Про любовь

Учитель физики Беликов знал, что на самые сложные вопросы имеются самые простые ответы, то есть на вопрос: «Почему Земля не может стоять на трех китах?» есть ответ: «Потому что она вертится». Также он знал, что в отношениях между людьми никогда не бывает равенства. Всегда кто-то отстает, кому-то обязательно приходится догонять, а кому-то не мешало бы притормозить. Знал он также твердо, что в водке по Менделееву должно быть 40%, а всё, что меньше или сверх того, то не водка. В результате этих трех нехитрых истин вышла вот какая история.
Беликов, будучи почти десять лет женат, вдруг каким-то образом влюбился. Влюбился в новую учительницу английского языка Татьяну Павловну, поступившую в школу весной, но влюбился Беликов не сразу, а где-то к лету, и нельзя сказать что с охотой, потому что продолжал любить жену Ольгу, хоть и не так пылко, но ровно и стабильно.
Строго говоря, Беликов был верным мужем и не прелюбодействовал, почитая эту простую истину в конечной инстанции. Нельзя сказать, что он не обращал внимания на женщин. Вовсе нет. Некоторые ему нравились, но, памятуя, как трудно ему досталась любовь Ольги, он уже заранее ставил непреодолимую преграду и говорил себе резкое «нет». Но в этот раз он недоглядел, и события стали развиваться сами собой, как движется невозвратный ход истории.
С весны до лета он даже ни разу не был у нее в кабинете, а тут ему пришлось зайти – попросили забить гвоздь, чтобы повесить Шекспира, вы понимаете, конечно, в каком смысле. Обычно эту работу выполняют учителя труда и географии, но в этот раз попросили именно Беликова. Те двое в тот день поехали за книжками и учебниками для школьной библиотеки.
Беликов зашел в кабинет. Татьяна Павловна встретила его ярчайшей улыбкой, когда светится всё – и глаза, и щеки, и зубы до десен, – показала, куда в переносном смысле вешать Шекспира, и ушла в учительскую. Когда вернулась, классик английской литературы расположился вместе со всеми другими писателями ровненько, как надгробия в Кентерберийском аббатстве.
– Ой как здорово, – сияла Татьяна Павловна, – может, Вы мне когда-нибудь шкафчик в кухне повесите?
– Какая наглость, – подумал Беликов и согласился.
Шкафчик Беликов вешал в субботу. Когда жена спросила, куда он намыливается, Беликов впервые соврал, и не по какой-то особой причине, а потому, что лень было рассказывать и объяснять, что коллега попросила повесить шкафчик. Потому что возникла бы целая цепочка вопросов, которые свелись бы к одному: «А почему, собственно, попросили именно тебя? Ведь есть дежурные для этих целей учителя труда и географии». Кстати, а почему именно его? Он тогда не задумался. А зря.
В то время когда Беликов вешал в кухне шкафчик, Татьяна Павловна принимала ванну, и, когда он закончил, она вышла к нему в розовом халате, вся раскрасневшаяся, улыбающаяся, довольная.
– Ну что, готово? – спросила она, гляда ему прямо в глаза. – Тогда давайте пить чай. Я пока высушу голову, а Вы, Беликов, приготовите чай. Можете сходить в магазин. Купите что-нибудь к чаю. У меня к чаю как всегда ничего нет, да и холодильник пустой.
Беликов любил готовить чай, он вообще любил готовить и делал это с удовольствием, но тут он, почувствовав, что им легко и властно распоряжаются, хотел возмутиться, вставить резкое словцо и... подчинился. Потом он понял, что подчинился не без удовольствия. Он сходил в магазин и почувствовал, что ему ужасно приятно делать что-нибудь для этой, в сущности, незнакомой и чужой женщины.
Потом они пили чай и разговаривали, говорили о какой-то чепухе, при этом он поймал себя на мысли, что с женой он ни разу не говорил о чепухе с таким удовольствием, скучал и отлынивал. Потом он ушел домой. Потом он думал, что в его жизни наступил новый этап, потому что ему вдруг стало очень хорошо. Без всякой на то видимой причины.
Он просто влюбился.

На работе они почти не виделись. Только в учительской, иногда на перемене, чаще всего мельком, потому что Татьяна Павловна вечно куда-то бежала, торопилась, опаздывала, о чем всегда говорила Беликову, на что тот только пожимал плечами, не успевая отреагировать в ответ. Через неделю он понял, что ищет с ней встречи, а еще через неделю он пригласил ее в ресторан. Она, естественно, отказалась, зато на следующий день подошла и прямо сказала:
– Что-то есть хочется.
– И мне, – обрадовался Беликов и повел в лучший ресторан, который знал.
Потом они туда ходили часто. Разговаривали о чепухе. Пили, он – красное вино, она – белое, разбавленное водой. Однажды Татьяна Павловна попросила заказать себе водки. В итоге Беликов оказался у нее дома и в ее постели.
С тех пор их встречи стали случаться часто. И сразу после школы, и в выходные, когда жена уезжала на дачу, а он говорил, что ему надо работать. Второго августа – этот день он запомнил навсегда – его переполнили чувства, после того как она сказала:
– Милый, ты такой теплый и уютный, как деревенская печка.
– Я люблю тебя, – сказал Беликов и в восторге уткнулся Татьяне Павловне в шею, не в силах оторваться от дурманящего запаха.
Татьяна вдруг, будто ее подменили – уже не та, нежная, родная, а резкая и холодная – вдруг сказала:
– Милый, ты забегаешь сильно вперед. Давай оставим на завтра. Я больше не хочу – и она отвернулась.
Больше они никогда не были вместе.
Беликов всю ночь думал, где же он всё-таки прокололся. Ведь признание в любви не повод для ссоры. Потом ему снился сон. Ему снилось, будто Татьяна Павловна устраивала ему экзамены. Сначала проверила на хозяйственность, потом на деловитость, затем на щедрость. Потом на постель. И вроде как Беликов выдержал все экзамены на отлично. Согласно этим простым истинам ему ничего не угрожало.
Утром, перед тем как уходить, он всё-таки не выдержал и спросил.
– Просто я не хочу быть ничьей женой, – спокойно ответила Татьяна Павловна.

Жена Ольга Сергеевна узнала обо всем случайно, из-за обыкновенного ротозейства Беликова, когда, собственно, уже ничего не было, а была тоска. Узнала в день его рождения. Беликов хотел написать ответ на поздравления знакомых, но никак не мог справиться с новым мобильником и попросил жену. Жена, листая СМС, вдруг наткнулась на неизвестный ей адресат, открыла и прочла: «Устала, иду спать. Спокойной ночи, милый».
Она подошла к Беликову и молча показала ему запись.
– Это… Это так, это ничего, – запинаясь произнес он.
«Милый» – это теперь ничего? Это случайно не новая англичанка Татьяна Павловна? – сразу вычислила жена.
Беликов промолчал. Он мог бы отпираться, но это вряд ли что-то дало.
– Между нами ничего нет. Этой записи уже больше месяца.
– Это и есть твоя бесконечная работа?
– Зачем ты так?
- А зачем ты так?
– Я не знаю.
– А я знаю. Она молодая. Молодого тела захотелось, милый? – «милый» она произнесла с зловещей иронией.
– Зря ты так. Она тебя достойна.
Тут жена не выдержала, хлопнула дверью и ушла из дома, а Беликов почему-то подумал, что у Татьяны Павловны была родинка на пяточке, а у Ольги Сергеевны на ладошке.

Новый год Беликов встречал один. Ему не хотелось быть одному, но и не было возможности быть с кем-то. Вообще-то, ему хотелось быть и с той и с другой. Но это было в принципе невозможно, опять же в силу простых истин. Он достал бутылку водки, которую раньше вообще не пил. Беликов где-то читал, что по-настоящему водку пьют стаканами. Он порылся в шкафу, достал граненый стакан, но не брежневский большой, с ободком, а хрущевский, маленький – в три таких как раз входит пол-литровая бутылка водки. Он сел на свою высокую постель, похожую на колыбельку. Свесил ноги, выпил стакан водки, поморщился, поболтал ногами и почему-то умер.
Строго говоря, наш Беликов похож на чеховского однофамильца как офицер на официанта, как силикат на силикон: и хотя корень схож, суть принципиально разная. Суть одного в том, что он боялся, как бы чего не вышло, другой тоже опасался, но у него как раз всё вышло, но финал оказался все равно один. Хоронили нашего Беликова всей школой. Жена Ольга две ночи проплакала, но на похороны так и не пришла. Татьяна же, наоборот, практически все организовала сама, спокойно и по-деловому, не проронила ни единой слезинки, и, не встретив глазами Ольгу, подумала, что, наверное, бедный Беликов именно так бы и хотел. И остался бы доволен.
Между тем назавтра снова взошло солнце и вечером, по всей вероятности, снова зайдет, и следует, наверное, задуматься о том, что плох и невыразителен тот автор, у которого герой внезапно влюбляется и столь же внезапно умирает от стакана водки, однако не следует забывать, что спирт даже в процентах по Менделееву, все равно в некотором смысле может быт и яд, как, впрочем, и любовь, и может быть также вреден для жизни, как любовь и самые простые и бесспорные истины, если ими невзначай пренебречь.