призрачной свободой упивался, многие уже материальными стали, да со старыми замашками. И черные, и белые, и цветные, в полоску. Своих грызть перестали, стараются чужих заловить, чтобы самим сильнее стать и слуг сохранить.   А соперников ослабить. Тут про меня и вспомнили. Привидение с гонором, и самое главное — такие пентаграммы знает, которые очень и очень кстати. Представь, закуешь кого-нибудь в неподвижность и можно хоть сто лет ждать, пока тот волю отдаст. Вот и попал из огня да в полымя. На Земле за мной двое гонялись, а здесь все. Самые ленивые и те не стеснялись. Что греха таить, у троих или четверых отобрал все-таки волю, думал, — уплотнюсь, никто меня  не тронет, да не тут-то было. От почвы отделяться труднее, в небе почти не развернешься, а вот схватить тебя го-о-раздо легче. Несколько раз хватали. Воля им и не нужна была. Знания! Опять уговоры, угрозы, обещания. А поскольку слегка "тяжелый" был, то и пытали. Что такое физическая боль я  подзабывать стал. Напомнили. Один раз вывернулся, другой и понял, что надолго меня не хватит. Когда последний побег совершил (пришлось поглощенных обратно призраками сделать: тяжесть потерял и сквозь стену — на волю), все земное искусство по выживанию вспомнил. Слишком многим пентаграммы нужны стали. Я по старой памяти, открыл путь к Аах (это Луна здешняя), но там, естественно, немногим лучше было, и обитатели — все те же охотники за чужим добром. Что оставалось делать? Или себя изменить или мир этот. Первое я не мог морально, а второе — физически. Упустил свое время... И однажды, потеряв надежду обрести покой, я решил уйти в ЗАПРЕДЕЛЬНОСТЬ. Построив пентаграмму выхода, прошел сквозь твердые горизонты Свалки и оказался... на настоящей Свалке. Оказывается, те уроды, что боролись за власть, разделившие по привычке все владения на Тьму и Свет, даже не подозревали, что находятся всего лишь в резервации — детском садике по воспитанию вновь прибывших. Чтобы их в одно мгновение на Свалке не поглотили такие же неправдоподобные существа, согнанные сюда давным-давно из всех измерений и реальностей. Хищные, давно и крепко материализованные, беспощадные, они только и ждали момента, когда откроются горизонты, чтобы наброситься на свеженькую, ни о чем не подозревающую дичь. А потом, Петя, случилось странное. Едва осознал я весь кошмар, как сжало меня, и обратно вытолкнуло. К родным пенатам... И почудились мне слова, научившие как с горем совладать. Способ-то простой: создай пентаграмму замкнутости пространства и закройся от всего мира. Никто тебя не заметит, поскольку пентаграмма искривляет лучи света, и путник  совершит круг, думая, что движется по прямой. Но ее нельзя создать в одиночку. А я привык думать только за себя. Чтобы пристанище или, как мы его называем, Но стало полностью замкнутым, необходимо восемьдесят восемь личностей, обладающих волей.
Лунная нумерология странная вещь, которую я никогда не мог понять. Как объясняли мои учителя, восьмерка — это фигура замкнутой бесконечности. Энергетический поток, движущийся по ней, не переходит в иные формы, он постоянен и неизменен. Но одна восьмерка — это двумерное пространство — плоскость. Чтобы сделать его трехмерным, нужно наложить крестом одну фигуру на другую. Они совершенно равнозначны: не слагаются и не вычитаются, а пишутся вместе. Мы получаем две расположенные рядом восьмерки, что дает число восемьдесят восемь. В этом примерно суть той пентаграммы, которая должна была отделить меня от надоевшего до смерти мира. Дело оставалось за самым сложным — найти еще восемьдесят семь привидений, не подчиненных никаким силам. Всего восемьдесят семь! Когда и одного-то свободного найти невозможно.
Во время своих мытарств я со многими встречался, беседовал. Воля у всех есть, но, как оказывается, сильна тяга к тем, кто может командовать, принимать за тебя решения. Если вспомнить: много ли можно встретить таких, кто смотрит на сильного, как на равного, а не склоняется в три погибели? Почему мне там спрятаться сложно было? Да потому что служат все поголовно, на цырлах ходят и сдадут тебя сильному, не только с потрохами, но и с волей твоей тщедушной. Однако теперь я имел вполне конкретную цель. Ох, пришлось пометаться по Свалке! Но знаешь что, Петя, те, в ком жажда свободы сильна, почти и остались, а остальные  все на своих местах — кто на одной стороне, кто на другой. А те были пуганые, но свободные. И ведь ни одного среди них, кто великим при жизни был. Вот так получается. Первых трех я с трудом, но нашел. Да попробуй-ка, объясни им, что в пристанище все равноправными будем. Так и получалось вначале, — пентаграмму неподвижности нарисую, долго объясняю призраку, что если бы  захотел, все равно его волю поглотить не могу. На втором десятке, дело легче пошло. Они по своим каналам прошлись, я помогал... И стало нас восемьдесят восемь. Местечко подобрали неплохое, в Сумерках, возле самой стены. Ох, и заморочек было, я тебе скажу! Надо всем неподвижно стоять, концентрировать внимание на мне... А они подвоха боялись, кто трясся от страха, кто бежать брался... — Ал усмехнулся. — Попыток тридцать, совершили. Но все-таки получилось. Да-а... И неплохо получилось, я тебе скажу. Сам видишь, как... И обрели мы покой желанный. Место обетованное. Мир построили, игры придумали, все о себе друг другу рассказали. И  ровно, плавно струилась жизнь... Пока, Петенька, ты не появился. Знаешь, чувствовал я, что не может быть так хорошо слишком долго.
— Почему?
Ал покачал головой.
— Да потому что не должно тебя здесь быть. Не можешь ты здесь находиться. Восемьдесят восемь нас здесь. И восемьдесят девятый, заметь, лишний, никаким чудом или колдовством не мог появиться в Но. И вдруг ты, беспамятный, ничего о себе не знающий... Это сверх моего понимания. Долго я думал. И понял вот что: никакие две бесконечности не могут быть бесконечными. Лунатики говорили, что две восьмерки не складываются. Ну, а если... ведь семерка получается. И тут появляешься ты и замыкаешь на себе наш мир. Что-то с тобой связано, Петя...
— Понимаешь, Ал, кажется мне, есть у тебя... ключик от моей памяти. Чудится, что произнес ты заветные слова, да пропустил я их мимо ушей. Назови всех, кого помнишь на той планете, откуда пришел. На Земле.
—  Черный! — Ал произнес слово резко, ожидая услышать худшее.
Петя прислушался.
— Еще раз.
— Черный...
— Нет, не то.
— Белый?!
Молчание.
— Природный дух?
— Не-е-ет. Длинновато будет.
— Бог???
Петя, недоумевающе пожал плечами.
— Да не могу я упомнить всех, ну. Знаешь, сколько мелких, крупных, средних было. Ого-го! Вампиры ,  маги, драконы, джинны...
— Кто?!
— Драконы...
— Нет, последнее.
— Джинны. — Ал внимательно посмотрел на Петю.
С призраком, потерявшим память, творилось что-то необычное. Энергетическая оболочка,  сжалась. Сознание же, заполнив всю волю, вырвалось наружу, захлебываясь и крича.
— Джинны... Джинны... Ал, я знаю, кто я... Мне надо идти, Ал.
— Куда, Петя? — опешил создатель Но.
— Искать...
— Ну что ж. Значит, пришло время. Я же говорил, что ты не просто так здесь. Завтра мы разрушим Но. И пойдем...
— Ты хочешь со мной, Ал? — спросил Петя, все еще пораженный своим открытием.
— Разве у меня есть выбор? — Ал грустным взглядом окинул Но. — Разве у нас есть выбор, Петя?..


Глава 4

Последняя прогулка по Но подходила к концу — Ал с Петей приближались к дереву, на ветке которого любил сиживать восемьдесят девятый призрак.
— Ал, послушай, — Петя заложив руки за спину, деловито смотрел под ноги, — допустим, ты заберешь... — он намеренно избегал слова "поглотишь", — в себя всех обитателей Но... Допустим. Мы выйдем наружу,  — Петя мельком взглянул на Ала. — Я пойду на поиски, но ты ведь опять можешь создать что-то вроде нынешнего пристанища. Тебе не хватает всего шестерых свободных призраков. А я, в свою очередь, помогу тебе отыскать их, прежде чем займусь своим делом. Как ты на это смотришь?
Ал усмехнулся:
 — Отвечать на добро добром — это прекрасно. Только ты не представляешь, что за стенами Но. Может, и нет уже никаких свободных призраков, может, там, — он указал вверх, — ничего нет, кроме всеразрушающей могучей силы. Я вот что думаю... Вопрос о существование Но решен. Ребята согласятся на наше предложение. К покою привыкаешь очень быстро, особенно к покою Но. И отвыкнуть за пределами не успеешь, — съедят. Ну, а кто не согласится — вольному воля. Спасибо, за заботу, но направь ее лучше на дело...
Петя махнул рукой.
— Я предложу тебе другое, — Ал остановился.
— Когда Но разрушится я стану сильнее ровно настолько, сколько призраков будет во мне. С такой поддержкой тебе гораздо легче будет искать то... что надо искать...
— Есть кое-что, незнакомое тебе, — серьезно сказал Петя.
— Сомневаюсь. Если сила, которая возникнет в тебе после разрушения Но, то я об этом знаю.
— Откуда?..
— Опыт, батенька! — Ал усмехнулся. — Нужно быть полным идиотом, чтобы видеть такое свечение в тебе и не знать, во что это выльется.
— Хорошая перспектива. — Петя снова тронулся вперед.
— Перспективы всегда кажутся хорошими, пока вдалеке. При ближайшем рассмотрении они становятся зловещими.
— Это ты к чему?
— Так, о личном. Жил да жил, не тужил, а вот появился ты и все перевернул. Вот и думай: хорошо это или плохо. И кому это надо, чтобы я снова держал путь неизвестно куда...
— Засиделся ты, Ал, в своем Но, — Петя улыбнулся, — точно говорю.
Возле дерева толпились призраки.
— Привет, братцы, —поприветствовал их Ал.
— Привет... — отвечали призраки.
— Рассказать вам длинную историю о том, что произойдет? — спросил Ал.
— Давай, давай, — загудели призраки.
— Хорошо. — Ал немного подумал, словно подбирал нужные слова. — Не сегодня-завтра Но будет разрушено извне. По-моему, это ясно всем и обсуждать тут нечего. Вопрос в другом... Мы можем поторопить события, и сами разрушить его. Каждый из вас, безусловно, свободный призрак, способный поступать так, как ему заблагорассудится, однако у меня есть предложение... Вы входите в меня, Но рушится, и мы с ним, — он указал на Петю, — окажемся на Свалке вдвоем. Он сам по себе, а я — наполненный вами... Другой вариант — вы все или кто-то из вас выходите из Но свободными и будете предоставлены сами себе. Решайте, но не долго, — он осмотрел верх пристанища, — время не терпит.
— Это нужно тебе или кому-то еще? — задал вопрос призрак, удобно устроившийся на дереве.
— Это нужно всем нам. Но, может быть, больше — Пете.
— Ал, — выступил призрак серовато-молочного цвета, — а есть какая-нибудь надежда, что мы сможем вновь обрести свои оболочки. То есть выйти из тебя?..
— Надежда есть всегда, пока не умирает воля. Может быть, через минуту после того, как я окажусь на Свалке, меня раздерут в клочья... Не знаю...
— Что ж, во всяком случае, искренне.
— Да, — серьезно произнес Ал, — вы же знаете, я никогда не лгал вам. Мы уходим к трещине, там легче сконцентрировать волю и вскрыть Но. Кто захочет со мной — подойдет туда. Остальные... могут оставаться здесь; когда все развалиться, для них уже ничего не будет иметь значения. Пойдем. — Ал кивнул Пете.
Они присели на мох возле похороненных призраков. Кольцо воли Ала сияло и лучилось. Петя молча смотрел на него, завороженный, гадая, о чем сейчас может размышлять создатель Но.
— Волнуешься?
— Я бы не назвал это волнением. Скорее сожаление об ушедшем...
— Знакомое состояние, — перебил Петя.
— Конечно... — Ал отвернулся.
— Как ты думаешь, все придут?
— Да, все. Гораздо лучше быть во мне, чем отдаться на произвол судьбы. Они привыкли ко мне и относятся, как к отцу родному, а это уже что-то...
Постепенно к Алу с Петей подошли все призраки.
— Ты прав. Они тебе верят. Моя помощь нужна?
— Нет. Ты просто наблюдай. Такого зрелища больше не будет, а заодно посмотришь пентаграмму разрушения. Эффектная штука. — Ал поднялся в полный рост. —Если есть те, кто принял решение под давлением других — пусть скажут. Иначе мне будет трудно овладеть вашим вниманием. А это важно.
Призраки переглянулись; ложь сейчас была просто невозможна.
—Ал, все в порядке, можешь начинать.
— Тогда приступаем. — Ал подобрался, глаза сузились, и сознание до упора заполнило волевой эллипс. — Все встаете вокруг меня.
Призраки быстро образовали круг. Петя тоже решил встать, но Ал показал: сиди на месте.
— Начиная от тебя, — он кивнул на стоящего напротив призрака, — каждый десятый отходит на семь шагов назад... — подождал, пока все отойдут и развернулся, — от тебя каждый девятый на пять шагов назад, — снова подождал окончания действия, повернулся еще раз, — от тебя каждый седьмой на три шага назад... от тебя каждый третий на пять шагов вперед... А теперь последние концентрируют внимание на впереди стоящих... Ближние, — на меня. Когда увидите нити сознания, можете считать, что вас зовут Алом, — сказал он.
Это вряд ли походило на танец, но ритм движения и пластика были безупречными. Петя только успевал замечать отблески осознания Ала то здесь, то там. Казалось, он был везде. Трудно запомнить движения призрака, танцующего разрушение!
Середина купола Но стремительно провисла почти до самой земли, затем так же быстро возвратилась обратно. Вокруг Ала возникли огненные нити, но только на долю секунды, чтобы собрать всех призраков в толстый пучок и, утончаясь в диаметре, исчезнуть в груди Ала. Купол провис еще раз, по нему пробежали голубые искорки, и после вспышки небесного света вокруг наступили сумерки.
Петя, ощутивший взрыв, схватился за голову и вдруг почувствовал не ней настоящие волосы.
— Я материален!!! — воскликнул он в порыве восторга. — О, чудо!
Закрутившись в пружину, он взмыл вверх ярким столбом света, описал восьмерку, кольцо и вернулся на землю, обыкновенным джинном Петром.
— Я обрел себя, Ал! Слышишь?! Столько времени искать и наконец-то найти! Честное слово, все равно, что вернуться из бессрочного заточения!..
Ал понимающие кивнул головой.
— Все равно тебе еще понадобится время для полного восстановления... Петр.
— Слушай, что-то ты перестал быть прозрачным, старина!
— Конечно. Я теперь ощутимый и сильный... — Ал оглянулся. — О, смотри скорей...
Из мха на месте бывшего Но, поблескивая маслянистой поверхностью, выглядывал зеленый лист
— Хороший знак, — заключил Петр.
— Одно умирает, чтобы дать жизнь другому... — задумчиво произнес Ал. — Я становлюсь философом... Но пора в путь, Петр.
— А куда собственно, идти?
Ал вглядывался в сумерки. Насколько хватало взгляда, перед ними простиралась земля, поросшая мхом, кое-где проглядывали рыжеватые проплешины глины, вдалеке виднелись чахлые кустарники и маленькие искореженные деревца.
— Вперед...
Петр ухмыльнулся.
— Ты действительно становишься философом. Я-то думал, что назад, — и рассмеялся, как может рассмеяться человек, получивший свободу.
Они пошли вперед: Ал неторопливо, осторожно, а Петр весело, пружинисто. Временами навстречу попадались полупрозрачные зверьки, завидев странников, они замирали, совершенно сливаясь со мхом.
Через некоторое время, Петр, остановившись возле полусгнившего пня, хитро посмотрел на Ала.
— Старина, ты когда-нибудь пил чай?
— Пил чай? — Ал попытался восстановить в памяти хоть что-нибудь связанное с этим словосочетанием.
— Ну да, чай, — подтвердил джинн.
— Наверное, пил. Знакомое что-то.
Петр сотворил несколько пассов руками, шепча себе под нос.
— Гм... Ох-м-т... И правда восстанавливаться приходится. — И снова продолжил. — О! Вроде получается!
Пень исчез, а Петр держал в руках два граненных стакана в подстаканниках, до краев наполненных коричневой жидкостью.
— Прошу. Чай. — Петр протянул один стакан Алу.
Он понюхал, неуклюже попробовал отпить глоток.
— Фу, гадость...
Петр посмотрел на Ала, задумался, потом вытащил из балахона чайную ложку, зачерпнул белого порошка из кармана и насыпал в стакан Ала.
— Так вкуснее будет.
Ал отпил еще раз. Поднял вверх брови, зажмурился.
— Вообще-то, ничего.
— То-то, — Петр тоже отпил, — напиток что надо...
— Такие штуки здесь небезопасны, — вдруг высказался Ал.
— Почему? Ты же сам говорил, что Сумерки относительно безопасное место.
— Говорить-то говорил. Но не забудь, что здесь вполне могут быть лазутчики, реагирующие на проявления незнакомой энергии...
И словно в подтверждение его слов, метрах в четырехстах возник человек.
— Лазутчик?!
— А кто его знает. Если он один, то ничего плохого  сделать не сможет. Но  донести на нас —  запросто...
— Исчезаем?
— Пока не стоит. Присмотримся, поговорим, авось пригодится. В конце концов, не бегать же от всякого встречного-поперечного.
Человек подошел ближе, остановился, пристально осмотрел Петра и Ала и вдруг сел прямо на мох, скрестив ноги и прикрыв их подолом одежды.
— Я вас тут раньше не видел, — его голос звучал вполне миролюбиво.
— Мы тебя тоже, — спокойно ответил Ал.
Незнакомец улыбнулся, обнажив два огромных передних зуба.
— Будем знакомы. Сера, — представился он, — коренной обитатель этих мест, — он распахнул руки, показывая, видимо, каких именно.
— А я Петр, — лаконично представился джинн.
— Откуда изволите путь держать, если не секрет?
— Из места, которого нет, — ответил Ал, мрачнея.
— Из места... которого нет? — похоже, для Серы эти слова кое-что значили. — Из места, которого нет... — повторил он еще раз. — А куда?
Петр и Ал пожали плечами. Сера усмехнулся.
— Иди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что. Интересно... Возьмите меня с собой.
Странники многозначительно переглянулись.
— Я могу пригодиться, — поспешил заверить Сера.
— Хорошее предложение, — Петр распылил пустой стакан.
— Можно попробовать, — в тон ему вторил Ал и... отбросил свой. — Но нам пока туда, — он указал вперед.
Сера повернулся, посмотрел, куда указывает Ал, и задумчиво произнес:
— Ну, что ж.  Тогда в путь...























                Часть вторая. Тьма.

И некому вытереть слезы мои, скользящие по сумрачным сводам неба, некому согреть безгрешное тело мое, сжигаемое холодом изнутри, поскольку создано оно из чужих грехов, а сам я — чистый первозданный грех, призванный для искупления. Ибо, что может быть порочнее Зла, ожидающего Добра и Добро в себя зовущее. Приди. Окропи благостью одежды мои, промой водой Любви очи мои, и все, что есть в этом мире, будет твоим. Так, как я буду твоим. А я и есть этот бренный мир.
Но не приходи ко мне с жаждой власти, похотливыми лапами не прикасайся к ладоням моим, стремясь скрепить их в рукопожатии. Омойся сам в Любви и нежности, напои душу свою Болью и Печалью, за страждущих, пролей искренние слезы по невинно страдающим и обратись ко мне с сердцем открытым и чистым.
И  узришь меня во всей полноте моей, и я войду в тебя силой, тебе неведомой...

Глава 1

Шаги глухо звучали в тишине, сливаясь с черным ликом небосвода и одиноким желтым оком на нем. Тьма жаждала навечно заключить непрошеных гостей в свои ледяные объятья. Разговор сам собой утих, и три путника, настороженно озираясь по сторонам, шли по единственной едва различимой дороге таинственно пролегающей среди темно-зеленой растительности (роса никогда не касалась ее стеблей, а небесная влага в этих краях была так редка, что только чудо поддерживало жизнь растений).
Шорохи да редкие огоньки зрачков доказывали, что Тьма обитаема и внимательно следит за ними. Но никто не выходил навстречу, кроме перепончатых летучих тварей, мелькавших перед их лицами. Запах Тьмы жил своей насыщенной и одному ему понятной жизнью, наполняя мир реальностью. Ни Ал, ни Петр не были готовы к такому разнообразию пахнущего, воняющего и смердящего и, едва пройдя несколько десятков метров по Тьме, остановились, заткнув носы. Сера пристально посмотрел на них и, убедившись, что отвращение на их лицах неподдельное, удовлетворенно усмехнулся.
— Да-а... Вы действительно не из Тьмы. Не волнуйтесь, не пройдет и часа, как  привыкните к вони, а потом обнаружите, что из нее можно извлекать пользу.
— Какую? — Петр несколько раз вдохнул ртом, закрыл глаза и опустил руки. — В этой темноте и при таком смраде, если вляпаешься в говно дракона, подумаешь, что купаешься в халве, да?!
— Драконье не спутаешь даже с собственным, Петр. Кстати, откуда ты знаешь о драконах?
— Из прошлой жизни. А ты близко с ними знаком?
— Приходилось э-э-э... встречаться. А здесь — чем больше в существе зла, тем он пахнет тоньше и... холоднее. Так что радуйтесь, что здесь вонь, и тебя не пробирает озноб.
— И давно так стало? — Ал убрал руки от сморщенного носа.
— С тех пор как Тьмой правит Чень-Юнь, точнее, его Бешенство Двуединый Владыка всего сущего Чень-Юнь тонко смердящий и холодно членный, не приведи Рок нам с ним встретиться. Вы что не помните об указе оглашенном сразу после сражения между ним и Сатаной за власть и собственную сущность, где говорится: "...каждый должен источать запах в соответствии с его рангом и общественным положением, за исключением особо оговоренных лиц"
— Послушай, Сера, мы ничего этого не помним. Я даже человеческих богов и божков не знаю, хотя совсем недавно, видел голубую воду и высокие горы Земли.
— Когда же ты прибыл оттуда? — Сера с усмешкой посмотрел на Петра, и что-то недоброе промелькнуло в его глазах.
— Точно не скажу. Самое большое — это с земное столетие, самое малое — года три.
— Ты лжешь! — молния сверкнула в очах Серы, губы плотно сомкнулись, и огромные ладони сжались в смертоносные кулаки. — Зачем так нагло врешь, глупое существо, от которого ничем не пахнет? Почему оба вы, не источая ни тепла, ни запаха, делаете вид, что ничего не знаете и пытаетесь обмануть меня? Мы уже во Тьме, может пришло время объясниться?!
— Почему ты решил, что я говорю неправду? — Петр подобрался, но внешне оставался спокойным. — Почему ты вообще думаешь, что имеешь право поднимать на нас голос?! Не ведешь ли ты нас в заранее подготовленную ловушку, а, тонкосмердящий?
— От меня пахнет потом. А врешь ты потому, что я сам принимал участие в Великой Битве и дрался не на жизнь, а на смерть! Немало полегло врагов от моей руки, как не мало было убито до этого. И потому, что помню я: после битвы ничего не осталось на Земле. И не мог там сохраниться человек или бог. Поэтому врешь ты. А зачем — это я сейчас выясню...
— Подожди. За кого бился ты, Сера?
— Это никого не касается!
— Это касается меня! Знал ли ты Винга?
— Кого?! — глаза Серы широко раскрылись в неподдельном изумлении.
— Винга, джинна.
— Победоносного? — Сера перешел на шепот. — Всадника с луком? Кто же не знал предвестника Битвы. Но при чем здесь это?
— А при том. Он мой учитель. Я ищу его.
— Винг здесь... Винг... Ты джинн... —  Сера замолчал, переводя взгляд с Петра на Ала. — Ты хоть понимаешь, что сказал сейчас? Ведь если на мгновение допустить, что Винг может оказаться здесь, на Свалке, среди давно ненужных человеческих мыслеформ, или что ты обладаешь Знанием и могуществом недоступным людскому воображению и, соответственно, здесь неизвестному, то... Это невозможно! Джинны вечны и... не могут оказаться здесь, тем более Винг.
— Могут, Сера. На Земле, после вашего ухода, когда я, и не только я, был спрятан Вингом, прошли тысячелетия, и зародилась новая жизнь. И у нас, у джиннов, была своя Великая битва. Мы отстояли Землю, но наши враги — из иной Вселенной, покидая планету, забрали сначала Винга, а потом меня. И попутно забросили сюда. Я долго страдал амнезией, но совсем недавно, благодаря Алу и кое-каким происшествиям, вспомнил: кто я и зачем здесь. А до конца осмыслил это только сейчас, когда ты сказал про Великую Битву. Я джинн и должен найти Винга. Ты можешь помочь?
— Не знаю, но нам лучше идти — стоя на одном месте мы ничего не найдем. То, что ты сказал, слова, не более. А здесь все умеют говорить. Но если в них есть хоть немного правды, то я, прекращу свои поиски и займусь твоими.
— А чего ты ищешь, Сера? — Ал молча наблюдавший за ними, решил напомнить о себе.
— Одно маленькое существо, прелестное и многознающее.
— Кого именно?
— Эльфа.
— Зачем он тебе?
— А вот этого я вам не скажу, не сердитесь. Потому что если знает один — это один, а если двое, то считай вся Тьма.
— Ты хочешь сказать, что про Винга теперь знает вся Тьма?!
— Может быть. Но ему это повредить не может, а мне вполне... Здесь, как сами понимаете, каждый за себя. Мы идем или будем стоять, привлекая внимание? Лохматых ушей и длинных языков здесь хватает.
— Прости, Сера, но пока вы спорили между собой, ничего не замечая вокруг, — Ал, снова нарушил их диалог, — я предпринял меры предосторожности.
— Какие еще меры? — Сера снова стал подозрительным.
— Просто ни один звук не выходил за пределы моей пентаграммы. — Ал, несколько раз взмахнул руками и облегченно вздохнул. — Хорошо осознавать, что ты кое-что можешь делать. — Он рассмеялся.
— Ал... А не тот ли ты призрак...
— Не тот, Сера, не тот. Здесь каждый думает за себя, понимаешь?
Сера, нагнул голову и понимающе кивнул.
— Ну, конечно, не тот...
Они погруженные в свои мысли пошли по лунной дорожке. Петр ругал себя за опрометчивость, с которой  открылся перед Серой, а о нем ничего не узнал. Скрытность попутчика вызывала подозрение, но с другой стороны, возможно, что это характерная черта мира, где все стараются сожрать друг друга. Могущество достигается поглощением ближнего своего. И если он найдет Винга (а он его обязательно отыщет), то перед уходом наведет  порядок на этой свалке. И Ала можно взять с собой, нечего ему здесь делать. Пусть на Земле распускает свою призрачную команду, джинны наполнят каждого и будут новые обитатели планеты учиться древнему искусству а-Джи. Если захотят, конечно.
Ал ни о чем не думал. Он разговаривал сам с собой. Точнее, со всеми, кто находился в нем: они вспоминали о беззаботности и легкости прошедших дней, о постройке милого и уютного Но. Ал рассказывал им о новом товарище и спрашивал: не был ли он кому-нибудь знаком. Но никто не мог вспомнить, только обрывки мимолетности, фейерверк из кусочков прошедшего. Ал благодарил их за то, что может ступать плотными ногами по прохладной земле. Иногда он позволял им ненадолго почувствовать то же самое. Ему было и хорошо и грустно. И чуть-чуть страшно, ибо он не имел цели, что само по себе было непривычным. Поэтому Ал выдумывал себе цель.
Сера вообще не любил думать, когда можно было просто идти, привычно оглядываться по сторонам, высматривать врага, готовясь к его нападению. Он первым заметил, что зловоние пошло на убыль, Тьма поредела, стало прохладнее. Приметы указывали: они приближаются к месту, где обитают разумные и, может быть, опасные подданные его "Бешенства двуединого"... Он обернулся к попутчикам, поднял руку, предлагая остановиться, и нырнул в темноту. Сера отсутствовал минут десять, появившись также неожиданно. Он помолчал, что-то обдумывая, а потом произнес:
— Впереди кладбище. Полным-полно всякого сброда. У них какой-то праздник . Что будем делать?
— Пойдем и посмотрим.
— Опасно. Могут съесть.
— Подавятся и выплюнут, — Петр протянул руку в сторону Аах, и ладонь засветилась лунным светом, разбрасывая маленькие шаровые молнии. — Мы несъедобны, но на всякий случай, Ал, подумайте о защите.
— Не учи ученого, — Ал осторожно указал на несколько мерцающих вкраплений вдоль тела.
— Я смогу за себя постоять. — Сера сжал рукоятку меча. — Идем?
И они пошли...


ИЗ ИСТОРИИ СВАЛКИ

История, как утверждали  многие достойные мужи, наиболее интересная и значимая наука, позволяющая на основе определенных фактов, имеющих место в прошлом, сделать выводы о настоящем и, иногда, о будущем. Сами по себе факты мало, что могут прояснить, даже в таком незначительном вопросе, как: откуда на Свалке, взялись отбросы человеческого воображения?
Может быть, здесь читателю поможет некоторый анатомический анализ, поскольку мыслеформы, населявшие Тьму к этому моменту повествования, со своими мышечными, скелетными и кровеносными системами вполне подходили. И, совсем никуда не деться от анализа психологического.
Все начинается с истории, если не брать во внимание то, что история начинается с намерения что-либо узнать. Другое дело, как преподается эта наука. Но здесь ничего не поделаешь, потому что единственный источник, из которого читатель может узнать о Свалке —эти строки, и никаких иных  мы (человечество) не имеем, да и, скорее всего, иметь не будем. И поэтому (если только у нас есть намерение узнать что-либо) мы закончим вступление и перейдем к самой истории.
Зачем создаются Свалки, вопрос, скорее, риторический и особого напряжения ума не требует. Свалки создаются, для того, чтобы туда складывали мусор. Почему возникает сам мусор — вопрос другой и к  повествованию отношения не имеет. Раз он есть, значит, должно быть  место, куда его отправляют. И вот, представьте себе, все, что осталось после Великой Битвы, оказалось ненужным в   т о м мире.
Масса бестелесных существ, обладающая  волей и самосознанием, в мгновение ока, была выметена в некое замкнутое пространство. Вопли, крики, заламывание рук. Но жить-то надо. Хоть как-нибудь. И вот, несколько придя в себя, масса начала рассредоточиваться, кучковаться со своими, и отделяться от чужих. Не все, кто попал сюда, были сторонниками темных сил. Старые добрые, но забытые (иногда заслуженно) боги тоже без человечества оказались ненужными, и попали в разряд "мусора". Вместе с подчиненными. Они не смогли мирно ужиться рядом с бывшими врагами, постоянно выслушивая оскорбления. Поэтому те, кто олицетворял Зло отделились от творивших, хоть какое-то  Добро. Первые, по мере освоения, так сказать, сферы жизненных интересов, заполнили Тьму, а вторые... Об этом нам еще предстоит узнать несколько позже.
Если ты, всю сознательную жизнь, был слабым и беззащитным существом, пугался любого шороха, и это положение вещей  тебя устраивало, приспособиться к тому, что на Свалке останешься таким же, не сложно. Но если в прошлом все дрожали при виде ТЕБЯ... Нет! Смерть в битве, — это блаженство по сравнению с "а не пошел бы ты?.." И в  призрачной злобе, сильные, набрасывались на бывших соратников, пытаясь, вернуть утраченое. И с удивлением  замечали, что их сознание оказывалось в чужой оболочке, а ее бывший хозяин со смехом улепетывал в их "теле".
Это наталкивало на некоторые размышления.
Бывшие главари темных сил принялись искать угнетенных и разочарованных, и предлагать им объединиться. Находились те, кто хотел власти, или не желал жизни, особенно такой. По мере укрепления воли уплотнялось тело. Плотному легче победить. Разумеется, и сила пошла в ход и угрозы. Свалка стала приобретать новые контуры. Забурлила кровь в жилах, кое-где послышался хруст костей, и первые вампиры настигали аппетитную жертву.
Поначалу много было охотников, но дичи больше. Ведь одних чертей выбросили на Свалку 6666 легионов, а в каждом легионе такое же количество воинов. А детеныши законные и не законные... А колдуны, чернокнижники, самоубийцы!..
Но уплотнялись тела, и уменьшалось население Тьмы. Вот уж где количество переходило в качество. Осваивались новые профессии, но иерархия оставалась прежней: правит сильнейший. Все становилось на свои места и приобретало законченность. А каждый знает, что если ты правишь — должен издавать указы и следить за их исполнением. За неповиновение же наказывать.
Как только нынешний Князь Тьмы взошел на трон, то сразу издал несколько указов. Об одном мы уже знаем, а другой (объясняющий, по сути, откуда на Свалке появились кладбища) гласил: "без ведома и позволения специальной службы никто не может поглотить волю призрака, если сам призраком уже не является". Официальная его версия сводилась, к заботе о подданных. Не официальная, подразумевала, что лучше иметь миллион слабых, чем сотню сильных. Конечно же, как и каждый указ, он нарушался. Для чего же еще пишутся указы. Тем более поговаривали, что сам Властелин не садился за обеденный столик без того, чтобы не скушать пару-тройку специально отловленных призраков. Но уже не в том массовом количестве, а так, исподволь, в укромном местечке, чтобы (не дай-то нечистый!), не увидел какой-нибудь любитель поговорить. Все кто не прочь поохотиться, отведать деликатесов и выпить бокальчик свежей зеленой или бурой крови, собирались в тихом закутке, « а ля харчевня», или кабак. Непригодных в пищу, тут же и закапывали. Такое место по старинке, именовали кладбищем, что без всякой иронии соответствовало истине.

Вот куда попали три путника, только недавно вошедшие в темный, воняющий мир.





Глава 2

Территория погоста оправдывала свое название, за исключением, того, что могил, здесь не существовало. Были какие-то холмики с сухими ветками, рвы, наполненные жижей, ямы с останками костей. Голые почерневшие осины, щербатыми рядами возвышались над смердящим кладбищем. Черные дятлы лениво перелетали с ветки на ветку, дико косясь на незваных гостей.
— Ну и местечко, — сказал Петр, стараясь не наступить во тьме на что-нибудь мерзкое.
— Это не самое мрачное, — сверкнул глазами Сера. — Бывает и страшнее.
Почти в самом центре кладбища, на пригорке, стоял деревянный домище в двадцать венцов высотой с остроконечной крышей. Два фосфоресцирующих мосла на фронтоне освещали вывеску, на которой размашистыми иероглифами было начертано: "Харчевня. Здесь пьют и закусывают". Из-за приоткрытой двери доносились хлюпающие, булькающие и прочие звуки.
— Зайдем? — поинтересовался Сера.
— Почему бы и нет, — согласился Петр.
Дверь харчевни открылась, и на пришельцев уставилось одноглазое существо с рогами, копытами и синим двухметровым хвостом с кисточкой на кончике. Туловище его прокрывала дырявая, мешковина, а пальцы, с загнутыми грязными когтями щелкали по подгнившей, окованной железом двери.
— Гости? — рыкнул он вопросительно, переводя мутный взгляд с одного на другого.
Получив в ответ молчание, он посторонился, пропуская в задымленное помещение посетителей, и захлопнул дверь,  Потом встал к ней спиной, сложив руки на груди.
Внутри харчевни в беспорядке стояли дубовые столы со скамейками, где, согласно вывеске, насыщались представители Тьмы. За высокой стойкой леший с седой бородой — бармен — орудовал медной кружкой, смешивая коктейльчик. С правой стороны на второй этаж вела крутая лестница без перил. В большом камине горели кизяки, а над ними, на вертеле, томились куски мяса. Из широкого лаза, соединяющего харчевню с подвалом, то и дело появлялись ловкие самоубийцы-утопленники, таскающие бутылки с красной жидкостью, куски мяса, зелень, больших насекомых на блюдцах...
Весь этот бедлам освещала шестиугольная люстра. Она свисала с потолка, который удерживали четыре балки с вбитыми в них крючьями. По левую сторону, почти до самого потолка стояла кованая клетка. Из-за прутьев несколько существ печально глядели на пирующих.
Одного из них — маленького сморщенного гномика — вытаскивал рогатый синюшник, двойник того, что стоял возле двери. Гномик упирался, но сил были не равны, и вскоре он исчез в подвале, а удовлетворенный рогач, отряхивая руки, сел за стойку и что-то заказал.
На странников никто не обращал внимания, лишь местный вышибала, пощелкивая хвостом, что-то пробубнил, обращаясь к ним.
— Кто жертва-то, спрашиваю? — донеслось до их ушей.
— Что? — переспросил Петр.
— Ты что ли?
— Ну, я, — как бы нехотя ответил джинн.
— Иди в клетку... Эй, Пупсик, проводи господина жертву к собратьям!
Петр изобразил испуг.
— Эй, ты не очень-то бойся! — прикрикнул вышибала на Петра. — А то и мне стало страшно! — и он заржал, гримасничая и обнажая крупные зубы.
Петр кивнул спутникам, и, направляясь к клетке, прошел между столов, заложив руки за спину.
— А вы, господа, проходите, располагайтесь, где вам будет удобно.
Ал и Сера заняли дальний столик, около камина.
— Хоть бы одно окошко сделали, нечисти, — сухо сказал Ал, смахивая со скатерти какие-то ошметки.
— А зачем? — Сера придвинулся ближе к Алу. — Все равно ничего не увидишь, кроме кладбища. Зрелище малоприятное.
— Это точно. — Ал мельком взглянул на Петра.— Зато дышать легче.
Джинн сидел, скрестив ноги, и опустив подбородок.
— Я, смутно представляю, чем это закончится... — продолжил мысль Ал.
Сера поднял глаза.
— Это скучно, Ал. Если б все знали наперед, то какой интерес жить?
— Ты, я смотрю, любитель приключений.
—  Твой джинн, похоже, тоже, — не без сарказма парировал Сера.
— Он не мой...
— Ах да! Конечно...
Дружеский диалог оборвал официант - висельник с обрывком стального троса на шее и раздувшимся лицом. Через рукав его щеголеватого фрака было переброшено забрызганное темно-зелеными пятнами вафельное полотенце.
— Господа вегетарианцы или как?
— А что есть? — спросил Сера.
Официант оживился, подобострастно склонился и вильнул задом.
— Есть человеческая четырех-с групп, резус отрицательный в наличии, а вот положительного, только первая и вторая. Извините-с, перебойчики-с с поставками, да-с. Есть ведьминская зеленая, кикиморская буро-желтая двух групп, квазимодина черная-с...
— Достаточно, — перебил Сера. — А, из вегетарианского?
Официант пошевелил пепельно-серыми губами.
— Можем предложить скорпиончиков а-ля натурель с трюфелями, мухоморчики-с тьминские с беленой болотной, салатик из крапивки с капустницами...
— Последнее, — сказал Сера. — В двух экземплярах.
— Коктейльчик? — еще ниже склонился официант.
— Не надо, — поспешил отказаться Ал, еле подавив гримасу отвращения.
Висельник удалился выполнять заказ.
Ал, устроившись на скамейке поудобнее, в ожидании действий Петра (а то, что они будут, он ни на йоту не сомневался), стал рассматривать пирующих посетителей харчевни.
За двумя дальними от них столами, сдвинутыми вместе, компания разномастных упырей, вурдалаков и вампиров во главе с полусгнившем Дракулой, пили кровь из огромных кружек. Между жадными глотками они скалились, задирая вверх клыкастые морды, и грызлись между собой, словно свора голодных собак. Эти, похоже, чувствовали себя здесь превосходно.
Ближе к входу сидели лесные и болотные ведьмы, выставляя напоказ тронутые плесенью прелести. На них пялились козлобородые сатиры, они тихо тренькали на своих инструментах. Бросали на "девушек" жадные взгляды и молодые лешаки, и оборотни с обезьяньими лицами и крючконосые колдуны с пергаментной кожей. Даже отщепенцы-домовые, пытавшиеся в хмельном угаре летать на метлах, и те нет-нет да бросали косой взгляд на аппетитных дамочек.
А вот молчаливые и холодные демоны, лениво отламывающие куски от чего-то шевелящегося на их столах, не теряли время даром: кто-нибудь подзывал одну из дьявольских обольстительниц и тут же, среди еды и выпивки овладевал ею, изрыгая съеденное вперемешку с бранными словами. А те, кто хотел уединиться, поднимались по лестнице наверх. Люстра и потолочные балки харчевни почти все время подрагивали.
Всю середину залы занимала публика более-менее чистая и благопристойная — инкубы и суккубы. Попадались удивительные создания. Один из них, смахивающий на шута из придворной челяди князя Тьмы, атаковал другого, более мрачного инкуба стихотворными нападками, да так громко, что скрипучий голос звенел во всех углах хижины.

Наст. Хруст.
Лось. Куст.
Плачь сов.
Плеск снов.
Свет сник.
Ночь. Крик.
Волк. Вой.
Смерть. Стой!
Крест. Прах.
Звезд страх.
Призрак. Гной.
Сердца зной.
"Друг... Друг..."
Цепкость рук.
Стон костей.
Зов гостей.
Труп. Вампир.
Пир... Пир... Пир...

А те, кто внимал этим рифмованным звукам, танцевали, похотливыми жестами и образами выписывая содомские пейзажи и, умудряясь создавать, чисто дьявольскую пантомиму.
Ал, недовольно фыркнул.
— О, понимаю, твое недовольство. Ты ешь, ешь, — Сера понизил голос до шепота, — а то заметят, и отправят туда... — он красноречиво показал на клетку.
Ал нехотя взял пищу, понюхал и осторожно попробовал.
— Отвратительно.
— Согласен, но есть надо.
— Ноги отсюда уносить надо, вот что.
— Сейчас поедим и пойдем. Вы кого-то ищите, поэтому стоило проверить здесь. — Сера закинул капустницу под стол.
— Петра вызволить надо, — поглощая крапиву, заметил Ал.
— Зачем? — искренне удивился Сера. — Он же джинн! Мы встанем и выйдем, а Петр догонит...
Ал отрицательно покачал головой.
— Так не пойдет.
— Ну, хорошо, — легко согласился Сера.
А остальные гости харчевни упивались новыми строчками, произносимыми мрачным инкубом.

                Небо осыпано вспышками звезд.
                Воздуха мяготь – полетом мышей.
                Тишина прошита уханьем сов.
                Ветра прилетели спать на погост,
                Не тревожа перепонки ушей
                Звоном шпор. Желаю спокойных снов
                Всем, кого встречу в тот час,
                Когда гроб парит над крестом,
                Копией призрачному кораблю.   
Лишь гноем глазниц увидев вас,
Я, улыбнувшись, приглашаю в дом.
Не отказывайтесь, я вас люблю.
Не стесняйтесь. Это не страшно... уже.
Осторожно. Справа куча костей.
Не пугайтесь. Будьте отважны.
Угощайтесь. В вазе лежит драже
Из сушеных голов моих гостей.
Они мертвы, что совсем не важно.
Надеюсь, вы меня не осудите.
Здесь тусклый свет и темные стены.
Я люблю... когда вы не дышите.
Про свою грусть — печаль забудете
Сейчас, лишь вскрою сладкие вены
Жаль, что вы меня уже не слышите.

Оборотни затеяли драку с вампирами, а самые старые и немощные гости харчевни, в ужасе отползали в сторону, где их раздирали в клочья какие-то вонючие морды с розовыми пастями. Один из рогатых, находившийся ближе к клетке с жертвами, опьянев от запаха крови, распахнул дверцу и стал кидать несчастных пирующим.
Ал спокойно наблюдал за разгулом, однако, его отвлек Сера: он взглядом показал на маленького сморщенного старичка с бородой до колен в съехавшем на глаз синем бархатном берете. К бородатому уже тянулись когтистые лапы громадного, обросшего коричневой шерстью, рогача.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Сера непонятно к чему, и в его жилистых и смуглых руках возник короткий римский меч, острый и закаленный.
Перепрыгнув через стол, мелькая среди озверевшей толпы, Сера прокладывал дорогу к клетке.
Петр понял, что медлить уже нельзя, раздвинул прутья клетки, словно те были из гибкой лозы, и вылез наружу. После чего сразу же раздвоился.
— Измена! — воскликнул кто-то пьяно-веселым голосом.
Щелканье зубов, частое хриплое дыханье, звуки ударов, крики боли и отчаянья, стоны варварского наслаждения, бульканье — все смешалось.
Сера отмахивался от упырей. Его ноги обвил чей-то хвост и потянул назад, пытаясь повалить на спину. Один из Петров ловко перехватил хвостатого драчуна за ногу, дернул на себя и упыря не стало. Вместо него по полу покатилась пустая бутылка из зеленого стекла, в которой, злобно размахивая крохотными ручками, что-то пищала крохотная букашка. Сера продолжал упорно продвигаться к длиннобородому эльфу.
Ал вытанцовывал пентаграмму. Окружившая его со всех сторон нечисть, с визгом натыкалась на прозрачную стену.
Со второго этажа, по лестнице, вместе со шляпой скатилась чья-то голова. Подпрыгнув на последней ступеньке, она ударилась, о пустую бочку и, злобно ругаясь, задела газовый фонарь. Огонь поджег волосы и шляпу головы: огненный шар упал за стойку, разбрызгивая сноп искр. Густой черный дым начал быстро заполнять пространство харчевни.
— Горим! Горим! — воскликнул в ужасе привратник, увидев пламя.
Он проворно открыл дверь, впустил внутрь слабый поток ветра: огонь вспыхнул с новой силой.
Кое-кто бросился к дверям, хватая объедки со столов, и вскоре около выхода образовалась давка. Еще мгновение и паника охватила всех посетителей злосчастного заведения. Сера с эльфом под мышкой  метался по кругу, пытаясь вырваться на свободу. Петр, взмахнув рукой, выбил два бревна из стены. Выскочил наружу, а за ним  Сера с Алом. Только они успели окунуться в вонь кладбища, как посетители харчевни заметили новый выход, кинулись в погоню за беглецами.
Огибая кладбище — на окраине земля была более твердая, ям и захоронений почти не попадалось — странники оторвались от преследователей. Ал пытался торопливо вычертить какие-то линии, но Сера подгонял, мол, теперь все бесполезно. Кто не должен знать о нас, уже в курсе: здесь слухи быстро распространяются. Нужно быстрее убраться отсюда. Тьма делится на сектора, и нарушать их границы без надобности не решаются. Ал возразил, что такая необходимость как раз и возникла: трое подозрительных существ устраивают грандиозный беспорядок на кладбище и, поджигают его.
Петр заметил, что пожар возник не по их вине, и само кладбище место не совсем законное даже во Тьме, да и вообще, хватит  рассуждать, — надо уносить ноги.
Через некоторое время эльф, которого Сера спас, начал приходить в сознание. Для начала он со всей силы лягнул Серу в бок.
— Отпусти меня сейчас же! — воскликнул гномик недовольным голосом и лягнулся еще раз.
Все остановились. Сера спрятал меч и осторожно опустил эльфа. Тот отскочил, гневно топнул ногой и закричал:
— По какому праву, ты, потный, держишь меня в таком положении?!!
— Извини, милейший, — неожиданно скромно ответил Сера, — тебе грозила смерть, и я посчитал своим долгом помочь...
— Извини, извини... — проворчал эльф. — Это, благородный поступок, но подмышкой у тебя не уютно... Я прощаю тебя.
Петр улыбнулся. Сера виновато смотрел на эльфа.
— Погоня продолжается, господа, — напомнил Ал.
— Хочу эля, — заявил эльф.
— Чего??
— Эля.
— Слушай ты... чудак, —Петр начал сердиться, — не капризничай. Прыгай к Сере на шею и поспи, а то, ведь догонят — мигом разорвут на куски.
Эльф вздрогнул, и злобно поглядел на странников.
— Чего он на меня кричит? Скажи ему, чтоб не кричал, — обратился он к своему защитнику. — А то останусь здесь и, плевать, на всякие там погони.
Крякнув, Сера, отозвал в сторону Ала и джинна.
— Его надо уговорить пойти с нами. Он не только мне нужен, но и тебе, Петр.
— Интересно, зачем?
— Это эльф, который все знает.
— Все знает?
— Ты мог и не слышать о нем, а вот Ал подтвердит.
— Всезнайка исчез очень давно. Все решили, что его наняли на службу.
Петр посмотрел на эльфа.
— Ты хочешь сказать, что этот старичок нам поможет?
— Все зависит от него.
— Хорошая новость. А что такое эль?
— Светло-желтая, пахучая жидкость с небольшим градусом. Они в своих общинах,  его готовят.
— Попробуем. — Петр сосредоточился, концентрируя энергию, сложил руки лодочкой, затаил дыхание...
Эльф шумно глотал из фарфоровой кружки, причмокивал и, в конце концов, одобрительно кивнул головой.
— Неплохо приготовлено. Где научился?
Петр пожал плечами.
— Тайна?
— Так получилось.
Эльф отпил еще пару глотков.
— Мне с вами по пути. Куда идем?
Сера присел, указывая себе на плечи.
— Вперед, и как можно быстрее.
Эльф проворно взобрался, и процессия двинулась прочь от кладбища, стараясь не сбиться с лунной тропинки. Мелькали древние, как сама Свалка, захоронения, развалившиеся каменные склепы с выветренными до белизны стенами, а базальтовые статуи и идолы охраняли их покой. Ветер, холодный, колючий, выдувал гудящую однотонную симфонию.
— По-моему, там, за холмами, верхушки деревьев виднеются, — всматриваясь в темноту, произнес Сера. — Там легче будет уйти от погони.
— Мы и так неплохо дернули. Со страху, наверное.
— Там точно лес. Старый и могучий, — подал голос эльф.
Они свернули к холмам и, ступая по крупной щебенке, исчезли в темноте.


Глава 3

Лес скрыл беглецов от визжащих преследователей. Несколько перепончатых пронеслись над самой опушкой, но никто не посмел пересечь границу чужих владений. Сера шел впереди, прорубая мечом тропинку через опутавший деревья хмель, от аромата которого кружилась голова. Эльф невозмутимо сидел на плечах Серы, изредка поглядывая на Ала. Джинн прикрывал отряд с тыла.
— Я устал, — капризно произнес эльф.
— Подожди немного, Флюи, на первой поляне разведем костер, отогреемся, — уговаривал  Сера.
— Я не сказал, что замерз! Костров я не переношу, ты знаешь. Я должен встать, размять ноги и расправить крылья. Мне надоел твой загривок!
—  Сам ты здесь не пройдешь...
— Тогда двигайся быстрее!
— Вот скотина, — Ал вслушивался в их диалог, — небитый на битом едет, да еще подпрыгивать заставляет.
Сера укоризненно поглядел на бывшего призрака, сжал губы. Он молча прокладывал путь, только меч чаще сверкал в его руке.
— Сера, —снова пискнул эльф, — тебе не кажется, что мы топчемся на одном месте?
— Давай еще чуть-чуть пройдем. Здесь нельзя останавливаться — ты поранишь крылья.
— Чуть-чуть, чуть-чуть! — передразнил его старичок. — Я не хочу больше никуда идти, хватит! —  он стал сползать с плеч.
Петр поджал губы. Огляделся и, раскинув руки, засиял холодным огнем, взмывая над кронами деревьев. Заметив продолговатую поляну, джинн опустился к спутникам, сгреб их в охапку и переместился на мягкую траву, усыпанную бледно-зелеными светлячками.
Ал охнул, Сера нахмурился, а эльф, посмотрев на собственные крылья, пробурчал:
— Мог бы и раньше додуматься.
— По-моему, он неисправим, — джинн улегся на травке.
Сера с Флюи присели в сторонке, а Ал соорудил пентаграмму живого огня и смотрел на его легкое колыхание.
Петр прислушивался к шуму ветра, доносившего обрывки разговора своих спутников. Ал, почему-то постоянно менялся в лице. Петр, встревожился.
— Ал, что с тобой?
— Подожди... А-у-у... Сейчас, о-о-а-а... Я забыл о-о-о! Как...как... Ой-е-ей!..
— Что Ал? Ты ранен? — Петр уже был рядом, стараясь оторвать руки товарища от живота.
— Как... как... ать.  О-о-о!
— Что??!
— Подожди, сейчас... Ой! Ой!! —  Ал,  вприпрыжку побежал к деревьям. Петр обернулся, и с ужасом увидел, что Сера и эльф тоже катаются по земле, держась за животы. Они умирали от смеха. Заметив вытянутое лицо джинна, смешливая парочка вновь рухнула на траву, до икоты заходясь в хохоте.
Эльф первым прекратил смех , встал на ноги, и совершенно серьезным голосом изрек:
— Он обделался.
— Как это? — Петр не успел задать вопрос, как Сера, вставший на одно колено, снова упал.
— Видно, давно не кушал, вот и пробрало, — эльф сочувственно смотрел в сторону Ала, — бедненький...
И тут рассмеялся джинн. Дубовые ветви затрещали и, ломаясь, валились на землю, одна из которых, едва не придавила, сидящего в позе орла, мученика.
— Ты бы все-таки полегче, а? — Ал, еще держал руки на  животе. — Хорошо, что ты редко смеешься.
— Прости, я сначала испугался за тебя, а потом... — джинн снова раскрыл рот, но Ал предусмотрительно, сунул в него кулак.
Эльф степенно подошел к ним, дернул призрака за рукав и, заглядывая в глаза, спросил:
— Вытереть не забыл?
— Кого?
— Не кого, а что.
— А!.. Забыл. — Ал бросился обратно.
Раздались стоны, треск сучьев и на опушку вывалилась толпа здоровенных волосатых мужиков с дубинами в лапах. Чей-то хриплый голос резко произнес:
— Связать. Всех взять живыми. И чтоб, елы-палы, без выкрутасов там...
Петр, опустошенный выплеснувшимися эмоциями, не сопротивляясь позволил закрутить себе руки за спину двум гоблинам. Ими руководил детина, поглядывающий на полянку из-за верхушек дубов-колдунов (огромный глаз промеж ветвей, не оставлял сомнений, что стоит детинушка на земле и,  даже немного пригнулся).
Сера принял боевую стойку, и троим нападавшим, успел сломать ребра. Но пропустил лопоухого воина, ростом, от горшка два вершка — сантиметров тридцать. Тот исхитрился и вцепился зубами в пятку. Отвлекшись, Сера получил удар дубиной по голове. Раздался треск, и дубина переломилась пополам. Сера потерял сознание, а когда открыл глаза, то увидел клыкастую слюнявую пасть. Глаза снова закрылись. Сами.
— Тихо, тихо, лизун, — подоспевшие мужики удерживали хищника за толстый поводок. — Лешак сказал — всех живыми. Подожди чуток. За то, что ерепенится мы его сами потом приведем, натешишься ищщо... Ишь, дубину башкой сломал, стервец. Такую теперь три года сушить надо.
— С трещиной, небось, была.
— Не-е. На сучке обломилась. Жа-а-лко. — Хозяин дубины, чуть не плача, пнул связанного Серу ногой. — Придем на хутор, я те покажу, как брыкаться, хмырь облезлый...
— А ножичек у него ниче, — черный даже на фоне Тьмы мужик, держал в руке короткий меч поверженного.
— Отдай, я им дубину строгать буду!
— Я первый нашел.
— А мне он зуб выбил, я пострадавший, — вмешался в спор третий.
Уже десяток лесных жителей тянули руки к отобранному мечу, и вот-вот должна была вспыхнуть потасовка, но резкий вихрь, повалил старое дерево. Все разом умолкли.
— Пленников на плечо и на хутор. Ножик мне принесите. Костер потушить, головешки закидать дерном — издалека. И без брани. Быстро! — раздался откуда-то сверху голос.
— Лешак сердится... Давай, давай, мужики...
Взвалив четырех горе-путников на плечи здоровым громилам, основной отряд короткими перебежками отправился за предводителем.
Просека по которой они двигались, была натоптанная и гладкая, , и не прошло получаса, как хутор лесных жителей предстал во всей своей незатейливой красе. Предводитель незаметно уменьшился до нормальных размеров, а коротышки, скачущие на полуволке-полудемоне лизуне, увеличились, о теперь переругивались. Очевидно, кому первому прыгать со спины хищника и шагать своим ходом. Лизун решил спор просто — сбросил всех. Домовые, кобольды и лютены, взвыли, а лешаки и гоблины, идущие следом, загоготали. Таким отряд предстал перед светлыми очами дражайших леших, лешачих и самой Ягой — женой главаря , главной особой на хуторе.
В отличие от дородных лешачих, чьи груди были обмотаны вокруг шеи — для удобства при ходьбе, — Яга, несмотря на преклонный возраст, была стройна и даже красива. А в глазах плясали искорки, которые могли вырасти в бушующий пожар или в ласкающие лепестки.
Все мужики присмирели и, положив ношу, остановились, не доходя до встречающих.
— Что за падаль? — «нежный звон колокольчиков» нарушил молчание. — Мы за чем вас посылали, олухи безмозглые, ушастики волосатые? Хмеля набрать. Где хмель, а, пьяни беспросветные?!
— Ягочка, Ягодка, — предводитель, как нашкодивший мальчишка, бочком продвигался к супруге, — будет хмелек, будет, не волнуйся. А эти, понимаешь, нагло так на нашей поляне, помнишь, где цветочки рвали, кострище развели, обгадили все кругом, аж ступить негде. Ну, я и думаю: надо к нам пригласить, побеседовать, пожурить если что...
— Отдали бы лизуну на месте и делов-то. На хрен было сюда волочь? Мне хмель нужен. Праздник завтра. Водяной со своими кикиморами обещал прийти, дурень ты стоеросовый. Чем угощать будем? Марш за хмелем!
— Мы оставили лешачков там, лапочка. Все сделают, все принесут. Поднатужатся и принесут.
— И, вообще, не мужицкое дело хмель собирать — наше дело воевать и охотиться, — расхрабрился, потерявший дубину, видно, от огорчения.
— Чо-о-о?!! — взвился вверх десяток женских голосов.
Предводитель схватился за голову и, присев на корточки, стал медленно уходить в сторону. Место вокруг храбреца опустело и тут же заполнилось обитательницами хутора.
— Это кто здесь мужик?!
— Это ты, шибздик, хмель собирать не хочешь? Пиво лакать — мужицкое, а хмель собирать, так пусть бабы, — накинулись на лешака обитательницы хутора. Тот в страхе, быстрее зайца, кинулся обратно в лес.
— Эх, легко отделался, — прошептал кто-то из мужиков.
Бабы дружно обернулись, но тут раздался писклявый голосок:
— Ядвига, черти бы тебя побрали, может, ты скажешь своим олухам, чтобы нас развязали!
— Это еще что такое? — Яга повернулась к пленникам. — Кто там назвал меня...
— Да я, я, стерва ты рыжая!
— Не может быть! — Яга всплеснула руками. — Флюшка, мать честная! Ты как здесь оказался?!
— Может, развяжешь сначала?
— Ах да, да. Ну-ка, живо, — она кивнула двум мужикам.
Через мгновение все оказались на свободе, кроме одного — эльф попал в еще более прочные путы — объятия Бабы-Яги.
— Флюшка, давай рассказывай! Как я рада тебя видеть, ты не представляешь!
— Пусти, крылья помнешь. Все расскажу, напои, накорми только. И с глазу на глаз, хорошо?
— А ты что, своих стесняешься? Кто это с тобой? Если что мы их быстро к лизуну...
— Да нет, не надо. Это Сера, мой старый знакомый. Это так, призрак бывший...
— И не съели еще?
— Он материализовался вовремя... А это джинн.
— Кто?
— Джинн.
— Что за тарабарщина такая? Не слыхала никогда.
— Как тебе сказать... В общем, очень-очень сильный мужик. Друга ищет.
Среди лешачих пробежал ропоток. Слова "сильный мужик" они восприняли по-своему. Петр почувствовал недоброе. Кажется, и эльф понял, что сказал лишнее и, подойдя к джинну, шепнул:
— Петр, ты извини, я ляпнул, не подумав, но если что — не подведи. Мне Ядвига верит, хорошо? — и даже что-то похожее на просьбу мелькнуло в его глазах.
— Посмотрим, — задумчиво изрек Петр.
А бабы уже горячо обсуждали пленников. Из их гомона вырывалось: "Да я тоже", "ты помолчи...", "а сама в прошлом месяце...", "Анфисе надо", "а может?.." "надо, надо". И, на чем-то сговорившись, лешачихи, поправляя на ходу груди, направились к путникам.
— Что, гости дорогие, давайте и вас на постой определим.
Сера хмыкнул и согласно кивнул головой. Ал неожиданно для всех отбежал на несколько шагов.  Там, огородившись пентаграммой, стал что-то выкрикивать о здоровье, о свежем воздухе. А Петра повели на край хутора, к вдове Анфисе-Анастасии с тремя дочками на выданье.
Через сутки, провожаемые всеми женщинами хутора, четверо путников стояли на опушке. Подрагивающий Сера и славно отдохнувший Ал поддерживали под руку бледного Петра, а приятно покушавший и ухоженный эльф обнимался с Ядвигой.
— ...Да, здесь небольшой перелесок пройдете и горы увидите... Привет ему передавай. Скажи, что помним и... любим. И, осторожнее в горах-то. Прощай, друг крылатый, увидимся еще. И ты прощай, мужик, — обернулась она к Петру. — Может, останетесь еще погостить? Сегодня праздник у нас, а?
— Нет, нет, — Петр потянул сотоварищей за руки, — идти надо, дела.
—  Нет, значит нет. Заходите, если что.
— Обязательно, — путники медленно пошли вперед.
Отойдя на приличное расстояние, Петр бухнулся на траву.
— Мне нужна энергия. Я дальше не пойду.
— Эх ты, а еще джинн, — эльф сморщил губы.
— Да ты понимаешь, дурья башка, что  несколько дней назад я был привидением!!! Нужно время. Я слабый. О, духи, какой я слабый... — Петр закрыл глаза, повернулся к эльфу. — Куда мы идем?
— К Кощею Бессмертному.
— Зачем?
— Надо.
— А-а... А какую услугу ты ей оказал?
— Какую бабе оказывают?
— Что — сам?! — Петр открыл один глаз.
— Нет, конечно. Свел.
— С кем?
— С Костеном.
— А... сводник, значит, ну-ну, — и джинн самозабвенно, с осознанием выполненного долга уснул.


Глава 4

Последние деревья-великаны остались позади, и путникам открылась сумрачная долина. Вдалеке, сверкая остроконечными вершинами, грозно возвышались горы.
— М-да... Красота какая. — Восхитился Сера.
— Ага, — согласился эльф. — Только вот, что нас там ждет.
— Надеюсь, будет не так мерзко, как на кладбище, —поморщился Ал. — От того запаха меня до сих пор тошнит.
Сера посмотрел на Ала , что-то прикидывая, в уме.
— Действительно горы. — Петр любовался бликами лунного света на матово-блестящих вершинах. — Жаль, снега здесь нет...
— Не чета земным, конечно. — Ал вспомнил прошлое. — Но здесь и такие в радость. Вернее, в диковинку.
— Клянусь, там должны обитать не совсем обычные для Тьмы жители!..
— Все может быть, — философски заметил Сера и двинулся в путь.
Часа через три хода, они достигли подножия горного хребта. Эльф слез с Серы и, разминая ноги, благодарил кого-то за то, что по пути их не съели. Ал и Петр ушли осматривать место для подъема. Вскоре вернулся Ал и позвал оставшихся к тропинке, ведущей к перевалу.
— Бывают здесь когда-нибудь облака? — спросил Петр у Серы.
— Нет. Туман случается, — он смотрел себе под ноги, стараясь не оступиться.
— По-моему, здесь это одно и тоже...
Закончить свои измышления джинн не успел, — волна неописуемой вони ударила по путникам. Петр упал. Остальные, будто оловянные солдатики, повались вслед за ним.
— Я... все мог... представить... — зажимая нос, выдавил Ал. — Но... но... такое!..
Эльфа рвало. Бедный и дрожащий Сера, пошатываясь, пытался хоть чем-нибудь помочь старичку, нашептывал, утешения, но и сам еле-еле держался на ногах.
— Пошли-и... от-сю... да... быст-ре-е... — встав на колени и ткнувшись лбом в камни, промямлил Ал.
Петр, развернулся, ползком двинулся к тропе. Эльф, тяжело дыша, откинулся на бок, но его опять скрутило.
Неожиданно подувший ветер принес некоторое облегчение. Во всяком случае запах перестал резать глаза и щипать ноздри. Путники сумели подняться и даже свободно вздохнуть. В это время вокруг друзей стали отодвигаться каменные люки, откуда наружу вылезать разнообразный люд. Набралось порядочная толпа, с любопытством уставившаяся на чужаков. За ней возвышался исполин с собачьей головой, которую окружили медленно летающие мухи размером с воробья. Сера вышел вперед, закрывая спиной товарищей.
— С кем имею честь общаться? — зычно спросил он.
Исполин смерил его взглядом.
— Вы нарушили девственность нашего шмона! — гневно выкрикнул выступивший вперед человечек со сморщенным лицом, и тут же юркнул обратно.
— Цыц! — Рявкнула собачья голова, и представилась: — Веельзевул, повелитель мух.
— Сера, странник, — отчеканил странник.
— Хм... Сера... Ты и твои слуги,  действительно нарушили девственность благоухания настолько, что мой нос вынужден вдыхать исходящую от вас вонь. Потрудитесь исправить содеянное, и мы простим вас.
Об одном только упоминании, об "аромате", Сера содрогнулся.
— Мы ничего не хотели нарушать, повелитель мух, и потревожили э-э-э... ваше благоухание случайно. Мы ищем дорогу к Кащею Бессмертному...
Повелитель оскалил пасть. Громадная человеческая рука с длинными ногтями почесала затылок.
— Ничего не могу поделать. Девственность необходимо восстановить.
Более дипломатичный вышел вперед Ал.
— Повелитель, я все сделаю по-прежнему... Но наше обоняние,  устроено бесконечно грубее.  Ваш "аромат" приносит, такое эстетическое наслаждение, что носы и сердца не выдерживают его и отказываются служить. Разрешите станцевать «па-де-де», и через полчаса девственность не только восстановится, но  расцветет самым нежным образом. Только позволь удалиться почтенным странникам, то есть нам, на расстояние необходимое для того чтобы не столь сильно подвергаться воздействию девственного запаха...
Если б Ал вспомнил, как потеют, то много бы ручьев бежало по нему, — так пылко и страстно лилась речь. Петр улыбался глазами, эльф смеялся, а Сера открыл рот от удивления. Единственный, кто внимал серьезно, это повелитель.
— Почему я должен верить твоему слуге? — спросил повелитель Серу?
— Он говорит правду. Ты в любом случае сможешь догнать нас.
— Я не хочу догонять... Впрочем, если сказанное подтвердится, я укажу дорогу к Кащею, а если нет, — будете плутать сами.
Мысль о путешествии в этих "благоухающих" местах Ала не прельщала, и он занялся рисунком пентаграммы. Присутствующие наблюдали за танцем, а после, разочарованные стали расходиться по пещерам. Повелитель, подняв морду, принюхался, сел и стал ждать.
— Не понимаю, как можно что-то восстановить пляской?
— Мы удаляемся? — спросил Сера.
Повелитель махнул рукой и опять принюхался.
Когда путники спустились к подножию горы , Петр обратился к Алу.
— А что, если твоя пентаграмма не поможет?
— Еще как поможет. Такое получится... Интересно, откуда столько вони? Отхожее место у них там, что ли.
— Давайте присядем, — предложил Сера, — что-то  мне не очень хорошо.
—  Слабак ты, воин. Сдается, через полчаса прискачет повелитель указывать дорогу, — Ал усмехнулся, — а, господин?
Сера прилег на плаще, любезно предоставив уголок эльфу.
— Передохнем и двинемся. — Петр присел на бугорок, облокотившись спиной о дерево. — Может, и правда придет.
Вскоре сверху раздались тяжелые шаги. Все приготовились к самым неприятным неожиданностям. Повелитель спускался вместе со своей летающей свитой.
— Я не знаю  род ваших занятий, места, откуда вы идете и вашу степень посвящения во Тьму, но свое обещание вы сдержали. — Веельзевул говорил резко, проглатывая окончания слов. — Вы первые вторглись в мои пределы, но я прощаю вас, и укажу дорогу. — Он немного помолчал. — Если подняться здесь на двести сорок локтей, свернуть налево и подняться еще на сто пятьдесят, то можно будет увидеть большую скалу. На ней кое-что написано. Сможете прочитать — попадете куда хотите, нет — туда вам и дорога. — Повелитель развернулся и, шумно хрипя, так же громко удалился.
— Ни здравствуйте, ни до свидания, ни спасибо, — вздохнул Ал, — ни пожалуйста.
— На его собачьей морде написано спасибо, — подсаживая эльфа на шею, сказал Сера. — Просто млеет от твоего подарка... Пойдем что ли?
— Может, я тебя заменю? — спросил Петр, кивая на его ношу.
— Да ничего. Мы вроде как срослись.
Дорога, указанная повелителем была куда приятнее. Преодолев подъемы, они оказались на краю ущелья, белого от известняка. На другой стороне возвышалась полукруглая скала. Там действительно было что-то написано.
— Это на каком языке? — Сера уставился на аршинные буквы, смахивающие на иероглифы.
— Да, вроде, на русском. Петр, ну-ка расшифруй. Тут, похоже, по твоей части.
Джинн подошел ближе к краю, прочитал, криво усмехнулся.
— Короче, нам по этой тропе до самого места назначения.
— На каком языке-то? — жаждал узнать Сера.
— На русском.
— И что написано? Прочитай вслух.
— Здесь... не совсем обычные слова...
— То есть? Магические, что ли?
— В своем роде, да, — и поспешил добавить: — Произносить их в хорошем обществе не принято.
Ал рассмеялся:
— Пошли, нечего всякую брань читать.
— Ясно. Пошли, Флюи, нечего там читать...
Ущелье заканчивалось отвесной стеной известняка, высушенного невидимыми силами. Полукруглую арку прохода освещали две медные колонны, поддерживающие козырек с причудливой фигурой на коньке.
— Нам сюда. — Флюи слез с Серы и смело шагнул за столбы.
Они долго плутали по лабиринтам и двухэтажным переходам, пока не наткнулись на уютную каморку с верху донизу завешанную серой мешковиной. В самом центре покоился тесанный дубовый стол. Рядом стоял стул с высокой спинкой, а на стуле, высоко подняв подбородок, сидел сухой старик.
— Здравствуй, Костя. Тебе привет от Ядвиги.
Старик поднял со стола масляную лампадку, прищурился.
— Флю! Это ты что ли?!
— Я, Костя, я, вместе с гостями. Принимаешь?
— О чем разговор, конечно! Герафим, стулья гостям и все прочее на стол!
 Из темноты выступил огромный черный ворон, и, важно пройдя мимо, исчез за поворотом.
— Проходите, гости дорогие... Сейчас что-нибудь откушаем, а дела потом.
Вернулся ворон с четырьмя невысокими скамейками, поставил их к столу, жестом пригласил садиться и снова удалился. Хозяин достал еще один светильник, зажег от первого, поставил рядом.
— Привет, говоришь, передает? Это хорошо, хорошо. Ну-с, будем знакомиться? Кащей Бессмертный, собственной персоной.
Ал приблизил лицо к свету.
— Тебя знаю, свободный призрак, видел. — Кащей смотрел на него из-под кустистых бровей.
— Я больше не призрак. Я Ал, бродяга.
Кощей почмокал губами.
— Хорошее занятие, Ал...
— Сера, воин.
— Он мне небольшую услугу оказал, — вставил эльф редкостные для его народа слова.
— Тебе? — удивился Кощей. — Ну, если сам об этом говоришь, тогда он стоящий ...
— Петр, джинн.
Кощей облокотился на ручку стула, призадумался.
— Что-то знакомое. Очень знакомое.
— Ищет друга, — дополнил эльф.
— О! В наше время еще есть друзья? Похвально, джинн, ценю.
Герафим принес кувшин, плошки, блюдо с лепешками, котелок с пивом. Все поставил на стол и исчез за спиной Кощея.
— Вот закусите с дороги, а потом дело изложите.
Эльф проворно налил пива, выпил, налил еще.
— Да, собственно, и дела-то никакого нет. Так, пару слушков проверить надо.
— У меня? — Кощей вскинул брови вверх.
— Ну да, у тебя.
— Да-а... Вы ешьте, ешьте.
Ал, от угощения отказался, зато Петр с Серой поужинали на славу.
— Спасибо, Кощей, вкусный у тебя хлеб.
— Это Герафим, он мастер своего дела? — Кощей глянул за плечо. — Ну и что я могу вам рассказать, господа? — он взглядом обвел всех присутствующих за столом.
— Слышал ли ты когда-нибудь... — Петр замешкался.
— Можно просто — Костя.
— ...Костя, о существе по имени Винг? Может быть, Винг Победоносный, или Предвестник, или Всадник с луком?
— Конечно, — не моргнув, ответил Кощей. — Но уже после Апокалипсиса. Ходили всякие истории, легенды — обычное дело...
— То есть ты его лично не знал?
— Откуда, милый джинн. Да и что делать Вингу на Свалке?
— Он здесь, я это точно знаю.
Кощей покачал головой.
— Я — пас. Ничем не могу помочь.
Петр опустил голову.
— Легенд о нем я могу рассказать кучи, но где он — не знаю и узнать не смогу, разве что вымыслы, а они ложь. Если бы я был знаком с ним, тогда другое дело...
Флюи вновь налил себе пива.
— Я же говорил, что Костя живет отшельником и ничего толком не знает.
— Может, ты расскажешь свою историю? — Петр не терял надежды. — Я еще недавно был пустым и прозрачным. Но с каждой встречей или действием что-то возобновляется во мне. Расскажи, если не трудно.
— Не трудно, конечно. Просто долго. Если вы торопитесь, не стоит.
— Порадуй своими подвигами. – Поддержал эльф
— А-а, — Кощей махнул рукой, но было видно, что ему приятно внимание гостей. — Какие там подвиги. Слушайте, если хотите. Делов-то немного, сиди и рассказывай.
Кощей помолчал,  и немного подумав,  принялся за рассказ:
— История моя, господа, необычная, как, впрочем, у всех вас. Опущу дату рождения, родителей и прочее, знать это совсем не интересно. Дело в следующем... — хозяин поерзал на стуле, уселся удобнее и продолжил: — В пору молодости лиходейной, был я учеником, у знатока алхимии. Он браток заводной до дел был и грыз гранит науки, будь здоров. Заодно и меня натаскивал, как помощника. Сколько я его помню, искал, сердечный, лазейку в вечность, жизнь, не знающую разрушения. Но долго ли, коротко ли, а время его истекло и околел в одночасье, оставив мне, надо сказать богатое наследство. А мне что: молодой, на подъем легкий, до баб охочий был, особенно не утруждался, так, кое-какие опыты делал, деньги зарабатывал, они тогда на Земле не очень ценились, но требовались. И представьте: однажды, совершенно случайно ткнул пальцем в небо и попал в самую что ни на есть формулу вечной жизни. Составчик приготовил, выпил, все как положено. Мастерскую, естественно, уничтожил и пошел наслаждаться мирскими прелестями. Сколько всего было — не перечесть. Но время шло, я жил, а вокруг меня не очень-то все и изменялось. И я состроил план — захватить власть с целью изменить мир. Захотелось стать единственным полноправным правителем. Меня там, кстати, только в этот период и запомнили. Да, чуть не забыл хохму-то самую основную. В пору приключений, набрел как-то на пещерку одну в горах, а там камень стоял — до сих пор картину эту вижу, огромный такой валун голубоватого цвета. Я прилег около него подремать, и вдруг голоса из него слышу, речи непонятные. Вскочил, осмотрел — да нет ничего, камень как камень, только коснулся я его, и тут-то произошло невероятное — обрывки, то ли учения, то ли знания, прямо до нутра моего доставали из камня. А отошел от него, глядь, там осколки одни. Я один подобрал, отшлифовал немного, форму придал и вложил в него кое-что от себя, уж больно хорош был этот осколочек. Вот с тех пор и таскаю, как талисман. Он, кстати, все запоминает. Возьмешь в руки, послушаешь, вспомнишь былое время. Да-а... Словом, бился я за власть долго, да не один, а еще и напарников себе подыскал — один круче другого, не одну тысячу народа положили... Грешили крепко. Только была в люде сила внутренняя, вроде не превышающая моей мощи, но и не уступающая. Потом поостыл малость, сединой покрылся, лысеть начал. Надоело все смертно, и такая, братцы, тоска взяла, хоть волком вой. И выл, как полагается, со слезами, а толку-то. Бессмертный. Стал смысл жизни искать, не только своей, но и вообще жизни. Подбрасывал людишкам идеи кое-какие дельные — все-таки мой опыт, ого-го!.. А потом был Судный день. И меня за грешки отправили сюда. Не призрачного, а как есть живого, с яйцом в руке. Сперва растерялся, прятался от призраков, — я на Земле дел с ними не имел, а здесь и подавно не хотел. Кого только не перевидал, с кем только не встречался, и все одно и тоже — давай объединимся и — власть, власть. Требуха! — Кощей помолчал немного. — Ну а уж когда расти стали, сил набираться, тут спасу никакого не стало. Сделать мне сами ничего не могут, но и под боком иметь страшно. Как только ни умоляли, сулили горы золотые, некоторые, самые наглые, даже требовали. Где сейчас они?! Фьють! А я вот он, живой, умудренный горьким опытом, экспериментирую себе в удовольствие. Вон недавно корешка своего старинного встретил — дракона огнеязыкого, все жаловался на больные головы. И что вы думаете? Поколдовал в лаборатории, вывел порошок, размешал с маслицем, помазал — прошла боль! Он теперь частенько в гости залетает. А тут еще один пришел, со свитой, просил запашок особенный выделить, и чтоб постоянный был. Тоже сделал. — Кощей неожиданно громко, по-молодецки, рассмеялся, — так туда теперь с соседней стороны всякие Чужие, Хищники и прочая живность слетаются! Как блаженные, нюхают и валяются от удовольствия! Он теперь,  за меня горой. Хотя и незачем. Кому я нужен...
Странники переглянулись.
— Так это ты такую вонь, вокруг себя развел?! — искренне ужасаясь, спросил Флюи.
— Что, попались? — Кощей засмеялся снова. — Ну, порадовали!
— Тебе смешно, а мы чуть не умерли.
— Да ничего страшного.
— Этот твой дружок нам дорогу подсказал.
— Да? Странно. Наверное, услужили ему чем-нибудь. Он удавится легче, чем пальцем о палец стукнет.
— Точно. Ал там запашок усилил.
— Сумел? Молодец, ценю. Теперь все наркоманы там будут... Хоть какое-то развлечение... Еще чего-нибудь покушать желаете?
— Нет. — Сера откинулся назад, млея от тепла, света и сытости.
— Тогда не знаю, что и предложить. Жизнь отшельника не разнообразна, вы меня порадовали.
— А яйцо можно посмотреть? — Петр чувствовал в груди неясный, едва уловимый холодок, словно что-то знакомое находится рядом.
— Конечно. Вот оно. — Кощей извлек из ниши, грязно-белый, отшлифованный камень, размером с голову эльфа. — Только не разбей, — пошутил он.
Петр осторожно взял яйцо, сжал двумя руками, и глаза закрылись сами собой. Может быть, он услышал тихий разговор между Кощеем и эльфом, а может, мимолетное видение посетило. Зовущий приятный речитатив, струился по всему телу, баюкая, напевая, предлагая... Полузабытье подхватило Петра в водоворот, голоса то отдалялись, то сливались с ним, то кружились в хороводе. Когда глаза открылись, и взгляд прояснился, Петр увидел озадаченные лица. Кощей встал, взял у него яйцо и вернулся на место. Наваждение полностью улетучилось, но неясные пока голоса и эта удивительная легкость остались.
— А ты, браток, не так прост, как кажешься: между тобой и яйцом есть связь. Ты просто светиться начал, когда взял его.
— Странный камень, — сказал Петр.
— «Странный»... Волшебный!
Ал положил руку на плечо Петра.
— Ты как?
Петр проморгался, расправил плечи.
— Словно живой воды выпил.
— Чудно. — Кощей смотрел на яйцо. — Вы сегодня просто праздник мне устроили. Честное слово, чем могу помочь —помогу.
— Ловлю на слове, — вставил эльф. — Кто может знать, где находится Соломоново кольцо?
Сера, услышав эти слова, слегка вздрогнул.
— Гномы, — ответил Кощей. — Они, кстати, могут и про вашего Винга рассказать. Они, заразы, почти все про Свалку знают, другое дело у них узнать... Хитрые бестии.
— Это наши проблемы. Можешь дорогу к ним показать?
— Могу, конечно.
Видя, как эльф нетерпеливо заерзал, Кощей встрепенулся.
— Вы что сразу пойти соизволите?
— А чего тянуть.
— Я думал, погостите немного. Лабораторию посмотрите, есть что показать гостям...
— Костя, — эльф налил пива, — покажи дорогу. — Его тон не оставлял никаких надежд.
— Ладно, ты уйдешь, но хоть кто-нибудь останется?
— Пойдем и мы, — поддержал Сера, — слухи, они ведь могут быстрее нас бежать.
Кощей потер подбородок.
— Вольному воля... Герафим, принеси-ка ларец.
Ворон бесшумно выскользнул и вернулся с железным сундучком. Кощей открыл крышку, извлек кусок кожи с рисунками и подписями. Отодвинув посуду на столе, он положил кожу на середину.
— Это карта Тьмы... Клянусь, больше ни у кого нет такой. Вот, смотрите, здесь, наверху, есть щель, по которой лучше не ходить; там разные твари мультипликационные время от времени появляются, могут утащить. Поэтому обогнете этот пик и через перевал, там еще указатель висит, вот он крестиком помечен, выйдете к норам. Первый уровень пройдете спокойно, а дальше начинается территория гномов. Будьте осторожны, они любят всякие ловушки ставить... Запомнили?
— Подожди, — эльф водил грязным пальцем по рисунку, — это что такое?
— Закрытая зона, там же написано.
— Вижу, что написано. Что за зона такая?
— Откуда мне знать! Но советую не соваться.
— Ясно... А это?
— Это круг замкнутого пространства. Непонятно, что именно, но бродяжничая, я все время  оказывался у исходной точки. Не понятно?
— Нет, — признался эльф.
— Его больше нет, — вмешался Ал, — это совершенно точно.
Кощей взглянул на Ала.
— Странно... Уже устарела карта. Все запомнили? — Кощей взял кожу, поднес к пламени и, когда она загорелась, отбросил на пол. — Прощаться не будем. При любых обстоятельствам жду в гости.
Эльф смотрел на догорающую карту.
— Лучше бы нам отдал. Эх, Костя...
— Нечего баловаться.
— Спасибо за хлеб. — Петр поднялся.
— Да, ладно. — Казалось, Кощей расстроен уходом гостей.
— Пока, — эльф пожал морщинистую руку.
— Герафим, проводи. Остерегайтесь чужих глаз и особенно ушей, — напутствовал хозяин.
Странники вышли из-за стола и, сопровождаемые молчаливым вороном, двинулись в путь.



Глава 5

У подземного тоннеля знакомо попахивало фекалиями инопланетного происхождения. Обглоданные гранитные глыбы со свежими отметинами зубов, и кое-где отполированный языками мрамор указывали, что это место  привлекало знакомых Костена. Похоже,  что для них скалы гномов гораздо вкуснее остальных.
Рудных дел мастера неплохо разбирались в горных породах и в своей жизни на земле умели отстаивать собственность. Особенно до тех пор, пока бездушная техника не оттеснила их с насиженных мест. Но прогонять чудовищ, равнодушных к колдовству и боли, хозяева даже, не пытались. Правда, закрыли вход в норы чарами — для отвода глаз желающего войти, для ужаса входящему, для умерщвления вошедшего, если слова заветного не произнес. Так что не выпусти Петр световой шарик, да не объясни Кощей, как найти тоннель — прошли бы путники мимо и плутали в норах пока какое-нибудь "милое" чудовище не повстречалось бы им на пути. И чем бы это закончилось ни Тьма, ни Свет, ни Сумерки не ведают.
А путники и думать об этом не желали, благо, вот он, вход, между двух «чудно» пахнувших кучек, и Петр, сосредоточившись, снимает чары. И скоро, очень скоро попадут они внутрь гор, не нужно будет смотреть по сторонам, ожидая нападения немыслимого и безжалостного, прислушиваться и принюхиваться.
— Джинн, давай быстрее, не могу больше, — нос воротит! — Сера вглядывался в темное небо. — Когда я в конце концов смогу вдохнуть полной грудью?!
— Не торопи. Колдовство нехитрое, я бы прошел и не заметил, но надо ни следочка, не оставить, а то эльф крылышки опалит, если заденет. Ну вот... Все, пошли.
В тоннеле, было гораздо чище, чем снаружи. Гномы умели содержать в порядке свое царство. И Тьма, изгнанная отсюда светильниками с отражающими пламя изумрудами и алмазами, не могла здесь властвовать. Малахитовые плиты пола с прожилками кварца чередовались с пластинами меди, усиливающими звук. Случайно попавший сюда пришелец мог быстро сойти с ума, прислушиваясь к грохоту спереди и сзади. Пляшущие тут и там тени неподготовленного доводили до безумного страха, а тщательно подобранный узор мозаики изображал чудовищные меры наказания, где непрошеных гостей варили в котлах, бросали в огненные горны, четвертовали, затравливали гусеницами, выставляли привязанными на вершине горы, куда прилетали безжалостные монстры.
— Да, не любят здесь гостей. — Сера осмотрел меч и потрогал зазубрины. — Тяжело будет с ними договориться.
— Их лабиринт — самое хитрое сооружение во Тьме. — Эльф внимательно рассматривал мозаику. — Не заблудиться бы.
— Я пойду впереди, — предложил Петр, — в крайнем случае, полетаю туда-сюда...
— Только после меня, джинн. — Сера вышел вперед. — Нечего нам без пользы порхать. Выйдем прямо к ним.
— Ты уже бывал здесь?
— Нет. Но кое-где бывал, поверь. Пошли.
Сера медленно, всматриваясь в каждую плитку и, водя светильником, вдоль стен, вел за собой остальных. Они преодолели три ответвления, ожидая пока Сера осмотрится, и вскоре свернули налево, где боковые ходы стали попадаться чаще. У одного из них Сера задержался надолго, ощупал, потом подозвал Петра.
— Здесь вход. Куда — не знаю, но проходили с котомками полными еды. Сможешь найти рычаг, открывающий дверь?
— Попробую.
Петр вошел в транс и пульсирующими лучиками, сантиметр за сантиметром, стал простукивать стену. Метрах в двух от предполагаемой двери лучик наткнулся на выпуклость у самого пола. Петр усилил давление, и стена бесшумно распахнулась. Повеяло сыростью и разложением.
— Чтобы это значило? — любопытный эльф, просунул голову в отверстие. — Непохоже, чтобы гномы здесь жили.
Словно в ответ на его слова раздался замогильный вой, и десяток горящих глаз мелькнули в полутьме. Эльф отшатнулся.
— Петр, закрывай быстрее, это Цербер!
— Что еще такое?
— Закрывай, потом расскажу!!!
Но не успел джинн воспользоваться советом эльфа, как Сера с криком: "Не мешайте!" ринулся в дверь. Вой пса-мутанта перешел в радостное урчание, но вскоре сменился воплями боли. Минут пять из таинственного логова доносились крики и рыки, проклятья, звон стали обо что-то твердое, а когда все стихло, оттуда вывалился помятый, но довольный Сера.
— Подвигов захотелось? — эльф укоризненно покачал головой. — А если б он тебя хвостом, а?
— В это время у них яда нет. Линяют. Правда, детеныш попался. Но я и с взрослыми встречался.
— Это где же?
— Было дело... Неважно. — Сера отдышался. — Дальше идем?
Петр заглянул в проход, подумал, посмотрел на Серу и сделал вывод:
— А ты и правда воин.
— Ты только сейчас заметил?
— Раньше повода не было...
Сера с хитринкой взглянул на Петра.
— Раньше глаз посторонних много было. И ушей тоже. В полную силу нельзя, но иногда так хочется, честное слово.
— Почему нельзя-то?
— Как-нибудь потом расскажу...
Петр попытался прощупать мысли Серы, но между его сознанием и подсознанием натолкнулся на призрачный лабиринт: не так-то прост воин. Размышляя над этим, он не сразу заметил искрящуюся точку, которая быстро увеличивалась в размерах.
Ал, по обычаю державшийся в стороне, оценил опасность и мудрил с пентаграммой.
— Ал, обожжет! Я сам!
— Не торопись. Это задержит его. Давайте отойдем.
Огненный шар, заслоняя собой весь проход, ткнулся в невидимую перегородку. Крутанулся на одном месте, откатился и подпрыгнув, просочился над самым потолком оранжевой лавой.  Падая вниз, он собрался в ком на стороне путников.
Сера присвистнул.
— Живой, или кто-то управляет.
— Сейчас проверим. Спрячьтесь за поворотом...
Подпустив шар поближе, Петр убедился, что товарищи отошли на безопасное расстояние. Он сконцентрировал сознание, расслабил тело и призвал огненные потоки, заменяющие кровь. Почувствовав давно забытое жжение, он дал команду на минимальную силу выхода за пределы эфира. Там соприкоснулся с огнем агрессивного оранжевого цвета. Шар отозвался всплеском энергии, израсходовав одну десятую собственной силы. Оказавшись внутри, Петр, ощупал холодными язычками собственного пламени сердцевину противника,.
Шар представлял собой примитивное техническое сооружение с центром из десятка заговоренных саламандр, усиленных энергетическими потоками, посылаемыми с расстояния в пятьсот-шестьсот метров по гибкому проводу. Одна саламандра создает выплеск в одну десятитысячную, но связанные воедино эти невзрачные ящерицы способны на многое. Особенно, если их постоянно питать энергией. Петр прикоснулся к одной из них, осторожно замкнув на себя. Раздался оглушительный грохот, и все пропало. Только кучка пепла опускалась на пол, собираясь в частицы и кусочки, становясь Петром.
— Вот живодеры, а! Похоже, здесь кто-то есть. Скоро я пообщаюсь с этими подземными «изобретателями»!..
— Что там было? — любознательный эльф не упускал случая пополнить знания.
— Демоны! Что они сделали с освещением?!
Светильники несколько раз мигнули и погасли. В тоннеле воцарилась темнота. И Сере это сильно не понравилось.
— Шар Саламандры. — Петр поднял вверх руку, и она засияла приятным зеленым пламенем. — У них короткое замыкание, а этот участок связан с электричеством. Ты куда  светильник дел, Сера?
— Погасил, и так света хватало.
— Зря. Приготовь меч и позаботься о тыле.
— Не учи ученого, — проворчал воин, — будет тут каждый указывать, как батьке щи хлебать.
— Ты раньше в России жил? — Ал обернулся к нему.
— С чего ты взял?
— Так только у нас говорили.
— Я тут многому научился — и как у вас, и как не у вас. Помолчали бы лучше.
Из-за поворота показалась банда низкорослых бородатых вояк, вооруженных топорами. Трое из них несли в каждой руке, по маленькому ящику.
— Стойте на месте, или вас ожидает смерть! — провозгласил первый неожиданно громким басом.
— Еще раз пошутишь, сам помрешь. — Предупредил Петр и спокойно продолжал двигаться дальше.
Ал быстро начертил пентаграмму, но остался в ней только с эльфом. Сера невозмутимо последовал за джинном.
«Шутник», не оборачиваясь, приказал:
— Выпускайте!
Ящики поставили на пол и одновременно откинули крышки. Гномы отбежали назад и поставили перед собой дурно пахнущее растение.
Послышалось металлическое лязганье, скрип, позвякивание. Из ящиков появились шесть железных пауков о тринадцати лапах, оскалив пасти, разбрызгивая ядовитую слюну, они по-хозяйски огляделись многочисленными глазками. Заметив двух путников, деловито направились к ним. Сера попытался поддеть одного мечом, но маленькая бестия тотчас откусила лезвие четырехрядными зубами, словно это была свежая мягкая булочка. Раздался хруст каленой стали. Петр и Сера, ретировались к пентаграмме.
— Что это за животные? — джинн обернулся к эльфу.
— Я думаю, доменный каракурт. Слышал, что гномы делают их в своих кузницах.
— Из чего?
— Из останков инопланетных хищников...
— Ясно. Что ж, проверим  на прочность.
Джинн сжался в комок и взлетел под потолок гигантской шестикрылой мухой с длинными лапами, усеянными магнитными присосками. Подняв пауков, он откинул их прямо к гномам, по ту сторону растения. Затем вернулся в нормальное состояние и раскрыл объятия, встречая, потерявших всю степенность гномов. Очевидно, они хорошо знали, что можно ожидать от своих созданий, и из возможных зол выбрали меньшее — джинна. Ухватив двоих, наиболее почтенных, за бороды, Петр подвел их к Сере, который, не раздумывая, дважды махнул мечом. Бороды остались в руках джинна, а обладатели, растирая по лицу слезы, рухнули на колени, умоляя о пощаде. Никому из напуганных гномов больше не приходила в голову мысль еще раз испытать мощь и силу гостей, поэтому все побросали топоры.
— Где старейшины?! — Петр сверкнул глазами, изображая из себя саму беспощадность.
— Через два поворота, направо, — заискивающе доложил безбородый гном.
—  Если прямо, куда?
— Сюда, — гном вытаращил глазенки, — но здесь метровые стены.
— Я тебя про толщину ваших перегородок не спрашиваю. Ал, закутаешь их в пентаграмму?
— Как скажешь. — Ал, аккуратно снял эльфа (тот, видимо, решил держаться поближе к призраку, и сидел у него на плечах), подождал пока Сера сгонит всех гномов в одну кучу, и принялся чертить.
— — Готово, — через пару минут сказал он.
— Прочная? — поинтересовался эльф.
— Не бойся, не выйдут.
— Выйдут или нет, неважно. Главное, чтобы каракурты к ним не вошли.
— Вот этого не знаю, но, думаю, цветок спасет.
— Подземный дух с ними. Осторожнее, сейчас камни повалятся. — Петр стал пробивать стену.
Казалось, что камни сами собой вылетают из стены. Не прошло и минуты, как в ней образовался широкий проем..
— Направо или налево? — все посмотрели на джинна.
— Прямо. Поберегись.
На этот раз стенка просто растворилась, и перед взором путников предстала пещера, до потолка заваленная каким-то хламом. Старые, проеденные молью ковры, сложенные штабелем и зачем-то перетянутые цепью, лежали рядом с заштопанными пыльными сапогами и ботинками. Прикованные к стене мечи уныло опирались на потемневшие колчаны со стрелами. Тут же рядом валялись обрывки сгнившей тетивы... Но больше всего тут было пергаментных свертков и книг, в которых копошились мыши.
— Мать честная! Сила нечистая! Духи подземные!! Так вот, где все!.. — крылья эльфа при виде этого старья, возбужденно затрепетали, а голос дрогнул. — Варвары, ну как же так... Со всей Свалки, клянусь правым крылом! Вы только посмотрите!..
— Перестань тараторить, объясни, что это? — Петр, привыкший к невозмутимости Флюи, не мог понять, что из этого мусора могло привести эльфа в такой восторг.
— Да здесь же!.. Вот, смотри, меч-саморуб, кладенцом еще называется. Стрелы — каждая с ударной силой атомной бомбы... Коврик летающий... Скатерть кормящая... Книги заговорные... Все, что было у кого во время Великой битвы бездуховного, но волшебного, все ведь вместе с нами сюда целехоньким попало. Как камень Костена. Я сам с кольцом невидимости переместился, да призраку оно ни к чему, я где упал, там и оставил... кстати, ищите кольца. Переройте все внизу, я наверху посмотрю.
— Какие они из себя? — джинн сосредоточился.
— Какие кольца бывают. Серенькие, маленькие, круглые. А Соломоново сразу почувствуешь — в нем сила необычная.
Петр переключился на энергетические потоки, испускаемые предметами. Да, от многих из них исходила сила. Небольшая, но достаточная, для того чтобы они могли что-то выполнять. Он создал мысленный образ небольших колечек и послал его по кругу. Между летающим ковром и правым сапогом-скороходом, возле бочки с надписью "Мертв. вода" и скелетом животного, скорее всего, единорога, мысленный образ совпал с реальным.
— Здесь, — указал Петр.
Эльф и Ал, с разных сторон бросились туда, но опередил всех Сера. Разметав хлам, называемый Флюи бесценными сокровищами, вытащил шкатулку с арабской вязью.
— Открой, — шепотом попросил эльф.
Сера странно посмотрел на Флюи и прижал шкатулку к себе, но встретившись взглядом с джинном, одним ударом кулака сбил навесной замок.
Внутри, на черном дырявом бархате лежало девять маленьких серых колечек.
— Его здесь нет. — Сера разочарованно посмотрел на эльфа.
— А вот это мое... — эльф взял одно и ловко надел на палец.
— Может быть, в другом месте?..
— Чего вы ищите в наших владениях, странные и незваные гости?! — вопрошали седобородые гномы, появившиеся неизвестно откуда.
За ними, в проломленном Петром ходе, колыхалась серая масса: очевидно, собрались все, чтобы выпроводить самозванцев, но не знали с чего начать.
— Кто хранитель сокровищ? — не обращая внимания на вопрос хозяев, вышел вперед Флюи.
— Мы все — хранители.
— А кто главный?
Четверо седобородых переглянулись.
— Мы главные.
— Скажите своим головорезам, чтобы они не делали глупостей, а сами подойдите ближе — лучше будет если мы договоримся. Особенно для вас.
Гномы пошептались, кивнули и сделали знак воинам отодвинуться назад. Сами хранители подошли к "гостям". Петр прощупал их мысленные образы и увидел только страстное желание, как можно меньше отдать, но сделать все, чтобы путники убрались из их царства. Страха у них не было, но и желания напакостить тоже.
— Нам нужно Соломоново кольцо, — без всяких предварительных подготовок, решив идти напролом, заявил Сера.
Эльф вздохнул. Ал наблюдал на воинами, готовый предупредить товарищей. Старые гномы всколыхнулись и радостно закивали.
— У нас нет того, что вам нужно, — самый высокий решил вести переговоры.
Остальные дружно запищали, подтверждая сказанное.
— Если б у нас было это кольцо, вы бы не никогда не прошли в эту кладовую. Да и вас, возможно, давно бы уже не было в живых...
— Ты не слишком много берешь на себя, гном? — Петр спокойно смотрел на него.
— А ты что, настолько могущественен, что можешь противостоять силам Вселенной?
— Я не уверен, что кольцо и силы Вселенной — одно и то же.
— Тем не менее, это так.
— Откуда вы знаете про него? — эльф обратил немигающий взор на говорившего.
— Оттуда, откуда и ты, любознательнейший.
— Но я, услышал про кольцо, от Серы. — Флюи показал на товарища. — Не мог же он рассказать об этом и вам?
— Неправда! — необычно толстый для гномов старик, тряся бородой, укоризненно погрозил эльфу пальцем. — Тебя узнал наш пленник. Ты  давно знаешь про Соломоново кольцо и непонятно, кого хочешь обмануть!
— Клянусь, ты врешь! Я не знаю о нем, — эльф посинел от возмущения, уловив недвусмысленный взгляд Серы. — Они хотят нас запутать.
— Приведите вихованца, — толстый, не оборачиваясь, отдал приказ, и масса за спиной всколыхнулась, после чего к ногам хранителей сокровищ вытолкнули уродливое существо с яйцеобразной головой, заканчивающейся остроконечными, волосатыми ушами.
— Вы за это ответите! — пищало существо. — Мой господин сотрет вас в мелкое крошево и съест за завтраком. Он меня уважает. Он вам отомстит...
— Заткнись. —Прервал  высокий.
— Заткнулся, — послушно сказало существо.
— Отвечай на вопросы.
— Как прикажите. Готов. Чрезмерно рад. Что узнать желаете? — с каждым произнесенным звуком его морда приобретала новое выражение. Похоже, он говорил не только длинным языком, но и мимикой.
"Ему б в санатории для глухонемых работать, — промелькнуло в голове джинна, — организатором культурных развлечений." Слово "санаторий" отозвалось приятным. Очевидно, что-то связанное с прошлым.
— Это тот эльф? — гном показал на Флюи.
— Конечно, у меня прекрасная память. Разве я могу вас обмануть? Посмотрите в мои честные глазки! — для наглядности он приподнял веки.
— Меньше слов. Расскажи все, о чем поведал нам. Без различных отступлений.
— Понял. Готов. Только суть. — Вихованец перевел взгляд на эльфа и заговорил, словно запечатал на машинке. — Мой господин долго охотился за ним. Зовут Флюи. Кличка: "Всезнайка". Выдал его Оберон, который раньше  укрывал. Мой господин пригрозил барончику, что съест всех дочерей. И съел бы, но Оберон струсил. Мой господин хотел по-хорошему. Упрашивал Всезнайку. Подарки обещал, власть... Всезнайка глупый, не согласился. Пытать нельзя, — хрупкий. Мой господин, — при этом сочетании у вихованца зрачки закатывались от умиления, — попросил гостящего у него господина помочь. Тот напустил чары. Эльф все рассказал о колечке, потом мой господин подарил Всезнайку вампирам. Все думают, что он давно съеден. Хотя это и незаконно. Все.
— Я не мог никому ничего рассказать! — невозмутимый Флюи чуть не плакал. — Это неправда! Я ничего не знаю!..
— Это правда. Хи-хи...- вихованец ехидно улыбнулся, потирая уши.
— Что, правда? — Сера переводил взгляд с одного на другого.
— Все.
— Что все?! — взорвался воин.
— Он все рассказал. Он ничего не знает.
— Как это? — удивились все присутствующие.
— Гость господина вынул все знания из эльфа и не вернул на место. Всезнайка знал об этом раньше, но не знает сейчас.
Сера оторвал от цепи какой-то меч, подошел к вихованцу.
— Говори коротко и ясно, или...
— Никаких «или»! Только коротко и ясно.
— Кто этот гость?
Вихованец замялся, засуетился, но, узрев, как поднимается меч, крикнул:
— Морфей!
— Морфей здесь?! — Сера резко опустил меч. — Теперь ясно. Предатель. Ну а кто же тогда твой господин, ублюдок?
— Я не ублюдок. Я честно выношенный девятидневный вихо...
— Быстро! — меч просвистел по воздуху.
— Чень-Юнь, — повелитель тьмы!..
— Чень-Юнь... — выдохнул эльф. — Да, помню... Чень-Юнь...
Наступила минута молчания. Сера грустно смотрел на ржавый меч в руке, и пальцы на рукоятке белели от напряжения. Ал шептал что-то самому себе и обдумывал, не пора ли искать свой путь к мечте. Гномы следили за тем, чтобы пришедшие ничего лишнего не стянули.
— Где живет Чень-Юнь? — тишину нарушил спокойный голос Петра.
— Не хочешь же ты... — Сера медленно осмысливал неучтенную возможность.
— Об этом потом. Где? — спросил Петр.
— Вниз по туман-реке, за шестым поворотом, по шестой, левой, дороге, на шестом холме стоит замок моего господина. Вся дорога завалена костями ему не угодивших, и его гнев вызвавших. Сходите, если хотите...
— Заткнись. — Сера дернул болтуна за ухо.
— Заткнулся, — радостно согласился тот.
— Я смотрю у тебя большие уши. — Петр сверху вниз внимательно осмотрел слугу хозяина Тьмы.
— У меня красивые уши.
— Что ты подслушал об этом кольце, верный пес своего господина?
— Ничего, клянусь ушами, совершенно ничего!
Уши слегка задымились, запахло гарью, и над самыми кончиками появился огонек.
— А-а-а! — заверещал вихованец, гася огонь лапами, но они тоже задымились. — Скажу!!! Нем-но-го слы-и-ша-а-ал!
Пламя тотчас погасло, и на пострадавшего хлынул поток воды.
— Говори, — спокойно попросил джинн.
— Он сказал, — мокрое несчастное существо с обвислыми ушами мелко подрагивало то ли от холода, то ли от страха, — что кольцо находится в месте, которого нет, и охраняется тем, что сильнее Тьмы...
"Винг!" — мысль взорвалась в голове Петра. — Это может быть только Винг!"
— Где это место? — Петр почувствовал возбуждение. — Он сказал?
— Да, — плаксиво протянул допрашиваемый, — но этого я не слышал. Честное слово. Клянусь... — здесь вихованец замялся, огляделся вокруг и указал на ноги ближнего гнома, — ...его сапогами, — и стал пристально смотреть на них.
— Посмотри мне в глаза, — слова Петра заставили бедолагу повернуться к джинну. Вся наигранность и фальшь разом слетели с него, и бездонность взора Петра полностью поглотила сущность уродца. Морда приобрела злое безжалостное выражение, губы сомкнулись, но из-под них торчали зубы. — Где это место?
— Я... не знаю... — замогильным голосом изрек вихованец.
— Значит, не знаешь, — разочарованный Петр отвел взгляд. — Свободен.
Существо, медленно приходил в себя, огляделось по сторонам. Морда вновь задергалась.
— Мой господин отомстит вам. Он вас уничтожит. Вы все пожалеете...
— Умолкни, — толстый гном сжал его ухо.
— Умолкаю. — Покорно согласился вихованец, — уведите меня отсюда. Хоть к паукам, хоть к собакам, но побыстрее. Мне страшно...
Гномы переглянулись и, когда тот скрылся из виду, обратились к Петру.
— Высокоуважаемый, вы узнали все, что хотели?
— Да. Проводите нас к туман-реке.
— С большим удовольствием.
— Я заберу с собой этот меч. — Сера потряс оружием. — Мой,  испортили ваши пауки.
— Он заговоренный, воин. С ним можно попасть в неприятности.
— Ну и что. Старый был точно такой же.
— Ладно. — Кисло поморщился гном, — раз так, берите. А вот колечко лучше оставить. Им надо уметь пользоваться.
— Кому ты указываешь, старый дурак?! – Ни какая сила не могла теперь отобрать находку у эльфа. -  Одна восьмая меня прибыла на Свалку именно с этим кольцом. Главная часть меня.
— Ну, если так... только колечко невидимости многого стоит...
— Все остальное остается вам, — махнул рукой Петр. — Ведите к туман-реке.
— Как скажете. Следуйте, пожалуйста, за нами...


Глава 6

— Чего ж ты с этим Морфеем лопухнулся? — спросил Петр, когда они спускались с пологого уступа.
— А попробуй тут не «лопухнись», — Флюи сидел на шее Серы, — он всякие подлые штучки делать мастак. Словно сонный глюк: и в таком виде явиться может и в другом, и обаяет и убаюкает. Взял вот и обокрал меня. Чем теперь я этот пробел восполню?..
—Брось, не расстраивайся, — Сера успокаивал эльфа. — Я вообще удивляюсь, как ты после общения с ним живой остался. Такая, знаете, мерзкая личность...
Впереди замаячил камень с надписями, а от него, сзади, начинались шесть дорог, веером уходящие во тьму.
— Да... Тяжеловато после света снова привыкать к чернилам. Петр, подсвети-ка, пожалуйста.
Джинн выполнил просьбу.
— Так, — пробормотал Ал, — это к зоне каких-то электронных терминаторов... это к пришельцам из... так... неважно... это не то... вот зараза... Ага! Вот по этой. — Ал показал по какой. — Согласно указателю, мы должны выйти прямо к туман-реке. Пока гном не обманывает.
Они свернули на пыльную дорогу, обложенную белым камнем. Ал шел впереди, за ним Сера с эльфом, а сзади Петр. Аах здесь, казалось, светила бледнее обычного. Пыль, поднимающаяся от легкого прикосновения, затрудняла дыхание и продвижение, но путники продолжали идти, изредка прислушиваясь к далеким незнакомым вскрикам.
— Слушайте, а что мы, собственно, можем противопоставить Чень-Юню? —растерянно спросил Сера. — С его оравой самых отпетых головорезов нам, не справиться. А переговоры... Представляете возможность переговоров с повелителем Тьмы?!
Какое-то время слова висели в воздухе.
— В общем-то, воевать с ним никто не собирается... Или ты хочешь? — джинн подошел почти вплотную к Сере.
— Хочу, — не хочу, какая разница! Просто глупо с ним воевать. На его стороне здесь все силы.
— Значит, воевать с ним не будем, — заключил Петр. — А будем действовать э... э... хитростью.
— Расскажи, какой хитростью ты будешь действовать на повелителя Тьмы, — сарказм Серы слышался вполне отчетливо.
— На него действовать никакой хитростью я не собираюсь. Объясни мне, как действовать хитростью на кого-то? — Петр то ли смеялся, то ли говорил серьезно — в темноте выражения лица не разобрать, а интонация джинна была нейтральной.
— Слушай-ка, — Сера замедлил ход и обернулся, — я дешевым трепом заниматься не собираюсь. Я воин и действую по-воински, не раздумывая. У тебя есть сила, а у меня только руки и меч. Если что придумал, так выкладывай, чего волынку тянешь?
— Спокойно, Сера, спокойно, — тон Петра погрубел. — Все у меня есть, кроме друга. Но выкладывать ничего не собираюсь, поскольку знаю наверняка: то, что знает один — знает один, а если хотя бы двое, то вся Тьма.
Сера остановился.
— Вот это точно. Как это можно забыть под носом у повелителя! А ты, Флюи, чего молчишь?
Эльф, нахохлившись, созерцал спину Ала.
— Чего тут говорить. Все правда.
Петр обошел отряд и ускорил шаг.
— А нас не хочешь подождать? — подал голос Ал.
— Не то чтобы не хочу, но лучше все сделать одному. Так сподручнее. Во всяком случае придется рассчитывать только на собственные силы. Сера с эльфом все равно ничего сделать не смогут, — их скушают раньше. Значит, ты их прикроешь здесь...
— А ты возьмешь колечко и поминай, как звали, — перебил Сера, но не агрессивно.
— У Чень-Юня нет вашего Соломонова кольца. Иначе сидел бы он у себя в замке. Шастал бы по Свалке и проявлял свою силу или что оно там делает?
— Да знаю, что нет, — оправдывался Сера.
— А посему я узнаю место, и уж тогда все вместе попробуем оказаться там... Ал, нас кто-нибудь слышит?
— Нет.
— ...Оказаться там быстрее всех.
— Неплохо, — сказал эльф. — Только сил-то у тебя хватит?
— Должно. Я тут кое-что вспоминать начал. Знаете, как цепочка, одно непременно тянет за собой что-то другое. Короче, накладок не будет.
— Звучит обнадеживающе, — Сера прибавил шагу.


ИЗ ИСТОРИИ СВАЛКИ

Время появления туман-реки на листе Истории, к сожалению, отсутствует, ибо безвозвратно и навсегда канули в Лету легенды и сказания, упоминающие об этом странном явлении на территории Свалки. Однако кое-что все-таки не покрылось пылью забвения и, сопоставляя некоторые, казалось бы, незначительные детали, можно пролить свет на сей факт, и в прямом и переносном смысле, обнажая достаточно ясную картину для наиболее полного представления оной.
Итак, первые упоминания о туман-реке приходятся на середину срока владычествования первого повелителя Тьмы. Именно тогда и появились странные слухи о низине за горами, где дословно: "Тьму пронзает воздушное молоко искристой расцветки так, что все в округе дремлет и спит, но всяк туда входящий уже не сподобится выбраться". Не мудрено, что услышав такое однажды, при пересказе хочется добавить силой воображения еще что-либо более жуткое и мрачное. И добавляли, наделяя предместье нынешнего повелителя всевозможными небылицами. Но к слову, находились смельчаки и во Тьме: кто в одиночку, кто парами ходили на разведку за горы. И не возвращались. Впрочем, это тоже из области домыслов и рассказов.
На самом деле туман – река появилась так..
Был в свое время у первого повелителя верный служака, — эдакий охранник награбленного и завоеванного, — Левиафан. Склад построили в неприметной впадине, что за горами и, соответственно, сам охранник перекочевал туда же. Время от времени запасы пополнялись, росли, множились. Но первый повелитель пал, был аннигилирован противниками и сгинул. Однако, успел напакостить крепко — передал охраннику своему, стражу Левиафану, маленький приказец, мол, все, на чем сидишь, скушай быстренько, только не подавись, а то ненароком сокровищница в руках злодеев-завоевателей окажется. Служака, естественно, исполнительный был, да и в должниках вроде как числился у первого. Съел, бедолага, все, на чем сидел. А образ его, надо сказать, отличался отменной материальностью, и пища, совершив положенный путь внутри, потребовала выхода. И выходила. В виде замысловатого газообразного скопления, которое в силу своей непонятной тяжести тут же и расстилалось по низине, в точности повторяя все впадинки и извилинки. Долго пришлось бедняге сокровища жрать. И того самого газообразного накопилось столько, что дальше некуда. Процесс, конечно, закончился вскоре, но все остальное со временем распылялось, расходилось, какая-то часть сконденсировалась, образовав нечто похожее на речку, но основное так и осталось в виде тумана.
Новый повелитель — второй —собирался казнить наглеца, да не тут-то было. Первый отряд Левиафан разодрал и проглотил, пополнив туман мутноватыми вкраплениями. Второй отряд, увидев противника, решил ретироваться, но от запашков, присутствующих там, свалился замертво. Район оцепили, поставили заслоны и стали ждать удобного для нападения случая.
Время шло, поменялся повелитель, заслоны сняли. Вонь рассеялась, а туман, простираясь по пространству, надежно скрывал хищника. Иногда о нем вспоминали, снаряжали экспедиции отчаяных командос,  из элиты повелителя, но бесполезно.
Потом, как водится, про него и совсем забыли, а прочно укрепившееся название  —туман-река — вошло в историю Свалки, став убежищем для всевозможного отребья, кое стекалось сюда совершать свои темные делишки. Бывали драки и кровопролития, не без этого. Но в конечном счете из всех легенд самой правдивой оказалась та, что рассказывала об амазонках — злых и страшных и их изуверах-любовниках, дружно обитавших у туман-реки. Найдя общий язык с Левиафаном, они занимались там чем-то совершенно непонятным.

Вот в таком виде, согласно преданиям, находилась туман-река при повелителе Тьмы Чень-Юне.

Дорога неожиданно закончилась острой скалистой грядой. Петр легко перемахнул на другую сторону, осмотрелся, и помог переправиться эльфу. Последним перебирался Сера. Он присел на каменную седловину, вытащил меч и, мастерски описывая полуобороты и тычки, прорубил солидную брешь — ни дать, ни взять натуральный проход.
— Чудо, а не оружие, — он прикоснулся губами к металлу.
Ал, осторожно ступая, спускался в низину, отыскивая первый изгиб реки. За ним, как прежде, Сера с эльфом, последним — Петр.
— Сыро здесь, — эльф зябко дернул крыльями. — Как в утробе.
— По-моему, это поворот. — Ал остановился у края пульсирующей массы, действительно имеющей намек на искривление.
— Будем считать — это первый. — Сера выдвинулся вперед, наполовину вытащив кладенец.
Внезапно порыв ветра покачнул куски пемзы, валявшейся по берегу, и покатил их в темноту.
— Шуткует кто-то. — Петр проследил за ними. Обычное дело.
Метров через триста река делала поворот в сторону гор и немного дальше еще один, выравниваясь, параллельно полоске голых ив. Далее, пройдя еще пару километров, четверка обнаружила искомый шестой изгиб.
— Вот он! — воскликнул Сера и, споткнувшись обо что-то белеющее, по инерции, нагибаясь к земле, пробежал и упал, успев, правда, столкнуть эльфа в сторону.
Эльф присвистнул.
— Вот это да!
Весь берег туман-реки, на сколько хватало взгляда, являлся не чем иным, как нагромождением костей разного калибра, черепами, обглоданными суставами. Мраморная белизна навевала отнюдь не радостные мысли о жизни. Бренность. Все мы бренны, даже здесь, среди призрачных отбросов.
— Это сколько же... лет все это скапливалось здесь? — Сера поднял глянцевый череп с откушенной челюстью. — И сколько еще будет...
—Расслабимся, — очень скоро запасы пополнятся. — Петр быстро перешагивал через останки. — Ищем шестую дорогу, потом укрытие для вас, потом я иду...
Сера поднялся.
— Не сосчитать количества лет, которые я истратил, на наблюдение таких... хм, пейзажей и все не могу привыкнуть.
— Давай, давай, быстрее, Сера. Это может быть ловушка.
Дороги, как и следовало ожидать, были вымощены костями. Но шестая левая, помимо всего прочего, крикливо пестрела виселицами, гильотинами, плахами с зазубренными топорами, кое-где просто стояли стулья и над ними клубилась красноватая мгла.
—Хуже чем на кладбище... — ворчал Сера.
Под ногами хрустело — хрусть-хрусть, хрост-хрост... У эльфа подрагивали крылья, у Петра озноб пробегал меж лопаток и при каждом новом звуке пробирался выше и выше, стягивая кожу на затылке.
— Ну, гномы, ну заразы, могли бы предупредить, — плевался Сера.
За очередным орудием умерщвления — каменными жерновами, тухлый запах начисто испарился: не верилось даже, что такие резкие перемены бывают.
— Стойте, — Ал остановился, — что-то здесь нечисто...
— Вот именно, сучье отродье!
Из темноты, со всех сторон на них двинулись силуэты. Так много, что просветов красной гари между ними почти не было видно.
Коренные обитатели туман-реки, очевидно, не очень жаловали гостей, особенно незваных-непрошенных.
Тут и лихорадки-амазонки числом то ли девять, то ли двенадцать присутствовали, щелкали зубами и вырывали космы из своих нечесаных грив. И та самая старшая, Иродиада, ради которой погубили Иоанна, размахивала, словно мельница, паскудными руками. И сама хозяйка — чума косоглазая цокает зубом, норовя куснуть. И холера рядом с ней, а где же им еще быть, как ни рядом? Нищенки, побирушки живого и плотского. Все твари заразные тут собрались и инфекционные и просто страшные, облезлые, заплесневевшие.
Ал только и успел отпрыгнуть к Сере да поставить купол, чтобы совсем уж близко не подходили, не трогали, не касались, пакостницы. Петр попробовал отогнать вспышками одну-другую — да где там. Зараза она и есть зараза. К ней все равно ничего не пристает, разве только защититься получше, и подальше куда-нибудь, подальше... Куда? Петру к Чень-Юню надобно. А остальных? Их и с собой нельзя и здесь не оставишь: каково им смотреть на болезненные рожи-морды. Метнул джинн ультразвук, с десяток отлетело куда подальше, но на их место штук двадцать из-под костных обломков повылазило. И еще жутче, еще ужаснее. Неужели все с Земли? С нее, родной, с нее...
Петр сконцентрировал энергию под куполом, оставляя запас на самый-самый крайний случай. И резанул от души, как полагается, без эмоций. Только ясная, чистая голова и действия. Те, кто в первых рядах были, испарились, пополнив туман-реку, а остальные отшатнулись, скочевряжились, недоумевая: как ты можешь?!  Или верных холуев Князя Тьмы не боишься?! Не боится, выходит.
Пока они там суть да дело разбирали, Петр, не мешкая, вместе с куполом к холмам подался, подальше от зверского отродья. Но как раз там мужья - любовники появились. С вздыбленными фаллосами неимоверной длины, как стервятники падали пачками на четверку. Ахимоф у них за вожака, он, рвань тьминская. А Ахира у него правая рука. Да только мертвая, страшная, язвенная, но мертвая. И брательник их, тот, что за левую руку, Ахитофель. Куда же без братца безумия? И еще сыпали: Иоафия, двоеженец-преступник, Дагон, внук Дианы, Шиккутц, лизоблюд сатанинский. Все здесь. Все падают, падают, отскакивают и снова падают. Царапают, кусаются, смерть сулят, болезную смерть.
— Петр, ну сделай же что-нибудь! — эльф выбивал зубную чечетку — не по его всезнающим мозгам такие зрелища.
И Сера, грозный и спокойный, что он может предпринять? Попробуй только выйди за купол, только ступни. Один удар-выпад успеешь сделать, а потом струпья, язвы, лепра, гнойники и все быстро, почти незаметно и неощутимо. А потом... Не бессмертен Сера, ой не бессмертен. Не такие ему враги нужны. От таких бежать надо, быстро и без оглядки. И стараться не встречаться с ними. Кто сказал, что убегать, значит бояться?!  Военная хитрость это называется.
Как глоток горного воздуха энергия. Петр набирал, набирал со всех линий-черточек-закоулков и бросался, и резал лучом, и метал заряды, как молнии. Падали атакующие, отлетали, а кто обжигался — вставал на задние ряды. И очистил на сколько мог джинн поле для побега. Уж его заслуга здесь неоценима. Спас друзей-товарищей. Какие похвалы?! Улетаем скорее, не ровен час, еще откуда-нибудь нарисуются, не сотрешь, не размажешь потом. Понес их к холмам, где и костей уж поменьше и гадов разномастных мелких. Только один там где-то. Самый большой гад. Чень-Юнь.
Ага! Вот и отстали-отцепились всякие там разные чумы-холеры, не совладать с духом света, джинном небесным, братом названным самого Победоносного! То-то же!
Что это?
— Смотрите, какой цветок во владениях Чень-Юня! Неужто самый гадливый чудесами гигантомании болеет, а?
— Ой, не по нарву, мне все это, — ворчит Сера-воин, не может силу проявить. — Ой, не по нарву...
 И ТУТ ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ!


Глава 7

Ни шорох, ни звук, ни молчание Тьмы не просачивались сквозь ватную стену медленно вращающейся ловушки. Ее невозможно было разрушить, поскольку она состояла из НИЧЕГО, и материя или даже энергия не улавливались в ее структуре. Стены амортизировали, при попытке выбраться из этой клетки. Склеенной вакуумом, замешаном, на свечении мертвых звезд, поглощающих дыхание жизни.
Петр, лишенный возможности подпитываться энергией вне пределов своего тела, трижды попробовал выбраться из западни тонким лучом, разбив себя на несколько тел и увеличив личный вес в семнадцать раз. Ничего не получилось. Ни-че-го. Петр чувствовал, как внутренний резерв силы иссякает. После всех злоключений по дороге к замку, необдуманно и бесцельно лишать себя запасов силы. Очевидно, именно на это и рассчитывали хитрые создатели темницы: бейся, вой, обессиливай, а потом... Только откуда здесь, на Свалке, оказались внеземные умельцы? Это оставалось непонятным, впрочем, до определенного момента.
Джинн собрал по крупицам рассеянную энергию, которую не сожрала таинственная стена, и окунулся в глубокую медитацию, предоставив Чень-Юню (или как его там) самому искать способ их вызволить.
Эльф, наблюдавший за его попытками, подсел к Сере, в сотый раз вытащившему меч из пудинга нематериальности, И они, пристроившись бок о бок, стали о чем-то шептаться.
Ал же, приготовившись к долгому, возможно, бессрочному плену, чтобы не испытывать все возрастающее чувство голода, занял противоположный угол и дематериализовался, распылившись на призраков его составляющих. Надо отдать им должное — ни упреков, ни стонов сожаления не было. Все понимали, что единственная надежда — это Петр, и никакая пентаграмма или еще что-либо сотворенное пусть даже самым могущественным призраком не может противостоять возрожденному демиургу — некогда властителю Черной Вселенной, ныне хозяину Тьмы. Единственное, что они могли — обсуждать планы на будущее (если оно вообще существовало — их будущее).  Мир значительно изменился после создания Но, и без нового пристанища они вряд ли смогут существовать с ним. В нем.
Время, купаясь в собственной монотонности, за пределами ловушки ничего не значило, становилось чем-то абстрактным для пленников, и каждый из них по-своему это переживал. Эльф, например, скрашивал заточение, вспоминал древние саги и нараспев читал их вслух. Сера, доведя себя до изнеможения, отрабатывая на стенке выпады и удары, расслабленно возлегал рядом, изредка улыбаясь, — когда улавливал преувеличение сказаний.
Флюи закончил сто восемьдесят первую песнь, повествующую о ссоре и битве великого О'Донагью и Эрлика-Хана, когда мутная пелена потолка почернела, и на ее фоне показались узкие глаза, отсвечивающие кровавыми зарницами. Меж ними возник маленький крючковатый нос, утыкавшийся в узкие блеклые губы, разжавшиеся в улыбке.
— Я всегда рад видеть гостей в моем храме Тления, — мягкий блеющий голос коснулся слуха узников, — особенно своих старых знакомых. — Взгляд любовно ощупал Флюи и Серу. — Которых с большим сожалением, скорбя, давно похоронил в мыслях, но я рад, что ошибся и могу лично помочь расстаться с этой м... м... мерзкой жизнью, не полагаясь на бестолковых... товарищей.
Петр, выйдя из медитации, попробовал потолок едва заметным лучиком. Но Чень-Юнь почувствовал его.
— Не надо совершать глупостей, чужестранец. Я наслышан о твоей силе и, как видишь, принял определенные меры предосторожности. Призрак, — обратился он к Алу, — ты зачем опять собрался в одного? Мне больше по вкусу призрачные создания... Но об этом поболтаем попозже. Сначала я хотел бы узнать, зачем вы пожаловали сюда, кролики?
— Возьми меч, и давай сразимся в честном бою! — гневно воскликнул Сера. — Посмотрим: кто кролик, а кто нет.
— Конечно же, ты, — улыбнулся Чень-Юнь, — надо быть круглым идиотом, чтобы вызывать меня на поединок. Я расшвыривал атомные бомбы и стирал в пыль города с миллионным населением, я командовал армиями, численность которых ты даже не можешь себе представить! Я разрушил монастырь Шао-линь с его адептами!.. Это тебе не бой с тремя сотнями вооруженных тупыми болванками спартанцев, самодовольный и самонадеянный шпион и лазутчик Света! Почему люди так долго помнили тебя, АРЕС?! Таких, как ты, были сотни у каждой нации!..
— Прошлое осталось в прошлом, — сказал бог войны. — Я предлагаю помериться силами в настоящем. Даже если я погибну, я погибну воином...
— Ты сдохнешь, как подобает подыхать лазутчикам!  — перебил Чень-Юнь. — В муках и пытках... Но ты подал мне идею и я, пожалуй, разрешу тебе сражаться... ну, например, с Елимом. Ему тоже надо испытывать острые ощущения, время от времени. И хватит об этом. Вы трое меня почти не интересуете. А вот что делать с тобой?.. — Чень-Юнь задумчиво осмотрел джинна. — Я слышал, тебя зовут Петром. Ты тоже из Света, как это тупоголовое создание?
— Я сам по себе, — Петр ЗНАЛ, что экран, пропускающий черный свет, более материален, чем стены ловушки, но времени, чтобы пробить его понадобится больше, чем нужно Чень-Юню, чтобы закрыть его.
— В нашем мире нельзя быть "сам по себе".
— Почему?
— Это смерть...
— Я бессмертен.
— Да? Ты хочешь сказать, что тебя нельзя убить? Но съесть-то тебя можно, надеюсь?
— Мне искренне жаль того, кто попробует это совершить. Смерть от несварения желудка — страшная пытка.
— И откуда ты пришел такой... страшный?
— С Земли.
— Да? Хм... И кто же ты есть на самом деле?
— Выпусти, — узнаешь.
— Я не скажу, что верю тебе. Но тот, кто не осторожен, быстрее погибает. Ты не возражаешь против небольшой проверки?
— Почему бы нет...
Экран не пропускал никаких мыслей, только голос. Но Петр собрался, готовый в любое мгновение ударить волной ультразвука в ту часть стены, которая хоть на мгновение откроется.
— Ты хочешь обняться со мной лично? — спросил Петр.
— Ну что ты! На это у меня есть слуги, а я, уж извиняй, понаблюдаю, — не люблю неожиданностей. Да, хочешь, расскажу тебе один случай, это когда моя осторожность помогла победить противника намного сильнее меня. Давно это было... Тот, противник, уже почти материальный и я, только-только упросивший двух или трех маленьких бесенят отдать мне их никудышную волю...
Чень-Юнь оказался мастером заговаривать зубы. Но Петр не позволял себе расслабиться и поэтому сразу же уловил слабое движение у себя за спиной. "Хохочет дьявол за спиной твоей?" Нет. Тонкая струйка дыма медленно просачивалась через едва заметную, образовавшуюся щель в стене. Она растекалась, почти сливаясь с ней, стремясь незаметно, пока пленники не опомнились, захватить их в кольцо. Струйка была безжизненна, и только Сера-Арес смог моментально определить ее происхождение и значение.
— Дыхание Морфея!
Петр, не теряя драгоценного времени, огненной пикой вонзился в щель, и оказался в непроглядной темноте, зловонной и визжащей. Он рванулся вперед и, смерчем вырвавшись на свободу, успел заметить, как куски чьей-то огромной головы разлетелись по сторонам.  Только след от влажных губ на наружной стороне ловушки да толстое, обезображенное огнем тело на черных цветах, показывали джинну, через ЧТО он прошел.
"Бедный Морфей, — подумал Петр, взлетая над сомкнутыми лепестками ловушки и оглядывая замок, — кто же теперь будет вытаскивать каштаны из огня для владыки Тьмы? Хотя... свинья грязь всегда найдет", — решил джинн и увидел сотни три демонов в полной боевой выкладке окружающих ловушку. Похоже, Чень-Юнь, не очень-то жаждал обниматься.
Петр опустился вниз, сгущаясь, и направился к двум идолам-охранникам.
— Пропустите меня к вашему господину добровольно, без фокусов, и вы будете жить долго...
— Молох, — раздался сверху голос, — уничтожьте его!
— Убить! — лаконично изрек коротышка из рядов демонов, и толпа, топая копытами, двинулась на джинна.
— Эй, не так быстро! — джинн выставил вперед руки и... растворился.
Там, где ладони джинна соприкоснулись, появился крестообразный бумеранг. Ультразвуковой. С визгом, разрушающим дотла нервные клетки, он завертелся на одном месте и, раскручиваясь, подался к нападающим. Как только он коснулся наиболее рьяного демона, опередившего остальных на полшага, так сразу возник второй бумеранг. Ультразвуковой. Повторив движения первого, он полетел в другую сторону. Третий, четвертый, пятый... Они возникали один за другим, разлетаясь по округе, и вскоре все было усыпано телами войска повелителя. А некоторые, предусмотрительно державшиеся в задних рядах, во всю прыть убегали к туман-реке и громко молили своих покровителей дать им возможность спрятаться где-нибудь подальше: и от непонятного орудия, и от хозяина. Этот точно не помилует.
Бумеранги, совершив круг почета, собрались в один большой и преобразовались в невозмутимого Петра — только щеки порозовели. Осмотрев ловушку, джинн убедился, что не сможет ее открыть. Но заметил связь между экраном и крайним окном на третьем ярусе храма Тления, и направил свой полет прямо туда.
Чень-Юнь стоял в центре пентаграммы, начерченной прямо на полу просторного холла, держа в одной ладони руку мертвеца с зажженной свечкой, а в другой — голову Горгоны. Стены и пол за пределами пентаграммы, облитые мертвой водой, отсвечивали зелеными бликами. Его красное кимоно, аккуратно перетянутое бордовым поясом, было разрисовано драконами, а на голове возвышался черный атласный цилиндр. Повелитель встречал джинна, при полном параде.
Петр осмотрелся по сторонам, как бы не замечая всех предосторожностей, принятых Чень-Юнем, и показно зевнул. Стены тлели. Мертвая вода собралась в одну лужу и, замерзнув, покатилась ледяной глыбой к пентаграмме. Столкнувшись с  невидимой стеной, ком подскочил, и раскинув сосульки-крылышки упорхнул в окно, разбив красивый витраж. Петр зевнул еще раз и  посмотрел на Чень-Юня.
— Так и будем стоять? Может, хоть стул предложишь?
— Чего ты хочешь? — Если Чень-Юнь и был разозлен тем, с какой легкостью джинн вошел в замок, то виду не показывал. — Может, мы найдем приемлемое решение для нас обоих?
— Конечно. Только сначала выпусти моих друзей.
— А что — сам не можешь? Ха-ха! Я знал, что ты не всемогущ!..
— Э, нет. Всемогущество — вещь относительная. Я, например, могу сначала уничтожить тебя, а потом раскрыть секрет лепестков. Но мне нужны и товарищи и ты. И, в конце концов, погаси ты свою свечку! Надо быть полным идиотом, как ты выражаешься, чтобы думать, что такие примитивные пси-лучи могут на меня воздействовать... Медузы это тоже касается. А пентаграмма... — Петр сфокусировал взгляд на наиболее тонкой линии, и она, задымившись, исчезла. — Открой ловушку!
Чень-Юнь осторожно подошел к разрушенному краю, для уверенности поводил над ним свечкой, переглянулся с Горгоной. Та просто закрыла глаза, признаваясь в своем бессилии. Повелитель молча посмотрел на Петра и со всего размаха шмякнул ее голову об стену. Волосы зашипели и, окаменевшая от собственного взгляда, самая привлекательная часть медузы рассыпалась на кусочки. Свеча в руках мертвеца сразу же потухла.
— За что ж ты ее так? — сочувственно спросил джинн.
— Ничего. У меня еще есть... Давай заключим соглашение? Я отпускаю твоих друзей, а ты — меня. И мы мирно расходимся...
— Условия буду ставить я, хорошо? — Петр не повысил голоса, но отчетливо прозвучавшая фраза заставила Чень-Юня почувствовать серьезную опасность. Смертельную.
Время шуток прошло.
— Да кто ты, черт побери ??!
— Я тот, кто задает вопросы.
Замок завибрировал от колыхания почвы, и из ниш холла вывалились, изъеденные опарышами, факиры-мученики.
— Я ведь тоже кое-что могу. — Чень-Юнь сверкнул глазами, и факиры вновь заполнили ниши. Замок перестал дрожать.
Зато сам Чень-Юнь раздвоился.
Двойник с раскосыми глазами удивленно посмотрел на черного уродливого монстра с перепончатыми крыльями и коровьим хвостом.
— Не надо, я все сделаю! Верни его в меня!! — закричал двойник.
— Ну, уж нет! — черный дьявол рассмеялся. - Один раз ты меня поглотил, но больше не выйдет!..
— Выйдет, — махнул рукой джинн, и двое снова соединились в Чень-Юня. — Как открыть ловушку?
— Полить на лепестки мертвой водой и дать ей впитаться!..
— А теперь — главное. Где находится Соломоново кольцо, и кто его охраняет?
— О! Так ты за этим пришел сюда?! — Чень-Юнь осмотрел себя и, не найдя отклонений, расслабился. — Все это чушь. Никакого кольца не существует.
— Тогда расскажи-ка мне, зачем ты вытащил память из Флюи?
— Ничего я у него не вытаскивал, — Чень-Юнь смотрел на ниши.
Петр перехватил взгляд.
— Еще одна какая-нибудь ложь, и дьявол станет хозяином Тьмы! Разбираться будешь с ним.
— Ладно... Я расскажу... Но откуда в тебе такая сила, ни одно заклятье не берет?
— Я джинн.
— Ха-ха! Это низшие и глупые духи!
— Это ты — низший тупица, воссозданный необузданным воображением людей. У тебя никогда не было реальной силы. Ты фантом, иллюзия, бред разума и страха. Тебя никогда не существовало в действительности, и поэтому теперь ты хозяин этого уголка Свалки. Я же здесь гость. Я пришел и ушел, потому что создал себя сам. Понял, пустая тень на темной стене?!
— Как не понять, — голос лился из-за предела холла и насыщался победными нотками, — только такое хм... «создавшее себя» существо, как ты, не могло заметить подмены НАСТОЯЩЕГО тела на материального фантома... Можешь оставить его себе. А я знаю, что на кольце начертано кое-что... против тебя. Вот теперь бойся своей несуществующей смерти, а я пошел за кольцом и, будь уверен, найду его обязательно, — фантом рассыпался в прах.
— Зазнайка !!! — джинн расшвыривал энергетический невод во все стороны, но не уловил и краешка чужого сознания. — Как я мог так попасться! — Петр, яростно ругаясь, — так что дрожали стены, — метнулся к лепесткам ловушки.


Глава 8

Разрушение становища Чень-Юня, оплота главы Тьмы — храма Тления, — заняло немного времени. Никакие колдовские чары-заклятия, наложенные на многопудовые глыбы его составляющие, не могли противиться гневу джинна, бешеным огненным смерчем раскидывающим их во все стороны, и стирающим в пыль неподатливые. Видавший виды Флюи, спрятался за широкую спину Ареса, сжался, вспоминая Великую битву.  Ал смотрел во все глаза на танец бешенства своего товарища, которого знал не один год, и никак не мог вспомнить выражение лица маленького, ничего не помнящего Пети, сидевшего на ветке призрачного дерева.
Буря, поднятая джинном, внезапно стихла, и сам Петр, в привычном обличии предстал перед спутниками. Он смотрел пустым взглядом на неизвестную точку в пространстве, и товарищи еще долго не решались подойти ближе.
Наконец Арес, не выдержав долгого молчания, осторожно приблизился сзади, и положил руку на плечо джинну.
— Что-то случилось? Ты его не нашел, Петенька?..
— Почему ты назвал себя Серой, воин?? — джинн перевел взгляд. Там, где-то в глубине, еще витала жажда уничтожения.
— Не люблю обманывать, — бог войны отвел взгляд. — Сера, — это Арес наоборот.
— А что он имел в виду, называя тебя лазутчиком?
— Тьма и Свет, —два соперничающих государства, заинтересованные в полной ликвидации противника. Территория, ресурсы, энергия, наконец. Я, — разведчик Света.
— Что, и у вас там такая же... грязь, как и здесь?.. — не то спросил, не то утвердил джинн.
— Да нет, Петя. Мы — Свет. Хотя... Если это на Свалке, а ты пришел с Земли, то, может быть, для тебя и у нас не совсем чисто. Но там мой дом и не надо его оскорблять.
— Ладно, вояка, — Петр смягчился, — не мне, самоуверенному болвану, кого-то обвинять и судить. Я его нашел и, вместо того чтобы сразу уничтожить, решил поиграть в кошки-мышки. А он улизнул. Тварь. — Джинн сплюнул. — И теперь, если я не найду его, то он найдет кольцо. А потом меня. Я совсем забыл, что на Соломоновом кольце есть заклятье на джиннов. Я буду бессилен... Винг пропадет... Что делать, где его искать?..
— Не знаю... — Арес пожал плечами. — В месте, которого нет...
— Как ты сказал? — подошедший Ал призадумался. — Может быть... — он посмотрел на джинна.
— Это место уже есть, — джинн покачал головой.  — Если таких НО миллион на вашей восемьдесят восемь раз проклятой и зацикленной Свалке?! Если вообще за ее пределами?! Как это узнать? Откуда у меня время на это... теперь? Ведь я не ошибусь, сказав, что Чень-Юнь злопамятен, правда?
— Узнать можно, — подал голос Флюи, разминая крылья.
— Как??!
Флюи опустился, почесал нос и сказал одно слово:
— РОК.
— О, боги! — Арес схватился за голову. — Это может получится. Ведь если джинн спросит... Это вполне выполнимо...
— Да чтоб вас всех! — Петр привстал о возмущения. — Кто-нибудь может выражаться яснее?
— Спокойно, Петр, спокойно. — Арес заметно повеселел. — В Свете есть милая старушка — Фемида. У нее такая круглая штучка, — шар. Он пока тусклый, но, говорят, что если его спросить о важном, и самом необходимом, и если Рок, что сильнее богов, посчитает нужным ответить, то шар засветится, и слова заискрятся на его поверхности. Но такого, еще никогда не было...
— Да вы что, с ума сбежали! Тут действительно жизненно важно не только для меня или вашей мусорной кучи, но и для моей Вселенной... может быть. А вы ахинею несете про какой-то не говорящий шар!.. Ну, вас...
— Его никогда не спрашивал джинн, сюда посланный.
Петр задумался.
— У меня нет выхода... А откуда ты знаешь, что я сюда послан? — с подозрительностью спросил он у Ареса.
— А откуда ты взял, что этот вопрос важен для твоей Вселенной? — Арес сделал ударение на "твоей".
— Действительно, откуда? — Петр заглянул внутрь себя, покопался в памяти, прошелся по извилинам и, не найдя ничего похожего на какое-нибудь воспоминание, безнадежно махнул рукой. — Полетели, быстрей, к вашему Року.
— Быстрей не выйдет, — Арес с опаской взглянул по сторонам, — придется идти в обход, через Сумерки. Я знаю несколько обходных троп, может, там и удастся пройти.
— А кого нам бояться? Чень-Юня, что ли?
— Послушай его, Петр, — Флюи закивал, — в обход придется идти обязательно. Потому что даже несколько Чень-Юней не решились бы идти напрямик.
—  Что же там, монстры инопланетные?
— Монстров можно обмануть, там страшнее...
— Говори  толком, вы меня сегодня убьете своими загадками. Кто?
— Пустые одежды, — сказал Флюи шепотом.
Петр захохотал. Он смеялся долго, и гнев, что он упустил повелителя Тьмы, растворился вместе с остатками смеха.
— Да, ребята... Повеселились, и хватит. Я не боюсь ни пустых одежд, ни полных штанов, ни живых, ни мертвых...
— Они и есть ни живые, ни мертвые. — Флюи был необычайно серьезен. — Они просто смерть. Даже монстры не заходят туда. Пустые одежды проходят сквозь кого-то, и того просто не остается. Растворяется без остатка. Как бы ты силен ни был, там не пройти. И вам не пройти.
— Откуда они? — джинн что-то обдумывал.
— Может, с Земли, а, может, и нет. Кто знает.
— Они похожи на светящиеся диски?
— Они похожи на пустые одежды. Плащ и широкие соломенные шляпы. И больше ничего. Так что вы хорошо подумайте.
— Почему "вы", почему "вам"? Боишься идти дальше?
— Я не боюсь. Я не могу. Ни один эльф не выживет в Свете, даже самый всезнающий. Для меня это смерть, — грустно изрек Флюи.
— Век живи, — век учись, — философствовал Петр, — как же это ты, все знающий, оставил для себя пробел относительно этих одежд?
— Они для всех пробел, потому что сами по себе. Они — граница. И еще, насколько, я знаю, никому не удавалось пересечь ее, тем более что-то разгадать.
— Тогда придется разгадать мне, — твердо сказал джинн.
— Это самоубийство! — выкрикнул Арес.
— Точно, — подтвердил Флюи.
— Неужели вы так плохо меня знаете?
— Мы тебя совсем не знаем, джинн, — с горечью заявил Арес. — Но мне кажется, что ты становишься сильнее не просто быстро, а очень быстро.
— Так оно и есть. Я чувствую себя почти прежним, и настаиваю на коротком пути.
— Если ты настаиваешь... Я провожу вас до приграничной полосы безопасной дорогой. — Флюи как бы пожал плечами.
— В каком направлении Свет?
Флюи указал.
— Держитесь крепче за руки, — и джинн, закрутив всех в вихре, вознесся к темно-синему небу.
У черты, где Тьма соединялась со Светом, неожиданно возникли четыре полупрозрачные фигуры окруженные ореолом. В течение неопределенного времени свет рассеивался, а фигуры приобретали плотные, резкие очертания.
— А мне даже понравилось, — Флюи расправил крылья, —фантастическое путешествие.
Петр, улыбаясь, похлопал Ареса по плечу.
— Как ощущения?
Воин напряг бицепсы, сжал кулаки.
— Будто живой воды выпил.
— То-то же, — джинн посмотрел на высокую стену. — Это там?
Флюи кивнул.
— Немного не доходя, будет полоса свежевспаханной почвы, словно большими граблями прошлись. Как только вступаешь туда, они и появляются.
— А если напором, как сейчас?
— Нет, — Флюи поежился, — уже было и такое. Мне сдается, что с ними надо договориться, чтобы они открыли проход... Я не знаю... Попробуй, — он отвернулся.
К нему подошел Арес, по-прежнему выглядевший великаном по сравнению с хрупким эльфом.
— Прощай, Флюи, может быть, еще свидимся, когда-нибудь...
Эльф, не оборачиваясь, покачал головой.
Ал, по-отечески погладил эльфа, а Петр что-то шепнул ему на ухо, после чего Флюи усмехнулся и, пробормотав: "До свидания", ушел.
— Что ты ему сказал? — Арес грустно смотрел вслед уходящему.
— Было бы неплохо сходить к Ядвиге.
Арес засмеялся.
— Да-а. Но все равно он здорово помог.
— Этого никто не отрицает, — Петр улыбался. — Но давайте прикинем, что к чему. Поскольку с вас пока, — он сделал акцент, —толку мало, поступим по накатанной программе. Вы ждете меня у этой полосы, где-нибудь рядом, а я вызываю  одежды-одеяния и ориентируюсь по ситуации. Но в любом случае... Ал, нас слушают?
— Нет.
— В любом случае нужно уточнить, как и где мы встречаемся, если я прорвусь один. Ведь может быть и так, правда?
Сера задумался.
— Ничего страшного, — сказал Ал, — уж в Свете-то мы сможем найти друг друга. Будешь один, — действуй, а мы пойдем в обход...
— В общем-то, да, — после раздумий высказался Арес, — я напрочь не помню, что по ту сторону стены,  обычно ни здесь ни там никто не бывает. Но любой встречный, сможет показать дорогу к городу.
— Хорошо, но будем надеяться, что нас пропустят всех.
— Нельзя недооценивать противника...
Петр, совершив часовую медитацию, очистив голову от посторонних мыслей, решительно и быстро пошел к границе. За ним, примерно в сотне метров сидели Ал и Сера. Вот и полоса. Прав Флюи, будто огромными граблями прошлись здесь, заботливые руки земледельца прикасались к земле.
Джинн на мгновение приостановился, как для завершающего прыжка, но не прыгнул — ступил на полосу и застыл. Ни дать ни взять — камень-валун.
Могло показаться, что они появились из-за стены, сверху. На самом деле, Петр точно мог сказать: пустые одежды возникли из самого воздуха. Кавалькада из шести плащей и шести соломенных шляп над ними. И все. Снаружи пусто, внутри пусто. Если приглядеться, то можно заметить подбивку плащей — у всех светло-желтая, стеганая ромбами. Отряд не спеша, опускался, образуя из шеренги полумесяц — намеревались взять в кольцо. Джинн резко раздвоился, оставив на полосе своего свежеиспеченного фантома, а сам появился чуть в стороне.
Пограничники тут же перестроились в колонну один за другим. Плавно, только рукава болтались, пролетели через фантома. За спиной последнего он бесследно растаял. В голове джинна кольнуло, и он вспомнил, когда подобное случилось с ним в первый раз.
Дело было давно, во времена, шедшие за Великой битвой. Когда "молодой" Петр успешно постигал Знания, наставляемый Вингом. Только-только зародилась идея о собственном Доме, где можно каждому создать для себя привычные условия для отдыха и существования. Петр  едва ли мог называться джинном. Именно в тот период ученичества Петр, затерявшись по неопытности в параллельных мирах Вселенной, встретил своего анти-Петра.
Такое, как потом объяснял терпеливый Винг, рано или поздно случается с каждым учеником, впитывающем Знания. Более того, обычный человек, хотя бы раз в жизни, встречает его. Как правило во сне или перед смертью, но в первом случае не придает значения, а во втором это не имеет никакого смысла. Для человека.
Встреча со своим «анти-я», помимо неожиданности, таит долю опасности. Я и «анти-я» весьма привлекательны друг для друга и, воссоединяясь, могут изолировать себя в своем мире от потоков времени-пространства. Тем самым попадая в «черную дыру». А сам подвох заключается в том, что, однажды соединившись, они не могут расстаться никогда. Как разделить неразделимое? Винг говорил, что лучше всего, не встречаться, но если произошло, то стараться убедить «анти-я» не входить в контакт друг с другом, а обменяться навыками и знаниями. Например, анти-Винг, с удовольствием согласился на компромисс, и их встречи перешли в дружеские отношения. А Петр с ужасом вспоминал, как заглянул в глаза своего анти-Петра. Тот, сверкнув ими, испарился, успев,  дать понять, что лучше им больше не встречаться.
Пустые одежды были ни чем иным, как оформленными сгустками анти-энергии.
Теперь становилось предельно ясно, почему они могут уничтожать любого на Свалке, и почему никто не может уничтожить их.
Пролетев через фантома, они слились с частью энергии, взятой Петром от Ала и Ареса, и расформировали ее. Не пополнились, не уничтожили, а именно расформировали. Петр усмехнулся открытию: что не говори,  приятно ощущать себя в силе. Он смело подошел к стене, оставляя на полосе следы. Пустые одежды мгновенно выстроились и спикировали на Петра...
Арес непроизвольно закрыл глаза, а Ал даже застонал. Но когда воин решился посмотреть, то увидел обычного Петра и пограничников, перестраивающих боевой порядок высоко над ним.
Они атаковали еще несколько раз, потом еще, группой и по одиночке, то окружая джинна, то барражируя над ним. Затем атаковал Петр, осознавая, что не причиняет им ни малейшего вреда. Правда, он использовал некоторые уловки и приемы, от которых Чень-Юню точно бы не поздоровилось, однако здесь все это не имело смысла.
После взаимных выпадов, наступлений и контратак, пустые одежды опустились вниз, выстроились перед джинном и неожиданно поклонились, словно японские самураи.  Так же, не спеша и бесшумно растворились, но Петр успел ответить на их поклон: не каждое столетие встречаешься с подобной силой.
Следом, в стене открылась трещина, и, увеличиваясь, выросла в арку входа.
Арес и Ал, боязливо подошли, и пока не решались ступать по следам Петра.
— Давайте быстрее, — подбодрил джинн, — они ведь могут и передумать.
Спутники семенили, готовые, при появлении пограничников, дернуть обратно. Но никто не появился.
— Ну, ты... Мастер, честное слово, ничего не скажешь! — восхищался Арес, когда они  шли по неожиданно длинному тоннелю. Похоже, в данный момент он просто боготворил джинна за смелость и силу.
Проход имел один крутой поворот, преодолев его и выйдя на финишную прямую, тройка спутников увидела едва различимый, но такой радующий и ласкающий взор своим полыханием...

                Часть третья. Свет

… Но не мни, в глубине души своей измученной, что сила от меня полученная принесет тебе радость и успокоение. Не витай в иллюзорности надежд, порхающих в однодневности, что навечно избавишься от проблем, тебя преследующих и врагов, тебе досаждающих. Ибо сила твоя будет и союзником и противником одновременно. И узнаешь ты бессилие всемогущества, и почувствуешь его боль, и чувства твои наполнятся тьмой светлою и мрака сиянием. И не сможешь ты более отделить одно от другого, и в муках своих сольешься с добром, и зло исполнит тебя.
Каждое слово, произнесенное тобой, станет истиной для жаждущих услышать его, но сам ты никогда не найдешь своей Истины. И проклятия твоего возбоятся многие, но никто не сможет отпустить твои грехи, кроме собственной совести. Ибо, помысленное тобой, тотчас свершится, и гнев твой отзовется гибелью невинных, и не смоешь алую кровь с ладоней своих, от нечаянного прикосновения которых погаснут светила, жизнь дающие. И потому не приду я до срока, к  меня зовущим, пока не увижу, что Тьма холодная не привлекает их, и Свет извращенный их отталкивает. А, узрев это, вслушаюсь в голос внутренний, который неслышим ими, и если не будет в нем не страха, ни зависти, ни гордости, то наполню его сутью своей и возрадуюсь...


Глава 1

Они стояли, зажмурившись от нестерпимо яркого солнца.
Скитаясь по Тьме, устав от ее пакостей и ловушек, так приятно видеть зеленые холмы, голубые речки, деревья, кусты и просто знойную дымку. О, как сладостен и неповторим миг прозрения и ощущения Света! Неужели подобное можно испытать на Свалке?! Может, иллюзия или очередные козни властителей не отпускают из своего плена? Но нет же! Реален Свет,  и да будет он!!
Арес, выйдя из оцепенения, распростер руки к бездонному, голубому небу и воскликнул:
— Это мой дом, господа! Прошу любить и жаловать!..
Ал по привычке оглянулся назад. Выход из стены, оказавшейся ржаво-кирпичного цвета, быстро сворачивался внутрь, восстанавливая нерушимость границы.
Петр открыл глаза и оценил Свет.
Его ноги, выше, чем по щиколотку, утопали в сочных,  цветущих одуванчиках вперемежку с клевером. Где-то вдалеке, в перелеске, щебетали птички. Легкий ветер, почти не тревожил гладь широкой реки, несущей воды вдоль стены.
— Здесь неплохо, — Ал одобрительно кивнул. — Ты знаешь дорогу к Року? — обратился он к Аресу.
— Что? — Арес стоял рядом с молодым эвкалиптом и натирал себе руки листьями. — В смысле, к Фемиде? Не-а...
— Но ты же  рассчитываешь как-то узнать. — Петр сел. — Тебе здесь дом родной, значит и флаг в руки. Или мне самому заняться?
Арес стряхнул остатки листьев и подошел.
— Не флаг, а штандарт. У нас так говорят. И потом, дайте хоть немного порадоваться возвращению...
— Время, — холодно сказал Ал. — У Петра мало времени.
Арес с благодушным выражением на лице обонял свои руки.
— Я все прекрасно понимаю. Но не думаю, что эта задержка будет помехой в наших поисках.
— Кто знает... — Ал лег на теплый белый камень.
— Хорошее слово "наших", — отметил джинн. — Радует.
— Угу, — согласился Арес и тоже прилег, в истоме вытянув ноги. — Недалеко отсюда,  час быстрого хода, должен быть город...
— Почему должен быть? — джинн открыл один глаз.
— Потому что я здесь не был сто лет.
— Это точно?
— Образно говоря. Короче, давно, и не помню... но место похожее. Так вот, должен быть город, где живет брат...
—  Родной? — Петр открыл второй глаз.
— Вроде того. Он, должен знать. Это касается не только Фемиды, но и Винга. Тут все-таки Свет и на помощь,  во всяком случае, некоторую можно рассчитывать.
— Тогда собирайтесь в кучу, мигом донесу. — Петр стал приподниматься.
— Э... ты знаешь, давай хотя бы до города дойдем на своих двоих.
— Почему?
— Все-таки граница рядом и вихри-смерчи могут принять за провокации Тьмы. Потом, когда узнают, что ты такой... сильный, думаю, никаких проблем не будет. Не хотелось бы, нечаянно погибнуть ...
— А что у вас случаются и убийства? — удивился Петр.
— Просто так — никогда. Но Свет умеет себя защищать. — Арес гордо поднял голову.
Петр пожал плечами, пригладил волосы на голове.
— Пешком так пешком, но в темпе. Веди...
Через час они достигли свежевспаханных полей, за которыми шли участки земли, засаженные пшеницей, рожью, овсом и кукурузой. На прилегающих к городским стенам пастбищах паслось два табуна разномастных лошадей. Арес, привычный к таким явлениям, проскочил мимо дремавшего стража у городских ворот, и все трое оказались в черте города. Петляя по узким улицам и тротуарам, дошли до невысокого дома с колоннами и фонтаном среди обильной зелени сада.
— Эй! Есть, кто дома?! — крикнул Арес, жестом приглашая спутников следовать за ним.
Навстречу выбежали две лохматые собаки и громко зарычали.
— Кто там? — из-за двери, покрытой затейливым орнаментом, показался бородатый мужик в белой набедренной повязке. — Кира, Минда, на место!
Собаки, поскуливая, отошли в тень дома, к конуре.
— Облысеть мне на месте, кого я вижу! — бородатый вскинул руки. — Аста, смотри, кто к нам пришел!..
Пока братья церемонно обнимались и целовались, из дома вышла жена хозяина — высокая, стройная шатенка. С ней Арес коротко раскланялся.
— Знакомьтесь, — он обратил внимание Осириса на сотоварищей. — Петр, джинн, и Ал... просто Ал.
Осирис кивнул и пригласил всех в дом. Проходя мимо супруги, что-то быстро шепнул ей, и она негромко позвала слуг.
Пока Осирис слушал последние новости, Аста послала нарочного созывать гостей. Все остальные, ставили в тени платана столы, накрывали их льняными скатертями, несли вино, холодные закуски, овощи, пряности и приправы.
Затем омыли гостям ноги в медных тазиках, позволили умыться самим и проводили к столам, усадив на самое почетное место. Петр оказался между Аресом и Алом.
— Ради чего все это? — спросил он, наблюдая, как рассаживаются вновь прибывшие.
— Традиции, обычаи. Так было всегда. — Арес словно извинялся.
— Я уважаю ваши традиции, но меня это тормозит. Движение и поиск, вот что мне нужно!..
— Джинн, я прекрасно тебя понимаю, но отказаться и уйти, означало бы обидеть брата. А по мере распространения слухов, все отразится на тебе. Кто будет помогать, не отвечающему на гостеприимство страннику?..
— Я  внимания не буду обращать. Сил у меня хватит. — Петр положил руки на стол.
— Не кипятись. Соберутся все, скажут пару тостов, выпьют, вот тогда и потеребим Осириса. И на будущее имей в виду, — здесь сначала о делах не говорят.
Петр демонстративно налил медового напитка, звучно крякнул и с достоинством выпил.
Вскоре подошли самые медлительные и, как предсказал Арес, собравшиеся выразили почтение хозяевам, столь щедро и добротно принимающим гостей, потом визитерам, слагая стихотворные экспромты, а по мере убывания вина на столе, друг другу. После того как появилась потребность в музыке, Арес сказал, что сейчас можно говорить об интересующих путников вопросах.
Осирис, незаметно поглаживая под столом чью-то оголенную ногу, выслушал брата.
— Что тебе приспичило заниматься такой ерундой, — он нехотя вынул, из-под стола руку и почесал затылок. — Честно говоря, у меня вообще нет желания тащиться через весь город к этому... как его там... Фирсу и спрашивать о какой-то Фемиде. Может, завтра, братуха? — Осирис плотоядно улыбнулся, предвкушая наслаждения.
— Брат, этот джинн не один раз помогал мне в таких дерьмовых переделках, которые тебе не снились в самых жутких кошмарах, и я не буду самим собой, если не отплачу ему сполна, — голос Ареса твердел с каждым словом.
— Во! — воскликнул Осирис. — Ты ему и помогай, а я займусь своим делом, — рука вновь скользнула вниз.
—  Слушай сюда! — Арес достаточно резко опустил свою руку на плечо брата. — Ты, наверное, оружие смазываешь менструацией, а не кровью! Где твой боевой дух?!
Осирис разом забыл про все женские ноги и прочие прелести.
— Да я... Да я... — он встал. — Пошли. Пропади оно пропадом...
Арес благодушно улыбнулся, вспоминая настроение брата, с которым он в былые времена совершал дерзкие прогулки по окраинам Света и Сумерек.
— ...Но учти, я тебе помогаю, а не всяким там джиннам-фигам!..
— Ладно, ладно, веди.
Знаменитый на весь Свет Фирс был личностью с особой памятью, накопавшись в анналах которой, можно было извлечь достоверные сведения о вещах, предметах и существах, обитающих на этой стороне Свалки. Именно на него делал ставку Арес, полагая, что Фирс детально сможет нарисовать дорогу к Фемиде и Року.
 Петр предлагал перенестись к дому историка по воздуху, но Осирис категорически отказался, и снарядил повозку с двумя быками в упряжке. Спустя два часа тряски они подъехали к башне Фирса. На шум колес вышел полупрозрачный мужик.
— Фирс, дело к тебе, — спускаясь на землю, сказал Осирис. — Мое почтение и здравие.
— Тем самым по тому же месту. С чем пожаловали?
Осирис подошел и зашептал что-то в ухо, показывая рукой на Петра и Ала. Фирс деловито кивал, причмокивал губами, а под конец удивленно поднял брови .
— Заходите, —  позвал он в дом.
Внутри все оказалось очень просто: самые необходимые предметы быта и масса всевозможного хлама.
— Ты, говорят, всемогущего Винга ищешь? — вопрос с лукавой усмешкой адресовался джинну.
— Да.
— А зачем он тебе?
— Не знаю.
— Ясно. — Фирс хотел пополнить запас своих знаний, но, глядя на Петра,  разочаровался, однако тут же нашел выгодный ход. — Кто будет платить за информацию?
Арес многозначительно кивнул на брата.
— Он будет, — и обратился непосредственно к родственнику, — я с тобой потом рассчитаюсь наличными. Мне за мой проход кое-что причитается.
Осирис кивнул, по-деловому крякнул и вопросительно согнул бровь.
— Золотыми тельцами или как?..
— Все зависит от того, насколько многоуважаемые господа глубоко и досконально хотят знать...
— Сколько? — нетерпеливо перебил Осирис.
— Два быка, три овцы и одалиску на раз, — быстро ответил Фирс.
— Получишь через восемь делений шкалы. — Осирис предполагал большую плату и облегченно вздохнул.
— Значит так, — предсказатель потер руки, — на самом деле все не так сложно, как кажется. Фемида, упоенная гордостью избранности общения с Роком, решила полностью изолировать его от посторонних посягательств. Это просто для информации, достопочтеннейшие. Честно говоря, я не понимаю, зачем вам это нужно, по той простой причине, что Рок говорил только один раз. После этого все попытки  не увенчались успехом. Но это не мое дело. Далее, предупреждаю сразу, старушка со своим... — он выразительно покрутил пальцем у виска, — вы же понимаете. Имейте в виду. Злословить, а тем более торопить не стоит. И вообще, чем больше вы будете делать все, как скажут, тем лучше. Это я простецкий, а во всем Свете общение требует напыщенности и обходительности... Теперь основное. Ходу туда на шесть с половиной делений, не очень далеко, в общем-то, но есть маленькая деталь. Сама дорога никак не помечена. Без подсказки ее найти практически невозможно, если бы не одно но...
Ал, вздрогнул, вспомнив все, связанное с этим звуком.
— В чем дело? — обеспокоился Фирс.
— Покороче,  любезный, — спокойно сказал Арес. — Они торопятся.
Фирс сморщил нос.
— Как тут покороче, если я и так рассказываю коротко...
Петр демонстративно сел на табуретку и приготовился внимательно слушать.
— Значит, покороче? Ладно, господа хорошие, запоминайте. За городской чертой, там, — он указал, где, — начинается загон для овец, но очень длинный. Идите по нему, пока не упретесь в разваленную стену из красного кирпича. От нее сделаете тысячу сто шагов влево, развернетесь на девяносто градусов и прямо, прямо до самого сада. Возьмете ориентир на баобаб, он там один такой высокий будет. Вот около него и ищите вход. Это все, что я могу сказать. К слову, остальные и этого не знают. Фемида — ортодоксальная личность, ничего не поделаешь. Еще вопросы, уточнения, уважаемые?
Арес перекинулся взглядом с джинном и Алом. Петр покачал головой.
Они коротко попрощались и вышли, оставив Осириса произносить необходимую тираду благодарности, восхваления и поощрения за оказанную услугу.
— Здесь принято так общаться? — спросил Ал, когда присели в повозку в ожидании Осириса.
— Я же тебе говорил, — подтвердил Арес, — ничего необычного в этом нет. Вот подожди, я попривыкну немного к дому и тоже войду в обычную колею. К Тьме приходилось приспосабливаться, а здесь можно и по -нормальному разговаривать.
— А мы что, ненормально общаемся? — удивился Петр.
— Нет, конечно. Все уж слишком просто.
Петр хотел что-то возразить, но появился Осирис в не очень-то хорошем расположении духа.
— Вечно ты возвращаешься с какими-то проблемами. Больше всех тебе надо, что ли? Давным-давно пора оставить эти шпионские затеи и заняться настоящим делом... — ворчал он.
— Ладно, — похлопал его Арес, — уважь в последний раз, одолжи лошаденок.
— Вот уж нет, — Осирис забрался на облучок. — Довезу до городской черты, а там разбирайтесь, как хотите. Ваши дела — ваши проблемы.
— И на том спасибо. — Арес убрал руку.
Быки тронулись, проезжая мимо больших глиняных кувшинов с отходами. Петр, как всегда, в свободные минуты, отключился. Арес по привычке чистил оружие, а вот Ал, почему-то недовольно хмурился, с не свойственной ему раздражительностью.


ИЗ ИСТОРИИ СВАЛКИ

Чтобы представить (в объеме необходимом для полного формирования умственно-зрительного восприятия), что же такое Свалка, нужно взять три надутых воздушных шарика и сложить их так, чтоб, они соприкасались боками. Пустое пространство между ними как раз и будет тем, что мы описываем.
Можно, конечно, продолжить аллегорию и взять в руки иголку разумности, поднести ее к шарикам... Но, осмотревшись вокруг, будучи человеком, на маленькой беззащитной Земле и, представив себе это во Вселенских масштабах... Нет! Пусть лучше Свалка будет такой, какая она есть. Без аллегорий.
С другой стороны, если нарисовать много-много шариков-Вселенных,  можно увидеть, что каждый  имеет несколько  вогнутых треугольников рядом с собой. Честно говоря, мы просто не знаем, существует ли много-много Вселенных. Да это и неважно.
Свалка разделена на несколько маленьких копий самой себя, отгороженных друг от друга и отличающихся только вогнутостью или выпуклостью собственных границ. В каждой "резервации" проживают существа созданные страхом или надеждами носителями тяжелых уплотненных энергий для оправдания того, чего они не понимают. А когда эти самые носители, все так же ничего не понимая, подходят к концу своего пути, то все созданные  существа, привыкшие к поклонению или проклятию, отправляются сюда. Ибо те, кто их создал, по разным причинам в них уже не нуждаются.
Мы ясно излагаем?
И вот, оказавшись в непривычных для себя условиях, эти существа, будь они черные или белые, коричневые или малиновые в полоску, начинают ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ К СУЩЕСТВОВАНИЮ. Старой цели нет. Новых задач впереди не наблюдается. Надо просто жить. И, естественно, сначала выжить. Пока самые разношерстные божества, управляющие, (как  мнилось многим) мирозданием, раздумывали о том, какой можно было бы построить красивый и равноправный мир, основанный на "дружбе и добрососедстве, темные силы решили объединяться (как мы уже знаем). И подчинять себе бывших врагов-угнетателей. В их рогатых, лохматых, бритых и одновременно призрачных головах роились планы, о том, как слегка уплотненные Кришны и Зевесы самыми кончиками своих языков будут стирать легкий налет пыли с их копыт и благодарить за оказанную милость. И не исключено, что эти гнусные замыслы могли осуществиться. Все к тому и шло, ибо темные силы, отделившись , были готовы начать атаку на "светлых".
И надо было случиться,  — паря над каким-то холмиком практически в самом центре "светлой" выпуклости, старушка Фемида  ощутила силу, знакомую ей по прошлой, божественной, жизни. Дни и ночи проводила она на этом холме не в состоянии покинуть то, что сама до конца не понимала.
Она мучилась, металась, терзалась загадками, плакала и смеялась одновременно так, что призрак Асклепия поставил диагноз призрачного помешательства. Но совершенно неожиданно, спустя несколько недель, легла на вершину и заснула. Холмик засветился изнутри, не очень ярко, но заметно, и Фемида, наполняясь материальностью, завещала. Она глаголила, что если Свет не хочет быть поглощенным Тьмой, то все распри и развлечения должны быть забыты, на то время, пока не установится порядок в среде живых плотных богов и богинь. Она гласила, что когда боги, герои, и все остальные, собранные здесь, построят настоящий город вокруг  холма, осторожно  разрыв его, обнаружат внутри то, что в трудную минуту придет к ним на помощь.
Это был Рок в прямом и, естественно, переносном смысле, ибо только полный невежда и олух не прислушается к его указаниям. Боги тут же созвали собрание, обсудили повестку дня. Вначале сумбурно и неорганизованно, ибо каждый глава многочисленного пантеона желал председательствовать. В результате чего первое время ушло на взаимные оскорбления, выяснения морального облика и аморального поведения в земной жизни.  Пока, на место председателя не выдвинули кандидатуру идола доисторических эпох с заброшенных маленьких островов, некогда соединенных с таким же забытым материком, и поэтому практически никому неизвестного и ни на что не претендующего. Идол, почувствовав власть, быстренько восстановил порядок и витиевато начал объяснять возложенную на него задачу так, как он ее понимал. Его одернули, объяснив, что хотя он и председатель, но мнения его не спрашивают, и главное, что он должен делать — это следить, чтобы спор не переходил на личности и частности. Что он, несколько обидевшись, и сделал. После этого некоторое время было посвящено обсуждению коварных планов темных сил, где многие припомнили, что непонятно куда стали пропадать знакомые и приятели, а кое-кто видел, как уже материализованные исконные враги и соперники бродили вдоль территории, занятой Светом. Конечно, это настораживало. Поэтому решили вынести резолюцию и призвать всех сторонников:

а) материализовываться;
б) материализовываться за счет уплотнения;
в) материализовываться за счет уплотнения кого-то с кем-то.

Исчерпав в таком духе все известные им буквы и иероглифы, они только-только собрались перейти к цифрам, как проснулась Фемида. Почему-то она так и осталась плотной и материальной.
Невидящим взором, окинув притихшее собрание, она сказала, что времени у светлых призраков осталось совсем ничего и материализацию надо начинать немедленно, поэтому тот, кто хочет остаться собой пусть отойдет налево, тот, кто сомневается — направо, а тот, кто хочет стать кем-то другим пусть выбирает и уплотняет избранника. Несколько часов призраки осмысливали, а потом, в мгновение ока, бросились врассыпную. Правда, почти все налево. Каждый старался оказаться там первым, будто это давало преимущества. Полетав в кругу великих и известных, многие переосмыслили свои взгляды и сместились вправо. Увидев, что не все хотят остаться прежними, к ним присоединились еще некоторые. Кто-то решил не торопиться, и полетел к далеким деревьям, - рассказать обо всем тем, кто на собрании не присутствовал.
Стоявшие слева начали бросать косые взгляды друг на друга. Греческие и римские боги, не долго размышляя, объединились в кружок и, разыграли между собой "кто есть ху". Юпитер, войдя в Зевса, остался сам собой, но зваться стал, греческим именем. Марс проиграл Аресу себя, не сумев ответить на вопрос, что такое сумма катетов.
 В таком деле главное — начать. Вскоре, ступающие по Земле, величественные и исполненные чувства собственной важности,  боги и богини, герои и музы уже отбивались от тех, кто хотел с ними воссоединиться. Процесс, как говорится, пошел. Кто-то, почувствовав в руках былую силу, хватался за камни, чтобы возводить город, кто-то начинал привычно давать указания и гневно сверкать очами. А некоторые уже мечтали о виноградниках и мягких перинах. Возникали отряды обороны и гвардии нападения. Выясняли вопросы подчинения одних другими. Совершались первые браки и измены. Но темной тучкой на светлом небе (образно говоря) маячила война со старыми соперниками с другого конца Свалки. И когда Свет осознал полную силу. Когда в боевых учениях герои, под руководством опытных богов, доказывали свою готовность сокрушить противника, а разведка докладывала, что те же самые действия происходят и в стане врага. Когда  должен был прозвучать горн, возвещающий о начале похода, и боевые барабаны содрогались в ожидании, как прямо между Тьмой и Светом появился отряд молчаливых пустых одежд. Разбившись на несколько взводов, он строго и ритмично патрулировал ровную полоску границы.
Вначале на это не обратили особого внимания, но после того как с территории врага не вернулся ни один разведчик, главнокомандующие забеспокоились. А когда посланные к границе отряды на глазах испарились от одного соприкосновения с пустыми одеждами, то организованных попыток штурма больше не предпринималось. Изредка находились горячие головы, которым море по колено, считающие себя сильнее и храбрее остальных. О них потом старались не вспоминать. Конечно, можно было  начать боевые операции где-нибудь в Сумерках, но почему-то именно там у всех пропадал боевой пыл, да и обстановочка, с всякими всадниками и прочими непонятными объектами, не располагала к решительности. И даже, видавшие виды демоны сходили с ума.
Так и получилось, что грандиозная битва отодвинулась на второй план, потом третий, а потом и вовсе забылась. Но не все, конечно, зарыли топоры и перековали мечи на орала, кое-кто жил в ее ожидании, но возникало много других проблем, кои нужно было решать незамедлительно. Первое — это благоустройство воздвигаемых городов, второе — расширение хозяйства, отработка техники развлечений. Короче, как обычно —«хлеба и зрелищ». Некоторые, правда, ставили перед собой иные задачи. Об одной из них  необходимо упомянуть более подробно, так как она объясняет, каким образом Свет стал по-настоящему Светом, а Тьма — Тьмой.
Дело в том, что пространственные координаты в этой треугольной резервации отличались от земных. "Верх" и "низ" обозначали, удаление от центра, где только одно небольшое светило, по старой памяти именуемое Луной. И оно не давало никакого света. Это вполне устраивало обитателей Тьмы, но угнетало их соперников, живущих на другой стороне треугольника и, соответственно, смотрящих на другую сторону темной Аах. Пока все были призраками, это не замечалось, ибо призраки неплохо приспособлены к ночи. Но, став плотными, боги почувствовали дискомфорт. И вот, Ра, объединившись с Гелиосом, Шамашем и Даждь -богом,  решили исправить ошибку и, почувствовав былую мощь, вознеслись на Луну. Построили личную пентаграмму, и зажгли Свет. Пути Господни неисповедимы, и только устроители Света знают, как это получилось, но воля и стремление могут творить чудеса. Одним из таких чудес было то, что Луна светила только со стороны, обращенной к Свету, а с обратной  отражала его.
Так Свет стал Светом, а Тьма осталась Тьмой. Сумерки, естественно, стали Сумерками, хотя, они ими и были.
На этом, конечно же, история Света не заканчивалась, но нас это уже не касается, ибо мы и так отвлеклись и стали подзабывать о главных героях повествования.


Глава 2

— Все будет хорошо, Петр! Все будет, как надо. Потерпи еще... — Арес, в клочьях благоухающей мыльной пены, сидел в большой ванне, украшенной витиеватой росписью, и умоляюще глядел на Петра. Тот, своими длинными ногами  отмерял расстояние от запертой двери до такой же ванны, из которой вылез, пять минут назад.
Пушистые пенные хлопья,  ниспадали с него на пол, распространяя аромат, и таяли, оставляя следы ступней. Петр подошел к двери, подумал, смачно выругался и повернулся к ванне. Постояв около нее, он снова подумал и, сказав несколько слов на непонятном Аресу языке, залез в воду.
— Да я в десять раз чище любой из этих... этих... в общем, священослужительниц! Неужели они не понимают, что Чень-Юнь в первую очередь опасен вам, во вторую тоже вам, и только в десятую — мне, и то косвенно!.. Плюнуть бы на все и, вместе с Алом, соорудить в Сумерках Но. И пропади вы пропадом!.. Но мне нужен Винг. А вот вам, извини, конечно... сам понимаешь. Я и так два дня потерял. А если этот шар ничего не скажет, тогда что? Рушить всю Свалку в бреющем полете?! Слаб я для этого. В дерьме увязну...
— Ты в Свете, Петр. — Арес расслабленно растягивал слова и, трудно было представить, что перед двумя путниками, не имеющими ни крова, ни уголка земли в этом мире, который они могли бы назвать своим, находился их боевой товарищ Сера.
— Ну и что? — джинн опять чуть не выскочил из воды.
— Изволь выражаться изысканно.
— Да я... я... я сейчас так  выражусь!.. — Петр ударил ладонью по воде, и она, получив заряд неконтролируемой энергии, забурлила.
Это почему-то его успокоило.
— Когда же, милостивые и добродетельные Роковые девы, соблаговолят облачить нас в шелковые одеяния, в коих мы сможем предстать перед Светом, исходящим от шара Всетворящего и Непознаваемого, дабы получить ответ на интересующий нас вопрос, недостойный его внимания, и удалиться полными э... э... благоговения и святости? — Спросил он.
Ал высунулся из ванны и присвистнул. Арес строго посмотрел на него и изрек:
— Когда будет на то воля Фемиды, наипервейший из материализованных и, соответственно, сотворенных, главной жрицей великого храма.
— Ну, братишки, и галиматью вы несете, — Ал даже рассмеялся, — но слушать приятно.
Арес хотел возразить, но в этот момент открылась дверь, и девять дев в строгих сиреневых кимоно вошли в помывочную залу. Три из них несли полотенца, еще три — мягкие тапочки, а последние, — шелковые одеяния. Двери закрылись.
— Я при них вылезать не буду. — Ал спрятался в пену по самый подбородок.
— Прекрати, и следи за своим организмом! — Арес уже вытирался, стоя на полу. — Не дай нам Рок увидеть, хотя бы в одной из них, женщину.
— А что будет? — Петр уже вытирался.
— Не пустят.
—  Ал, не стесняйся. Тебе это не грозит.
— Дурак ты, джинн.
— Давай, вылезай, и не ломай комедию. У нас дело.
— Дело, дело... — Ал, нехотя вылез. — Хоть немножечко, бы собой побыть. И чего я за тобой увязался?..
— Значит, надо было. — Петр оделся и примерял тапочки. Они слегка жали. Пришлось увеличить.
Ал странно посмотрел на него. Но ничего не сказал.
Окруженные молчаливым эскортом Роковых дев самых различных национальностей,  объединенных печатью отчужденности, три товарища, чистые и причесанные, медленно следовали по коридору, извивающемуся внутри холма Рока.
Это был, конечно, уже не тот земляной холм около которого "светлые" призраки проводили свое первое, но далеко не единственное собрание. В поисках Рока настоящий холм срыли до основания и даже углубили на четверть высоты. И когда Фемида указала одному из героев на темный камень, по которому хотели звездануть киркой, то объявила, что это и есть Рок. Столпившись кругом, рыцари Труда и Духа, добровольно исполняющие обязательную трудовую повинность, занесенную на предыдущем собрании материализованных руководителей, решили, что старушка либо над ними потешается, так сказать, в пылу новых ощущений, либо сама не ведает, что творит и, соответственно... Но глубоко идущие выводы, потеряли правильность своих очертаний, когда мускулистые титаны еле вытащили на поверхность, гладко отполированный, шар с пульсирующей искоркой в центре. Фемида преклонила колени первой. За ней, сначала неохотно, указывая на слабость в суставах от непривычного труда, но потихоньку заражаясь энтузиазмом, все охотнее рухнули богатыри, отложив орудия труда в сторону.
Желающие задать вопрос Року восходили по зеркальной лестнице до самой вершины, входя внутрь Храма, и, опускаясь по спиралеобразному коридору, оказывались там, куда девы вели трех страждущих получить ответ на вопрос, мучивший одного.
Они вошли в холл, напоминающий площадь. В центре стоял постамент, на коем, в углублении покоилось  единственное запредельное божество в данном божественном месте. Сумрачные стены по бокам создавали иллюзию отдаленности, в то время, как центр был освещен более, чем достаточно. Где-то в полумраке с "восточной" стороны холма, угадывалось скромное ложе Фемиды, находящейся возле своего господина постоянно, чтобы не дай-то Рок, не упустить момент, когда он изречет ценное указание.
Сама хозяйка в плотно облегающем полукомбинезоне, с обручем на голове, уже ждала посетителей у входа. Девы привычно остановились, едва ступив на холодный пол холла, и Фемида, так же молча, дала знак следовать за ней. Шла она медленно и степенно, с чувством достоинства, что несколько раздражало Петра. Арес, ничему здесь не удивлялся, словно а Ал смотрел по сторонам с видом первопроходца.
Процессия подошла к темно-голубому постаменту и остановилась. Фемида повернулась, и уставилась на Петра.
— Что я должен делать? — джинн поймал во взгляде жрицы мимолетное удивление.
— Мне сказали, что твой вопрос жизненно важен. Как для тебя, так и для всего Света, чужеземец. Подумай, прежде чем произнести его. И точно подбери слова — это главное. Я думала, что тебе все объяснили...
— А если он не ответит?..
— Он еще никому не отвечал. — Фемида поправила обруч. — Не мучайся понапрасну. Спрашивай и уходи.
Петр задумался. Он поразмыслил о том, что бы такое сломать, дабы как-то заглушить ощущение собственной глупости. Почему-то он внезапно почувствовал себя слабым и беспокойным, и это оказалось настолько неожиданным, что переполнившись печалью, джинн сел перед Роком и заплакал. Слезы стекали по щекам, и Петр, не в силах поднять руки, не пытался их вытереть. Он не обращал внимания на Ареса и Ала, окликающих его. Он не слышал повелительных возгласов Фемиды, приказывающей встать и удалиться, чтобы не навлечь гнев Рока. И поэтому не сразу понял, что все разом замолчали.
В момент, когда джинн почувствовал себя опустошенным, все увидели, что шар пылает ярко-желтым протуберанцем. Петр даже не удивился, а просто наслаждался потоками бликов в которых угадывалось не поддающееся обычному зрению. Джинн попробовал поставить барьер защиты и выйти через лоб, чтобы рассмотреть шар изнутри, войти в прямой контакт с этим «нечто», но не смог сделать ни первого, ни второго. Это неприятно поразило Петра.
— Спрашивай вслух, — прозвучало в голове.
Тут джинн по-настоящему испугался. Как бы не был он слаб, но войти без спроса в его голову могло только очень сильное существо. Примерно настолько, что не позволяло пользоваться защитой. Ни о каком Роке, способном оказать конкуренцию джиннам, на Земле Петр не слышал. Это испугало и вопрос, готовый слететь с кончика языка застрял между тыльной стороной мозга и горлом.
Рок ждал.
Петр собрался с духом и выпалил:
— Кто ты?
"Это не существенно, ты же знаешь. Есть вопрос, который интересует нас обоих. Говори."
— Но ты сам знаешь, о чем я хочу спросить!
"Не теряй времени."
— Я  уже потерял предостаточно. Скажи мне, где Соломоново кольцо, где Винг и где Чень-Юнь?
"Соломоново кольцо — не важно. Винг около него. Чень-Юнь ищет кольцо и уже рядом."
— Но где же они все, черт тебя побери?!
"Ты эмоционален. И ты и бывший призрак знаете, где это. Место, которого нет, — давно уже есть. Вы догадывались о нем, но я хотел, чтобы вы пришли сюда... Теперь слушай главное. Используйте снаряд, находящийся в Свете. Я помогу ему распылиться над вашим бывшим Но. Не торопясь, пешком, вы пройдете сквозь Свет и Сумерки, и, когда придете туда, мы, возможно, встретимся. Все зависит от вас. А чтобы ты не делал глупостей, я заберу половину твоей силы и половину от того, что у тебя останется. Остальным, можешь пользоваться тогда, когда опасность будет угрожать твоему существованию. Ты не пустой, но и не полный. Все зависит только от вас..."
Шар стал медленно гаснуть.
Петр, ничего не понимая, огляделся. Фемида была в обмороке, и лежала на полу, раскинув руки. Арес, прикрывая голову, сидел на корточках, а Ал, с отрешенным видом, вглядывался в шар и тоже находился в трансе.
Холл, погрузившись в привычный полумрак, безмолвствовал.
Когда сила, исходившая из шара, заставившая девушек-помощниц вжаться в стены, рассыпалась на невидимые осколки и исчезла в Роке, Фемида очнулась и, став на подгибающиеся ноги, прошептала о том, что она должна немедленно известить Ярчайших о долгожданном, свершившемся чуде.
Поддерживаемая девами, она вышла из холла. Странники последовали за ними.
Петр, сутулившись и тяжело передвигая ноги, осмысливал странный диалог, половину из которого никто из окружающих не слышал, вспоминая, значение чего он не мог уловить. Это состояние что-то напоминало ему. То ли, начало ученичества, когда Вингу приходилось применять хитрости для разрушения обычного восприятия мира, без чего ни один джинн не смог бы менять свою форму и перемещаться в пространстве. Тогда его понимание видимого мира постоянно ломалось, и Петр то и дело испытывал шок, позволявший ему, стать тем, кем он был.
БЫЛ! Вот в чем загадка. Петр чувствовал, что он стал тяжелее, словно возвратился в НЕИЗМЕНЯЕМОЕ человеческое тело скотника-кочегара, и в его сознание проникли забытые и ненужные сомнения и тревоги. Он чувствовал усталость и почти физическую боль. Словно сердце совершенно по-настоящему гонит по жилам кровь, от потери которой он может навсегда уйти из мира, не сумев восполнить ее энергией, вырабатываемой Светилом, Дающим Жизнь. Он терял неразрывную связь с миром, с которым уже давно чувствовал свое единство. Даже будучи  призраком.
Заметив курьера, быстро убегающего к дворцу Ярчайших, Петр попросил Ареса проводить его туда, где никто не будет мешать. Собрав крупицы, еле шевелящейся в нем энергии, он приступил к проверке возможностей. Петр обнаружил, что его тело обладало способностью распадаться и перемещаться (правда, на небольшие расстояния, по сравнению с обычными возможностями джиннов), но это потребовало невероятной концентрации и максимальных затрат энергии. С высвобождением чистой энергии из материальных предметов дело обстояло еще хуже. Валун в два человеческих роста просто раскололся, а должен был исчезнуть желтоватым газообразным облачком, едва-едва заметным простому глазу. Полностью обессиленный, Петр рухнул у ног товарищей. Последнее, что он заметил уже не зрением, а колыхающимся сознанием — пестро разодетую толпу, бежавшую к ним. Потом, провалившись в темную бездну, он интуитивно искал тусклый одинокий лучик энергии, и, найдя этот маленький кусочек жизни, жадно прильнул к нему.


Глава 3

Первое, что он увидел, когда очнулся, это белый потолок и натянутые между стен канаты, по которым бесшумно скользили метровые змеи омерзительного вида. Преследуя исключительно свои цели, они ползали от одной стены к другой, исчезая и снова появляясь из круглых отверстий. Изредка слышались глухие шлепки — это какая-нибудь гадина падала на пол и продолжала движение внизу. Внутри Петра шевельнулось, словно кишечник тоже захотел погулять. На руках была чужеродная влага, а левая пятка ужасно чесалась. Живот сводило от холода. Петр поднял руку и, положив на грудь, стал опускать вниз, к пупку, чтобы привести органы в порядок — совершенно обычная и естественная процедура, но наткнулся на толстую, переползающую через него кобру. Джинн очнулся окончательно. Он вскочил на ноги, откинул кобру к дальней стене, почувствовав при этом прилив неконтролируемой ярости, и вышиб дверь.
За ней, на стуле сидел Ал и что-то читал. Светильник перед ним рассеивал полумрак длинного коридора.
— А, Петя, — почему-то шепотом произнес он, подняв глаза, — выздоровел наконец-то. А я тут книжечки нашел. На старославянском, представляешь!
— А о чем книжечка-то?—  угрожающе спросил джинн.
— Не знаю... — Ал задумался. — Я, честно говоря, читать разучился. Но приятно, — и он вновь перевернул страницу.—  Как самочувствие?
— Очень плохо. Но если сейчас кого-нибудь придушу, — станет лучше. Какой... то есть, кто меня положил в комнату с этими... ползающими?!
— Да это Асклепий, здешний главврач. У них тут лечат анакондами и слюной собачьей. Я чуть того... когда увидел, как тебя облизывают... Но, говорят, здорово помогает.
Петр понял, что за влага была на его ладонях.
— Я этому лекарю сейчас морду набью, — спокойно и решительно изрек джинн.
— Не надо, Петя. Если бы ты видел, как он обрадовался, когда тебя принесли. У него же пациентов совсем нет, во всей больнице. Сейчас мода на энергетическое лечение — воздействие биополем. А когда ты из десяти местных экстрасенсов всю энергию высосал, так, что они просто попадали, то тебя решили по старинке лечить. И помогло, как видишь.
— Алик, у меня к тебе большая просьба. Если я еще когда-нибудь заболею, будь добр, не давай меня никому лечить. Со всеми трудностями я справлюсь сам. Сон — лучший лекарь.
Ал рассмеялся.
— Ты чего? — подозрительно спросил Петр.
— Не обращай внимания. Просто ты мне напомнил кое-что. Несколько дней назад...
— Что?!! Ты хочешь сказать, что я провалялся здесь несколько дней???
— Пять, Петя. Уже шестой пошел.
Джинн опустился на пол.
— Ну, все... Конец. Чень-Юнь уже нашел кольцо... Какого же беса теперь делать, а, Алик?
— Подожди ты, дослушай, что я хотел тебе рассказать. Ты не помнишь, случаем, предшествие Апокалипсису на Земле?
— Нет, конечно. Я тогда был заточен Вингом. А потом не спрашивал. Как-то не принято...
— Так вот. Сатана тогда придумал хитрую штуку, дабы набрать силу. Он разыскал Крона,  несколько обиженного на то, что потерял прежнее уважение среди людей, и совместил его с несколькими старыми божками сна. Поэтому из тысячелетия, предшествующего Великой битве, получилось одно сонное мгновение. Неприметное, и неосязаемое. А когда Винг разрушил временной кокон, и битва закончилась, то, оказавшись здесь и уже материализовавшись, боги обнаружили странный снаряд, к которому невозможно было подойти. Никто не знал, что это такое. И только после того как Рок сказал мне и Аресу, что...
— Подожди, — Петр перебил Ала, — Рок разговаривал только со мной!
— Не будь наивным, джинн, — Ал посмотрел на него, словно на пацана, — Рок разговаривал со всеми нами. Даже с Фемидой. И как только тебя положили в этой, — Ал показал на выбитую дверь, — комнате, Арес сразу побежал к снаряду. Там уже колдовала Фемида со своими девами... Каким-то образом ни Крон, ни сонные божки во время переноса на Свалку не отделились друг от друга, даже крепче объединились, так, что оторвать одного от других просто невозможно. Арес привел кузнецов и мастеровых, и они за двадцать четыре деления, руководя гигантами и титанами, собрали здоровенную катапульту. Рок сказал Аресу, что ее задача — подбросить снаряд выше самого большого здания в столице. То ли Рок приложил к этому свою "руку", то ли колдовство Фемиды подействовало, но снаряд снял свою защиту, и двое титанов смогли затащить его, на стартовую площадку. Я сам не видел, но Арес забегал и рассказывал, что снаряд взвился в воздух, словно шарик, а потом сам повернулся на девяносто градусов и полетел прямым ходом к границе. Там видели какие-то вспышки, наверно, задели пограничники, но все обошлось: из обсерватории наблюдали за полетом и заметили, что снаряд, пролетев над Тьмой, сделав поворот вокруг Луны - Аах, прямиком бухнулся на наше с тобой Но. Бывшее... — в голосе Ала послышались нотки сожаления. — В общем, там снаряд разорвало атомным грибом, и больше ничего видно не стало. Вот так-то. Их астрономы говорят, что такой видимости никогда не было, словно знамение какое-то произошло... И даже если Чень-Юнь что-нибудь нашел, он не сможет произнести ни слова, потому что на это уйдут годы. Ну, а когда мы потихоньку туда доберемся, будет так, как захочет Рок...
— Да кто он такой?! Ал, я ничего не понимаю.
— Ты знаешь, я тоже. У кого ни спрошу, все, как заведенные твердят: Рок сильнее богов. А кто, что — не ведают. Одно точно — боятся его. Говорят, что если Рок появится, то будет конец Света.
— Что — опять?
— Что "опять"?
— Знаешь, мне надоели эти концы света. Я уже наглотался ими досыта. И я хочу одного — найти Винга и вернуться на Землю. Ну, еще, конечно, вернуть свою силу. Полностью. Давай-ка, Ал, пошли к Аресу.
— Не торопись, Петя, — Ал отложил книгу, которую все еще держал в руках, — нам нельзя торопиться. Рок ведь и со мной разговаривал, и приказал, понимаешь, ПРИКАЗАЛ не спешить... Я после этого как будто смысл, в своем существовании обрел. Впервые чужому приказу обрадовался. Кстати, в честь нас тут праздник учинили Ярчайшие, — Ал резко сменил тему, —культурная программа уже составлена. Все ждали только твоего выздоровления. Не будем их обижать, ни к чему ссориться со Светом. Мало ли как жизнь обернется, а, джинн? Может, конечно, мы и не вернемся сюда никогда...
Джинн не предчувствовал. Он точно знал, что Свет уйдет из их жизни навсегда, как только они перейдут границу Сумерек.
"И действительно, чего спешить. Куда? Ведь самое удивительное, что я — никто! Сгусток энергии, волей какого-то чудака наделенный самостоятельным мышлением. И все тороплюсь чего-то исправить, что-то переделать... Кому это надо в нереальности всего существующего и такого же логичного, как я сам? Мне не надо..."
Петр впал в апатию, и только робкая мыслишка, слабо запульсировала, и,  обрела  значение.
— Петр! Петр!...
Джинн поднял глаза и увидел встревоженного Ала.
— Что с тобой, Петя?! Ты, похоже, распадаешься?..
— Я сейчас посмотрел... в лицо своей смерти... Оказывается, это так просто, — джинн оглядел свои светящиеся руки и ноги.
— Ты еще не выздоровел. Поспи здесь, в кресле, а я подежурю. Завтра праздник, развеешься... Поспишь, хорошо?
— Хорошо, Алик, — и Петр уснул.
Его разбудил тихий говор и шелест одежды. Кто-то приглушенным баритоном доказывал доктору, что праздник вот-вот начнется, и Ярчайшие не одобрят опоздания. Доктор, пытаясь говорить тихо, убеждал, что необходима еще одна, последняя процедура. Не открывая глаз, джинн увидел бородатого мужчину в черном плаще, чуть запачканном кровью. При слове "процедура", Петр  вскочил с кресла, и скинул с себя плед.
— Я здоров, — бодро сказал он.
В коридоре воцарилась тишина.
— Замечательно! Славненько! — с преувеличенной радостью воскликнул обладатель баритона. — Одежда готова, ванны тоже, может быть, мы сможем успеть к началу.
— А Ал и Арес?
— Аресик здесь, ждет у входа, а уважаемого Алика увели на стадион. Только вас ждем-с.
— Как увели?
— Под ручки, вежливо, со всеми почестями. Он без вас не хотел идти, но, сами понимаете, хотя бы один из почетных гостей должен присутствовать на церемонии открытия. Мы его заверили, что, как только вы... в общем, мы сразу вас... так сказать, к нему и...
— Хватит мямлить, — Петр помассировал шею, — давайте одежду.
— Но сначала ванночку, так сказать, чтобы запах источать, благоухать, беречь обоняние уважаемых свободных граждан великолепного Света и поддержать престиж столицы, дабы никто из низкостоящих, не мог допустить перессудов...
Он бы еще долго развивал тему, но Петру надоел этот вкрадчивый и доверительный голосок. Он сконцентрировался, напрягся и с потолка неожиданно обрушились потоки мыльной воды, а следом и прохладный душ — чтобы смыть остатки пены. Запахло розами.
— Давайте одежду, — довольный Петр смотрел на стекающую с лиц посланников пудру. — Был бы я в полной силе...
В коридоре послышалась солдатская ругань и хлюпанье шагов по воде. Важного вида вояка в сопровождении десяти темнокожих бойцов, вооруженных бумерангами и копьями, появились из-за угла и остановились перед намокшим народом. Подошедший был чем-то недоволен.
— Слушай, Асклепий, еще раз узрею такой беспорядок в твоем гадюшнике, — науськаю санэпидемстанцию, и прикрою, на фиг, понял?
— Я не виноват, Ашур, честное слово! Это все он, — целитель указал, кто, — ванны так принимает...
— Меня это не касается. Ораоши, — Ашур наклонил голову и перья на шлеме закачались, — верховная триада будет на стадионе через две четверти деления, а вы должны быть на месте почетных гостей несколько раньше. Опоздаете, — жди неприятностей. Больших.
— Мы уже собираемся, — засуетился Ораоши, — только одеться осталось, как подобает уважающему себя и, естественно, других почетных граждан столицы, дабы...
— Уже много прошло, несчастный. — Ашур зыркнул устрашающе, развернулся и прошел мимо обнаженного Петра.
— Ну, ладно, вы тут поболтайте между собой, — джинн потянулся, — а я, пожалуй, пойду. — И щелкнув пальцами, он в следующее мгновение оказался около Ала, одетый во все белое.
Ал вздрогнул.
— Ты когда-нибудь предупреждать будешь? Так ведь инфаркт заработать можно.
— А у тебя и сердце есть?
Бывший призрак задумался.
— Не знаю... Иногда что-то похожее...
Петр осмотрел Ала изнутри, но ничего не сказал.
— Ты, выздоровел?
— Здоров, как бык.
— Это не самое лучшее сравнение сейчас. Только что коррида закончилась, хорошо, что не довелось тебе увидеть. Жестоко.
—  Когда придут Ярчайшие? — Петр осмотрелся.
— Скоро. Будут сидеть прямо над нами, в ложе. Отсюда не увидишь, но, говорят, нас пригласят на аудиенцию.
Петр только сейчас заметил отсутствие Ареса.
— А воин где?
— Он же за тобой отправился. — Ал покачал головой.
— А... забыл, — он с большим трудом сконцентрировался и переместил боевого товарища к себе.
Арес тяжело дышал.
— Петя... ты, конечно, сам можешь исчезать, появляться и делать что угодно, но я предпочитаю передвигаться своим ходом. Прошу на будущее...
— Не рычи, Сера. Лучше расскажи, что будет. А то, может, вздремнуть?
— Я бы так и сделал, — Арес уселся поудобнее, — да народу, видишь, сколько. Все орать будут.
— Это не проблема, ты же знаешь...
Внезапно весь стадион, словно единое существо, всколыхнулся и соединился в приветственном крике.
— Чего это с ними? — Ал пригнул голову.
— Ярчайшие пожаловали, — зевнул Арес, — вы как хотите, а я вздремну, — и облокотившись о колонну, он закрыл глаза.
— Может, смоемся? — спросил Петр.
— Давай, посмотрим немного, а то ради нас праздник, неудобно...
— Ради нас, так ради нас, хотя в этом сомневаюсь. Смахивает на Колизей в Золотом городе.
— Где такой?
— На Земле, браток, на Земле...
По собственному опыту Петр знал, что если возникают похожие ситуации, то из них нужно извлекать какие-то сведения. И сейчас, он ждал знака, чтобы действовать в соответствии с ним. Но знака не было.
— ...Но ты его никогда не видел, — Петр разочарованно осматривался. К счастью... О, смотри, — джинн указал на беговую дорожку, окольцовывающую поле, — старый знакомый.
"Неужели это знак?! — подумал Петр. — Что-то или кто-то хочет мне указать на старого знакомого?!" Он посмотрел на Ала. Но бывший призрак следил за событиями на стадионе.
Степенно, как подобает Ярчайшему, хотя и одному из самых младших, Ораоши вышел на середину поля. Окруженный со всех сторон размахивающими факелами полуобнаженными мальчиками - огненосцами он остановился у рупора, который держали двое растолстевших титанов, и стал восхвалять мудрость и величие Рока. Говорить о своевременном появлении в Свете таинственных чужестранцев, оказавших посильную помощь разведчику, принесшему важную информацию, являющуюся государственной тайной. Но здесь все свои, и он, Ораоши, может кратко рассказать, что благодаря своим способностям смог разузнать и, естественно, с разрешения наимудрейших и наисветлейших, у которых немедленно просит их снисходительного позволения осведомить почетных и свободных граждан единственного демократического государства во всей необозримой Вселенной, ограниченной их свободным и самым верным пониманием. Из чего следует, что данный праздник, посвященный почетным и очень важным гостям, которые, гостями не являются, а,  скорее всего, есть посланники Силы очень могущественной. Если не самого Рока, который снизошел и указал, именно на этих, граждан неизвестной страны, рассказывающих небылицы вместе со своим товарищем, — бывшим, скорее всего, разведчиком, о будто бы имеющих место фактах небывалого могущества старого, и заклятого врага Света, так называемого...
В этом месте Ораоши прервал странный предмет, попавший прямо в лицо. На краю ложи Ярчайших стоял Амур, размахивая пращей, а в другой его руке краснел перезрелый помидор. Он многозначительно показал его Ораоши и отошел вглубь.
Оратор тут же быстро вытерся и провозгласил, что по велению Ярчайших спортивный праздник в честь гостей начинается.
Трибуны взревели. Оказывается, свободные граждане давно ждали этого момента и основательно к нему подготовились, ибо Ораоши с мальчиками пришлось убегать зигзагами, чтобы не попасть под перекрестный огонь со всех концов трибуны и не быть разукрашенными гнилыми фруктами, овощами и тухлыми яйцами. Но к их великому сожалению не все предметы пролетали мимо. Эта сцена развеселила даже Ала.
— Видишь, Петя, я же говорил, давай останемся. Интересное начало.
— Да ничего я не вижу. — Петр сосредоточенно осматривался. — Надо же было зайти к этому трижды абстрактному Року. Я как слепой...
— Ты о чем?
— Так, о своем. Все о том же...
На поле, вечно молодые титаны и герои, играя мускулами, показывали красоту тела. Плавно, переходя из одной фигуры в другую, силачи демонстрировали отдельные части тела то напрягаясь, то расслабляясь. При наиболее удачных показах, со всех сторон стадиона раздавались женские восклицания. Мужчины, не принимающие участия в состязаниях, с усмешкой поглядывали на своих спутниц, если таковые имелись. На что, последние отвечали тем же. Петр так заинтересовался, что упустил момент, когда поклонники культа тела сменились сторонниками культа силы. Здоровенные дяди с огромными животными и без таковых, напряжением брюшных мышц крушили бруски и ударами кулака разбивали камни. Потом вышли девушки и ловко обработали друг друга руками и ногами. А под конец первого отделения появилась пара прославленных бойцов — Тирский Ваал и Геркулес.
К этому моменту Арес проснулся и добровольно взял на себя обязанности комментатора.
— Сейчас они немного разомнутся, психологически настроят друг друга, а после будет очень интересная борьба. У нас на соревнованиях не допускается никаких убийств или умышленного нанесения увечий, но этим двоим разрешено все. Они постоянно выступают на самых торжественных праздниках...
Пока он говорил, бойцы, более похожие на коричневые глянцевые камни, перевернутые широкой частью вверх, подошли к клеткам со львами и, разминая руки, решительно вошли. Там они пробыли недолго, —сколько требуется времени для увеличения улыбки дикой кошки.
— Жалко зверюшек, — грустно сказал Ал.
— Их специально для праздников выращивают. А такая разминка настраивает боевой дух соперников и напоминает о героическом прошлом.
— А что же, настоящее не такое славное?
— Да какая там слава! Работают вышибалами в трактирах и кабаках... Вон, смотрите, психологические атаки.
Тирский Ваал выставил одну ногу вперед, подбоченился, а потом плюнул на траву, после чего раздавил плевок, указывая на Геркулеса.
Этот улыбнулся, поставил кулаки один на другой и сделал несколько вращательных движений, а затем провел прямой ладонью по сжатому.
Ваал согнул руку в локте, сжал пальцы, а другую ловко положил поперек первой. На что его соперник выставил правую руку вперед с оттопыренным вверх безымянным пальцем. Ваал вскинул две руки с подобной фигурой, на что Геркулес ответил выпрямлением всех пальцев. На этом психологическая атака закончилась.
Петр начал откровенно скучать, пока Арес подробно и точно расшифровывал смысл комбинаций. Сама борьба была еще скучнее, правда, не для зрителей. Они свистом подбадривали своих любимцев, пока те елозили по траве и дубасили друг друга. Как и следовало ожидать, спустя полчаса все закончилось ничьей, и под аплодисменты бойцы ушли.
— Обмывать пошли, — констатировал Арес, глядя им вслед.
— А что, неплохая идея, — Ал встрепенулся, — давно мы не сидели в кабачке, а? Расслабимся, отдохнем... Давай-ка, Петя, смоемся в какую-нибудь харчевню, пока нас не затащили ,еще куда-нибудь.
— Мне все равно, лишь бы отсюда. — И джинн, закольцевав энергетическое поле вокруг всех троих, полетел к ближайшему трактиру.
Возле входа, вокруг ровной дорожки, начинающейся от ступенек крыльца (кстати, трактир называется "Три ступеньки", что, служило напоминанием посетителям о наиболее опасном участке), до массивных вековых дубов, рядами алели маки и гордые розы. Петр, изможденный потерей огромного количества энергии, присел на последнюю ступеньку и погрузился в безмолвие, впитывая флюиды цветочных посадок. Ал и Арес, возжелавшие было, донести джинна на руках до ближайшего столика, получили молчаливый отказ и удалились прояснять ситуацию.
За стойкой бара вечно пьяный и веселый Вакх рассказывал забавный анекдот миловидной официантке, ласково теребя ее плечико. Заметив посетителей, он отвлекся от занятия и, услужливо подойдя к вошедшим на своих заросших густой шерстью ногах,(копыта и волосатые ноги Вакх получил во время слияния с Паном. Ими удобнее выгонять подгулявшихся из трактира.) правда, расчесанной и наодеколоненной, осведомился, чего господа желают отведать и за каким столиком.
Арес указал на затемненный столик и велел принести меню.
— Ну что вы, благороднейшие, — цокая вокруг единственных посетителей наманикюренными копытами возмутился бармен, — у нас не забегаловка какая-нибудь. Мы никому не навязываем своего мнения и вкуса. Что захотите, то и подадим. Как возжелаете, так и приготовим. И никаких меню!
— Тогда чего-нибудь выпить и поесть. На троих, — сказал Арес, усаживаясь за стол.
Ал примостился рядышком.
— Кто-нибудь за двоих изволит откушать, или друга ждем?
— Ждем.
— Ага. Чего больше желаете?
— Не понял?
— Откушать поплотнее, али выпить побольше?
Арес вопросительно посмотрел на Ала. Тот пожал плечами.
— Выпить.
— Покрепче, повкуснее или поблагороднее?
— А что лучше?
— Это зависит от цели вашего посещения нашего заведения, — Вакх, похоже оседлал любимого скакуна. — Если неприятности какие, огорчения или высказаться надо, чтобы забыть, советую комбинацию из напитков разного свойства. Скажем, двести грамм хмельного пива, смешанного с наикрепчайшим спиртом, где в течение месяца настаивались три головки молодого мака, с добавлением трех ложек медовухи. Пропорции первого и второго компонентов — два к одному. Еда здесь неважна качеством, но отменна количеством и плотностью. Если беседа приятная, но внутри вас есть недовольство какое-нибудь собеседниками, и вы желаете его высказать мягко, жалея, — эль двухгодичной выдержки с изысканными деликатесами будет в самый раз. Если же просто время провести и с ясной головой уйти, но с облегченным кошельком, то нектар божественный, да еда вегетарианская. Но такого у меня еще никто не заказывал. Есть еще множество других вариаций, ибо кто-кто, а я, — Вакх стукнул себя пальцем в лохматую грудь, — можно сказать, прирожденный специалист в деле изготовления и употребления данных напитков. Так что скажите о ваших проблемах, и мы решим, что же надо...
Дверь открылась и трактир вошел Петр, слегка покачиваясь. Он странно и блаженно улыбался.
— Нам надо силы восстановить, — глядя на него, сказал Арес, — для начала.
— Нет ничего проще, — развел руками Вакх. — Милочка, — позвал он официантку, — сбегай к Музе и скажи: три больших бокала огуречного лосьона и сковородку хорошо поджаренной картошечки с лучком. Не забудь о красном перце, петрушке, бобах недожаренных и вазочке орешков: мужчинам надо силы восстанавливать. В храм Афродиты собираетесь, или возвращаетесь? — подмигнул он.
Воин медленно встал, сжал кулаки и, выйдя из-за стола, подошел к Вакху. Схватив за рог, шепнул:
— Еще раз упомянешь храм, — отбивную сделаю. Я — Арес.
— Ну что вы, в самом деле, так бы сразу и сказали. — Вакх освободился и отскочил. — Все понял... Милочка, еще три килограмма сметаны в широких чашках, — и он убежал за стойку, чему-то улыбаясь.
— Издевается, — процедил Арес сквозь зубы, усаживаясь между Петром и Аликом.
— О каком храме это вы, Серко? — Смотрел на него Ал. — Чем он тебя обидел?
— Да это так, мужики, личное...
— А давайте бахнем, — изрек вдруг джинн, заприметив официантку, — без закуски!
— Ха-а-арошая идея! Ты, Петя, кажется, и впрямь очеловечиваешься, — улыбнулся Ал, поглядывая на Ареса.
Воин рассмеялся.
— Да не обращайте вы на меня внимания. Просто я вернулся домой, вот и все.
— Что — все? — Петр попытался прозондировать его мысли, но ничего не получалось, чего и следовало ожидать.
— Потом расскажу. Может быть. — Арес осушил свой бокал, не чокаясь.
Вакх одобрительно хмыкнул.
Бывший джинн и более чем бывший призрак медленно цедили свой напиток, а когда Арес послал за пятым бокалом быстроногую Милочку, в трактир ввалился огромный широкоплечий мужик с бородой и в кольчуге. В руке он держал палицу.
— Хозяин! — с входа гаркнул он. — Бадью пива, две бутылки спиртеца и горбуху хлеба. Жажда замучила, — пояснил он, и плюхнулся за стол.
Арес поперхнулся.
Вошедший осмотрел трактир из-под нависших над глазами бровей и, узрев посетителей, уставился на воина. Губы его растянулись в недоброй улыбке.
— А, братишка. Драться будешь?
Арес опустил голову.
— Ну и славно. Мне тоже не хочется. Хозяин!!! — Взревел он, — долго я ждать буду?! Сейчас разнесу твой свинарник к ядрене фене!..
— Уже несу. — Вакх показался из кухни, держа в руках черпак, а за ним два титанчика тащили сорокалитровую бадью пива. — Еще понадобится, — крикните.
— Что я, по-твоему, напиться сюда пришел?! У меня еще дела в вашем глупом городишке. Бутылку от меня этим, — он указал на путников, — в знак уважения. И пусть только не примут!
— Как скажете. — Вакх тут же отдал распоряжение и подошел к столу товарищей. — Славяне сегодня гуляют. Сами понимаете...
— Кто это? — Петр показал пальцем на грубияна.
— Перун. Купец из поселения. — Арес мотнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, и налил из поданной пятилитровки в свой бокал.
— А тебя он откуда знает? — Петр разглядывал бородатого, оценивая его силу. — Может, ему морду набить, а?
Перун, услышав, оторвался от черпака, посмотрел на Петю и, витиевато выразившись, спокойно продолжил утолять жажду.
— Да брось ты, — Арес махнул рукой, — нормальный мужик... Давайте напьемся, а? — он вдруг почти умоляюще посмотрел на них.
— А почему бы и нет, — Ал икнул и протянул свою посуду, — наливай. Только закусочки бы побольше.
— Сейчас сделаем. — Арес щелкнул пальцами.
Спустя какое-то время, которое зафиксировалось в памяти Петра, как обрывки, и совершенно не отложившееся в разуме Ареса и Ала, джинн обнаружил себя лежащим между дубов, уткнувшимся в родниковый ключ. Голый Ал лежал в воде, а Арес спал, облокотившись о ствол дерева и во сне всхлипывал. Петр отметил про себя образы всех троих и провалился в темноту.
Разбудил его яркий свет, бивший прямо в глаза. Одетый Ал грелся возле костра, а воин задумчиво смотрел на воду.
— Ты не помнишь, что мы вчера делали? — спросил Ал.
— Смутно, — Петр заставил соединиться сознание с волей и немного восстановил картину происшедшего. — По-моему, мы слегка похулиганили.
— Голова трещит. — Ал подошел к ручью и наклонился над ним. — Кажется, меня вчера рвало.
— Трактир-то хоть цел? — Арес вгляделся в даль, что-то высматривая за полем цветов с кривыми полосками — следами их передвижения.
— Изнутри не совсем. Алик чего-то стал выяснять с этим... твоим знакомым... А мы вроде как помогли...
— Я?! — удивился Ал.
— Ага, — кивнул джинн.
— Ну и как?
— Если б не мы, было бы плохо.
— А кто кого? — проявил интерес Арес.
— А вот этого не помню. Столы летали... Порхающий трактирщик... По-моему, все-таки мы, но тот здоров... Непонятно, откуда ты с ним знаком?..
Арес задумался, потом крякнул и поведал свою историю.
— Вот как вы думаете, почему я один из самых лучших лазутчиков? Храбрости во мне больше, чем в других, или силы? Нетушки. Когда по Сумеркам пойдете, увидите, что ни того ни другого там не надо. Боли во мне больше, вот чего. Страдания... Раньше, еще на Земле, все кричали — Арес злобный, Арес кровожадный! Ерунда все это. Просто единственное, что мне помогало забыться — это война. Люблю я ее, стерву, безумно... — две слезинки покатились по щекам прославленного воина.
— Войну?? — Петр удивился.
— При чем здесь война, — отмахнулся воин, — жену свою... Афродиту. Ведь ни разу ей не изменил. Почти... — подумав, добавил он. — А эта... курва, чтобы в день десяток на себя не положить, не может. Уж и бил я ее, и молил, и одаривал.  Придушить грозился, и самому повесится, — ничего не помогает... Сюда попал, думал — все, глаза мои ее не увидят. Увидели — бац! Снова влюбился. А она — и Аресик, и Аресюшка и подлижется, и подразнит, но снова за старое. Ну, думаю, с ней не совладать, а с мужиками-то смогу. Сначала морды бил, даже Ярчайшим некоторым, а уж про этого полудурка Ораоши и говорить нечего. В общем, стали ходить тайком. Но этой твари, видно, надоело тайком, так стала тех, кто посильнее к себе приглашать. Я ему ребро сломаю, ей фонарь поставлю, так тот поправится, а у нее все "украшения" за полчаса проходят — знает, как сводить, и без следов... Злой я тогда ходил, со мной даже здороваться боялись. Я ведь в шестом десятке Ярчайших был, не из последних. До того дело дошло, что из Ярчайших поперли, а ей запретили в городе б..., сами понимаете. А она к славянам подалась и с этим Перуном мне рога укрепила. Подловил я его у нас, когда тот с товаром приехал, хотел всю злобу вложить... А он мне так бока намял, что я два месяца в гадюшнике Асклепия провалялся. А эта прошмандовка с цветами и яблоками каждый день приходила. Придет, поцелует и упорхнет. А под конец лечения говорит, мол, Ярчайшие постановили построить храм любви, а ее определили главной жрицей... Ну все, пропал, думаю. Со злости повязки с себя сорвал и во дворец, в разведку. Принимай, говорю, начальнику — злости во мне много, напрасно тратить не хочу. Пусть польза будет... Тот обрадовался — я ему тоже морду бил, и в отместку сразу же поручение дал... А вот про Сумерки пока помолчу, Рок не велел рассказывать. Одно добавлю, — многие туда сначала рвались, да редко возвращались. А я вот он, живой...
— Чего ты ее не бросишь-то? — Ал словно впервые увидел Серу. — Так мучиться из-за прос... — он не договорил.
— А ты бы бросил, если б любил? — Арес горько усмехнулся. — Любовь, брат, дело хитрое. А Афродита по ней главная, — не без гордости заявил он.
— Не знаю, не видел. — Но Ал точно знал, что бросил бы.
— Нет проблем, — Арес встал, — пошли. Это не далеко.
— Куда?
— Как — куда? К ней, к Афродите.
Ал посмотрел на Петра.
— Мне все равно, — равнодушно ответил джинн.


Глава 4

Навстречу Аресу, с грациозностью богини бежала желтоволосая женщина. Надо было быть слепым или безнадежным аскетом, чтобы не залюбоваться ее тонкой благородной шеей с призывной ямкой между ключиц, яркими, но не подкрашенными губами, маленьким, чуть вздернутым носиком и глубокими карими глазами. По мере ее приближения становилось ясно, что под прозрачным пеньюаром нет никакой другой одежды.
— Афродита, — воскликнул Арес, — когда ты перестанешь встречать гостей в домашнем ?! — в его голосе не было печали или горечи, но и нотки радости как-то не проскальзывали.
— Ах, милый мой Аресик! — она буквально взлетела на него, покрывая пыльное лицо воина страстными поцелуями. — Как я по тебе скучала, родной и сладкий, как я!..
— Афродита, — воин поставил супругу рядом с собой, — оставь, пожалуйста, на время свои нежности...
Она на мгновение оторвалась от супруга, словно раздумывая, стоит ли послушаться, и продолжила с удвоенной силой. Арес сжал ее руки и холодно отстранился.
— Познакомься, пожалуйста, с моими друзьями, — сказал он.
Наконец-то Афродита заметила, что кроме нее и предмета вожделения, оказывается, есть еще кто-то. Быстро и точно поправив прическу, она пробежалась руками по одежде, разглаживая складки, и тут же приняла невинный и любезный вид.
— Афродита, — сказала она и поцеловала Петра, едва успевшего поднять глаза.
— Петр, — джинн украдкой посмотрел на Ареса.
То же самое ожидало и Ала, но здесь поцелуй несколько затянулся.
— Какие сильные и мужественные мужчины, — восхищалась Афродита, норовя встать между ними и взять под руки, но Арес крепко держал ее около себя.
— Дорогая, распорядись насчет ванны для гостей и меня, обеда... Только не надо празднеств и торжеств, что-нибудь попроще, и пусть приготовят две комнаты для отдыха.
Афродита надула губки.
— Дорогой, ты меня совсем забыл. Я знаю, что тебе надо в таких случаях. И понимаю, что необходимо гостям, — на ее лице появилась интригующая полуулыбка.
— Вот и хорошо. Мы будем в большой гостиной...
Некоторое время спустя, освежившись в розовой воде, и переодевшись, товарищи возлегли на мягких пуховых подушках среди гипсовых и алебастровых ипостасей Лингамы, Приапа, Адониса и, конечно же, Венеры.
Юные и хрупкие баядеры и амнеи, услаждали взор танцами, а авлетриды ласкали слух звуками флейт и систров, искусно исполненных в виде животных. Легкое виноградное вино, слегка подогретое и десерт из набора фруктов, неплохо дополняли утонченный обед, и даже молчаливый Ал позволял себе улыбаться, глядя на умело спланированный и приведенный в исполнение механизм отдыха и наслаждения. Арес, положив голову на колени жены, лениво пережевывал персик, а Петр, очарованный грацией танцовщиц, пил из серебряного кубка.
На смену баядерам и авлетридам пришли, не менее прекрасные девушки и мускулистые юноши, разыгравшие перед зрителями короткие комедии, и прочитавшие пафосным речитативом витиеватые танки, верлибры, сонеты и оды. По окончании этой программы вновь вернулись творцы музыки, и под ее ненавязчивое звучание, как и подобает истинной распорядительнице, Афродита завела светскую беседу.
— Ваши дела так важны и безотлагательны, что требуют столь немедленного исполнения?
Петр вникнул в суть вопроса, но вместо ответа пожал плечами.
— Не столько неотлагательны, сколько важны. — Ал надкусил сочное красное яблоко. — Они вообще э... э... несколько призрачны и неестественны, но, однако, не позволяют нам слишком долго злоупотреблять вашим радушием и щедрым гостеприимством...
Петр округлил глаза от удивления. Вот чего, а такого красноречия и учтивости он от Ала никак не ожидал.
— О, не беспокойтесь о пустяках. Мой храм создан исключительно для этого. И каждый входящий в него должен забыть о делах. Хотя бы на время, когда он находится здесь.
— Я думаю, он полнейшим образом справляется с этим.
— — Не хотят ли уважаемые гости прогуляться? — Афродита гладила Ареса по волосам.
— Начинается, — сморщился воин, — сейчас ты потащишь их по этому борделю и будешь восхвалять своих разномастных искусительниц.
— Зачем же так, — Афродита ни капли не обиделась, или, по крайней мере, сделала вид. — Искусство любви, возвышенной и чувственной, тоже требует усилий и знаний.
— А, — Арес поднялся, сел, — знаем мы, чем заканчивается возвышенная любовь, знакомы.
— Все правильно, здесь нет места для наслаждения и забвения кому-то одному. Чуткая взаимность — вот первое и нерушимое правило. — Афродита, говоря это, возбудилась, и на щеках выступил румянец. — Взять хотя бы моих гиеродул. — Она дважды хлопнула в ладоши, и на подиум перед колоннами вышло несколько девушек в шелковых шароварах с разрезами. Лица их были закрыты вуалями, оставляющими для обозрения только лоб и глаза. — Покажитесь, милые мои.
Девушки послушно разделись, совершенно не стесняясь, каждая абсолютно по-своему,   главное — не обнажать себя сразу, преподавать, так сказать, лакомое частями.
— Всмотритесь в эти стройные, нежные и совершенные создания. Они девственницы, никогда не знали прикосновения мужских рук и губ, но сколько женственности, шарма и обаяния в их движениях. А ведь они только готовятся стать куртизанками и постигают частицы необъятной азбуки любви совсем недавно... Повернитесь перед гостями, ласточки мои.
Девушки элегантно и благопристойно повернулись, демонстрируя плотные  смуглые овалы. Затем продемонстрировали профиль, зазывающе покачивая, безупречными выпуклостями.
— Заметьте, они стоят вдалеке и вы воспринимаете их одним зрением, что, конечно же, немаловажно для мужчины, но здесь главное — как преподать себя именно зрительно, не оставляя пищи для умственной фантазии, то есть целиком и полностью сосредоточить на себе внимание мужского взгляда. Я вижу, у моих девочек это неплохо получается...
Петр опустил глаза, смущаясь, а Ал, кивая, улыбнулся. Арес рассмеялся.
— На самом деле все проще. Эти юные ученицы только что сдали Афродите экзамен и теперь получают заслуженный статус гиеродул. До этого они пока учились...
Афродита улыбалась.
— Спасибо, милые мои, можете идти отдыхать.
Прислуживающие рабыни восточного вида наполнили все пустующие кубки, принесли свежий десерт и пряности.
— Если вы проявите желание, то Афродита может показать и дальнейшее развитие... хм... событий. — Арес заметно захмелел, и сам бы был не прочь посмотреть.
Петр и Ал переглянулись.
— А что, неплохая мысль. Праздновать, так праздновать...
Афродита тихо отдала распоряжение, и с бокового входа вошли дектериады в одеждах кричащих тонов. Все они были в белых париках, гриме, подчеркивающем выразительность глаз и губ. Пройдя ближе, женщины томно легли на приготовленные подушки, зажгли курения, источающие специфический запах.
— Следующая ступень в моей школе постижения искусства любви, — негромко констатировала Афродита. — Любому, даже самому прихотливому мужчине, с ними никогда не будет скучно. Они исполнят любое его желание, включая то, о котором он не смеет признаться самому себе... Во имя великой Венеры их девственность была принесена в жертву идолами Фалла, мастерски приготовленными из отборных костей. После приношения — обязательная связь со жрецами школы и, потом, лупанарий. Поверьте, для каждой из них большая честь находиться там...
Женщина напротив Петра неожиданно подняла вверх правую руку и соединила большой палец с безымянным, при этом пристально глядя на джинна поблескивающим взглядом. Петр вопросительно поднял подбородок. Афродита засмеялась.
Женщина повторила жест левой рукой и широко раскрыла глаза. Петр в ответ беспомощно вертел головой — у него просто не было сил на то, чтобы прочитать ее мысли.
Тут рассмеялся Арес.
— Видишь ли, уважаемый джинн, до тех пор, пока она не получит от тебя ответа на свое предложение к любовной игре, эта женщина ни слова не скажет, но приглашает именно этим движением, причем уже два раза. Для нее это верх терпения и такта.
— Что я должен делать? — растерялся Петр.
— Или принять вызов, или, если отказаться, сделать маленький подарок, чтобы оставить о себе впечатление воспитанного и учтивого любовника. Таково искусство взаимного чувства.
Петр что-то пробормотал про себя, взял с позолоченного подноса ломтик арбуза и поднес дектериаде.
— Извини, барышня, но принять твой вызов не могу.
По мановению Афродиты все женщины поднялись и с чувством собственного достоинства,  удалились туда, откуда пришли.
В кубки вновь налили подогретого и подслащенного вина. И чем больше его пили, тем,  быстрее хмелели. Вот уже и высказывания Ала — тихони и затворника — стали смелее, четче. Взгляды дольше, движения медленнее.
— Ваше предложение прогуляться остается в силе? — Петр понял, что если сейчас не выйдет на свежий воздух, то начнет извергать выпитое и съеденное самым коротким путем.
Арес пьяно вскинул взгляд.
— Созрел? Смотри, мать, клянусь всеми предками, это будет первый иноземный посетитель в твоем борделе! Проводи их обоих, пусть посмотрят на так называемую разницу между Тьмой и Светом!..
Судя по местным часам, здесь была глубокая ночь, но Аах светила по-прежнему. Сухой и жаркий воздух не изменился, но Петру стало легче. Между ним и Алом шла Афродита, рассказывая о достигших самой высшей ступени ее школы — гетерах. Слушая прелестную наставницу, Петр заметил, что сзади них идут столь же прекрасные представительницы противоположного пола, хорошо одетые, и с необходимым минимумом косметики на лице. Догнав, одна взяла под руку Петра, неожиданно удивив прохладностью кожи, а другая — Ала.
— ...Познакомьтесь с моими самыми лучшими гетерами, — донеслось до джинна. — Они сами предпочли встретиться с героями, разговаривавшими с  Роком всезнающим...
Петр скосил взгляд и увидел изящный каштановый локон, из-за которого выглядывал носик с маленькой родинкой. В груди у джинна непривычно екнуло, по спине пробежал мороз, и голова быстро стала проясняться.
— Аурика, мастерица по игре в сенет. А это Радия, величайшая слагательница рифм. — Афродита улыбнулась. — Позвольте переложить хозяйские обязанности на моих славных учениц, — меня ждут супружеские. Но, может быть, позже я присоединюсь к вам... — она ушла.
Аурика,  сразу же спросила о самой животрепещущей теме:
— Неужели чужестранцы так велики и могущественны, что обладают даром общения с Роком? — ее удивление и интерес не позволяли сомневаться в искренности вопроса.
— Во-первых, мы не совсем чужестранцы, а все остальное в наличии, — ответил Петр.
Аурика слегка оступилась и прижалась к джинну упругим бедром, на мгновение дав почувствовать волны, исходящие от ее сильного и здорового тела. Затем, наклонилась, почти касаясь губами мочки уха, и интимно спросила:
— Правда, что у гостя два имени — Петр-джинн?
Волна смеха и радости захлестнула Петра.
— Да, верно. Только совсем не обязательно произносить их сразу. Можно пользоваться каким-то одним... Аурика, — джинн произнес имя и вместе с последними звуками явно ощутил к ней симпатию.
Так, за беседой, где можно было говорить о чем угодно, не останавливаясь на каких-то конкретных вещах, все четверо, минуя аллею и колонный двор, пройдя вдоль пилонов храма, вышли на пляж хрустального озера, прилегающего к гипостильному залу. Аурика и Радия, изъявив намерение искупаться, скинули одежду и, оставшись в тонких набедренных повязках, грациозно зашли в воду.
Петр присел на низкую мраморную скамейку. Вдруг из-за спины вынырнул огромный мавр, поставил рядом блюдо с вином, фруктами, какими-то коробками и так же быстро исчез. Джинн взял яблоко, но передумал и налил вина. Отпивая маленькими глотками, он наблюдал за купающимися, не в силах оторвать взгляда от той, чьи волосы, словно медно-красные брызги маячили над водой.
После купания, Радия,  разговаривая с Алом, увела его в храм, а разнеженная и чуть уставшая Аурика предложила Петру партию в сенет.
— Я ничего об этом не слышал, — попытался отказаться Петр, скорее не потому, что не умел, а из-за непонятного чувства смущения, которое испытывал от близости полуобнаженной гетеры.
— Это очень просто, — Аурика коснулась колена Петра, естественно и непринужденно, затем наклонилась за коробкой, коснувшись при этом снова, грудью, и как ни в чем не бывало стала расставлять фигуры.
Внешне игра напоминала шахматы, только поле, тоже в клеточку, было больше, и фигуры по своему значению несколько отличались. Сыграв пробную партию, Петр легко усвоил правила. За второй закрепил их, а третью мог играть самостоятельно, без подсказок. В качестве символической платы за обучение, Аурика предложила оригинальное наказание проигравшему: полностью освободить себя от одежды плюс полный кубок вина, куда входило не меньше полулитра. Петр сгоряча согласился. И проиграл. Раздевшись и выпив, он предложил реванш на тех же условиях, но если проиграет он, то поскольку снимать с себя вроде как уже нечего, осушит второй кубок вина.
Каково же было его удивление, когда где-то за половиной партии он обнаружил тонкие пальцы Аурики, нежно и приятно ласкавшие его ногу, но еще более он удивился, увидев свою руку, плотно сжимающую ее грудь.
Потом он надолго выпал из логического восприятия, пребывая где-то между Аах и землей, и стал естественно воспринимать вещи, обнаружив рядом с собой Ала и Радию, тоже обнаженных. Затем опять сладостное забытье, сменяющееся приятными и красивыми лицами, совершенными телами, и кто-то, напоминающий Афродиту, шепча на ухо, уносил разум  глубоко-глубоко вниз... Для Петра все закончилось темным и мягким сном.


Глава 5

— А... а... а... — Петр проснулся, с трудом разлепив веки. В изголовье сидел Ал при полном наряде, и тихо переговаривался с Аресом о каком-то предстоящем торжестве. Заметив, что джинн открыл глаза, обратился к нему:
— Петенька, пора совершать утренний туалет. У нас приглашение к самым большим, по словам Ареса, владыкам Света. Говорит, будто подобного удостаиваются только избранные.
Джинн приподнялся на локтях.
— И, конечно же, отказаться ни в коем случае нельзя...
— Это будет равносильно плевку в лицо, — подтвердил Арес.
— А что там делать? — Петр сел в "лотос".
— На Ярчайших посмотреть, себя показать. Проникнуться, так сказать, атмосферой.
— Я согласен, — сказал джинн, — если меня отвезут.
Арес усмехнулся.
— Видишь, как легко можно привыкнуть к естественному способу передвижения.
Джинн выразительно посмотрел на воина, но промолчал.
Ради такого торжественного случая, из храма Ярчайших прибыла колесница с четверкой гнедых. Товарищи молча вошли в такси и расположились за спиной возничего.
Всю дорогу Арес терпеливо объяснял, как и что следует делать, чтобы не опозорить себя .
— А что будет, если, например, я навлеку на свою несчастную голову гнев э... Ярчайшего? — спросил джинн.
— Ну... Я не могу сказать точно. Скорее всего, ты больше никогда не сможешь появиться здесь...
— И все?
— Нет, ты послушай сюда! Откуда мне знать?!
— Да бросьте вы, — невозмутимо, прервал их Ал, — смотрите, какие места замечательные. Остались еще мастера на Свалке, честное слово.
Арес и Петр резко замолчали, и до храма Ярчайших никто не проронил ни слова.
Вскоре показались бронзовые ворота, состоящие из двух столбов, среди которых и проходила дорога. Дальше, по каменке, гости прибыли к главному входу, где ровными рядами стояли воины Ахифа, — охрана Ярчайших. Важно поклонившись, начальник караула проводил  в зал ожидания и молча встал у дверей. В противоположной стене открылась ниша, и оттуда вышли двое, поклонились, приглашая следовать за ними. Потом было еще три гостиных, прежде чем появился, специально назначенный дворецкий.
— Доброго здравия и долголетия во веки веков, да прославятся ваши деяния, и да будет чаша полна вина, а закрома зерна, — величаво произнес он. — Добро пожаловать в Бейт-эль...
— Что такое Бейт-эль? — тихо спросил джинн, следуя за Аресом.
— Храм Ярчайших, — шепотом ответил воин, — это официальное название. Обычно все его называют храм.
— Надо же такое загнуть, — усмехнулся Петр. — По-моему, это смахивает на пиво — Бейт-эль... А?
— Тсс... — Арес поднял палец. — Сейчас предстанем.
Дворецкий, критически осмотрел каждого, поправил прическу у Петра и, открыв настежь двери, зычно крикнул:
— Приглашенные прибыли, о Великие, Славные, Светлые Ярчайшие! — И отстранился, пропуская всех троих.
Как только они вошли, дверь захлопнулась, оставляя товарищей совершенно одних среди верхушки Света. Подойдя к длинному столу, расположенному выше уровня пола, Арес поднялся на ступеньки, склонил одно колено и громко сказал:
— Анх-уджа-сенеб!
Затем встал и вернулся к Петру и Алу.
За дальним концом восседали — Марна, Мифра, Сраоша, Вишну, Агура-Мазда-Ормазд, Атум и Хук. Они подняли руки в знак  приветствия. Остальные, по бокам, только кивнули.
Петр, слегка растерявшись от такого количества белых, черных и смуглых божеств в соответствующих одеждах и украшениях, потирал за спиной руки и откровенно рассматривал Ярчайших.
Ал, , был проще — он оценивал съестное на столе.
— Отведите гостей на место, — распорядился Атум.
Двое ближних встали и проводили на почетные, но более низкие места.
— Итак, — поднялся Мифра, клацнув медальонами, — гости, имевшие честь разговаривать с Роком, прибыли. Какие будут предложения?
— Начать праздничный обед с предварительным вступительным словом, — ответили с правой стороны.
— Еще? — Мифра посмотрел налево.
— Расспросить о разговоре с Роком, — сказали оттуда.
— Принято. Дополнения, возражения?.. Начинаем.
Примерно с час Ареса, Петра и Ала мурыжили вопросами типа: как, почему, а это кто слышал, а то?.. Дошло до того, что даже Арес стал нервничать, отвечая дотошным Ярчайшим. Ладно бы еще просто отвечать. Дело обстояло хуже: услышав какое-нибудь пояснение, великие принимались обсуждать это между собой, доводя смысл ответа до полнейшего абсурда, при этом они не гнушались ни выпивкой, ни закуской. А вот товарищам даже прожевать нормально не давали — ясное дело, попробуй-ка ответить сотне желающих спросить, учитывая, что ни один из них толком и представить себе не мог, как можно молчать, слушая собеседника. Однако, какими бы Ярчайшими они не были — вино делало свое дело, вопросы истощились, и речь пошла о делах более отвлеченных, нежели Рок. Вот тут-то странники и налегли на снедь, так аппетитно выглядевшую среди  драгметаллов и прочего железа.
Еда и питье убывали, Ярчайшие веселели и хотели музыки. Желание исполнилось. Вместе с Великими обычно позволяли отплясывать  приглашенным, что должно было восприниматься как большое снисхождение. В этот раз, Ярчайшие пребывали в исключительно хорошем расположении духа, поскольку Аресу достался замечательный, инкрустированный золотом и серебром клинок, Петру рубиновый браслет с впаянной в него бронзовой змеей, а Алу вручили позолоченный посох-жезл с огромным изумрудом в платиновой оправе.
Вспомнив необходимые жесты подобающие при прощании с Ярчайшими, все трое были доведены до ворот и дальше могли отправляться туда, куда им заблагорассудится.
Едва только охрана удалилась, товарищи расположились под молодым баобабом, рассматривая подарки.
— Арес, — Петр одел браслет на руку, — ты извини меня, но так все достало, сил больше нет. Проводи нас до границы с Сумерками, а там можешь оставаться в своем доме сколько угодно. Я — пас, — джинн провел ладонью по горлу.
Арес задумчиво покивал, как бы оценивая предложение.
. — Конечно,  провожу, но не так, как ты предлагаешь, джинн.
— А как же?
— Мне не хочется идти обратно. Поэтому, если мы пойдем в другом направлении, то все равно выйдем к границе Сумерек. Это точно.
— Не путаешь?
— Так расположен Свет.
— Да ладно, — Петр махнул рукой, — главное, — двигаться дальше.
— Пешком? — Уточнил Ал.
— Тьфу, — джинн встал, — я пока и представить себе не могу, как иначе...
Они быстро миновали посадки кипарисов и скрылись в песчаном овраге, убегающем в сторону далеких Сумерек.


Глава 6

Дорога, ровная и гладкая, без единой выбоины и кочки, начиналась от оврага и пролегала меж ухоженных полей, где с чувством собственного достоинства трудились широкоплечие пахари, изредка подструнивая богатырских коней. Луга пестрели цветами, которые собирали жизнерадостные девы, чьи талии были обернуты скромными отрезками шелка, и плели венки. Далее каменка сливалась с горизонтом.
— Устал я, ребята, — Петр еле волочил ноги, — выжал из меня ваш Свет все, что можно.
— Сейчас дойдем вон до того леса, — Арес, перестав вращать мечом, показал вперед, — и отдохнем, как следует. А в следующий раз сделаем привал у кочевников. Сумерки сразу за их стоянкой. — Арес посмотрел на горизонт. — Чего-то страшно мне...
— Тебе-то чего бояться, —  проворчал Ал , — ты по Сумеркам десяток раз ходил. А вот мне действительно не по себе.
— Так я всегда их на автопилоте проскакивал. А сейчас ни единой мысли в голове... путной. Все думы какие-то...
— Ты бы хоть объяснил, что там нас поджидает. — Петр слишком утомился от долгой ходьбы под лучами непонятного светила, практически не питававшего  энергией. А может, это благодаря Року он настолько потяжелел, что перестал чувствовать свое единство с любым объектом.
— Рок запретил. До самой границы. Хотя уже недалеко осталось. Можно и рассказать... на привале.
— Тогда поторопимся. — Ал прибавил шагу.
— Да не могу я быстрее! — взмолился Петр, но шагу тоже прибавил.
Подходя к лесу, они все реже стали встречать спокойно работающих, и все чаще им попадались военные дозоры или сторожевые отряды. Несколько раз подъезжали угрюмые воины, но, заметив Ареса, приветливо махали руками и удалялись прочь.
Около кромки чащи им все же пришлось задержаться, — огромный атлант придирчиво осмотрел всех троих, спросил о цели путешествия. Поднимая шлагбаум, перегораживающий дорогу, он напевал под нос что-то грустное и протяжное. Едва они оказались по ту сторону, как поняли, что власть Ярчайших на данную местность уже не распространяется. Дорога, казавшаяся бесконечной, обрывалась через несколько метров после шлагбаума и переходила в обычную проложенную телегами колею, виляющую, обходящую каждую ямку или бугорок, если поваленные деревья и густые кусты позволяли это делать.
Найдя более-менее ровное местечко, путники расчистили его от сухих веток и, достав припасы, собранные Афродитой, залегли на желанный отдых.
— Свет расслабляет, — Ал, пережевывая кусок пирога с изюмом, прислонился к дереву и закрыл глаза. — Я думаю, он не сможет выстоять против Тьмы, если что-то случится.
— Сможет, не волнуйся. То, что ты видел — это не весь Свет. Воины редко приходят во владения Ярчайших, предпочитая, независимую жизнь. Но если понадобится... Я думаю, все объединятся. Даже отшельники, живущие возле гор Грифонов, придут на помощь, а у них и сила и знания не хуже самого Чень-Юня...
— Что за отшельники? — Петр лежал на животе, раскинув руки.
— Это те, кто думает. Ищет смысл существования даже здесь. Может быть, это те из богов, которые попали на Свалку по ошибке. Давайте я расскажу вам про Сумерки. То, что знаю, конечно: а знаю я, если честно, не так уж и много... Иногда, отойду от дома, присяду где-нибудь и начну вспоминать, что да как... Что поделаешь, если проходишь и даже местности не замечаешь... Первый раз мне тяжело пришлось — я ведь злой иду, можно сказать, бешеный. А тут на тебя ниспадает, обрушивается, окружает блаженство, экстаз. Хочется одного — слиться с ним и найти, наконец-то, смысл в этой жизни — раствориться в  золотистом тумане, стать единым со спокойной и непонятной силой. Многие, устав от вечной жизни так и поступают — уходят и не возвращаются. Ведь нирвана поглощает любого, кто всеми клеточками своего тела решил с ней слиться. Я сам, помню, уже золотиться начал — все было согласно, а злоба — нет. Не мог я простить миру, что меня можно взять и вычеркнуть, и никто, представляете, никто не будет плакать. Только это и удерживало и в первый, и в другие походы. Главное — не останавливаться. Идти и идти. Как оттуда выйдешь — словно из огня да в полымя, в ледяную воду. Сатори. Второй круг. Что ни шаг — откровение. Все истины открываются. Все на свете понимаешь. Становится даже страшно — как это раньше жил, этого не зная? Тоже хочется сесть, прикрыть голову руками и плакать от этих откровений... Но сатори от нирваны отличается тем, что только дробит тело на маленькие кусочки, а не растворяет сразу. Потом маленькие кусочки на мелкие, а мелкие — в пыль. Тоже главное не останавливаться, идти, идти... Выйдешь из  пыльного облака, — все сразу должен забыть... Нирвана и сатори окружают Сумерки двойным кольцом. И если с одной стороны пройдешь, — они запомнят и выходить будет спокойнее. Пощиплют чуть-чуть, чтобы не забывали, и все. А в середине этих колец живут галлюцинации, чудики и странности, но я на них внимания не обращал, да и опасности они никакой не представляют. Важнее всего пройти нирвану и сатори, а там видно будет, что к чему...
— Обойти их нельзя? — Петр оглядел свое тело и покачал головой. — Мне что-то не хочется растворяться или дробиться. Я знаю, каково это — сам многих распылял.
— Обойти нельзя. С одной стороны горы Грифонов — эти живыми не отпускают, а с другой — Сумеречные призраки. Эти живыми не отпускают даже грифонов. Идти можно только по дороге... Вот ты говоришь, — Арес повернулся к Алу, — если что случится, то Тьма Свет поглотит. Да если что случится, Алик, все поглотят Сумерки. И я даже не знаю, что лучше... Похоже, этот мир рушится ко всем праотцам, и ты, — он указал на Петра, — клянусь, только ускоряешь его обвал. Скорее всего, ребята, я с вами дойду только до нирваны. Дальше без меня, устал я...
— Ты это, бог войны, брось. Мы еще погуляем где-нибудь в кабаке, а? — Петр, как будто это и не он жаловался на усталость, с ловкостью обезьяны подпрыгнул, схватился за нижнюю ветку дерева, подтянулся и сделал выход силы на две руки, перевернулся несколько раз, почти не касаясь ветки ни телом, ни руками.
— Джинн, — многозначительно улыбнулся Ал.
— Шут, — усмехнулся Арес и полез за пирогом.
Но сумки, под рукой не оказалось. Да и мечей, сложенных на нее — тоже. Арес оглянулся вокруг и присвистнул. Петр быстро спрыгнул и встал  "спина к спине". Ал, оценив ситуацию, уже чертил пентаграмму защиты.
За их движением молча и почти равнодушно наблюдали десятка три мужчин с обветренными лицами.
— Кто это? — шепотом спросил Петр у Ареса.
— Кочевники. Только не знаю — чьи.
Выставив вперед пустые руки, он прокричал:
— Мы мирные путники и не желаем никому зла. Что вам надо?
Из-за спины мужчин раздался сухой смешок, и знакомый Аресу голос произнес:
— С каких это пор знаменитый воин и шпион-лазутчик Сера стал мирным путником? Может быть, Вселенная наконец-то рухнула, а, Арес?
— Один?! — Арес опустил руки. — Ну, ты меня и напугал!
— Тебя испугаешь. — К ним подошел седой, но еще крепкий кочевник. — Опять во Тьму? Ты же вроде недавно туда ходил.
— Недавно не недавно, а твои герои успели сменить одежду и знаки. Раньше я не видел этих рогов. Да и ты чего-то сдал, бродяга. — Арес подождал, пока Ал сотрет пентаграмму и вышел из круга, чтобы обнять старого знакомого.
— Есть кому из меня соки выжимать. Мы с тобой, сколько не виделись? Сто пятьдесят, двести?..
— Да побольше, наверное. А что за этот короткий срок изменилось? Или Сумерки стали тебя теснить, что ты подошел так близко к Ярчайшим?
— Если бы Сумерки, — усмехнулся Один, — здесь дела похуже.
— Ну не томи, говори, может, помочь чем? — Арес стал серьезным. — Сам знаешь. Вот ребят провожу и вернусь...
Один хитро взглянул на воина.
— Помочь, говоришь. Может быть, и надо. А то мне самому в нирвану скоро захочется... Имахуэмаих, — подозвал он одного воина, — где Иштар?
— Атланту грубит, Один, — отозвался самый невзрачный и низкорослый кочевник. — Как бы беды не было...
— Это кто кому грубит?! — звонкий девичий голос раздался со стороны дороги. — Этот тупой жердеобразный пентюх с куриными мозгами посмел сказать, что я слишком мала ростом, чтобы с ним драться! Но зуб я ему все равно выбила, хоть и из пращи...
Громкий топот ног сзади подтвердил слова девчонки.
— Так, ребята, смываемся. — Один хлопнул в ладоши.
— Никуда не смываемся, дед. — Иштар гордо подняла вверх пращу. — Я ему сейчас второй выбью.
Один умоляюще посмотрел на Ареса. Тот, не долго думая и не говоря лишних слов, подбежал к девушке и, несмотря на вопли, небрежно, словно мешок с картошкой, перебросил через плечо.
— Куда? — спросил он у Одина.
Кочевник рысцой побежал через кусты и вскоре оказался около колесницы с четверкой рысаков. Ал и Петр бежали сзади, а остальные прикрывали отход. Атлант, размахивая шлагбаумом, бежал следом.
Кочевники быстро вскочили на коней, стоявших в кустах. Ал последним запрыгнул на колесницу и отряд, с гиканьем, помчался. Часа через два бешеной езды, после того как Ала вывернуло наизнанку, когда Арес, расслабившись, несколько раз получил в живот, а Один почесывал искусанные Иштрой руки, отряд, наконец-то, остановился.
Один, глядя на бледных, непривыкших к таким скачкам путников, протянул три фляжки. Петр принял с благодарностью, Ал отказался, а потный и возбужденный Арес опорожнил свою без промедления. После чего облизнулся и, показав глазами на Иштру, спросил:
— Это твоя проблема?
Тот молча кивнул.
Иштра уже встала. Слезая с повозки внимательно осмотрела Ареса, чему-то усмехнулась и пошла к кочевникам, ставившим шатер.
— Не нравится мне ее взгляд, Арес. — Один покачал головой. — Похоже, пока ты не уедешь, это будет и твоей проблемой.
— Кто она?
— Внучка. Единственная. Отец в нирване. Мать... Я даже не знаю, кто мать... Избаловал я ее.
— А если я не уеду, Один? — Арес следил за Иштрой.
— Ты о чем, воин? — Один перевел взгляд на внучку. — К чему клонишь?
— Сам понимаешь, у Ярчайших меня ничто не держит. Примешь меня к себе, а? Десятником?
— Гм... К моей внучке многие пытались подойти — кто сбоку, кто с наскоку. Да не все целыми уходили... Хочешь попробовать — вперед. Укротишь, — женим, слово даю. Ну, а нет, — я тебя предупредил. Я ей сам мечтаю мужика подобрать. Да чего-то нынче мужчины хиловаты...
— Расскажи, что любит, что не любит. Может, пригодится.
— А ты, главное, спиной к ней не поворачивайся, если обижена. А так... почему бы не рассказать...
Ал и Петр пообедали, а заодно и поужинали. Пару раз перекинулись в покерные кости с Имахуэмаихом и его закадычным другом Джесертепом, а Арес все слушал Одина. И странный блеск появился в его глазах, словно что-то внутри оттаивало, пробуждалось. Он молча слез с колесницы, когда старый кочевник закончил рассказ, и подошел к товарищам. И как-то само собой получилось, что Имахуэмаиху срочно понадобилось посмотреть коней, а Джесертеп вдруг вспомнил, что еще не раскинул походную палатку. И почему-то тишина вдруг повисла над лагерем, будто ничьи возгласы не хотели нарушать мысли и чувства знаменитого разведчика.
Вдруг какой-то предмет, со свистом разламывая мякоть воздуха, пронесся над лагерем, после чего, Арес с тем же задумчиво-чувственным выражением на лице, рухнул между Петром и Алом. Игральная доска нежно хрустнула, и отразила лик воина. Булыжник величиной с детский кулачок лежал рядом. Арес взял его, сжал, и поднялся, взглядом выискивая обидчика. Все кочевники валялись по земле, держась за животы от хохота. А невдалеке, словно сама невинность, собирала цветочки-лютики Иштра, и только праща предательски выглядывала из широкого рукава.
— Ну, я тебя сейчас! — Арес, словно раззадоренный бык, бросился к девушке, но сделав несколько прыжков, растянулся, споткнувшись о специально натянутую веревку.
Когда он поднялся, то боевые доспехи заметно потускнели, измазанные рассыпанным за веревкой свежим конским пометом. Очевидно, Иштра умела вести военные действия и предугадывать реакцию противника. Добрый Имахуэмаих хорошо знал крутой характер внучки Одина и уже подбегал к незадачливому мечтателю, с щеткой для мытья коней.  Джесертеп с другой стороны тащил лоханку воды. Все остальные открыто ржали. Один, пряча усмешку в бороде, невозмутимо сидел в колеснице.
— Ты извини, Арес, — Имахуэмаих заботливо стряхивал комки с волос лазутчика, — но если бы кто-нибудь тебя предупредил... Иштра злопамятна...
Виновница с любопытством ждала дальнейшего разворота событий.
— Ну я ее... я ей... ну я... — Арес озирался, туго соображая, что же происходит.
— Не советую, — Джесертеп сказал это, как чревовещатель — не разжимая губ, — у нее еще несколько сюрпризов в запасе.
Ареса проводили к товарищам и заботливо усадили.
— Успокойся, — Имахуэмаих похлопал воина по плечу, — мы и не через такое прошли.
— Что делать, мужики? — Арес тихо трясся. — Я себе никогда не прощу этого... Надо что-то придумать...
— Все очень просто, — Ал кивнул головой, — я знаю, как обходиться со строптивыми охотниками...
— Тихо! — Петр к чему-то прислушивался. — Она умеет читать мысли?
— Похоже, да. Один сказал, что она жила у узкоглазого отшельника в горах Грифонов, и они ее почему-то не тронули. Может быть, там и научилась... — Арес на глазах мрачнел.
— Не тушуйся... друг. — Петр стукнул воина в плечо. — Давайте для начала сядем так, чтобы видеть, что творится за спиной.
Петр, хотя и на четверть, но все еще оставался джинном, накрыл всех непроницаемым для мыслей куполом и предложил Алу высказать план. Ал говорил кратко и четко. Не прошло и десяти минут, как Арес значительно повеселел, и Петр, предупредив об осторожности, снял защиту. Они направились к Одину, где, не вдаваясь в тонкости, попросили задержаться на стоянке и с утра собрать кочевников в большой круг. Один, забавляясь, охотно согласился. На том и порешили.
Утро, как по заказу, выдалось безветренное и прохладное, — сказывалась близость Сумерек. Петр проснулся, когда Ал уже над чем-то колдовалрепетируя предстоящее действие пьесы с импровизированным названием: "Укрощение строптивой". Арес обрабатывал острие маленького меча точильным камнем. Петр встал, прошелся по палатке, распылился, собрался вновь в противоположном углу. Довольно улыбаясь, он громко выкрикнул для прочистки голоса:
— Ну что, призрак, готов?!
— Готов, джинн. А ты?
— Как видишь.
— Так начнем. Аресик, ты чего смурной?
— Страшновато, ребята. А вдруг  правда женюсь. Она же меня потом... Может, лучше к Афродите? Та хоть и потаскуха, зато не прибьет...
— Ты, мужик, сам решай. Наше дело ма-а-ленькое, — Ал показал пальцем какое. — Надо — женим, надо — разведем.
— А, чего там решать, — махнул рукой Арес, и глаза наконец-то сверкнули, — все еще вчера решено. Лучше девки я не встречал.
— Тогда начнем, — и друзья направились к кочевникам.
Ал подмигнул Одину, степенно поклонился Иштар и в дружеском приветствии поднял сложенные вместе руки, здороваясь с бродягами.
Представление начиналось.
— Благородные жители прекрасных и свободных степей, — провозгласил он громким голосом, — все вы наверняка слышали о нашем уважаемом э-э... друге и соратнике — Аресе. — Он поклонился, и показал на воина. — И, конечно, знаете, что он лучший разведчик. Но мало кто из вас видел его в деле, да и, честно говоря, лучше не видеть в роли противника, ибо равного ему на мечах нет. Он не раз доказывал это, сражаясь в чащах злобной Тьмы, куда никто из вас, скорее всего, просто не дойдет...
Кочевники неодобрительно загудели. Глаза Иштар не по-доброму расширились.
— Прежде, чем оставить нашего друга вам, как он сам того пожелал, мы хотели еще раз посмотреть и запечатлеть в памяти его искусство владения мечом. Потом, по желанию, он сразится с любым, кто захочет проверить мастерство. Но сначала испытание, поскольку мы с другом, — Ал указал теперь на джинна, серьезно кивающего головой в такт его словам, — не можем допустить неприятного нашему взору избиения таких гордых бойцов, как... вы. Арес, выйди, пожалуйста, в круг и продемонстрируй нам, как ты можешь обижать зазнавшиеся задницы.
Бог войны плавной кошачьей походкой вышел на середину, держа в каждой руке по мечу. С минуту он стоял неподвижно, вглядываясь в небеса застывшим взглядом. Потом медленно вытянул руки перед собой, развел их в стороны, образуя два прямых угла с телом и снова замер. Никто (или почти никто) не заметил, как начали дрожать мечи. Сначала все услышали звук, словно муха прожужжала. Но вот уже оружие совершает едва заметное колебательное движение, вот оно описывает остриями окружности, все больше увеличивавшиеся при совершенно неподвижном теле и едва заметном движении кистей. Казалось, мечи живут сами по себе, и Арес уже не виден сбоку из-за рассекаемого воздуха и, оборачиваясь вокруг себя, он демонстрирует всем любимую "показушную" защиту, убыстряя обороты. Вскоре только смерч  заметен зрителям, отходящий от середины, приближающийся к кочевникам. Нервы не выдерживают, и люди отскакивают. Но Арес останавливается, замирает, опускает мечи и плечи. На лице крупные капли пота. Интерес, промелькнувший в глазах Иштар, гаснет. Но Арес сгибает левую руку в локте, где короткий меч, а правой кладет поперек длинный и резко подбрасывает вверх подарок Ярчайших. Длинный меч описывает дугу, но падая, не касается земли, а останавливается в руке Ареса. Оружие скрещивается, и бог войны начинает бой с тенью. Мечи ударяются друг о друга, большой подлетает и опускается, а Арес успевает сделать выпад, защиту, снова выпад. Он закручивает летающее оружие, он сражается с незримым противником так, будто бой ведут двое. И когда становится ясно, что Арес побеждает, он снова останавливается, мечи уже вложены в ножны, глаза закрыты, а сам он неподвижен, словно статуя.
Бог войны покидает место действия так же плавно, как и пришел. Кочевники, кличем выразили восхищение.
— Ну, Сера, — Петр обнял друга, — даже я не ожидал!..
Воин с трудом осознал похвалы: видимо, в такие мгновения для него переставало существовать все, кроме боя.
Ал снова поднялся.
— Есть ли желающие испытать нашего товарища, но прежде самому подвергнуться проверке?
Все взоры обратились на одного человека.
— Конечно, есть, — Иштар неуверенно поднялась. — Кто  меня будет испытывать?
— О, прелестная девушка, — Петр уже был рядом, — мы с другом, скромные на фоне подобного мастерства, проведем два-три пустячных испытания. Алик, приготовься, пожалуйста, ко второму, а я проведу первое.
Ал отошел в сторону и принялся что-то чертить на земле.
— Милая барышня, — Петр был как никогда церемонен, — первая задача чрезвычайно простая. Я встану в пятнадцати шагах от вас. А вам надо будет взять лук, тупую стрелу, лучше сразу несколько — мало ли что, и попасть в меня. И все.
— Я не хочу делать тебе больно, чужестранец.
— Но если ты не попадешь, то не сможешь сражаться с нашим другом. Противник, не обладающий хладнокровием, — самоубийца.
— Дайте лук и стрелы! И разойдитесь там, впереди.
— Не стоит, — Петр обернулся, я почему-то думаю, что Иштар не сможет даже случайно попасть в вас.
Но кочевники хорошо знали внучку Одина. Они разбежались. Что ж, простительно, ведь они не знали Петра.
Иштар небрежно подняла лук, положила стрелу, натянула тетиву, прицелилась и пустила ее в джинна.
Стрела пролетела в пяти шагах слева.
— Сосредоточьтесь, девушка. Я понимаю, стрелять — не женское дело, но нельзя же так неловко обращаться с оружием!
— Но я... — Иштар оглядела лук, взяла другую стрелу, внимательно прицелилась и отпустила тетиву.
Стрела пролетела в двух шагах слева.
— Не может быть!
— Не волнуйтесь, милое создание, уже лучше. Я, правда, помню, как Арес попал какому-то вурдалаку в единственный светящийся глаз с расстояния в десять раз превышавшее это и в кромешной тьме. Но ничего, вы потренируетесь и тоже сможете. Давайте еще разок.
Иштар взяла другой лук, осмотрела стрелу, выставила вперед ногу, взяла поправку на ветер, тщательно прицелилась и...
Стрела пролетела в сантиметре от головы Петра.
— Ну, можно сказать, что почти получается. Я думаю, дальше испытывать бессмысленно, но, может быть, лучше получится работа с мечом? Тут нужна сообразительность. Алик, проверь девочку, — и джинн ушел к улыбающемуся Аресу, не забыв поклониться Иштар.
Внучка Одина, пунцовая от обиды, стыда и гнева, отбросила лук, собрала всю свою волю,  подошла к начертанной пентаграмме.
— Как-то раз, — бесстыдно врал Ал, не моргая, — только благодаря искусству Ареса, нам удалось выбраться из хитроумной ловушки, расставленной злым и беспощадным Чень-Юнем — правителем Тьмы. Сера уже до этого был врагом номер один для кровожадного диктатора. Я не умею строить ловушки подобные тем. Мои проще и примитивнее, но если ты  выберешься из нее, — мы будем считать, что ты можешь за себя постоять. Переступи, пожалуйста, эту черту, не бойся. Сейчас она  просто черта, для того чтобы превратиться в ловушку нужно маленькое волшебство... Петя, иди-ка сюда, барьерчик нужен... вот так, а сейчас я махну ручками, — Ал махнул, — шепну, — прошептал, — и ты можешь начинать...
Они еще немного постояли рядом с пентаграммой, посмотрели на девушку, а потом  развернулись и ушли к Аресу. Присев рядом с ним, они что-то сосредоточенно зашептали воину в оба уха. Арес запоминал, изредка водя рукой по воздуху. Когда друзья убедились, что поняты, стали наблюдать за закованной в пентаграмме девушкой.
Иштар осмотрелась, вздернула плечиками и подошла к черте. Она занесла ногу, намереваясь выйти из ловушки так же спокойно, как вошла, но коленка уперлась в невидимую стену. Иштар удивилась, собралась и с разбега, плечом вперед, попыталась прорваться. Плечо больно ударилось о такую же прозрачную стенку. Иштар подумала, вынула меч и попробовала подковырнуть землю около черты. Меч вошел сантиметров на пять и наткнулся на непреодолимое препятствие. Иштар разозлилась. Меч со всего размаха обрушился на невидимый барьер и бесшумно отскочил. Иштар в бешенстве колотила во все стороны, но стена выдерживала, не позволяя оставить на себе даже царапин. Минут десять продолжалась яростная атака девушки, и еще двадцать предпринимались попытки подпрыгнуть, подкопаться, нащупать слабое место. Но не было слабых мест в ловушке. Тогда Иштар, села, обхватила колени руками, и... заплакала. Чисто по-женски. Кочевники сначала смотрели с недоумением, потом с интересом, а под конец со всеобщим смехом. Узрев  плачущую внучку Одина, разом затихли.
И тут, поймав знак Ала, Арес встал, поднял свой короткий меч и громко воскликнул:
— Хватит! Я не позволю так издеваться над девушкой! — Он подошел к пентаграмме, неуклюже взмахнул рукой, что-то прошептал, тщательно выговаривая каждый звук, и кончиком своего меча вспорол пространство. Потом переступил черту, обнял Иштар за плечи и стал успокаивать.
Девушка взглянула на него полными слез глазами и неожиданно спросила:
— Научишь меня своим приемам?
— Конечно, — нежно улыбаясь, произнес Арес, — для этого я здесь и остаюсь.
— А как выходить из этой... ловушки?
— Ну-у, это сложно. Сразу нельзя. Надо поближе узнать друг друга, сойтись и даже полюбить, — последнее слово он еле слышно прошептал, но Иштар услышала.
— По-лю-бить? — по слогам произнесла она и неожиданно неумело чмокнула Ареса в щеку. Потом покраснела, вскочила и убежала.
Гробовая тишина повисла вокруг.
— Да... — первым опомнился Один. — Дела...
Несколько раз повторенный клич двадцати кочевников вознесся, пугая привязанных коней.
Один и Арес одновременно подошли к авторам пьесы.
— Вы, ребята, просто волшебники. Сколько ее знаю, — ни разу не плакала.
— Причем тут волшебство, — отмахнулся Ал, — обыкновенная психология...
— До нашего становища день пути. Доедем, будем к свадьбе готовиться. Посажу самыми почетными гостями.
Арес почти умоляюще посмотрел на друзей, но Петр покачал головой.
— Спасибо за приглашение, но нам в Сумерки. Пора. Покажите дорогу и мы с Алом,  пойдем. Все, что надо сделать в Свете, мы уже сделали... И, может быть, даже больше того.
— Как же так?! Обидите кровно. Так не делается... — Один, поймав взгляд Ареса, запнулся.
— Им надо, Один. Дай проводника и еды на дорогу... Может, коней?
— Коней не надо, — улыбнулся Петр, — давай отойдем, попрощаемся.
Друзья отошли от лагеря, молча обнялись и прижались друг к другу головами. Чья-то скупая слезинка упала вниз, но когда объятья разжались, глаза у всех были сухие. Почти.
— Долгие проводы — долгие слезы. — Ал хлопнул Ареса по плечу. — С тобой было весело. Береги будущую жену и помни, про пентаграмму. Ни в коем случае не открывай ей секрета, по крайней мере лет двести. А то опять в разведку придется идти...
— Помни, про мысленный барьер. — Петр смотрел в глаза другу. — Для тебя это сейчас важно. За нас не беспокойся. И знаешь что, — Петр был очень серьезен, — почисти ты, наконец, зубы! Ужасно дурно пахнет.
Арес рассмеялся.
— Завтра же начну тереть углем. Ладно, ребята, и правда, долгие проводы... Помните, что я  рассказывал, про Сумерки. Пока не дойдете до нирваны — с дороги ни шагу. Сумеречные призраки на дорогу не выходят. И счастья вам...
Имахуэмаих с Джесертепом стояли рядом, вызвавшись проводить понравившихся им путников. Откуда-то подошла Иштар и, спросив: "Уже уходите?" пожала им руки, а потом, потянув за рукав Ареса, повела  упражняться на мечах. Арес обнял ее и поцеловал в лоб. Иштар дернулась, но что-то вспомнив, прижалась покрепче.
Таким он и запомнился — сильным, крепким, одной рукой обнимающий юную богиню войны, а другой долго машущий им вслед, словно защищающий от предстоящей встречи с надвигающимися Сумерками.
                Часть  четвёртая. Сумерки

… А, возрадовавшись, наполнюсь неистовой силой, которую  суждено получить тебе даром бесценным, что поднесен в безвременье тому, кто слышит и видит, а узревший и услышавший —  неуязвим в достоинстве своем, ибо так совершается Чудо.
И близится тот неурочный час, когда исполнится предначертанное  не имевшее предначертания, и вдохновение содеянного уносит  за грани пространства мою великую и всеобъемлющую печаль...


ИЗ ИСТОРИИ СВАЛКИ

Никто и никогда не описывал историю Сумерек. Никто и никогда не задумывался,  зачем и откуда они появились.
Почти все теоретически знали разницу между Тьмой и Светом, или между  Злом и Добром, но Сумерки всегда оставались таинственными и непредсказуемыми.
И если возникнет у тебя, благородный и терпеливый читатель, желание,  коль ты дошел с героями до этого места, то ты можешь первым написать  Историю Сумерек.
Но лучше бы оно не возникло. Желание.

Глава 1

Парамита — небольшая лодка, покачиваясь на мутно-желтых волнах  густой массы, которая не была ни водой, ни землей, ни даже чистой  энергией, а чем-то спокойным и величаво дышащим. Утекающим более вглубь себя, чем в иное пространство, и шепотом, названная Имахуэмаихом,  течением с а т о р и  уносила взгрустнувших Петра и Ала  в пугающий золотистый туман, все больше скрывающий очертания  привычного им мира. Искрящиеся флюиды, словно летучие  рыбки, изредка поднимались над бесшумным течением и, окинув безразличным  взором друзей, снова исчезали в пучине. Парамита уверенно, будто   подчиняясь капризам невидимого Харона, держала курс к одной ей видимой  пристани, и, не успели в мысленных узорах друзей потускнеть образы  добрых проводников, как лодка остановилась, ткнувшись носом во что-то   плотное и ощутимое. А может, просто иное. Но ни у джинна, ни  у призрака не появилось желания это ощупать. Они переглянулись, и  Петр, чувствуя   волнение, первым ступил на  "берег". За ним сошел Ал, и парамита отчалила; ожидать следующих  безумцев.
— Нам надо идти, Алик, — слова джинна звучали неестественно  в золотистом свечении тумана, который поглощал  лишнее. — Арес говорил, что нельзя останавливаться.
— Я понимаю, Петя. Но... Ты знаешь, я, кажется, что-то увидел...  сейчас. — Ал говорил,  издалека, хотя находился на расстоянии  вытянутой руки. — Я словно обретаю что-то... что давно искал...
— Не думай, Ал. — Петр взял друга за руку. — Нам  надо идти. Не концентрируйся на мыслях.
— Да, конечно. — Шаги давались с трудом, и окружающая дымка  становилась плотнее. — Ты не чувствуешь нароста грязи на своих  мыслях... Тоненькую корочку, которая может вот-вот расколоться,  стоит немного постоять... — Ал, похоже, пересматривал свою жизнь, что не предвещало ничего хорошего.
— Алик, мы все грязны.—  Петр тянул его вперед, руководствуясь чутьем и стараясь закрыться  от проникающего внутрь сознания первого кольца, Сумерек. — Но если ты не хочешь пополнить энергию, которой кто-то  управляет, — думай о том, что ты свободен. Ты уже ВСЕ, поверь  мне... Нам надо идти.
— Нет, — Ал попытался освободить руку, но не настойчиво, —  Петя, ты не понимаешь! Я всегда стремился к свободе. Всегда... Петр! —  Ал остановился, но джинн, крепко сжимая руку, заставил его двигаться  дальше. — Я понял. Корочка, опоясывавшая мое сознание, наконец-то  спала! Как это просто, Петя!.. — Ал даже засмеялся. —  Я всегда стремился к свободе только для себя, но это невозможно! Если  остается хоть кто-то, кто выделяется, кто выше или ниже — свободы  быть не может. Мы обязаны слиться воедино и, став Единым, мы обретем  истинную сущность. Истинное предначертание наше станет доступным каждому...  Мы должны это осознать, Петя, пойми меня!
— Наше истинное предначертание — жить, Ал. И живя, себя  преобразовывать, — слова неохотно собирались в предложения. — Какой прок,  что ты войдешь в чью-то нирвану и постигнешь чье-то блаженство? Поверь  мне, Ал, я знаю, о чем говорю. Я был чистой энергией. — Петру  уже самому не верилось в то, что он произносил. — Я умел окунать  разумных тварей и в блаженство, и в ненависть, и в созидание, и в  разрушение. Это были мои действия, а не их. И я не хочу, чтобы кто-то  там, кем бы он ни был, обрушивал на меня самого... — но сознание шептало: не обманывай сам себя, ты хочешь этого, ты только  этого и ждешь... — Нам надо идти, Ал, нам нельзя останавливаться.
— Куда идти, Петя? — Ал, решительно остановился, что-то  обдумывая, и джинну ничего не оставалось, как обхватить спутника и, нести на руках. Ал не возражал, поскольку  это не мешало ему думать и говорить. — Куда бы мы не шли, —  он положил голову на плечо друга, и шептал  в ухо, блаженно закрыв  глаза, — мы все равно придем сюда. Ты не понимаешь, ты слишком  привык к насилию. Даже сейчас, в эти священные мгновения, данные нам  судьбой для очистки испорченного, забитого эмпирическими образами  сознания, ты проявляешь его совершенно бессмысленно и ненужно. Ты  скоро устанешь, успокоишься и поймешь то, что понял я, Петя. Поэтому  я так спокоен, а ты еще нет. Но я завидую предстоящему тебе откровению...
— Что за откровения ты мне сулишь, призрак? — Петр,  медленно, но продвигался. Шаг за шагом.
Свечение, усиливаясь, указывало на близость сердцевины кольца. Глаза уже не могли выносить яркости тумана. Вспыхивали ненавязчивые узоры, или  спокойные вихри взвивались фонтанами, слегка тревожа густую завесу  и обнажая сумрачное небо. И это было, пожалуй, самое странное.
— Оно очень простое, Петя, — Ал рассмеялся, — оно  до того просто, что, оглядываясь назад, я искренне наслаждаюсь им...  Откровение заключается в том, что нас с тобой НИКОГДА не было! И это  счастье, блаженство, Петя. Мы с тобой только что образовались из ничего,  и именно туда попадем, куда бы ты не шел. Как это приятно!.. Я давно  не испытывал такого счастья и радости, поверь мне.
— Как это, нас не было? — Петр остановился и опустил Ала. —  Ты хочешь сказать, что я никогда не был джинном?!
— Конечно. — Ал счастливо улыбался.
— И нам не надо никого искать?
— Никого... Ничего... Нигде...
— А Винг?
— Винг тоже никогда не существовал.
— Но этого не может быть! — Петр вспомнил Золотой Город,  который возвели фиджи, Винга, медитирующего на Горе, чай в Гималаях,  Кирси... Кирси, ставшую женщиной и джинном. И все это показалось  ему такой странной и бредовой идеей параноика, обуреваемого манией  величия. Болезнью скотника-кочегара Петра, перепутавшего двух идущих  коров с навеянными детскими комиксами существами.  Сама мысль,  что он был непонятно зачем живущим человеком, подбрасывающим  в глупой конструкции котел, бессмысленно загубленные деревья, которые  тоже не имели никакого смысла... Все это снизошло на Петра, и он  уловил, как корочка, — очень знакомое ощущение и не раз испытанное, —  словно скорлупа, откололась от его сознания. И в ту же секунду его  посетило невероятное, немыслимое чувство СВОБОДЫ, блаженства, растворения  себя во всем окружающем. С легкостью сознание выпорхнуло из тела  и взметнулось в распростертые объятья переливающихся собратьев. Оно  заметило, как засияло, расплываясь, тело, долго им владевшее,  и с высоты, недоступной физической субстанции, сознание упивалось чувством  неограниченной Свободы. Даже будучи могущественным джинном, ему  всегда приходилось контролировать потоки собственной энергии, готовые к уплотнению и материализации, и чужие, вечно стремящиеся  либо слиться с ним, либо оттолкнуть. Что-то вроде ностальгии промелькнуло на поверхности  мысленных флюидов, когда  сознание отметило, как распадается тело Ала и застывшую улыбку на некогда собственных губах. Этого оказалось достаточно.  Тело джинна перестало светиться, уплотнилось, и сознание с ужасом заметило  в глазах — одновременно чужих и своих — приказ, которому  оно не могло не подчиниться. "Вернуться... Немедленно".  Глаза несли  то, чем не обладало сознание, — в них  сверкала ВОЛЯ. И только что распахнутые объятия нирваны тут же превратились  в темные отростки кошмарных монстров. Лавируя между ними, наполненное  страхом сознание, подавленное потерей единства с окружающим, метнулось  к полыхающим очам, и через них ворвалось в привычное тело. Но к  его огромному удивлению место было уже занято. "Кто ты?" —  спросила оно. "Ты... ты... ты..." — ответило другое.  И вошедшее сознание слилось с тем, что так внезапно выдернуло его  из нирваны. Глаза перестали полыхать, и руки, вытянувшись красными  потоками пламени, поймали в свое кольцо  остатки Ала, вселяя все тот же  приказ. Раздробленное сознание призрака (или, точнее, всех призраков, что существовали  в создателе Но) влетело в тело безумца. Петр, пересчитав все ли на  месте, поднял Ала и, не задумываясь ринулся прочь от круга,  где они только что распадались. Золотистое свечение потускнело,  и вскоре джинн вынес своего друга на  полосу земли, разграничивающую дымку нирваны и беспросветность сатори.  Интуитивно джинн знал, что  не далеко находится самостоятельно  движущаяся сущность, даже две, а если быть еще точнее, то четыре. Два наездника и два коня. Но сейчас было важнее  восстановить рассудок Ала. Он вошел в его сознание, расправил оборванные нити-связи, распределил по местам обломанные кусочки мышления, наполнил образованные пустоты и, вернувшись в себя, немного расслабился. Ал  глубоко вздохнул, его губы сжались, гася блаженную улыбку, и только потом открылись глаза. Он увидел туман, потом руки, ноги, после чего, уставился на Петра, и глубокомысленно  изрек:
— Да-а...
— Да, — подтвердил Петр.
— Как мы выбрались?
— Рок исполнил обещание, — вернул мне еще одну четверть. —  Петр наморщил лоб, вздернул руку и выпустил факел пламени. —  Но, кажется, забрал обратно. Сволочь...
— То есть это была смертельная опасность, как я понимаю? —  глядя на палец, то ли спросил, то ли сказал Ал.
— Как видишь...
— Тогда я не представляю себе, — что же такое смерть. —  Ал поднялся. — Пойдем дальше?
— Дай чуток отдохнуть. Устал...
— Хорошо, — произнес призрак и, как подкошенный, повалился  на землю. Еще падая, он всхрапнул. Громко и протяжно.
Разбудил его легкий толчок. Ал сразу открыл глаза, и увидел приставленный  к губам палец Петра. Джинн смотрел за спину призрака. Ал обернулся.
Прямо за ним неподвижно возвышался Сумеречный всадник. И даже его  конь стоял, не моргая.
— Уже давно стоит. И мысли не прочитать. То ли идиот безмозглый,  то ли крепкий барьер. Минимум второй, — задумчиво сказал джинн.
При звуке слов, всадник дернул поводья и, развернувшись, скрылся в  нирване.
— Галлюцинация? — Ал не мог поверить, что кто-то может  свободно, проходить сквозь этот кошмар.
— Нет, реален. В нем чувствуется сила. Одного не пойму —  как здесь прорывался Арес?
— Он же говорил: на злобе.
— Тогда надо разозлиться и в путь. Пора...
— Пора так пора. — Ал поднялся. — Пошли.
И они сделали первый шаг.
Едва серая стена пыли скрыла полоску земли, разделявшую кольцо Сумерек,  как картина видимого мира преобразовалась. Везде, куда долетал взор,  полыхали оранжевые костры, освещавшие густую бесцветную лаву, лениво  вытекающую из недр дрожащих вулканов. Коралловые молнии вспыхивали  над самым небосводом необозримо пыльного купола, откуда беззвучно  валились глыбообразные валуны, отскакивавшие от земли. Метеоритные потоки метались по сатори, проносясь в угрожающей  близости от путников. Петр шел впереди, обходя костры и, то наклоняясь,  то подпрыгивая, умудрялся избегать столкновения с маленькими болидами.  За ним, повторяя движения, поспешал Ал. Они ловко уворачивались от  неожиданных опасностей, почти половину пути, но неосмотрительное любопытство —  постоянный бич гениев и джиннов, не позволило беспрепятственно пройти  испытание. Огибая очередной костер из холодного пламени, Петр заметил,  что один из его лепестков выделяется, отсвечивая темно-коричневым  цветом. Задержавшись, чтобы бросить еще один взгляд на узор, он тут  же получил мягкий удар по затылку.
— Ал, — спросил он, остановившись и, сразу же, забыв о костре, —  что здесь делают всадники?
— Петя, надо двигаться... — Ал перевел дух, и тотчас  бесшумная молния вонзилась в него, рассыпавшись на осколки. —  Я знаю, что!
— Скажи.
— Не могу. Я знаю без слов.
— Тогда пошли дальше.
Они стали передвигаться гораздо медленнее, чем не замедлил воспользоваться  каменный поток.
— Джинн, ты идиот! — выкрикнул Ал, получая пятый шлепок. —  Ты всегда был кретином! Мы здесь загнемся!!!
— Ты посмотри лучше на себя, призрак! — взбесился Петр. —  Ты всегда был ничем! Несуразностью, для чего-то имеющую волю!.. —  огромный булыжник опрокинул его, и джинн покатился к огненному цветку.
— Кем был я, — не имеет никакого значения. Потому что это  просто звуки, изрыгающиеся через наше само обманывающееся самосознание!..
— Это не твои слова, призрак. — Петр не обратил внимания  на угрожающий огонь, который внезапно исчез.
— Разве важно, чьи слова мы произносим. Если я говорю это, значит  несу полную ответственность за то, что изливает мое сознание и, в  соответствии с этим, призываю на себя карму своих изречений. Мы вечно  все путаем и не понимаем простой истины, что получаем только востребованное  нашим убожеством у великих сил, выклянчивая у них то, что нам совершенно  не нужно!..
— Ты болтаешь чушь. Я сам — великая сила и знаю, о чем ты  мелешь, а ты — нет.
— О! Ничтожество! Чем больше ты получаешь, тем меньше оставляешь  себе Свободы. А это самое главное. И те двое, что довели меня до суицида —  тоже ничтожества! Стой... — Ал, в очередной раз получил тычок  в грудь. — Я знаю, ЧТО они такое. Они — союзники. У них  одна задача, просто различные подходы. Тот, кто командует Белой, —  терпелив. Он согласен собирать урожай по зернышку, тщательно сортируя.  А его напарник, который командует Черным, хочет получить все сразу,  оптом, тяп-ляп — и готово. И если сразу не получается, то он  стремится заново перепахать все поле. Это же так просто! А мы все уже перегной. Пустышки. Готовый продукт отбросов, неспособный  к перерождению. Как это жестоко...
— Постой, — Петр схватился за голову, и молния потекла  по его спине, — так черные джинны, про которых рассказывал Винг,  присоединились к Мыслящему Облаку, желающему убыстрить процесс пополнения  Мыслящего Облака, которое пополняется. И они нашли себя и свое место  в структуре Вселенной. Но это значит, что и мы, — оставшиеся  джинны, можем обрести СВОЕ место. Надо только искать, а мы остановились  в поиске. Это действительно просто, Ал. Ал!!! — выкрикнул он,  увидев, как на месте товарища витает рой вопящих друг на друга призраков,  вышедших из под контроля. — Ал, прекрати!
Призраки не обращали на него никакого внимания.
— Ан-уттара-самяк-сам-бодхи! — воскликнул джинн, обретая  ясность и кое-что из пластов ранней памяти.
Призраки замолчали и остановились, вслушиваясь в слова. Метеоры замерли,  а костры перестали трепетать.
— Ан-уттара-самяк-сам-бодхи! — повторил джинн.
Призраки бросились друг к другу, соединяясь в Ала.
— Ал, ты помнишь какую-нибудь песню, известную нам обоим?
— Не знаю... — память не могла выцепить из прошлого ничего  подходящего.
— Напрягись. Мы с тобой жили в одно время. Я пел только псалмы,  но что-то может нас объединять, чтобы мы не потеряли друг друга! Ан-уттара-самяк-сам-бодхи!  Мы должны соприкоснуться!
— Сейчас, сейчас... Черное, белое, смерть, ванна, вода, цвет,  жизнь, звук... - Ал, словно в бреду нес бессмыслицу, пока Петр старым  заклинанием удерживал остановившийся мир.
— ...Ночь, день, дочь, тень... Ничего не помню... Концерт,  смерть, стук, песня, рифма, вечер, утро, утро... Вечер — есть!  У тебя было радио?
— Радио? Да, кажется, было. Ан-уттара-самяк-сам-бодхи.
— Утром. Помнишь, утром играла музыка, и слова были. Вспомни.
Джинн заставил свое сознание углубиться в почти стертые и забытые анналы  памяти, о которых он и не подозревал, но это была реальная нить, способная  связать двух застрявших существ в Сумерках мифической Свалки.
— Союз нерушимый республик свободных!.. — затянул он на  свой лад мотив, и Ал, еще более фальшиво подхватил.
— Сплотила на веки великая Русь...
Образы, только что бывшие пугающими и осязаемыми, начали таять, расплываться,  меркнуть под воздействием непонятного этому миру единства двух странников,  вышагивающих в ногу и горланящих во все горло:
— Да здравствует, созданный волей народа, единый,  могучий Советский  Союз!..
И вскоре ничего не окружало их, кроме пыли, мельтешащей и порхающей  в глаза, на которых то ли от нее, то ли от слов, наворачивались слезы,  и не одного обманчивого образа не возникало на их пути. Только эхо —  вечный и верный проводник.
— Свободных... Свободных... Свободных...
А когда они внезапно вынырнули из серой стены и неожиданно для себя  оказались на ровной полоске земли, то увидели, как Сумеречный призрак  развернул своего коня и безмолвно исчезнул в пыльной завесе. Ал оглянулся  назад и с удивлением спросил:
— Что с нами сейчас было? Как мы проскочили это?
Но Петр успел почувствовать только конец энергетической ниточки, втягивающейся  в сатори из его сознания.
Кольцо просветления отобрало всю память и откровения, полученные ранее.  Джинн только пожал плечами в ответ. И ни тот, ни другой не испытывали  удовлетворения от пройденного пути, ибо невозможно постигнуть то,  от чего отказался.


Глава 2

Вполне обычный грунт под ногами Петра и Ала, сменился  и влажной  студенистой массой, наподобие недоваренного холодца. Ноги вязли в  ней по щиколотку, и приходилось ступать медленно и осторожно. Ал просто  млел от ужаса, что под ней может оказаться глубокая яма,  на дне которой покоится огромная мокрица. Однако открыто страха  не выказывал, но время от времени скрежетал зубами.
— Ты чего это? — ворчал Петр, жаждущий быстрее  проскочить все эти царства и долины. — Никак обиделся на что-то?
Ал сосредоточенно поднимал ноги.
— Чего? — сообразил он, что его спрашивают.
— Погода, говорю, хорошая.
— И то верно. — Ал, снова смотрел вниз. — Погоди, —  он встрепенулся, — какая погода?
Здесь они обнаружили, что находятся в пространстве, окруженном красновато-зеленым   светом, более похожим на большую завесу из спутанных волокон  пыли.
— Вот это да! —  Петр восхитился. —  Таких глюков я что-то не припомню!..
— Чего это ты стихами заговорил, — неожиданно Ал раздвоился, —  романтическое настроение возникло? — каждый из Алов поделился  еще на двоих.
— Ой, как вас много стало, — Петр развеселился и, понимая,  что творятся совершенно ненормальные вещи, засмеялся.  Но ничего  не смог  поделать — царство иллюзий не оставляло место  сомнениям; оно просто предлагало свои  глюки.
— Петрухи! — в один голос воскликнула толпа Алов. —  А ну-ка, собирайтесь сюда, сейчас биться будем смертным боем!..
Петрухи дружно ржали.
— Это мы еще посмотрим, дешевки. Идите лучше пинать дерьмо,  на задворках Свалки! Ха-ха-ха!!!
Панорама резко сменилась на желто -малиновую, и все стало на свои места.
— Что это было? — Ал тряхнул головой, пытаясь сбросить  оцепенение и сонливость.
— Глюки, — раздраженно заключил Петр, ощупывая шею, —  сосущие из нас энергию глюки... Ты о чем сейчас думал? — Петр  двинулся вперед.
— Не помню, — ответил Ал.
— Постарайся вообще ни о чем не думать.
На пару мгновений над ними зависла черная бесформенная тень и голосом Петра повторила: "Ни о чем не думать". Затем в них  ударила струя воды, но, не долетев, бесследно испарилась.
— Ты видел? — Ал, словно вкопанный, замер на месте.
— Видел, — подтвердил Петр, — и даже слышал.
Ал с сомнением разглядывал блики.
— А мы ведь можем здесь заблудиться, если уже...
Петр огляделся и увидел смуглого индейца с копьем и в  боевой раскраске.
— Может, ты попробуешь что-нибудь. — Петр топтался на месте,   всеми силами отгоняя  навязчивую идею, что он  еще не галлюцинация.
Ал осторожно стал, — не увязнуть бы, — чертить пентаграмму сохранения силы и ясности мышления. В  ответ на его действия округа вспыхнула матовым туманом, да таким  плотным, что им пришлось взяться за руки.
— Ал, ты где?!! — изо всех сил кричал джинн, но звуки гасли  в тумане-молоке, доносясь до Ала едва различимым скрипучим шепотом.
— Я здесь!!! — вторил Петру голос такой мощный и сильный,  что, казалось, разорвет от потрясения.
Как только они прошли метров десять, туман рассеялся и показались  бесформенные нагромождения — то ли дома, то ли пирамиды —  не понять. Правда, воздух стал прозрачным и чистым, но за строениями  отчетливо виднелась полукруглая граница черноты.
— Все, устал. Давай передохнем. — Ал опустил руку и попытался  присесть на корточки.
Тут же услужливо появился деревянный табурет, и Ал, сам того не хотя, сел на него, Как  только он коснулся  края, табурет исчез. Раздался звучный шлепок, и пренеприятно запахло.
— Фу! — Петр отвернулся, а вонь моментально исчезла.
Ал резво вскочил, стряхивая с рук коричневую жижу.
— Вот это засада. — Петр усмехнулся. — Похоже, нам  долго выбираться придется... — он увернулся от пролетающего  ядра. — Тьфу, зараза! Никак не пойму, что делать. Реагируешь  на них, — появляются, не реагируешь, — все равно появляются...  Эй, вы, как вас там, не надоело еще? — крикнул он, задрав голову.
Мгновенно послышался звон битого стекла, урчание, и огромный кот размером  с доброго слона, сверкая бездонными глазами, стал точить когти о косяк,  уходящий за горизонт, потом мяукнул, и сожрал всю округу подчистую,  оставив Петра и Ала на ровном, как зеркало, полигоне. Тут же появились  маленькие вертлявые артиллеристы с восьмидюймовыми гаубицами и стали  палить друг в друга картечью, но пушки плевались вяло, в основном  по сторонам, и вояки злились.
В руке Ала возникла кривая секира, и движение, последовавшее вслед  за этим, заставило прыгнуть вперед. В самый последний момент Ал успел  зацепиться за одежду и полетел вместе с джинном.
— Ты чего это? — Ал встал, скользнул по поверхности и опять  упал. — Вот незадача, ты куда удираешь?!
Петр внимательно следил за Алом. Руки были пустые.
— Ты убить меня хотел.
— Я?! — изумился Ал.
— А может, и не ты...
— А может, и не ты... — эхо прокатилось в вышине, стократно  повторяя: "Не ты... Не ты... Не ты..."
— Давай бегом вон к той серой полоске, — предложил Ал,  и они, петляя, побежали.
Зеркальные отражения их самих внизу дрыгались и лягались,  не  желая повторять движения своих собратьев. А потом и вовсе  отделились. Дурачась и кривляясь, строили козьи морды, плевались, трясли  друг друга за грудки, снимали штаны и творили непристойности.
У полосы фон сменился на бордово-коричневый, а вместе с ним перед  товарищами появилась овальная чугунная сковородка. Под ней полыхало  пламя. Четверо чертей шурудили кочергами дрова, а пятый бегал по краю  и сталкивал пытающихся вылезти за пределы сковородки грешников. Обходя  иллюзию (а кто знает, может, это и не иллюзия вовсе?), Петр увидел,  что вся сцена быстро сформировалась в фонтан с тугой сверкающей струей,  а в лазоревых волнах плескались русалки, напевая: "Милый Петр,  милый Алик, вы спускайтесь к нам, родные. Мы умоем, ублажим, и немного пошалим..."
— Ал, не поддавайся! — крикнул джинн. — Чем быстрее  мы будем двигаться, тем быстрее вся эта порнография закончится!
Ухватив Ала за руку, он бегом пустился по прямой, вжав голову в плечи  и, стараясь не наступать на многочисленные предметы, появляющиеся под ногами.
И это доблестный джинн рассчитал верно: по мере изменения скорости  глюки появлялись и исчезали в точном соответствии с движением. Точно  так же менялось  освещение декораций, на фоне которых возникали иллюзии.  Запахи тоже претерпевали изменения, и атмосфера — от густой  и тягучей, словно мазут, до естественной.
Препятствие возникло молниеносно в виде длинного и высокого пласта  полупрозрачного льда с замерзшими в нем пузырьками воздуха. Иллюзия  была настолько реальна, что продираясь через нее, путники нешуточно  замерзли. Им открылась опушка леса, а за ней красивый деревянный дом,  охраняемый чудищами. Дверь в дом открылась, выглянула привлекательная  женщина и самым елейным голосом, который только может быть, сказала:
— Все думают, что Любовь ходит по свету. Все об этом думают и  верят. А на самом деле я сижу вот тут взаперти, под охраной  этих непутевых громил, и ничего не знаю. Ни о ком...
Дверь закрылась, иллюзия растаяла. Но не так быстро, как это случалось  раньше.
— Постарайся ни о чем не думать, — вновь повторил Петр,  но тихо.
Реакции на фразу не последовало.
Сбавив темп, они направились по колдобобинам, напоминающим дорогу. Ал  сосредоточенно, а Петр выжидательно, —сюрпризы еще  не закончились. А может, их движение вперед тоже иллюзия. Может это  бесконечный бег по кругу, о котором не упомянул Арес, желая заманить  их в ловушку, что похлеще лепестков Чень-Юня?
— Уф! — Петр ущипнул себя. — Они уже и до моих мозгов  добрались.
— О чем ты подумал? — спросил Ал.
— Что нас Арес подставил.
— А я — что Рок, — он засмеялся. — Да-а...  После этого здесь, второй раз не захочешь появляться.
— Это точно. — Петр приободрился.
Картина в очередной раз изменилась, предоставив скитальцам лицезреть  распадок с журчащим ручьем, собирающимся у ног в живописную заводь  с лилиями. Обходя его справа, Ал споткнулся о настоящий камень. Чертыхнувшись,  Петр успел подхватить его.
— Знак, — философски заметил он. — Или мы сейчас  отсюда выйдем, или останемся насовсем.
— Мрачная перспектива. — Ал присел.
Джинна тронули за плечо. Теряясь в догадках, он обернулся, и увидел...  ВИНГА!!! Петр, аж подпрыгнул от удивления. Сколько лет он  не видел эти добрые и одновременно холодные глаза, умудренные веками,  испытавшими столько побед и поражений.
— Винг, дружище!!! — Петр обнял друга и заплакал.
Победоносный, гладил джинна по голове, похлопывал по плечу, успокаивал.
— Все, Петенька, все уже закончилось. Ты нашел меня... После  стольких сомнений и разочарований, после перипетий и событий...  Все закончилось. Мы вместе, и теперь ничто не сможет разлучить нас...
— Ну и что ж дальше, Винг?.. Я так долго искал тебя... мы искали.  Что нам суждено теперь делать?
— Пойдем, друг, — Винг потянул Петра, — я расскажу  тебе обо всем, что пришлось испытать мне. Зови своего друга, ведь  он друг?
Петр обернулся и увидел расширенные от ужаса и сожаления глаза Ала.
— Петр, — спокойно сказал он, — это не Винг. Это  галлюцинация, — и молча указал на другой берег заводи.
Там, будто в отражении, стоял Петр и сидел Ал. И джинн, воспринимая  себя в двух местах одновременно,  ощущал обе свои  ипостаси.
— Нет!! — рванулся из него, неконтролируемый крик  отчаяния и боли. — Нет!!!
И все встало на свои места.
Распадок выровнялся в дорогу, ручей в кювет, а заводь оказалась  простым указателем: через двести метров вы войдете в долину Маниту-Ками.  И ниже, коряво, было приписано: если пойдете по этой дороге.


Глава 3

Петр присел около полосатого указателя, стараясь утихомирить разбушевавшееся воображение. Ал устроился рядом, вытащил  откуда-то сухую былинку и стал покусывать.
— Я, честно говоря, подумал, что ты с ума сошел, — он щурил  припорошенные серебристой пылью веки. — Если б ты видел выражение  своего лица, Петр...
— Ладно тебе, — джинн обхватил колени. — Представь,  что я испытал. Поиски, метания, выбросы энергии... и вдруг  тебя хлопает по плечу объект твоих, можно сказать, мечтаний... А,  зараза! — Петр шумно выдохнул. — Хорошо-то как, прямо  дома...
— Эх, кабы дома, — Ал наоборот громко вздохнул, —  тогда бы да... Пойдем, что ли?
— Пойдем, старина.
Шагов через триста на пути попалось сучковатое еловое бревно, лежавшее  поперек дороги. Аромат стоял такой, что просто кружилась голова. Ал  примерился, чтобы перепрыгнуть, но передумал и наступил на бревно.
— Эй, ты! Полегче можно?
Призрак от неожиданности присел.
— Ой-ей-ей! Сдурел совсем? А ну, слазь быстро!
Ничего не понимая, Ал слез с бревна. У Петра по лицу пробежала  нервная судорога.
— Ты — фантом? — неуверенно спросил Ал у бревна.
— Сам ты фантом, — голос явно подобрел. — Я —  маниту этого бревна.
Петр про себя повторил фразу.
— А что это такое?
— Не что, а кто. Маниту есть форма одушевленная. Я бы сказал,  что одушевленнее не бывает. Так что правильнее будет звучать так:  "Кто ты какой?"
Ал повторил вопрос с необходимым изменением.
— Я — маниту этого бревна.
Петр захихикал.
— Хорошо, — Ал не растерялся, — кто такой маниту  этого бревна?
— Слушай, ты наверное, человеком был раньше. Только они такие  тупые и неграмотные, что не знают, что у каждой вещи, предмета или  твари есть маниту, то есть дух. Ясно?
Ал аж взвизгнул от удовольствия.
— Так ты не иллюзия? — он отбарабанил чечетку. —  Вот здорово!
— Ну и дурак же ты. Говорят тебе: я — маниту этого бревна.  Елового.
— Можно нам пройти через тебя, маниту елового бревна... пожалуйста?
Голос выразил доброжелательность.
— Отчего же нельзя, можно, если осторожно. Проходи.
Ал легко перебрался через бревно.
— А мне можно? — поддержал игру Петр.
— И тебе можно, — учтиво подтвердил голос.
Петр встал на бревно.
— Маниту, а маниту, может, ты нам короткую дорогу до места, которого  нет подскажешь, а?
Маниту елового бревна, задыхаясь от неимоверной тяжести, ответил:
— Вот этого сделать не могу. Не знаю.
— А кто знает? — джинн слез на сторону Ала.
— Большой Маниту и большая Ками.
— А где их найти? — не унимался Петр.
— Ищите и обрящете.
Сказано было таким тоном, что все дальнейшие расспросы сами собой  отпадали.
— Чего только здесь не насмотришься, — заключил Ал, когда  они проделали не менее десяти тысячь шагов. — Кто бы мог подумать,  что у каждого предмета есть свой дух.
Петр слегка пришел в себя и был готов покопаться в глубинах своих  знаний.
— Это кстати, все с Земли тянется. В свое время мы с... —  он сглотнул, — с Вингом разбирали в подробностях, такие штучки.  Некоторые называют их духами, некоторые — сущностями, а некоторые,  наиболее заумные, — элементалями. На самом же деле все суть  одно и то же. Но этот маниту прав: только люди не предполагают, что  такие вещи реально существуют. — И, покосившись на Ала, добавил: —  Не все, правда. Многие не видят, но знают. А есть и такие, что умудряются  их видеть, общаться и даже получать от этого удовольствие...
— А ты его видел? — перебил Ал.
— Нет, конечно, — как ни в чем не бывало, ответил Петр. —  Сам знаешь, энергии у меня только-только штаны поддерживать...
— О, смотри какой родничок чудесный! — Ал подошел к булькающему  ключу. — Сейчас напьюсь, честное слово, — он протянул  руки к воде.
— Убери свои грязные дрожащие лапы, — жестко сказал женский  голос, казалось, из самого родника.
Ал невольно отдернул  ладони, потом сообразил и, улыбаясь, спросил:
— Маниту этого родника, можно напиться воды?
Голос фыркнул и ответил:
— Ты совсем, что ли спятил, на радостях? Какой же я тебе маниту,  если я, — ками этого родника, женщина то есть, душа. Понял, тупица?
Ал очумело уставился на воду.
— Хорошо, засранка-ками этого родника, можно из тебя напиться?
— Напейся, если хочешь, только оскорблять не надо.
Ал погрузил ладонь вглубь, и родник выпустил небольшой фонтан воды.  Этого вполне хватило, чтобы Ал оказался весь мокрым.
— В следующий раз будешь почтительнее, — голос торжествовал.
Ал молча попил и утерся рукавом. Сзади подошел Петр.
— Уважаемая и досточтимая ками этого родника, не будешь ли ты  так любезна и добра рассказать нам о местонахождении больших Маниту  и Ками, а? — Петр говорил так уважительно, что заподозрить его  в фальши не удалось бы самому великому лингвисту всей вселенной.
— А я не знаю, — последовал лаконичный ответ. — Ищите,  может быть, найдете.
— И на том спасибо. — Петр показал Алу, что можно двигаться  дальше.
— Ты что серьезно надеешься поговорить с этими Маниту-Ками? —  высказал  недоумение призрак.
— А почему бы нет. Это, в конечном счете, лучше, чем просто идти по дороге, которая ведет неизвестно куда.
— Но воин уверял, что именно она выведет нас к бывшему Но, —  возразил Ал.
— А ты уверен, что туда существует только одна дорога? Может  быть, Арес ходил только по одной, может быть, существует еще несколько.  И допускаю тему, что есть короткий путь.
— Ты как всегда, чрезмерно подозрителен. А что, если мы идем по самой короткой дороге? Что  тогда?
— Придем туда, куда нужно, — сказал Петр.
— Логично...
— Тоже мне... философ, — джинн иронично улыбнулся.
— Это не я. — Ал остановился. — Честно, не я.
— Ну, конечно же, не ты, — голос лился сверху, из-под сумеречного  небосвода.
— А кто тогда? — Петр задрал голову.
—  А кого ты хотел слышать?
— Ну... Маниту этого места, наверное, — неуверенно произнес  джинн.
— Правильно будет так. Маниту долины Маниту.
Ал хохотнул.
— А может быть, еще есть Ками долины Ками?
— Конечно, есть, — вторил оттуда женских голос. —  Мы муж и жена долины Маниту-Ками. Очень редко кто хочет говорить с  нами. Мы не против общения, правда,  Маниту?
— Правда, — согласился мужской голос. - А вы с Земли.  Вот этот, который с длинным носом — точно.
— Это я, что ли? — Ал скосил глаза на переносицу и потрогал  ее рукой.
— Ты, ты. Больно невежливый. А другой очень милый.
— К Петру подкатился круглый теплый камень и застыл около ног.
— Маниту этого камня благоволит к тебе, и разрешает на нем посидеть,  пока будет длиться наша беседа.
Петр сел.
— А я? — Ал посмотрел вокруг.
Сверху послышалось невнятное шептание, и женский голос сказал:
— Хорошо, землянин. Мы уговорили ками толстой ветки, чтобы  она на время стала благоволить к тебе.
Тут же с ближайшего дерева отломилась корявая ветка, и упала  сзади Ала.
— Садись, — донеслось с ее стороны.
Ал соизволил послушаться.
— Ну-с, спрашивайте, — предложил мужской голос.
Друзья переглянулись.
— Скажите нам, уважаемые Маниту и Ками, существует ли короткая  дорога через ваше... как бы сказать...
— Царство, — подсказал женский голос.
— ...царство, к месту, которого нет?
Небеса несколько секунд хранили глубокомысленное молчание, а потом  отозвались громким заливистым смехом.
— Ну, ты и рассмешил, землянин!.. — не успокаивался мужской  голос. — Да еще к тому же два раза.
— Это чем же, интересно знать?
— Ну... Во-первых, как может быть место, которого нет, а, во-вторых,  какая к нему может вести дорога, если его нет, а?..
Женский смешок тут же подавился, будто его заткнули рукой.
— Подожди смеяться, уважаемый, — вступился Петр, облокотившись  одной рукой на колено, а другой подбоченившись. — Ведь согласно  вашему правилу, маниту и ками есть у всего, что нас окружает, правильно?
— Да вообще-то, — голос насторожился, ожидая подвоха но,  не понимая, с какой стороны.
— Так да, или вообще-то?
— Что за нелепые вопросы! Конечно, маниту и ками есть у всего,  что нас окружает.
— Тогда можно предположить, что маниту и ками есть и у места,  которого нет, правда? И уж тем более у дороги, которая ведет туда, —  джинн улыбнулся.
Ал поднял вверх большой палец правой руки. Некоторое время стояла  гробовая тишина.
— Маниту и ками есть у каждого предмета или вещи, но только в  пределах этой долины Маниту-Ками. Вот! — в женском голосе чувствовались  торжествующие интонации.
— Да, конечно, все так. — Петр как бы принял поражение. —  Но ведь есть и другие царства и долины, где обитают маниту и ками,  о которых вы, — он ткнул пальцем вверх, — просто не знаете.
На этот раз тишина стояла долго.
— Хорошо, мудрый маниту. Я покажу тебе эту дорогу.
Петр встал, и раскланялся.
— Ну?
— Ты должен пообещать, что никому не расскажешь о нашем разговоре  и взять точно такое же обещание с землянина.
— Я его даю. — Петр подмигнул Алу.
— А я его забираю. — подтвердил Ал.
— Ну что ж, счастливого пути.
— Э! А дорогу-то покажи!
— А вы на ней стоите, — спокойно произнес женский голос.
— Это что, самая короткая? — Петр почти не ожидал такой  развязки.
— Да.
— Из всех?
— Она здесь всего одна. Соответственно ее можно считать и самой  короткой.
— Тьфу! — джинн сел.
— А она ведет до вышеупомянутого места? — Ал уже предвидел  ответ.
— Землянин, ну скажи, откуда нам знать, куда она ведет за пределами  нашей долины?!
Ал немного подумал, мрачнея, но как только нужная мысль сформировалась,  просветлел.
— А не кажется ли вам, Маниту и Ками этой долины, что было бы  э... слегка не добросовестно сначала потребовать обещание, а потом  сказать заведомо известный и более того, не совсем устраивающий нас  ответ?
— Первого было бы достаточно, — сквозь зубы процедил Петр  Алу, — зачем про не устраивающий ответ...
— Тихо, — ответил Ал, — я сам знаю.
— Нет ничего недобросовестного в собственных,  так сказать, владениях. Издержки спора. Кто-то проигрывает, кто-то  выигрывает...
— То есть получается, что мы как бы спорили? — усилил напор  в голосе призрак.
— Похоже, что так.
— А как же насчет беседы, а?
Молчание.
— Поскольку вы, предлагая взамен услуги беседу, превратили ее  в спор, тем самым, нарушив естественный ход событий, то мы оставляем  за собой право, памятуя ваше действие, трепать везде и всюду о том,  что мы здесь видели и слышали. Да, Петр?
— Но так нечестно! — возопили оба голоса.
— Спор? — спросил призрак.
— Нет! — снова в один голос.
— Дорога одна? — спросил Петр.
— Да.
— После вашего царства — что?
— Это точно неизвестно, но там не то, что вас интересует. Маниту  дороги может подтвердить, — сразу же заверил голос.
— А что?
— Мудрый маниту, мы правда не имеем выхода за границу своего  царства, и все знаем только от случайных путников, проходящих среди  нас. А их было не так уж и много, и их сведения весьма противоречивы.
— Например?
— Тут даже и примеров нельзя привести. Там что-то ирреальное,  не поддающиеся структуре описания.
— Там люди? Призраки? Фантомы? Черти?
— И да, и нет... Я не знаю, — женский голос выражал полное  замешательство.
— Скажем так, — вмешался Маниту, — там абсолютно  все, что интересует вас, но то, что совсем не нужно нам.
— Гениально, — заключил Ал. — Ладно, великие духи,  прощевайте. Может, когда и свидимся.
Голоса пошептались немного и сказали:
— Будем надеяться, что нет.
— И на том спасибо. Маниту этой дороги, можно по тебе идти?
— Конечно, можно, идите.
Ал смахнул влагу со щек и, помахав рукой небесам, поспешил вслед за  джинном.
— Петенька, братка, я... ну... у меня такое настроение, что  прямо не знаю. Просто подъем какой-то. Как ты думаешь, к чему это?
— Все это очень-очень просто, Ал. Здесь, сам понимаешь, нет определения  к добру или к худу. Вопрос в другом... Я про себя кумекаю, что,  наверное, закончится скоро все это... — он вдруг остро, почти  самым кончиком своего мышления осознал, КАК скоро.
— И что же потом будет? — Алик спросил скорее у себя.
— А этого никто не может знать, пока не наступит потом. Это же  просто.
— Просто то, что очевидно.
— Это из области логики, а мы, как видишь, находимся в условиях,  где действует фиг знает какая логика. Свалка она и есть Свалка.
— Может быть, ты и прав...
— А здесь не требуется быть правым или левым. Тут место действия  и треп абсолютно лишний...
— Помолчим? — предложил Ал.
Петр пожал плечами.


Глава 4

Волны томно вздыхали и нашептывали дремлющему берегу что-то  сокровенно-интимное. Ветки сосен, усыпанные острыми изумрудами, одобрительно  позванивали, касаясь пальцами лазоревых облаков, неожиданно появившихся  в серой дымке Сумерек. Туман, просачиваясь сквозь деревья, слоился  по густой траве и ближе к песчаному пляжу растворялся в нереальной  для этого мира чистоте густого темного воздуха. На берегу расположились  два одинаковых строения, уютно огороженные невысоким сетчатым забором-загородкой,  по обе стороны которого рассыпались огромные незабудки, игриво подмигивая,  ошарашенным путникам. И Ал и Петр, после стольких испытаний, сомнений,  тревог, были готовы на всякие неожиданности, но чтобы увидеть такое...  Земное умиротворенное спокойствие, уверенную в себе величественность  природы, маленький кусочек давно исчезнувшей мечты, изредка навещающий  в ностальгических видениях. Наверное, это было выше всяких сил. И  словно в далеком, может быть, никогда не существующем детстве, Ал,  всплеснув руками, кинулся к цветочной клумбе и всем телом рухнул в  пахучие одурманивающие цветы.
— Незабудки мять воспрещается! Встаньте немедленно и поправьте  каждый цветок! — голос, прервавший романтический настрой, раздался  из середины клумбы.
Петр оглянулся.
— Простите, пожалуйста, глубокоуважаемая ками, но мы никоим образом  не хотели причинить вам неприятности, — понимающе кивая головой,  сказал он, — просто мы очарованы красотой вашей...
— Это еще не повод, — прервал голос, — чтобы так  варварски портить труд многих поколений лечащихся здесь пациентов.  Вы кто — тихие или буйные?
Петр, подготовив достойный и вежливый ответ, насторожился. Что-то  было, то ли в вопросе, то ли в интонации. Прозондировав местность,  он обнаружил человека в полосатой байковой пижаме, прячущегося в цветах  по другую сторону забора.
— Ты кто? — подозрительно спросил джинн.
— Роджер, — охотно отозвался человек. — Из восемнадцатой  палаты.
— Какой еще Роджер?
— Железный, конечно. А ты?
— Джинн, Петя.
— А этот? — он указал на вертящего головой Ала.
— Призрак, Алик.
— Вы, из какой Тени?..
— Роджер! — окликнул его кто-то невдалеке. — На завтрак!
Роджер, забыв, про свой вопрос, приставил палец к губам и спрятал лицо в цветах. Но ищущий его человек в желтом халате сразу  направился к тому месту, где торчал полосатый зад.
— Опять подкоп роешь? — укоризненно спросил он. —  Пойдем, а то там Гарри и Роберт без тебя есть, не садятся.
— Какой такой подкоп?! — возмутился Роджер, пряча за спиной  детский совок. — Да если бы я хотел, то в мгновение ока... —  он запнулся, заметив взгляд обладателя желтого халата, и спокойно  закончил, указывая на забор: — Я этим цветы мять не давал.
— Сам бы поменьше клумбы портил, — его собеседник посмотрел  на путников. — Вы вроде не наши, — он нажал пальцем себе  на глаз, — вроде не галлюцинация. Транзитом? — по-деловому  осведомился он.
— Да так, путешествуем. — Петр что-то судорожно обдумывал. —  Как нам выйти из кольца, не подскажите?
— А откуда вы идете?
— Оттуда. — Петр указал.
— Значит, вам через водохранилище. Идите на берег, там кого-нибудь  попросите переправить. Пошли, Роджер, — он взял под руку "полосатого",  и они ушли в сторону строений.
Петр с грустью посмотрел за забор и пошел к озеру. Ал, оглядываясь,  направился следом. Когда джинн в третий раз глубоко и проникновенно  вздохнул, призрак не выдержал.
— Что с тобой, Петя? Чего загрустил?
— Мы опять в иллюзиях, Ал. Правда, в приятных.
Ал, держа в руках цветок, улыбнулся.
— Ты ошиба-а-ешься. Незабудки реальные, хотя и большие.
— А ты знаешь, что это за дома?
— Не-а.
— Это... санаторий.
— Ну и что здесь такого?
— Ты не понял. Не санаторий, а САНАТОРИЙ! Психушка, в которой  я лечился, когда был человеком.
—  Да ну! — Ала осенило. — А озеро там было?
— Нет, конечно. Но остальное... и местность и корпуса, и двор...
— Я знаю, что это такое, — помолчав, Ал указал на озеро.
— ???
— Вуокса.
— Да ну! — Петр встал у самой воды. — То есть мы  попали в прошлое... В наше прошлое... Слушай, может, знакомых  встретим? — джинн неожиданно улыбнулся.
— Вон этих случайно не знаешь? — поддержал призрак.
Стоя на коленках, так, что вода едва доходила до живота, две совершенно  голые сущности сосредоточенно дули в бумажные паруса самодельных,  выструганных из щепок, игрушечных лодок. Корабли то и дело опрокидывались,  не желая плыть туда, куда хотели их капитаны. Очевидно, им надоело  заниматься этим серьезным делом, ибо дружно встали и пошли по  берегу.
Лодочки, почувствовав свободу, тут же поймали течение и скрылись за  тростником. Но сущности этого не увидели, поскольку заметили странного  вида путников.
— Андрюха, — обратилась одна к другой, — а мы вообще,  где?
— Не знаю, — ответил тот, к которому обращались, — давай у них спросим.
— Спроси.
— Ребята, мы где? — серьезно спросил Андрей. И тише добавил: —  Слушай, это не ребята...
— В Сумерках, — пожал плечами Ал.
Андрей посмотрел на небо.
— Странно... Вроде день в разгаре... — Игорек, а где  наша одежда?
— В палатке, — Игорь кивнул на лес, но ничего кроме пустых  бутылок и тетрадки с положенной на нее ручкой, не обнаружил. —  Хм... А вот где палатка?
— И Аленки с Иришкой что-то не видно...
Андрей подумал, осмотрел путников, берег, тростник.
— Мужики, вы кто?
— Я — Петр, — привычно отозвался джинн, — а  он — Ал.
Игорь и Андрей переглянулись.
— Ты хочешь сказать, что ты... джинн???
— Бывший.
— ...А ты — привидение?!!
— Призрак, — поправил Ал, — тоже в прошлом. Не подскажешь,  как нам...
— Погоди, погоди, — Игорь повернулся к Андрею, —  давай сначала. — Что мы вчера делали?
— Как всегда. — Андрей стал вспоминать. - Вышли из электрички, —  выпили, потом лодки взяли — обмыли. На середине Вуоксы  остановились, купались, потом согрелись. К берегу подошли, костер  развели, палатку поставили. Девчонки ужин приготовили... Ну, под  закусочку, того... опорожнили. Песни попели, пошли искупаться,  а дальше... — взгляд Андрея опустился на тетрадь, —  а дальше пошли роман писать.
— Написали? — подозрительно спросил Игорек.
— Написали, — убежденно признался Андрей, показывая на  пустые бутылки. — У нас же еще оставалось.
— А чего написали?
— Не помню, — честно признался Андрюха, — надо посмотреть.
Они заглянули в последние листы и принялись разбирать каракули.  Петр и Ал, все более заинтересованно, прислушивались, и, когда горе -писатели  дошли до места, где на берегу появились две голые сущности, повествование  закончилось.
— Все. — Андрей уставился на чистый лист.
— Это мы про себя, что ли, "сущности"? — Игорь состроил  гримасу. — Перебрали мы вчера.
— А может, наоборот. — Андрей взял ручку. — Пошли  обратно?
— С этими что делать? — Игорь кивнул на друзей.
— Потом решим. Нас, наверное, заждались уже.
И тут Петр не выдержал. Он протянул руку и схватил Игоря за плечо.
— Ал, строй пентаграмму. Мы сейчас разберемся с этими... этими... —  он так и не нашел эпитета, чтобы выразить свои чувства.
Ал , уверенно соединил линии в правильный шестиугольник, и произнес  нужные слова.
— Доигрались, ребятки, — Петр опустил плечо «сущности», — сейчас  вы нам все расскажите. Или я, честное слово, распылю вас на все стороны  света и даже воспоминаний не оставлю.
— Да брось ты, Петя, — Игорь махнул, — ничего ты  нам не сделаешь. А распылиться мы и сами можем. — Он взял у  Андрея ручку и написал:
"В то же мгновение Игорь исчез, не оставив после себя воспоминаний", —  и... пропал.
Андрей подхватил падающую ручку и быстро продолжил:
"Но через сорок секунд появился с полной бутылкой рябиновой настойки  на коньяке в правой руке", — и поставил многоточие.
Ровно через сорок секунд после исчезновения Игорь материализовался,  даже не сгущая воздух. Он сосредоточенно посмотрел на бутылку, потрогал  винтовую пробку и обратился к Андрею:
— А про бутерброды ты ничего не написал?
— Забыл...
— Ничего, давай по глоточку, прямо так. Дальше видно будет.
— А если я у вас ручку отниму? — Петр хитро улыбнулся,  но глаза недобро поблескивали.
— Андрей, напиши, чтобы он заткнулся минут на пять, а, —  возмутился Игорь, отворачивая пробку. — Мешает ведь...
— Пускай поговорит. — Андрей подмигнул Петру и сказал сидящему  за пентаграммой Алу. — Иди к нам. Здесь твои линии ничего не  значат... Вы, мужики, на нас не сердитесь, может быть, все еще хорошо  будет. Мы, правда, и сами не знаем, как. — Он принял початую  бутылку и приложился к горлышку, потом вытер губы ладонью и продолжил: —  Чего вам, в конце концов, не нравится? Ходите, гуляете, веселитесь.  То рождаетесь, то умираете... Не то, что мы. Сидим, только за вами  записываем. Бывает, приврем, конечно, но без этого никак нельзя...
— Что вы вообще хотите от нас? — Петр припомнил все пережитое, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться. — Зачем  все эти суициды, Апокалипсисы, Свалки, побери вас все демоны Тьмы?!  Вы хоть сами-то понимаете?..
— Не-а, не понимаем, — Игорь стал серьезнее. — А по-другому не можем. Мы же в себе разбираемся. Может быть, и нас  кто-нибудь придумал, сидит себе в тридесятом измерении  и строчит... Вот, может быть, ты нас придумал, — он указал  на Петра, — или тебе сон такой снится. Хочешь, — проснешься  у себя в санатории, или в коровнике, около котла, словно ничего и не  было?.. Ведь если честно, — не хочешь! Сроднился ты со своей  судьбой. Будешь  сидеть с дергающимся лицом, — и сюда охота,  и мамка не пускает!.. А ты, Алик, хочешь просто примешь ванну без  всяких суицидов и остаток жизни посвятишь своему  дару —рожать Черное и Белое? Ведь не выдержишь, —  повесишься!.. Так что, мужики, вам направо, нам налево. Без взаимных обид... Мы вообще можем все это сжечь. А хотите, —  вам подарим? Вершите свою судьбу, а?..
Петр и Ал молчали. Легко быть сильным или слабым. Легко проклинать. Можно временами  жаловаться, можно добиваться чего-то собственными усилиями.  Но взять чистый лист и и начертать на нем СВОЮ СУДЬБУ, расставляя  все знаки препинания, зная, что это — ВСЕ! Это границы, за  которые ты уже никогда не выйдешь... Пожалуй, на такое решится не  всякий, если вообще найдется. Кажется, как просто: "Они прожили  долго и счастливо до самой..." Долго — как? Что значит  счастье для каждого из них? Прожили — где? И главное —  зачем??? И та, что обозначена многоточием, — какая?.. Пожалуй, если находятся чудаки, которые  по одним им понятным причинам держат нити чужой судьбы в своих руках,  то... Господи, дай им здоровья и, побольше здравомыслия! Ведь, наверняка,  их судьбы тоже кто-то контролирует. И действительно, почему не мы?  Что мы знаем о себе?
Должно быть, нечто подобное промелькнуло в сознании путников, и Петр,  посмотрев в глаза писателей, обнял их и, уже поворачиваясь, тихо посоветовал:
— Вы, ребята, пейте поменьше, хорошо?
— Да мы и так уже, почти не пьем, — Андрей снова приложился. —  Но знаешь, за тобой побегаешь, — крыша протекать начинает.
— У кого здесь проблемы с крышей? — все четверо не заметили,  как к ним подошел санитар из санатория, высматривающий лодку, медленно  подходящую к пляжу. — Я так понял из вашей беседы, что вы двое, —  он показал на Андрея и Игоря, — писатели.
— Начинающие, — скромно ответил Игорь.
— Вот и хорошо, вот и замечательно, просто славненько. У нас  скоро обед, часа через два, сейчас Карлоса подождем и, милости прошу.  Пижамки получите, палату отдельную. По вам чувствуется, — заслужили.
Писатели переглянулись.
— Этого ты придумал? — Игорь подозрительно посмотрел на  Андрея.
Тот заглянул в тетрадь.
— Его вообще нет в романе.
— Конечно, нет, — обрадовался санитар в желтом. —  Вы не волнуйтесь. Все, кто сюда попадает, сначала волнуются, а потом  выгонять будешь, — не уйдут. Это же ваш мир. Хочешь, — пиши,  хочешь, — не пиши. И по рюмочке всегда найдется и закусить. Или  вы марихуану предпочитаете?
— А по рюмочке всегда — это как? — насторожились  писатели.
— По мере необходимости, — торжественно сказал санитар. - И по разумным нормам употребления.
— Нас вообще-то жены ждут. И работа, — как-то рассеянно  протянул Игорь.
— Никаких проблем. Надо — и вы там. Захотелось —  вы к нам. Всегда рады. И место навечно за вами закрепляется и уход  соответствующий. В общем, — мечта.
— Пойдем посмотрим, что ли? — Андрей взглянул на Игоря. —  Так, чтобы роман дописать, и обратно, в настоящий мир.
— Попробуем... Надо хоть этих на другой берег переправить...
— Все будет в лучшем виде. — Санитар сложил ладони рупором  и крикнул: — Карлитос!
— Эге-гей! — отозвались с лодки.
— Переправь этих двоих на тот берег, поближе к сатори.
— Сейчас, причалю, — лодка приближалась.
— Вот видите, все будет нормально, — санитар, подхватив  под руку Андрея с письменными принадлежностями и Игоря с бутылкой,  направился вместе с ними в сторону санатория.
По дороге он травил байки из жизни пациентов, и писатели смеялись, поочередно  отпивая из бутылки. Уже у самых ворот Игорь остановился, ударив  себя ладонью по лбу, сказал:
— Андрюшка, не забудь написать, чтобы они нас забыли. Напрочь.
— Сейчас, — Андрей присел на корточки, и что-то быстро записал  в тетради...
Петр и Ал, выйдя на пляж, увидели лодку с одиноким рыбаком. Оттолкнув  ногой, пустую бутылку, Ал улыбнулся, вспомнив свои успехи в ловле рыбы,  и обратился к гребцу:
— Вы здесь живете?
— Да, недалеко, — хмуро подтвердил рыбак.
— Вы не переправите нас на тот берег?
— Переправлю. Только рыбу сначала отнесу. Мне все равно туда  возвращаться — вирши стоят уже два дня.
— А как вас зовут? — Ал улыбался все шире и шире, что-то  вспоминая.
— Обыкновенно. Карлос. — Ответил рыбак и, подняв ведро,  наполненное окунями, пошел к строениям.
Через час они уже были на середине озера. Вдалеке, за деревьями, таинственно  и пугающе колыхалась серая стена сатори.


Глава 5

Как и прежде, то ли день-два назад, то ли два-три столетия,  а кто знает, может, и все тысячелетие прошло, Петр и Ал шли. Останавливались,  чтобы осмотреться,  подтянуть пояса, и опять шли  туда, где все должно закончиться. Где злобный Чень-Юнь  растянулся во временном облаке взорвавшегося снаряда. Где Соломоново  кольцо, несущее заклятье и власть, где площадка бывшего Но...
Грунтовое полотно под ногами, шириной метра три, изредка петляло, подтрунивая над странниками.
Их сандалии давно уже стерлись о Сумеречные земли и теперь на лодыжках  болтались кольца ремешков, словно символические кандалы, напоминая, что путь продолжается  и не видно ему конца и края...
— Судя по всему, сейчас нас должны ожидать нирвана и сатори, —  провозгласил Ал, памятуя наставления Ареса. — Вторая половина  кольца.
— Подготовимся. —  Петр понимал:  Надо собраться, сжать всю имеющуюся волю и двигаться.
Глаза и кончики ушей  путников слегка пощипывало, будто при очень  низкой температуре. Голова  гудела, и руки чесались.
— Ничего не понимаю, — Ал яростно шкрябал затылок, —  где это сатори, так его!..
Петр, отчаянно потирая друг о друга ладони, тихо ворчал:
— Ты думаешь, я чего-нибудь понимаю?! Как будто мы, не из одного  теста сделаны. Я  доходился, до того, что начал провалы в памяти  обнаруживать: тут помню, тут не помню, а там что-то смутное, но совсем  непонятное... — он почесал плечи. — О! Вспомнил! —  джинн ткнул себя в лоб.  — Нам же воин объяснил, что вторая половина будет не такой, как первая.  Она только напомнит о себе. Елки-палки, можно же самому догадаться  было, что два раза сатори не испытать!..
Ал перестал чесаться.
— Правильно, вторая половина только напомнит о себе. Как это мы забыли?..
— То ли глупею, то ли умнею... — разглагольствовал Петр, —  чувствую, то легкие пощипывания, то мягкие толчки, то несильные  уколы.
Вскоре серая дымка сменилась на белую и, следом, в полупрозрачную желтую.
Вторая часть нирваны была теплой, приятной. Можно сказать, сказочной,  навевающей легкую меланхолическую грусть. Она не пыталась  растворить в себе, а просто не давала сосредоточиться. В таком состоянии хорошо предаваться светлым фантазиям, или расслабляться.
Без слов, друзья прошли этот участок Сумерек. Может, наступил  момент в их скитаниях, когда слова не могут передать  истинной сути. О чем говорить, если   мечты обратились в реальность, а  самые сладкие иллюзии,  все равно останутся иллюзиями...
Всадник вынырнул справа, как будто соткался из серых ниточек пространства,  и, уверенно пройдя перед Петром и Алом, испарился,  пустив  фонтанчик тумана.
Следом за ним появился второй, третий, четвертый... Они появлялись  и исчезали. И  становилось ясно, что  власть нирваны и сатори заканчивалась.
Сумеречные призраки появились все разом,  возвышаясь вдоль дороги,  и лишь один, самый грозный и величественный, стоял на пути. Жеребец  под ним фыркал, косил глазом и скалил зубы.
— Кто такие, откуда, куда идете? — Раздалось из-под стального забрала.
Петр выступил вперед, прикрывая плечом Ала, и замер.
— Я спрашиваю: кто, откуда и куда? — повторил Сумеречный  призрак,  не изменив интонации.
Петр, сконцентрировался, пробуя просканировать всадника,  но наткнулся на мощную преграду, — минимум третий барьер защиты.  И тут же, ощутил ответное любопытство...  У него пока хватало сил удерживать волны. Призрак ждал ответа.
— Послушай, наездник, мы совершенно мирные созданья и ничего  от вас не хотим. Наше единственное желание —  идти вперед , как можно быстрее. Почему бы нам, не разойтись, по-хорошему?
— Мирные созданья сидят у себя дома, а не шастают по чужой территории.  Я повторяю вопрос...
— Хорошо, хорошо, — поднял руку Ал, — давайте не  будем препираться из-за таких пустяков. Это Петр, могущественный джинн,  а я — Ал, что был свободным  призраком и смог, объединившись с другими, создать Но.
Конь под всадником всхрапнул.
— Я слышал о таком. Но это не дает вам права находиться здесь.
— Да чего ты еще им объясняешь?! – Петр рассердился. — Мы не ищем проблем. Я — джинн!
Всадник натянул поводья так, что конь чуть не встал на дыбы.
— Ну и что, — последовал невозмутимый ответ
— А вот что. Если я выйду из-под контроля, то в ваших  жестяных коробках вместо Сумеречных призраков может оказаться пепел!..
Раздался стальной смех.
— Джинн... Могущественный джинн... Ты посмотри на нас, прежде,  чем хвастаться своей силой. Мы —ученики  учеников великого и непревзойденного Озэна. Кто может противостоять  нам?!
— Я, — ученик Винга!
— Ну и что дальше? Ты один, ослабленный и вымотанный.  Чтобы это понять, не надо  особо напрягаться. Что ты можешь противопоставить  нам, многочисленным и отрешенным?
 Петр,  начал осознавать, что он перед ними - изможденный путник, находящийся во владениях грозных Сумеречных всадников, задающих вопросы.
В разговор снова вступил Ал.
— Прошу минуту внимания. Я говорил, что мы здесь  не по своей нужде. Вы могли бы помочь нам.
— Как и зачем?
— Совсем недалеко отсюда, есть временной гриб,  который скоро должен растаять. Там сидит  Чень-Юнь, который стать главным на всей Свалке. Мы направляемся туда, чтобы... задать   пару вопросов, и кое-что вернуть.
Всадник окинул взором своих собратьев.
— Допустим, я верю тебе. При этом условии мы сами накажем  Чень-Юня. Но если его там нет...
— Ал взглянул на Петра.
— Мы согласны.
Всадник в первый раз усмехнулся.
— Что еще, движет вами, незваные гости? Не пытайтесь  скрывать, не получится.
— Там, по моим предположениям, должен быть Винг, — помедлив, сказал Петр.
— Неужели? — удивление проскользнуло  в тоне всадника.
— Может быть, я ошибаюсь.
— Следуйте за нами.
Сколько времени они шли - неизвестно.  Только ритмичные шаги и звон доспехов, вперемежку с конским храпом отмеряли путь. Нельзя сказать, что Петр и Ал почувствовали радость,  когда увидели серо-молочный временной гриб.
Проводники остановились, и  первый, не оборачиваясь, уточнил:
— Здесь Чень-Юнь?
Петр молча кивнул.
— За счет чего образовалась эта временная субстанция?
— Взорвался снаряд из Крона, соединенного с несколькими божками  сна, — пояснил Ал.
— И как вы хотели его пробить? — спросил всадник с  сарказмом.
— Надо сконцентрировать обратно в пучок, — вставил  Петр.
— Энергетическое воздействие и пентаграмма, — подтвердил  Ал.
Казалось, всадник призадумался.
— Не думаю, — он жестом что-то показал остальным. —  Здесь гораздо сложнее.
Сумеречные призраки окружили гриб и, выкрикивая гортанные заклятия, творили непонятные  вещи. Они то приближались к силуэту временного взрыва, то отдалялись  от него без всякой синхронности и слаженности. Потом и вовсе спешились,  отпустив коней. Затем сняли доспехи, сложив  отдельными кучами.
Петр, восхищаясь количеством  энергии, бурлившей возле бывшего Но,  упивался ее огромными  дозами. Субстанция  колыхалась,  сжималась и вибрировала, но оставалась целой. После многих попыток стало ясно, что у них ничего не получится.
Неожиданно для всех, взбудораженный  и мокрый от пота Ал, упал на колени и, вознеся руки, закричал в темно-синие небеса:
— Где ты есть, всемогущий и вездесущий?!!
Всадники, все, как один, обернулись.
Петр, раскрыв от удивления рот, замер с  закинутыми за голову руками.
И небеса   р а з в е р з л и с ь. Блеснула  треугольная молния, поджигая края небосвода, и все застыли, чувствуя, как сверху спускается  НЕЧТО.
Временной гриб дрогнул, сворачиваясь, молния сверкнула еще раз, и  все поглотила темнота. Но через миг со всех сторон заструился приятный  голубоватый свет: тихий и успокаивающий. На месте гриба возвышалось  молодое деревце с яркими зелеными листочками, а  под ним сидел Чень-Юнь. В одной руке он сжимал сосуд из красной глины,  а в другой матово поблескивало кольцо.


Глава 6

Для Чень-Юня, просто не существовало времени, которое затратили  Ал и Петр для блуждания по Свету и приключения в Сумерках. Он, несколько мгновений назад, вырвал из-под корней дерева сосуд с  вложенным в него кольцом Соломона. И самый мрачный и безобразный из  властителей Тьмы находился под одурманивающим впечатлением. Кольцо, которое он держал, давало ему право на все.
После эйфории Чень-Юнь наконец заметил всадников. Быстро надев  кольцо, на палец, он вскинул руку вверх и воскликнул:
— Первого из вас, кто посмеет шевельнуться, постигнет самая ужасная  кара, какую можно  представить!
Всадники безмолвствовали.
— Чень-Юнь, нам нужен, только Винг. — Петр дружелюбно вытянул  вперед руки. — Отдай  его, и мы с Алом уйдем, не причинив  никому вреда. Я обещаю...
— Ха-ха-ха! Вот ты, джинн, как раз и будешь этим первым!.. —  отбросив сосуд, Чень-Юнь повернул кольцо и, самодовольно скалясь,  произнес: — Силами повелителя джиннов, заклинаю...
Сорвавшаяся с небес третья голубовато-пурпурная молния остановилась  над Чень-Юнем и, осветив его изнутри, распылила без остатка, не дав  договорить.
Кольцо, покачиваясь, спокойно и непринужденно опустилось на сосуд,  который, расплавляясь в черную булькающую массу, выпустил сознание  заточенного джинна. Винг, впитывая все имеющиеся в округе кольца и  купола энергии, взвился вверх. Но наткнувшись на опускающиеся обрывки  неба, рухнул под ноги, разом потерявших невозмутимость и спокойствие,  Сумеречных всадников.
И тут возник ГОЛОС. Неслышимый,  звучащий в каждом, кто находился   на месте бывшего пристанища. И он разом погасил  изумление,  сомнение, и недосказанность.
"Не приходи ко мне с грязными помыслами и не зови меня, жаждущий  власти..."
Вслушиваясь в немой поток, кони падали навзничь, и всадники опускались  на колени, простирая длани по Сумеречной земле. Джинны, окаменели.  Призраки, наполнявшие Ала, покинули его и тоже застыли.
"...Я долго ждал тебя", — голос обрел свечение, и  каждый  по-новому взглянул внутрь себя, надеясь, что слова  относятся именно к нему.
"Ал, — продолжил голос, — Ал-л-л..."
Одинокий призрак поднял голову. "Зачем я тебе, Рок?!" —  промелькнуло в его воспаленном сознании.
"Я — Дух этой Свалки. Ты — ее тело. Войди в меня,  вечный странник."
Ал приподнялся на одно колено, затем встал, расправил плечи и сделал  первый шаг вперед. Свечение ответило шагом навстречу.
Второй... и сияние осторожно, лелея и любя, коснулось его.  Ал оглянулся, посмотрел на Петра, бросившегося в порыве эмоций к нему,  на Винга, обхватившего рвущегося друга и, высоко подняв голову, окончательно  слился со свечением.
Положив правую, искрящуюся ослепительным белым светом ладонь на левую,  матово-черную, Ал расставил ноги и, отбрасывая на все немыслимые  тени, медленно закружился.
— А-а-а-л-л-л!!! — закричал Петр, чувствуя, как круговорот  Духа и бывшего призрака закручивает его в воронку чистейшей энергии.
Сумеречные всадники тысячекратным эхом вторили ему:
— Ал-л... Ал-л... Ал-л... Ал-л... Ал-л...
Винг вступил в этот круговорот, втягивая за собой всадников. Жеребцы, воссоединяясь со своими хозяевами, пополняли вихрь,  наэлектризовывая замкнутое пространство, по касательной,  захватившее нирвану.
Притянутая величественной и грозной силой, она забурлила, завертелась  волчком, вовлекая в движение сатори, откликнувшееся гениальнейшими мыслями, витающими в натянутом и дрожащем  пространстве. Смерч взорвался, стремясь притянуть иллюзорность форм  наполненных духами прошлого и будущего, забывших  свое название и предназначение.
Ужасы темноты, прорывая границы, сливались с созданиями Света, и успокаивающий  нектар богов опрокинулся из чаши на Тьму, смешав все воедино. Пустые  одежды веселыми искорками соприкоснулись с телом изначального, прорвали  зыбкие грани резервации, перемешивая всех обитателей  Свалки в кружении замирающей Памяти.
Свет, прорвав кокон пространства, расправил крылья Вселенской бабочки  и озарил все, ранее не освещаемое. Трепетание ветра породило Жизнь,  в бывшем безмолвии, и... все замерло.
Тонкие струи жизни, соединяясь  в круг, потекли в глубь себя. Туда, где на светлом фоне зловеще мерцала  черная точка.
Ее тень, увеличиваясь, за счет пустоты, не  содержащей НИЧЕГО, что было до ее возникновения, ловило Смерть прошлого,  рухнувшую в безмолвие.
Разрыв единства... Хаос Гармонии... Какофония беспамятства...
Ветер тления гасит свет черноты, озаряя неназываемое.
И во всем этом звучат слова:

ДА БУДЕТ СВЕТ.

И СТАЛ СВЕТ.

Черные дыры освещаются вспышками. Потоки жизни, еще не имеющие названия,  взрывают гармонию мрака, наполняя свечением пустое пространство. Разлетаясь  на биллионы световых циклов, начинают отсчитывать мгновения Вечности.  Крапинками на темном фоне сияют туманности, собирая  вокруг себя энергию жизни, чтоб, уплотнившись, возродить  источник, заполняющий безмолвие, эхом изначальных слов...
Младенец, вставший на ноги и сделавший первый шаг, глубоко вдохнул  и на выдохе изгнал все чужеродное из себя.
Петр и Винг, прорываясь сквозь немыслимые барьеры, теряя друг друга на миллионы лет, казавшиеся  им мгновениями, мчались в пространстве. Наполняясь разрушением и созиданием, при входе в свою  Вселенную, в последний раз увидели спокойный взор, создавшего и нашедшего пристанище в самом  себе Ала.
Не было горечи расставания. Не было слез и прощания.
Ничего не было.
Петр пришел в себя под жгучими лучами Альдебарана.
"Винг... Винг..." — взывал он, осознавая, что друг  где-то рядом, поблизости. И только у Тау- кита,  Петр ясно и понял, что никогда не увидит Винга таким,  каким  привык видеть.
И сам он больше никогда не станет тем, кем  был.

                ЭПИЛОГ

Холод... Он повсюду... Он поднимается над многометровой  толщей льда, и на крыльях смерча летит по  планете,  затерянной и покинутой. Он — единственный властелин, диктующий   законы на некогда цветущей и благоухающей Земле. Ничто не противоречит  ему, — ни слабый свет коллапсирующей звезды, ни заваленные снегом  пещеры в еще сохранившихся горах, ни бледное свечение Мыслящего Облака,  скользящего по Галактической спирали к центру Вселенной... Скоро  здесь не останется даже снега. И холод, поглощенный равнодушием Космоса, не будет иметь власти.  Но пока — он хозяин.
Правда, есть один холмик, ничем не приметный, о котором несколько дней он не может думать без содрогания и давно забытого  страха. Только укутавшись в тройной ураган,  он подходит к холмику, чтобы бросить мимолетный взгляд на одинокого джинна — самого могущественного, который  когда-либо посещал Землю. Но не он вызывает ужас, а то на что  смотрит.  И едва запретная мысль подкрадывается к холоду, как дикий  страх заставляет его прятаться в далеких скалах, а бешеные ветры смиренно  уползают на четвереньках, скуля, но тихо... Тихо... Ибо, не дай  Бог, кому-то или чему-то узреть Бледного Всадника в момент его рождения.
Петр знал, что Винг не будет  уже ни джинном, ни Учителем, ни  другом... Каждый из них взял  свое, предназначенное лично им в момент рождения ТОЙ Вселенной, и при переходе в ЭТУ. Но  Сила — известная и понятная, единственному существу  в мироздании, удерживала джинна. Она заставляла  наблюдать, как сгущается, преломляющая любое течение  энергии, субстанция. Как формируется костяк, обрастающий  не пропускающими свет жилами. Бледные вены наполняются странной  жидкостью и покрываются кожей. Как подрагивают веки на некогда знакомом  лице, а теперь навевающем только ужас, и губы, узкие и тонкие, начинают  разжиматься. Но взор родившегося Всадника не задевает ничего  на этой планете; он устремляется вверх, к Солнцу. Безумные вихри по  собственной глупости оказавшиеся на пути взгляда, тут же падают на  Землю, с подрезанными крыльями и затихают, боясь снова привлечь    внимание.
— Я пойду туда, — первое, что произнес Всадник, не отрывая  взгляда от умирающей звезды, — и когда она погаснет, то превратится  в стойло, где родиться мой конь. Хочешь, пойдем со мной.
— Зачем? — Петр смотрит в другую сторону, ибо даже другу  нельзя безнаказанно смотреть на Смерть. — У тебя свой  Путь, у меня свой. Я слышу зов джиннов, которые  ушли за Мыслящим Облаком и засеяли его часть, там, — он указал  рукой в сторону Альтаир. — Я пойду к ним, и может  быть, найду Кирси. И сына.
— Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. — Всадник сделал  первый шаг по направлению к Солнцу. — Поспеши отсюда, пока звезда  не ушла в себя... Но если  встретимся, я постараюсь отвести  взгляд. Если Он разрешит.
— Я ухожу сразу после тебя. Здесь больше нечего делать, но мир,  к которому мы привыкли — не единственный, ты же это знаешь.  И если Он захочет, —  пойду до конца этого мира. И тебе желаю  того же, Всадник.
— Я сам — конец мира. Но, может быть,  ошибаюсь.
— Конечно,  ошибаешься. Может быть, ты только начало его.
— Замкнутый круг. Кто бы ни были, — мы только точка отсчета,  от которой  ведет линия.
— Да. Хотя все это призрачно, как Вселенная Ала.
— Прощай.
— Прощай.
И они разошлись, огибая Луну с двух сторон, вспоминая печальные слова  одинокого  Духа, сказанные в  окружающую его пустоту:
"...Наполненной страстью той, что никогда не коснется меня своей  нежностью, ибо много духов созидающих, но едина душа бессмертная, к которой мы все стремимся, и прекрасно дыхание ее, и совершенно тело  ее, и изумительны зеницы ее, влекущие нас к неизвестному..."





                КОНЕЦ.