Альбатрос

        Я танцевал с нею.
Вот и все.
Я танцевал с ней и могу рассказать…
Её звали Никелина. Волосы медовые и глаза цвета ночи, карие с желтыми блестками. Она встречается с парнями лет на 15 старше неё,  курит тонкие сигареты. Обычно желают видеть ее в постели, перед тем, как уснуть,  что придает ей некое сходство с брошью на  бархатном пиджаке.  На пиджаках, которые носили соблазнители ХУІІІ века. Никелина напоминает серебряную запонку на манжете шелковой рубашки. Я представляю её в лоснящихся брюках чернильного цвета с наглаженными стрелками. Без рубашки. Кожа у неё бледная, почти мраморная, особенно с внутренней стороны бедер, на запястьях, и на руках до локтя просматриваются  фиолетовые ленточки вен. Никелина просвечивается, будто инопланетянка. Несуществующая фея, или живущая в облике сказочного эльфа с английских холмов.  Я её такой запомнил.
Я сохранил её образ в памяти, в виде неизменного аксессуара к мужскому туалету.
Никелина – бесчувственное существо, лживое искушение красотой.  Ты торопишься на деловую встречу, не замечая дождя, и вдруг останавливаешься, очарованный гипнотической привлекательностью бензинового кольца, рожденного в луже испарениями удаляющегося авто.
Я танцевал с нею. Скоро мы стали друзьями.
Мы бродили темными переулками молча. Никелина ничего о себе не рассказывала, лишь иногда отвечала на вопросы. Да и спрашивал я немного.
Все еще хранит моя память аромат терпких сигар, которые мы раскурили шутки ради у нее дома, а после смаковали крошечные шоколадные пралине. Никелина снимала однокомнатную квартиру – студию  на перекрестке двух улиц. Вечерами мы, полулежа на мягком темно-коричневом паласе, перечитывали статьи, которые я писал. Я в ту  пору подрабатывал журналистом в дешевых изданиях желтой прессы. Выдумывал небылицы о звездах. Никелина улыбалась и клеила коллажи из газет. Я приносил их  пачками, и мы разводили огонь. Прямо в её квартире, на плоском фарфоровом блюде, кажется голубом, мы плавили белый зефир, нанизанный на тонкие проволочки. Зефир  таял, оставляя сахарные разводы и запах ванильного крема.
         Я с нею танцевал. Мы нежно касались друг – друга.
         Мы встречались несколько раз в месяц. Возможно 10. Никелина никогда не поправлялась, оставаясь хрупкой тростиночкой, точно птичка колибри. Мы лежали на полу, а потом танцевали, как могли бы это делать впервые влюбленные, прижимаясь трепетно и нежно.
         Вскоре я встретил его. Мужчину, который вскружил ей голову.
         Она чувствовала его.  От него веяло льдом.
         Мы попрощались со слезами на щеках. Никелина нарочно склонила головку мне на плечо, я ощутил запах её волос, орошенных водой из-под крана. Она купалась, когда я пришёл попрощаться, выпорхнула ко мне в полотенце. Я рассказал ей про Анну, про свои намерения жениться и желание стать писателем.
         Утром я проснулся с мыслью, что больше никогда её не увижу. Никелина исчезла из моей жизни, как исчезают дельфины перед кораблями. Соленая вода разлилась по лицу, я скривился, Анна проснулась и слизывала ту воду. Я чувствовал прикосновения её розового кошачьего языка удовлетворенного человека, доброго человека, исполненного заботы.
         Я танцевал с нею. Помню, в те редкие случаи, когда мы пили чай за стеклянными столиками элитных кафе, я находил ее ручку в своих ладонях. Мы танцевали, как экзотические беспозвоночные насекомые, медленно плавно очерчивая круги, отпечатывая следы на паркете. Мы скользили в воздухе водяными жуками, оставляя в нем запахи наших тел. Я знал, что Никелина пахнет сухими цветами, а я шариковыми ручками, и в то время уже зарождалось внутри меня осознание неизбежности.
        Очарованный блеском влажных очей Мельпомены я привык к нему. Он одевался дорого. Я начинал работать над книгой.
        Я не выдержал. Анна родила дочь для моего романа. Я назвал её Никой.
        Никелина приснилась мне вчера, и я повернулся к жене спиной.
        Вечером я поехал в другой город. Через 15 лет.
        Я танцевал с нею.
        Никелина курила тонкую сигарету и кормила его шоколадом. Они сидели за столом в стиле ампир, из массива дуба, ноги их под ним сплелись змеями, тонкими и темными.
Мы поздоровались. Щека коснулась щеки, а уста руки. Мы танцевали в сумерках зала под пение Лили. Хриплый женский голос прокладывал путь под одеждой, превращаясь в трепет, осадок будничных дел переплавлялся в вязкий несладкий сироп, тени от прошлых лет улетучились в окна снов. Я танцевал с нею, нежно прислонив плечом к своему плечу, осязая на себе её дух, её спокойствие, её небрежность, её волосы, крем с ароматом душистых трав. Постепенно мне передалась её непосредственная уверенность, значимость, и часть мирового спокойствия,  в следующий миг я желал подарить им счастье…
        Я танцевал с нею.
        Он и Никелина спят в большом доме, теплое одеяло из чистой верблюжьей шерсти защищает их от невзгод.
        Я отвернулся к стене.
Там, во сне я нашел то, что искал в течение многих лет – синюю папку набитую исписанными листками. Я открыл неоконченный роман, вытащил из кармана ручку и поставил жирную точку.
        И вокруг стало очень холодно…