Лучшие дни

лучшие дни в этом городе летом
когда поднимается ветер
и так долго полощет верхушки
что кажется – сразу за домом
пустырь и простор, и полосочка моря
то есть – совсем другой город
из другого теперь уже века
из детства, которое не завершилось
но вдруг оказалось прошедшим
прекрасное жуткое детство
репетиция преступлений
во имя свободы

и как хочется вырасти!
ведь взрослым позволено – все,
им не нужно потом сознаваться
в том, что делалось наедине
и какие придуманы игры.
о, что это были за игры!
и сколько в них было насилия,
сладостной власти и таинств,
и пиршества запрещенных плодов,
не спелых еще и не вкусных,
но стыдно-чудесных!

зачем я их помню, когда это больше не я?
почему не дано форматировать память,
чтобы помнить не стыд, а детали –
какие-то вещи, цвета, обстановку
и точные фразы, но нет, это все восстает
из чужих пересказов, пылящихся, выцветших снимков
навязчивых воспоминаний родителей,
как потерялись трусы - голубые, в горошек;
как спала на руках полицейского прямо на пляже
после ссоры свекрови с невесткой;
как возвращалась из Крыма сущей торговкой

но ведь там еще было
и море, соленое, как маринад,
и прохладные лабиринты детского городка,
и огород - с тайной жизнью мокриц, черевишни, медведок
с бесконечным строительством дома
и бетонных дорожек, крапленых ракушками –
вот и рискни пробежать босиком,
не заступая на рыхлую землю,
не пнув ни черного принца, ни бычьего сердца.
и еще патиссон, патиссон! как корабль пришельцев -
не на нем ли сюда прилетели жуки-колорады?

а вечерами –
ты помнишь, какая полынь
на пустыре, как она пахнет, сплетаясь
со спицами велосипеда?
и как вязнут твои босоножки –
на расплавленной крыше далекого гаража?
как недовольно, под наблюденьем,
съедаешь сырое яйцо, морскую капусту
и запиваешь все рюмкой вина?
а потом засыпаешь под стрекот цикад
и обещания: завтра поедем на море