Следы прошлого. Ч. 1. Идеальный блеф

   Это трудно - входить в новый коллектив, в любой, даже и в школьный. Любопытные, изучающие глаза, некоторые почему-то сразу враждебные и будто презирающие. Пашка никак к этому не мог привыкнуть, это его давило: виду не показывал, но стеснялся этих разглядываний, хоть и не был стеснительным, принимал мир таким, какой он есть и поменял уже две школы и прошел детдом.

Когда отца лишили родительских прав, он никому из родственников Пашку не отдал, сказал, что восстановится, да и детдом недалеко, и он будет ездить каждое воскресенье к нему и обязательно назад его заберет, чего и добился, наконец-то.
Таких, как Пашка, у кого кто-то из родителей есть, в детдоме было много, да и детдом постепенно перерастал в интернат, многие родители уже платили какие-то деньги за содержание детей в нем, так что часто было, что уезжали дети навсегда, ну, а новенькие приходили тоже часто - дети в стране сиротели как и прежде, как и всегда. Много уходило, столько же много возвращалось и назад - любили дети свой дом!

За пять лет, с третьего класса и по седьмой, перерос он там в авторитетного пацана, организатора и справедливого правдолюбца, но и жесткого, если дело касалось нарушений прижившихся правил или постоянной войны с местной шпаной: никогда не забывал тех, кто посягал на наших - организатор мстительных рейдов «потрясти район», найти обидчиков, известный для всех, особенно для местных, кличкой ПашА.

Местные жители, особенно пацанва и шпана, ненавидели детдомовских, если сильнее и больше их было, то грабили и избивали, особенно, маленьких. Но, те тоже, стойко терпели и пугали грабителей:
- ПашА всё равно вас найдет и раком поставит! - Было, что и отпускали, знали и помнили Пашу в городе те, кому уже приходилось с ним встречаться - жестокий он был и бил крепко, чтобы «помнили, любили и не забывали», как говорил…
Привык он там, хорошо там было, уезжать не хотелось, но надо...

Уезжал в субботу, уезжали и те, кто есть куда - начинались весенние каникулы. По-взрослому, по очереди обнимались, обещая всё помнить и приезжать в гости: серьезные, недетские слезы - столько лет вместе прожили...

***
   Десять дней переживаний: как встретят в школе, что говорить, как себя вести...
Наконец, каникулы кончились: отец специально так подгадал, чтобы начал учебу с начала последней четверти года и, вот, он в новом классе.

Учительница, как сказали, классный руководитель, поставила его возле стола, рядом с собой:
- Вот, представляю вам вашего нового товарища - Павел Юдин!
- Юда! - выпалила девчонка с ряда у окна.

Пашка давно ее заметил: проницательный взгляд ее черных глаз не отпускал его с самого порога - смотрели на него все, но чувствовался этот, ничего нестесняющийся, острый  взгляд бегающих из одного его глаза в другой, ее глаз, почему-то сразу неприятных.

Учительница ничего не сказала на эту реплику и продолжила:
- Павел пришел к нам из детского дома и попал в наш класс потому, что имеет «...способности к математике и аналитическому мышлению», так написано в его характеристике и говорилось в беседе директора с его учительницей, его классной руководительницей, которая его и привезла к нам, и убедительно просила определить его именно в наш класс. Я в той беседе не учавствовала, не проверяла его и должна была после согласиться с решением директора, а в процессе учебы, за эту последнюю четверть, сделать вывод: подходит он нам или не подходит? Так куда мы его посадим?

- Пока, на средний ряд, к Ёське. - опять влезла эта девчонка.
- Ну, что ж, к Иосифу, значит к Иосифу. Садись, Павел, на средний ряд, не ошибёшься, лишь одно место на нем свободное и помни: класс наш особый, здесь надо справляться с учебой и не только математикой заниматься, но и всеми другими предметами. Приходили к нам многие с «редкими математическими способностями и мышлениями», но и уходили тут же, и никакие слёзы потом не помогают, так что, старайся!

Учительница садилась за стол, а Пашка, вспотевший, сел рядом с худеньким, чернявеньким, улыбающимся пацаном, откинувшим крышку второй половины парты и сразу сунувшим ему руку:

- Ёська, - и, не делая паузы, - во, Кобыла, наехала! Знать не знает, а уже запрягает - напугала, как же. Нашла тут математический класс: трое - по знаниям, а остальные - по блату! А правда, что у тебя нет родителей?
- «Наверно, будет много вопросов - любопытный пацан, но видно, что добрый, не злобный, как та девчонка» - подумал Пашка и ответил:
- Отец есть, матери нет. А почему Кобыла?
- Раньше Каланчой была: роста видишь какого? Потом Кобылой стала - везде лягнуть хочет, а в корне не изменилась - та тоже большая. Да, это плохо, когда родителей не хватает...

Он на секунду затих, а потом, будто бы сразу забыв про Кобылу, перешел на себя:

- У меня лучше, пока что оба есть: отец здоровый, а мать болеет, в койке все время, но всё равно, оба есть. Если Кобыла смотрит, ты не разговаривай - удила закусит и понесёт! Эти, что возле окна, они все по блату, «вершками» их зовут, им можно, она их уговаривать станет. Которые справа - это «нижние», поумнее вершков, но из бедных и все время молчат – им неположено, по статусу, шибко рот раскрывать. Мы - «непонятки», то есть неопределившиеся, от нас уходят направо или налево, куда определят «вершки»: вершки в мазе тут, их побольше, да и шестёрок возле них крутится много, а если по рогам настучишь, то родители их подключаются - все шишки города.

Он передохнул, будто воздуха в себя набирал и снова заторопился:

- Сзади нас - Скачок, никуда не хочет примыкать, сын директора школы: ничё так пацан, может где хочешь сидеть, но сам по себе и мой друг он, потому что он не математик и всё у меня списывает. Самые сильные тут я, Муса-чечен, правда, его скоро выгонят, он не шарит в других предметах, да еще Ворона, по нашему ряду, на первой парте справа сидит. Танька Соколова еще, она из «вершков», но ей за красоту оценки ставят, она самая красивая не только в классе, но и в школе, заметишь ты ее, а остальные, так себе, нормальные, но не до звезд долететь...

- У вас тут, прямо как в тюрьме - кланы, клички какие-то? Это кто так придумал?

- Вобла! Это та, что тебя сюда определила и Юдой уже назвала: клички она придумывает сразу и Каланчу в Кобылу тоже она перевела - в этом она умнее всех и в точку попадает. Саму зовут так потому, что в разговорах все время вставляет: во бля, во бля... Короче, вобля она и отец ее какой-то важный секретарь в горкоме - гнида, говорят и, будто бы, раньше краснопёрым был. Да ты готовься, тебя сейчас прописывать будут, вот ты с ней и познакомишься: она выставляет условия, а ее толпа, ее и поддержит, если заупрямишься. Не вздумай драться, вылетишь отсюда сразу!

- Как это, прописывать?

- Как это? Скажут, что тебе делать, как себя вести, кому подчиняться: у вас что, в детдоме, не так?

- Конечно, не так - впервые слышу! У нас новенького, что постояльца, что учителя, принимают, знакомятся, наблюдают кто он и что, и могут, конечно, и проверку устроить, разыграть спектакль, как по нотам: как можно сразу определить, кто это такой? Дурь какая-то. А если обидится, да ночью гвоздь в ухо воткнёт от обиды такой? Нет, у нас сначала разбираются, что за человек пришел. Многие неделю есть не могут, так страдают от такой новизны, а тут его еще и прописывать станут: он же повеситься может? Ну, а если я замечу такое, я и сам этого обидчика повешу - у нас не анархия, у нас один управляет.

Ёська склонил голову к Пашке, пригнувшемуся к парте и не перебивая, слушал. Пашка все каникулы молчал, переживал за новую школу, новый коллектив, а тут его слушал новый человек и ему самому хотелось поговорить, и, оглядываясь на учительницу, он шептал, внимательно слушавшему Ёське:

- Слышал я, что где-то такие страсти бывают, но не у нас - разные детские дома бывают. Я тоже боялся, когда меня туда повезли, но у нас не так, как где-то, нормально всё, да и зависит это не от нас, а от воспитателей и учителей. Вот эта, что мои документы сюда привезла, думаешь ее кто-то заставлял? Нет, она такая вот, беспокойная и заботливая, и если бы она была у вас классной, вы бы ее не звали Кобылой или Каланчой и этих дурацких прописок у вас бы тоже не было - она бы сразу про всё узнала и всяких Во****ей сушить повесила, к пиву готовилась чтобы!. - Пашка смеялся своей неожиданной шутке, уткнувшись носом в парту, глядя на Ёську, закрывшего ладошкой рот. - А потом, Ёська, директор дома имеет право отравить тебя в спецучилище для дурачков или для трудновоспитуемых, что он и сделает, чтобы ты не превращал дом в тюрьму. После твоих рассказов, Ёська, мне хочется в другой класс или даже назад, в мой Дом.

- Ты сказал, «неделю не едят ничего». - Ёська шипел Пашке в ухо. - Я слышал, что там плохо кормят, голодают, вроде бы?

- Не голодали мы. У нас было хлеба вдоволь и всегда своё мясо, кроме того, что государство давало, потому что я руководил кролиководческой «фермой» и этих зверьков мы выращивали до тысячи штук в год: они ж плодятся «как кролики»! В любом детдоме кроликов держут - они ласковые и неприхотливые, им ничего не надо, кроме травы или сена, да и маленькие дети охотно с ними занимаются: траву тащут, ботву разную, сухарики и пропавшие макароны и крупу только за то, что им дадут их на руках подержать. Девочки, кружок у них есть, кройки и шитья, вязали пуховые шапочки для маленьких, всех одели, да еще и в такие ли фасонистые, что и на базаре таких шапочек не найдешь! Шкурки сдавали, на эти деньги дни рождения устраивали. Поле у нас было картофельное, целых два гектара, капуста, огурцы и даже помидоры: есть ведь любители, растения выращивать? У нас таких полно было, особенно, девочек-цветоводов. Вот так вот, Ёська, гектар овощей и всё это надо обрабатывать по графику. Собаки, конечно и кошки, и штук пять свиней, чтобы отходы не пропадали - времени нет вечером пойти в город и кому-нибудь, заслужившему, морду в отместку набить. Не бездельничали мы, да и учителя, и воспитатели всё время с нами, и никаких прописок у нас нет. Короче, Ёська, я разозлился, и если сейчас меня в нос начнут тыкать, я кого-нибудь сделаю калекой!

- Сёдня не сунутся - Соболя нет. Подергаются, попыжатся, но будут его ждать - он боксер! Как он боксуется, я не видал, но в стойку сразу становится.
- Это тоже кличка?
- Тут все с кличками: Скачок - по фамилии дали, Прыгов он, а Соболю - по физиономии: фотку соболя-зверька видел? Кругленькая морда, глазки на расстоянии полсантиметра друг от друга. Такая морда, что и правда, боксером может быть - попробуй, не промажь! Сын начальника зоны, которая там, за городом: что отец, видать, что сын - унизить бы кого-нибудь зазря. Смоляник фамилия его: болеет, вроде, вот когда придет, тогда на тебя и нападут.
- А на кого мне тут можно рассчитывать, чтобы хоть рядом кто-то постоял?
- На меня. Я буду рядом, но только этим и помогу, сам увидишь, почему. Скачок еще, он за правду, да Муса-чечен, тот и зарезать может, если разозлится.

Учительница весь урок расспрашивала про каникулы, ничего нового не рассказывала и лишь беспокойный звонок, строго соблюдающий и распоряжающийся порядком, прервал эту Ёськину вводную. Пашка улыбнулся ему, ткнул в бок и сразу же, от греха подальше, выскочил из класса...

***
Пашка нашел Мусу за школой, в тени тополей - на переменах там гоняют в карты, на копейки. Тот не играл, сидел на скамейке, курил и наблюдал за игрой.

Пашка сел рядом и затряс, отрицая, головой - Муса молча протягивал ему сигарету.
- Не куришь что ли?
- Нет, не курю, но пробовал. Давно, пацаном еще, не понравилось, не стал.
- И не пьешь? - Муса засмеялся, - и баб не ...?
- Пить пробовал, но тоже, - Пашка скривился, - не покатило. А баб - еще недорос, наверно.
- В пионерском лагере не был что ли? Там же, баб-то проходят.
- Нет, Муса, не был я в лагере, домой на каникулы приезжал и дома жил. И не знаю, вроде бы любовь какая-то должна быть, если по книжкам? У меня не было, да и у девчонок ко мне, наверно, не было, не знаю...
- У вас же там, вроде бы, одни давалки живут?
- Скажешь, тоже! - Пашка засмеялся. - Нормальные у нас девчонки - сунься, в рыло получишь! Есть, конечно, что и дают, и всем подряд. Директор даже весь второй этаж, где старшеклассницы, решетками железными окна замуровал: ночью девчонки спускались по веревке и в город убегали, а потом заразу распространяли - друг у меня попался, заболел. На стены потом лез, после уколов и орал: - Лучше бы меня ломом по спине били, чем такой укол!
- Это молочный, провокационный укол. - со знанием дела заключил Муса. - А ты чё? Так и не попробовал?
- Не попробовал. У меня, такие, вызывают, как бы тебе сказать, даже не знаю, как сказать-то: ну, не хочу я их и видеть даже, не то, чтобы пальцем тронуть. Была там одна, даже звала, но я, как вспомню, что ее за пирожок драли, за большую перемену десять пирожков собрала, и, вроде бы, её драли, а она пирожки жевала - расхотелось, хоть и хотелось попробовать...

Муса долго смеялся, потом сказал:
- Уродина, поди?
- Если бы! Симпатичненькая, худенькая, да вот, говорят, с пятого класса начала, даже директор с ней ничего сделать не может - сама хочет!
- От неё не убудет, хоть пирожков заработала! Тебе лет-то сколько? - Муса перебил Пашкины рассуждения про познания баб.
- Ещё два месяца и четырнадцать. А тебе?
- На год я старше, но что-то ты не по годам старше выглядишь, а в этом вопросе отстал?

Пашка был сантиметров на десять повыше Мусы, да и потяжелее.
- Может в документах чего напутали, но четырнадцать будет. Да и не за этим я тут: бабы, вино, курево - это потом придет, не святой. Прописка меня ждет, вроде бы так положено, и драка может быть: может поддержишь?

Муса швырнул окурок, сплюнул сквозь зубы и встал напротив Пашки:
- Знаю, тут всегда так - дерьмо! И класс у нас дерьмянный, и классная - сука. Хочу поддержать, но, не знаю, как? У меня два брата из тюрьмы не выходят, а я обещал отцу, что не пойду в тюрьму, учиться буду. Характер у меня дурной: дай мне в нос и я за ножик!

Он похлопал по карману, потом достал выкидуху и щелкнул кнопкой:
- Братья с тюрьмы подогнали - у нас закон: без ножа, ты не мужчина! Достал в драке - сухим назад не клади. Хочу я тебе помочь, но чем? Они закопают и тебя, и меня - там всё начальство города и не нам с тобой с ними тягаться - отец у меня простой шахтер. Училка с ними, всё повернет так, как они захотят: были до тебя пацаны, все ушли по разным классам, да в другие школы - педсовет моментом решит, что способностей у тебя никаких нет, ты и виноват останешься.

- Да, строго... Зажали вас тут, одарённых. Шаг сделать и то оглянись, не осудит ли кто. - Пашка потерянно тряс головой, кусал губы, потом тоже встал, потянулся, прижимая кулаки к плечам. - Ладно, тоже пойду в другую школу, если что. Ты, вот что: в драку не лезь, а она будет, потому что я не вытерплю, заведусь. Сделай вид, что разнимаешь, отбей от меня толпу, сам никого не трогай, но оставь мне троих, самых активных, да хрен с ним и четверых даже. Пусть, получу еще пару шрамов, но и им по черепкам настучу - на улице вырос. Это сделаешь?
- Сделаю! Даже в свидетели пойду, что они сами на тебя набросились - терпеть их не могу...

Пашка облегченно вздохнул и, как раз вовремя - звенел звонок. Шли в класс, Муса говорил:
- Тут и в школе так - постоянные драки. Пока не суйся, ни на кого не лезь, а если прижмут, сошлись на меня, меня тут знают и уважают...

Муса ещё что-то говорил, а Пашка думал:
- Да... И зачем я сюда приехал? Там бы проучился еще год и в ПТУ: а тут? Ведь не хотел же, как чувствовал? Отца пожалел, он всё ныл: «... при живом отце, при живом отце..., виноват я, виноват, ...ребенок должен жить в семье.». - Нашел тоже, ребёнка. А теперь отступать поздно и, как бы я, отец, не подвел бы тебя под монастырь: что-то мне кажется, что взорвусь я и поеду братьям Мусы привет из рук в руки передавать, коль у этих «вершков» такие родители. А что с тобой-то будет? Помрёшь же ты, от несправедливости и тоски по мне: с сердцем-то, ведь всё хуже и хуже, а туда не каждый день пропускают...

***
С тяжелыми думками сел Пашка за парту, Ёська толкнул его плечом:

- Историчка всегда задерживается минут на пять и можно пока поговорить. Тему мы с Вовкой обжевали, с этим, с другом моим, Скачок который, - Ёська ткнул большим пальцем за спину, - он за тебя, он в людях разбирается. Разговоры «вершков» все прослушал - на большой перемене базар с тобой будет, но не похоже, чтобы физически: я же говорил, что Соболя будут ждать? Танька Соколова закончила базар, сказала: - Только троньте, пока что не за что. Вмешаюсь...
- Это кто?
- Вон, на третьей парте сидит, самая красивая, я же говорил тебе, кличка у нее - Гора. Гора потому, что неприступная, как Эверест, попробуй полезь, получишь по морде - в лагере пробовали, чего не могу сказать про других, некоторых, дамами уже в пионерском лагере стали. Уверенная потому, что отец и мать в прокуратуре, кого хочешь к ответу подтянут. Отличница круглая, даже и не из-за родителей, и не из-за красоты, а старается просто.

Эта девчонка уже дважды оборачивалась, смотрела на Пашку, кусала губы и скрывая улыбку, отворачивалась. Ёська не врал, похожа на артистку из какого-то кино, с умными, синими глазами, с твердым, изучающим, но теплым взглядом...

Пашка надолго задумался, потом зашептал соседу в ухо:

- Ёська? Слушай сюда: ты выходишь из класса, как все, коль уж они всех выгоняют. Смотришь в щель и если начнется драка, бежишь в учительскую, стучишь в дверь и прямо к классной! Шепчешь ей в ухо, чтобы другие учителя не слышали, что драка в классе, поворачиваешься и выходишь. Она, явно побежит в класс, а ты сзади неё и смотришь, что она будет делать. Проверим сразу: против она таких прописок, нейтральная она или это, может быть, по её веленью так делается? У нас так новеньких учителей проверяют.

- И как определишь на чьей стороне она и кто она? Что за способ такой?
- Ты знаешь, кто такой Громыко? Слышал, небось?
- Дипломат это. А при чем тут он?
- Он - специалист-провокатор, нам историк рассказывал: задаст вопрос так, что дипломаты сами себя и выдадут, отвечая. Очень умный дипломат, гордость страны и известный всему миру "плут". Не в смысле, что врун, а сети хитрые умеет плести. Так вот, у меня есть друг, там в Доме, Коля Осмолов, ему этот Громыка и в подметки не годен! Проверочные операции разрабатывать или вести переговоры с местными бандюганами - равных Коле нет. Язык и ум его - куда Громыке до Коли Осминога. Надо развести войну, помириться ли - Коля всё разыграет, как по нотам и слова найдет, против которых никто ничего и сказать-то не сможет. Липкий он, как банный лист, потому и зовут его Осминогом: так ли обхватит своими щупальцами, что и не выскочишь! Вот он все эти проверочные спектакли и разрабатывает: и артистов готовит, и план нападения и отступления нарисует, и выводы сделает выгодные для всех сторон и особенно для своей, будто бы больше всех пострадавшей.

- Пацанов, ладно, а учителей-то, как?

- Просто! Надо узнать: кто он, этот новенький? Делаем так: на его глазах начинаем драку, причем ужасную, вплоть до будто бы убийства, «толпой бьем» одного лежачего, если смотреть на это не опытным глазом новичка. Или: красим красной тушью под носом у пацанчика, класса второго-третьего, он пускает сопли - вылитая кровь из разбитого носа течет! Выворачиваем ему руки и ведем мимо этого, новенького и, если он стоит, смотрит и ничего не делает, тогда такой же пацаньчик подходит к нему сзади и говорит:
- Петушить повели, как меня вчера. Щас, лампочку в рот и распидорасят. У меня уже всё зажило, завтра снова, но говорят, во второй раз уже не так больно. Ладно, пойду посмотрю - интересно, кровищи, щас, будет!
И уйдёт, а мы смотрим, что новенький будет делать?

Самый лучший ход новичка: он кидается в эту свару отбирать этого «мученика» с красными соплями и не жалея себя хочет прекратить это дело, кому-то даже даст по соплям и никому не жалуется - это наш человек и такого будут уважать!

Чуть хуже: он бежит к директору, в учительскую, звонит в милицию и сообщает всем, что творится невероятное: прибегут все, а драки нет, изнасилования и не замышлялось! Ему, конечно, учителя расскажут, что его таким способом проверяли и все знали, что будут его проверять, но не сказали сознательно, чтобы умел сам решать за себя, и он теперь попал в разряд, кому не очень-то будут доверять хоть дети, хоть учителя, но со временем, мнение может и измениться, надежда есть и не совсем всё плохо.

Самый худший ход: новенький повернется и уйдет ничего не предпринимая, и никому не сообщая - этого можно опускать, он заодно «с убийцами», думает только за свою жопу - он видел всё, но поддержал своим уходом и молчанием «бандитов»: этим мы его всегда и прижмем, даже и скажем, что скажем директору, что он и сам пинал лежачего, и пидорасить пацана собирался, и свидетели есть, и много. Ему конец, лучше сразу пойти и уволиться или удавиться, или нам подчиниться, а тут и изнасиловать могут, потому что не отвертится, если это женщина, к примеру.
- Идеальный блеф! - Ёська смеялся на весь класс.
- Нет тут ничего идеального, да и блеф - это в картах, а я про жизнь. Хотя и жизнь, будто бы какая-то неправда и блеф: враньё какое-то везде и всюду. А в нашем случае - это подстава, ради, может быть, как раз поиска идеальной правды. Хорошо это или плохо, но лучше, чем ваши прописки, хотя, похоже на то же самое. Идеальный блеф? Не вяжется как-то, но знаю, что хороших людей больше - чаще нормальные люди приходят, не думают за себя и сразу на помощь бросаются! Хотя... Я материалист и приукрашивать жизнь не собираюсь, но мне хочется, чтобы в ней хорошие люди были в большинстве, но, на самом деле, боюсь, что в будущем, как раз плохие-то и будут в большинстве - это уже заметно...

- Когда у нас был простой класс, не для одарённых, мы дружные были, - грустно сказал Ёська. - Это теперь стало - богатые, бедные, вершки и корешки, и всё испортилось...

- О чём я и говорю! Страна будет подниматься и богатеть, богатых станет больше, чем бедных, а значит, и этой «недружбы» и плохих людей будет становиться всё больше и больше - распадётся страна от собственного внутреннего зла, разругается народ. Редко, но и сейчас, уже попадались новенькие на наши дешевые удочки: наверно, это те, плохие люди из будущего. И всё это разрабатывает Коля Осминог: ему бы доучиться, он хорошо учится, способный, вполне мог бы заменить и самого Громыку. Но, не повезло ему: нет у него никого и прямой ему путь в ПТУ, где снова койку дадут, накормят и оденут, а дальше, не знаю, хоть бы и просто человеком стал. Ну, о нём хватит, он мой друг и я могу много о нём рассказывать, а ты, Ёська, сделаешь всё, как я сказал: ни в какую драку не лезешь, только информируешь классную и наблюдаешь за ней. За меня не бойся, я не вы - пресмыкающиеся: в обыкновенный класс, в другую школу пойду, а ещё лучше, обратно, в свой Дом уеду. Ничего, там извинюсь и поймут, что не виноват я и простят, но здесь, терпеть и на брюхе ползать, я не буду и не убьют меня...

Иван Атарин.