Не нужно молиться богам

          Не нужно молиться богам, чтобы завтра взошло солнце – оно взойдет и так.
                Архимед

   Что имел тут ввиду Сиракузский мудрец? Да очень простую мысль имел он ввиду. Он был влюблен в математику и всерьез полагал, как и Пифагор за четыреста лет до него, а до него еще и вся Египетская мудрость, что не только все подсчитано назад, но просчитано и вперед. Сегодня мы это, с изрядной долей иронии, называем фатализмом, квиетизмом и всякими прочими «измами». А смеяться-то тут не над чем.

     В детстве Сергей, собственно, и слов-то таких еще не знал. Он был фаталистом латентным, так сказать. Вера в собственную звезду, в ангела хранителя, в Бога, в черта, в его величество случай, в конце концов, всегда играющий на твоей стороне, это конечно не математика, но результат, тем не менее, одинаков – все выходило у него, как и хотелось. Тут есть над чем задуматься. Если древние правы, да прав еще и поздний психоанализ, это вот «как хотелось» и есть чистой воды фатальность. То есть, человек заранее хочет того, что и так уже просчитано и решено. В этом, собственно, секрет счастья. Желай того, что все равно сбудется. Правда, это не касается неизбежной для каждого из нас кончины. Никто же не станет желать себе смерти?.. Или станет?..

     Маша была фаталисткой по определению. Хотя бы лишь потому, что она женщина. Все женщины фаталистки. Если женщина не верит в судьбу – ищите патологию. Скорее всего, она либо доминантная лесбиянка, либо ортодоксальная феминистка (не знаю что одиознее, может это и одно и то же?).
Так или иначе, Сережа ждал свою Машу, Маша ждала своего Сережу. Они собственно и дождались, и все закончилось свадьбой. В такой математике, согласитесь, пока ничего сложного нет. Уравнение, где нет неизвестных - всего лишь аксиома, банальность, труизм, два помножить на два. Обыкновенно, в такую идиллическую картину добавляется некий «икс», а еще лучше и «игрек» и тут-то все и начинается. Человек не живет экзистенциально, как бы за то не ратовали Кьеркегор, Хайдеггер, Достоевский, Сартр и иже с ними. За каждым тянется шлейф, математический шлейф, если хотите, тени прошлого, так сказать.

     Роман Маши и Сергея протекал бурно, если не сказать, молниеносно. Весьма даже тривиально, а именно, у памятника Пушкину Сергей ждал Полину, а Маша Юрку. Полина и Юрка, будто сговорившись (или так и было просчитано свыше) не пришли. Полчаса, час, полтора часа вожделений и ожиданий довели юношу и девушку до точки кипения. Слезы стояли в глазах обоих влюбленных, но такое предательство, особенно, когда на твоих глазах куча народу встречаются, целуются и расходятся попарно по интимным и укромным уголкам Москвы, неизбежно, фатально сблизило их. Не бывает друзей по счастью, зато по несчастью… Русские любят русских именно из таких причин.
Вечер неизбывно, неумолимо стал окунаться в ночь. Маша выронила мокрый от слез платок на асфальт и сомнамбулой направилась за спину зелено-линялого Опекушинского творения (ни за что не поверю, что мой Пушкин был именно таким), спустилась по каскаду лестниц, села на лавку у фонтана и… разревелась.
- Возьмите мой. Он чистый, - подал Маше свой платок Сергей.
Маша взяла машинально, но в этот момент руки их соприкоснулись, щелкнула невидимая искра, но это было как разряд молнии. Слишком были напряжены две эти одинокие, но разнозаряженные частицы.

- Спасибо, - тихо произнесла, но более простонала Маша.
- Не стоит, - улыбнулся Сергей. – Постираете - вернете.
Маша наконец поняла, что перед ней кто-то таки стоит. Она с удивлением подняла красные от слез глаза и увидела высокого красавца в сером костюме, о голубых глазах, русых волосах и с букетом алых (ей привиделось, кровавых, даже почему-то менструально кровавых) гвоздик.
- Это вам, - протянул он ей букет.
Маша отшатнулась, и только теперь узнала парня, что простоял рядом с нею два часа перед памятником.
- Это не мне. Это вы для другой приготовили, а теперь жалко выкидывать что ли?! Я вам не урна для мусора!
- Это она урна для мусора, - не спрашивая разрешения, присел Сергей на лавку рядом с Машей. – А совершенные эти цветы вовсе не виноваты в том, что люди несовершенны.
Маша совсем перестала плакать и с любопытством посмотрела на пускай и навязчивого, но все же товарища по несчастью.
- Вас, как и меня, тоже предали?
- А вы знаете, что на месте, где сейчас стоит Пушкин был Страстной монастырь? – весьма неучтиво сменил он тему, но сердце девушки было так изъедено обидой, что она и не заметила такой маленькой невоспитанности. – Его снесли большевики. Точнее, они сначала устроили в нем антирелигиозный музей, а потом уж снесли. Я это к тому, что назначать свидание на про’клятом месте – непростительная ошибка.
Любопытство Маши стало перерастать во внимание и даже…
- Страстной монастырь…, - медленно повторила она и нервно глотнула в брызгах фонтана воздуху. – Страстной…, страсть… Страсть!!!
С этим криком она, словно хищная ночная птица, буквально набросилась на этого в общем-то случайного прохожего, и впилась в его губы своими жаркими губами.



- Ты о чем задумался, милый? - Полина погладила Юрку по подернувшейся уже щетиной щеке, встала с кровати и, не надевая халата, прошла к бару. Там она налила в два бокала коньяку и вернулась обратно. Юрка молча принял бокал и так же молча выпил.
- Ты не находишь, что мы поступаем подло? – смотрел он в одну точку.
- Подло? Подло?!! Подло отдавать это тело какому-то плебею.
Тут она сексуально-ласково погладила себя по шее, груди, животу и закончила между ног говорящими движениями пальцев.
- Серега мой друг и вовсе никакой не плебей, - не отреагировал Юрка.
- Ой, ой, ой, какие мы честные, - вернулась она к бару и принесла бутылку к кровати.
Всякая женщина, уведшая парня от подруги знает, если его начинает мучить совесть – добавьте коньяку, если продолжает мучить, добавьте еще коньяку и будьте сексуальной, как никогда прежде. Полина легла спиною на постель, зажала свой бокал между ног и налила его до краев.
- Слабо выпить, не пролив ни капли?

     Это, пожалуй, было верхом цинизма. Практически из вагины, хрустальным тюльпаном сверкал бокал красного коньяку. Юрка долго смотрел на это странное зрелище, но глаза его постепенно стали разгораться сначала удивлением, потом любопытством и, вот теперь, страстью. Наконец он встал на колени, наклонил голову и начал медленно пить. Полина тихонько застонала, и не потому, что играла оргазм. Цинизм в сексе, как ни странно, возбуждает более, против простого желания. Она, возможно и непроизвольно (поверим этому), качнула бедрами и коньяк пролился на лобок. Юрка поставил бокал на прикроватную тумбочку и стал слизывать коньяк с ее тела…

- Нет, ты просто волшебница, - еле дышал Юрка, кончив за эту ночь в пятый раз. - Серега просто тебя недостоин.
- А Маша? – кокетливо-ревниво надула губки Полина.
- А что Маша? – пожал плечами Юрка. – Это была не моя идея. Она милая, но не больше того.
- Милая?.. Со слова «милая» начинаются браки. Любовь, это миф. А вот «милая» - реальность.
- Да ты, никак, ревнуешь? – оторвал голову от подушки Юрка. – Ну что ты, милый ребенок? Я люблю только тебя.
- А она… милая?! – резко вскочила Полина с кровати и накинула халат.
- Да ладно тебе, девочка, - приподнялся на локте Юрка.
Полина стояла напротив окна, а в него таинственной колдуньей гляделась полная луна.


- Сегодня полнолуние, - тяжело дышал Сергей, едва высвободившись из ее жарких объятий. – Это плохо.
- Почему плохо, милый? Ты что, веришь в оборотней?
- Я верю в то, что еще два часа назад любил совсем другую, а теперь…

     Он, довольно грубо, правильнее сказать, властно взял ее за подбородок, притянул к себе, и поцеловал уже по-своему, то есть, еще более страстно, чем она его… Он кончил постыдно быстро. Слишком долго копил и, положим, вовсе не для Маши. В ночном сквере было достаточно народу, но народу влюбленного, и то, что они сделали это на траве за спинкой скамейки, не означало, что никто ничего не понял. Поняли, простили и… даже тоже захотели. Девушки смотрели на своих парней с неким даже вызовом: «а ты бы смог бы вот так вот?».

     В общем, как я и говорил выше, роман их вспыхнул молниеносно. Они проснулись у него на квартире и опустошенными, и счастливыми. Пять раз, это многовато для обыкновенного свидания. Да нет, шесть. Первый, пусть и сумбурный, был за скамейкой Страстного бульвара. В окна нещадно било августовское беспардонное солнце. Солнце на излете лета - что стареющая женщина. Оно жарит, будто в последний раз, но так же быстро и остывает ввечеру. Сергей встал, раскрыл балконную дверь и закурил. Загасив третью сигарету, он обернулся на Машу. Та смотрела на него ясными и счастливыми серыми глазами, вздернутый носик ее больше не был красным от слез, а спутанные каштановые волосы были похожи на, что в шутку называют, взрыв макаронной фабрики, но это к ней так мило шло…
- Маша, - вдруг сделался Сережа серьезным, если не сказать, мрачным, - выходи за меня замуж.


     В стародавние времена, о коих мое повествование, свадьбу нельзя было сладить на раз. Сначала заявление, два месяца испытательного срока… В общем, понятно, если брак не освящается церковью, то «делу дать хотя законный вид и толк…» государство все ж таки облекало брак в некую, если не таинственность, то ответственность. Сереже совсем не терпелось. Отец с матерью  были в Зимбабве, посольство, и все такое. Самое время все решить. К друзьям отца, посла в этом чертовом Зимбабве, обращаться было нельзя – тут бы же и доложили. И он обратился к старому своему другу – сейфу отца, код которого он знал, похоже, с младенчества. Ну да. Никто не знал за маленьким Сережей его феноменальную память, а он, играя в кабинете папы, запомнил навсегда эти цифры, 276437282. Кругом тут была валюта всех мастей, но, слава создателю, нашлась и увесистая пачка желтоватых, что раньше называли, «катенек». На подкуп тетушки из загса, с красной лентой наперевес, хватило и трех листов, но вот заказать сейшн в кафе «Лира» (теперь «Макдональдс»), это дорогого стоило. Друзей было много. Когда ты студент, особенно влюбленный студент, у тебя весь мир в друзьях. Но были и самые близкие, ближе некуда. Кто, как вы думаете?.. Верно. Свидетельницей невесты была Полина, Свидетелем со стороны жениха – Юрка.


     Все свадьбы, вообще, банальны, как три копейки (так в те времена выражались). Особенно студенческие, где, к счастью, не бывает ни родителей, с их смердящими нафталином напутствиями, ни слезливых от умиления родственников с мещанскими и совсем ненужными подарками типа чайных и столовых сервизов, которые потом приходится продавать в треть цены. Пара тостов за молодых, куча безымянных конвертов, чтобы не было ясно, кто положил сотню, а кто три рубля (были и просто с пошло целующимися голубками открыткой, но, опять же, без подписи), а далее…. Далее бесшабашная пьянка, флирт напропалую, драка в мужском туалете, а то и прямо в зале и секс чуть не на грязных скатертях в кафейной прачечной.


     Юрке было как-то не по себе. Мужская совесть, вообще, крепче совести женской (есть ли такое понятие?). Гораздо крепче. Она почти так же (чуть менее, конечно) сильна, как женская ревность (или зависть). В планы входило подшутить, да в шутку поломать (так наивно думал Юрка), но свадьба… Такого заговорщики предвидеть никак не могли. Сергей сделал все так быстро, что, в общем-то, совсем и не любящие друг друга Юрка и Полина, даже опомниться, осмыслить не успели. Давайте все же расставим точки над «и». Полина таки любила, ну, по своему, Сергея, а Юрка, как ни крути, любил Машу. Все было игрой, пока игра не стала реальностью, да еще записанной в метрике и в паспортах. Одно дело - распалить, не явившись к Опекушину, и вовсе другое - кафе «Лира».
Более же занимает любовь молодоженов. Это была любовь? Никогда не принимайте решений от отчаянья, не сосчитавши до ста. Любовь, это любовь, а решение – решение. Любовь, это вспышка (с почти всегда сомнительным запалом), за решением же следует действо, цена которому… может и жизнь.



- Сережка, - волновалась Полина, прикуривая сигарету от предыдущей. Руки ее картинно дрожали. В подсобке кафе, на подоконнике, стояла пепельная консервная банка, но она трясла мимо. – Зачем ты все это сделал?
- Ты не пришла, - холодно отчеканил Сергей.
- Поверь, милый, у меня заболела…
- Хватит песен, - спокойно произнес он.
Когда на вас кричат – ждите удачи, ежели вот так, морозно, как лед – беда.
- И не дли лжи, Полина. Не испогань то, что еще осталось.
- Так осталось, милый?
Когда женщина лжет, она в тысячу раз прекраснее, чем когда говорит правду. Тут она креативна, заряжена, убедительна и Станиславский кричит: «Верю!».
- Я поступила подло. Я знаю, - потупила она взор. И Тициану такое бы…, такое страдание раскаяния и не приснилось бы. - Но я…, я подумала…, думала, что…. Я, дура, хотела, чтобы ты сошел с ума от любви ко мне. Мне так этого хотелось… Я вовсе не могла предположить, что так страшно все закончится. Прости меня, Сереженька. Я глупая, очень глупая девчонка, но я люблю тебя, как никто никогда никого не любил. Пожалуйста! Прости меня! Я не выдержу этой пытки! Я умру ровно в тот час, когда настанет ваша брачная ночь!
Полина опустилась перед Сергеем на колени и… зарыдала.
Не верьте слезам женщины. Это самый простой и, как ни странно, самый действенный способ обмануть нас. Редкий мужчина не растает, глядя на беззащитную нежность. Сергей таки растаял.


- Машенька! Ну что ты наделала! – сокрушался Юрка. - Зачем?!
- Ты просто не-при-шел, - уткнулась Маша взглядом в мраморный пол какой-то подсобки кафе.
- Маша, прости меня, дурака! Я…, я просто…, я думал, чтобы…, я хотел тебя проверить.
- Ну и что? Проверил?! Получил, что хотел?!
- Я же не думал, что ты вот так, очертя голову…
Ее фата, фалды ее белоснежного платья задрожали мелкой но никак не унимающейся дрожью. Маша вдруг побледнела и… упала на руки Юрке. Но тело ее продолжало дрожать, из чего индифферентный наблюдатель легко бы сделал вывод, что ни в каком она не в обмороке.
- Маша, Машенька, милая моя, боже, как же я люблю тебя!
Не стану докучать вам описанием того, что было потом. Измена на алтаре, это не лучшая тема для православного христианина, пускай и сомневающегося если не в Боге, то в Его трактовке. Тем более, что все происходило на грязных скатертях с предыдущего банкета.


- Боже, Полина, как же я люблю тебя, откинулся Сергей на мраморный пол.
Его взятый на прокат смокинг был безнадежно испачкан выделениями, так сказать, любви. Нужно было срочно искать какой-нибудь туалет, умывальник, полотенца.
- Полина, мне нужно…
- Конечно, иди дорогой. Я все понимаю.

     Вы видели когда-нибудь победоносную улыбку женщины? Александр Великий, покоривший империю Дария, Наполеон, смявший Аустерлиц, даже леди Гамильтон над повергнутым к своим ногам одноглазым адмиралом, покорителем всех морей, так не улыбалась, как улыбалась теперь Полина.


     Сергей долго мыкался по причудливым коридорам подвала кафе «Лира», пока наконец не нашел искомое. На грязно-белой двери от руки была нацарапана литера «М». Он раскрыл дверь и… На грязного кафеля полу…, подоткнув белоснежные полы подвенечного платья…, некрасиво расставив ноги… подмывалась… Она.

     Нет ничего одиознее картины невесты, смывающей грязь преступления в вечер своей свадьбы. Дело не в том, что все и так, простите, трахаются со всеми, ну хотя бы от скуки или там от избыточной впечатлительности. Это жизнь. Такое случится, и не раз, с каждой семейной парой. Но на свадьбе! еще до брачной ночи!.. Только что изменивший невесте жених оперся о косяк двери, Чайльд-Гарольдом сложивши руки на груди. Маша так была увлечена подмыванием, что забыла даже глядеть в зеркало. Но когда все было закончено, она отпустила из-под пояса подол платья и решила привести в порядок и лицо.
Немая сцена? Да нет, вы просто мало знаете женщину. В минуту опасности мозг ее работает так быстро, как не снилось ни Ньютону, ни Эйлеру, ни Эйнштейну, ни даже Архимеду, с кого я и начал. Она, через зеркало, опустила взгляд на его брюки, которые он, в волнении, даже забыл толком застегнуть, и, увидев характерные, так сказать, еще не высохшие разводы, победоносно улыбнулась.

- Кажется, эта раковина тебе сейчас нужнее, чем мне, - повернулась Маша к Сереже лицом. – Что ж, не стану мешать, тем более, что я уже кончила..., прости…, закончила. Вода, правда, только холодная. Не застуди. Нам ведь еще жить.


     Я люблю женщин, я ими восторгаюсь. Наши мужские игры в любовь, дружбу, привязанность – ничто против их удивительного чувства самосохранения. Но не думайте, что делают это они ради себя. Их цель – потомство. Так положил им Бог. И если вы, однажды, не приведи, конечно, Создатель, поймаете жену на измене – отвернитесь. Отвернитесь и забудьте. Ее маленькие радости – всего лишь маленькие радости, с которыми рядом не стоит их, да и ваша главная цель.

     Как я уже и говорил (ну и Архимед тоже), все просчитано вперед. Случается всегда то, что должно случиться. Тот, кто брыкается – умирает. Послушный – живет и радуется.
У Сережи и Маши уже, кстати, трое.



04 февраля 2012 года