Глава 2. 6. Художественный фонд

Это место работы отца было для него последним перед уходом на пенсию.
Что сказать об этом периоде? Опять поиски заказов, – оформительская, в сущности, работа – вроде той, что была в Торгрекламе в свое время. Опять отцу мешает отсутствие диплома – и «дипломатических способностей»: интересные заказы попадаются редко.
Но об одной работе того периода, которую отец тоже ставил себе в «плюс», хочу все же упомянуть.
Это был заказ на оформление фасада и интерьеров нового учебного корпуса Одесского политехнического института. Работу эту отец делал вместе с известным уже в тот период одесским художником Ильей Шенкером. Думаю, тогда они и подружились. После смерти отца, разбирая его архив, я нашла несколько карандашных портретов Шенкера, сделанных отцом по памяти, причем в довольно интересной «авангардной» манере. Рисунки датированы 1990 и 91 годами соответственно, на одном надпись «…и никогда от этого никуда не уедешь!» (имеется в виду Одесса). На втором – «Ностальгия. Портрет И. Шенкера. По памяти. Спустя 16 лет после его отъезда». Судя по снимкам Шенкера, найденным мною в Интернете (я Шенкера не помню – по-моему, дома он у нас не бывал), – портретное сходство выражено очень ярко.
Шенкер жив и плодотворно работает в Нью-Йорке. Я даже предприняла попытку связаться с Ларисой – женой Шенкера – через журнал Слово/Word, редактором которого она является: хотела отсканировать и отправить им эти рисунки на память о моем отце. Но ответа на свое письмо не получила.
Впрочем, пора вернуться в то далекое время.
Работа была распределена следующим образом: Шенкер делал барельеф, который украшает фасад здания – бегущие обнаженные фигуры юноши и девушки (которые, кстати, сразу же у студентов получили меткое прозвище «за наукой – без штанов»), а отец занимался оформлением внутреннего интерьера: мозаичные панно по центральной лестнице здания на всех этажах – это все его работа.
Я тогда уже занималась в Политехе – на 3-м курсе, кажется. И отец, разрабатывая эскизы, со мной советовался: ему нужно было понять специфику каждого факультета и отразить это в своей работе. Эскизы должен был утверждать Худсовет, и помню, как отца раздражали их безграмотные ЦУ. Но – такое было время... и без профиля Ленина на первой же лестничной площадке тоже было не обойтись. Мне кажется, отец прислушивался к моему мнению в тот период – мне сейчас приятно об этом вспоминать.
Отец делал в этой работе все: от эскизов и до воплощения их в жизнь. Помню, приходил домой весь в гипсе, в крошке от керамических плиток... В тот же период он познакомился и с деканом нашего факультета доцентом Николаем Павловичем Похило, и тот ему очень понравился. Да и мы, студенты, очень любили и уважали этого спокойного интеллигентного человека и прекрасного педагога.
Эти мозаики и сейчас можно увидеть в здании Политеха – и я рада, что в городе осталась такая память о моем отце.
А для какой-то другой работы я ему «пристроила» одного интересного помощника: думаю, читателям стоит об этом узнать.
Это было лет 8-10 спустя. Я в те годы дружила с Леонидом Рукманом – нынешним директором Всемирного клуба одесситов, а тогда – просто инженером. Как и все «простые советские инженеры», Ленька жил очень скромно: маленькая комната в коммуне на Нежинской, инженерная зарплата – он работал тогда в «УкрНИИСиПе» на вычислительном центре. Часто бывал у нас в доме, и родителям моим очень нравился. Однажды отец спросил меня – не захочет ли Леня «подхалтурить»: ему нужен был помощник на какую-то черновую работу. Я передала его предложение Рукману, и он согласился, так как всегда рад был подзаработать лишнюю копейку. Ленчик всегда был очень общительным человеком: имел – и имеет – миллион друзей, и в квартире в те времена (да и сейчас, собственно) был «проходной двор». Конечно, при таком образе жизни уложиться в зарплату он не мог: друзьям ведь надо было предложить хоть чашку кофе, который всегда в доме был – и лился рекой! Разумеется, и гости не приходили с пустыми руками, но это ничего не меняло: денег все равно всегда хронически не хватало. Поэтому Леня брался за любую работу: одно время даже телевизоры ходил чинить по квартирам с кем-то из своих многочисленных друзей.
Вот так и получилось, что нынешний директор Клуба работал какое-то время «подмастерьем художника».
Но пора вернуться к рассказу о моем отце.
Выйдя на пенсию в 65 лет, отец больше уже нигде не работал: здоровье пошаливало (он был сердечник), да и, честно говоря, «трудоголиком» никогда не был. Хотя, когда работа была, мог работать «запоями» – ночи напролет, если надо было. А в перерывах – с удовольствием бездельничал: кресло, телевизор, стопка книг рядом на полу, карандаш и лист бумаги – вот и все, что ему надо было «для полного счастья». Глядя на него, я порой вспоминала очень меткое выражение Ильи Эренбурга, когда он в каком-то из своих произведений описывает итальянских «лаццарони»: «блаженство ничегонеделания». Впрочем, зачем нам итальянские примеры: русская лень известна со времен «Обломова»! Думаю, эта «национальная черта» тоже в какой-то степени мешала отцу в жизни, помимо отсутствия диплома. Я, например, считаю, что он не реализовал полностью свой творческий потенциал: он мог бы сделать больше – и перед смертью сам говорил об этом.
После его ухода, разбирая его бумаги, я нашла неимоверное количество рисунков (помимо уже упомянутых выше): портреты по памяти старых друзей, в том числе несколько замечательных портретов Петра Тодоровского, которого отец очень любил и часто вспоминал, в том числе даже за несколько дней до смерти.
Портреты писателей, художников, известных (и неизвестных мне) людей: Александр Пушкин и Александр Грин (обоих отец очень любил), Эрнест Хемингуэй, Юлиан Семенов, Мирей Матье, Альберт Эйнштейн, Муслим Магомаев, Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко, Владимир Высоцкий и Марина Влади, Эдуард Гурвиц – всех и не перечислишь...
А еще я нашла... что-то вроде плана мемуаров, которые отец, видимо, собирался писать, но так и не написал – то ли вышеупомянутая «природная лень» победила, то ли болезнь, не знаю.
Вместо него это делаю я.
Конечно, его воспоминания были бы более интересными. Как я сейчас жалею, что в свое время слушала вполуха его рассказы, а многое и вообще пропускала мимо ушей!
Возможно, это происходило оттого, что, когда в семье нелады, ребенок обычно принимает сторону одного из родителей. Я раз и навсегда выбрала маму. Но и ее я мало расспрашивала – а сейчас уже и спрашивать некого.
Как бы там ни было, приходится справляться с поставленной задачей своими силами. И, по законам жанра, необходимо вернуться к некоторым персонажам, которые уже упоминались на страницах моего рассказа,  и остановиться на них более подробно. Кроме того, я обнаружила, что в моих воспоминаниях как-то потерялась сама Одесса – а ведь именно здесь разворачивается все действие моего повествования!
Постараюсь в следующих частях восстановить справедливость.

На фото - портрет режиссёра Петра Тодоровского работы отца (рисунок по памяти, 1993 г.)