Круиз 16. Рандеву

           16.
        Рандеву.

Работа идет. Волна 4-5 баллов. Делаем секущий профиль. Валяет неимоверно. И солнце жарит. И ветрюга со всех сторон. И мастер с дедом мне всю плешь проели. Вот дай им разрешение на покупку масла их гребаного и все тут. Воистину, как говаривал, совершенно другой капитан. Хитрый и мудрый Борис Иваныч. С «Павла Башмакова». Про всю нашу действительность:
«Мороз сорок градусов, а мы по колено в грязи сено косим. А комары-то!»
И еще добавлял сентенцию. После кофе с коньяком. Никогда, кстати, не «перебирал». Без пользы для дела. Грустно так мне втолковывал:
-У нас на флоте, да и вообще в высоких сферах, сравнительно недавно поняли очень важную вещь. А именно: «Пять ломов, связанные в пучок, тонут». Это обнадеживает.
И, помолчав, отхлебнув кофейку, мечтал, как о далеком и несбыточном:
-Хорошо бы если поняли, как ведут себя ломы россыпью. А уж о пресной или соленой воде я и не говорю. Признаться, тут я и сам теряюсь. Не семи ж пядей в голове-то.
Борис Иваныч чуть ли не единственный, кого я встречал, из капитанов очень бойко объяснялся на английском. Меня научил:
-Слушай, забудь ты все эти времена и инфинитивы. Пошли к едрени-фени всех наших учителей. Они ж сами хрен говорить могут. Только мозги гадят и от языка отворачивают. Слова хоть какие-то знаешь? Вали всё в кучу! Всем. Он такой же как ты. Даже если англичанин. Раз на пути тебе встретился – значит такой же. И без стеснения.
Я действительно уйму встречал докторов наук. И со словарем и безумные книжки читавших свободно. А чтобы поговорить – железный занавес висит. Хоть тресни. Мудрый Борис Иваныч снял проблему. Для меня. И крепко выручил на будущее.
Сподобился я сдавать кандидатский минимум. Язык вызывал всегда головную боль. Хожу в Горный. Договариваюсь, вынюхиваю. Камень тут, как тут. Оказать помощь, содействие, протекцию с его, тогда еще не очень «высокого высока», для моего «низенька» - первое дело. Увлек меня в бурю своей энергии неисчерпаемой, закрутил, и без того мои свихнувшиеся от придумывания «диссерта», мозги:
-Нет проблем, старик. Как говорят у них: «Ноу проблем». Привыкай. Завкафедрой в Горном – моя лучшая подруга! Идем. Все будет: «Об ге махт».
Мне б насторожиться. Почему в Горном? Он же Универ кончал. Но предложение надежного знакомства – дело святое. В колодец плюнуть можно, если никто не видит. А тут, как откажешься? Да, и бесполезно. Если Камень чего решил, то выпить придется обязательно.
Заведующую кафедрой достали. Миловидная молодая. Имя напрочь забыл. Со страху, наверное. Вот не знаю, как Вам, а мне по сю пору, если и снятся кошмары, то на одну тему. Иду на какой-то экзамен, и ни в зуб ногой.
Зашли в столовку Горного. Выпили кофе. Они вдвоем о чем-то очень оживленно болтали. Молодая заведующая англичанка выглядела радостно и беззаботно. Помню, что Камень, как обычно, излагал потрясные планы морской всемирной отечественной геофизики и его в них прямое участие. После рандеву он, по своему обыкновению, надолго замолчал. Спрашивать его бесполезно в такие мгновения. Или продолжает вознесение изложенных достижений, или громоздит уже новые. Только на трамвайной остановке мне бросил:
-Все заметано. Можешь английские буквари выкидывать на… Ну, ты ж сам видел.
-Может, и совсем не приходить? – с глупой надеждой заглянуть в глаза попытался я каменные.
Он был где-то очень далеко. После содеянного. Позже я смог предположить где.
Подумал и, с полной серьезностью, задумчиво глядя в невские воды, изрек:
-Нет. Сходить надо. Обозначиться.
Пришел. Билет. Последний вопрос: текст без словаря. Присутствует и представитель от моей кафедры, где я учился. Лёка, как мы ее все звали, повзрослев и постарев. Золотой человек.
Лучшая знакомая нашего Каменюки откуда-то текст мне лично вытащила. Мне показалось из-под юбки. Я из него понял только два слова: Исландия и гейзер. Лёка взглянула в текст, с изумлением и ужасом, молча, уставилась на меня. Я собрал всю свою наглость. По всем самым темным закоулкам своей души. Заваливать было не страшно. Но идти второй раз… Через несколько месяцев. На хрен бы мне эта и диссертация.
Вспомнил мудрого «неформального» учителя Бориса Иваныча. Достаточно современного морского волка. Открыл я рот, сломя голову. Вывалил действительно все, что помнил. От «хау ду ю…», до «вот сайз, вот прайз».  Мастер был глубоко прав. Моего словарного поноса не выдержала и «блатная» экзаменаторша. В результате я «отсосал» четыре балла. Лёка в итоге удивленно пробормотала:
-Надо признаться, текст странноватый. Сталкиваться с такой ситуацией не приходилось.
В отделе, разливая по стаканам «обмывочную», коротенько поведал ближайшим коллегам про чудесные исландские гейзеры. Академик в очередной раз доказал действительную академичность своих знаний. Перед этим чуть не уронил стакан. От хохота. Ржал искренне и самозабвенно. Минуту спустя я его понял. И «по белому» позавидовал. На его месте я тоже испытал бы истинное удовольствие. Вовунчик сквозь слезы поведал:
-Ну, Каменев. Ну, уважил. А тебе еще, абитуриент, повезло несказанно. На ее месте, я б текст на арабском, любому ставленнику от Камня, предложил.
Он опять зашелся в смехе, кашле, подвывании. До меня начало постепенно доходить предположение о подоплеке моей протекции. Спрашиваю, когда уже закурили:
-Он, наверное, эту англичанку, мягко говоря только обнадежил.
-Да, да! Мягко обнадежил. И совсем не по-английски.
О, как рисковала в моем лице, в данной ситуации, отечественная разведочная геофизика. Очень просто могла она остаться без очередного научного шедевра под скромной вывеской кандидатской диссертации.
А все из-за чего? Из-за того, что соревнование выиграла другая ленинградская красавица. Анастасия Каменева. Где призом, как ни прозаично это звучит, был штамп в паспорте.
Вечером пили чай у меня в каюте. Напомнил я это все Мишане. Посетовал на различие ситуаций:
-Вот Борис Иванович не стал бы меня подводить. Так бы масло не вымогал.
-Гы-гы-гы, - заржал мой первый советник.
-Сапсем, сапсем плохой стал. Вспомни-ка последний рейс. Иваныч не ходил вокруг да около. Ни себе, ни нам зря нервы не жевал пять месяцев. Как решил, так на шестом месяце и сотворил. И хоть противилась, а все одно, гы-гы, родила.
«А ведь точно, - просветлело у меня в тыкве, - тютелька в тютельку сотворил операцию. Открыто, нахально, а никто не придрался».
Мы заканчивали рейс атлантический в Роттердаме. Далее, домой в Архангельск. В Роттер-дамчик зашли для души, кошельков и презентов начальству. Ничего из судовых запасов брать не планировалось. Еды свежей на две недели перехода – и все. Три дня стоянки. Вечером последним возвращаюсь, небольшая баржа от борта нашего отвалила. «Чего это вдруг?» - в голове шевельнулось. У вахтенного спрашиваю, в чем дело.
-Воду взяли, -индеферентно в ответ.
-Ка-какую воду? – истинно заикаюсь я.
-Импортную питьевую, - последовало радостное от скуки пояснение.
Побежал искать капитана. Спит. В отключке. Такого с ним не бывало ни разу. А воды взяли двести тонн. Почему? И зачем столько? Иваныч сделал вид, что набрался. Чтоб со мной не объясняться, в море выйти спокойно. А потом и я утихомирюсь. Хитрющий психолог.
Так и вышло. К обеду он встал. Меня к себе затащил. Выпить, закусить – что грязи. Меня сразу успокаивать отечески:
-Не боись, Саныч. Со своими я утряс. Тебе объяснительная будет.
Я все одно в толк взять не пойму никак:
-Зачем? Ну, в конце рейса питьевая-то зачем? Дома-то, хоть из Двины черпай сколько хошь.
-У нас весна. Ледовая обстановка. К питьевому причалу не подойти. Сводка есть, - скучающим тоном проталдычил кэп. И заговорщицки тихонечко прошелестел:
-Бумажками. Бумажками все нормально обставлено. Не боись. И начальникам водицы голландской подвезем. Пригубить. Или бельгийской что ли? Мы где были то? Не понял я.
Это он уже сыто благотушно придуривал.
Я тогда Мишане обескуражено жаловался. Он с первачка тоже понять не мог. Потом, как истинный лазутчик, среди механиков потерся, «посидел» с ними, истину добыл. Проста оказалась и изящна. С агентом водяным договорился мастер. (Вот в таких ситуевинах без английского разговорного, как без рук). Воды не брали вообще. Может, еще и нашей откачали. За границей она ой как дорога.
В Двине действительно нашей родной черпанут. А дальше все ясно. Здесь главное – не жлобствовать. Чтоб начальство тоже, как выразился кэп, «водицы импортной пригубило».
Дома при «разборе полетов» меня сильно не насиловали за перерасход по воде. Пожурили.
Когда загрузились в поезд «Архангельск – Ленинград», к нам с Михой в купе прибежали запыхавшиеся Борис Иваныч и дед. У них с собой «было». Проводили нас по-братски. Мы благодарны им за рейс, за науку, за наше общее: «есть, что вспомнить».
Допили мы чай с Михой. Погрустили. Перетряхивая былое. А дальше надо выкручиваться. Жизнь тебя к ногтю, а ты – елозишь, пищишь, выскальзываешь. Надо стараться, не смотря на расположение звезд.
Нынче они так располагаются, что масло треклятое все равно придется взять.
-А как выскальзывать-то будем, Мишаня, - как всегда за него хватаюсь, как за соломинку.
На соломинку он похож мало, но роль такая ему втайне льстит. По буркалам вижу. За столько тысяч морских миль немного друг друга познали. Осточертели взаимно, конечно, дак ведь куда без этого?
Я в душонке своей приспособленец по большому счету. А Мишане приятно, видимо, за мной, как за малоразумным, ходить. Интересно, он это просекает? Может, Бог даст, через годы доведется у него об этом спросить.
Миха размышляет. Вслух. Издалека:
-Эх! Покурить бы счас. А ведь скоро месяц, как мы с тобой следим-то за друг-дружкой. Ты ни разу не тянул? Ведь врешь поди. Не по глазам, а по носу твоему новгородскому вижу. Так месяц-то отметим, а?
-Ну, кто б спорил-то, Мишаня? Честное благородное ушкуйницкое слово. У меня все отложено, спрятано и ждет своего охлаждения, - ликую я. Чую, ох чую, что Миха, палочка-выручалочка подможет выкрутиться из-под масляного пресса.
(А ушкуйницкий термин я с недавних пор вворачиваю, где ни попадя. Вычитал и Феликса Кузнецова про новгородских князей-разбойников. Ушкуйников. Что-то где-то какой-то ген меня к ним тянет. Хоть на разбойника я и не тяну вовсе, но были ж у них и мелкие приспешники. У Силы и Бусыря).
Мишаня лениво, но сверхзначительно:
-С такером будешь связываться, закажи топлива меньше меньшего. Кэп, все одно, в каюте спрячется. На следующем заходе масло возьмешь – дед от радости все забудет. Нам еще и банкет накроет. Топлива там вовсе с бензовозов брать не надо. Валюту тратить, людей смешить. В океан выйдем на подсосе.
-А мы-то как на этом самом подсосе? – я хочу искренне и с восхищением дать Михе полностью засверкать.
-Как, как? Этим самым местом сверху. Танкеру письмишко подготовь. Честное, откровенное. С нашим планом. Чтоб на втором бункере взять соляра под завязку, валюты сэкономить – мудрая черепаха Тортилла потянулась в кресле и блаженно прикрыла веки. Заслуженно наслаждаясь своей прохиндейской сущностью.
Но спустя секунду, Мишаня открыл один глаз и добавил не менее важный штрих:
-К письму дополнительный аргумент приложи. Смекаешь? Танкер-то в океане болтается без заходов. Без Мансаниловки даже. Нам нахлебникам только дает сиську сосать.
-Все сполню, товарищ майор, - четко отрапортовал я. (Во взводе у меня был ефрейтор Ничипоренко. Золотые руки. Но раз…й, дальше некуда. Всем «подвешивал» майора. Мне на всю жизнь это слово въелось. Почему так бывает?).
Так что, выполняя наш труд, двигаемся к точке рандеву с танкером «Геолог Юрий Билибин». Говорили с ним по рации. Слышно плохо. Подмешиваются другие суда. Говорят тоже на нашем родном, великом, русском. В моем стенном календаре отмечено, что это геологические пароходы. Геологические – взяты в кавычки и подчеркнуты. Это, стало быть, самые пресамые наши корабли. В том рейсе они нам свой лик не казали. Не было надобности.
А бывали случаи. Неброские, но запоминающиеся. В Карибском море. Попутным профилем шли на Кубу. И въехали в район, где серьезные корабли друг перед другом красовались. Нас внаглую американец начал прижимать с правого борта. Мы, маленький пароходик, не знаем, куда и податься. Как-то очень быстро сзади ему в корму стал «давить» наш здоровенный, типа противолодочного. И нам на все Карибское море спокойно так прогромыхал: «Куренцов! Профессор! Иди спокойно, куда идешь». Никогда в жизни мы радостнее слов в морях не слыхали.
Сработали мы все как Мишаня предполагал. Рандеву с танкером состоялось в плановой точке. Волнение – пять баллов точных. Легли малым ходом носом на волну. Уровняли с танкером скорости. Мы пристроились ему в корму. Он нас взял на два бакштова . А затем спустил и передал нам рукав для перекачки топлива. И понеслось доение.
О сношении шлюпочном не могло быть и намека. Почту, документы передавали на концах в резиновых мешках. Мы с Михой передали капитану на танкер все, что приготовили. По рации переговорили: «как надо, как доктор прописал».
Рандеву длилось почти сутки. Рано утром расцепились, погудели и разошлись. До следующего второго и последнего свидания.