Светом памяти твоей

Теплыми летними вечерами городской парк собирал почти весь город. Родители нагуливали своим детям сон, молодые люди бегали, катались на лодках по большому озеру, занимавшему половину парка. Девушки же неторопливо прогуливались вдоль водной глади или сплетничали, уютно расположившись под кронами деревьев. Одна из таких говорливых парочек расположилась на скамейке, сокрытой от посторонних глаз стеной из кустарников...
Старая потрепаная годами скамейка ежедневно принимала такое количество посетителей, что впору обращаться за премиальными в виде сертификата на внеплановый косметический ремонт. В этом парке старее нее были только несколько дубов и озеро, на которых время отказывалось оставлять свой отпечаток. Зато на несчастной долгожительнице оно отыгрывалось по полной. И если бы этот памятник парковой истории находился на видном месте, не миновать ему замены. Но сама природа воздвигла храм уединения вокруг одинокой скамейки. Сколько тайн и историй было с ней связано: признания, любовные уединения, мелкие шантажи, пьяные угрозы, даже пара грабежей – все запечатлено на облупившейся поверхности. Фреска человеческих благодетелей и пороков находилась в паре метров от дороги, опоясывающей озеро.
Но даже в столь жаркий день, как сегодня, не так много людей искало блаженную прохладу и пристанище для разморенного тела на этой скамейке. Нет, не потому что она была стара, и причина не в нецензурной брани, которой было истатуировано ее безжизненное тело. Весь город знал о тех историях, которые она хранила столько лет. И среди них есть одна, переписывать которую не посмеет никто. История двух душ, по сей день привязанных к этому странному месту.
Судьба сводит жизненные пути порой самыми абсурдными способами. Поэтому дружбе между Шоном Елви и Уильямом Боу никто не удивлялся. Армейские друзья, познакомившиеся за день до торжественного отбытия на службу, как раз на той самой парковой скамеечке. Год, месяц и день их знакомства известен только им двоим. Хотя это не совсем верное утверждение. Еще одна пара стала свидетелями зарождения этой дружбы, не подозревая об этом. Это были две хорошенькие девушки, испугавшиеся хранить на верхней полке своих сердец небольшой хрустальный шарик. Хрупкий мир юношеских грез и надежд. Каждая из девушек решила разбить эту наивную игрушечную мечту на глазах ее создателя.
Удар. Звук разбивающегося стекла. Все будто в замедленной съемке: сначала небольшая трещина игриво выглядывает из-под ободка подставки, затем, спустя какие-то мгновения, она делит сферу пополам. Еще секунда и «мир двоих» вырывается наружу. Перемешанные планы, мечты и надежды, столь прекрасные по отдельности, вместе предстают чудовищной гидрой. Она будет набирать силу, расти с каждой новой каплей из хрустального шара, но с последней лопнет, подобно мыльному пузырю. Минует какой-то час и в том же самом месте появится на свет еще одно чудовище, порожденное уже другой парой.
Пока первый прародитель нарезал круги вокруг озера, второй сидел убитый горем. Одного душило злобное желание восстановить в правах свою гордость, а у второго не было сил даже для того, чтобы осознать произошедшее. Импульсивный, резкий, целеустремленный статный красавец Уильям Боу решительно шел к месту своего крушения после десяти контрольных кругов вокруг озерной глади. Страсти, бушевавшие в нем, слегка поутихли. Однако, желание как следует разукрасить нового ухажера своей пассии, не думало униматься. Все равно для него сегодняшний день заморозится на год. «Как день перед службой встретишь, так ее и проведешь» - напутствие его отслуживших приятелей. Они, наверняка, имели ввиду сутки в мотеле с высокими градусами и тремя идеальными мерами женских форм, но Уилл адаптировал загульную фразу под свой настрой. При том достаточно успешно.
«Получает ученую степень в области экономики… перспективный… обещал жениться. Он сейчас подъедет. Мы тут подождем…» - последние слова их разговора разжигали в Уильяме желание запечатлеть этот день в трех памятниках истории: своей памяти, полицейском отчете и стоматологической карте горе-экономиста.
«Может на денек отсрочат отправку… хочется еще немножко побыть дома в прохладе…» - рассчитывая, на сколько дней ареста потянет "разговор по душам", молодой человек почти пробрался через кусты, скрывающие лавочку от цивилизованной части парка.
- Чего сжался? Циферки с плюсиками в помощь призывать не будешь? – из-за тени Уиллу показалось, что сгорбившаяся на лавке фигура одета не в военную форму, а в легкий летний костюм. Однако, как только его псевдо-противник поднял голову и распрямил спину, рядовой Боу слегка опешил. Своей слепой дерзкой репликой он добил последние крупные осколки от скорлупы второй гидры.
- Прости, меня тут должен был ждать другой человек… - извинение получилось сухим и безжизненным, хотя Уильяму было действительно стыдно перед этим маленьким несчастным человеком.
- Н-да, и я не тебя надеялся увидеть. Но раз мы оба здесь, да еще и в одной части будем служить – собеседник умудрился разглядеть нашивку на форме покрасневшего громилы, - присаживайся. Меня зовут Шон, Шон Элви. Друзья звали меня Элвис, но сегодня Король умер, оставив после себя свою ничтожную тень…
- Бросила в последний день?
Они встретились взглядами. В этом разговоре уже не было места для слов, все и так встало на свои места: безумные, страстные глаза Уилла и грустные подавленные – Шона взяли на себя ведущие роли в их общении.
- Два одиноких призывника за несколько часов до отправки сидят в комфортном тенечке и... без пива! – Уильям первый почувствовал неловкость от затянувшегося молчания. – Если хочешь, я могу сходить за топливом для наших останавливающихся двигателей!
Шон был все еще на границе прошлого и будущего. Он наотрез отказывался воспринимать настоящее. Но мощный толчок в ребра запустил его остановившееся часы.
- Думаю, в нашем случае нужно особое место. Чтоб и поговорить, и повальсировать, - он легонько хрустнул костяшками на пальцах, - а то  не совсем правильно искать пару в парке.
- А я ведь так и не представился. Уильям Боу к твоим услугам! С сегодняшнего дня я буду прикрывать твою спину, пока ты прикрываешь мою. А чтобы закрепить, предлагаю сходить в «3,5 пинты» и показать пучеглазым анчоусам в тельняшках, что представляют из себя сухопутные акулы!
- Маловат я прикрывать твою спину… Об одном ты можешь не беспокоиться. Без моего ведома тебя не изнасилуют.
Звонкий смех сотряс кроны деревьев и напугал проходящую мимо женщину с коляской. Молодые люди вышли из зеленой засады и твердым шагом направились в пивную «3,5 пинты» на набережной.

***
- Ты представляешь?! Как она могла прийти с ним? Считай, что ее репутация сделала дорогущий маникюр, а потом нырнула в кипящий ацетон!
- Ты не могла бы говорить потише?
Кроны деревьев, смыкавшиеся над головами подруг, зашелестели в попытке сокрыть этот разговор от ушей группы туристов.
- Да ладно тебе! Это же такой позор! Ты куда-то торопишься? – первая девушка не вняла просьбе и продолжила вкладывать максимум эмоций в свой голос.
- С чего ты взяла?
- А я знаю, по какому поводу ты вперилась в циферблат своих часов?
- Нам пора идти. Скоро придут они.
- Кто же?
- Сразу видно, что ты только на одно лето приехала…
- Придут, увидят, что занято и уйдут, - экспрессивная девушка перебила свою подругу не особо заботясь о выборе голосовой тональности.
- Если ты так хочешь – сиди тут одна!
Девушка встала и пошла к небольшому просвету среди кустарников, не обращая внимания на удивленную подругу.
- И что с того… нашли бы где посидеть. Парк то большой! – в сердцах бросила себе под нос оставшаяся девушка, но, тем не менее, встала и направилась вслед за первой.

***
Почти каждый посетитель парка знал, что, каждый день ровно в семь часов после полудня, это священное место занимают два пожилых человека. Их общение продолжается чуть больше часа, а затем они расходятся через противоположные выходы  парка. А луна золотым сиянием освещает небольшой островок у скамейки и путь к асфальтированной дороге, как бы заботясь о них. И так уже тридцать с небольшим лет.
Но рано или поздно кто-то из них не сможет прийти на встречу к своему старому другу. Время возьмет свое.
Горожане с особой нежностью берегли этот островок зеленого спокойствия парка. А старушка-скамейка была одновременно и символом человеческой дружбы и причиной холодной мысли о том, что совсем скоро на ней станет слишком просторно…

Уильям старательно разминал ноющую ногу. Чертовы сквозняки доканывали измученное годами тело. Он не мог пойти на встречу с тростью. Пускай Шон был славным малым, но с момента их первого знакомства в иронии и сарказме он основательно поднаторел.
 «А все благодаря кому? Мне!» - Уилл в шутку корил себя за это. Все-таки надо иметь определенные навыки, чтобы испортить правильную зануду, если последние вообще могут быть правильными.  Этим вечером мистер Боу не испытывал недостаток тем для размышления.
- Лили, да сколько можно? Закрывайте дверь, когда выходите на задний двор! Это не так сложно. Я пытаюсь избавиться от последствий вашего прошлого выхода, а вы тут же подбрасываете мне новые заботы!
- А ты мни активнее! – что касается жизненной справедливости, то в данном случае более гармоничную пару сложно подобрать. Их хлесткие словесные перепалки по своему потенциалу превосходили весь вечерний телеэфир. – Комплексовать в твоем возрасте бесполезная затея. Оставь это молодым!
«Может мне вообще ногу в блендер засунуть! Его активности явно должно хватить» - эту мысль Уильям решил не озвучивать. В лекции "о трудностях оттирания кровавых пятен с потолка" не было того магического шарма, что мог затмить встречу с другом.
Еще пара легких пассов и нога будет готова служить верой и правдой в ближайшие час-полтора. Для надежности Уилл принял несколько таблеток болеутоляющего. «Пингвинья шутка» Шона не давала покоя с прошлой встречи.
- Я пошел, буду как всегда!
Ответа не последовало.

Шон жил рядом с парком, поэтому на дорогу у него уходило несколько минут. Пока его друг мерил шагами соседний квартал, он пытался победить дрожь в руках и надеть линзы. Проклятая прозрачная полусфера не хотела занимать место, предназначенное для нее самой судьбой в лице производителя. Миссис Элви умерла пару лет назад, оставив его одного в доме, а дети съехали от них незадолго до этого. Сложно сказать, специально она поступила так или же это было счастливое стечение обстоятельств, да и Шон особо не раздумывал об этом. Он просто наслаждался покоем. Только трясущиеся руки напоминали ему о «прелестях брака» и «семейном счастье». Домашние высоко ценили покладистый характер главы семейства и были очень взволнованы по поводу неблагоприятного влияния, оказываемого неким Уильямом Боу. Они несколько раз даже вызывали мастера и меняли замки в доме. Но что стоит некогда первому человеку во взводе по взлому офицерского бара одной лишь скрепкой и в самом ,что ни есть, состоянии открыть пустяковый замок? Многое в жизни может забыться, но годичная робин-гудская практика борьбы с алко-имущими ради обделенных навсегда останется в его воспоминаниях.
Когда детишки выросли и съехали, Шон "смог снять галстук", а после смерти жены – "порвать на себе рубашку". Конечно, сын и дочь навещали отца со своими семьями, но это было редко и весьма условно, поэтому поводов для повседневного несчастья у него почти не было. Только проклятые линзы изо дня в день не давали покоя.
«Ну что, четырехглазый, сначала время забирает зрение, а потом и жизнь!» - Шон готов вытерпеть часовые сборы лишь бы не услышать этого. Недопустимо давать Уиллу такой повод поюморить. Нет, мистер Боу, не сегодня!
После сотни безрезультатных попыток линзы все-таки покорились и прекратили издевательства над стариком. Что было очень кстати, потому что пришло время выходить.

Они почти одновременно вошли в парк. По ним можно было сверять часы, что, кстати, и делали некоторые из гуляющих. Шон немного быстрее добрался до тропинки к скамейке и принял недовольную позу.
- Опаздываешь, старина! – он специально выделил вторую часть предложения.
- Как и твоя смерть!
«Это ты про очки ничего не знаешь! Не зря пальцы, свернутые в бублики, в карманах лежат» -внутреннее ликование Шона не знало границ.
Уилл не мог упустить случая, чтобы не зарядить приятеля частичкой своего юмора. А эта шутка имела еще армейские корни. В один из тех самых тренировочных дней, когда солнце делает поп-корн из мозга, едва вылезешь из тени, Уильям пообещал, что ни одна вопящая дрянь не прикончит Шона раньше его саркастичного друга. Что было не так уж и далеко от реальности. А раза три-четыре даже очень близко…
- В таком случае, ей придется встать за тобой.
- И отчего тебя так тянет на двусмысленности?!
- Есть некий шарм путать право и лево, - Шон загадочно улыбнулся.
- О да! Залитый нашими потом и слезами плац сейчас потешается над твоей шуткой! Как и наш сержант, светлая память ему.
Они подошли к скамейке и все не решались сесть. Стояли будто в ожидании команды покойного сержанта.
- И что ты вытянулся стрункой? Теперь ты такой же бугай, как я! Расслабься. – Шон засмеялся и сел.
«Чертовы болеутоляющие… Хоть под морфием ходи!» - нога Уильяма начинала ныть.
- Я рад, что в свое время меня так и не изнасиловали благодаря твоим габаритам!
- Но-но-но! Больше искренности и дрожи в голосе! Дай мне признание!
Они оба засмеялись. Уильям успешно скрыл свои болезненные охи в разливе хохота и устроился на скамейке.
Старые друзья сидели молча.
- Устал я…
-  Ты чего? – Уильям был искренне удивлен.
- Я уже достаточно давно думаю об этом. Уилл, мне пора.
Мистер Боу хотел схватить друга за дряхлые плечи и потрясти с такой силой, чтобы из него посыпались душа, вставная челюсть и пара грязных секретов, но взгляд Шона остановил его.
- После смерти Марты я живу лишь несколько часов в сутки. Один час я готовлюсь к нашей встрече и еще час нашего общения. Остальные двадцать два часа кажутся мне бесполезными. Было бы так замечательно остановить мгновение и остаться навсегда здесь. Остаться с тем, кто будет помнить тебя.
- А как же твои дети, внуки! Они же любят своего старика! – Уильям знал, что это неправда, но он старался нащупать ниточку, которая снова свяжет Шона с этим миром.
-А что дети? После того как они окончательно встали на ноги, почти перестали навещать меня. Мое наследство не стоит их расходов на дорогу. Внуки уже выросли и мои рассказы слушают из навязанной вежливости и желания поскорее подержать подарочное оружие. Везде расчет. Даже город забудет меня. Хочется верить, что наша служба и жертвы наших товарищей не пропадут даром, что моя могила не зарастет ромашками. Ненавижу ромашки…
- Шон!..
-… с тех пор, когда сержант вырывал лепестки один за одним, приговаривая «отжиматься, бежать кросс, отжиматься, бежать кросс». – Казалось бы безобидное и всегда веселое воспоминание приобрело холодное, отстраненное звучание. Голос Шона шел откуда-то далеко, он не принадлежал его хозяину. – А мы бежали, или отжимались стоя по локоть в грязи! Проклятый цветок…
- Прекрати! Старина, тебе не помешает хорошенько надраться!
- С моим-то сердцем только и надираться…
- «Уж лучше нас прикончит алкоголь, чем тоска по бабе» - помнишь это?!
- Еще бы не помнить. - Он тяжело вздохнул. - В «3,5 пинты»?
- А ведь и правда помнишь, чертяка!
- Угрозу попасть под трибунал сложно забыть. – Шон грустно улыбнулся. – Прости меня. Я всего лишь одинокий старик. Смешно, но кто бы мог подумать, что на старости лет ты будешь примерным семьянином. И не надо вертеть головой. Ты еще тот семейник!
- Сьюзан ненавидит меня…
- Ты ее тоже. Разве это несправедливо? О тебе хоть будет кому вспомнить.
- Скорее кому забыть.
- Все относительно. Зачем усложнять жизнь деталями?
- На чьем болоте поет синица! Замолкай умник и пошли подымать градус старческих соплей как минимум до сорока. – Уильям слегка задумался. – А лучше и повыше.
- Может заодно потанцуем?
- Что, как тогда?! Хм, если будет кого!
Они вышли на дорогу и направились к выходу из парка. Все как в первый раз: один – уверенный и решительный, а второй – покорный и обреченный. Лунный свет окутывал их и, казалось, что из прохладного парка выходят два молодых человека с нашитыми на рукавах акулами.

После веселой пьяной посиделки, от которой старые закаленные глотки несколько дней ощущали недомогания, два дня встреч не было. По возвращении Атласовой формы ветераны хотели возобновить традицию. Но тот день оставил глубокий отпечаток в душе каждого из них. «Действительно, кто будет вспоминать меня? Будет ли тосковать кто? - Тяготы размышлений Шона передались Уильяму. – Женушка и дочурка только рады будут. И как только он живет со всеми этими мыслями?! Никогда не понимал этого философа. Старина, ты вечно будешь жить в памяти моей. Кто-то же должен прикрывать мой дряблый зад!»
Уильям нашел ответ. Впервые он понял своего друга. Никогда он не ждал встречи так, как сегодня. Уильям плюнул на массаж, схватил трость и вышел раньше времени. На улице было неуютно светло – вот что значит изменить привычке.
«К черту наших стервозных жен, жадных детей, скупых домовладельцев и неблагодарное государство! Для первых мы стали набором из пластмассовых фруктов, для вторых – зеленым билетом в жизнь, третьих и так природа обидела, а государство… Адская машина, забросившая новобранцев на край света защищать аморфные идеи современного общества. Наивные мечты зеленой молодости об изменении мира. Мы думали, что творим историю. Но солдат может выжить или умереть, а все остальное – дело большой политики. Торжественная встреча выживших, почетные проводы погибших, раздутые пафосные речи о вечной памяти, о героизме, о помощи и поддержке, а потом забвение... И в чем же тогда отличие живого от мертвого? Дружище, мы живы в памяти друг друга! Мы живы пока нас кто-то помнит!»
Погруженный в свои мысли Уильям дошел до входа в парк. От «внезапного» появления Шона его отделяло еще полчаса. Уилл решил не нарушать традицию и дождаться появления друга и зайти в парк вместе с ним, одновременно подойти к месту встречи, обменяться колкостями и провести вечер в душевной беседе.
А пока ожидание.
Проходящие мимо Уильяма приветственно кивали, улыбались, дети махали руками. Старику было приятно, чертовски приятно.
Секундная стрелка сделала очередной оборот, заставив минутную и часовую застыть на семи часах. Шона не было.
«Всякое могло произойти. Подожду еще. Он сам вчера настаивал встретиться именно сегодня. Этот старый прохвост слов на ветер не бросает».
Миновало еще полчаса. Нога невыносимо ныла, но Уильям стоял и смотрел в другой конец парка, откуда вот-вот должен появиться Шон. Он не мог уйти, но стоять было невозможно. Уилл перешагнул через невидимую границу и оказался на территории парка. В эту секунду в голубом сиянии фонарей появился Шон.
«Пришел засранец! И даже не запыхался!»
Друзья шли навстречу друг другу и с секундной точностью оказались у поворота к скамейке. Пара язвительных шуток, нахальное упоминание смерти, вечная бравада и они скрылись за зеленой оградой. 

***
- Он так и ходил один?! – девушка взвизгнула от удивления.
- Тише ты! Да, в последний раз мы видели их вместе до двухдневного перерыва. Потом приходил только мистер Боу. Потом и его не стало…
- Бедный, это должно быть, невыносимо тяжело.
- Нет, он был счастлив. – Мечтательно произнесла девушка, но видя недоумение подруги, пояснила. – Он ходил на встречи со своим старым другом. Он видел его, говорил с ним, смеялся над ним и, как-то, проходя мимо, я готова поклясться, что слышала голос мистера Элви. Я слышала его в словах мистера Боу, в своем сердце, в своей памяти. Он был везде. А сейчас они вместе у каждого жителя города здесь, – она робко коснулась рукой груди. - Каждый день, в семь часов, два старых друга спускаются с небес в наш парк, в наши сердца. Их дружба жива в городской легенде, а это значит, что они тоже живы!
Подруга с тенью недоверия на лице повернулась и посмотрела на объятую лунным светом часть парка, где тридцать с лишним лет встречались Уильям Боу и Шон Элви.
То ли дождь, накрапывающий последний час, смог проникнуть под зонт и коснуться щеки девушки, то ли она заплакала.