Дуэлянты

За зеленым столом игра шла по-крупному. Ставки уже перевалили трехзначные числа и кое-кто из игроков начал закл¬дывать имущество. Удачливый в этот вечер молодой хозяин Владимир Сапрыкин пересчитал очередной выигрыш и бросил пачку бумажных денег в расписную шкатулку.
Талию держал утянский барин Фаддей Хрущев. Метнул карты и с досадой отметил, что себе-то досталась сущая дрянь! Молодой и горячий отставной мичман флота, он не смог сдержать эмоций и выразил неудовольствие громким вскриком. Игроки разом глянули на него ,смекнув в чем дело. Игравший с ним заодно Владимир Сапрыкин тоже понял, что их карта бита и с неприязнью бросил Фаддею:
— Опять мичман, у вас в голове только эта длинноногая пассия Ксения...
Фаддей порывисто вскочил:
— Вы забываетесь, сударь! Зала для игр — не то место, где можно всуе вспоминать имя этой девушки. Или вы иного мнения?
Владимир неторопливо перетасовал карты и медленно, с вызовом произнес:
— Вы не ошибаетесь, мичман. Я действительно не очень высокого мнения о вашей даме.
За столом воцарилась тишина. Она длилась несколько мгновений. в продолжение которых Фаддей стянул с руки белую перчатку и швырнул ее в лицо Владимиру:
— Завтра у вас будут мои секунданты.
* * *
Закрываясь стоячим воротником кителяот промозглого северного ветра,Фаддей гнал бричку по ноябрьским колдобинам к себе в усадьбу. Жгла ненависть к обидчику и даже не вспомнил о том, что оставил за столом часть своего выигрыша.
Не поднимая лакеев, прошел в свой кабинет с тем, чтобы написать приглашения старым товарищам с просьбой стать его секундантами. И едва зажег свечку, как в кабинет ступил заспанный кучер, по флотской привычке живший на правах денщика, Никита. Прокашлялся и сказал:
- Ваше благородие, вам депешу фельдъегерь еще к обеду доставил. Спит в людской. Покликать?
фаддей кивнул. Исчезнувший Никита через минуту подтолкнул через порог высокого гренадера, застегнутого на все пуговицы и при треуголке. Гонец протянул барину узкий серый конверт с двумя сургучовыми печатями...
-Велено возвращаться вместе с вами! — густым голосом
пробасил великан и застыл истуканом.
Костяным ножом Хрущев вскрыл конверт и развернул лист. И чем дольше читал, тем больше оживало его лицо. Специальной депешей контр-адмирала Сенявина предписывалось флота мичману Фаддею Хрущеву сразу по получению сего извещения отбыть на корабельные верфи города Воронежа и поступить в распоряжение капитана 1-го ранга Ушакова. Сообщалось также, что Турция объявила войну России.
Импульсивный мичман давно уже сожалел о поспешно принятой им отставке и по-настоящему обрадовался возможности вернуться на флот. Его тяготила нищая и грязная деревня, брюзгливые старики-родители... Но Ксения?!
И тут же молнией ожгла мысль: дуэль! Уехать — простив обидчику — это равносильно позорному бегству. Что подумают в округе, когда узнают, как молодой дворянин тайно, ночью скрылся от поединка?
И что подумает Ксения!
— О! — Упав на стол, обхватил руками голову Фаддеи.
— Велено быть с вами, ваше благородие! — напомнил солдат, решив видимо, что ехать на войну помещику неохота.
— Никита!
Слуга вырос у двери.
— Сейчас я напишу два письма. Одно помещику Владимиру Сапрыкину в Старую Безгинку. А второе — Ксении Чистопольской, дочери настоятеля Верхососенского собора... Ты, впрочем, знаешь... Только чтоб ей в руки, старик! Ступай, позову, когда письма будут готовы.
* * *
Ехал но утреннему морозцу в бричке, а рядом, словно конвоируя, скакал гренадер. Уже под Коротояком встретили пеший строительный батальон. Солдаты в красных штанах и коротких куртках шагали устало, но пели разухабисто:

-Злодей, злодей, ретиво сердце!
Что ты ныло, ретивое, занывало,
Ничего ты мне, сердечно, не сказало,
Да что быть мне, молодцу, во рекрутах,
Во солдатах быть мне, во походе!

— Куда идем, служивые? — окликнул Хрущев.
Молоденький офицер весело поднял треуголку:
— На Тихую Сосну, корабельный лес валить!
И ушли под песни и скрип большого обоза, груженного заступами , веревками, топорами да ломами.
И чем ближе подъезжал помещик к Воронежу, тем оживленнее становилась дорога. Во все стороны проносились громадные фельдъегерн на выносливых могучих конях, маршировали воинские команды, а в девяти верстах от старых петровских верфей на Дону подкатили к полосатой будке со шлагбаумом. Тут рыжий нахальный капрал проверил подорожные документы и сказал:
— Держитесь левой руки, ваше благородие, как раз в штаб попадете.
Последовал совету и подъехал к свежесрублепному двухэтажному дому. Здесь, в пахнущих сосной кабинетах, штабист-подполковник еще раз просмотрел бумаги:
— Вы возвращаетесь на флот в прежнем чине, мичман. Ми- лостию государыни нашей, Екатерины Алексеевны, велено теперь восстановить славные петровские верфи и заложить на них новые суда. Согласно высочайшему указу мы будем строить корабли четырех родов. Многопушечные фрегаты с высокой осадкой для прохождения по Дону к морю заранее обеспечиваем экипажами. Вы приписаны на фрегат «Морея». Ступайте к Федору Федоровичу Ушакову для представления. Он на верфях.
Построенные за полвека до описываемых событий, Воронежские верфи к зиме 1768 года крепко обветшали. Собственно, не ремонтировать их было надо, а отстраивать заново. Что и делалось, а старые постройки лишь служили моделью.
Капитан первого ранга Ушаков, внушительный мужчина с красным от ветра лицом, сразу сказал:
-Первый мои приказ, мичман: взять под свое начало артель плотников и приступить к подготовке тёса. Учтите, что работнички наши - завтрашние матросы. Поберегите их.
...И закипела работа! Тут уж не до карточных игр. С детства не бывшему особым белоручкой, Фаддею все-таки туго приходилось на верфи. Но «Морея» день ото дня получала все более четкие очертания. Иногда на строительство заглядывал вице - адмирал Григорий Андреевич Свиридов. Торопил. А когда увидел, что на корабле остались, по нынешним меркам, лишь отделочные работы,наказал мичману:
-Не забывайте, что артельщики ваши — суть матросы!
И молча подал в руки тоненькую книжечку петровского Морского Устава. Офицер покраснел, поняв намек. И с того дня начались у плотников занятия. Строем ходили, из пушек палили, схлестывались в рукопашной.
— Молодец, — похвалил Ушаков, увидев как-то артельщиков в минуту отдыха за свирепой потешной потасовкой. И расцвел от похвалы утомленный без меры Фаддей Хрущев.
Аскоро флотилию спустили на воду. Без мачт и снастей она медленно двинулась по течению к крепости святого Дмитрия Ростовского. Начинался поход на турок.

* * *

В ночь памятной ссоры срочную депешу получил и Владимир Сапрыкин. Кавалерийскому штабс-ротмистру, ему было предписано
немедленно отбыть в корпус генерала Долгорукова, расквартированный где-то в южных степях Тавриды. Генерал сдерживал от соблазна войны неспокойного крымского хана Довлет-Гирея. Владимир накоротке набросал письмо с извинениями Фаддею Хрущеву и отправил с ним своего слугу в Уточку. Написал он также и Ксении .Попросил извинения за нелепую выходку при карточной игре. И спешно уехал в войска, оставив, впрочем, немалую сумму па выплату задержанных им карточных долгов.

* * *

...Поутру слуга Фаддея Хрущева Никита у корчмы в Боровом встретил сапрыкинского лакея.
-Позволь, братец, — говорил Никита, тыча лакею пакет,—- передать сие своему негоднику-барину, - и совал ему написаное намедни Фаддем Хрущёвым письмо.
-Нет, это ты изволь передать письмо своему мичману-шулеру, - - в ответ тот совал пакет Никите.
Препирались долго. Зашли в корчму, выпили. И тут торговец-поляк, прослушав их пьяный спор, объяснил:
— Разъехались ваши господа, олухи вы этакие. Остались вы без хозяев .
- За это надо выпить, — сразу согласился Никита.
— - И вот-те деньги, — добавил слуга. Он решил пропить те рубли, которые Сапрыкин передал с ним в зачет былого выигрыша Фаддея.
А размякшие холопы решили вручить письма своим хозяевам, когда они вернутся с войны.
— Если турок им не поотрывает головы, — беспечно добавил Никита.

* * *

В крепости святого Дмитрия Ростовского (будущий Ростов-на-Дону) корабли дооснастили и сплавили к Таганрогу. «При всей моей скуке и досаде на то, что я еще к выступлению не готов, — писал адмирал Сенявин графу Чернышеву в Петербург, — Ваше сиятельство, вообразите себе мое удовольствие видеть с высоты стоящие перед гаванью в Таганроге суда под военным Российским флагом».
— Мичман Хрущев! Извольте доставить сей пакет на почтовый шлюп «Меркурий»!
— Есть, адмирал!
...Что уж говорить, картина был внушительной. И если новенький Черноморский флоту русских вызывал восхищение, то у турок — замешательство и страх. И когда корабли под бело-синим Андреевским флагом двинулись вдоль Арабатской стрелки от Геническа, то флот султана просто в паннке побежал. А по самой стрелке параллельно флоту, вытесняя сотни и тумены татар и турок, с боями продвигался корпус генерала Щербакова. Среди командиров кавалерийских эскадронов при нем был и штабс-ротмистр Владимир СЯпрыкин.
Армия и флот вступили в Крым одновременно. Разом выбивали неверных из Еникале, сообща очищали Керчь. И когда у старинной мечети лавина татарской конницы обрушилась на уцепившихся за берег кавалеристов, на помощь им пришел морской десант.
...Рубка была страшной. Русские выстояли только потому, что отступать им было некуда. Дрались, стоя спиной к спине. И если падал один, то мгновенно погибал и другой. Фаддей чувствовал спиной узкую спину кавалерийского офицера и по движениям его лопаток сознавал, что напарник ему достался надежный.
Но вот — дрогнули наседавшие татары.
-Ал-ла-а! - стало затихать их уходящее эхо, и Фаддей наконец обернулся к своему спасителю:
-В...вы! — глаза его округлились, когда в офицере он узнал своего непримиримого соперника из далекого воронежского села. Корчась от боли в свисающей плетью руке, Владимир согласно кивнул:
— Судьба... Но, уважаемый Фаддей Михайлович, доставить вам теперь же удовольствие поединком вряд ли смогу — ранен в руку. Впрочем, если вы согласны, я попробую работать левой. Или отложим поединок до лучших времен?
— Конечно, конечно, — сразу же согласился Фаддей. —Вот вернемся в свои деревни и продолжим спор. Пока же наши жизни нужны Отечеству.
И крепко пожал Владимиру здоровую руку.

* * *

Генерал Долгоруков вошел в Крым. Разбитый и перепуганный мощью Черноморского флота, султан подписал Кючук-Кайнарджийский мирный договор. Крым получил независимость от Блистательной Порты.
Фаддей Хрущев за личную храбрость получил чин артиллерии лейтенанта и был переведен на только что спущенный на воду фрегат «Слава Екатерины». Непобедимый Александр Васильевич Суворов прошелся по всему полуострову с 25-тысячным корпусом, походом своим подведя черту под временем кровавого правления Гиреев. И уже в русском теперь Крыму в одной из сказочных бухт сиятельный Потемкин заложил Город Славы — Севастополь.
И служить бы лейтенанту Хрущеву до адмиральских чинов, если бы не приключилась у него хворь в груди. Полевой лекарь с густыми бакенбардами осмотрел офицера и словно приговорил:
-Чахотка у вас, лейтенант. А потому быстренько пишите прошение об отставке — и в деревню, на вольные хлеба.
* * *
Так и поступил Фаддей. Полевыми дорогами с санитарным обозом добрался он до Харькова, а оттуда уж но почтовому тракту на перекладных прибыл прямо к родительскому дому. И первый вопрос его был не о Ксении.
-В здравии ли пребывает сосед наш, Владимир Владимирович Сапрыкин?
Молча приложила матушка краешек платка к влажным глазам, а отец положил на плечо сына руку:
— Пал сосед под Херсоном, как следует из сообщения, полученного его отцом. Когда начали спускать на воду корабль «Слава Екатерины», невесть откуда налетели татары, чуть было не завалили корабль. До последнего Владимир не бросил топор, рубил канаты. И когда судно закачалось на волнах, нашли Владимира со множеством стрел в спине. Мертвым нашли.
А Ксения вышла замуж. За кого — не стал даже интересоваться. Лишь спустя день рассмотрел пересланные ею его письма, отправленные некогда. Читал их и одно за другим отправлял в камин. Но последнее письмо задержало его внимание: «Мадемуазель Ксения! Допустил я глупую бестактность по отношению к Вам, в чем глубоко раскаиваюсь. Но рыцарь Ваш Фаддей Михайлович со свойственной ему горячностью вступился за Вашу честь, чем вызвал во мне глубокое к нему уважение. Из- за срочного выезда по казенной надобности я не могу удовлетворить его сатисфакции и смею через Вас передать ему предложение устроить мировую. Да примет ли он ее?..»
— Принимаю, —тихо сказал Фаддей и краешком письма коснулся жаркого язычка пламени. Скоро письмо занялось все, в горсточке пепла похоронив давно забытую историю о людях с бескорыстными и чистыми сердцами.