Ностальгия 63

 Снег идёт. За окном - зима, и так много её вокруг, и я совсем не знаю, что с ней делать. Снег такой невозможно белый, и так надолго засыпает происходящее вокруг, и мне грустно.
 А в общем, ничего особенного не происходит.

 В падающем снеге мне нравится только одно - он поглощает звуки, и вокруг становится очень мягко и тихо. Хотя, я ведь и так ничего не слышу, но во время снега я чувствую тишину, просто глядя сквозь снег, или - подставляя под снежинки ладошки - иногда. Снежинки тают, рукам становится холодно. Не люблю холод.

 Холод. Его так много вокруг, он во всём. В зиме за моим окном, в белых стенах вокруг меня, в белой тишине вокруг меня - я давно перестала видеть и слышать, и поэтому окружающий мир воспринимаю белым и тихим. Белое надоедает. Очень.

 Я слышу и вижу, то есть - я могу слышать и видеть, но никогда никого не слушаю и не смотрю ни на кого - я смотрю сквозь людей. Почему? Потому что вокруг нет никого, кого я хотела бы видеть и слышать, и поэтому я живу в белой тишине.

 Одно из самых сильных и ранних воспоминаний детства - я стою в ванной и громко ору, а кто-то поливает меня холодной водой из душа - чтобы я замолчала. Мне холодно, и поэтому я навсегда - навсегда не люблю холод. Я настолько не люблю холод, что даже перестала мёрзнуть, поэтому иногда я просто ложусь на снег и долго лежу, и мне не холодно, потому что я не чувствую холода, но знаю, что холодно, и поэтому - не люблю снег и зиму. Но лежать в снегу можно как угодно долго, глядя в серое низкое небо, из которого всё сыпется и сыпется снег, припорашивая меня, и мне кажется, я скоро стану снегом, потому что он поглощает всё, но обычно бабушка начинает ругаться на меня, и утаскивает домой - переодеваться и греться. И я переодеваюсь и греюсь, потому что у меня есть тёплый большой свитер - старый мамин, и в нём мне всегда тепло.

 Свитер. Как странно осознавать, что мамы давно нет, а её свитер - он всё ещё есть, и когда вокруг холодно, я надеваю его, ложусь на кровать, подтягиваю коленки и прячу их под свитером, прячу уши в высоком воротнике, и мне кажется, что это мама обнимает меня.
 И так я лежу на кровати в мамином свитере, и смотрю в окно - на падающий снег, и я как будто с мамой.

 Мама. Я не знаю точно, где она сейчас, и есть ли она вообще где-нибудь сейчас, но мне хочется думать, что - есть. Потому что здесь, на земле, мне совершенно не на кого смотреть, я уже говорила - я смотрю сквозь людей, и избегаю смотреть в глаза, потому что взгляд - это ведь такая сильная ниточка, а ниточка - она же привязывает, а я совсем не хочу привязываться. Ни к кому. Я раньше смотрела маме в глаза, но ведь её же со мной нет, и поэтому я смотрю рассеянно в пространство и в себя - одновременно. Это очень интересно - не смотреть даже, а как бы прислушиваться к себе, глядя на то, что происходит вокруг. Это интереснее, чем смотреть на других людей.

 Люди. бабушка говорит, что мне надо общаться с кем-нибудь, и иногда мы с ней ходим в гости. Я не против. Я и в гостях могу смотреть в себя и прислушиваться к себе, так что мы можем ходить в гости сколько угодно бабушке - ей наверное, грустно со мной сидеть целыми днями.

 День. День. День. День. И где-то между одним длинным днём - иногда короткая ночь, я сплю и вижу яркие сны. В моих снах никогда не бывает зимы. Там лето, тепло и солнечно, там зелёная трава, я лежу на животе, солнце греет мою спину, я смотрю на ягоды земляники перед собой. Ягоды пахнут, и вообще всё лето вокруг меня стрекочет и пахнет. Такие вот красивые летние сны - жаль просыпаться, и так приятно смотреть на ягоды - я люблю ягоды.

 Ягоды. Сегодня бабушка дала мне на завтрак оладьи с земляничным вареньем и большой стакан молока. Оладьи были очень вкусные - они не были белыми, они не были холодными, и они были политы густым и тягучим концентратом лета - варенье пахло и возвращало меня в мои сны. Там хорошо. Люблю варенье. И оладьи с ним такие вкусные. Молоко - так себе, оно белое и холодное - ужасное зимнее сочетание, но с оладьями и вареньем - сойдёт вполне. Я выпила весь большой стакан - до капли. Бабушка хорошая, она заботится обо мне, и кажется - она любит меня. Я слышала, как она плакала и говорила кому-то, что любит меня и очень за меня боится. А чего за меня бояться? Со мной всё хорошо. И да, я не ошиблась, говоря это - я именно слышала - я иногда слушаю бабушку, потому что она хорошая, и я могла бы полюбить её, если бы захотела, но я не хочу - я уже любила маму, а она куда-то ушла. Любить - больно. Я даже бабушкину кошку не люблю - она такая независимая и непонятная, её вообще опасно любить - она наверняка не ответит взаимностью.

 Кошка. Она приходит ко мне иногда, смотрит с недоумением и слушает мою тишину. Она чувствует меня и в руки не даётся - я слишком закрыта для неё, и ей не хочется, чтобы я её погладила, ну и ладно, мне тоже не хочется, чтобы она мурчала для меня. Кажется, она такая же, как я - она смотрит сквозь меня, как и я смотрю сквозь окружающее. Честно сказать, я бы предпочла собаку, потому что она - большая - больше кошки, у неё температура тела выше моей, с ней рядом можно лежать на полу и будет тепло, и ей даже можно смотреть в глаза - жаль, что у меня нет собаки.

 Собака. Иногда я хожу гулять, и я крайне редко хожу по тропинкам, потому что по тропинкам ходишь, как бы не оставляя следов, а это так страшно - идти и не оставлять следов. Поэтому я гуляю по сугробам и часто оборачиваюсь, чтобы посмотреть, оставляю ли я следы. Я оставляю, и меня это успокаивает, и я даже придумала себе такую замечательную игру - я довольно долго иду куда-нибудь одна, потом разворачиваюсь и иду обратно - рядом со своими следами, и когда я снова оборачиваюсь - посмотреть, оставляю ли я следы, я вижу, что мы оставляем их обе - я и моя собака... Мне кажется, с собакой каждый мой день был бы хорошим.

 Хороший день - это когда мама рядом, но так было раньше, или - собака есть, но собаки у меня тоже нет, я уже говорила, поэтому каждый мой день для меня относительно хороший, за редким исключением, потому что я не хочу, чтобы каждый мой день был плохим - это очень грустно, и тогда хочется плакать, а я не люблю плакать, потому что слёзы отнимают много сил, и вызывают у окружающих желание успокоить меня, и тогда они прикасаются ко мне, пытаются посмотреть в глаза - а я не люблю, когда ко мне прикасаются, это почти так же плохо, как когда смотрят в глаза. Когда ко мне прикасаются, мне становится плохо, потому что одно из моих воспоминаний детства - я лежу на кровати о ору очень громко, а кто-то закрывает мне рукой рот и нос - я не помню, почему я орала, может просто потому, что ко мне прикасались, одевая, но я не хочу вспоминать об этом, это было очень давно, ещё до того, как я начала смотреть сквозь, и кстати сказать - с одеждой я всё таки смирилась - в одежде я просто привлекаю меньше внимания окружающих, а я не люблю внимание, я уже говорила. Ну и в одежде - теплее, и потом - я ведь научилась одеваться сама, и ко мне больше никто не прикасается. Никто, кроме меня самой, но против себя я ничего не имею. Я так много говорю сегодня, и несколько раз повторяю одно и то же - ну наверное и мне надо разговаривать хоть с кем-то время от времени.

 Так о чём я?? А. Сразу о двух вещах. Я сейчас коротко скажу сразу о том, и о другом, пока не забыла. Я часто забываю что-нибудь, глядя на падающий снег. Моё сознание ускользает за снежинками, и я забываю о том, что хотела сказать... Ой, я уже говорю о третьей вещи, а хотела - о первых двух. Ладно, скажу о ней в первую очередь, пока не забыла - не такая уж я и дура на самом деле. Я вообще-то очень умная, мне просто поговорить не с кем, ну вы понимаете? Это была третья вещь, она же - первая, а теперь - вторая и средняя, хоть с какого конца смотри, хоть сколько забывай - не перепутаешь - она вторая.

 Итак. Вторая вещь, о которой я хотела сказать - это плохой день. Я уже говорила, что обычно у меня относительно хорошие дни. Ну, относительно - это потому что у меня нет собаки, и хватит об этом. Обычно в относительно хороший день я лежу на кровати, свернувшись калачиком и спрятав коленки и уши в свитере, смотрю в окно на падающий снег, и понимаю, что мне в общем-то хорошо, только по маме скучаю. И тогда я пишу ей письма - пальцами на замёрзшем стекле, только так. Я никогда не пишу бумажных писем - ведь их может прочесть кто-нибудь ещё кроме мамы, а я ведь этого совсем не хочу, и поэтому я пишу пальцами на замёрзшем стекле - она наверное успевает прочесть, пока мои буквы не замёрзнут - она наверное смотрит на меня сверху, ну, мне нравится так думать...

 Вещь первая, она же - третья, смотря с какого конца посмотреть. Я - клаустрофоб, и поэтому никогда даже не залезаю под кровать - мне там становится очень тяжело дышать - как будто мне закрыли нос и рот рукой, мне становится так страшно, что кровать придавит меня, я не смогу даже поднять голову, и даже - дышать не смогу. Поэтому я никогда не залезаю под кровать, я знаю её только сверху, потому что снизу - страшно, и возникают проблемы с дыханием.

 Дыхание. Бабушка так странно и страшно дышит во сне - она глубоко и неравномерно вдыхает, но не до конца, а как бы - прерывая своё дыхание, какие-то пару секунд она будто отрывает от себя и наверное складывает куда-то - может, экономит, надеется, что перед смертью достанет и подышит ещё немного? Я не знаю...

 Смерть. Я так много думаю о ней, я боюсь её и одновременно - не боюсь совсем, но я не хочу говорить о ней, как я уже сказала, скажу только, что я верю в неё, и она совершенно точно существует.

 Ой, я же совсем забыла рассказать о своих плохих днях - я хотела рассказать это как о третьей важной вещи, о которой я хотела рассказать как о первой, но что-то отвлекло меня, меня вообще часто отвлекает что-то внутри меня и ещё где-то далеко... Так вот, пока я помню - о плохих днях. В плохие дни я рисую. Пастельными мелками. На белых стенах. Я никогда не смотрю на то, что получилось, я вообще не смотрю на окружающее, я уже говорила, но рисовать я люблю - мне нравится чувствовать мелок в руке, нравится, как он царапает стену, оставляя на ней следы, нравится чувствовать лёгкую вибрацию стены - почти еле уловимое шуршание осыпающейся под мелком извёстки, мне нравится знать, что мелки очень красивые - яркие, я хоть и не смотрю на них, но знаю всё равно, и мне нравится, как пахнет мелок. Он пахнет неприятно, на самом деле, но это лучше, чем ничего, он хотя бы пахнет, и тем самым подтверждает своё присутствие в моём мире, а ведь это уже так много... О чём это я? А. Ну я хотела сказать, что в плохие дни я люблю рисовать - мне так легче выразить то плохое, что мучает меня, ведь говорить об этом я не хочу, а держать в себе - очень грустно. И поэтому, когда мне холодно, грустно, одиноко и ли страшно - например, я беру в руки мелки и рисую на стенах. Бабушка потом ругается и плачет - когда как, обычно - что-нибудь одно, но я тогда не смотрю на неё и не слушаю, и не вижу и не слышу - соответственно...

 Сегодня бабушка подарила мне мандарин. Он такой чудесный, поэтому я и говорю - не дала, а подарила, потому что он теперь - мой друг. Другом стать очень легко - достаточно просто быть ярким, оранжевым - мне нравится оранжевый, приятно и солнечно пахнуть - а он очень приятно и солнечно пахнет; и не разговаривать со мной, и не смотреть мне в глаза - ну так он не разговаривает со мной, и в глаза не смотрит, этого достаточно вполне для того, чтобы подружиться. Поэтому я беру его в руку, прячу в рукав, и знаю, что у меня теперь есть друг. Ещё раньше, до того, как я с ним подружилась, я подумывала о том, чтобы съесть его - он наверное, очень замечательный внутри - свежий и сладкий, и косточки потом можно посадить в горшок с землёй - вырастет что-то зелёное и летнее посреди бесконечной зимы, но... решение уже принято - он теперь мой друг, а друзей ведь не едят? Так что будет у меня такой вот хороший друг с потенциалом внутри - это я о косточках, если кто не понял. Интересно, а долго проживёт мандарин? Пока не испортится?

 День - относительно хороший, снег, зима, я иду со своим другом Мандарином гулять. Хорошее у него имя, не то, что у меня. У меня есть какое-то имя, но честно сказать, я его не помню, ведь по имени ко мне обращаются окружающие, а я их никогда не слушаю, поэтому - зачем мне имя? Наверняка, оно какое-нибудь дурацкое вообще. А хорошо бы меня звали Мандарин. Красиво.

 Итак, мы с моим другом Мандарином идём гулять - сегодня по дороге, а не по сугробам, ведь когда идёшь вдвоём, следы не обязательно оставлять, вдвоём ведь можно и так... поэтому мы идём по дороге, я несу Мандарин в рукаве, мне очень хорошо с ним, и даже снег, как будто, не очень надоедает.

 Я ведь уже говорила, что никогда не смотрю на окружающее, и не слушаю происходящее? Вот именно поэтому я и не заметила эту большую машину,которая вдруг наехала на меня сзади - очень быстро, совершенно невидимо и беззвучно. Я не могу сказать, что мне было больно - я просто как будто с размаху налетела на какую-то невидимую преграду, да так и осталась - разбитая вся как есть об эту преграду. Я даже не могу сказать, в какой именно момент моя рука разжалась и Мандарин выкатился из неё - прощай, друг, ты проживёшь явно дольше, чем я.... А я осталась лежать на спине, и серое низкое зимнее небо - ещё один повод не любить зиму, я же клаустрофоб, я ведь говорила? - вдруг стало высоким и белым, как будто передо мной разлили молоко, и я сижу и разглядываю эту молочную лужу, с той лишь разницей, что я лежу на спине, а белая молочная лужа разлита в небе надо мной... Какой-то невозможный визг возник в голове, сменился тошнотворным звоном, и начал вывинчиваться из моих ушей - его было так много, он был таким громким - я просто не смогла его сдержать...

 А потом вдруг стало очень тихо и хорошо, и я подумала, что теперь, наверное, я увижу маму, и это ведь хорошо на самом деле - то, что у меня нет собаки - она бы скучала по мне...