Мои лагеря. ч. 1

 Я носил все это в себе больше четырех лет. Надеялся забыть, думал, что время и свежие впечатления сотрут память.
Периодически, в разговорах с близкими, я вдруг начинаю рассказывать за тюремное да лагерное бытье.
Хоть и считается, что родные сидят вместе с заключенным, но между зеком и семьей всегда будет непонимание.
Может моя писанина кому-то откроет глаза, кого-то остановит, не даст переступить черту. Может снимет налет романтический с образа арестанта-страдальца.
А вдруг выговорюсь, да и перестану видеть в тяжелых снах  "мои лагеря"...



Прием был жесткий. Как только мы остановились, с трех сторон были блокированы машинами. Из "Октавии", перекрывшей путь вперед , выпорхнули, как самки-индейки, трое крепышей и ускоренным шагом потрусили к нашей машине. Слева сидели в патрульной машине гаишники. Сзади тоже кто-то бежал, рвал дверные ручки. Чуть посопротивлялись конечно. Вытащили наружу. Положили мордами в снег. Сцепили наручниками. Так сцепленными и затолкали на заднее сидение к гаишникам, кто-то из захватчиков сел рядом. Треск раций. "Мы их в отдел", "Понял. Мы пообедать, а потом приезжайте, проведете нас", "Принято, до связи".
Молодой мент едет на нашей машине следом, въезжаем во внутренний дворик. Нас заводят в какое-то помещение, цепляют к батарее (садо-мазо какое-то. Все менты-жесткие типы). Входит тот, что ехал на нашей тачке, в руке папка. Начинает разговор о машине, моторе, туманит мозг ментовским говном, типа коломбино. Потом карманы выворачивают. Спрашивают фио, адрес. Говорю данные брата, с минимальнейшей надеждой на спасение. Уходят куда-то проверять полученную информацию. Того, кто был со мной, уводят, он абсолютно чист.  Входит гаишник. Раскорячивается на стуле. Смотрит на меня.  Типа презрительно, типа преступник перед ним и он его презирает. Вваливаются те, что пробивать ходили. В руках бумаги какие-то, карточки с паспортного стола. Моя и брата. Моя перечеркнута красной полосой с надписью "Розыск". Все, вольница закончена, сорваться не получится.
 Будто меня нет, начинают обсуждать, везти меня с собой машиной в Минск или этапом сам доеду. Выбирают этап, лень им со мной таскаться.
Гаишник начинает рассуждать о том, где он мог меня видеть. Я помню его, лет 6-7 назад задерживал нашу компашку, привозил в отдел, оформлял протоколы. Тогда штраф какой-то выписали и отпустили. Сейчас не отпустят. Говорю ему что-то грубое, откровенно провоцирую. Он лениво угрожает, потом медленно встает и выходит из помещения. 
Воспользовавшись помощью знакомых ментов, ко мне прорвалась моя мать. Бледная, испуганная. Как ей больно... Говорю что-то утешительное, ей отдают все содержимое моих карманов. Она уходит.
Что-то дают подписать, я отказываюсь, быкую. Они ухмыляются, дают мне в руки ксерокопию какого-то постановления почти десятилетней давности, открывают наручники. "Руки за спину". Пошли чалиться.

До трусов разделся. Шнурки забрали. "Руки за спину", "Лицом к стене", лязг засова, скрип двери, "Проходим!".
Камера № 1. Узкий пенал со сценой, на которой двое лежат калачиком, как собачки, а один сидит. Слева от входа луза туалета и кран с холодной водой, прямо по курсу "сцена" (подиум из крашеных досок), над сценой оконный проем, прикрытый листом перфорированной вручную жести, из которого чуть тянет сквознячком.  Над дверью камеры висит тусклая лампочка-сороковка, "луна", с частично оголенными проводами в районе патрона.
Здороваюсь. Представляюсь. Из разговора понимаю, что попал в лучшую камеру, но к суточникам (мама постаралась?).
 Пацан с разбитыми кулаками отбывает сутки за мелкое хулиганство, срок истекает, с минуты на минуту его отпустят. Он хвалится, что утром дежурный по КПЗ на стук агрессора-суточника в дверь посоветовал ему выбить запор, если здоровья хватает. Тот выбил. Когда меня заводили в камеру, то на противоположной стороне коридора  и впрямь я видел открытую камеру со сломанным засовом и искореженной дверной обивкой . Молодец, пацан, верной дорогой идет. Будет, что рассказать сегодня друзьям.
Он в красках расписывает, как сегодня набухается и разобьет своей барышне лицо.
Мужичек с рукой подвязанной уже получил срок в 2.5 года, и едет на республиканскую больничку (далее просто "РБ"). Срок дали за то, что украл воз обрезков, стоимостью 10000 белорусских рублей (на тот момент 5 долларов США).
На больничке руку ему скорее всего отрежут. Тут такая история: дядя очень любит алкоголь, но как все истинные любители, стеснен в ресурсах.
Местная молодежь (дядя из большой деревни в 5-ти км от города) подловила его на неосторожном слове, в спор втянула. Похвалился, что выпьет без закуски и без запивания одним залпом 0.5 литра чистого спирта. Спирт ему предоставили. Контракт дядя выполнил. Даже сумел  войти в дом и выпить сырое яйцо (это у него технология такая!)
После упал на грязный пол лицом вниз, и так проспал не менее суток. Рука  оказалась прижата весом тела. Кровообращение замедлилось и по пробуждении пользоваться конечностью он уже не мог.
-И чё? Думаешь вылечат?,- вопрошает молодой да агрессивный,-или отрежут?
-Да мне похуй, пусть режут, -мужчина "держит марку".
-И че? Как без руки будешь? Правая ведь, даже посцать трудно будет,-юноша продолжает беседу.
-Зато инвалидность дадут. Пенсию будешь получать. Работать не нужно будет, да и освободят раньше,-встреваю в беседу.
-Логично. А рука -похуй. Живут люди и вообще без рук.
Еще одним обитателем было чудо лет 30-ти, заработавшее свои 15 суток на ниве домашних мелодрам. Срок его истекал вечером, Чудо хотело жрать и курить.
Дверь открылась. Капитан поманил пальцем молодого и агрессивного, тот выскочил из камеры, бросив "Удачи!". Слышно было, как мент бубнел о необходимости устранить повреждения двери, а юноша огрызался, доказывая, что себе тюрьму он строить не намерен...
Чуть позже дверь снова открылась и мент, назвав мою фамилию, пригласил выйти из камеры. Чуть поодаль стоял тот же капитан. Указал кивком головы на два огромных пакета, стоявших у стены.
-Забирай, твои передали. Что не нужно-можешь передать домой.
Занес все в хату. Нашел в пакете тетрадь, ручку, стал писать.
Не мог сформулировать ни одной мысли. Попросил кружку и кипятильник передать, да курехи побольше.
Еды мать собрала, как на свадьбу. Но есть как раз и не хотелось, стены не очень располагали. Истребовав у продольного мента кипятка, заварил крепкого чая, угостил сокамерников пищей и выложил на сцену пару пачек сигарет, что б не попрошайничали, а курили, когда им вздумается. Закутался в дубленку, лег на сцену и уснул крепчайшим сном. Все закончилось: розыск, беготня, страх и жизнь в андегрунде. Начиналась новая, арестантская.
Разбудили на вечернюю проверку. Нас поставили вдоль стены, а в камеру зашел мент с молотком на длинной ручке, постучал по сцене, и нас запустили обратно.
Бытовик-суточник уже должен был освобождаться и с нетерпением крутился на маленьком пятачке возле двери. Я пригласил его присесть рядом, и обратился с невинной просьбой позвонить моим близким и рассказать, что я думаю о ближайших перспективах.  Он согласился, взял номера телефонов, повторил мне то, что должен был донести. Скоро его увели. "На дорожку" он выклянчил пачку сигарет. Никому он не звонил и ничего не передавал. Мразь. Как и все домашние тираны...
А ночью привезли этап из Гомеля.  Я уж было обрадовался, что буду вдвоем с дядей ждать своего поезда, ан нет, открыл глаза- кто-то крутится на пятаке, не решаясь присесть на сцену.
Открыл пачку сока, отпил, закурил сигаретку. Всматривался в лицо вновь прибывшего, он кидал взгляды в мою сторону. Подошел ближе.
-Ты Саша?
-Да. А ты кто?
-Я? Игорь Б. я. Помнишь? Ну, пацанов наших помнишь? Борю, Саву...
Обнялись. Проговорили до утра. Он приехал на суд, за кражу. Кражу глупую, беспонтовую, как и большинство белорусского криминала. С каким-то случайным собутыльником предпенсионного возраста он вошел в дом к знакомому того алкаша. Знакомого не было дома, вышел куда-то к соседям. Пьяный мозг сработал четко: нужно брать ценности. А ценности Игоря были оттуда, из начала 90-х. Видеомагнитофон -символ процветания, был схвачен и вынесен из дома. Кто-то видел этих горе-преступников, их сразу поймали, и , учитывая асоциальный образ жизни, поместили в КПЗ. А так как содержать более 10 дней подследственных в КПЗ нельзя, то их катали этапами по маршруту наше КПЗ-СИЗО Гомеля.
Жизнь Игоря была жесткой. Младший сын в семье, баловень, любимчик всех, потом бездарно прожитая юность, бухло, гоп-стоп. Смерть матери от рук старшего сына. Игорь один. В квартире, где брат остановил материнское сердце, находится трезвым невозможно. Он пьет, избавляет жилье от мебели и вещей. Стоит под магазином, стреляет мелочь на чернило. Я тоже пару раз ему покупал, потом разозлился, наорал... Он выглядел плохо, как тощий, облезлый , никому не нужный пес. За 2 месяца тюрьмы и трезвости он поправился размера на 4, превратился в здорового 2-х метрового молодого человека.
Оставшиеся три дня я читал ему лекции о том, что так жить нельзя. Он соглашался, кивал головой, как собачка на панели автомобиля, но видно было, что слова мои ему безразличны, он мыслит "жрать-пить-срать-спать". Я не осуждаю, мне жаль его, жаль , что не могу изменить его судьбу...
Мать моя старалась, что б сын ее ни в чем не нуждался. Каждый день приносили поесть и шмотки. К этапу я был затарен под завязку, 2 больших тяжелых кешера. Мне передали отличнейшую телогреечку, словно по мне сшитую, я отдал домой бесполезную и тяжелую дубленку. 4 дня пролетели. Ночью был этап на Гомель, а оттуда на Володарку.
Я привык к КПЗ, мне даже было там хорошо. Жизнь с двумя сокамерниками не напрягала, люди они были неконфликтные и чистоплотные. А большего и не требовалось. Менты были ненапряжные. Никто не лютовал. Никто даже не повышал голос. Как-то все по-домашнему... Кипяток носили исправно,а пайку людям возили из приличной столовой, рай, а не КПЗ... Я жрал то, что передавали мне из дома, пайку свою отдавал сокамерникам. Они съедали все, так как знали, что только ЗДЕСЬ возможно так хорошо и разнообразно питаться, а я слишко мало еще провел времени в этой системе, что бы ценить такие вещи, как столовская котлета.

Из камер выводили по одному, лениво шмонали. Потом всех погнали во двор, где стояло 2 автозака. Набили плотно, благо, ехать было недалеко, 17 километров.
Угадывал повороты, представлял, как выглядит сейчас мой город. Понимал, что в ближайшие годы мне не светит проехать этими улицами. По дороге случается шоу. Хитрый зечара с множеством ходок за плечами пытается вызвать на разговор и запутать молоденького цыганенка, который едет в отдельном стакане, как  малолетка. Игра слов невообразимая, все аж заслушались. В итоге каким-то непостижимым образом потомок Будулая выпрашивает у бывалого пачуху сигарет и спички. Тот признает, что цыган его заболтал, все смеются.
Добрались до "столыпина". Конвой построился, изобразил корридор, началась гонка "Первый пошшьшёл!". Загоняют в купе-клетку. Нас уже 5. Пока устраиваюсь на нижней полке. Но всех загоняют к нам. Понимаю, что лучше лезть на верх- единственно-верное решение.  Поднимаю сумки, взбираюсь сам. Надеюсь, что в комфорте докачусь до Гомеля. Считаю людей в купе. 21. Это ****ец. Попробуйте когда-нибудь поместить в стандартное купе 21 человека. А с сумками?
Тут начинается для меня неожиданная неприятность. Особо ретивый дурак из конвоя начинает вытаскивать всех по одному с вещами и производить досмотр. Прощай, мое уютное место и горизонтальное положение.
Возвращаюсь в купе, устраиваюсь сидя внизу, ибо ранее досмотренные забили своими телами весь верх, и внизу стало терпимо. Напротив меня -арестант из соседнего дома. Можно сказать, родной человек. Вспоминаем знакомых, сожалеем об ушедших. Рассказывает, что встретил недавно на этапе сына своей первой любви.
-Помню, только родила она его, кулек во двор выносила. А сейчас одним этапом с ним ехал...Да уж...
Начинают выводить в туалет. Терпения выводящих хватает не на всех желающих. Ругань, крики. Кто-то надувает полиэтиленовый пакет, проверяя его таким образом на предмет герметичность, потом мочится в него, завязывает и ставит подальше от сумок. Конвойный видит, угрожает заставить силой убирать, в ответ слышит короткое "пошел на ***" и отстает.
В соседнем купе-дамы. Не глядя на окрики конвоя, идет дикий флирт. В КПЗ в соседней хате были женщины. Разговаривал с ними Игорь через стенку, нес чепуху, у меня же беседа не заладилась, все ограничилось тупым " с какого района, бля, да по какой статье" Теперь им нашлись достойные собеседники.
Но вот приехали. Перегрузились в автозаки, приехали в СИЗО. Всех согнали в боксы, что б спокойно рассортировать.
Здесь уже есть условия для того, что б прийти в чувство после поездки. Работает розетка, можно вскипятить воды, выпить чая.
Умываюсь. Осматриваю помещение, кипячу воду, завариваю чай. Вокруг почти все знакомые. Сто лет их не видел, с юности не пересекались, а здесь на тебе...
Пьем чай с конфетами, едим, курим, снова чай.  Кислорода нет, сплошь табачный дым.  Устраиваюсь на скамье, что стоят вдоль стены, прикрываю глаза. Передо мной мелькают двое. Ходят взад-вперед, крутят четки, делятся новостями. Рассказ прикольный, даже сон проходит.
-Помнишь Маринку?
-Какую? Ту, что с соседнего двора?
-Да не. Ту, что из моего подъезда.
-Не, вроде не... Там только малая какая-то была...
-Ну так она это. Видишь, вспомнил. Ну она такая правильная, при понятиях.
-Ну да.
-Короче, попала она в историю. С каким-то фуцином домой пришла, типа он ее проводил. Ну, бухнули они у нее дома, он к ней полез, а она в отказ. "Нет" говорит, и ****ец. А тот раздухарился "Ты че, вафлистка, я тебя ща...". А какая Маринка вафлистка?
-Ну пес ****ый, ***-голова!
-Ну и она не стерпела, схватила нож, и искромсала его, чертА этого...
-Базара не-е-ет...
Ну ты ж Маринку знаешь, она не вафлистка...
-Ну да...
И ходят, словно два синхронных маятника, и трещат четки, и перетирается что-то мутное, нелепое...
Того, что про Маринку рассказывал, я часто вижу. Летом , например, видал, как он извивался на асфальте, словно зверек, которого переехала машина. Пытался подняться, и не мог, задние конечности его не слушались. Уже и рубаху снял, обнажив иконостас, а эффекта не достиг, только жути нагнал на сердобольных теток.  Прохожие не спешили ему помогать, от пьяницы в благодарность можно и пинка получить. А если пьяница еще и зек-поберегись вдвойне. 

Недалеко сидит Паша,  с пудовыми кулачищами, всегда улыбчивый. Я с ним в одной школе учился, пару раз хулиганил по детству. Паша -чел жесткий и безжалостный. Прославился тем, что будучи учащимся ПТУ, изучал жизнь своих одногрупников , которые имели сельские корни и на выходные ездили в деревню, за кормом и лаве. Он знал, кто, когда и откуда прибывает на автовокзал, умел примерно просчитать будущий улов. Туалет  автовокзальный расположен  в стороне, на склоне оврага. И если селянин-птушник, пополнивший ресурсы и вернувшийся из родной деревни в каменные джунгли, бежал сливать накопившуюся мочу в вокзальный туалет, то непременно наталкивался на Пашу.  Он старался не бить, просто убедительно разъяснял о необходимости делиться. Пока тот несчастный думал, как разрешить ситуацию (и мочу слить, и деньги сохранить)Паша становился агрессивнее, угрожал отсадить почки. Как только деньги попадали в Пашин карман, он расстегивал ширинку, доставал из трусов болт и пудовые кулачищи ложились тяжким грузом на плечи потерпевшего. Это была Пашина страховка на случай, если тот вздумает написать заявление.  И отдавали ресурсы, и страховали Пашу...

Сначала увели тех, кто имел в СИЗО постоянное место в камере, тех, кто помещен сюда под следствие или ждет суда. Стало легче дышать.
Потом выдергивали по одному, сверяли данные, осматривали на предмет повреждения, интересовались наличием претензий и запрещенных вещей.
Отводили в другой бокс, где снова пили чай, курили, и разговоры, разговоры, разговоры...
-Тот, помнишь? В лагере в буре контролеры забили... а Толик ща на крытой... Васька помер, передоз, некому было скорую вызвать... и т.д.
Наконец вызвали 6 человек (меня в их числе), отвели к складскому помещению, где каждому выдали матрас с грязной подушкой, серое белье постельное, и ложку с кружкой. Особое отвращение вызывала "зечка"-аллюминиевая кружка с тонкой ручкой, вся исчерченная жизненными отметинами.
Быстро простыней подвязали ваты, соорудили приблуду для переноски. И повел гражданин начальник наши тела в "этапку". Этапка-камера, в которой транзитчики ждут своего "рейса". В каждой тюрьме есть этапки. Но не в каждой они такие уютные( подходящее словцо). 
(Этапами опоясана вся страна, у них свое расписание, и свои, причудливые маршруты. Ты можешь расстояние между городами в 50 км преодолевать пару недель, особенно если эти города находятся в разных  областях. У старых арестантов рассказы о том, как раньше месяцами ехали на Севера- безпроигрышный сюжет, всегда собирающий большую аудиторию. Любителей лагерей и централов среди зеков хватает, а вот тех, кому нравится кататься этапом, не встречал... )
В хате было тепло и чисто, видать, недавно отремонтировали. Свежая плитка, умывальник (!), выкрашенные в глубокий зеленый цвет нары. Устроились. Обмылся над умывальником, заварил чайка, улегся, вытянув ноги. Но заснуть не удалось. Стук в кормушку, ужин принесли . Некоторые взяли. Я нет. Противно даже смотреть на это варево, не то, что бы это запустить в свой организм.
Сосед по шконке начинает плакаться на судьбу свою, просит мой сахар, ломает комедию. Я вижу перед собой старика, лет под 60, но еще крепкого. Однозначно, не синяк-подзаборник. Говорит, что едет на экспертизу, в Новинки. Постоянно срывается в слезы. Больше всего переживает, что б ему хватило сахара, выражает готовность отдать чифиристам весь чай, только б сахарок ему оставили... (Как ты жил потом в лагере, без сахарку-то? Там ведь "Не положено!"...) Пытается меня угощать салом, листом чайным (от души, бать, у меня всего хватает...) Закрыли его по обвинению в убийстве сестры родной, с которой кров делил много лет. Говорит, проснулся- а она лежит неживая. И шкаф единственный вывернут. И деньги пропали. Накануне он бухнул крепко, до беспамятства, да и уснул. Последнее, что помнит-визит племяника. Дальше -чернота.
Пошел к соседям. Вызвали милицию. Те приехали, походили по дворам, поопрашивали людей, кто чего мог видеть-слышать. Соседи на дядю ничего плохого сказать не могли, был он редкопьющ, зажиточен, и работящ. Никогда не скандалил и тем более не поднимал руку на сестру, перебравшуюся к нему после смерти жены доживать век (вдвоем удобнее, да и веселее). Ничего не понятно. А что за племяш? А скандалист, балбес молодой, иногда наведывается к старикам.  Короче, обступили дядю борцы с преступностью, одели наручники, да и увезли в отдел. Нож, которым покромсали сестру, так и не нашли. Вот и катается он то к следователю, то на экспертизы, льет слезы свои горькие, мужицкие, да за сахарок переживает, что б хватило. Те сутки, что провели мы вместе, он плакал и все хвалил сестру-покойницу, клялся, что и подумать о таком не мог, не то, что б совершить.
Когда на следующий день после полного медосмотра нас разводили уже всех по разным камерам, он умолял корпусного поместить нас с ним в одну. Я ведь не брал у него ничего, не просил. И даже отдавал положняковый сахар.
Я не знаю его дальнейшую судьбу. Когда я освободился, эти судьбы сплелись в такой плотный клубок, что уследить за каждой нитью значит забить на жизнь собственную. Но думаю все-таки он выхватил у судьи годиков 10 .
Остальные обитатели нашей этапки интереса особого не представляли, хулиган из соседнего райцентра с шестью месяцами ареста, да алиментщики. Этих ловили и вели в тюрьму пачками. Вообще за неуплату алиментов в тюрьму и лагерь попасть сложно, за это назначают исправработы, ну край- химию. Те, кто заезжали на централ, уже имели за плечами и то, и другое. Решение суда они не выполняли, от контактов с исполнительной инспекцией они отказывались, думая, что все обойдется. А те, побегав за своими подопечными и не сумев их обнаружить, подавали в розыск. А когда они находились (один из Москвы с полугодовых заработков ехал, чистый, опрятный), то во избежании новых поисков у прокурора бралось постановление о взятии под стражу. На тюрьме они дожидались нового суда. Особо отличившиеся ехали в лагеря, мыть полы и носить банки с кашей, остальным что-то добавляли к ранее назначенному наказанию и выпускали на волю.
Через сутки, нашу этапку после полного медосмотра  собрали " с вещами" и развели по другим камерам. Возможно, эта чудо-хата понадобилась для чего-то важного.
Я заехал в нормальную камеру, где большинство обитателей были моими земляками. Все люди спокойные и достаточно комфортные. Перекинулись парой фраз, указали свободные нары (выбирай на вкус).
Здесь я получил бесценную вводную от экс-декана нашего университета (вошли в кабинет, бросили на стол 10 долларов, арестовали. А студентов под страхом отчисления заставляли давать показания о том, что декан брал. Он аж выл от обиды, что его обвиняют во взятке в 10 долларов. Ладно бы там тысяча, или две...) У него как раз шло следствие, которое вело какое-то областное управление. Каждый день его уводили для совершения каких-то следственных действий и возращался в камеру он громко. Было слышно, как продол наполнялся криками "Пидоры, свиньи, скоты" и т.п., потом дверь открывалась и входил Дмитриевич.
-Ты вообще понимаешь, что ты у меня спрашиваешь? Нахуя мне приглашать всю группу ко мне домой и в беседке от каждого принимать по десять долларов?-воспроизводил он беседу со следователем. А следователь пытался создать шикарное дело и ему по ходу было просто наплевать, что эта шикарность не в каждую голову укладывается... Надо ему отдать должное (да и всей следственно-оперативной группе, плюс судье и прокурору), Дмитриевич отхватил свои шесть лет. Из всех склоняемых студентов вроде бы только одна девочка отказалась писать ложный донос на своего преподавателя. Остальные написали. Университет этот- педагогический. ****атые педагоги пошли учить и калечить мозги наших детей...
Дмитриевич знал, что я жду этап на Володарку, и постоянно повторял: Смотри, Саня, там Минск, там везде козлики, все тебя слушают, и все к оперу бегают. Ни с кем не базарь ни о чем, ничего не расказывай. Люди продают за сигарету, за кусочек сала. Я отвечал, что не может быть все так плохо, не могут все быть такие пропащие, на что получил ответ типа "ты даже не представляешь, что может быть в этих стенах"
Три персонажа стоят того, что б о них сказать.
Один из них жил в одном доме с моей матерью, только в другом подъезде. Решал вопросы по воле, занимался серьезными делами, на дорогой машине ездил.  Бывший военный, не быдло. Принялся давать рекомендации, как вести себя на следствии, как к людям относится. Всегда вежливый, улыбчивый, бородат. Но андеграунд камеры его люто ненавидел. Он их заставлял убирать и мыть за собой общественную посуду, а им это не нравилось. Он по своей армейской привычке пытался заставить их читать, следить за собой, короче, быть людьми, а они противились всеми силами.
Саша-строитель, молодой и коренастый, розовощекий колобок. Бывший десантник ( Бороду это больше всего злило) мозгов нет. Кого-то там покалечил табуретом (3 года дадут, в лагере будет строителем работать, делать ремонты, что б раньше домой отпустили). Назначен Бородой и Дмитричем штатным уборщиком камеры (тебе ж не в падлу?!). Однажды я проснулся от заливистого смеха и криков. Борода кричал: Сань, глянь, какой интеллект!
Возле стола, на прикрученном к полу табурете сидел этот десантник-поросенок, весь бордовый от напряжения. Рядом Дмитриевич с видом ученого, проводящего важнейший эксперимент , пытал его взрывающими мозг вопросами: 
-Ну давай, напрягись! Ну! 7х8 равно? Ну!?
-39? (поросенок с надеждой смотрит ему в глаза, Борода взрывается смехом)
-Думай! У тебя же голова есть!
-43? (уже скулит экс-десантник)
-Почти угадал! Еще думай!
-Сань, это еще ***ня, вот ты не слышал, что он о Ленине здесь плел,-это уже мне.
-Просвети.-я тоже поймал эту волну, мне реально смешно.
-Эй, математик! Кем там у вас Ленин числится?
-Ну попробуй думать, ну на пальцах посчитай. 7 на 8 равно ?Может 50? Или 52?, -Дмитриевич продолжает пытать.
Дружный смех.
И тут поросенок взрывается:
-Что вы меня мучаете? Заебали!
Смех смолкает. Он пытается залезть к себе на нару, но Борода не дает:
- Кто тебя здесь заебал, идиот? Ты ебешься? Пошел и сел на стул, что за отношение к людям?
Командирский голос, базара нет... Бунтарь садится на табурет, глаза в пол опущены. Агрессия подавлена.
Далее следует лекция о поведении идиота в местах лишения свободы, о правильном употреблении слов и о том, что Ленин- не поэт и не певец даже...
Леха. Человек для меня непонятный. Вообще непонятный, как и все люди его формата. Минчанин. Высокий. Тощий. Прическа, как у Николая Гнатюка в молодости. Недавно освободился из лагеря, поехал в Гомель навестить кента, впал в кураж. Попал на хату к какому-то богатею, бухал с ним, потом обокрал. Забрал деньги и золото, телефон. Потом кого-то ограбил на улице, угнал жигули, и когда та стала капризничать, просто ее поджег.
На вопрос с моей стороны "А нахуя ты всю эту карусель затеял?" ответил просто "Похую". Рассказал, что есть у него младший брат, надежда матери, пусть он и будет хорошим, а он уже с правильной дорожки свернул и возвращаться на нее смысла не видит.
Мать слала ему посылки. Сигареты, чай, сало и кексы с печением. Сигареты дешевые и много (я много курю, мне пойдет, спасибо и за это). А он сидел, ждал суда. Наверное набирался сил для новых подвигов...
Леха был рожден для МЛС. Он везде вникал, с кем-то вел постоянную беспонтовую переписку. Когда шли на прогулку, он старался заглянуть в глазки других камер. Во время похода в баню выводящий заметил лехино нездоровое внимание к глазку и разрешил спокойно в него посмотреть. Когда тот отлип и выдохнул слова "Там бабы!!!" , тот пригрозил закинуть его в женскую хату. На полчаса.
-Оторвут ***. Ни один спецназ тебя не отобьет. "Голодные" бабы неуправляемы. Хочешь?
-Нет.
Шесть дней на СИЗО пролетело, утром пришел мент, сказал собираться, через пару часов за мной прийдут.
Я собрал сумку и лег спать. Мне нужно было экономить силы.
И снова боксы, снова полно народу. Снова чай, сигареты и разговоры.
Какой-то чел присаживатся рядом и начинает скулить о том, как ему хочется на волю, о том, как он исстрадался по тюрьмам.
Советую ему подозвать мента, набить тому ебло и валить домой с почетом.
Ненадолго он умолкает. Потом снова начинает нудить, что неплохо бы чая попить. Достаю мешок с чаем, предлагаю отсыпать. Он просит и мою кружку. Объясняю,  что к своей посуде я отношусь трепетней, нежели он к своим губам.
Сосед по скамье слева взрывается, и выплескивает на попрошайку весь арестанский запас слов, его утомили причитания.
Люди уходят, приходят новый. Мой поезд будет ночью. (На кой болт господа-сотрудники выдергивают людей из камер и заставляют их по 12 и более часов томиться на корточках, не имея возможности ни прилечь, ни поесть, ни нормально сходить в туалет? Нет, в боксах туалет (вернее луза (очко), был. Но ,на мой взгляд, расслабить калообрезное кольцо под ярким светом ламп на глазах у почтенной публики могут немногие титаны. И я не вхожу в их число.)
Под самый вечер в боксах остаются только те, кто едет на Минск, либо в минском направлении. Разговаривать нет охоты, ожидание изматывает.
Немного развеселил цыган лет 35-ти, носящий громкое погоняло "Будулай". Не имея при себе имущества, довольно интересно пытался разжиться добрищем у других, которые находились в легком ступоре из-за предстоящей поездки.
Какого-то дядьку с поникшей головой он заболтал на наручные часы, у другого сигаретами разжился, с кем-то чай подварил.
Я сидел, наблюдал, не понимая, почему он не обращает внимания на меня.
Когда я поднялся со скамьи с кружкой и кипятильником, что б воды нагреть, он подал наконец голос:
-Чай пить будешь, братуха?
-Буду,-отвечаю. И разговор дальше не продолжаю.
Он же ждет, пока вода закипит (а под розеткой нужно стоять, держа кружку в руках, иначе длины шнура кипятильника не хватит), и продолжает окучивать:
-Сыпани побольше заварки, братанчик, я с тобой пару глотков сделаю.
Завариваю реальный яд, аж губы вяжет. Достаю и ломаю маленькую шоколадку. Пьем. Он пока молчит. Позже начинает запускать обычную еболу, типа "откуда сам, куда едешь, тюрьмы меньше, зеки хуже".
Расказывает свою историю, типа мусора подставили, сделали его наркодилером, а он не продавал, только помогал кому-то купить. И дали ему восьмеру, по третьей части, и жить ему тяжко, никто не греет...
Выражаю недоумение отсутствием жены (у цыган женщины кожу с себя срежут, но мужчину своего подогреют, подкормят), он объясняет, что нет лаве дома и т.п. чушь продолжает мне впаривать.
Объясняю, что беседа мне надоела, вниманием его я не обделил, поддержал морально, подбодрил чифом, и большего дать ему не могу. Но Будулай не отстает. Пытается склонить меня к подарку в виде пары пачек сигарет и чая.
Со спокойной улыбкой начинаю осматривать его гардероб и предлагаю обменять свою телагу на его дорожущую дубленку. Он извивается, врет, что должен передать ее домой, что она чуть ли не по наследству его детям предназначается. Добиваю его речью о том, что восьмера у него уже есть, перспектив -ноль, а так он хоть пару дней покурит и поварит. Все равно ведь в лагере менты отнимут.
Отстал. Отошел в другой угол помещения. Позже развел кого-то на пачку печенья. Принес и меня угостить. Зауважал? (я не брал угощение, чужая пища пахнет болью).
Наконец шмон, погрузка в автозак, перегрузка в столыпин, еще один шмон уже конвоем, и- поехали...
На этот раз номер у меня трехместный, узкий, а попутчики-щенок розовощекий с восьмерой за торговлю наркотой, едущий на "Двойку" и глухонемой, отправленный на экспертизу психиатрическую в Новинки. Глухонемой жестко избил четырех ментов, порвал им форму, поломал кости. Менты были при исполнении. Ему светило до десяти. Все это он выписывал мне в тетрадке, служащей ему для изложения своих мыслей и желаний. Я медленно прошевелил губами свое восхищение и пожелал удачи. При моих словах "менты-пидоры" он очень оживился и радостно замычал.
Щенку совсем недавно исполнилось 18. Одногрупники приносили марихуану. Кто-то предложил ему иногда продавать другим желающим. Этот же кто-то был скорее всего на коротком поводке в милиции родного города, и первая сделка оказалась последней. Он все признал. Рассказал, с кем курил. Всех их, употреблявших, сгребли в кучу, опутали протоколами, дали каждому по восьмерке, и отправили в разные лагеря, набираться ума.
Щен больше всего боялся посмотреть в глаза своим родителям, вложивших в него все, что у них было, что-то рисовал дорогой, делился мечтами, как в лагере он будет заниматься спортом, а после лагеря восстановится в интституте...
Утром, где-то около 6-ти, столыпин в Минске. С тупиковой ветки забирают пассажиров автозаки. Набивают в машины плотно, сесть нереально. Заглядывает в отсек подтянутый капитан ("Люди, потерпите. Ехать близко"), пятнадцать минут качки и въезжаем в ворота "Володарки" (Пищаловский Замок. Памятник архитектуры, построен в 1825 году). Всех строят в приемном шлюзе лицом к стене. Запахи отвратительные. Менты наглые, агрессивные.
Краем глаза вижу дам, ехвших этим же этапом. Где они их нашли таких, молодых, да покоцанных жизнью? В каком адском притоне, на какой теплотрассе?
После часового стояния и изучения трещин настенных плиток меня вталкивают в АД: камера № 198, 10 метров квадратных, почти всю площадь занимает сцена. В углу луза туалета с нависшим сверху краником.
Вонь жуткая. Запах тюрьмы не сравнить ни с чем. Это адский микст из боли, страха, слез, говна, мочи, продуктовых передач и кислой капусты. Это сигаретный дым, это испарение немытых тел, это аромат запаренного "роллтона".
Сначала нас было там 17, потом 22. Как бы перезнакомились и разделились по интересам.
Я забился в дальний угол от дальняка (туалета). Рядом был глухонемой со столыпина, Олег из Гродно (чел самолетом прилетел домой из Парижа, навестить родных. А в аэропорту ему руки за спину и доставили сюда, ждать этапа на Гродненскую тюрьму. Оказывается когда-то давно Олег набил лицо одному гражданину, тот написал заявление в органы. Органы рвения не проявили, Олег отбыл во Францию. А дело-то осталось. Теперь его ждало следствие, суд, и лагерь. Сидел он одуревший, в куртяке за 1200 евро, и сходил с ума от понимания того, что не глядя на пятидневную выдержку, ему все-таки придется снять трусы и сесть орлом над лузой, что б опорожнить кишечник. На виду у всех. Или его говно его же и убъет...).
Славик, местный минский наркоман. Интеллегентный чел, с подвязанным , острым языком. С ним я проболтал эти страшные дни. Банчил он, или нет, я не знаю, не распрашивал. А он и не распинался.
Я, наивный, думал , что сейчас-то тех, кто прибыл на следствие, поднимут в хаты, но время шло, сначала баландер открыл кормушку и предложил обед, потом ужин...
Потом огромный рыжий детина словил белочку. Он не понимал, где находится, обвинял присутствующих в том, что они изнасиловали его женщину. Кричал, что она вся в сперме, что мы ее убили. Его кое-как успокоили, усадили. Стали стучать в дверь, требовали позвать дежурного врача. Продольный огрызнулся, сказал, что может вызвать "маски". (Маски, черепашки-тюремный спецназ. Иногда роли исполняют обычные продольные-корпусные, напившись, надев вязанные маски с прорезями для глаз идут воспитывать "охуевших зеков")
Через какое-то время приступ повторился. Рыжий полез в чужие кешера, стал разбрасывать вещи. Опять насилуем дверную обивку, наконец двери открыты, на пороге армянин ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора, о чем извещает бляха на груди, как у гаишника. В колонии аналогичная должность именуется "ДПНК"), майор .
-Кому тут ***во? Кто хочет, что б было еще хуже?,-он недоволен, что в его дежурство неспокойно.
-Слышь, убери его нахуй на больничку, иначе мы его здесь его сами въебем, он уже в неадеквате полном,-это Славик вскочил со сцены и толкнул речь.
ДПНСИ сказал продольному увести рыжего. Все стихло.
Утром сходили на прогулку. После дворика-колодца и тяжелого февральского воздуха, возвращаться в камеру было очень противно.
До обеда снова никаких движений, о нас забыли? Срываюсь. Изо всех сил луплю ногой в дверь. Открывается кормушка.
-Чё надо?,- Ушастая голова с военной шапкой на макушке лезет в кормушку.
-Когда по хатам поднимать будете? Вы там вообще ****улись?,-ору ему в лицо.
Кормушка захлопнулась, слышу удаляющиеся шаги. Жду несколько минут, и начинаю выносить двери. Утренняя прогулка возбуждающе подействовала на мой мозг. Кучка, сидящая в углу со стороны туалета, начинает неодобрительно шептаться. Немой мычит одобрительно, подходит и наносит пару ударов. Славик рекомендует мне сбавить пыл, говорит, что-то вроде "ща вытащат из хаты и от****ят". Запоры клацают, за спиной слышу "****ец пацану", двери открыты, стоят продольный и корпусной.
-Ты что в дверь ебашишь? Может ****ы хочешь?
-Когда в хаты поднимать будете? Вы, что, звери? Что за концлагерь, ****ь?-напираю на корпусного. За спиной начинают гудеть.
-По хатам вас распределят после выходных, сейчас ожидайте,-говорит он, отводя глаза.
Я начинаю что-то кричать, меня рывком выхватывают на продол, бьют спиной об стену. Камеру закрывают. Оба напряжены.
-Ты что развыебывался тут? В карцер хочешь?
-Хочу! Веди в карцер!-ору ему в морду.
-Пошли,-говорит он спокойно,-руки за спину...
Водит какими-то лабиринтами, заводит в медчасть.
-Вот буйного привел, уколите его чем-нибудь..
Это он женщине грузной с медной головой.
-Что случилось? Что беспокоит?,-спрашивает она меня.
-Я хотел бы знать, почему нас держат, как скот, почему по камерам не разводят,-говорю спокойно.
-Здесь правила такие. Это карантин такой. В понедельник всех распределят. Так что не скандальте, это ничего не даст.
Я и не скандалил больше. Беспонт все это.
Пытался спать, рассуждал о будущем страны с Артуром (Ф), который был уже довольно известным персонажем в белорусской оппозиции. Артур обрисовал антилукашенковскими надписями огромный забор в центре.  За такое максимум штраф. А кто-то , в совершенстве владеющий исскуством подгонять УК  под собственные нужды,  нашел решение, как молодого да резвого в лагерь отправить на перековку: так как забор есть собственность государства, то у предприятия, за которым этот забор закреплен, была получена справка о балансовой стоимости сооружения. Посчитали так же, во что встанет удаление крамольных  надписей. И нашли статью. Порча государственного имущества. Артуру дали химию, а потом придумали нарушения режима и отправили в колонию.
Олега я распрашивал о житье-бытье во Франции. Я всегда мечтал уехать на Запад. Но дальше Вильнюса никогда не был. Мне все было интересно.  Я, как тот щенок розовощекий из столыпина, уже мысленно отсидел и освободился. И даже уехал. Навсегда...
Утром понедельника какой-то наглый молодяк ехал этапом на химию.( Кто отбывал, знают, что самые "зечные зеки" те, кто "страдает" в спецкомендатуре какого-нибудь мелкого поселка. ) Он был одет во все черное, туфли начищены, в руках пакет. Всей хатой видать наряжали бродяжку...
Так вот этот химик захотел чифирнуть в дальний путь (по прибытии на место отбытия наказания он подлежал немедленному расконвоированию и мог этим чаем (и не только) упиться в говно.
Он сидел на краю сцены, когда немой стал греть воду. Я достал пакет с чаем, (у меня был большущий мешок крупнолистового "Дилмы", на чиф не годного, но купец из него выходил отменный). Химик, рассказывая о том, что едет на химию, "опытным глазом" увидел недостаточную мою щедрость в насыпании зварки. Я уже развернулся с мешком обратно в сторону сумки, как он выдал "Что ты жалеешь, сыпь еще"   Развернулся, подошел, говорю " Командуй, знаток ". Он, не обращая внимания на иронию, деловито   насыпает в кружку.
-А теперь пей,- Славик смотрит в глаза химику.
-Давай по кругу пустим, здесь дохуя,- химик начинает понимать, что влез в чужую миску.
-Давай активней, нам кругаль нужен, тоже пить охота...
Тот так и сидел на краюшке, глотал обжигающий яд...
Кто-то сжалился, дал ему карамельку...
Пошла движуха. Фотограф, отпечатки, анализы, осмотр...
Опять 198-я. По одному к оперу. Вернувшиеся рассказывают, что требуют повиновения и  сотрудничества, угрожают трудностями. Дергают только местных. Я и еще несколько иногородних оперу не интересны.
Далее-получение ваты-кружки-ложки. Повели по хатам. Идем гуськом. Иногда останавливаемся возле какой-либо камеры, звучит фамилия, один из нас скрывается в ее бетонном мешке, и мы идем дальше. Меня никуда пока не пристроили. Остался с каким-то здоровяком, в 198-й его не было. Нас ведут куда-то дальше. Здоровяк прилично упакован, в руках вата, два кешера, маленький телевизор. Крутые ступени на второй этаж. Для меня открывают камеру 144.  Здесь я увидел тех,  с которыми мне предстоит провести много хороших  и веселых месяцев. О многих из этих людей я вспоминаю с теплом до сих пор ...