Воспоминание 1

- Хахах, да, это смешно.
В голосе не было ни единой дрожи; голос качался в смехе.
Я улыбнулась; этот смех казался мне приятным, словно какая-то простая мелодия.
Смех постепенно затих.
Я не сразу заметила перемену. Что-то менялось в нем, все больше и больше.
- Что-то не так? - ничего лучше мне на язык не подвернулось.
Он молчал. Я повторила вопрос.
- Я мудак, - грубое слово резануло мне ухо. Он никогда не выражался так о себе.
- Почему? - почему-то я сорвалась почти на шепот
- Я мудак, - повторился он, - просто знай, что я мудак, - его голос резко изменился, плечи, устало опущенные, развернулись. Он устало рухнул на кровать.
Я нерешительно провела ладонью по его плечу. Он дернулся, будто от ожога, перевернулся на бок, лицом ко мне.
- Не надо... - он снова повторился.
- Что с тобой?
Казалось, краски вокруг поблекли.
- Ничего...
- Я же вижу. Что с тобой происходит?
Свет вокруг потускнел; все становилось каким-то серым. Я чувствовала приближение эдакого приступа, странного явления своей психики.
- Хорошо... у меня не все в порядке... - Он запинался, теряясь в словах. - Например, иногда я могу подолгу размышлять, что я мог сказать в тот или иной момент... - Я вздрогнула, узнавая знакомую ситуацию. - Пожалуй, это самое малое, что со мной происходит.
Приступ приближался.
Я, желая его успокоить, аккуратно гладила его по голове, осознавая, что скоро понадобится помощь скорее мне, нежели ему.
Приступ был совсем близко.
Мне казалось, что его тело меняется; он шевельнулся, сложившись калачиком - в его движениях мелькнуло что-то конвульсивно-механическое.
Мир продолжал сереть все больше и больше. Под его распахнутыми и совершенно пустыми глазами, не выражавшими ничего, появились темные синеватые тени; вообще вся его кожа становилась сероватого, почти трупного цвета, и, казалось, усыхала: его суставы и кости стали более заметны, более выражены, особенно ключицы, выдающиеся вперед из темнеющих ям двумя белесыми линиями.
Бледные, дрожащие губы судорожно тянули воздух, иногда что-то шепча. Однажды они сказали что-то погромче:
- А еще я иногда... - но сжались в тонкую полоску и он не продолжил.
Моя рука механическим движением продолжала гладить его голову, зачесав все волосы назад за ухо. Сами волосы темнеющим шелком притягивали, и мне казалось, что ладонь утопает в их будто бы бесконечной копне.
Его тело все еще изменялось; скулы, ключицы пугали своими выступами; что-то стало происходить у него за спиной. Я запоздало узнала в его чертах то самое существо, что в дни особого буйства моей психики заставляло меня впадать в ужас по ночам.
В ушах слились звуки дуновения ветра в открытом коллекторе и его бесконечного шепота - хоть губы его и были прикрыты, мне все равно казалось, что я слышу его шепот. Волосы из приятного русого цвета давно стали иссиня-черные; они трепетали, будто от сильного ветра. Звуки усиливались все больше и больше; вдруг в один момент рука запуталась в прядях волос, во мгновение превратившихся из шелковистых в грубые и жесткие. Рука ушла по локоть; на мои глаза опустилась пелена, сгущающаяся по краям.
Я увидела его конвульсивный оскал - страшный оскал двух рядов зубов, не прямоугольных как у обыкновенных людей, а треугольных, будто два ряда человеческих клыков, сами же клыки были не по-человечески большие. Меж его зубов выплеснулась темная кровь, мгновенно залившая губы и подбородок. Я увидела это и нечто темное, ставшее его волосами, поглотило меня полностью; рука, которую затянуло первой, нестерпимо болела, дышать было невозможно. Я закрыла глаза.

Когда я их открыла, мягкий рыжеватый свет вечереющего неба заливал его комнату.
Рука, гладящая его волосы, затекла и немного болела. Он мягко отстранил ее:
- Хватит, а то облысею весь... - На губах мелькнула улыбка, - да и я и так едва не заснул...
Грустные глаза весело блеснули. Я неуверенно улыбнулась им в ответ.
Боже, мы больны.